Страница:
— Белые люди никогда ничего не спрашивали у меня о твоем отце. Прошло шесть зим и пять солнц с тех пор, как твой отец ушел от нас. За это долгое время пять раз морозы и снега сменяли жару и засухи, шестой раз мы встречаем время зеленеющей травы и пять раз время падающих листьев, и если уж за все это долгое время белые люди ничего не спрашивали о твоем отце и о тебе, то я думаю, никогда и не спросят. Когда ты пройдешь испытание и станешь воином, я посещу наших верховных вождей и узнаю, не говорили ли им белые люди о твоем отце. Я думаю, что наш совет воинов должен принять твоего отца и тебя в наше племя.
— Знаешь ли ты Шарлеманя? — спросил Харка.
И то, что Харка услышал в ответ, потрясло его.
— Белый человек по имени Шарлемань — лжец! Лучше, если бы ты и твой отец не так спешили и, прежде чем покинуть нас, выслушали бы наш совет. Воины сиксики не говорят много слов, но они о многом имеют верное суждение. Скаут белых людей, воин, которого зовут Шеф Де Люп, помог нам раскрыть ложь Шарлеманя.
Харка задумался.
— Имя Шеф Де Люп — Вождь Волков — мне неизвестно.
— Возможно, у него есть и другое имя, а белые люди называют его Тобиас.
— Тобиас? А! Мой отец однажды, после песчаной бури, вместе с ним вывел белых людей к блокгаузу Беззубого Бена…
— Согласен ли ты пройти испытание воина с моим сыном?
— Хау. Если жрец разрешит мне пройти у вас испытание, если я стану воином, если ты, вождь Горящая Вода, получишь согласие верховных вождей, чтобы меня с отцом принять в ваше племя, — я вернусь к отцу и обо всем ему расскажу. Сейчас мой отец в верховьях реки Платт. Он — разведчик у белых людей.
Разговор между вождем и его гостем на этом закончился, слово попросил Сильный Как Олень.
— Харка — Убивший Волка, ты пришел в хорошее время. Я недавно видел следы лося. Пойдем со мной на охоту! Харка вопрошающе взглянул на вождя.
— Ничто не препятствует этому, иди с моим сыном на охоту! — разрешил Горящая Вода. — Жрец хочет говорить с духами, и решение его будет не раньше чем через три дня.
— За это время мы добудем лося, — сказал Сильный Как Олень.
— Давай готовиться.
Из оружия вождя Харка выбрал себе крепкое копье, решил он взять и лук.
Ситопанаки с матерью приготовили провиант. Вручая его охотникам, девушка не утаила улыбки. Красавицей Ситопанаки не была, но, нежная и скромная, стройная и гибкая, в движениях своих она словно бы воплощала музыку и ритм, тем самым оправдывая имя свое — Та Чьи Ноги Поют Когда Она Идет.
Юноши вышли из палатки.
— Посмотри! — сказал Сильный Как Олень и остановился.
Черная длинношерстая собака, похожая на волка, тащила в зубах щенка. Она положила его у входа в палатку, убежала, вернулась со вторым, улеглась рядом со щенками и сердито посмотрела на Сильного Как Олень. Сын вождя рассмеялся.
— Это наша лучшая собака, — объяснил он Харке. — Она не боится нападать на самых сильных волков. Ее щенки, которых она притащила сюда, будут такими же, как она.
Харка взял одного из щенков в руки; собака не спускала с него глаз.
— Такой пес был бы неплохим спутником для одинокого всадника в прерии, — сказал Харка.
— Расти его для себя, Убивший Волка! Другого буду воспитывать я.
Выехав из поселка, юные охотники уже в полдень напали на следы, о которых рассказывал Сильный Как Олень. Поехав по следу, они достигли ручья. Скоро они узнали места, где в детстве купались, где ночью боролись с рысями. Особой надобности делать остановку у них не было, и все же оба спешились, пустили коней пастись, а сами подошли к воде, струями спадавшей по зализанным камням. И воспоминания о мальчишеских приключениях у обоих вызывали улыбку. Сильный Как Олень нашел неподалеку тихое местечко и поймал руками несколько сонных форелей. Он разжег небольшой костер, поджарил рыбу, и оба присели не столько поесть, сколько как следует насладиться этим моментом.
И Харка заговорил о том, что занимало последнее время все его мысли.
— Я видел мустанга, — сказал он, — такого мустанга, каких никогда еще не встречал.
Сильный Как Олень удивленно поднял голову.
— Ты говоришь о коне духов?
— Вы знаете о нем?
— Да.
— Я видел его далеко на юге, на расстоянии многих дней перехода отсюда… — заметил Харка.
Форели были съедены. Охотники поднялись и двинулись по следу лося. Они углубились в лес и до вечера брели по нему, пока не вышли к расположенному в горах болоту. Судя по всему, лось был недалеко. Юноши стреножили коней и пошли дальше пешком. Следы пересекали болото и потом снова вели в лес. Стали попадаться объеденные лосем ветки.
Охотники остановились и прислушались: до них донесся шелест срываемых листьев. Охотники стали неслышно пробираться от дерева к дереву и наконец, увидев зверя, замерли. Перед ними был огромный сильный самец, не менее опасный, чем бизон.
Зверь их не чуял. Задрав голову, он обирал с деревьев листву, хрупал мелкими ветками. Юноши решили подобраться к лосю с двух сторон. И им это удалось. Оба одновременно изо всех сил ударили копьями. С перебитым горлом и пронзенным сердцем свалился огромный зверь.
— Как хорошо, что он слишком поздно почуял нас… — произнес Харка, вытаскивая копье. — Одного твоего удара было бы довольно.
— Твой удар тоже был смертелен, — заметил Сильный Как Олень. — Но два удара — это все-таки надежнее.
Юноши расположились на ночь рядом с убитым лосем. В лесу стало совершенно темно, и только болото освещала луна. Совы и летучие мыши подняли возню. Юноши не настолько устали, чтобы сразу же заснуть, им хотелось поговорить.
— Твой мустанг, этот чалый, великолепный конь, — сказал Харка.
— У тебя в голове, мой кровный брат, мысли только о хорошем мустанге. Где же твой Серый?
— Я его застрелил.
Сильный Как Олень понял, что о подробностях расспрашивать не следует.
— Мне кажется, ты думаешь о коне духов.
— Да.
— Я должен рассказать тебе, Харка, историю этого коня. Только жители наших палаток знают эту историю.
— Говори.
