Вендров З.. Наша улица (сборник)

   - На что нам полковники, генералы? Я его обработаю лучше всяких полковников...
   Бравый барабанщик сразу переменил тон.
   Вытирая кровь, которая текла у него изо рта и из носа, он лепетал.
   - Чего вы хотите? Разве я собираюсь ее бросить?
   - Завтра же веди ее под венец. А то и сегодня!..
   Кунин, бледный, со вздутой губой и со слипшимися от крови усиками, имел жалкий вид. Припертый к стене, он метался как заяц, лихорадочно искал выхода.
   - Я разве отказываюсь? Я же не отказываюсь жениться на ней... Но дайте мне раньше окончить военную службу, устроиться...
   - Раньше окончить службу, а потом ищи-свищи... так, что ли?
   - А как быть девушке? Сироте что ты пока делать прикажешь?
   - Хватит разговоров! - решительно заявил кузнец Моте - Завтра же обвенчаться, и ни слова больше!
   - Я не прочь бы и завтра, но чем я жену кормить буду? Да и свадьбы без денег не справишь, а у меня нет ни копейки.
   - Это уже другой разговор. Сразу бы так. Деньги на необходимое обзаведение мы тебе соберем, и свадьбу сыграем как полагается. Сироту в обиду не дадим. Но отрекаться: знать не знаю, ведать не ведаю - это, брат, не выйдет.
   Договорились на том, что за невестой дадут сто пятьдесят рублей приданого. Как только соберут эту сумму, так и свадьбу сыграют.
   5
   Свадьбу решили справить тихую.
   - В таком положении шумная свадьба - лишнее унижение для бедной сироты...
   Все же собралось порядочно народу.
   Перла - Тройной подбородок играла роль посаженой матери. Как настоящая сватья, она, наряженная в черное шелковое платье, с полупечальным выражением лица, расхаживала среди гостей и набожно вздыхала:
   - Слава тебе, господи, что судил мне повести бедную сироту под венец... Сколько сил мне это стоило!..
   - Разве мы не знаем? - кивали головами соседки. - Она же была у вас как родная дочь...
   - Дай бог, чтобы ей замужем жилось не хуже, чем у Перлы.
   - Она день и ночь должна благодарить сперва бога, а потом Перлу, что так хорошо обошлось.
   - Если бы не Перла, она осталась бы при одной только прибыли от своего молодчика.
   Каждая нз приятельниц Перлы старалась превзойти других в похвалах хозяйке.
   Ростовщица Хася, тоже по-праздничному наряженная, с шелковой косынкой на черном парике, с ниткой жемчуга на морщинистой шее (невыкупленный заклад обанкротившегося должника), вставила и свое слово в разговор женщин:
   - Вы говорите о нашей дорогой Перле... - Она медленно и бережно цедила слова, будто считала деньги, которые приносили ей закладчики. - Это. же праведница, истинная праведница! Так бы моим врагам жить на свете, как мы справляли бы сейчас свадьбу, если бы не наша Перла!.. Вы понимаете, дорогие мои? - в предвкушении эффекта, который произведет ее рассказ, Хася по привычке провела большим и указательным пальцем по тонким губам. - Вы понимаете? Вчера жених вдруг объявил, что не пойдет под венец, пока не внесут все сто пятьдесят рублей обещанного за невестой приданого. Все в один голос говорили: "Нет и нет! Нельзя ему доверять денег до венца!"
   Но тут Перла набросилась на них: "Бессердечные вы люди!
   Что вы делаете с бедной сиротой? За что вы каплю за каплей пьете ее кровь? Она же покончит с собой, если свадьба не состоится!" И уж так она их отчитала, так задала! "Сию минуту отнесите жениху деньги, - так она говорила, - если нe вce сто пятьдесят, то хоть сто рублей, и пусть будет конец, страданиям бедной сироты!.."
   - А-а-а! - восхищались слушательницы мужеством праведницы Перлы. - И внесли?
   - Еще бы! Отсчитали сотенку и передали жениху из рук в руки... Перла взяла на себя гарантию за эти деньги... Я же вам говорю - золотая душа, истинная праведница! - Хася рассыпалась в похвалах Перле, как если бы ее здесь не было.
