Однажды утром, когда Харка поил коней, она сидела на заборе и смотрела на него, хотя юноша и не обращал на нее внимания.
   — Летом, Гарри, здесь будет весело. Может быть, ты заедешь посмотреть?
   Индеец не отвечал.
   — Джим скоро поправится. Он уже может говорить и хочет взять у моего отца под проценты деньги.
   Индеец не отвечал.
   — Сколько лет Джиму?
   — Спроси его.
   — Он сказал, что он сам не знает.
   — А откуда должен знать я?
   — Джим женат?
   — Спроси его.
   — Я не буду спрашивать, иначе он что-нибудь подумает. Ты не хочешь помочь нам заготовить дров, Гарри?
   — Нет.
   — Ты настоящий бродяга. Ты просто цыган.
   Индеец не ответил, но и не ушел. У него было такое чувство, что девушка хочет сообщить что-то важное. Несколько дней назад блокгауз посетили белые на измученных конях. Харка изучил их следы. Один из них прибыл с запада и отправился на восток.
   — Ты бродяга, ты не хочешь на лето стать скаутом — разведчиком?
   — А для кого?
   — Южные Штаты потерпели поражение. Самое позднее этим летом наступит мир — и тогда можно будет строить железную дорогу.
   — Если кончится война, то найдется достаточно людей, чтобы быть скаутами.
   — Правильно. Для нас важнее другое.
   — Что же?
   — Золото.
   — Мне не нужно ваше золото.
   — Наше золото? Ах, если б оно было наше.
   — Чье же оно?
   — Горы. А гора молчит или рычит.
   Харка повернулся вполоборота к девушке, однако так, чтобы она не видела его лица.
   — Отец сказал, что он никогда больше не пойдет в пещеру, да и у Джима охота пропала — сыт по горло.
   — Что же, и отец был в пещере? — Харка постарался, чтобы вопрос прозвучал безразлично, даже несколько иронически, но ему не вполне удалось это.
   — Да, два года тому назад, — ответила она, не заметив интереса Харки. — Два года назад он был в пещере. Страшное дело, скажу я тебе, — путаные ходы, вода, тьма. Там-то он и встретил Джима.
   — Ты говоришь — два года?
   — Да, весной. Снег тогда уже почти стаял.
   Харка усилием воли скрыл свое волнение и спокойно гладил коня.
   Девчонка была довольна, что молодой индеец так долго с ней разговаривает. Ей показалось, что она наконец-то нашла тему, которая может его заинтересовать. Кроме того, ей было любопытно, не знает ли и он чего-нибудь об этой пещере и золоте. О золоте, которое отец и Джим без конца ищут. Она резко изменила тему разговора.
   — Топ и ты — вы из рода Медведицы?
   Харка с удовольствием пнул бы девчонку ногой, ведь она коснулась самой больной его раны, но сдержался.
   — Зачем тебе это знать?
   Девчонка ответила не сразу:
   — Летом туда направится карательная экспедиция. Это род Медведицы в прошлое лето отравил изыскателей.
   — Итак — война!
   — Что значит — война? Карательная экспедиция?
   — Свободных воинов никто не может карать. Со свободными воинами воюют.
   — Ах, у тебя есть свои взгляды. Ты индсмен и им останешься… Проклятый дакота.
   — Хау.
   — Отравители! Мерзавцы твои сиу! Их нужно давить, говорит мать!
   — Ну и иди к матери, там тебе и место. — Харка взял лыжи и направился в прерию. Он взял с собой и копье, которое сделал сам.
   Девушка показала ему вдогонку язык, бросила взгляд на потемневшее небо и направилась к ворчливой матери готовить дрова.
   Этот день начинался ясным, золотисто-красным рассветом, но когда молодой индеец покидал блокгауз, на небе появились темные облака, они сливались, образуя огромные тучи, которые тянулись к солнечному диску. Харка поспешил к своей хижине, чтобы добраться до нее раньше чем начнется снежная буря.