— Прошлой весной нам потребовались лошади. Разведчики, среди которых был я, обнаружили табун, который пришел откуда-то с севера. Наши люди разделились. Половина под водительством Мудрого Змея направилась в лес, чтобы построить кораль — высокий загон из стволов деревьев. Другие, и вместе с ними я, направились к табуну. Мустанги паслись, играли, отдыхали, и мы скакали рядом с ними и тоже пускали наших коней пастись. Мустанги постепенно привыкли, что мы все время рядом.
Мы следовали за табуном несколько дней, завлекая его постепенно к лесу. Наконец мы оказались поблизости от загона. Животные уже не смотрели на нас как на врагов, однако близко не подпускали. И этим мы воспользовались. Мы приближались к ним и теснили к загону. Ты знаешь, как устроен загон? У него широкий, как раскрытая пасть, вход, затем он сужается — и образует круглый кошель, окруженный высоким забором. Как только мустанги попадают в кошель, проход в узкой части заваливается деревьями. Пока мы следовали за табуном и теснили его к загону, многие уже выбирали себе коней. Следили мы и за вожаком табуна. Ни один конь не мог сравниться с ним в силе, отваге и осторожности. Я сознаюсь тебе, что каждый вечер мечтал об этом коне. Однажды вечером табун оказался у самого входа в кораль. Вот тогда-то и началась охота. Охватив полукругом табун, наши воины с громкими криками погнали мустангов внутрь загона. Впереди несся буланый вожак, увлекая остальных в раскрытую пасть входа. — Сильный Как Олень немного помолчал, и Харка не проявлял нетерпения. — Ах, если бы ты только видел, как все произошло. Буланый вдруг почувствовал, что попадает в ловушку. Он взвился на дыбы и стал бить и кусать бегущих коней, стараясь их остановить. Но кони неслись и уже не подчинялись вожаку. Бегущие сзади напирали, и буланый не смог их удержать. Троих жеребцов убил буланый и все-таки вместе с табуном был загнан в кораль.
Прошла ночь. Буланый стоял в середине загона и словно оцепенел, в то время как другие мустанги испуганно носились по кругу. Он только поднял голову, словно прислушиваясь и присматриваясь.
Целый день мы рассматривали коней сквозь щели загона, и каждый следил за конем, которого хотел поймать. Животные стали успокаиваться. На другой день мы решили выловить нужных мустангов, а остальных выпустить в прерию.
— Ты хотел поймать буланого?
— Да. Но буланого я не нашел. Ты можешь себе представить, что я испытал.
— Как же он убежал?
— Когда мы отловили коней, мы осмотрели весь кораль. Перепрыгнуть высокое заграждение ни один мустанг не мог. Но жеребец перелез через него, как хищный зверь: мы увидели по ободранной на стволах коре, где он упирался копытами. Мы пробовали потом преследовать его, но безуспешно. Этот конь не переносит теперь вида всадников и не позволит себя больше обмануть. Поймать его невозможно.
— Ты думаешь, что это и есть конь духов?
— Да, это он. Ах, какой конь! Теперь он не пристанет ни к одному табуну. Видно, вспоминает, как тогда завел табун в ловушку, попавшись на нашу хитрость, видно, помнит, как не послушались его кони.
— Сколько ему лет?
— Я думаю, не более трех…
Охотники поделили время дозора. Первым лег Харка. А когда посреди ночи он сменил Сильного Как Олень, его не оставляли мысли о коне духов. С рассветом он решил обойти вокруг болота. И не зря. Там, где из болота вытекал ручей, на мхе отчетливо отпечатались копыта коня.
— Что ты там видишь, Убивший Волка? — спросил Сильный Как Олень, который тоже поднялся и сразу же отыскал друга.
— Посмотри сюда. Здесь был он. Наверное, дня два тому назад, — и Харка показал другу несколько волосинок из гривы буланого коня, которые снял с ветки.
Харка бережно свернул волосинки в маленькое кольцо и спрятал их. Следы вели вверх, в горы.
— Сейчас нет времени… Пойдем доставим лося к палаткам. Завтра твой отец сообщит мне, что решил жрец.
Друзья спустились по склону. Тушу лося они погрузили на мустанга Харки, и тот повел своего коня в поводу, а Сильный Как Олень ехал верхом. После полудня они переложили груз на другого коня. Только на следующий день счастливые охотники прибыли в лагерь.
Свора собак вырвалась им навстречу и облаяла убитого лося. Бежали с радостными криками мальчишки. Мужчины вышли из палаток встретить охотников. Женщины и девушки восхищались великолепной добычей. Лося положили перед палаткой вождя, и оба охотника принялись снимать шкуру. Это была тяжелая мужская работа.
Ситопанаки и ее мать стали свежевать тушу, и черная собака с жадностью хватала потроха. Оба ее щенка стали на два дня старше и были значительно подвижнее.
Горящая Вода и Темный Дым подошли к туше, осмотрели места ударов копий.
— Каждый из вас его убил, — высказали они свои соображения. — Он принадлежит вам обоим.
Охотники решили, что Сильный Как Олень получит рога, а Твердый Как Камень получит шкуру. Когда Харка передал шкуру женщинам с просьбой обработать ее, мать Ситопанаки невольно улыбнулась и, введя гостя в палатку, показала, что у него уже есть семь бизоньих шкур: шесть — добытые Матотаупой и одна — его, Харки, который уложил бизона, будучи еще мальчиком. Из четырех шкур были приготовлены кожи, на трех сохранен мех. Так в один момент Харка из бедняка превратился в богатого человека. Теперь он мог сделать себе замечательную зимнюю куртку и меховые мокасины, а так как у него была еще и шкура лося, то можно было подумать и о нарядной праздничной куртке.
Вечером в палатке вождя собрались заслуженные воины, среди них — Мудрый Змей и Темный Дым. Пришел жрец. Во время еды соблюдались все торжественные церемонии. В заключение трапезы была раскурена длинная священная трубка. Потом каждый закурил свою собственную трубку, и совет начался.
Жрец сообщил, что он спрашивал духов. Их ответы в каждый из трех прошедших дней были ясны и одинаковы: Харка — Твердый Как Камень, Убивший Волка, Охотник На Медведя, Преследователь Бизона, сын Матотаупы, может стать воином. По обычаю своего племени он должен три дня и три ночи пробыть в одиночестве, ничего не есть и не пить. Духи сказали, что Сильный Как Олень, сын вождя Горящая Вода, тоже может пройти это испытание. Если духи будут благосклонны, они скажут им во сне их новые имена.
На лицах присутствующих выразилось полное удовлетворение.
Но Мудрый Змей спросил:
— К какому племени будет принадлежать Харка — Твердый Как Камень, когда он станет воином?
