Страница:
Формирование Высшей школы военной маскировки, кажется, началось или в штабе Брусилова, или в ставке главнокомандующего. Там много работал по делу школы инженер генерал Величко. Очень возможно, что Сучковы лично знали генерала Брусилова.
Акимова я видел в комиссии по выработке форм обмундирования, где Н. Н. Сучков был председателем. Но уходя из Высшей стрелковой школы, где я был начальником учебного отдела, был прикомандирован в ГУВУЗ, откуда получил формирования Московской окружной артиллерийской школы.
Анисимова знаю с весны. Полагал, что он может принять участие на основании предыдущих разговоров, в которых он иногда соглашался, иногда отказывался. К нему я послал Подгорецкого с предложением принять участие. Ответ Анисимова мне не известен.
С Шубертом Ник. Н. Н. Сучков был очень откровенен, при мне они иногда даже замолкали.
Шиловскому я предлагал содействовать (организации), но он наотрез отказался. Позднее, по возвращении из Украины, он ко мне заходил, но не застал.
Мое предложение касалось дачи сведений военного характера. Шиловский служил тогда в Высшей военной инспекции.
О настроении в школе маскировки. Старые слушатели большею частью люди безразличные, а вновь прибывающие стоят на платформе Советской власти. Служащие заботятся только о себе.
Стаж[308] – уменье рисовать; есть окончившие высшее учебное заведение, есть просто маляры.
Рубинский говорил о Казакове как о своем человеке, которому он поручил разведку.
Ладыженский у Рубинского работал по разведке. Иногородняя разведка была в штабе, и я отношения к ней не имел.
Давыдов Иван Владимирович – старший делопроизводитель счетного отдела ГУВУЗа (через него проходили сметы). Когда был призван, просился ко мне в школу. Давыдов мне рекомендовался Курилко на должность делопроизводителя.
Мурзин Сергей Николаевич служил у меня преподавателем мат [ериальной] части, ушел в жел. – дор. войска, Мурзин пришел ко мне из школы маскировки, когда был призван.
Относительно Могилева: кажется, там служили братья Ладыженского, однако к организации отношения не имеют.
В. Миллер
30/IX – 1919 года
IX
X
XI
XII
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ Л. П. ШЕМАТУРОВА
Организационная работа шла очень вяло, о чем могу судить по разговорам Зверева. Таким образом, в отряде у меня никого не осталось. Зверев передает мне этого Николая Васильевича Тарасенко, который служил в школе в должности заведующего музеем, но через некоторое время его от меня отнимает и Петрова, который, кажется, находится в настоящее время на 9-х Советских пехотных курсах. В июле Тарасенко откомандировывается в распоряжение Главброни.[311]
Когда в мае Зверев пригласил меня зайти к нему, чтобы переговорить, я у него нашел Н. В. Тарасенко, Г. В. Тарасенко, Красавина и еще одного господина, фамилию его не знаю, но знаю, что он Генштаба. На этом заседании говорилось, что необходимо захватить броневые машины школы, определялось количество людей, необходимое для этого. Но о силах и плане не говорилось.
На следующем заседании, куда я был приглашен, у Миллера (кажется, начальник артиллерийской школы) говорилось, что необходимо скорей набирать людей. Когда я сказал, что у меня людей очень мало, то решили мне в момент захвата машины дать необходимое количество людей. Тут указано было, что наш участок – Лефортово; говорилось, что вместе будет действовать артиллерия и пехота. Но у меня сложилось впечатление, что сил у организации очень мало – все исчисляемое десятками, говорили, что есть человек 60 в Высшей стрелковой школе, около этого в железнодорожной охране и еще, кажется, упоминалась какая-то часть, но какая – не помню. Упоминалась еще фамилия Солоева, с которым я познакомился в начале сентября, он предназначался в мой отряд – так говорил Зверев.
Зверев говорил, что организация очень сильна, она правильно построена и что можно надеяться на успех. Но на этих двух заседаниях, на которых мне пришлось быть, я, повторяю, вынес впечатление, что силы-то и не было, все было построено на предположениях. Мое искреннее желание искупить вину, а потому прошу, если возможно, назначить меня на фронт в действующую артиллерию как артиллериста. Своей службой, уверен, сотру пятно, лежащее теперь на мне. По своему имущественному положению я принадлежу к пролетариям. Работать с такими людьми, которые ни к чему не способны, не хочу. А на что способен русский пролетариат, вижу, а потому буду, если дадут возможность, работать с ним и на него.
На предложенные вопросы отвечаю.
Зверев Константин Константинович[312] предложил вступить мне в организацию в октябре – ноябре 1918 года. Конкретных заданий тогда мне не ставилось, а к ним подошли лишь в это лето, предложено было сформировать броневой отряд путем подбора людей. В этом направлении мной было сделано следующее: 1) предложено вступить в организацию бывшему офицеру, занимавшему у нас в школе должность взводного командира, Пеньковскому, имени, отчества его не помню, он уехал в отпуск, куда – не знаю. Тарасенко Ник. Вас, передан мне Зверевым, занимавший должность заведующего музеем, откомандирован в Главбронь и оттуда, кажется, послан на Восточный фронт. Предложено вступить Владиславу Станиславовичу, фамилии не помню, знаю только, что польская, и занимает должность преподавателя пулеметного дела в школе. Затем переданы мне Зверевым были Петров, имени, отчества не знаю, на первых Советских курсах (не смешивать с Вас. Вас. Петровым, который в школе на должности преподавателя пулеметного дела); Соедов Леня (не то Алексей, не то Леонид) был передан мне Зверевым – служит Соедов, кажется, в Реввоенсовете.
