Вендров З.. Наша улица (сборник)

   Были здесь и валяльщики, и другие кустари. Вся деревня работала на город.
   Единственное, что урядник мог увидеть в будний день, - это целые семьи крестьян, склонившиеся над работой.
   Заглянув в окошко покосившейся хаты Гаврилы Горбунова, Запирайлов остановился.
   По одну сторону стола сидел сам Горбунов, мужик средних лет с отекшим лицом; его багровый нос свидетельствовал о том, что аромат спиртного не чужд ему.
   По другую сторону - какой-то незнакомый рыжеволосый и рыжебородый человек с живыми, беспокойными глазами. Горбунов и незнакомец оживленно о чем-то разговаривали.
   Посреди стола стояла бутылка водки. Горбунов то и дело протягивал к ней руку и наполнял свою стопку. Собеседник его почти не пил.
   "Какое-то новое лицо, - подумал Запирайлов, - наверно, издалека. Никогда его здесь не видел. Ладно, посмотрим, может быть, удастся каким-нибудь рубликом разжитьоя..."
   Не долго думая урядник отворил дверь в сени, стряхнул снег с сапог и вошел в хату.
   Увидев урядника, рыжебородый вскочил и стал озираться, думая, как бы ему улизнуть.
   Горбунов остался на месте и затуманенными водкой глазами с удивлением смотрел на нежданного гостя.
   - Добрый вечер, Гаврилыч, вижу, у тебя свет в окошке... Гость... Откуда сами? - повернулся он к незнакомцу.
   - Из города... Проездом. Собирался сегодня ехать обратно, да метель задержала, - незнакомец старался не выдавать своего беспокойства.
   - Ваши документы! - без лишних слов потребовал урядник.
   - Господин урядник... - заикнулся было проезжий.
   - Пожалуйте документы! - перебил его урядник.
   - Что ж, документы в порядке, - неуверенно возразил незнакомец. Паспорт, доверенность купца второй гильдии, приказчичье свидетельство...
   - Еврей? Тогда ваши документы немногого стоят...
   Есть циркуляр, что доверенное!и действительны только в городах. Хоть у вас все документы налицо, а мы все равно можем вас отправить этапным порядком по месту прописки. От нас это зависит, - намекнул урядник на то, что с ним можно договориться. - Ну, выкладывай документы.
   Нехотя, все еще надеясь на благополучный исход, незнакомец неторопливо рылся в боковом кармане, одновременно пытаясь закинуть удочку:
   - Говподин урядник, не решить ли нам дело полюбовно?
   Почуяв, что здесь можно урвать трешницу, а то и пятерку, ЗаНирайлов, нахм" рившись, с деланной еурозостью сказал; - Покажите-ка документы, а потом поговорим.
   Незнакомец нерешительно протянул бумаги, с беспокойством следя за урядником.
   Водя пальцем по бумаге, урядник медленно, по складам читал:
   - Шкловский... мещ-щанин... Шкловский меща-нин...
   Мендель, Мендель Шму-шмулев Бур-штин... ЙДкловский мещанин Мендель Шмулев Бурштин.
   Урядник перевел дыхание, точно тащил непосильную ношу, и снова принялся читать. Добравшись е грехом пополам до конца, он ВЗДОХНУЛ и сказал:
   - Да-с!.. Ну-ка, взглянем еще разок!
   Изучив бумаги, он, покручивая ус, сказал, как бы ни к кому не обращаясь:
   - Вот то-то и оно... Нам запрещается разъезжать по деревням, а мы разъезжаем как ни в чем не бываао...
   Ничего не поделаешь - придется отправиться по этапу, да-а-с...
   По тону урядника и по усмешке, промелькнувшей в его светлых усах, проезжий понял, что еще не все потеряно, что с этой "кокардой" нетрудно поладить.
