Страница:
Мне удастся убедить посредников, а через них и руководителей ликвидировать всякие подобные начинания и сделать их невозможными и на будущее время. В успехе моем я вполне уверен.
5. На вопрос, знаю ли я Крестовникова, знаю ли я о военной организации, известной под его именем, знаю ли я двух лиц или о двух лицах (мужчине и женщине – фамилий не запомнил), приехавших с юга от Добровольческой армии и желавших установить связь с «Национальным центром», в чем им будто бы было отказано, за незнанием ими соответствующего пароля, я отвечаю письменно, как ответил словесно – не знаю. Но таким ответом ограничиться я не могу, так как мне начинают выясняться некоторые комбинации, которые, быть может, устранят многие сомнения и подозрения в отношении «Союза возрождения» и «Нац. центра».
Начиная с декабря 1918 года и до времени моего ареста до меня несколько раз доходили сведения, что в Москву прибывали лица из Добровольческой армии, беседовали, информировались тут в кругах, стоящих далеко вправо даже от «Нац. центра». Для меня до этого по некоторым признакам было ясно, что в Москве жили постоянно лица, связанные с Добровольческой армией и в то же время с крайними правыми группами. Дело в том, наши товарищи по «Нац. центру» с юга уведомили, что Деникин считает своей политической опорой «Нац. центр» и ни к кому больше в Москве обращаться не будет, и всегда, когда депеши шли одновременно и по делам Добровольческой армии, и от наших товарищей с юга, приезжавшие умели находить «Нац. центр», а когда приезжали лица, не имевшие отношения к южному «Национальному центру», они направлялись куда-то в неизвестное мне место.
Из личных расспросов некоторых приезжавших я убедился, что на юге имеется ярко правая конспиративная организация, близкая к группе Маркова-2-го, которая преследует какие-то свои собственные цели и действует вразрез с намерениями Деникина и совещаниями при нем, и что эта группа имеет во всех отделах Добровольческой армии своих людей и, пользуясь этим при посылке людей в Москву, всюду могла выдавать их за людей, доверительно командированных из Добровольческой армии.
Был один случай прямо подозрительный: одному из тов. «Нац. центра» знакомым ему юношей было сказано, что в одной московской семье с юга появилось лицо, которое выдавало себя за очень известное в Москве лицо, занимающее будто бы высокий административный пост у Деникина, и лицо это просило связать его с представителем «Нац. центра». Фамилия, названная при этом, была такова, что такое лицо без всякого розыска и посредства по своим московским связям могло бы в пять минут установить связь со всеми политическими организациями Москвы. Для меня было ясно, что это или мистификация, или еще что-нибудь похуже. Когда сообщавшего об этом юношу стали настойчиво просить сказать, в какой семье он встретил это лицо, он уклонился от ответа. При допросе мне было сказано, что будто бы два лица, командированные из Добровольческой армии, искали связи с «Нац. центром» и будто бы Крестовников передал им отказ за неимением у них пароля и что, несмотря на то, что они командированы будто бы начальником разведки.
Необходимо несколько вернуться назад – ко времени образования «Нац. центра» и распада организации, из которой он возник. Организацию эту называли «Правым центром», в состав его входили кроме элементов, вошедших в «Нац. центр», также представители течений правых и самых крайних правых. Когда по вопросу о союзе с немцами против Советской власти и держав Согласия этот «Правый центр» распался, то все считали, что он совершенно перестал существовать. Впоследствии оказалось, что сохранилась очень небольшая самостоятельная группа монархистов-конституционалистов, называвшая себя «Союзом общественных деятелей» и существовавшая номинально и бездеятельно. Теперь для меня уже ясно, что сохранилась и продолжала самостоятельно работать группа крайних непримиримых правых, единомышленников Маркова-2-го. Если в Москве и могла быть какая-нибудь активная военная группа, то только в связи с подобной политической группой, которая всегда отличалась активностью на словах и способностью подбивать легкомысленные головы на легкомысленные и опасные предприятия. Сообщение же мне, что присланные с юга имели будто бы удостоверения от начальника разведки Шлиппе, еще более наводит меня на эту мысль. Шлиппе – фамилия, которая тесно связана с ярко выраженными, наиболее правыми течениями, и я позволю себе даже сомневаться, состоял ли он начальником разведки, выдавая удостоверение. Во всяком случае, Шлиппе ни за что не поручил бы обратиться к организации, в которой состою я; Крестовникова я не знаю. По тому, что мне сказано, что по отцу его зовут «Григорьевич» и что он живет в Трехсвятительском переулке,[279] я думаю, что это сын покойного председателя Московского биржевого комитета, то есть лицо, принадлежащее к семье правой, но все-таки далекой от группы Маркова-2-го. Крестовников никогда к «Нац. центру» не принадлежал, был ли он связан с «Правым центром», не знаю.
Положительно удостоверяю, что [ни с] «Нац. центром», ни с отдельными его членами ни Крестовников, и никто другой не вел беседы о том, чтобы принять лиц, приехавших сюда с юга с удостоверением Шлиппе. Как ни отрывочны эти факты, построенные на них соображения, но меня они приводят к такому заключению, что если в Москве и имеется военная организация с активными целями, то она связана с самыми крайними правыми элементами, ничему не научившимися. Я убежден, что даже Крестовников, которого я не знаю, но мало ценю политически по семье, из которой он происходит, не входит в эту группу, а посланы с юга Шлиппе к нему только потому, что он потерял связь со своими. Думаю, что если подобная военная группа имеется, то она совершенно неспособна что-либо сделать и что все это только болтовня и хвастовство, которые, как всегда, доведут до гибели многих, даже не причастных к группе и не подозревающих об ее существовании.