   Однако не прошел он и половины пути, как налетел шквал, закрутились снежные вихри. Чтобы укрыться от страшного ветра, Харка спустился на склон холма и дал себя занести снегом. Копье он поставил вертикально. Это было принято у воинов, если люди неожиданно попадали в метель. Если случалась беда, торчащее из снега копье позволяло легко отыскать пострадавших.
   Через несколько часов буря улеглась. Солнце склонилось к горизонту и милостиво освещало бесконечную равнину, покрытую ослепительно белым снегом. Харка выполз из-под сугроба, отряхнулся и, проваливаясь в глубокий снег, двинулся к своему убежищу. Ориентиром для него служила река, на берегу которой чуть выше по течению, у небольшой рощицы находилась хижина.
   Когда Харка достиг своего жилища, он прежде всего посмотрел, нет ли у входа следов непрошеных гостей. Но и следы, и самый вход — все занесло свежим снегом. Солнце уже село, когда Харка, убедившись в отсутствии поблизости людей, принялся откапывать вход. Добрался до плотного куска снега, служившего дверью, и стал осторожно отодвигать его. В хижине было тихо. Глаза Харки, привычные к темноте, постепенно различили и очаг, и постеленную бизонью шкуру. Но он заметил и нечто новое. Это были скрещенные ноги индейца, присевшего на корточки.
   Харка отпрянул, схватился за револьвер.
   — Выходи вон! — сказал он на родном языке.
   — Заходи ты, — услышал он ответ тоже на языке дакота.
   Голос этот Харке был слишком хорошо знаком.
   — Четан!
   — Харка — Твердый Как Камень, Ночной Глаз, Убивший Волка, Преследователь Бизона, Охотник На Медведя!
   И наступило молчание.
   Харка ждал: что же будет дальше? Четан был его лучший друг в роде Медведицы. Он был всего на несколько. лет старше, и, когда Харка был вожаком Союза Молодых Собак, Четан был вожаком юношеского союза Красных перьев. Четан расположился в его снежной хижине, — значит, он сначала выяснил, кто ее хозяин.
   Тишина зимней ночи, бесконечная заснеженная прерия, окружающая их, создавали у юношей ощущение, точно они одни в целом свете, точно их не разделяют ни время, ни случившиеся события.
   Харка с помощью огнива развел огонь в очаге, подбросил заготовленные заранее ветки. Пламя осветило обоих.
   За прошедшие два года Четан, конечно, немного вырос, но вырос и Харка. Четан оставался таким же тощим, только кожа его больше потемнела да скулы выступили еще резче.
   Харка вытащил насквозь промерзший окорок антилопы и стал поджаривать его на огне. Распространившийся запах показался голодным великолепным. В длинную зимнюю ночь времени было достаточно. Харка с пониманием дела со всех сторон обжарил мясо и разделил его с Четаном. Оба ели молча.
   Когда поели, Харка подбросил в огонь веток. Наступило время что-то сказать друг другу.
   — От нас убежал человек, — сказал Четан, он говорил спокойно, как бы разговаривая с посторонним. — Этого человека звали Том, но мы называли его в наших палатках Том Без Шляпы И Сапог. Он был нашим пленником и стал мужем Шешоки… Теперь он сбежал. Он был в блокгаузе.
   — Возможно.
   — Это так. Но он и отсюда, несмотря на снег, убежал дальше на восток. Вероятно, он боялся нас. Он обещал, что будет воином рода Медведицы, и сбежал. Все белые лжецы.
   Харка сказал:
   — Когда растает снег и зазеленеет трава, уайтчичуны придут, чтобы с вами воевать.
   — Прошлым летом мы их изгнали, и они больше не придут.
   — Вы изгнали всего несколько белых, а придет — много.
   — Разве ты не знаешь, что каждый из нас может убить сотню этих койотов?
   — Но тогда придут тысячи.
   Четан сердито бросил в огонь ветку.
   — Ты говоришь, как трус, разве ты больше не Харка — Твердый Как Камень? Что делаешь ты здесь, в стане наших врагов? Предстоит большая борьба, это мы знаем. Вернись к нам!