   Улыбаясь уряднику: мы, мол, друг друга понимаем, - он тихо сказал:
   - Знаете что, господин урядник, вот возьмите красненькую и отпустите меня. Вы же видите, я, слава богу, не вор и не разбойник, не так ли? Я пришел к Горбунову договориться, чтобы он все свои изделия продавал мне; когда-то он уже работал для меня. Сеюдня же вечером я собирался уехать.
   - Так точно, - отозвался Горбунов, - мы когда то уже работали для Марка Самойловича. Человек правильный, не обидит...
   - А ты помалкивай! - рассердился урядник. - Тебя не спрашивают.
   И, обернувшись к проезжему, внимательно посмотрел на него.
   Дело начинало казаться ему подозрительным Сразу предложил десять рублей - что-то здесь неладно.
   Урядник человек бывалый, обычно ему давали целковый или два целковых, случалось, и трешница перепадала, но чтобы бесправный еврей сразу предложил десятку, этого еще не бывало.
   По хмурому лицу урядника проезжий предположил, что предложенная сумма его не удовлетворяет, и сказал:
   - Ладно, вот вам еще пятерка - и делу конец.
   Подозрения Запирайлова усугубились. Чудеса, да и только! Сразу предложил красненькую и тут же еще пятерку. Дело не чисто!
   Урядник ломал себе голову: что бы все это могло означать?
   Вдруг он выпрямился, словно его стукнули по спине.
   Урядника ссенило: не каторжник ли это, который на днях сбежал из московской пересыльной тюрьмы, - ах, черт возьми, как это ему раньше не пришло в голову!
   Совсем забыл о бумаге, полученной три дня тому назад:
   кто поймает и доставит сбежавшего каторжника, получит награду - сто рублей... Паспорт на имя шкловского мещанина - это ерунда. В Москве на Хитровом рынке можно два паспорта за трешку купить. А что стоит каторжнику убить человека и забрать его документы?
   Между тем, увидев, что и пятнадцать рублей не действуют, проезжий торопливо заговорил:
   - Ну, пускай двадцать пять, и дело с концом! Я человек занятой, здоровье у меня слабое, я не могу тратить время и силы, пока вы тут будете выяснять...
   Для пущей убедительности он не медля достал из бумажника двадцать пять рублей и сунул уряднику в руку.
   Запирайлов зажал ассигнацию в кулаке, все более утверждаясь в своих подозрениях...
   Не иначе как беглый каторжник... Сейчас проверим.
   Достав из обшлага шинели бумагу с приметами каторжника, он начал читать, внимательно сверяя каждую примету с внешностью проезжего.
   - "Возраст - тридцать восемь лет, волосы и борода рыжие..." Верно! бормотал он, бросив взгляд на незнакомца. - "Нос, рот обыкновенные..." Правильно! "Глаза голубые..." Верно - голубые. "На лбу, над левым глазомшрам, след ножевой раны..." А ну-ка, посмотрим на шрам.
   Не обнаружив шрама, урядник не растерялся:
   - Черт его знает! Мало ли что может придумать каторжник! Был шрам, да сплыл. На то они и каторжники...
   Запирайлов не знал, что делать: а вдруг это все-таки не каторжник, тогда он теряет двадцать пять рублей, но если это в самом деле беглый каторжник, тогда целая сотня уплывает из рук .. Да и когда еще подвернется такая возможность отличиться перед начальством!
   И Запирайлов решил поступить так, как обычно поступал в сомнительных случаях:
   - Там разберут!
   Он доставит рыжего в стан, пускай становой решает, что с ним делать. Начальству всегда виднее...
   Незнакомец стоял взволнованный и растерянный. Он никак не мог понять, что происходит. Раньше урядник казался сговорчивым, сам намекал - и вдруг его точно подменили. Что это за бумагу он читает? Почему так внимательно его рассматривает? Кажется, и не думает отпускать!
   - В чем дело, господин урядник? - обратился к нему проезжий. - Долго вы еще будете меня держать?
   Верните мне документы и отпустите...
   Но чем больше он просил урядника, тем больше тот утверждался в мысли, что перед ним беглый каторжник, и решение отвезти незнакомца в стан укрепилось в нем.