— Об этом тоже скажут духи, — с достоинством произнес жрец. — Когда Сильный Как Олень и Твердый Как Камень получат имена воинов, я спрошу духов, не могут ли они принести жертву Солнцу.
Мужчины подождали, не скажет ли жрец что-нибудь еще, но этого не случилось, и тогда разговор перешел на другие, не такие важные темы и, как всегда, начались рассказы об охоте.
Оба юноши, сидящие в стороне от других, однако, не слышали этих рассказов: мысли их были далеко от палатки.
Через четырнадцать дней им предстояло стать воинами!
Но за ожиданием радостного события все же стояла какая-то неизвестность. Порядок, предложенный жрецом, несколько отличался от обычного. Пребывание в одиночестве, испытание жаждой и голодом, проникновение в сущность собственной жизни — все это было скорее ритуалом подготовки будущего жреца, которому предстояло управлять не только своими мыслями, но и господствовать над мыслью других. Испытанием воина у сиксиков был только Танец Солнца. Сильный Как Олень и Твердый Как Камень должны были подвергнуться обоим испытаниям.
Чем ближе становился назначенный день, тем быстрее летело время. Наконец осталась последняя ночь. Оба друга с вечера сытно поели и напились свежей родниковой воды. Утром они проснулись едва начало светать и, уже не принимая пищи, сразу направились в палатку жреца, который ожидал их. Там они получили мешочки с табаком и наставление: три дня и три ночи пробыть в одиночестве, не есть и не пить, а наутро четвертого дня вернуться в палатку. Жрец указал, где находиться каждому юноше.
Сильный Как Олень и Твердый Как Камень покинули палатку жреца и пошли. Мужчины, женщины и дети вышли из палаток и смотрели им вслед. Мысли всех жителей были с ними, мысли и добрые пожелания, и может быть, не у всех эти пожелания были одинаково горячие, но никто, даже Бродящий По Ночам — сын Мудрого Змея, не мог себе позволить пожелать чего-нибудь плохого Твердому Как Камень.
Когда Харка достиг вершины, назначенной ему жрецом, он опустился на землю. Отсюда далеко была видна окружающая местность. Доносилось журчание потока, стиснутого ущельем. Харка посмотрел на покрытый травой склон, на волнистую равнину, на полоски лесов, на долины, на далекий горизонт. Он положил руки на колени и принялся размышлять. Вся его собственная жизнь снова проходила перед глазами.
Самое раннее воспоминание — холодная зима, застывшая река с большой прорубью. Харка родился в августе, и этот лед, о котором он сейчас вспоминал, был льдом его третьей зимы. Ранним утром в палатку отца Харки пришел Четан, которому тогда было восемь лет. Он вытащил Харку из-под теплого одеяла, потащил отчаянно болтающего ногами мальчика к реке и погрузил в прорубь. Харка помнил, как сердце его тогда на мгновение остановилось, и едва он смог вздохнуть, он в первый раз в жизни поклялся отомстить. Ночью он попросил отца разбудить его перед восходом солнца и вместе с ним принес с реки большой кусок льда, потом уже сам он пробрался в палатку Четана и положил этот кусок льда на открытую грудь спящего мальчика. Четан с криком вскочил, схватил Харку и так отшлепал его, что у малыша в глазах потемнело. Но Харка даже не вскрикнул.
Так удивительно началась большая дружба между Четаном и Харкой. Четан стал учителем малыша и готовил будущего охотника и воина, отцу только в особо сложных случаях приходилось заниматься обучением сына.
Подрастающий мальчик запоминал мифы и легенды племени дакота. Он научился понимать язык жестов и картинное письмо, а когда ему исполнилось восемь лет и он уже научился хорошо ездить на коне и стрелять из лука, отец впервые взял его на охоту. Отец учил его наблюдать за природой. У мальчика рода Медведицы был в жизни один-единственный путь — стать охотником и воином. Племя было изгнано белыми из плодородных лесных областей в дикую прерию, в предгорья, в край снежных и песчаных бурь. Только стойкие, выносливые люди могли жить здесь. И не было тут других средств к жизни, кроме тех, что давала опасная охота на бизонов. К тому же еще очень часты были стычки с племенами, которые тоже были обречены жить в этих местах…
Когда Харке было девять лет, он затеял со сверстниками игру в жреца. Мальчики потихоньку собирались в лесу, и Харка изображал жреца. Эта роль так удавалась ему и дети проникались таким настроением, что падали перед ним ниц. Жрец Хавандшита застал однажды их за этой игрой, и Харка, возомнивший себя жрецом, был строго наказан. Двенадцать дней и ночей пришлось провести ему в палатке жреца, и о том, что происходило там, жрец не велел никому говорить.
Харка вспоминал, как роду Медведицы пришлось вслед за бизонами переселяться из Блэк Хилса на юг, на реку Платт. Припомнилась встреча с незнакомцем в пещере, гибель матери от пули пауни, участие в схватке с пауни и добыча ружья. Это ружье пришлось принести в жертву палатке жреца… Где-то в глубине у Харки вновь возникло чувство неприязни к жрецу, который тогда настоял на этом поступке…
Потом появился Рэд Джим и подарил Харке и Матотаупе по великолепной двустволке. Харка был тогда восхищен Рэдом Джимом. И это была вторая ошибка в его жизни. Первая — это жертва, которую он принес вопреки своей воле. Вторая — он поверил человеку, которому нельзя было верить… Потом наступила ночь, когда Джим, гость палатки вождя, принес колдовскую воду. Тогда Харка впервые видел пьяных индейцев… Он, мальчишка, решился тогда подсматривать за происходящим в палатке, и это было хорошо, потому что он сам убедился, что его отец не терял рассудка, не говорил лишних слов. Однако на следующее утро Хавандшита обвинил Матотаупу в выдаче тайны рода. Великий вождь Татанка Йотанка был согласен со жрецом, и Матотаупа был изгнан из рода, а Харка последовал за отцом в изгнание.
Матотаупа был не виноват!..
Эта мысль перебила другие воспоминания находящегося в одиночестве Харки. Матотаупа не виноват, и в этом никто не смеет сомневаться! Ведь Рэд Джим до сих пор не нашел золота, хотя ищет его семь лет! Одного этого достаточно, чтобы доказать, что Матотаупа не виноват!
А все, что произошло дальше с Матотаупой и Харкой, было следствием несправедливого решения совета рода Медведицы, решения, причиной которого была ненависть Хавандшиты, ненависть, порожденная завистью.
Так думал Твердый Как Камень. Да, именно так все было и не могло быть иначе.