   — Вместе с моим отцом — Матотаупой.
   — Да, вместе с твоим отцом — Матотаупой, если он сделает то, чего старейшины рода ждут от него.
   Харка не двинул ни одним пальцем, не шевельнулся ни один мускул на его лице, не дрогнули веки, когда его губы произнесли:
   — Чего ждут старейшины?
   — Скальп Рэда Джима, Красного Лиса.
   Харка глубоко вздохнул:
   — Так решил совет воинов?
   — Да.
   — Я скажу моему отцу.
   — Готов ли ты сам принести скальп Рэда Фокса?
   — Хау.
   — Вернись к нам.
   — Но у меня есть вопрос к тебе, Четан. Я сын вождя, а не сын предателя. Мой отец невиновен. Ты в это веришь?
   — Нет.
   Харка вздрогнул и побледнел. Его взгляд, обращенный к Четану, погас. Он теперь смотрел на очаг, медленно вытащил горящий сучок, и он тлел в его руке. Все молчало, все было неподвижно: ветки в очаге больше не трещали, угли больше не трепыхались пламенем, хворостинка в руке Харки медленно догорала. Губы юноши были плотно сжаты. Неподвижным был и Четан. Он не издал больше ни звука. «Нет»— было последнее, что прозвучало в палатке.
   Оба молча сидели друг против друга, пока не настало утро. Рассвет едва пробился сквозь ледяное окошко и осветил два бледных лица. Четан поднялся. Он собрал оружие и вышел из снежной хижины, не сказав ни слова.
   Харка остался один.
   Через два дня он пришел в блокгауз и накормил Серого, за которым в его отсутствие следил Матотаупа. Он встретился с отцом у коней. Но он молчал и ничего не сказал о встрече с Четаном. Он ждал. Надо было, чтобы отец сам как следует узнал Рэда Джима и был готов его убить.
   Пришло время, и дни стали длиннее, снег потерял свою слепящую белизну и становился рыхлым. На крыше блокгауза стали расти сосульки, началась капель. С шумом сваливались с деревьев снежные шапки, сползали пласты снега с крыши, таяла снежная хижина Харки. Воздух стал влажным, вздулась река, и глинистый поток подступил почти к самому блокгаузу. Стали зеленеть ветки ивняка, и молодая трава появилась на талой земле. Потом распустились первые цветы. И наконец, день стал длиннее ночи. По лесам и прерии бродили изголодавшиеся мустанги, бизоны, антилопы, лоси, олени. Хомяки покидали в поисках пищи свои норы. Поднялись от зимней спячки медведи, они изрядно похудели и тоже рыскали в поисках добычи. Индейцы-охотники и белые охотники направлялись в фактории с прекрасными зимними мехами.
   Было утро. Бен со своей женой и дочерью сооружали позади дома легкий длинный навес, который должен был служить летней столовой. Рэд Джим с ружьем слонялся вокруг дома. Когда пожилая женщина увидела его, ее губы сложились в презрительную усмешку и с них готово было сорваться резкое словцо, но Джим подметил это и опередил ее.
   — И вечно-то она в трудах! — крикнул он. — Какая жена тебе досталась, Бен! Сколько я советовал соорудить подобную штуку, а ты меня не слушал. Должна была появиться твоя жена. Там, где и сам черт не в силах, там, где и Рэд Джим ни гроша не стоит, там может справиться только твоя Мэри!
   Женщина подошла к Джиму, спокойно отобрала у него ружье — и он с усмешкой позволил ей это сделать, — сунула ему в руки топор.
   — Старый бездельник! — крикнула она. — Помогай!
   У Джима, видимо, были причины наладить отношения с этой женщиной.
   — А ну, все в сторону! — приказал он. — Развели тут канитель! Рэд Джим, Джим Красный сделает все это быстрее и лучше!
   Бен посмотрел на жену, потом махнул рукой:
   — А, делайте что хотите… Мне надо обслуживать… — и исчез в доме.