Имевшиеся в Москве ячейки «Нац. центра» и «Союза возрождения» заключали в себе очень немного лиц и не строились по карбонарскому типу – тройками, пятерками и пр.
Каждый политический штаб представлял одну ячейку, и далее нее никого не было.
Николай Николаевич Щепкин
12 сентября 1919 года
II
ПОКАЗАНИЯ В. Д. ЖУКОВА
I
ПОКАЗАНИЯ И. Р. ЛЕЙЕ*[281]
I
II
III
IV
V
5. На вопрос, знаю ли я Крестовникова, знаю ли я о военной организации, известной под его именем, знаю ли я двух лиц или о двух лицах (мужчине и женщине – фамилий не запомнил), приехавших с юга от Добровольческой армии и желавших установить связь с «Национальным центром», в чем им будто бы было отказано, за незнанием ими соответствующего пароля, я отвечаю письменно, как ответил словесно – не знаю. Но таким ответом ограничиться я не могу, так как мне начинают выясняться некоторые комбинации, которые, быть может, устранят многие сомнения и подозрения в отношении «Союза возрождения» и «Нац. центра».
Начиная с декабря 1918 года и до времени моего ареста до меня несколько раз доходили сведения, что в Москву прибывали лица из Добровольческой армии, беседовали, информировались тут в кругах, стоящих далеко вправо даже от «Нац. центра». Для меня до этого по некоторым признакам было ясно, что в Москве жили постоянно лица, связанные с Добровольческой армией и в то же время с крайними правыми группами. Дело в том, наши товарищи по «Нац. центру» с юга уведомили, что Деникин считает своей политической опорой «Нац. центр» и ни к кому больше в Москве обращаться не будет, и всегда, когда депеши шли одновременно и по делам Добровольческой армии, и от наших товарищей с юга, приезжавшие умели находить «Нац. центр», а когда приезжали лица, не имевшие отношения к южному «Национальному центру», они направлялись куда-то в неизвестное мне место.
Из личных расспросов некоторых приезжавших я убедился, что на юге имеется ярко правая конспиративная организация, близкая к группе Маркова-2-го, которая преследует какие-то свои собственные цели и действует вразрез с намерениями Деникина и совещаниями при нем, и что эта группа имеет во всех отделах Добровольческой армии своих людей и, пользуясь этим при посылке людей в Москву, всюду могла выдавать их за людей, доверительно командированных из Добровольческой армии.
Был один случай прямо подозрительный: одному из тов. «Нац. центра» знакомым ему юношей было сказано, что в одной московской семье с юга появилось лицо, которое выдавало себя за очень известное в Москве лицо, занимающее будто бы высокий административный пост у Деникина, и лицо это просило связать его с представителем «Нац. центра». Фамилия, названная при этом, была такова, что такое лицо без всякого розыска и посредства по своим московским связям могло бы в пять минут установить связь со всеми политическими организациями Москвы. Для меня было ясно, что это или мистификация, или еще что-нибудь похуже. Когда сообщавшего об этом юношу стали настойчиво просить сказать, в какой семье он встретил это лицо, он уклонился от ответа. При допросе мне было сказано, что будто бы два лица, командированные из Добровольческой армии, искали связи с «Нац. центром» и будто бы Крестовников передал им отказ за неимением у них пароля и что, несмотря на то, что они командированы будто бы начальником разведки.
Необходимо несколько вернуться назад – ко времени образования «Нац. центра» и распада организации, из которой он возник. Организацию эту называли «Правым центром», в состав его входили кроме элементов, вошедших в «Нац. центр», также представители течений правых и самых крайних правых. Когда по вопросу о союзе с немцами против Советской власти и держав Согласия этот «Правый центр» распался, то все считали, что он совершенно перестал существовать. Впоследствии оказалось, что сохранилась очень небольшая самостоятельная группа монархистов-конституционалистов, называвшая себя «Союзом общественных деятелей» и существовавшая номинально и бездеятельно. Теперь для меня уже ясно, что сохранилась и продолжала самостоятельно работать группа крайних непримиримых правых, единомышленников Маркова-2-го. Если в Москве и могла быть какая-нибудь активная военная группа, то только в связи с подобной политической группой, которая всегда отличалась активностью на словах и способностью подбивать легкомысленные головы на легкомысленные и опасные предприятия. Сообщение же мне, что присланные с юга имели будто бы удостоверения от начальника разведки Шлиппе, еще более наводит меня на эту мысль. Шлиппе – фамилия, которая тесно связана с ярко выраженными, наиболее правыми течениями, и я позволю себе даже сомневаться, состоял ли он начальником разведки, выдавая удостоверение. Во всяком случае, Шлиппе ни за что не поручил бы обратиться к организации, в которой состою я; Крестовникова я не знаю. По тому, что мне сказано, что по отцу его зовут «Григорьевич» и что он живет в Трехсвятительском переулке,[279] я думаю, что это сын покойного председателя Московского биржевого комитета, то есть лицо, принадлежащее к семье правой, но все-таки далекой от группы Маркова-2-го. Крестовников никогда к «Нац. центру» не принадлежал, был ли он связан с «Правым центром», не знаю.