   С незнакомцем урядник больше разговаривать не стал.
   Не спуская с него глаз и придерживая кобуру револьвера, он сказал Горбунову:
   - Эй, Гаврила, сбегай, позови сотского и понятых, живо!
   Запирайлов составил протокол и, связав проезжему руки за спиной, в сопровождении сотского и двух крестьянпонятых, отправился с ним за восемнадцать верст в стан.
   2
   Становой Ухобитов уже лежал в кровати, когда при, слуга сообщила ему о неурочном появлении урядника Запирайлова, который просит допустить его к господину приставу по очень важному и неотложному делу.
   Пристав подумал, что урядника, наверно, прислал исправник. Он быстро вскочил с постели, натянул брюки и, накинув на плечи старую шинель, служившую ему халатом, вышел в канцелярию.
   Запирайлов, вытянувшись по форме, приложил руку к козырьку, щелкнул весело зазвеневшими шпорами и одним духом отрапортовал!
   - Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Так что имею честь донести, что я поймал и доставил каторжника!
   - Какого каторжника? - с удивлением "ставился па него пристав.
   - Беглого каторжника Антона Белова, Антошку Краснош, ваше благородие! - отбарабанил Запиранлов.
   Пристав даже подскочил.
   Вот это шанс отличиться перед начальством! Шутка ли, такого опасного преступника поймали! Да, счастье привалило! Он сам отвезет его в Москву. Конечно, сам, когда ему еще доведется показать начальству, какова полиция в его стане? Очень довольный, пристав похвалил урядника:
   - Молодец, Запирайлов! Где ты его застукал?
   - Рад стараться, ваше бродне! У меня в деревне, в Обчиралове.
   И урядник начал обстоятельно рассказывать, как он увидел каторжника и как убедился в том, что это Антон Белов. Как Антошка Белов показал ему фальшивый паспорт и пытался откупиться от него деньгами, и как он не поддался, и как привел каторжника сюда, в стан, со связанными руками, в сопровождении сотского и двух понятых.
   Приставу наконец надоело слушать болтовню Запирайлова, и он с нетерпением прервал его:
   - Ладно, ладно, дай протокол и введи арестанта!
   - Слушаюсь! - отчеканил Запирайлов, вытаскивая из-за обшлага вчетверо сложенный лист бумаги. Вручая его приставу, он доложил:
   - Здесь внутри, лежит вещественное доказательство - двадцать пять рублей, которыми арестант хотел меня подкупить, чюбы я его отпустил. А вот и остальгое, - и он выложив на стол все, что забрал у задержанного.
   Не успел пристав как следует разобраться в безграмотном протоколе, как Запирайлов распахнул дверь и втолкнул в комнату арестанта, а сам остался стоять у дверей.
   Взглянув на бледного, измученного арестанта со связанными за спиной руками, пристав сразу узнал еврея Менделя Бурштина. Два дня тому назад, вместо того чтобы выслать его по этапу, он написал: "На выезд", получив от него за это десятку.
   У пристава даже шея и уши покраснели от бешенства.
   Он и сам не знал, что его больше разозлило: то, что он потерял возможность отличиться перед начальством, или то, что урядник зря поднял его с постели.
   Разъяренный, он повернулся к Запирайлову и закричал:
   - Болван! Какой же это каторжник? Глаза у тебя, что ли, вылезли, пустомеля!
   Запирайлов позеленел ог страха:
   - Ваше высокобродие! Мы стараемся... Я увидел, что он так испугался... Сразу двадцать пять рублей сунул в руку... И приметы сходится... Я думал... Я думал, каторжник, - бормотал он.
   - Ду-умал! - передразнил его пристав. - Посмотрел бы на обороте паспорта и увидел бы, что там написано:
   "На выезд", тогда ты бы знал, чего он испугался, подуумал! Разве тебе полагается думать?
   - Виноват, ваше бродне... Мы по долгу службы... Мы стараемся... - все пытался оправдаться Запирайлов.