   В блокгаузе три стола были заняты. Двери оставались открытыми, и проникающие в помещение утренние лучи пронизывали пыльный воздух. Раздавались удары топора: Джим прорубал дверь из блокгауза в пристройку. Река журчала у самых стен дома. Ржали в загоне мустанги. И все было совсем не так, как зимой, все было звонче, веселее, живее. Повеселели и люди, полные новых надежд.
   За столом в левом углу сидели инженер Джо, его юный помощник Генри и Матотаупа. Рядом сидел Харка. Джо был снова полон сил. Он сидел на пристенной скамье, не требовал виски, а заказал себе окорок лани и пил чай. Несмотря на прежнюю, бьющую из него энергию, что-то в нем изменилось. И тот, кто внимательно следил за его разговором, различил бы в голосе его оттенок горечи, а тот, кто знал его взгляд, заметил бы, что он смотрит теперь на мир с необычной для него печалью. Для Джо не прошло бесследно утро мертвых рыб. Этот день изменил и Генри.
   — Что же сделает ваша дорога? — спросил Матотаупа инженера.
   — Во всяком случае, ничего плохого, — ответил Джо. — Ты, Топ, видел большие города. Таких городов на востоке много. Есть такие города и на западе. Гражданская война подходит к концу, и города будут расти как никогда. Но между городами Востока и Запада — дикая прерия и Скалистые горы. Восток и Запад — словно два далеких континента. Такое положение нелепо, недопустимо. Трансконтинентальная железная дорога должна быть, и не одна. Пока строится только первая линия. Кому она повредит? И потом, что потеряют индейцы, если через прерии проложат путь, по которому пойдут поезда, ведь поезд не может свернуть ни вправо, ни влево, он едет только по рельсам. Это ясно и просто. Вдоль путей будут станции. На эти станции смогут приходить индейцы и обменивать меха и шкуры на то, что им нужно. А на станциях товаров будет больше, чем у такого торговца, как Бен.
   — Но дорога нарушит пути бизонов.
   — Бизоны, несомненно, привыкнут. Да и индейцы тоже привыкнут. Через какое-то время индейцы сами будут пользоваться этой дорогой.
   — Возможно, ты прав, Джо.
   — Конечно, я прав. То, что здесь произошло, это результат ужаснейшего невежества твоих сородичей, результат дикой ненависти твоих жрецов. Отравить воду! Разве это борьба, достойная воинов? Скажи, ведут таким способом войну краснокожие воины Друг с другом?
   — Нет.
   — Ну вот видишь. Против таких способов должны восстать все, кто хоть немного сохранил благоразумие. Я очень Рад, что встретил тебя здесь.
   — Почему?
   — Потому что я снова возглавляю изыскательскую партию. Дорога — это большое, гигантское, долговечное сооружение, которое будет служить всем людям — белым и краснокожим. Ты нас спас, Топ, когда мы чувствовали, что гибнем. Оставайся нашим братом, будь нашим проводником и защитником. Ты совсем не такой человек, как кровавый Билл или Шарлемань. Один — поножовщик, второй — хвастун. Ты и не такой неженка, как Том. На тебя мы могли бы положиться! Ну что, Топ?
   — Я ищу Тачунку Витко.
   — Где же тебе его найти, как не там, где будет строиться дорога? Ведь он наверняка будет продолжать нам мешать.
   Глаза Матотаупы блеснули.
   — Если он узнает, что ты охраняешь нас, — продолжал Джо, — он постарается прийти и убить тебя. Тебе будет легко осуществить свою месть.
   Индеец молча смотрел перед собой.
   — Я не собираюсь тебя уговаривать, но подумай обо всем, что я тебе сказал. Подумай как следует.
   — Хау. — Голос Матотаупы прозвучал глухо, но спокойно. — Завтра я дам ответ тебе, Джо.
   — Я буду ждать. Не забудь, Топ, что Хавандшита — твой враг — в союзе с Тачункой Витко — твоим оскорбителем. Они-то и отравили моих спутников.
   Матотаупа больше не произнес ни слова. Он встал и пошел. Харка — за ним.