Наступил полдень. Стояла жара, и дали прерий подернулись дымкой. В полуденном дрожании воздуха показалось какое-то животное… мустанг… Словно привидение возникло оно на вершине соседнего холма.
Харка уже не понимал, бодрствует он или видит это во сне, но на холме был буланый конь! Харка не двигался и не спускал глаз с коня. И конь тоже стоял неподвижно, казалось, он знал, что у Харки нет ни коня, ни лассо, что Харка связан испытанием и не может охотиться. И вот он легкой рысью пронесся совсем неподалеку от Харки так, что юноша видел его раздутые ноздри, его дикие глаза. Длинный хвост его развевался, копыта мягко стучали по поросшей травой земле. От волнения мурашки побежали у Харки по спине, но он не пошевельнулся.
Жеребец остановился, посмотрел на Харку, начал бить копытами по земле. Сколько силы было в теле этого животного, как играли мускулы под его светлой кожей! И вдруг он взвился на дыбы, повернулся и галопом понесся прочь, словно дух прерий. Скоро его светло-желтая шкура слилась с желтеющей травой, и только топот еще некоторое время доносился до Харки.
Медленно возвращался юноша к своим мыслям. Матотаупа не виноват, а Джим — негодяй. Он и теперь пытается следовать за бывшим вождем и все-таки выведать у него тайну гор и Большой Медведицы. Надо оградить отца от Джима. Харка уже давно понял, что другого выхода нет, но сделать это было нелегко. А может быть, уже и невозможно это сделать? И Харка ужаснулся при мысли, что он оставил отца в руках Джима.
Нет, он поступил правильно. Он станет воином и тогда вновь обретет отца.
И еще одна мысль не давала покоя, терзала его сомнениями: кто он, кому он должен будет принадлежать, став воином? Сиксикам? И что, если они узнают, что отец Харки, к удовольствию белых, валялся пьяный? Харка никому об этом не может рассказать. Никому он не может поведать об этом позоре, даже своему кровному брату Сильному Как Олень, даже вождю Горящая Вода, даже самому жрецу. И что, если этот срам когда-нибудь выплывет наружу?
А если вернуться к дакота? Кем? Сыном вождя, которого до сих пор считают предателем?
Как же быть? Неужели он станет воином лишь для того, чтобы служить опять разведчиком белым людям? Нет. Белые люди были правы, когда хотели его линчевать, ведь он научился их ненавидеть. И Харка задумался о послании, запечатленном в вампуме из хижины Оцеолы, который достался ему от несчастной семинолки. Эта женщина умерла. Она решила умереть, как только узнала, что Харка должен уйти из лагеря. Цель ее искалеченной жизни исполнилась: она пронесла дальше послание, послание с кровью и слезами, послание — обвинение белым от имени обманутого ими вождя, от имени храброго племени семинолов, изгнанного со своей родины, храбрейшие сыны которого еще продолжают борьбу в глухих болотах Флориды.
Солнце первого дня закатилось, а юный дакота все еще размышлял, как ему быть. Он не чувствовал ни голода, ни жажды, потому что все его мысли были заняты поисками решения. И в темноте ночи мысли Харки кружились в каком-то водовороте, теснились и никак не могли улечься в стройный ряд. Он не спал всю ночь, а решение так и не было найдено.
Второй день проходил тяжелее. Пересыхали губы. К полудню от сухости язык прилипал к нёбу, горло сводила судорога, и казалось, кровь становится гуще. Стояла жара, но его знобило, к вечеру разболелась голова. Куда идти? Ответа на этот вопрос он так и не нашел. Но и день, и следующая за ним ночь терзали уже не только душу, но и тело. Ночью он немел от холода. Беспорядочное метание его мыслей сменяли мимолетные сновидения. Решение не приходило. Он чувствовал себя словно в западне, он — умный, хладнокровный, находчивый — был связан по рукам и ногам. Под утро, совершенно изможденный, он принялся жевать табак. И тогда успокоилось сердце и быстрее побежала кровь. А в глазах у него стали появляться фантастические видения источников, ручьев, потоков. Вода! Вода! Ясность! Ясность!
Когда наступил новый день и стало пригревать солнце, перед глазами Харки замелькали круги. И шея и голова болели, невыносимо мучила жажда. До него доносился шум реки. Вода! Но вода была недостижима, как и ответы на нерешенные вопросы. Вода была запретна. Слипались губы, краснели глаза, а в голове одни и те же мысли: как поступить? Где жить? Куда бежать, чтобы не видеть пьяного отца, коварного Джима, чтобы не чувствовать в своей руке ножа, которым убил брата? Куда?
Палило солнце. Мучила жажда. Харка пытался собрать обрывки мыслей. Чего же он хочет? Чего? Этого уже никак не мог сформулировать его воспаленный мозг. Скорее всего его желание можно бы выразить одним словом — жить! Лихорадочные видения беспорядочно крутились перед ним. «Воды! Воды!»— стучало в его висках.
И вдруг он вспомнил о маленькой бугорчатой раковинке, той самой, что ему подарил Чернокожий Курчавый еще у Лошадиного ручья. Харка не расставался с ней с тех пор, как покинул род Медведицы. Ее твердые выступы кололи пальцы, и если он подносил ее к уху, она тихо напевала ему о далекой Большой воде. Как во сне, он ощупал свой пояс, нашел раковинку, достал ее. Словно рога торчали ее маленькие выступы.
И какие бы видения ни возникали теперь у Харки, все они возвращались к маленькой раковинке. Ее выступы росли, шевелились, плясали перед ним, изгибались. Ему слышались звуки, похожие на рычание Большой Медведицы в пещере. В огромные рога превращались маленькие рожки, огромным утесом становилась сама раковинка.
Утес с рогами наклонялся словно бизон, готовый броситься на врага. И Харка видел этот утес в солнечном свете, видел в свете луны. Рогатый утес поднимался выше песчаной бури — прямо в небо. Менялись его очертания, размеры, но он оставался утесом, и ничто не могло его превзойти.
Потом Харка видел самого себя, и на голове у него было украшение из рогов бизона, которое достойны носить только самые выдающиеся вожди.
Солнце закатилось — и наступила ночь, последняя ночь испытания Харки. Глаза его воспалились, сердце судорожно дергалось в груди, во рту было совершенно сухо. Он не мог сомкнуть глаз, невыносимо было и дальнейшее бодрствование. И в это время с каждым толчком сердца в его ушах начал раздаваться какой-то звон. Постепенно он превращался во все более и более отчетливые членораздельные звуки: «Инеа-хе-юкан! Юнеа-хе-юкан! — Рогатый Камень! Рогатый Камень! Рогатый Камень!..»