   Посаженой матерью жениха была бабка Груня.
   В ее доме жених должен был дожидаться, пока шаферы не придут за ним, чтобы отвести к невесте, а затем под венец, как того требует свадебный обряд.
   Туда, в домик Груни, собрались все, кто принимал участие в устройстве этого необыкновенного брака.
   Пришел грузчик Пейсе со своими сыновьями-богатырями. Пришел жестянщик Тевье в новом, негнущемся, словно из жести сшитом кафтане, колесник Зелик и кузнец Моте, оба с вымытыми до блеска красными лицами. Пришел и ломовой извозчик Иехиэл в смазанных дегтем сапогах.
   На почетном месте сидели самые главные гости, которые принимали участие в сборе денег на приданое Сироте. Они тихо вели между собой беседу о том, что прежде о таких свадьбах и не слыхивали...
   - Почему жениха еще нет? - посмотрев на часы, спросил один из гостей.
   - Да, ему давно пора быть здесь.
   - Он ведь солдат, не вольный человек, - пытался оправдать жениха Зелик.
   - И казарма за городом, - поддержал его Иехиэл.
   Пробило семь часов, восемь, девять, а жениха нет как нет. Гости начали беспокоиться.
   - Мне это все же кажется странным, - заметил кто-то.
   - Не до полуночи же его дожидаться! - выразил свое нетерпение другой.
   - Нет, в самом деле! Если бы невеста не была круглой сиротой и свадьба не происходила, так сказать, при особых обстоятельствах, разве мы бы сидели тут? - сказал третий.
   - Короче говоря, надо выяснить, в чем дело. Отчего задержка?
   - Иехиэл, - позвал кузнец Моте. - Давай-ка махнем в казарму, а?
   - В случае чего, приведите его под ручки, по-нашинскому, - напутствовал их Тевье.
   - Будь спокоен. Приведем.
   Чем дольше не возвращались посланцы, тем больше росло нетерпение и беспокойство гостей.
   - Что там могло случиться?
   Несколько раз прибегали от Перлы узнать, почему не ведут жениха. В одиннадцать часов появилась сама Перла.
   - Я этого не перенесу! - кричала она. - Невеста уже три раза падала в обморок... И один бог знает, что сталось с сотней, за которую я поручилась...
   Лишь к полуночи посланцы наконец вернулись обратно.
   При первом же взгляде на них можно было догадаться, что хороших вестей они не принесли.
   Забрызганные грязью, они устало опустились на лавку и, вытирая потные лица, молча смотрели друг на друга.
   - Ну, расскажи им, Иехиэл! - наконец произнес Моте.
   - Лучше расскажи ты, Моте!
   - Что здесь рассказывать? - после минутного молчания сказал Моте. - Нет жениха!
   - Как так нет? - раздалось несколько голосов сразу.
   - Удрал, - не давая Моте ответить, поспешил сообщить Иехиэл.
   - Кто удрал? Когда? Как?
   - Дайте мне сказать, - потребовал Моте. - Я расскажу все по порядку.
   - Да говорите же кто-нибудь один! - закричали нетерпеливые гости. - То каждый хотел, чтобы другой рассказал, то перебивают друг друга.
   - Приходим в казарму, - начал Иехиэл, - спрашиваем: "Барабанщик Кунин здесь?" - "Нету, - отвечают нам. - Еще вчера отлучился в город". Мне это сразу не понравилось: вчера еще получил отпуск в город, а в городе не показывался... Я спрашиваю: "А на какой срок он получил отпуск?" - "До сегодняшнего дня, - отвечают мне, - по случаю похорон... у него, сказал он, скончался дядя, вот и просит отпустить его на похороны". Тут мне ударило в голову. Я и говорю: "Господин фельдфебель, посмотрите, пожалуйста, у него в сундучке..."
   - Это я сказал! - перебил Моте рассказ Иехиэла.
   - Отстань! - отмахнулся от него Иехиэл. - "Потому что, - говорю я, никакого дяди в городе у него нет, никакой дядя у него не умер, и в городе никто ни вчера, ни сегодня его не видел". - "Вот как, - говорит фельдфебель, - сейчас посмотрим..."