   Джо посмотрел им вслед и заказал виски. Генри тоже посмотрел на индейцев, которые медленно шли по лугу. Курток они уже не носили. Их светло-коричневая кожа, их черные волосы, их стройные высокие фигуры, спокойствие их движений — все свидетельствовало о том, «что они — дети прерий и идут по собственной земле. Генри следил за ними через проем двери, пока они не исчезли за одним из холмов.
   — Удивительные люди, — сказал он скорее для себя, чем для Джо, — прямодушные и коварные, понятные и непонятные. Какой же ответ принесет завтра Топ?
   — Он скажет» да «.
   — Удивительно. Он ведь из тех, с кем мы воюем.
   — Нет ничего страшнее, чем ненависть брата к брату.
   Джо опрокинул стакан виски. Сегодня он способен был выпить целую бутылку, выпить и не свалиться под скамью.
   Удары топора смолкли, и вскоре в доме появился Джим. Он подсел к Джо и Генри. Бокал его был наполнен, прежде чем он успел опуститься на скамью. Дженни поставила его. Джим поблагодарил ее кивком, из которого следовало, что он не заплатит ни цента.
   — Ну, снова на ногах? — начал он разговор с Джо.
   — Как видишь.
   — Снова мерить землю?
   — Да.
   — Нужны скауты?
   — Конечно!
   — И опять задарма?
   — Да, в таком роде.
   — Ерунда, не пойдет.
   — Ну а индейцы?
   — Если я не захочу, Топ не пойдет с вами.
   — А может быть, поспорим?
   — На что? — спросил иронически Джим, опрокинув виски и стукнув о стол пустой кружкой. Дженни тотчас наполнила ее.
   Джо наблюдал за выражением лица Джима, пытаясь разобраться, насколько все это серьезно.
   — Ты что же, в крепкой дружбе с Топом?
   — А тебе что за дело? Здесь речь не о дружбе, а о вознаграждении.
   — Пожалуй, я подумаю до утра.
   — Я — тоже.
   Джим опрокинул второй бокал и снова пошел работать.
   Джо почувствовал какое-то беспокойство, как рыба, которая вдруг замечает, что не она ловит рыбака, а рыбак ее. Джим был инженеру непонятен, Джим был для него загадочен и зловещ. Джо не верил ни в бога, ни в черта, хотя на родине по воскресеньям с женой и детьми прилежно ходил в церковь, он не верил ни в духов, ни в предсказанья, ни в счастливое расположение звезд: день был теплым, виски — достаточно крепким, поднятая мужчинами тема — обычной — разговор об оплате работы, и все же в Джиме было что-то зловещее. Джо понимал, что это парень огромной силы воли, что Джим дотошен в своих начинаниях и делах. И ему вдруг показалось, что действительно от Рэда Джима зависит, пойдут индейцы к нему разведчиками или нет.
   — Что вы? — спросил Генри.
   — Ничего особенного. Выпьем!
   — Я больше не буду. Этот Джим мне совсем не нравится. Наглец.
   — Такие-то и нужны в прериях…
   Через несколько часов Джим через Бена сообщил инженеру свои условия. Сумма, названная им, была довольно велика. Джо знал, что ни одна дорожно-строительная компания не заплатит такие деньги скауту без имени. Следовательно, Джо придется платить из своего кармана. Инженеру не улыбался такой выход.
   За полдень Джим подошел к Генри.
   — Скажи твоему начальнику Джо, чтобы он подготовил контракт на всех троих — на меня, Топа и Гарри — по обычной ставке.
   Генри вытянул губы.
   — Значит, ты будешь командовать! Ну и хищник! Значит, деньги получать хочешь ты, а работать заставишь двух краснокожих джентльменов?
   — А это вас тревожит?
   — Меня — нет. Оба индсмена из племени отравителей, которые чуть не отправили меня на тот свет. Я передам твое предложение Джо, пусть он и решает.
   Генри сказал Джо Брауну, что, по его мнению, с Джимом можно заключить контракт. Инженер согласился, но не мог отделаться от какого-то неприятного чувства.