Моя роль должна была заключаться в содействии выводу броневиков. В момент восстания должны были быть присланы люди, поступающие в мое распоряжение. Рассчитывать можно было лишь на два броневика, которые были вполне исправны, при желании можно было воспользоваться не вполне забронированным «фиатом» и манжманмуляк – полуброневой, невооружен.
На первом собрании, кажется июль месяц, где присутствовали Зверев, два брата Тарасенко, я и генштабист, фамилии не знаю, блондин, в очках (кажется, Тарасенко Георг. Вас, брат Ник. Вас, служил в Главброне, а затем перешел в Реввоенсовет), – на этом заседании генштабист расспрашивал нас о машинах, качестве, настроении курсантов, рекомендовал проникнуть в соседние курсы, чтобы узнать настроение тех. Заседание происходило в квартире Зверева, днем, в праздничный день.
Добавляю, что на этом заседании был еще Красавин Серг. Ник., он был у нас в школе, завед[овал] строевым отделом, а потом перешел в гараж формирования.
Второе заседание было в начале сентября на квартире Миллера; присутствовали Миллер, Зверев, я и еще трое или четверо, фамилий их я не знаю. Оно было после пяти часов дня, в будний день. Обсуждалось: Миллер говорил, где придется действовать – район Лефортово. Думаю, что один из троих присутствующих был из Высшей стрелковой школы. С Миллером я встречался всего лишь два раза – первый раз был послан к нему Зверевым в конце июля и второй раз на этом заседании. На первом свидании Миллер спрашивал о качестве машин и количестве людей, необходимых для их захвата, – человек 300 нужно было. Одним словом, я предназначался лишь для роли захвата броневиков нашей школы, полагаю, что во главе всех броневиков, которые предполагалось захватить, стоит Зверев. Какие еще броневики хотели захватить, мне не известно и мне не говорилось, – предполагаю, что рассчитывали на гараж формирования (Петроградское шоссе[313]).
Л. П. Шематуров
28/IX – 1919 года
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ Н. С. НАЙДЕНОВА
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ С. С. ДЕНИСОВА
I
Акимова я видел в комиссии по выработке форм обмундирования, где Н. Н. Сучков был председателем. Но уходя из Высшей стрелковой школы, где я был начальником учебного отдела, был прикомандирован в ГУВУЗ, откуда получил формирования Московской окружной артиллерийской школы.
Анисимова знаю с весны. Полагал, что он может принять участие на основании предыдущих разговоров, в которых он иногда соглашался, иногда отказывался. К нему я послал Подгорецкого с предложением принять участие. Ответ Анисимова мне не известен.
С Шубертом Ник. Н. Н. Сучков был очень откровенен, при мне они иногда даже замолкали.
Шиловскому я предлагал содействовать (организации), но он наотрез отказался. Позднее, по возвращении из Украины, он ко мне заходил, но не застал.
Мое предложение касалось дачи сведений военного характера. Шиловский служил тогда в Высшей военной инспекции.
О настроении в школе маскировки. Старые слушатели большею частью люди безразличные, а вновь прибывающие стоят на платформе Советской власти. Служащие заботятся только о себе.
Стаж[308] – уменье рисовать; есть окончившие высшее учебное заведение, есть просто маляры.
Рубинский говорил о Казакове как о своем человеке, которому он поручил разведку.
Ладыженский у Рубинского работал по разведке. Иногородняя разведка была в штабе, и я отношения к ней не имел.
Давыдов Иван Владимирович – старший делопроизводитель счетного отдела ГУВУЗа (через него проходили сметы). Когда был призван, просился ко мне в школу. Давыдов мне рекомендовался Курилко на должность делопроизводителя.
Мурзин Сергей Николаевич служил у меня преподавателем мат [ериальной] части, ушел в жел. – дор. войска, Мурзин пришел ко мне из школы маскировки, когда был призван.
Относительно Могилева: кажется, там служили братья Ладыженского, однако к организации отношения не имеют.
В. Миллер
30/IX – 1919 года
IX
П. В. Бергштрессер, бывший мой делопроизводитель в 1-й Московской школе полковой артиллерии, указывал на существование общества и предлагал поближе познакомить и ввести в это общество. Я отказался; вскоре Бергштрессер уехал в Рязань. Это было в ноябре прошлого года. Стыкова Виктора Васильевича видел несколько раз – он заходил к своему брату в школу (к Бергштрессеру).
Разговор о выступлении с Н. Н. Сучковым был приблизительно таков: в планы выступления его почти не посвящал, указывал в общей форме о возможности выступления. Из родственного чувства предупреждал его, что ему следует куда-нибудь уехать на случай выступления (например, переменить квартиру), словом, отстраниться от событий. Не думаю, чтобы Н. Н. Сучков считал меня вполне советским человеком.
Примерно в январе – феврале Н. Н. Сучков дал мне рекомендацию о вступлении в Коммунистическую партию; в то время я никакой политикой не занимался и только работал. Вторую рекомендацию я получил от сотрудника Высшей военной инспекции Бабина Евгения Ивановича.
В Городском районе от меня потребовали ряд формальностей, которых я сразу выполнить не мог и поэтому передал бумаги комиссару Высшей стрелковой школы Дмитриеву через секретаря ячейки (не помню, кто). Дальнейших результатов моего заявления не последовало. Хотел получить обратно, но мне сказали, что их потеряли. Вскоре я ушел из В. с. школы (март).