И вот ночь позади.
С рассветом Харка поднялся. Его шатало от потери сил, и только необыкновенное возбуждение держало его на ногах. Он шел, почти не видя ничего перед собой, шел как во сне, и единственное, что он еще ощущал, — это резь в глазах и смертельная жажда.
— Знаешь ли ты Шарлеманя? — спросил Харка.
И то, что Харка услышал в ответ, потрясло его.
— Белый человек по имени Шарлемань — лжец! Лучше, если бы ты и твой отец не так спешили и, прежде чем покинуть нас, выслушали бы наш совет. Воины сиксики не говорят много слов, но они о многом имеют верное суждение. Скаут белых людей, воин, которого зовут Шеф Де Люп, помог нам раскрыть ложь Шарлеманя.
Харка задумался.
— Имя Шеф Де Люп — Вождь Волков — мне неизвестно.
— Возможно, у него есть и другое имя, а белые люди называют его Тобиас.
— Тобиас? А! Мой отец однажды, после песчаной бури, вместе с ним вывел белых людей к блокгаузу Беззубого Бена…
— Согласен ли ты пройти испытание воина с моим сыном?
— Хау. Если жрец разрешит мне пройти у вас испытание, если я стану воином, если ты, вождь Горящая Вода, получишь согласие верховных вождей, чтобы меня с отцом принять в ваше племя, — я вернусь к отцу и обо всем ему расскажу. Сейчас мой отец в верховьях реки Платт. Он — разведчик у белых людей.
Разговор между вождем и его гостем на этом закончился, слово попросил Сильный Как Олень.
— Харка — Убивший Волка, ты пришел в хорошее время. Я недавно видел следы лося. Пойдем со мной на охоту! Харка вопрошающе взглянул на вождя.
— Ничто не препятствует этому, иди с моим сыном на охоту! — разрешил Горящая Вода. — Жрец хочет говорить с духами, и решение его будет не раньше чем через три дня.
— За это время мы добудем лося, — сказал Сильный Как Олень.
— Давай готовиться.
Из оружия вождя Харка выбрал себе крепкое копье, решил он взять и лук.
Ситопанаки с матерью приготовили провиант. Вручая его охотникам, девушка не утаила улыбки. Красавицей Ситопанаки не была, но, нежная и скромная, стройная и гибкая, в движениях своих она словно бы воплощала музыку и ритм, тем самым оправдывая имя свое — Та Чьи Ноги Поют Когда Она Идет.
Юноши вышли из палатки.
— Посмотри! — сказал Сильный Как Олень и остановился.
Черная длинношерстая собака, похожая на волка, тащила в зубах щенка. Она положила его у входа в палатку, убежала, вернулась со вторым, улеглась рядом со щенками и сердито посмотрела на Сильного Как Олень. Сын вождя рассмеялся.
— Это наша лучшая собака, — объяснил он Харке. — Она не боится нападать на самых сильных волков. Ее щенки, которых она притащила сюда, будут такими же, как она.
Харка взял одного из щенков в руки; собака не спускала с него глаз.
— Такой пес был бы неплохим спутником для одинокого всадника в прерии, — сказал Харка.
— Расти его для себя, Убивший Волка! Другого буду воспитывать я.
Выехав из поселка, юные охотники уже в полдень напали на следы, о которых рассказывал Сильный Как Олень. Поехав по следу, они достигли ручья. Скоро они узнали места, где в детстве купались, где ночью боролись с рысями. Особой надобности делать остановку у них не было, и все же оба спешились, пустили коней пастись, а сами подошли к воде, струями спадавшей по зализанным камням. И воспоминания о мальчишеских приключениях у обоих вызывали улыбку. Сильный Как Олень нашел неподалеку тихое местечко и поймал руками несколько сонных форелей. Он разжег небольшой костер, поджарил рыбу, и оба присели не столько поесть, сколько как следует насладиться этим моментом.
И Харка заговорил о том, что занимало последнее время все его мысли.
— Я видел мустанга, — сказал он, — такого мустанга, каких никогда еще не встречал.
Сильный Как Олень удивленно поднял голову.
— Ты говоришь о коне духов?
— Вы знаете о нем?
— Да.
— Я видел его далеко на юге, на расстоянии многих дней перехода отсюда… — заметил Харка.
Форели были съедены. Охотники поднялись и двинулись по следу лося. Они углубились в лес и до вечера брели по нему, пока не вышли к расположенному в горах болоту. Судя по всему, лось был недалеко. Юноши стреножили коней и пошли дальше пешком. Следы пересекали болото и потом снова вели в лес. Стали попадаться объеденные лосем ветки.
Охотники остановились и прислушались: до них донесся шелест срываемых листьев. Охотники стали неслышно пробираться от дерева к дереву и наконец, увидев зверя, замерли. Перед ними был огромный сильный самец, не менее опасный, чем бизон.
Зверь их не чуял. Задрав голову, он обирал с деревьев листву, хрупал мелкими ветками. Юноши решили подобраться к лосю с двух сторон. И им это удалось. Оба одновременно изо всех сил ударили копьями. С перебитым горлом и пронзенным сердцем свалился огромный зверь.
— Как хорошо, что он слишком поздно почуял нас… — произнес Харка, вытаскивая копье. — Одного твоего удара было бы довольно.
— Твой удар тоже был смертелен, — заметил Сильный Как Олень. — Но два удара — это все-таки надежнее.
Юноши расположились на ночь рядом с убитым лосем. В лесу стало совершенно темно, и только болото освещала луна. Совы и летучие мыши подняли возню. Юноши не настолько устали, чтобы сразу же заснуть, им хотелось поговорить.
— Твой мустанг, этот чалый, великолепный конь, — сказал Харка.
— У тебя в голове, мой кровный брат, мысли только о хорошем мустанге. Где же твой Серый?
— Я его застрелил.
Сильный Как Олень понял, что о подробностях расспрашивать не следует.
— Мне кажется, ты думаешь о коне духов.
— Да.
— Я должен рассказать тебе, Харка, историю этого коня. Только жители наших палаток знают эту историю.
— Говори.
— Прошлой весной нам потребовались лошади. Разведчики, среди которых был я, обнаружили табун, который пришел откуда-то с севера. Наши люди разделились. Половина под водительством Мудрого Змея направилась в лес, чтобы построить кораль — высокий загон из стволов деревьев. Другие, и вместе с ними я, направились к табуну. Мустанги паслись, играли, отдыхали, и мы скакали рядом с ними и тоже пускали наших коней пастись. Мустанги постепенно привыкли, что мы все время рядом.