   - Открывает сундучок - сундучок пустой! - вырвал Моте у Иехиэла эффектный финал.
   Бросив сердитый взгляд на товарища, Иехиэл повторил:
   - Фельдфебель вскрыл сундук, сундук оказался пустым!
   - Заранее понемногу все вынес, - не мог удержаться Моте.
   - Удрал? - воскликнули все хором.
   - Удрал, - подтвердил Иехиэл.
   - Фельдфебель так и сказал: "В бегах, сукин сын!" - вставил Моте.
   Гости один за другим стали потихоньку расходиться.
   Одна только Перла еще долго сидела у бабки Груни и, ломая руки, причитала:
   - Сто рублей! Пропали мои сто рублей! Они мне жить не дадут, потребуют, чтобы я им уплатила эту сотню... Ведь я поручилась... Боже мой, боже мой, целых сто рублей!..
   1913
   ЗЛАТИНО ГОРЕ
   1
   Когда Шлойме Пиндрика - неудачника из неудачников и отца многочисленного семейства - призвали в армию, вся улица покатывалась со смеху:
   - Вы только поглядите на этого защитника отечества!
   - Плохи же Николкины дела, если Пиндрик должен защищать его трон!
   Такова уж была доля Пиндрика - с самого рождения над ним смеялись.
   - Вот рохля - родился у Ехиэла Пиндрика! Не мог выбрать себе отца побогаче! - такими насмешками встретили его первый писк на нашей грешной земле, точно ребенок был виноват в том, что родился тринадцатым у отца-бедняка, а не первым у отиабогача.
   Позже смеялись над большой головой Пиндрика, над его вздутым животом и кривыми йогами - над всем, что получил он в наследство от своего хилого отца и от чего охотно отказался бы, будь на то его воля. К триьздцати годам потешались над тем, что он сидит в талмудторе [Талмудтора начальная религиозная школа для детей бедняков.] вместе с восьмилетними мальчишками. К восемнадцати годам предметом насмешек стала его редкая бородка, которая росла как попало. Смеялись, когда его взяли в солдаты, смеялись, когда он вернулся со службы еще более прьшибленный, чем прежде. Когда Пиндрик женился на Злате - "заплата на заплате", почтенные обыватели чуть животы не надорвали от смеха, как будго рыжему парню, косоглазому и придурковатому, и жениться нельзя. Когда же Пиндрик ровно через девять месяцев после свадьбы сделался отчом первой двойни, обыватели хохотали так, точно он проделал невиданный фокус.
   - Не понимаю, что тут смешного, - пожимал плечами Пиндрик, - можно подумать, что, кроме моей Златы, никто не рожает детей! А двойня - это у нее в роду. Ее мать шесть раз рожала по двойне.
   Эти слова вызвали новый взрыв смеха, хотя другого ответа не придумал бы и человек поумнее Пиндрика. Такова природа человеческая - смеяться над тем, над чем следовало бы плакать.
   Не смеялась только жена Пиндрика.
   Когда Пиндрик ушел на войну, Злата провожала его со слезами: сетовала на всевышнего, который посылает на ее голову такое несчастье. Это ничего не значит, что она день-деньской осыпала мужа неистовыми, ею самой сочиненными проклятиями; это не в счет, что она в слезах молила господа бога раз навсегда избавить ее от злосчастья, от напасти, дать ей сил дождаться того радостного дня, когда она станет наконец "счастливой вдовой". Муж остается мужем. И если всевышний забирает мужа к себе или мужа угоняют на войну, жена льет слезы.
   Кстати, как ни мало зарабатывал Пиндрик, он все-таки был единственным кормильцем семьи.
   Прошло несколько недель, и Злата немного успокоилась, она убедилась, что мир еще не рушится, - нашлись добрые люди, которые пожалели бедную солдатку с девятью детьми мал мала меньше и дали ей немного денег. Через некоторое время образовался комитет помощи солдатским семьям, а потом и казна начала заботиться о Злате. И хотя казна не слишком раскошеливалась, Злата получала больше, чем мог заработать ее растяпа муж.