   — Делай как хочешь, — сказал он Генри. — Важно, что эти трое будут в нашем распоряжении.
   Пока происходили все эти разговоры, Матотаупа и Харка отдыхали в небольшой рощице. Ветер слегка покачивал ветки деревьев. Воздух был наполнен запахом первых цветов и влажной земли.
   Стало вечереть. Матотаупа поднялся с земли.
   — Я буду сопровождать и охранять Джо и Генри, — сказал он. — Ты мой сын, и ты пойдешь со мной. Мы не расстанемся. Я сказал. Хау.
   Медленно направился Матотаупа назад к блокгаузу. Медленно шел за ним Харка. Как наяву перед ним возник другой индейский разведчик, с которым они познакомились два года назад, — Тобиас. Он снова видел перед собой лицо Тобиаса — безвольное, равнодушное. Теперь Харка понимал, как свободный индеец попадает в зависимость и что он переживает при этом.
   Когда был уже виден блокгауз, Харка сказал:
   — Я построил себе шалаш.
   Матотаупа был удивлен. Он остановился и посмотрел на сына, взгляд которого был устремлен вперед. Что-то вроде улыбки появилось на лице Матотаупы, а в глазах засиял мягкий свет.
   — Ты пригласишь меня в гости?
   — Хау. — Харка не сказал больше ни слова, но в этом коротком возгласе было столько надежд…
   Оба подошли к загону и вывели коней к реке, причем Харка шел теперь впереди. Их шаги были широкими, легкими и быстрыми.
   Небо затянули облака. Холодный весенний ветерок играл с травой и ветками деревьев и кустов, которые образовывали островки среди травы и песчаных участков. Харка подошел к самому краю одного из этих островков и дал отцу знак следовать за ним. Из прочных веток, небольших стволов и кусков коры была сделана хижина. На земле в ней была расстелена бизонья шкура, которая служила Харке еще в снежной хижине, на ней лежало кожаное одеяло, разрисованное картинами о делах и подвигах Матотаупы. Харка высек огонь, поджег подготовленную лучину и принялся поджаривать окорок енота. Впервые в своей жизни он выступал в роли хозяина палатки, а его отец был гостем у очага Харки, Твердого Как Камень. Юноша хотел показать себя хорошим хозяином, хотя у него и не было ни мисок, ни ложек, ни горшков и они должны были есть, как воины в походе. Они вытащили ножи, разделили мясо и с удовольствием начали есть. Единственное, что Харка притащил для своего хозяйства из блокгауза, была соль, за которую он подарил Мэри шкурку горностая.
   Когда Матотаупа насытился и раскурил трубку, он сказал сыну:
   — Говори.
   Харка знал: от того, что он скажет сейчас, зависит многое. Он внутренне собрался и начал:
   — Отец, два лета тому назад ночью, прежде чем ты вывел наши палатки из леса на Лошадиный ручей, ты меня впервые привел в таинственную пещеру. Когда я тебя ждал в лесу под деревом, я заметил следы человека. Это был след белого человека. Ты это знаешь.
   — Хау. Я знаю это.
   — Тебя в пещере около водопада кто-то пытался схватить и сбросить в глубину. Мы осмотрели следы, но недостаточно внимательно, потому что у нас не было времени и Солнечный Дождь, отец Четана, боялся духов. Мы ничего не нашли, а из источника, где вытекала вода, никто не вышел.
   — Да, это так, как ты говоришь, — подтвердил Матотаупа.
   — Кто был тот человек, кто оставил след? Это был тот же, кто схватил тебя у водопада?
   — Да, это был тот же человек, — на лице Матотаупы играла улыбка довольства. — Ты хочешь знать, кто это был? — спросил отец.
   — Я тебя уже об этом спрашивал, отец.
   — Да. Этот человек был Беззубый Бен, который искал золото, но не нашел его. Несколькими лунами позже, когда я с художником Моррисом, которого мы называли Далеко Летающей Птицей, и с его краснокожим братом шайеном Длинным Копьем были здесь, в блокгаузе, Бен вместе с Петушиным бойцом — Биллом и другими бандитами связали меня, чтобы выведать тайну. Они угрожали мне, что будут пытать тебя до тех пор, пока я не открою ее. Но я молчал, так как поклялся моим предкам.