В Московскую организацию я вступил в связь – конец мая – начало июня. Неприем в партию меня очень обидел, так как я совершенно искренне работал.
Последний разговор о типографии с Н. Н. Сучковым был обостренный; я ему сказал, что нечего было путать, брать так брать или сразу отказываться. Я ему много раз говорил, что в городе ставить опасно («тысячу раз попадешься»), а за городом значительно безопаснее. Постановка типографии – поручение штаба. От печатания на машине в районе школы Н. Н. отказался, сказав, что это особый вопрос, согласился лишь на время спрятать типографию, однако далее и от этого отказался.
Штаб дал бланки для легализации машины. Содержание бланков: такая-то часть ввиду ухода на фронт предлагает школе маскировки принять на хранение печатную машину. Бланки ― на имя Н. Н. Сучкова (кажется). Я просил поставить машину на самый короткий срок.
Недели за полторы-две до ареста я мельком видел Николая и Алексея Сучковых вместе. Николай сказал Алексею, что он хочет поставить в Кунцеве станок-американку. Алексей ответил: делай, как хочешь.
Через несколько дней я приехал в Кунцево с К. Николай был в Москве. Цель приезда – условиться о деталях, между прочим, познакомить с К., который должен был работать на машине.
Алексея Николаевича мы нашли в канцелярии, где произошел следующий разговор: познакомил его с К., и, когда стал говорить о станке, Алексей Николаевич сделал удивленный вид, стал спрашивать, зачем станок. Когда мы ему объяснили, что желательно печатать статейки осведомительного свойства, а затем напечатать кое-какие приказы и документы, воззвания, какие могут понадобиться, А. Н. завел бесконечный разговор с К. о партийности К. и прочее, причем К. ответил, что он беспартийный.
В это время вошел Назаревский. Тогда Ал. Ник. сказал: вот они хотят ставить станок, раз брат Николай знает, что он, Алексей, ничего не имеет против.
Кто-то тут зашел, и мы простились.
Уходя я просил Назаревского зайти ко мне в школу на предмет разговора о статьях, так как я знал, что он литератор.
К Назаревскому я отнесся с доверием потому, что Сучков нашел возможным при нем говорить о нашем деле – о постановке типографии.
Через несколько дней Назаревский ко мне зашел, и я просил его написать воззвание к крестьянам окружных (вокруг Москвы) деревень. Воззвание не должно было иметь погромный характер, но должно было поддержать восставших в Москве и окрестностях в смысле объединения и информации. Назаревский согласился написать, однако ничего принести не успел.
Алексей в день его посещения нами уговаривал нас подождать Николая, но мы торопились и ждать не могли.
Вернувшись домой, мне сообщили, что звонили из Кунцева, чтобы я вещи не привозил (типографию). Конец разговора может подтвердить Назаревский.
Однажды в штабе был разговор, что хорошо было бы иметь в ЧК людей. Говорили также, что хорошо бы провести на командные должности отрядов особого назначения своих офицеров, спрашивали, нет ли у меня. Говорили, что нужно было пехотинцев, пулеметчиков, артиллеристов и т. д., но у меня никого не было.
В. Миллер
3/Х – 1919 года
Дополнительно:
Очевидно, братья Сучковы хорошо знали, для какой цели нужна была типография, но при разговорах этого не высказывалось.
В. Миллер
Разговор о выступлении с Н. Н. Сучковым был приблизительно таков: в планы выступления его почти не посвящал, указывал в общей форме о возможности выступления. Из родственного чувства предупреждал его, что ему следует куда-нибудь уехать на случай выступления (например, переменить квартиру), словом, отстраниться от событий. Не думаю, чтобы Н. Н. Сучков считал меня вполне советским человеком.
Примерно в январе – феврале Н. Н. Сучков дал мне рекомендацию о вступлении в Коммунистическую партию; в то время я никакой политикой не занимался и только работал. Вторую рекомендацию я получил от сотрудника Высшей военной инспекции Бабина Евгения Ивановича.
В Городском районе от меня потребовали ряд формальностей, которых я сразу выполнить не мог и поэтому передал бумаги комиссару Высшей стрелковой школы Дмитриеву через секретаря ячейки (не помню, кто). Дальнейших результатов моего заявления не последовало. Хотел получить обратно, но мне сказали, что их потеряли. Вскоре я ушел из В. с. школы (март).
В Московскую организацию я вступил в связь – конец мая – начало июня. Неприем в партию меня очень обидел, так как я совершенно искренне работал.
Последний разговор о типографии с Н. Н. Сучковым был обостренный; я ему сказал, что нечего было путать, брать так брать или сразу отказываться. Я ему много раз говорил, что в городе ставить опасно («тысячу раз попадешься»), а за городом значительно безопаснее. Постановка типографии – поручение штаба. От печатания на машине в районе школы Н. Н. отказался, сказав, что это особый вопрос, согласился лишь на время спрятать типографию, однако далее и от этого отказался.
Штаб дал бланки для легализации машины. Содержание бланков: такая-то часть ввиду ухода на фронт предлагает школе маскировки принять на хранение печатную машину. Бланки ― на имя Н. Н. Сучкова (кажется). Я просил поставить машину на самый короткий срок.
Недели за полторы-две до ареста я мельком видел Николая и Алексея Сучковых вместе. Николай сказал Алексею, что он хочет поставить в Кунцеве станок-американку. Алексей ответил: делай, как хочешь.