   - Пшел вон, болван! - топнул ногой разъяренный пристав. - Старается! Каторжника мне доставил! Вот так каторжника нашел! Молчать! - прогремел он, заметив, что урядник собирается еще что-то сказать. - Развяжи ему руки, баран, и - марш!
   Как только урядник затворил за собой дверь, пристав взял вещественное доказательство, приложенное к протоколу, и спокойно опустил в карман брюк, потом, опершись на спинку стула, сказал:
   - Ну, голубчик, мы опять здесь? Не гадал так скоро свидеться... Похоже, придется вое-таки совершить прогулочку по этапу, а? Ну что ж, хочешь обязательно по этапу - могу уважить.
   - Ваше высокоблагородие! Пощадите! Я совсем больной, целую ночь протащился пешком, со связанными руками, точно и в самом деле каторжник... Отпустите, я ведь не вор... и не разбойник... Я только хочу жить, кормить свою семью... Вот и приезжаю, чтобы заказать кустарям работу и получить от них товар.
   Пристав нащупал в кармане новенькую хрустящую ассигнация и, немного смягчившись, сказал:
   - Сам виноват. Кто тебе велел пугать урядника?
   Почему ему и не подумать, что ты беглый каторжник, если ты ему суешь в зубы двадцать пять рублей? Уряднику полагается целковый, ну два целковых, а не четвертной билет. Двадцать пять рублей, голубчик мой, - это для чинов повыше. Ну да ладно! Не хнычь, не ной тут у меня, на этот раз прощаю, иди на все четыре стороны, но больше мне на глаза не попадайся. Приехал в деревню, сделал свое дело, и скатертью дорога... И запомни, что для урядника трешка - самая большая ассигнация, понял? Ну, марш...
   Бурштин наскоро собрал со стола конфискованные у него вещи и, поблагодарив пристава за его "доброе сердце", быстро вышел из канцелярии.
   1912
   НАГРАДА
   1
   Степановка славилась по всей округе своими пловцами.
   Жители местечка, расположенного на Немане, испокон веку гнали плоты; каждый степановец с самого детства полжизни проводил в воде и плавал как рыба.
   Что же касается Авнера Щупака, то он выделялся даже среди степановских пловцов.
   Из поколения в поколение Щупаки содержали водяную мельницу.
   Вода их кормила, к воде они привыкли, дети начинали плавать немногим позже, чем ходить.
   Авнер прямо с моста прыгал в воду, плавал саженками, брассом, кролем и на спине, - в общем, не было равного ему во всей Степановке И если бы вам захотелось посмотреть, как челивек плавает сидя, как ныряет у одного берега и выплывает у противоположного, - вам надо было бы только попросить об этом Авнера.
   И именно за свое искусство Авнер дорого поплатился.
   Дело было так.
   Когда во время наводнения затопило левобережную Степановку, первой пострадала водяная мельница Авнера. Если бы не сваи, которые остались торчать, когда спала вода, никто бы не поверил, что здесь когда-то стояла мельница. Бурные волны смыли ее до основания, как щепку, понесли по течению, далеко-далеко, к Балтийскому морю, а оттуда, наверное, к Атлантическому океану, и там эмигрировавшие в Америку степановцы, может быть, встретились с каким-нибудь бревном от мельницы Авнера, и оно передало им привет из родного местечка.
   Одним словом, наводнение разорило Авнера больше, чем если бы случился пожар.
   И он начал писать своим далеким и близким родственникам, чтобы они помогли ему встать на ноги.
   Ответ Авнер получил только от Лейбла, племянника жены, жившего в Самаре.
   Лейбл рос сиротой, без отцл и матери, кормился то у одного родственника, то у другого. К учению у него не было особой охоты, и родственники решили: все равно ничего путного из парня не получнтсл, надо отдать его в ученики к портному. По крайней мере, не будет видеть у них на шее. Потом Лейбля забрали в солдаты и отправили в Самару. Там, еще не отслужив всего срока, он женился на портнихе. Окончив службу, Лейбл открыл портняжную мастерскую "мужскую и женскую, военною и штатскую" и остался жить в Самаре.