Мы следовали за табуном несколько дней, завлекая его постепенно к лесу. Наконец мы оказались поблизости от загона. Животные уже не смотрели на нас как на врагов, однако близко не подпускали. И этим мы воспользовались. Мы приближались к ним и теснили к загону. Ты знаешь, как устроен загон? У него широкий, как раскрытая пасть, вход, затем он сужается — и образует круглый кошель, окруженный высоким забором. Как только мустанги попадают в кошель, проход в узкой части заваливается деревьями. Пока мы следовали за табуном и теснили его к загону, многие уже выбирали себе коней. Следили мы и за вожаком табуна. Ни один конь не мог сравниться с ним в силе, отваге и осторожности. Я сознаюсь тебе, что каждый вечер мечтал об этом коне. Однажды вечером табун оказался у самого входа в кораль. Вот тогда-то и началась охота. Охватив полукругом табун, наши воины с громкими криками погнали мустангов внутрь загона. Впереди несся буланый вожак, увлекая остальных в раскрытую пасть входа. — Сильный Как Олень немного помолчал, и Харка не проявлял нетерпения. — Ах, если бы ты только видел, как все произошло. Буланый вдруг почувствовал, что попадает в ловушку. Он взвился на дыбы и стал бить и кусать бегущих коней, стараясь их остановить. Но кони неслись и уже не подчинялись вожаку. Бегущие сзади напирали, и буланый не смог их удержать. Троих жеребцов убил буланый и все-таки вместе с табуном был загнан в кораль.
Прошла ночь. Буланый стоял в середине загона и словно оцепенел, в то время как другие мустанги испуганно носились по кругу. Он только поднял голову, словно прислушиваясь и присматриваясь.
Целый день мы рассматривали коней сквозь щели загона, и каждый следил за конем, которого хотел поймать. Животные стали успокаиваться. На другой день мы решили выловить нужных мустангов, а остальных выпустить в прерию.
— Ты хотел поймать буланого?
— Да. Но буланого я не нашел. Ты можешь себе представить, что я испытал.
— Как же он убежал?
— Когда мы отловили коней, мы осмотрели весь кораль. Перепрыгнуть высокое заграждение ни один мустанг не мог. Но жеребец перелез через него, как хищный зверь: мы увидели по ободранной на стволах коре, где он упирался копытами. Мы пробовали потом преследовать его, но безуспешно. Этот конь не переносит теперь вида всадников и не позволит себя больше обмануть. Поймать его невозможно.
— Ты думаешь, что это и есть конь духов?
— Да, это он. Ах, какой конь! Теперь он не пристанет ни к одному табуну. Видно, вспоминает, как тогда завел табун в ловушку, попавшись на нашу хитрость, видно, помнит, как не послушались его кони.
— Сколько ему лет?
— Я думаю, не более трех…
Охотники поделили время дозора. Первым лег Харка. А когда посреди ночи он сменил Сильного Как Олень, его не оставляли мысли о коне духов. С рассветом он решил обойти вокруг болота. И не зря. Там, где из болота вытекал ручей, на мхе отчетливо отпечатались копыта коня.
— Что ты там видишь, Убивший Волка? — спросил Сильный Как Олень, который тоже поднялся и сразу же отыскал друга.
— Посмотри сюда. Здесь был он. Наверное, дня два тому назад, — и Харка показал другу несколько волосинок из гривы буланого коня, которые снял с ветки.
Харка бережно свернул волосинки в маленькое кольцо и спрятал их. Следы вели вверх, в горы.
— Сейчас нет времени… Пойдем доставим лося к палаткам. Завтра твой отец сообщит мне, что решил жрец.
Друзья спустились по склону. Тушу лося они погрузили на мустанга Харки, и тот повел своего коня в поводу, а Сильный Как Олень ехал верхом. После полудня они переложили груз на другого коня. Только на следующий день счастливые охотники прибыли в лагерь.
Свора собак вырвалась им навстречу и облаяла убитого лося. Бежали с радостными криками мальчишки. Мужчины вышли из палаток встретить охотников. Женщины и девушки восхищались великолепной добычей. Лося положили перед палаткой вождя, и оба охотника принялись снимать шкуру. Это была тяжелая мужская работа.
Ситопанаки и ее мать стали свежевать тушу, и черная собака с жадностью хватала потроха. Оба ее щенка стали на два дня старше и были значительно подвижнее.
Горящая Вода и Темный Дым подошли к туше, осмотрели места ударов копий.
— Каждый из вас его убил, — высказали они свои соображения. — Он принадлежит вам обоим.
Охотники решили, что Сильный Как Олень получит рога, а Твердый Как Камень получит шкуру. Когда Харка передал шкуру женщинам с просьбой обработать ее, мать Ситопанаки невольно улыбнулась и, введя гостя в палатку, показала, что у него уже есть семь бизоньих шкур: шесть — добытые Матотаупой и одна — его, Харки, который уложил бизона, будучи еще мальчиком. Из четырех шкур были приготовлены кожи, на трех сохранен мех. Так в один момент Харка из бедняка превратился в богатого человека. Теперь он мог сделать себе замечательную зимнюю куртку и меховые мокасины, а так как у него была еще и шкура лося, то можно было подумать и о нарядной праздничной куртке.
Вечером в палатке вождя собрались заслуженные воины, среди них — Мудрый Змей и Темный Дым. Пришел жрец. Во время еды соблюдались все торжественные церемонии. В заключение трапезы была раскурена длинная священная трубка. Потом каждый закурил свою собственную трубку, и совет начался.
Жрец сообщил, что он спрашивал духов. Их ответы в каждый из трех прошедших дней были ясны и одинаковы: Харка — Твердый Как Камень, Убивший Волка, Охотник На Медведя, Преследователь Бизона, сын Матотаупы, может стать воином. По обычаю своего племени он должен три дня и три ночи пробыть в одиночестве, ничего не есть и не пить. Духи сказали, что Сильный Как Олень, сын вождя Горящая Вода, тоже может пройти это испытание. Если духи будут благосклонны, они скажут им во сне их новые имена.
На лицах присутствующих выразилось полное удовлетворение.
Но Мудрый Змей спросил:
— К какому племени будет принадлежать Харка — Твердый Как Камень, когда он станет воином?
— Об этом тоже скажут духи, — с достоинством произнес жрец. — Когда Сильный Как Олень и Твердый Как Камень получат имена воинов, я спрошу духов, не могут ли они принести жертву Солнцу.
Мужчины подождали, не скажет ли жрец что-нибудь еще, но этого не случилось, и тогда разговор перешел на другие, не такие важные темы и, как всегда, начались рассказы об охоте.