Через несколько дней я приехал в Кунцево с К. Николай был в Москве. Цель приезда – условиться о деталях, между прочим, познакомить с К., который должен был работать на машине.
Алексея Николаевича мы нашли в канцелярии, где произошел следующий разговор: познакомил его с К., и, когда стал говорить о станке, Алексей Николаевич сделал удивленный вид, стал спрашивать, зачем станок. Когда мы ему объяснили, что желательно печатать статейки осведомительного свойства, а затем напечатать кое-какие приказы и документы, воззвания, какие могут понадобиться, А. Н. завел бесконечный разговор с К. о партийности К. и прочее, причем К. ответил, что он беспартийный.
В это время вошел Назаревский. Тогда Ал. Ник. сказал: вот они хотят ставить станок, раз брат Николай знает, что он, Алексей, ничего не имеет против.
Кто-то тут зашел, и мы простились.
Уходя я просил Назаревского зайти ко мне в школу на предмет разговора о статьях, так как я знал, что он литератор.
К Назаревскому я отнесся с доверием потому, что Сучков нашел возможным при нем говорить о нашем деле – о постановке типографии.
Через несколько дней Назаревский ко мне зашел, и я просил его написать воззвание к крестьянам окружных (вокруг Москвы) деревень. Воззвание не должно было иметь погромный характер, но должно было поддержать восставших в Москве и окрестностях в смысле объединения и информации. Назаревский согласился написать, однако ничего принести не успел.
Алексей в день его посещения нами уговаривал нас подождать Николая, но мы торопились и ждать не могли.
Вернувшись домой, мне сообщили, что звонили из Кунцева, чтобы я вещи не привозил (типографию). Конец разговора может подтвердить Назаревский.
Однажды в штабе был разговор, что хорошо было бы иметь в ЧК людей. Говорили также, что хорошо бы провести на командные должности отрядов особого назначения своих офицеров, спрашивали, нет ли у меня. Говорили, что нужно было пехотинцев, пулеметчиков, артиллеристов и т. д., но у меня никого не было.
В. Миллер
3/Х – 1919 года
Дополнительно:
Очевидно, братья Сучковы хорошо знали, для какой цели нужна была типография, но при разговорах этого не высказывалось.
В. Миллер
X
Относительно отправки штабом офицеров на фронт мне известно: поручено было Лейе отправить двух человек (см. выше).
Я лично отправил с целью спасения двух человек: одного, Комарова, отправил примерно перед пасхой – дал документы на Сызрань. Дал отпускной билет (по болезни) нашей школы. Второй меня просил Фишер отправить его приятеля в Самару (около пасхи). Поручений никаких им не давал.
Знаю, что связь была, деньги получались. Слышал, что примерно зимой в Англию уехал Чечерин, он служил в школе маскировки; когда он уехал, точно не знаю. Когда я говорил с К., я думал об этом факте, кроме того, я имел в виду слова Денисова с угрозой по отношению к Сучковым и сказал фразу: «что Сучковы у меня в руках», чтобы К. не боялся, возможно, что и приукрасил их для убедительности.
3/Х – 1919 года
О гарантии в верности Сучковых. Действительно, был разговор между Миллером и К. о том, что А. Н. Сучкова и Назаревского надо держать в руках, для чего признавалось желательным иметь против них какие-нибудь документы. При этом гр. Миллер сказал в успокоение К., который был опечален, что против А. Н. Сучкова у меня есть данные (я имел в виду слова С. С. Денисова, что он не минует веревки, а затем отъезд служащего школы Чечерина за границу).
С. К [удеяр]
Д о п о л н и т е л ь н о:
Я лично отправил с целью спасения двух человек: одного, Комарова, отправил примерно перед пасхой – дал документы на Сызрань. Дал отпускной билет (по болезни) нашей школы. Второй меня просил Фишер отправить его приятеля в Самару (около пасхи). Поручений никаких им не давал.
Знаю, что связь была, деньги получались. Слышал, что примерно зимой в Англию уехал Чечерин, он служил в школе маскировки; когда он уехал, точно не знаю. Когда я говорил с К., я думал об этом факте, кроме того, я имел в виду слова Денисова с угрозой по отношению к Сучковым и сказал фразу: «что Сучковы у меня в руках», чтобы К. не боялся, возможно, что и приукрасил их для убедительности.
3/Х – 1919 года
О гарантии в верности Сучковых. Действительно, был разговор между Миллером и К. о том, что А. Н. Сучкова и Назаревского надо держать в руках, для чего признавалось желательным иметь против них какие-нибудь документы. При этом гр. Миллер сказал в успокоение К., который был опечален, что против А. Н. Сучкова у меня есть данные (я имел в виду слова С. С. Денисова, что он не минует веревки, а затем отъезд служащего школы Чечерина за границу).
С. К [удеяр]
Д о п о л н и т е л ь н о:
XI
Назаревского я никогда раньше не видал. К Назаревскому отнесся с доверием потому, что А. Н. Сучков ему доверял, допуская при нем разговор о машине.
А.Н. Сучков сказал Назаревскому: «Вот приехали ко мне печатать противоправительственные вещицы».
Миллер предложил Назаревскому написать кое-что, тот согласился. Миллер просил его зайти в школу, потому что в это время постучались. Перед началом разговора в комнате были, очевидно, люди, никакого отношения к делу не имеющие (двое мужчин и одна женщина).
А. Н. просил их выйти из комнаты.
Миллер: Русеет к делу никакого отношения не имеет.
К.: Кажется, был в курсе некоторых дел организации.