   Обычно родня редко вспоминала о Лейбле, и даже поздравительную открытку, которою он всегда присылал к Новому году, жена Авнера принимала неохотно и говорила, поджав губы: "Кто его просит напоминать о себе, этого милого родственничка..." Но теперь, когда наг|.янула беда, вспомнили и о нем.
   И Лейбл, добрый, бесхитростный человек, сразу ответил, что, во-первых, он, слава богу, жив-здоров, - дай гог то же самое услышать о тете и о дяде. Во-вторых, он советует дяде приехать к нему в Самару.
   "Зачем вам, дорогом дядя, мучиться в этой захудалой Степановне? - писал Лейба. - Бросьте все ваши дела, приезжайте к нам в Самару, и я вас устрою на какуюнибудь мельницу. В Самаре много мельниц. На худой копен вы здесь сможете служить кантором в синагоге или обучать мальчиков священному писанию. У нас в Самаре несколько сот еврейских семей - не сглазить бы - и ни одного приличного меламеда. Для такого человека, как вы, хороню знающего синагогальную елужбу и священное писанке, заработать каких-нибудь сто рублей в месяц - пустяковое дело. Если вы согласны, я вам вышлю пятьдееяг рублей на дорогу, и как только вы их получите, сразу выезжайте. Бог даст, не пожалеете об этом, как желает вам ваш глубокоуважаемый любезный племянник Лейбл Безбородка. Что касается правожительства, как-нибудь обойдется. Вы не первый и не последний..."
   Нельзя сказать, что совет племянника пришелся Авнеру по душе - не такая уж радость сорваться с места, где жили веками поколения предков, и поехать бог знает куда! А правожителство тоже не пустяк. Но что делать?
   Ничего лучшего не придумаешь. И Авнер написал Лейблу, что его совет кажется ему разумным. Пусть вышлет деньги ни дорогу.
   Половину полученных денег Авнер оставил жене, а половину взял на проезд в Самару.
   - Кто знает, может, меня там в самом деле ждет удача, - утешал Анкер жену. - Все же Россия!
   2
   Стоял душный летний вечер.
   Авнер Щупак возвращался с последнего урока и думал о тол, что обучать еврейской грамоте самарских оболтусов намного труднее, чем перетаскивать по дощатому настилу мешки с зерном. Мало того, что он никак не может вбить им в голову грамоту, они еще издеваются над ним, всячески унижают. Они смеются над его бородкой, над бумажным воротничком, над широкополой шляпой, передразнивают его речь. Некоторые озорники, как только завидят его, пускаются бежать, и ему приходится гоняться за ними по всему двору. А один из этих лоботрясов во время занятий поднимает рев ни с того ни с сего, как будто с нею живьем шкуру сдирают. Тогда в комнату входит толстая надутая мамаша и, протягивая руки к своему чаду, ворчит:
   - Я вообще не понимаю, к чему вся эта канитель? Раввином он все равно не будет, зачем же напрасно мучить бедное дитя?
   "Дитя... - думает Авнер. - Этот бычок может замучить и вогнать в чахотку десяток учителей". Но сказать об этом добросердечной мамаше Авнер не может. Он всячески оправдывается перед ней, чтобы не лишиться своего замечательного ученика, то есть десяти рублей в месяц, которые ему платят за то, что он учит это сокровище читать молитвы.
   Погруженный в грустные мысли, Авнер ступил на мост.
   Он поднял голову и глубоко вздохнул:
   - Как здесь хорошо!
   Прохладный, влажный ветерок дул с реки и освежал разгоряченное усталое тело.
   Авнер снял шляпу, вытер пот со лба и, опершись о перила, загляделся на воду.
   Спокойно текла желтоватая вода широкой Волги, нагоняя к каменному основанию моста белую пену. Косые лучи заходящего солнца, отражаясь в воде, придавали ей трепещущую пунцовую окраску. Пылающий над рекой закат предвещал знойный день.