   Никогда Злате не жилось так хорошо, как теперь. За четырех детей, которым еще не минуло пяти лет, она получала потри рубля в месяц, за пятерых детей старше пяти лет - по пять рублей в месяц. Да и самой Злате давали шесть рублей в месяц. Все вместе составляло немалый капитал.
   Такие деньги никогда и не снились Злате.
   Пиндрикихе трудно было поверить в свое счастье; ей все казалось, что она вот-вот лишится его. Мало ли завистников, недоброжелателей, злых языков, готовых бог сесть что наговорить на бедную женщину...
   Для наглядности она приходила за "пенсией" со всеми своими девятью детьми - пусть попробуют сказать, что она в этой пенсии не нуждается.
   В Златиной семье никто не отличался ни богатырским сложением, ни красотой. Были тут и золотушные, и рахитичные, и с больными глазами, и с нечистой кожей. Какими же еще могли быть дети у Пиндрика и Пиндрикихи! Да и одевались они как попало: нередко девочки донашивали обноски мальчиков, а мальчики - платье девочек.
   Однако бедная женщина с девятью сиротами при живом отце вместо жалости возбуждала смех. Стоило этой процессии появиться на улице, как начинались насмешки:
   - Глядите, Злата со своей командой отправилась за пенсией.
   Писарь из управы посмеивался:
   - Ну-ка, Злата, построй свою роту!
   - Откладываешь на черный день, а, Пиндрикиха? - подшучивали над ней чиновники.
   - Господину начальнику угодно смеяться надо мной, - пугалась Злата, как бы ее и в самом деле не приняли за богачку. - Что уж там отложишь, когда в доме девять голодных ртов и сама десятая! Было бы хлеба вдоволь!..
   - Ничего, ничего, Злата, копи денежки... Купишь дом, магазин откроешь, хе-хе!
   Вначале Злату тревожила мысль: а вдруг мужа, не дай бог, убьют на войне? Что тогда с нею станется? Правда, говорят, пенсию все равно будут платить, но что за жизнь у несчастной вдовы? Да и мужа жалко. Какой-никакой, а все-таки муж, отец ее детей!
   Но когда "Милая, дорогая Злата, жить тебе сто лет"
   получила письмо, написанное неизвестно кем и подписанное ее "глубокоуважаемым и любящим мужем", она перестала о нем беспокоиться.
   "Глубокоуважаемый муж" прежде всего сообщал, что он, благодарение богу, вполне здоров - дай бог и тебе того же, - что он в тыловом обозе и надеется скоро свидеться "в добром здоровье, в счастье и в радости, навсегда и навеки веков, аминь!"
   Злате говорили, что состоять в тыловом обозе - это все равно, что работать возчиком. Никакая опасность ее мужу не угрожала.
   И радость Златы больше ничем не омрачалась.
   Она не уставала благодарить прежде всего бога, а потом и казну за ниспосланную ей благодать.
   2
   За несколько дней до пятидесятницы Злате пришло в голову испечь ради праздника сдобные булочки.
   Ей самой это ни к чему, но хотелось хоть раз в жизни доставить удовольствие детям.
   Прежде они, бедняжки, и хлеба досыта не ели. Никаких радостей не видели. Пусть хоть в праздник слюнки не глотают, глядя, как другие дети едят сдобные булочки и пьют цикорий с молоком... Она купит несколько фунтов муки второго сорта, не обязательно первого, кружечку постного масла - ну и дорогое же оно! - и испечет сдобные булочки. Пусть и ее дети знают, что праздник на земле. Почему бы и не порадовать детей, когда бог помогает! Да и стоить это будет сущую ерунду. Три фунта муки второго сорта - пятиалтынный и двенадцать грошей. Четверть фунта растительного масла четырнадцать грошей. Дрожжи, немного сахару, горсточка изюму-еще двенадцать грошей. Зато хлеба сэкономит на пятиалтынный, а может быть, и больше.
   Ведь пятидесятница бывает только раз в год! Так оправдывала Злата свою расточительность.
   Конечно, все надо проделать потихоньку, чтобы соседи не узнали. Шито-крыто. Такие уж времена пошли. Найдутся, чего доброго, шептуны, которые донесут казне, что Злата Пиндрик за ее счет пичкает своих детей сдобными булочками и цикорием - тогда всему конец: казна и знать ее не захочет, на хлеб не станет давать!