На улице однажды при встрече Русеет предупредил Миллера, что ему, Миллеру, грозит опасность.
В. Миллер
4/Х —1919 года К [удеяр]
А.Н. Сучков сказал Назаревскому: «Вот приехали ко мне печатать противоправительственные вещицы».
Миллер предложил Назаревскому написать кое-что, тот согласился. Миллер просил его зайти в школу, потому что в это время постучались. Перед началом разговора в комнате были, очевидно, люди, никакого отношения к делу не имеющие (двое мужчин и одна женщина).
А. Н. просил их выйти из комнаты.
Миллер: Русеет к делу никакого отношения не имеет.
К.: Кажется, был в курсе некоторых дел организации.
На улице однажды при встрече Русеет предупредил Миллера, что ему, Миллеру, грозит опасность.
В. Миллер
4/Х —1919 года К [удеяр]
XII
Алекс. Алекс. Михайлова видел в Кунцеве и в школе маскировки.
Знаю его давно, дал ему поручение примерно в начале августа обследовать Александровскую и Брянскую жел. дор. и наметить подходящие для взрывов мосты, причем такие, которые можно было бы исправить в течение недели, то есть 4–5 сажени.
Он ездил по этому поручению, сказал, что подходящие мосты нашел. С ним говорил Рубинский для установления деталей.
Рубинский – дальний родственник Огородникова Николая
Александровича, с которым однажды Рубинский и зашел ко мне Л. Л. Кисловский говорил, что было бы хорошо завести поближе знакомство с кадетами и «Национальным центром».
Политические центры в Москве («Национальный центр», «Правый центр», «Союз возрождения»), я слышал, что порешили выделить военную организацию и не вносить в нее политику.
9/Х – 1919 года В. Миллер
Относительно роли Сучковых – она двойственная: с одной стороны, они оказывали услуги сильным мира сего, с другой стороны, вызволяли и устраивали людей другого лагеря; так, например, Николай говорил, что ему удалось высвободить нескольких лиц, замешанных в процессе Вацетиса,[309] недели за две до моего ареста.
По просьбе Лейя я просил Н. Сучкова, чтобы убрали из полка командира Чаброва и назначили другого, фамилия вроде Петухов или Потехин (см. записную книжку). Лейе рассчитывал, при Петухове легче заниматься своей контрреволюционной деятельностью.
По просьбе того же Лейя я просил Н. Сучкова ускорить перевод А. Н. Богоявленского из 35-го полка штаба ж.-д. войск.
12/Х – 1919 года В. Миллер
Знаю его давно, дал ему поручение примерно в начале августа обследовать Александровскую и Брянскую жел. дор. и наметить подходящие для взрывов мосты, причем такие, которые можно было бы исправить в течение недели, то есть 4–5 сажени.
Он ездил по этому поручению, сказал, что подходящие мосты нашел. С ним говорил Рубинский для установления деталей.
Рубинский – дальний родственник Огородникова Николая
Александровича, с которым однажды Рубинский и зашел ко мне Л. Л. Кисловский говорил, что было бы хорошо завести поближе знакомство с кадетами и «Национальным центром».
Политические центры в Москве («Национальный центр», «Правый центр», «Союз возрождения»), я слышал, что порешили выделить военную организацию и не вносить в нее политику.
9/Х – 1919 года В. Миллер
Относительно роли Сучковых – она двойственная: с одной стороны, они оказывали услуги сильным мира сего, с другой стороны, вызволяли и устраивали людей другого лагеря; так, например, Николай говорил, что ему удалось высвободить нескольких лиц, замешанных в процессе Вацетиса,[309] недели за две до моего ареста.
По просьбе Лейя я просил Н. Сучкова, чтобы убрали из полка командира Чаброва и назначили другого, фамилия вроде Петухов или Потехин (см. записную книжку). Лейе рассчитывал, при Петухове легче заниматься своей контрреволюционной деятельностью.
По просьбе того же Лейя я просил Н. Сучкова ускорить перевод А. Н. Богоявленского из 35-го полка штаба ж.-д. войск.
12/Х – 1919 года В. Миллер
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ Л. П. ШЕМАТУРОВА
1
Со Зверевым познакомился по службе в Центроброне[310] 15 ноября – декабря 1918 г. Зверев предложил мне вступить в организацию. Я согласился. Тогда он никаких фамилий не называл. Через некоторое время он сказал, что необходимо набрать людей для броневого отряда. Я предложил взводному инструктору Пеньковскому (бывшему поручику) поступить в организацию (он согласился) и преподавателю пулеметного дела, фамилии не помню, но могу восстановить, хотя это и не имеет в настоящее время значения, так как этот преподаватель уехал на родину в Польшу. Пеньковский перед пасхой уехал в отпуск, также не вернулся.Организационная работа шла очень вяло, о чем могу судить по разговорам Зверева. Таким образом, в отряде у меня никого не осталось. Зверев передает мне этого Николая Васильевича Тарасенко, который служил в школе в должности заведующего музеем, но через некоторое время его от меня отнимает и Петрова, который, кажется, находится в настоящее время на 9-х Советских пехотных курсах. В июле Тарасенко откомандировывается в распоряжение Главброни.[311]
Когда в мае Зверев пригласил меня зайти к нему, чтобы переговорить, я у него нашел Н. В. Тарасенко, Г. В. Тарасенко, Красавина и еще одного господина, фамилию его не знаю, но знаю, что он Генштаба. На этом заседании говорилось, что необходимо захватить броневые машины школы, определялось количество людей, необходимое для этого. Но о силах и плане не говорилось.