   Но не красота природы захватила Щупака. Его внимание было привлечено купающимися.
   Из деревянных скрипучих купален, недалеко от моста, выходили обнаженные люди, бросались головой вперед в воду и пускались вплавь. Некоторые прыгали прямо с крыши купальни, скрывались на мгновение под водой, выплывали, и, встряхивая головами, фыркая и отдуваясь, плыли по широкой реке.
   Авнер приглядывался к купальщикам, и в нем просыпался старый пловец. Ему вспомнилось, как у себя в Степановке он плавал точно рыба, какие номера откалывал в воде и как восхищались толпившиеся на берегу люди:
   "Вы только посмотрите, что он выделывает! Вот это пловец!"
   "Тоже мне пловцы, - думал Щупак, глядя на купающихся, - показать бы им, как надо плавать!"
   Не долго думая он спустился с моста и направился по дорожке к купальням.
   3
   Едва Авнер успел сбросить пиджак и снять башмаки, как вокруг раздались крики:
   - Спасите! Человек тонет!
   Авнер выбежал на узкий мостик купальни и увидел испуганных, полураздетых людей, растерянно размахивающих руками и указывающих на то место, где шумела и спиралью кружилась вода. Все кричали разом:
   - Вот здесь, вот здесь он скрылся... в воронке...
   Мост в одну секунду почернел от любопытных, взволнованных людей, которые проталкивались к перилам.
   Внезапно из воды показалась голова с прилипшими ко лбу волосами, мелькнули, словно крылья, две руки и послышался отчаянный вопль: "Помогите, тону!" Голова и руки снова скрылись под водой, оставив на поверхности лишь пузыри.
   Как искусный пловец, Авнер сразу понял, что одна минута промедления - и человек погибнет. Он также успел заметить, что место, где скрылся утопающий, очень опасное. Авнер, как стоял, в рубахе и штанах, бросился в реку и исчез под водой.
   Толпа затихла. Минута напряженного ожидания - и вот показался Авнер. Одной рукой он рассекал воду, а второй - тащил за волосы человека, подбадривая его словами: "Держись, держись, еще немного..." Тот, однако, в смертельном страхе вдруг дрыгнул ногой и набросился на своего спасителя, обхватив его шею обеими руками, как клещами... Авнер выпустил его волосы и начал отрывать от своей шеи полузастывшие пальцы утопающего, не переставая работать второй рукой. Тело утопающего, однако, было слишком тяжелым, и Авнеру трудно было держаться на воде, работая одной рукой. Поняв, что таким образом они могут оба пойти ко дну, Авнер сильно ударил человека кулаком по переносице. Судорожно сжатые руки ослабли, и он снова погрузился в воду.
   Авнер бросился за ним.
   Через минуту он выплыл, таща за собой потерявшего сознание человека, который больше не мешал своему спасителю.
   - Спасательный круг! - вскрикнул Авнер. - Устал.
   Не могу больше держаться на воде.
   Ему бросили веревку с резиновым кругом, и через несколько минут Авнер вместе со спасенным им человеком был уже на берегу.
   Толпа встретила Авнера аплодисментами и возгласами "браво!", "ура!". Оказавшийся на месте происшествия пристав пробился сквозь толпу к Авнеру, который стоял мокрый, дрожа от холода и усталости, и хлопнул его по спине:
   - Молодец! Герой! Подам рапорт полицмейстеру о представлении к награде. Вы непременно получите медаль!
   Увидев перед собой пристава, Авнер задрожал уже не столько от холода, сколько от страха... Был бы он обут, он, может быть, попытался бы юркнуть в толпу и скрыться.
   Пристав между тем был полон сочувствия к герою, у которого зуб на зуб не попадал от волнения:
   - С вас ведь течет, как с крыши после дождя. Идите скорее в купальню и переоденьтесь, а то простудитесь. - И он сам проводил Авнера к купальне и стал стягивать с него мокрую, прилипшую к телу рубаху.