   Нет, ее недоброжелатели даже запаха сдобы не почуют.
   Не такая она дура, чтобы печь их в ночь накануне праздника, когда весь город бодрствует, - она это сделает за две ночи вперед, ничего, черствая булочка даже вкуснее, а уж экономнее наверняка.
   И Злата отправилась чуть ли не за десять кварталов, туда, где никто ее не знал, чтобы купить все необходимое.
   И про корицу не забыла. Спрятав покупки на дне корзинки, под буханкой черного хлеба и картошкой, она благополучно доставила их домой, не вызвав подозрения даже у собственных детей.
   Поздно ночью, когда дети по двое и по трое лежали в постелях и всей улице снились приятные сны, Злата достала муку и дрожжи, замесила тесто, накрыла его полотенцем, на полотенце положила старое ватное одеяло - в тепле тесто лучше всходит - и уселась ждать. Спать она не ложилась: как бы не перекисло!
   Точно в положенное время Злата затопила печь и начала разделывать тесто. Радуясь, как будто уже отведала свежих булочек, она сдобрила тесто постным маслом, насыпала в него сахару и корицы, положила изюму. Злата месила тесто, резала его на маленькие куски и разделывала булочки.
   Правда, без сливочного масла, но зато всех форм и фасонов:
   длинные, круглые, плетеные и слоеные.
   Она радовалась не столько булочкам, сколько тому, что в первый раз, с божьей помощью, чувствовала себя хозяйкой не хуже других. Жаль только, что приходится скрываться. Она бы охотно отдала половину булочек за то, чтобы всем показать свое искусство, - пусть знают, что она никому не уступит, что она и стряпать умеет, и печь, было бы из чего.
   Но что делать, если люди так злы, так завистливы! Вот, к примеру, ее милая соседка - просто вне себя от зависти.
   Однажды она сказала Злате: "Для кого война несчастье, а для кого счастье". Завистникам бы такое счастье!
   Истопив печь, Злата окунула помело в ведро с водой и подмела под. Потом посыпала противень мукой, проверила, не перегрелся ли он, и, задвинув в печь два противня с булочками, начала убирать улики.
   Дважды Злата чуть-чуть отодвигала заслонку, чтобы полюбоваться, как хорошо подошло тесто, как подрумянилось. Но только она прикоснулась кочергой к одному из противней, как услыхала легкий стук в дверь.
   Она вздрогнула, точно вор, пойманный на месте преступления. Наверно, соседка, Доба-Лея, черт принес ее ни свет ни заря!
   Злата поспешно задвинула заслонку, спрятала помело в угол, но открывать дверь не решалась - вся комната была пропитана запахом свежего теста. Сразу пронюхает, каналья, в чем дело. Господи, как быть?
   В дверь постучали настойчивей.
   - Тише, что вы так барабаните? - проворчала Злата, направляясь к двери. - Чего вы хотите, Доба, веник? Подождите минуточку, сейчас вынесу, я еще не одета...
   - Это не Доба, это я... открой.
   Злата ушам своим не поверила. Наверно, ей это мергщится или снится.
   - Кто там? - переспросила она взволнованно.
   - Это я - Шлойме. Открой, Злата!
   Злага рывком распахнула дверь и, скорее испуганная, чем обрадованная, воскликнула:
   - Шлойме!.. Откуда ты взялся?
   Пиндрик, бледный, исхудавший, в выцветшей селдатской гимнастерке, которая висела на нем, как на палке, стоял посреди комнаты и, улыбаясь своей обычной жалкой улыбкой, бормотал:
   - Ослобонили меня, совсем ослобонили...
   - Ослобонили? Совсем? - Злата не могла прийти в себя. - Ты ранен?
   - Нет, не ранен... Я заболел. Надорвался. Операцию мне сделали... И другие болезни нашли, кроме грьдац...
   Восемь недель провалялся в лазарете. Потом меня признали негодным... Теперь совсем слободный.
   - Боже мой, хорошо, что живой вернулся! Но что я теперь буду делать с детьми, чем кормить их буду?
   О булочках Злата забыла. Вспомнила только тогда, когда они наполовину сгорели.