Положительно удостоверяю, что [ни с] «Нац. центром», ни с отдельными его членами ни Крестовников, и никто другой не вел беседы о том, чтобы принять лиц, приехавших сюда с юга с удостоверением Шлиппе. Как ни отрывочны эти факты, построенные на них соображения, но меня они приводят к такому заключению, что если в Москве и имеется военная организация с активными целями, то она связана с самыми крайними правыми элементами, ничему не научившимися. Я убежден, что даже Крестовников, которого я не знаю, но мало ценю политически по семье, из которой он происходит, не входит в эту группу, а посланы с юга Шлиппе к нему только потому, что он потерял связь со своими. Думаю, что если подобная военная группа имеется, то она совершенно неспособна что-либо сделать и что все это только болтовня и хвастовство, которые, как всегда, доведут до гибели многих, даже не причастных к группе и не подозревающих об ее существовании.
Имевшиеся в Москве ячейки «Нац. центра» и «Союза возрождения» заключали в себе очень немного лиц и не строились по карбонарскому типу – тройками, пятерками и пр.
Каждый политический штаб представлял одну ячейку, и далее нее никого не было.
Николай Николаевич Щепкин
12 сентября 1919 года
II
1) Как я уже говорил ранее, «Союз возрождения» сложился не как партийная, а как надпартийная организация, поднявшаяся над программами и выдвинувшая национальные, государственные и экономические положения, которые могли разделять отдельные лица, как беспартийные, так и принадлежащие к самым различным партиям. Имели ли Центральные Комитеты меньшевиков-оборонцев и правых эсеров сведения о вхождении отдельных членов партии в «Союз возрождения», неизвестно. Думаю, что эсеры имели, так как из статей эсеров в газетах можно было заключить, что среди эсеров были группы, настаивавшие на воспрещении членам партии вступать в «Союз возрождения». Я говорю только о Москве, где у эсеров, в сущности, не было ЦК и шел распад. Повторяю, в «Союзе возрождения» партий не было, а вступление было делом персональным, так что о каких-либо взаимоотношениях между партиями и «Союзом возрождения» в обычном значении этого слова не приходится говорить.
2) Отношения между «Союзом возр.» и «Нац. центром» ограничивались, как я уже говорил в первом показании, установлением в первом периоде платформы, послужившей основой для Уфимского совещания, и позднейшей платформой о национальной власти и ее задачах.
Содержание платформ приведено мной в первом показании.
3) Как в группах населения, близких по воззрениям к последней платформе, так и в «Союзе возрождения» и «Нац. центре» отношение к тому, как произойдет или должна произойти смена Советской власти властью национальной, было очень разнообразно. Многие считали, что это может произойти только в процессе гражданской войны при содействии русских окраинных военных сил (Деникин, Колчак и др.); многие полагали, что это произойдет эволюционным порядком, путем известного перерождения власти под давлением изменения к ней отношения со стороны масс и сознания, что нельзя строить государственный порядок на штыках и наиболее жестоких приемах диктатуры. Но большинство считало, что падение или смена Советской власти явится результатом целого ряда сложных причин и процессов, из которых некоторые, может быть, не учитываются ни коммунистами, ни их политическими противниками.
Занимаясь по своей специальности массовыми явлениями, я лично держался последнего взгляда. Сложный массовый процесс не может быть разрешен одним каким-нибудь ударом. Гражданская война являлась лишь одним из факторов, действующих наиболее сильно. Осложненная и поддержанная другими факторами, действующими в массах, она может привести к смене Советской власти или к фактическому ее упразднению на местах под влиянием местных условий. В массовых процессах всегда можно ожидать того, что принято называть «исторической неожиданностью» за невозможностью предвидеть, во что выльется сумма маленьких процессов. Например, кризис в Венгрии для меня был именно такой «исторической неожиданностью». Там была и гражданская война, и иностранные военные силы; казалось, все должно было разрешиться исключительно оружием, а произошло совершенно иначе.
Ко времени моего ареста я не мог установить наличность мнения, что смена власти может быть произведена| военным актом изнутри. Соответственно этому «Союз возр.» и «Нац. центр» относились к Добровольческой армии Деникина, к Сибирской армии Колчака и русским силам около Юденича как к факторам положительным в борьбе за смену Советской власти национальной и потому признавали, что эти военные силы должны иметь политическую поддержку «Союза» и «Центра». Но при этом совсем не исключалась возможность, что даже при наличности этих внешних военных сил смена власти может произойти не путем силы, как шло до гражданской войны, а путем соглашений. Именно поэтому в платформе ничего не говорится, в какой именно форме и каким путем должна сложиться власть. Платформой устанавливалось, чтобы эта в историческом процессе сложившаяся власть обладала силой и способностью выполнить задачи, намеченные в платформе. Я лично считал, что всем этим путь соглашения не исключался.