На следующем заседании, куда я был приглашен, у Миллера (кажется, начальник артиллерийской школы) говорилось, что необходимо скорей набирать людей. Когда я сказал, что у меня людей очень мало, то решили мне в момент захвата машины дать необходимое количество людей. Тут указано было, что наш участок – Лефортово; говорилось, что вместе будет действовать артиллерия и пехота. Но у меня сложилось впечатление, что сил у организации очень мало – все исчисляемое десятками, говорили, что есть человек 60 в Высшей стрелковой школе, около этого в железнодорожной охране и еще, кажется, упоминалась какая-то часть, но какая – не помню. Упоминалась еще фамилия Солоева, с которым я познакомился в начале сентября, он предназначался в мой отряд – так говорил Зверев.
Зверев говорил, что организация очень сильна, она правильно построена и что можно надеяться на успех. Но на этих двух заседаниях, на которых мне пришлось быть, я, повторяю, вынес впечатление, что силы-то и не было, все было построено на предположениях. Мое искреннее желание искупить вину, а потому прошу, если возможно, назначить меня на фронт в действующую артиллерию как артиллериста. Своей службой, уверен, сотру пятно, лежащее теперь на мне. По своему имущественному положению я принадлежу к пролетариям. Работать с такими людьми, которые ни к чему не способны, не хочу. А на что способен русский пролетариат, вижу, а потому буду, если дадут возможность, работать с ним и на него.
На предложенные вопросы отвечаю.
Зверев Константин Константинович[312] предложил вступить мне в организацию в октябре – ноябре 1918 года. Конкретных заданий тогда мне не ставилось, а к ним подошли лишь в это лето, предложено было сформировать броневой отряд путем подбора людей. В этом направлении мной было сделано следующее: 1) предложено вступить в организацию бывшему офицеру, занимавшему у нас в школе должность взводного командира, Пеньковскому, имени, отчества его не помню, он уехал в отпуск, куда – не знаю. Тарасенко Ник. Вас, передан мне Зверевым, занимавший должность заведующего музеем, откомандирован в Главбронь и оттуда, кажется, послан на Восточный фронт. Предложено вступить Владиславу Станиславовичу, фамилии не помню, знаю только, что польская, и занимает должность преподавателя пулеметного дела в школе. Затем переданы мне Зверевым были Петров, имени, отчества не знаю, на первых Советских курсах (не смешивать с Вас. Вас. Петровым, который в школе на должности преподавателя пулеметного дела); Соедов Леня (не то Алексей, не то Леонид) был передан мне Зверевым – служит Соедов, кажется, в Реввоенсовете.
Моя роль должна была заключаться в содействии выводу броневиков. В момент восстания должны были быть присланы люди, поступающие в мое распоряжение. Рассчитывать можно было лишь на два броневика, которые были вполне исправны, при желании можно было воспользоваться не вполне забронированным «фиатом» и манжманмуляк – полуброневой, невооружен.
На первом собрании, кажется июль месяц, где присутствовали Зверев, два брата Тарасенко, я и генштабист, фамилии не знаю, блондин, в очках (кажется, Тарасенко Георг. Вас, брат Ник. Вас, служил в Главброне, а затем перешел в Реввоенсовет), – на этом заседании генштабист расспрашивал нас о машинах, качестве, настроении курсантов, рекомендовал проникнуть в соседние курсы, чтобы узнать настроение тех. Заседание происходило в квартире Зверева, днем, в праздничный день.
Добавляю, что на этом заседании был еще Красавин Серг. Ник., он был у нас в школе, завед[овал] строевым отделом, а потом перешел в гараж формирования.
Второе заседание было в начале сентября на квартире Миллера; присутствовали Миллер, Зверев, я и еще трое или четверо, фамилий их я не знаю. Оно было после пяти часов дня, в будний день. Обсуждалось: Миллер говорил, где придется действовать – район Лефортово. Думаю, что один из троих присутствующих был из Высшей стрелковой школы. С Миллером я встречался всего лишь два раза – первый раз был послан к нему Зверевым в конце июля и второй раз на этом заседании. На первом свидании Миллер спрашивал о качестве машин и количестве людей, необходимых для их захвата, – человек 300 нужно было. Одним словом, я предназначался лишь для роли захвата броневиков нашей школы, полагаю, что во главе всех броневиков, которые предполагалось захватить, стоит Зверев. Какие еще броневики хотели захватить, мне не известно и мне не говорилось, – предполагаю, что рассчитывали на гараж формирования (Петроградское шоссе[313]).
Л. П. Шематуров
28/IX – 1919 года
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ Н. С. НАЙДЕНОВА
В последнее время я служил в качестве слушателя курсов на курсах разведки и военного контроля[314] при Полевом штабе РВСР.[315] Вместе со мной кроме семьи жили мой товарищ по курсам и по полку Борис Николаевич Освецимский и брат жены, окончивший артиллерийские курсы на Ходынке, Дмитрий Алексеевич Илларионов. В июле или августе прошлого года Соколов Вл. Ив. предложил вступить в организацию, которая поставила своею целью охрану порядка в случае ухода власти Советской или переворота. Организация сама не ставила себе задачи сплотить нашу бывшую 14-ю дивизию. В этой организации я только его и знал и предложил вступить в нее своему товарищу по училищу С. Ив. Талыпину. Тот согласился.