   — Хау. Так было, отец. Бен сбросил меня тогда в колодец… А ты знаешь, как Бен вышел из пещеры?
   — Хау. Он вышел через боковой проход, который теперь тебе известен.
   — Но при этом он встретил другого человека!
   — Я знаю. — Матотаупа снова рассмеялся, и таким добрым стал отцовский взгляд, что Харка не знал, как ему быть дальше.
   Харка рассчитывал своим сообщением нанести удар по Рэду Джиму, и удар, как он надеялся, сильный. Но оказывается, отец многое знал.
   — Да, Бен наскочил на другого человека, и это был Рэд Джим.
   Харка смотрел на тлеющий огонь, чтобы не видеть улыбки отца.
   — Да, отец, это был Джим, — сказал он.
   — Рэд Джим и еще раз пытался искать золото в пещере, — снова заговорил Матотаупа. — Слушаешь ли ты мои слова, Харка — Ночной Глаз, Твердый Как Камень? Джим был на пути из Канады к реке Платт, так как он слышал об изыскательской партии и хотел быть у них скаутом. Однажды в поисках убежища он нашел ход в пещеру, который находился под мощными корнями старого дерева. Он уже успел спуститься немного вниз и тут повстречался с Беном. Бен сказал ему, что он искал золото и не нашел, и тогда Ред посоветовал Бену заняться торговлей.
   — А разве сам Рэд Джим не искал золото, разве он выгнал Бена не потому, что считал эту пещеру своей собственностью?
   — Кто сказал тебе это?
   — Дженни.
   Харка не видел, как лицо Матотаупы еще больше расплылось в улыбке. Он не видел этого, потому что не смотрел на отца, но он чувствовал эту улыбку.
   — Харка — Твердый Как Камень, неужели ты веришь больше болтливой девчонке, чем такому отважному мужчине, как Рэд Джим.
   — В этом случае — ей.
   — Ты думаешь о Рэде Джиме не так, как твой отец. Но ты забываешь, что он разрезал мои путы, когда Бен схватил меня. Я обязан ему жизнью.
   — Да, Рэду Джиму. Я знаю это.
   — Ты не благодарен ему за это?
   — Я ненавижу его за то, ради чего он так поступил.
   — Ради чего? — спросил Матотаупа и насторожился.
   — Отец, он хочет завладеть твоей тайной. Вот и все. Он знает, что не заставит тебя говорить, и хочет тебя перехитрить.
   — Харка — Твердый Как Камень, скажи мне прямо: веришь ты мне, что я всегда и перед любым буду молчать?
   — Да. Так будет, Матотаупа.
   — Ты что же, считаешь Рэда Джима глупцом?
   — Нет.
   — Ты идешь в своих подозрениях по неверному пути.
   Харка ничего не возразил, но он был обеспокоен еще больше, чем в начале разговора.
   Матотаупа выкурил трубку и выбил ее. Он подбросил несколько сучков в огонь, а глазами искал глаза сына.
   — Харка — Твердый Как Камень, с кем ты разговаривал в твоей снежной хижине?
   — С Четаном.
   — Что он хочет?
   — Скальп Джима.
   Глаза Матотаупы расширились, точно он увидел что-то страшное.
   — Он хочет получить скальп… От кого?
   — Если нужно — от меня.
   — Харка… Твердый Как Камень… Ночной Глаз… Убивший Волка! Мой сын! Если ты поднимешь свою руку против моего белого брата… Против моего единственного брата, чтобы снять с него скальп и передать его тем, кто меня оскорбил, изгнал, унизил… То я тебя… — Матотаупа вынул нож из ножен и по рукоятку всадил его в землю. — То этот нож найдет тебя!
   Харка смотрел на руку отца, на рукоятку ножа, на лезвие, вытащенное из земли и мерцающее в последних отсветах очага.