4) Ни «Союз возр.», ни «Нац. центр» никогда не ставили перед собой вопроса о захвате власти – ни военной силой, ни вхождением в состав советских учреждений с расчетом ослабить, растворить и переродить отношения коммунистов к власти и фактически заменить их. Лица, которые состоят в советских учреждениях на постах различных рангов, вероятно, всей своей работой, своим деловым влиянием и беседами участвуют в таком процессе эволюции всего строя в сторону их воззрений, но это является их персональным делом, невольным проявлением их личных убеждений, а не выполнением предписаний «Союза», «Центра» или партий. Ни такого предписания, ни такого лозунга не существовало.
5) Первый период деятельности «Союза» и «Центра» закончился весной 1918 года. Почти все основатели и инициаторы этих организаций разъехались из Москвы. В их числе был и генерал Болдырев, который намечен был одним из кандидатов в директорию. Уезжая, Болдырев оставил завет, более прямой приказ,который организации обязаны были выполнить, подчиняясь директории. Он предписал никогда не помышлять о внутренних военных переворотах и создании для таких активных действий внутри Советской России военных организаций. Вся деятельность лиц, остающихся в пределах Советской России, должна была ограничиваться пропагандой целей и платформы организации и подготовкой населения к мысли о неизбежности замены Советской власти властью национальной, возникающей при поддержке Добровольческих армий извне. По отношению к этим внешним силам «Союзу возр.» и «Центру» фактически не приходилось ставить в общей форме о видах помощи этим военным силам, так как сами эти силы не обращались к организациям, предполагая до самого последнего времени, что Москва является политически пустым местом. Изредка появлялись в Москве лица, приезжавшие сюда из Сибири; они обменивались с политическим центром словесно информационными сведениями; причем москвичам очень скупо сообщались факты и намерения и не давалось никаких практических поручений. Дважды в течение года от членов «Нац. центра», уехавших на юг, приходили указания, что в задачи московских товарищей не должна входить активная помощь Добровольческой армии созданием военных организаций для вооруженных выступлений внутри Советской России, так как это должно было только затянуть процесс и повести без всякой пользы для дела к неисчислимым и бесплодным людским жертвам. В последнее время (так, с зимы 1919 года) при лице, которое я заменил после его отъезда, как-то повелось, что депеши, отправляемые лицами, приезжавшими к нам, приводились в компактный вид, приспособленный для перевозки моим предшественником; это продолжал делать и я, как я уже показал об этом на допросе.
Ник. Ник. Щепкин
10 сентября 1919 года
2) Отношения между «Союзом возр.» и «Нац. центром» ограничивались, как я уже говорил в первом показании, установлением в первом периоде платформы, послужившей основой для Уфимского совещания, и позднейшей платформой о национальной власти и ее задачах.
Содержание платформ приведено мной в первом показании.
3) Как в группах населения, близких по воззрениям к последней платформе, так и в «Союзе возрождения» и «Нац. центре» отношение к тому, как произойдет или должна произойти смена Советской власти властью национальной, было очень разнообразно. Многие считали, что это может произойти только в процессе гражданской войны при содействии русских окраинных военных сил (Деникин, Колчак и др.); многие полагали, что это произойдет эволюционным порядком, путем известного перерождения власти под давлением изменения к ней отношения со стороны масс и сознания, что нельзя строить государственный порядок на штыках и наиболее жестоких приемах диктатуры. Но большинство считало, что падение или смена Советской власти явится результатом целого ряда сложных причин и процессов, из которых некоторые, может быть, не учитываются ни коммунистами, ни их политическими противниками.
Занимаясь по своей специальности массовыми явлениями, я лично держался последнего взгляда. Сложный массовый процесс не может быть разрешен одним каким-нибудь ударом. Гражданская война являлась лишь одним из факторов, действующих наиболее сильно. Осложненная и поддержанная другими факторами, действующими в массах, она может привести к смене Советской власти или к фактическому ее упразднению на местах под влиянием местных условий. В массовых процессах всегда можно ожидать того, что принято называть «исторической неожиданностью» за невозможностью предвидеть, во что выльется сумма маленьких процессов. Например, кризис в Венгрии для меня был именно такой «исторической неожиданностью». Там была и гражданская война, и иностранные военные силы; казалось, все должно было разрешиться исключительно оружием, а произошло совершенно иначе.
Ко времени моего ареста я не мог установить наличность мнения, что смена власти может быть произведена| военным актом изнутри. Соответственно этому «Союз возр.» и «Нац. центр» относились к Добровольческой армии Деникина, к Сибирской армии Колчака и русским силам около Юденича как к факторам положительным в борьбе за смену Советской власти национальной и потому признавали, что эти военные силы должны иметь политическую поддержку «Союза» и «Центра». Но при этом совсем не исключалась возможность, что даже при наличности этих внешних военных сил смена власти может произойти не путем силы, как шло до гражданской войны, а путем соглашений. Именно поэтому в платформе ничего не говорится, в какой именно форме и каким путем должна сложиться власть. Платформой устанавливалось, чтобы эта в историческом процессе сложившаяся власть обладала силой и способностью выполнить задачи, намеченные в платформе. Я лично считал, что всем этим путь соглашения не исключался.