Я служил в этой организации без жалованья. Жалованья никакого не было, давали вспомоществование тем офицерам, которые не имели должности. Я находился на учете. С Тихомировым я познакомился у Соколова. После ареста последнего Тихомиров явился ко мне, объяснил, что Соколов сознался, что его скоро освободят и что участие в организации нисколько не опасно и принимает как будто легальное положение. Из членов организации я встречался с *** и Ступиным – начальником штаба (дивизии), Филипьевым – заведующим конницей, Зверевым – заведующим броневиками и вообще автомобильной частью, армянином или грузином, вернувшимся из плена, нигде не служит, должно быть дезертир. Знают его Алферов и ***. Дальше знаком был с вышедшим из тюрьмы после второго обыска у Соколова, который формировал, кажется, Киргизскую часть и уехал. В последнее время, приблизительно с января, я был сначала при Соколове и затем командиром полка Замоскворецкого участка (от Крымской площади до Краснохолмского моста), начальником связи был у меня сначала Конст. Дмитр. или Дм. Конст. Арбатский, служивший в какой-то технической части на Театральной площади[316] и живший по Б. Дмитровке, д. 33 (?) (а может быть, и М. Дм.), а потом уехавший на фронт, кажется на Западный. После Арбатского начальником связи был у меня Александр Емельянович Ланкевич, служит в Законодательном совете,[317] живет: Новослободская, 9 или 11, одноглазый. Миллера я встречал несколько раз.
В последнее время участок мой был переменен, хотя точно не был определен, мне должны были дать Кусково, где рассчитывали на часть курсантов (около 40 человек), этим должен был ведать Миллер, и в его подчинение я должен был поступить.
Возвратившись с заседания от Миллера, я сказал Освецимскому: «После разведки Миллера в Кунцеве (или в Кускове) нам следует проехать туда и произвести новую разведку, может быть, пошлем Ланкевича». Говорил ему, что нам обещают дать человек 40 курсантов. Говорили, есть оружие и орудия.
У меня была еще группа в четыре человека: Георгий Мих. Зверев, брат его и у них два или четыре человека. Г. М. Зверев бывший штабс-капитан Особого полка (для Франции), Рыкунов на фронте под Оренбургом (кавалерист).
Фамилии лиц, состоящих у меня в полку:
1) Освецимский, помощник командира полка, получал 750 рублей.
2) Нюберг, присланный не то Арбатским, не то Рыкуновым, кажется, Дмитрий Константинович, батальонный командир, получал 500 рублей, служил в Окарту[318] отправлен на фронт в поезде Троцкого с партией офицеров, кажется, в июне месяце. Потом возвращался в госпиталь в августе или сентябре месяце, бывший пехотный подпоручик, тов. ком. Декбаха.
Кажется, получил должность на Ильинском пер.[319]
У Нюберга два члена, один артист, другой офицер слегка еврейского типа. Оба заходили ко мне раза два, получали по 150 рублей.
5) Ланкевич – начальник связи.
6) Комаров Владимир Иванович, батальонный командир, получал 500 рублей. Бывший пехотный офицер, строевой офицер в Алексеевской училище. Рекомендован Освецимским, поступил из страха перед белыми.
7) Смирнов Алексей Николаевич, кажется, левый эсер, на службе в Главном штабе, и Смирнов сам просил принять его в организацию. Служил раньше в Главном штабе, получал 200 рублей, должен был быть вторым начальником связи, бывший пехотный подпоручик какого-то стрелкового полка.
Знаю следующих лиц:
8) Аносов или Анохин, рекомендовал Арбатский.
9) Лабунский приходил с товарищем высокого роста, широкоплечий, кажется, Константин Константинович. Хотел прийти от Рыкуновак Найденову, но я отказался. Бабунский был направлен из полка Рыкунова (жившего на Пречистенке, угловой большой дом, Курсы военного контроля, кв. 24, на последнем этаже слепа) вместе с товарищем к Филипьеву.
10) Рыкунов, командир полка в обоих лагерях: у белых и красных. Заходил к Найденову, чтобы получить явку в штаб. Ланкевичсправился у Тихомирова, и я направил его к Филипьеву.
Я должен был быть отправлен на фронт, сообщил об этом Тихомирову, тот по общему правилу организации просил постараться остаться здесь, а если придется уехать на фронт, то держать связь на случай вызова. Комаров рекомендовал Освецимскому поступить на Курсы военного контроля. Я обратился к Ив. Ник. за рекомендациями коммунистов через Ланкевича. Ни у ***, ни у Минченко я рекомендаций не достал, а получил от председателя домового комитета, коммуниста, в д. № 50 по Б. Якиманке,[320] трамвайного служащего. Тот к организации не причастен; вторую рекомендацию дал Н. Н.,[321] знавший, что я член организации. Потом Георгий Ник. Мячин (непричастный к организации), служит в Окружном военном комиссариате.[322][323][324]
Н. Найденов
Я служил в этой организации без жалованья. Жалованья никакого не было, давали вспомоществование тем офицерам, которые не имели должности. Я находился на учете. С Тихомировым я познакомился у Соколова. После ареста последнего Тихомиров явился ко мне, объяснил, что Соколов сознался, что его скоро освободят и что участие в организации нисколько не опасно и принимает как будто легальное положение. Из членов организации я встречался с *** и Ступиным – начальником штаба (дивизии), Филипьевым – заведующим конницей, Зверевым – заведующим броневиками и вообще автомобильной частью, армянином или грузином, вернувшимся из плена, нигде не служит, должно быть дезертир. Знают его Алферов и ***. Дальше знаком был с вышедшим из тюрьмы после второго обыска у Соколова, который формировал, кажется, Киргизскую часть и уехал. В последнее время, приблизительно с января, я был сначала при Соколове и затем командиром полка Замоскворецкого участка (от Крымской площади до Краснохолмского моста), начальником связи был у меня сначала Конст. Дмитр. или Дм. Конст. Арбатский, служивший в какой-то технической части на Театральной площади[316] и живший по Б. Дмитровке, д. 33 (?) (а может быть, и М. Дм.), а потом уехавший на фронт, кажется на Западный. После Арбатского начальником связи был у меня Александр Емельянович Ланкевич, служит в Законодательном совете,[317] живет: Новослободская, 9 или 11, одноглазый. Миллера я встречал несколько раз.