Оба юноши, сидящие в стороне от других, однако, не слышали этих рассказов: мысли их были далеко от палатки.
Через четырнадцать дней им предстояло стать воинами!
Но за ожиданием радостного события все же стояла какая-то неизвестность. Порядок, предложенный жрецом, несколько отличался от обычного. Пребывание в одиночестве, испытание жаждой и голодом, проникновение в сущность собственной жизни — все это было скорее ритуалом подготовки будущего жреца, которому предстояло управлять не только своими мыслями, но и господствовать над мыслью других. Испытанием воина у сиксиков был только Танец Солнца. Сильный Как Олень и Твердый Как Камень должны были подвергнуться обоим испытаниям.
Чем ближе становился назначенный день, тем быстрее летело время. Наконец осталась последняя ночь. Оба друга с вечера сытно поели и напились свежей родниковой воды. Утром они проснулись едва начало светать и, уже не принимая пищи, сразу направились в палатку жреца, который ожидал их. Там они получили мешочки с табаком и наставление: три дня и три ночи пробыть в одиночестве, не есть и не пить, а наутро четвертого дня вернуться в палатку. Жрец указал, где находиться каждому юноше.
Сильный Как Олень и Твердый Как Камень покинули палатку жреца и пошли. Мужчины, женщины и дети вышли из палаток и смотрели им вслед. Мысли всех жителей были с ними, мысли и добрые пожелания, и может быть, не у всех эти пожелания были одинаково горячие, но никто, даже Бродящий По Ночам — сын Мудрого Змея, не мог себе позволить пожелать чего-нибудь плохого Твердому Как Камень.
Когда Харка достиг вершины, назначенной ему жрецом, он опустился на землю. Отсюда далеко была видна окружающая местность. Доносилось журчание потока, стиснутого ущельем. Харка посмотрел на покрытый травой склон, на волнистую равнину, на полоски лесов, на долины, на далекий горизонт. Он положил руки на колени и принялся размышлять. Вся его собственная жизнь снова проходила перед глазами.
Самое раннее воспоминание — холодная зима, застывшая река с большой прорубью. Харка родился в августе, и этот лед, о котором он сейчас вспоминал, был льдом его третьей зимы. Ранним утром в палатку отца Харки пришел Четан, которому тогда было восемь лет. Он вытащил Харку из-под теплого одеяла, потащил отчаянно болтающего ногами мальчика к реке и погрузил в прорубь. Харка помнил, как сердце его тогда на мгновение остановилось, и едва он смог вздохнуть, он в первый раз в жизни поклялся отомстить. Ночью он попросил отца разбудить его перед восходом солнца и вместе с ним принес с реки большой кусок льда, потом уже сам он пробрался в палатку Четана и положил этот кусок льда на открытую грудь спящего мальчика. Четан с криком вскочил, схватил Харку и так отшлепал его, что у малыша в глазах потемнело. Но Харка даже не вскрикнул.
Так удивительно началась большая дружба между Четаном и Харкой. Четан стал учителем малыша и готовил будущего охотника и воина, отцу только в особо сложных случаях приходилось заниматься обучением сына.
Подрастающий мальчик запоминал мифы и легенды племени дакота. Он научился понимать язык жестов и картинное письмо, а когда ему исполнилось восемь лет и он уже научился хорошо ездить на коне и стрелять из лука, отец впервые взял его на охоту. Отец учил его наблюдать за природой. У мальчика рода Медведицы был в жизни один-единственный путь — стать охотником и воином. Племя было изгнано белыми из плодородных лесных областей в дикую прерию, в предгорья, в край снежных и песчаных бурь. Только стойкие, выносливые люди могли жить здесь. И не было тут других средств к жизни, кроме тех, что давала опасная охота на бизонов. К тому же еще очень часты были стычки с племенами, которые тоже были обречены жить в этих местах…
Когда Харке было девять лет, он затеял со сверстниками игру в жреца. Мальчики потихоньку собирались в лесу, и Харка изображал жреца. Эта роль так удавалась ему и дети проникались таким настроением, что падали перед ним ниц. Жрец Хавандшита застал однажды их за этой игрой, и Харка, возомнивший себя жрецом, был строго наказан. Двенадцать дней и ночей пришлось провести ему в палатке жреца, и о том, что происходило там, жрец не велел никому говорить.
Харка вспоминал, как роду Медведицы пришлось вслед за бизонами переселяться из Блэк Хилса на юг, на реку Платт. Припомнилась встреча с незнакомцем в пещере, гибель матери от пули пауни, участие в схватке с пауни и добыча ружья. Это ружье пришлось принести в жертву палатке жреца… Где-то в глубине у Харки вновь возникло чувство неприязни к жрецу, который тогда настоял на этом поступке…
Потом появился Рэд Джим и подарил Харке и Матотаупе по великолепной двустволке. Харка был тогда восхищен Рэдом Джимом. И это была вторая ошибка в его жизни. Первая — это жертва, которую он принес вопреки своей воле. Вторая — он поверил человеку, которому нельзя было верить… Потом наступила ночь, когда Джим, гость палатки вождя, принес колдовскую воду. Тогда Харка впервые видел пьяных индейцев… Он, мальчишка, решился тогда подсматривать за происходящим в палатке, и это было хорошо, потому что он сам убедился, что его отец не терял рассудка, не говорил лишних слов. Однако на следующее утро Хавандшита обвинил Матотаупу в выдаче тайны рода. Великий вождь Татанка Йотанка был согласен со жрецом, и Матотаупа был изгнан из рода, а Харка последовал за отцом в изгнание.
Матотаупа был не виноват!..
Эта мысль перебила другие воспоминания находящегося в одиночестве Харки. Матотаупа не виноват, и в этом никто не смеет сомневаться! Ведь Рэд Джим до сих пор не нашел золота, хотя ищет его семь лет! Одного этого достаточно, чтобы доказать, что Матотаупа не виноват!
А все, что произошло дальше с Матотаупой и Харкой, было следствием несправедливого решения совета рода Медведицы, решения, причиной которого была ненависть Хавандшиты, ненависть, порожденная завистью.
Так думал Твердый Как Камень. Да, именно так все было и не могло быть иначе.
Наступил полдень. Стояла жара, и дали прерий подернулись дымкой. В полуденном дрожании воздуха показалось какое-то животное… мустанг… Словно привидение возникло оно на вершине соседнего холма.