4) Ни «Союз возр.», ни «Нац. центр» никогда не ставили перед собой вопроса о захвате власти – ни военной силой, ни вхождением в состав советских учреждений с расчетом ослабить, растворить и переродить отношения коммунистов к власти и фактически заменить их. Лица, которые состоят в советских учреждениях на постах различных рангов, вероятно, всей своей работой, своим деловым влиянием и беседами участвуют в таком процессе эволюции всего строя в сторону их воззрений, но это является их персональным делом, невольным проявлением их личных убеждений, а не выполнением предписаний «Союза», «Центра» или партий. Ни такого предписания, ни такого лозунга не существовало.
5) Первый период деятельности «Союза» и «Центра» закончился весной 1918 года. Почти все основатели и инициаторы этих организаций разъехались из Москвы. В их числе был и генерал Болдырев, который намечен был одним из кандидатов в директорию. Уезжая, Болдырев оставил завет, более прямой приказ,который организации обязаны были выполнить, подчиняясь директории. Он предписал никогда не помышлять о внутренних военных переворотах и создании для таких активных действий внутри Советской России военных организаций. Вся деятельность лиц, остающихся в пределах Советской России, должна была ограничиваться пропагандой целей и платформы организации и подготовкой населения к мысли о неизбежности замены Советской власти властью национальной, возникающей при поддержке Добровольческих армий извне. По отношению к этим внешним силам «Союзу возр.» и «Центру» фактически не приходилось ставить в общей форме о видах помощи этим военным силам, так как сами эти силы не обращались к организациям, предполагая до самого последнего времени, что Москва является политически пустым местом. Изредка появлялись в Москве лица, приезжавшие сюда из Сибири; они обменивались с политическим центром словесно информационными сведениями; причем москвичам очень скупо сообщались факты и намерения и не давалось никаких практических поручений. Дважды в течение года от членов «Нац. центра», уехавших на юг, приходили указания, что в задачи московских товарищей не должна входить активная помощь Добровольческой армии созданием военных организаций для вооруженных выступлений внутри Советской России, так как это должно было только затянуть процесс и повести без всякой пользы для дела к неисчислимым и бесплодным людским жертвам. В последнее время (так, с зимы 1919 года) при лице, которое я заменил после его отъезда, как-то повелось, что депеши, отправляемые лицами, приезжавшими к нам, приводились в компактный вид, приспособленный для перевозки моим предшественником; это продолжал делать и я, как я уже показал об этом на допросе.
Ник. Ник. Щепкин
10 сентября 1919 года
ПОКАЗАНИЯ В. Д. ЖУКОВА
I
На предложенные мне вопросы об участии в военной организации для свержения существующего строя докладываю, что я не представляю себе возможным борьбу незначительных по числу лиц с целым государственным строем, поэтому мои разговоры, консультация по чисто техническим вопросам никак не могут считаться чисто активным участием в организации переворота.
В. Д. Жуков
Указания лиц, которые приведены в выдержках протоколов, мне лично некоторых знакомых, считаю правильными, как бывшие события, но то что не уясняю, при каких это обстоятельствах происходило. Будучи у своих бывших сослуживцев как старый знакомый, встречал иногда лиц, которых раньше никогда не видел, потому сказать, как их зовут, я не могу. Как доказательство, что считаю своей обязанностью и долгом, получая деньги, нести службу, как это надлежит, я указываю на моих сотрудников и комиссара фронта тов. Каныгина, который в письменной форме говорил о моей деятельности, донося в центр. Поэтому не считаю себя саботажником и не совмещаю понятий о пользе и вреде одновременно для Советской Республики. Если же мои собеседования, консультация в свое время и были как показатель участия организованного выступления, то от них я не отказываюсь – существующий строй лишил меня семьи, голод и нужда, которые я испытывал, не могли заставить меня полюбить видимую обстановку.[280]
В. Д. Жуков
25 октября 1919 года
Указания лиц, которые приведены в выдержках протоколов, мне лично некоторых знакомых, считаю правильными, как бывшие события, но то что не уясняю, при каких это обстоятельствах происходило. Будучи у своих бывших сослуживцев как старый знакомый, встречал иногда лиц, которых раньше никогда не видел, потому сказать, как их зовут, я не могу. Как доказательство, что считаю своей обязанностью и долгом, получая деньги, нести службу, как это надлежит, я указываю на моих сотрудников и комиссара фронта тов. Каныгина, который в письменной форме говорил о моей деятельности, донося в центр. Поэтому не считаю себя саботажником и не совмещаю понятий о пользе и вреде одновременно для Советской Республики. Если же мои собеседования, консультация в свое время и были как показатель участия организованного выступления, то от них я не отказываюсь – существующий строй лишил меня семьи, голод и нужда, которые я испытывал, не могли заставить меня полюбить видимую обстановку.[280]
В. Д. Жуков
25 октября 1919 года
ПОКАЗАНИЯ И. Р. ЛЕЙЕ*[281]
I
Приблизительно в конце июля или начале августа на Тверском бульваре ко мне подошел господин и познакомился со мной, который впоследствии назвался Всеволодом Антоновичем.[282] При встречах он заговаривал о политике и однажды предложил мне взять на себя руководство и охрану вокзалов в свои руки. Я сказал, что вокзал все равно в моих руках и что никакой разницы нет. Всеволод Антонович хотел вовлечь меня в военную организацию, и я дал ему слово взять на себя охрану вокзалов. У меня не хватило мужества отказать ему и думал, что все равно по долгу службы я должен охранять вокзалы. Всеволод Антонович познакомил меня с господином с черными усиками, роста выше среднего (и через него я познакомился с Миллером) и сказал мне, что я должен находиться в подчинении Миллера. Мы были у Миллера на квартире, и здесь мы вели беседу о вокзалах. Затем я вторично был недели две назад и сказал Миллеру, что меня переводят на Александ ровскую жел. дор., а потому я отказываюсь.