В последнее время участок мой был переменен, хотя точно не был определен, мне должны были дать Кусково, где рассчитывали на часть курсантов (около 40 человек), этим должен был ведать Миллер, и в его подчинение я должен был поступить.
Возвратившись с заседания от Миллера, я сказал Освецимскому: «После разведки Миллера в Кунцеве (или в Кускове) нам следует проехать туда и произвести новую разведку, может быть, пошлем Ланкевича». Говорил ему, что нам обещают дать человек 40 курсантов. Говорили, есть оружие и орудия.
У меня была еще группа в четыре человека: Георгий Мих. Зверев, брат его и у них два или четыре человека. Г. М. Зверев бывший штабс-капитан Особого полка (для Франции), Рыкунов на фронте под Оренбургом (кавалерист).
Фамилии лиц, состоящих у меня в полку:
1) Освецимский, помощник командира полка, получал 750 рублей.
2) Нюберг, присланный не то Арбатским, не то Рыкуновым, кажется, Дмитрий Константинович, батальонный командир, получал 500 рублей, служил в Окарту[318] отправлен на фронт в поезде Троцкого с партией офицеров, кажется, в июне месяце. Потом возвращался в госпиталь в августе или сентябре месяце, бывший пехотный подпоручик, тов. ком. Декбаха.
Кажется, получил должность на Ильинском пер.[319]
У Нюберга два члена, один артист, другой офицер слегка еврейского типа. Оба заходили ко мне раза два, получали по 150 рублей.
5) Ланкевич – начальник связи.
6) Комаров Владимир Иванович, батальонный командир, получал 500 рублей. Бывший пехотный офицер, строевой офицер в Алексеевской училище. Рекомендован Освецимским, поступил из страха перед белыми.
7) Смирнов Алексей Николаевич, кажется, левый эсер, на службе в Главном штабе, и Смирнов сам просил принять его в организацию. Служил раньше в Главном штабе, получал 200 рублей, должен был быть вторым начальником связи, бывший пехотный подпоручик какого-то стрелкового полка.
Знаю следующих лиц:
8) Аносов или Анохин, рекомендовал Арбатский.
9) Лабунский приходил с товарищем высокого роста, широкоплечий, кажется, Константин Константинович. Хотел прийти от Рыкуновак Найденову, но я отказался. Бабунский был направлен из полка Рыкунова (жившего на Пречистенке, угловой большой дом, Курсы военного контроля, кв. 24, на последнем этаже слепа) вместе с товарищем к Филипьеву.
10) Рыкунов, командир полка в обоих лагерях: у белых и красных. Заходил к Найденову, чтобы получить явку в штаб. Ланкевичсправился у Тихомирова, и я направил его к Филипьеву.
Я должен был быть отправлен на фронт, сообщил об этом Тихомирову, тот по общему правилу организации просил постараться остаться здесь, а если придется уехать на фронт, то держать связь на случай вызова. Комаров рекомендовал Освецимскому поступить на Курсы военного контроля. Я обратился к Ив. Ник. за рекомендациями коммунистов через Ланкевича. Ни у ***, ни у Минченко я рекомендаций не достал, а получил от председателя домового комитета, коммуниста, в д. № 50 по Б. Якиманке,[320] трамвайного служащего. Тот к организации не причастен; вторую рекомендацию дал Н. Н.,[321] знавший, что я член организации. Потом Георгий Ник. Мячин (непричастный к организации), служит в Окружном военном комиссариате.[322][323][324]
Н. Найденов
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ С. С. ДЕНИСОВА
I
Я, нижеподписавшийся, в организацию Народной армии[325] вступил приблизительно в апреле месяце с. г., но не в качестве члена, а только на испытание, причем от содержания отказался. Не вступил я прямо членом по той причине, что мне не было известно ни ее лозунгов, ни имен лиц, стоящих во главе, и вообще о правилах партии мне ничего не говорилось, что невольно давало повод думать о несерьезности организации. О Народной армии я слыхал еще раньше от ехавшего из Сибири лица, фамилия коего осталась неизвестной. Впоследствии я узнал, что партия состоит под начальством Деникина и оттуда идут все указания. Приходилось слышать, что приехал гонец, но что он сообщил, передавалось сбивчиво и неясно. Со мной о партии переговоры вел Жуков Владимир Данилович, и, согласно правилам, других лиц я знать не мог. Еще до окончательного вступления в члены мне сообщили, что главенство перешло к Колчаку и Деникин подчинился ему. Все мои старания узнать, кто же стоит во главе, так и не удались; все, что приходилось слышать, показывало, что главы нет, так как многие распоряжения были абсурдны до глупого. Так, например, было предположено сделать выступление, но силы, с которыми это выступление предполагалось, подсчитывались в несколько сот человек.