Харка уже не понимал, бодрствует он или видит это во сне, но на холме был буланый конь! Харка не двигался и не спускал глаз с коня. И конь тоже стоял неподвижно, казалось, он знал, что у Харки нет ни коня, ни лассо, что Харка связан испытанием и не может охотиться. И вот он легкой рысью пронесся совсем неподалеку от Харки так, что юноша видел его раздутые ноздри, его дикие глаза. Длинный хвост его развевался, копыта мягко стучали по поросшей травой земле. От волнения мурашки побежали у Харки по спине, но он не пошевельнулся.
Жеребец остановился, посмотрел на Харку, начал бить копытами по земле. Сколько силы было в теле этого животного, как играли мускулы под его светлой кожей! И вдруг он взвился на дыбы, повернулся и галопом понесся прочь, словно дух прерий. Скоро его светло-желтая шкура слилась с желтеющей травой, и только топот еще некоторое время доносился до Харки.
Медленно возвращался юноша к своим мыслям. Матотаупа не виноват, а Джим — негодяй. Он и теперь пытается следовать за бывшим вождем и все-таки выведать у него тайну гор и Большой Медведицы. Надо оградить отца от Джима. Харка уже давно понял, что другого выхода нет, но сделать это было нелегко. А может быть, уже и невозможно это сделать? И Харка ужаснулся при мысли, что он оставил отца в руках Джима.
Нет, он поступил правильно. Он станет воином и тогда вновь обретет отца.
И еще одна мысль не давала покоя, терзала его сомнениями: кто он, кому он должен будет принадлежать, став воином? Сиксикам? И что, если они узнают, что отец Харки, к удовольствию белых, валялся пьяный? Харка никому об этом не может рассказать. Никому он не может поведать об этом позоре, даже своему кровному брату Сильному Как Олень, даже вождю Горящая Вода, даже самому жрецу. И что, если этот срам когда-нибудь выплывет наружу?
А если вернуться к дакота? Кем? Сыном вождя, которого до сих пор считают предателем?
Как же быть? Неужели он станет воином лишь для того, чтобы служить опять разведчиком белым людям? Нет. Белые люди были правы, когда хотели его линчевать, ведь он научился их ненавидеть. И Харка задумался о послании, запечатленном в вампуме из хижины Оцеолы, который достался ему от несчастной семинолки. Эта женщина умерла. Она решила умереть, как только узнала, что Харка должен уйти из лагеря. Цель ее искалеченной жизни исполнилась: она пронесла дальше послание, послание с кровью и слезами, послание — обвинение белым от имени обманутого ими вождя, от имени храброго племени семинолов, изгнанного со своей родины, храбрейшие сыны которого еще продолжают борьбу в глухих болотах Флориды.
Солнце первого дня закатилось, а юный дакота все еще размышлял, как ему быть. Он не чувствовал ни голода, ни жажды, потому что все его мысли были заняты поисками решения. И в темноте ночи мысли Харки кружились в каком-то водовороте, теснились и никак не могли улечься в стройный ряд. Он не спал всю ночь, а решение так и не было найдено.
Второй день проходил тяжелее. Пересыхали губы. К полудню от сухости язык прилипал к нёбу, горло сводила судорога, и казалось, кровь становится гуще. Стояла жара, но его знобило, к вечеру разболелась голова. Куда идти? Ответа на этот вопрос он так и не нашел. Но и день, и следующая за ним ночь терзали уже не только душу, но и тело. Ночью он немел от холода. Беспорядочное метание его мыслей сменяли мимолетные сновидения. Решение не приходило. Он чувствовал себя словно в западне, он — умный, хладнокровный, находчивый — был связан по рукам и ногам. Под утро, совершенно изможденный, он принялся жевать табак. И тогда успокоилось сердце и быстрее побежала кровь. А в глазах у него стали появляться фантастические видения источников, ручьев, потоков. Вода! Вода! Ясность! Ясность!
Когда наступил новый день и стало пригревать солнце, перед глазами Харки замелькали круги. И шея и голова болели, невыносимо мучила жажда. До него доносился шум реки. Вода! Но вода была недостижима, как и ответы на нерешенные вопросы. Вода была запретна. Слипались губы, краснели глаза, а в голове одни и те же мысли: как поступить? Где жить? Куда бежать, чтобы не видеть пьяного отца, коварного Джима, чтобы не чувствовать в своей руке ножа, которым убил брата? Куда?
Палило солнце. Мучила жажда. Харка пытался собрать обрывки мыслей. Чего же он хочет? Чего? Этого уже никак не мог сформулировать его воспаленный мозг. Скорее всего его желание можно бы выразить одним словом — жить! Лихорадочные видения беспорядочно крутились перед ним. «Воды! Воды!»— стучало в его висках.
И вдруг он вспомнил о маленькой бугорчатой раковинке, той самой, что ему подарил Чернокожий Курчавый еще у Лошадиного ручья. Харка не расставался с ней с тех пор, как покинул род Медведицы. Ее твердые выступы кололи пальцы, и если он подносил ее к уху, она тихо напевала ему о далекой Большой воде. Как во сне, он ощупал свой пояс, нашел раковинку, достал ее. Словно рога торчали ее маленькие выступы.
И какие бы видения ни возникали теперь у Харки, все они возвращались к маленькой раковинке. Ее выступы росли, шевелились, плясали перед ним, изгибались. Ему слышались звуки, похожие на рычание Большой Медведицы в пещере. В огромные рога превращались маленькие рожки, огромным утесом становилась сама раковинка.
Утес с рогами наклонялся словно бизон, готовый броситься на врага. И Харка видел этот утес в солнечном свете, видел в свете луны. Рогатый утес поднимался выше песчаной бури — прямо в небо. Менялись его очертания, размеры, но он оставался утесом, и ничто не могло его превзойти.
Потом Харка видел самого себя, и на голове у него было украшение из рогов бизона, которое достойны носить только самые выдающиеся вожди.
Солнце закатилось — и наступила ночь, последняя ночь испытания Харки. Глаза его воспалились, сердце судорожно дергалось в груди, во рту было совершенно сухо. Он не мог сомкнуть глаз, невыносимо было и дальнейшее бодрствование. И в это время с каждым толчком сердца в его ушах начал раздаваться какой-то звон. Постепенно он превращался во все более и более отчетливые членораздельные звуки: «Инеа-хе-юкан! Юнеа-хе-юкан! — Рогатый Камень! Рогатый Камень! Рогатый Камень!..»
И вот ночь позади.
С рассветом Харка поднялся. Его шатало от потери сил, и только необыкновенное возбуждение держало его на ногах. Он шел, почти не видя ничего перед собой, шел как во сне, и единственное, что он еще ощущал, — это резь в глазах и смертельная жажда.