Затем я у Миллера ни разу не был. Всеволод Антонович больше ни с кем меня не знакомил. Я говорил Миллеру, что г. нашем полку имеется резерв в 60–70 человек, но об ударной группе ничего не говорил. Но я все же сказал Миллеру, что все эти люди верные и будут мне подчиняться; фактически рабочей силы у меня не имелось.
Я совершенно отрицаю, чтобы когда-либо устраивал приезд агентов к Мамонтову и для взрыва мостов. Больше ничего не имею показать.
При сем присовокупляю, я слыхал от Миллера, что предполагаетсякого-то направить к Мамонтову, но знаю наверно, что у них случились какие-то счеты в деньгах и люди не были отправлены. Никакою присяжного поверенного я не знаю, кто бы должен был поехать для взрыва моста. Ничего больше показать не могу. Я целиком поддерживаю и ярый сторонник Советской власти.
Кроме того, я был познакомлен с Дмитрием Яковлевичем, который потом, оказалось, был Алферовым. Дмитрий Яковлевич пригласил однажды меня на заседание на М. Дмитровке, которое было недели две тому назад; на этом заседании говорил Всеволод Антонович. Люди уходили и входили, когда я пришел, то меня оставили минут [на] 15–20, в то время были там Миллер, молодой блондин невысокого роста в офицерской форме, Дмитрий Яковлевич и я и довольно полный господин с козлиной бородкой. Когда я уходил, я заметил, что входил пожилой господин с бородкой, я его фамилии тоже не знаю и видел в первый раз. На заседании Всеволод Антонович сказал нам, то есть мне и молодому блондину: «Вы поступаете в распоряжение Миллера» – и при этом передал Миллеру какую-то карту, одну из частей г. Москвы. Мне лично Всеволод Антонович сказал: «Вы оставайтесь на вокзалах». Я промолчал, хотя уже знал, что наш полк уходит с Николаевской дороги, и я все равно не в состоянии выполнить своей задачи. На этом заседании мне было сказано Всеволодом Антоновичем, что я слишком болтлив. При сем могу сказать, что во время заседания Всеволод Антонович часто выходил с полным господином в другую комнату и о чем-то шептались. Я помню как-то, недели полторы тому назад, я пришел на Дмитровку и хотел поговорить с Дмитрием Яковлевичем. Когда я вошел, Дмитрий Яковлевич меня не принял, говоря, что у них заседание. Вообще, мне говорил Дмитрий Яковлевич, что заседаний основательных не бывает, а собираются всегда не более четырех-пяти человек, и то те сейчас же уходят, а другие приходят. Ко мне лично они относились свысока, ничего нельзя было их спросить, обо всем умалчивалось. Несколько раз я задавал вопросы, как называется ваша организация, мне всегда давали уклончивые ответы. Раз я чуть не влетел, теперь постараюсь больше носа своего не совать и жить и работать так, как работал до этого злосчастного момента.
Н. Лейе
Затем я у Миллера ни разу не был. Всеволод Антонович больше ни с кем меня не знакомил. Я говорил Миллеру, что г. нашем полку имеется резерв в 60–70 человек, но об ударной группе ничего не говорил. Но я все же сказал Миллеру, что все эти люди верные и будут мне подчиняться; фактически рабочей силы у меня не имелось.
Я совершенно отрицаю, чтобы когда-либо устраивал приезд агентов к Мамонтову и для взрыва мостов. Больше ничего не имею показать.
При сем присовокупляю, я слыхал от Миллера, что предполагаетсякого-то направить к Мамонтову, но знаю наверно, что у них случились какие-то счеты в деньгах и люди не были отправлены. Никакою присяжного поверенного я не знаю, кто бы должен был поехать для взрыва моста. Ничего больше показать не могу. Я целиком поддерживаю и ярый сторонник Советской власти.
Кроме того, я был познакомлен с Дмитрием Яковлевичем, который потом, оказалось, был Алферовым. Дмитрий Яковлевич пригласил однажды меня на заседание на М. Дмитровке, которое было недели две тому назад; на этом заседании говорил Всеволод Антонович. Люди уходили и входили, когда я пришел, то меня оставили минут [на] 15–20, в то время были там Миллер, молодой блондин невысокого роста в офицерской форме, Дмитрий Яковлевич и я и довольно полный господин с козлиной бородкой. Когда я уходил, я заметил, что входил пожилой господин с бородкой, я его фамилии тоже не знаю и видел в первый раз. На заседании Всеволод Антонович сказал нам, то есть мне и молодому блондину: «Вы поступаете в распоряжение Миллера» – и при этом передал Миллеру какую-то карту, одну из частей г. Москвы. Мне лично Всеволод Антонович сказал: «Вы оставайтесь на вокзалах». Я промолчал, хотя уже знал, что наш полк уходит с Николаевской дороги, и я все равно не в состоянии выполнить своей задачи. На этом заседании мне было сказано Всеволодом Антоновичем, что я слишком болтлив. При сем могу сказать, что во время заседания Всеволод Антонович часто выходил с полным господином в другую комнату и о чем-то шептались. Я помню как-то, недели полторы тому назад, я пришел на Дмитровку и хотел поговорить с Дмитрием Яковлевичем. Когда я вошел, Дмитрий Яковлевич меня не принял, говоря, что у них заседание. Вообще, мне говорил Дмитрий Яковлевич, что заседаний основательных не бывает, а собираются всегда не более четырех-пяти человек, и то те сейчас же уходят, а другие приходят. Ко мне лично они относились свысока, ничего нельзя было их спросить, обо всем умалчивалось. Несколько раз я задавал вопросы, как называется ваша организация, мне всегда давали уклончивые ответы. Раз я чуть не влетел, теперь постараюсь больше носа своего не совать и жить и работать так, как работал до этого злосчастного момента.