   - Сизой, сбегай живо в приемный покой нашего участка и принеси пару сухого белья и халат! - приказал пристав стоявшему рядом городовому.
   Авнер попытался избавиться от полицейской опеки.
   - Не извольте беспокоиться, господин пристав, - рубаха повисит немного на стенке и высохнет.
   - Да чтc вы, какое там беспокойство! - дружелюбно отозвался пристав. Напротив, мне очень приятно оказать любезность герою, проявившему такое мужество и находчивость.
   Утопавшего тем временем завернули в простыню, стали откачивать, мять живот, делать искусственное дыхание, пока не привели в чувство.
   Когда городовой вернулся с необходимыми вещами, пристав велел ему растереть Авнера мохнатым полотенцем и сам подал сeрый огромный халат.
   Покончив с переодеванием спасителя и с приведением в чувство спасенного, пристав достал свою записную книжку и сказал:
   - Ну, господа, а теперь приступим к формальной стороне дела.
   Авнер начал оглядываться, предпочитая прогуляться по городу в больничной одежде, нежели иметь дело с формальностями, которые, насколько он знает, никогда еще к добру не приводили.
   - Зачем нам формальности, господин пристав? Дело, как говорится, проще простого - один не умеет плавать, но решил во что бы то ни стало поплавать в воронке, а другой, умеющий плавать, показал ему, кто из них настоящий пловец. Вот и всё! - Так Авнер, желая избежать более близкого знакомства с приставом, старался преуменьшить значение своего поступка.
   - А какие, вы думаете, будут формальности? Я только запишу имена обоих и адреса - и все дело.
   Авнер горько улыбнулся. "Только имена и адреса, - думал он с грустной иронией. - Хорошо еще, что ему не обязательно знать мои титулы и что он не намерен посвататься к моей дочери..."
   - Какая разница, господин пристав! Пишите: "И был спасен прохожим..."
   - И не говорите! Мне нужно подать рапорт начальству.
   Кроме того, я хочу, чтобы вас представили к награде. Вы ее честно заслужили.
   - К чему мне награда? - отказывался Авнер от почестей. - Что я такого сделал? Человек чуть не утонул, надо же было его спасти!
   - Нет, нет, не говорите! - Пристав желал во что бы то ни стало осчастливить Авнера. - Так уж заведено:
   когда человек спасает тонущего, рискуя собственной жизнью, ему следует медаль "За спасение утопающих", а иногда и денежное вознаграждение. Как же иначе? Итак, ваша фамилия?
   - Щупак... - еле слышно прошептал Авкер.
   - Имя и отчество?
   - Авнер Ошерович.
   - Еврей? - пристав раздосадованно повел усами, будто над ним подшутили.
   - Еврей, - ответил Авнер, чувствуя себя в чем-то виноватым.
   - Гм!.. А где живете?
   - Нигде... Я сегодня только приехал, шел с вокзала...
   - Ага, понимаю, сегодня только приехал. А может быть, вы только завтра приедете? - съязвил пристав. - Если еврей говорит, что только что приехал, значит, у него нет правожительства, это закон... Ну, а документы у вас есть?
   Единственный документ, имевшийся у Авнера, был его паспорт. Пристав посмотрел его и пожал плечами:
   - Н-да!.. Неприятность, положение, как говорится, хуже губернаторского... Человек совершает такой героический поступок, и вдруг вот тебе и на! - бесправный еврей... Что же мне теперь с вами делать? обратился он к Авнеру, словно желая сказать "черт тебя сюда принес!" - Я обязан действовать по закону, понимаете или нет? - убеждал он, точно оправдываясь. - Если бы никого при этом не было, ну, тогда дело десятое... тогда можно было бы ради такого героического поступка закон побоку, оказать услугу человеку, но здесь, понимаете ли, у всего города на виду... публично... Представляете, я был на месте происшествия и не знаю, кто такой спаситель, как его зовут и куда он девался! Хорош я буду в глазах полицмейстера!