Н. Лейе
II
С. И. Талыпин получил ордер на помещение, куда сложено было оружие, через одно лицо, которое служит в отделе по распределению жилых и нежилых помещений. Отдел этот находится на Софийке,[283] лицо это – студент, причем этот студент был в дружественных отношениях с С. И. и знал, что работает для организации. Не ручаюсь, но кажется, его отчество Григорьевич. С. И. боялся, чтобы Тихомиров об этом не рассказал. А. Н. Яндоловский был познакомлен с Миллером Ал. Ал. Михайловым; причем на вопрос Миллера: «Можно ли рассчитывать при выступлении на ваш батальон?», ответил: «Все будет сделано». Причем Яндоловский назначил Михайлова на одну из командных должностей в организации. По освобождении собирается уехать за границу.
А. А. Михайлов ездил по Павелецкой жел. дор. по поручению Миллера и из вагонов осмотрел один из мостов близ Москвы с целью взрыва.
А. А. Михайлов и С. С. Казаринов по освобождении собираются уехать в Архангельск.
Г. Т. Свищев имел знакомство в Главном штабе и сообщил Ступину через это лицо положение на всех фронтах.
С. С. Денисов сообщил, что он по поручению Миллера принес к последнему около 2 пудов динамиту, кроме того, говорил, что благодаря бегству его начальника по службе многое из его поступков осталось неоткрытым. Е. Я. Свидерский, высказывая свои взгляды на постановку учебного дела, говорил: «Я презираю тех офицеров, которые с увлечением предаются службе и этим только укрепляют Советскую власть. Теперь необходимо преподавать так, чтобы, не давая никаких знаний курсантам, подталкивать и разрушать то здание, которое наполовину разрушено» (считая под зданием Советскую власть).
Перуанский, из Высшей стрелковой школы, в своих разговорах часто высказывал свое недовольство Советской властью, говоря, что ему вся эта волынка уже надоела.
Тарлицкий и Радионов (Высшая стрелковая школа) при разговоре между собою говорили: «Чем хуже, тем лучше. Скорее все теперешнее погибнет, и эта власть изменится».
Н. Н. Кудрявцев говорил, что командный состав Высшей стрелковой школы порешил между собою в случае переворота уничтожить генерала Филатова.
Генерал Даниловский часто высказывал свое недовольство Советской властью.
Шваки также неодобрительно относился при разговорах к Советской власти.
Генерал Тихонравов ничего не высказывал относительно Советской власти, но восхвалял всегда царский режим.
Когда однажды я с Богоявленским был у Миллера, я услышал разговор Миллера с молодым человеком, который обещал связать Миллера с каким-то церковным монархическим кружком. Кажется, этот молодой человек небольшого роста, белокурый, бритый.
А. А. Михайлов ездил по Павелецкой жел. дор. по поручению Миллера и из вагонов осмотрел один из мостов близ Москвы с целью взрыва.
А. А. Михайлов и С. С. Казаринов по освобождении собираются уехать в Архангельск.
Г. Т. Свищев имел знакомство в Главном штабе и сообщил Ступину через это лицо положение на всех фронтах.
С. С. Денисов сообщил, что он по поручению Миллера принес к последнему около 2 пудов динамиту, кроме того, говорил, что благодаря бегству его начальника по службе многое из его поступков осталось неоткрытым. Е. Я. Свидерский, высказывая свои взгляды на постановку учебного дела, говорил: «Я презираю тех офицеров, которые с увлечением предаются службе и этим только укрепляют Советскую власть. Теперь необходимо преподавать так, чтобы, не давая никаких знаний курсантам, подталкивать и разрушать то здание, которое наполовину разрушено» (считая под зданием Советскую власть).
Перуанский, из Высшей стрелковой школы, в своих разговорах часто высказывал свое недовольство Советской властью, говоря, что ему вся эта волынка уже надоела.
Тарлицкий и Радионов (Высшая стрелковая школа) при разговоре между собою говорили: «Чем хуже, тем лучше. Скорее все теперешнее погибнет, и эта власть изменится».
Н. Н. Кудрявцев говорил, что командный состав Высшей стрелковой школы порешил между собою в случае переворота уничтожить генерала Филатова.
Генерал Даниловский часто высказывал свое недовольство Советской властью.
Шваки также неодобрительно относился при разговорах к Советской власти.
Генерал Тихонравов ничего не высказывал относительно Советской власти, но восхвалял всегда царский режим.
Когда однажды я с Богоявленским был у Миллера, я услышал разговор Миллера с молодым человеком, который обещал связать Миллера с каким-то церковным монархическим кружком. Кажется, этот молодой человек небольшого роста, белокурый, бритый.
III
С Талыпиным я познакомился через молоденького мальчика Булгакова. Мне позвонил, кажется, Зыков, что со мной встретится Булгаков вместе с Богоявленским. Так и было, на Тверском бульваре я встретил обоих и пошел к Талыпину[284] вместе с Булгаковым.
Раз я шел со Зверевым и армянином между квартирой Д[митрия] Я[ковлевича] и Цупвосо, причем армянин говорил: «Хорошо бы проникнуть в армянскую или грузинскую организацию, но трудно потому, что они законспирировались».
В Валдай армянин ездил с Романовым.
14/Х – 1919 года. Я. Лейе
Раз я шел со Зверевым и армянином между квартирой Д[митрия] Я[ковлевича] и Цупвосо, причем армянин говорил: «Хорошо бы проникнуть в армянскую или грузинскую организацию, но трудно потому, что они законспирировались».
В Валдай армянин ездил с Романовым.
14/Х – 1919 года. Я. Лейе
IV
О существовании организации в полку более точно, так как я вел с ними беседу, знали: Богоявленский, Соболев, Романов, Алатырцев Ник. Фед. и отчасти Алексей Иванович Кулаков, который скорее предполагал, чем был знаком. Остальные, т. е. тт. Куприянов и Маслов, я могу сказать, что они ввиду вообще семейной обстановки в полку среди командного состава могли только догадываться и в силу товарищеского чувства ничего об этом не говорить. Относительно всех остальных могу сказать, что они были хорошими службистами и верными товарищами, и я не знаю об их отношении к организации. То же самое я могу сказать относительно Бармака с Широковым; относительно посылки отряда в 20 или 30 человек я не говорил. Бочаров определенно ничего не знал о существовании организации. Относительно же Балашова я точно могу сказать, что, хотя мы и ездили к нему на вечеринки, он не имеет никакого отношения к организации, и вообще мы к нему относились недружелюбно.
Курилко, Денисова и Иванова я не знаю и никогда с ними знаком не был. Относительно поездки по Ярославскому шоссе я не знаю. Факт встречи и разговора с Зотовым, Богоявленским и Денисовым на Арбатской площади я отрицаю. Потехина, о котором говорит Миллер, что якобы просил о назначении его в полк, я не знаю. Больше показать ничего не могу.
28 октября 1919 года.
Н. Лейе
Курилко, Денисова и Иванова я не знаю и никогда с ними знаком не был. Относительно поездки по Ярославскому шоссе я не знаю. Факт встречи и разговора с Зотовым, Богоявленским и Денисовым на Арбатской площади я отрицаю. Потехина, о котором говорит Миллер, что якобы просил о назначении его в полк, я не знаю. Больше показать ничего не могу.
28 октября 1919 года.
Н. Лейе
V
От Дмитрия Яковлевича Алферова я слыхал, что был обыск или арест у какого-то Ник. Ник. Щукина или Щепкина и что документ – выданный бланк из штаба 35-го полка (без подписей) на имя Михайлова[285] Алферову – попал в Чрезвычайную комиссию; именно лицо, имевшее этот документ, находилось в гостях у Ник. Ник. В это время пришли с обыском, Михайлов бросился бежать через забор, выронил документы и успел скрыться, несмотря на стрельбу.
Алферов говорил, что Михайлов – настоящая фамилия этого лица. В данное время он побрился и живет под другой фамилией.
Бочаров (комиссар полка) никакого отношения к организации не имеет и не знает о ее существовании.
В организацию я вошел в середине июля через Зыкова (имя не помню), служит районным инструктором по мотоциклетной части автосекции Все [российского] военведомства. Несколько раз мы видались в условных местах, затем с одним мальчиком, лет 19–20, которого он привел на одно из свиданий, послал меня к Сергею Ивановичу Талыпину на Дмитровке, вызвал его, познакомил, сказал, что от Зыкова, пошли на бульварчик – на Садовую-Каретную. Талыпин предложил что-нибудь сорганизовать или в полку, или на стороне. Предлагал сказать трем-четырем лицам, которые должны в свою очередь завербовать трех-четырех и т. д. Я предложил начать работу в направлении подготовки к охране вокзала при всяких обстоятельствах.
Алферов говорил, что Михайлов – настоящая фамилия этого лица. В данное время он побрился и живет под другой фамилией.
Бочаров (комиссар полка) никакого отношения к организации не имеет и не знает о ее существовании.
В организацию я вошел в середине июля через Зыкова (имя не помню), служит районным инструктором по мотоциклетной части автосекции Все [российского] военведомства. Несколько раз мы видались в условных местах, затем с одним мальчиком, лет 19–20, которого он привел на одно из свиданий, послал меня к Сергею Ивановичу Талыпину на Дмитровке, вызвал его, познакомил, сказал, что от Зыкова, пошли на бульварчик – на Садовую-Каретную. Талыпин предложил что-нибудь сорганизовать или в полку, или на стороне. Предлагал сказать трем-четырем лицам, которые должны в свою очередь завербовать трех-четырех и т. д. Я предложил начать работу в направлении подготовки к охране вокзала при всяких обстоятельствах.