   1915
   КРУПНЫЙ ВЫИГРЫШ
   1
   Малка, жена Зимла, который торгует дровами, ходит сама не своя - до пасхи осталось всего две недели, а индюка на праздник и не предвидится.
   Каждый год в эти дни по комнатушке гордо разгуливал тридцатифунтовый индюк, надутый и спесивый, точно важный барин, не подозревая, что клецками и орехами его откармливают отнюдь не для того, чтобы доставить ему удовольствие...
   А в этом году - пусть никогда не повторится этот год, боже праведный! Одно название - торговля!
   Когда зима выдается холодная, можно еще прожить кое-как и пасху справить не хуже людей. Но что делать в этом году, когда зимы и в помине не было? Плохо, хуже и не придумаешь!
   Один бог знает, как они в этом году справят пасху...
   Правда, мацу уже испекли и бочонок квашеной свеклы заготовили еще задолго до праздника пурим, но нельзя же ограничиться одной мацой и квашеной свеклой! Какой же это праздник - без гусиного сала, без яиц, без картошки?
   Детям надо справить башмаки, штанишки, - да мало ли что еще нужно, когда приближается пасха!
   Однако больше всего огорчает Малку то, что нет индюка.
   Без индюка ей праздник не в праздник.
   - Зачем так огорчаться? И без индюка можно обойтись, голодными, упаси бог, не останемся, - утешает жену Зимл. - Маца у нас есть, и свеклы вдоволь. Картошки мы раздобудем, сала тоже. Яйцо, луковка, то да се, дай бог, весь год не хуже...
   - Странный ты человек, Зимл, - говорит Малка с досадой. - Разве дело в еде? Ты ведь, кажется, знаешь, что мне немного нужно! Да только что за пасха без индейки!
   Двадцать восемь лет я все-таки была хозяйкой и никогда не оставалась на пасху без индейки, а в этом году...
   Малка отворачивается, чтобы муж не заметил ее слез.
   Однако по ее молчанию Зимл догадывается, что она плачет, и, желая утешить жену, подтрунивает над ней:
   - Ай-ай-ай, какая ненасытная!.. Из-за какой-то индейки заливается слезами, как в судный день.
   - Ну да, ненасытная!.. - Малка всхлипывает и вытирает глаза уголком фартука. - Просто скучно в доме без индейки...
   Зимлу и самому нелегко, но он бодрится - мужчина все-таки.
   - Беда с этими женщинами... Чуть что - в слезы...
   - Совестно перед соседями... В канун пасхи соберутся у резника и начнут судачить - что-то Малки не видно. Не хватает только попасть на язычок к соседкам... Дожили...
   - Ну, ну, хватит! Не будь дурочкой... Хватит, говорю!
   К нам чужой человек идет...
   Дверь медленно отворяется, и сначала появляется голова индюка, потом голова человека, и в дверь бочком протискивается Гецл.
   2
   Гецл всю свою жизнь жил лотереями.
   То он разыгрывает пятикнижие, то носится с серебряной сахарницей или с двумя медными подсвечниками, которые вот-вот будут разыгрываться, один билет только еще не продан. Перед осенними праздниками он ходит по домам с молитвенниками, а то с полдюжиной латунных чайных ложек. В общем, он всеми средствами старается урвать алтын или пятак, в зависимости от разыгрываемого предмета, но чтобы кто-нибудь выиграл в его лотерее, этого никто не может припомнить.
   Поговаривали, что его лотереи никогда и не разыгрываются, но избавиться от Гецла, не купить у него лотерейный билет не так-то просто: Гецлу некуда спешить. Если вы сразу не раскошелитесь, он простоит и час, и два и прочесть нравоучение не постесняется, а если и это не поможет, обругает, будь вы хоть самый почтенный человек в городе.
   Только раз в год хозяйки охотно покупают у Гецла лотерейные билеты - в канун пасхи.
   Недели за две до пасхи Гецл обычно приобретает огромного индюка теленок, а не индюк, - связывает ему ноги и отправляется по домам собирать под него деньги.
   "Не больше ста билетов продам", - говорит он, но хозяйки прекрасно знают, что билетов будет не менее трехсот.
   Как бы то ни было, ему охотно дают пятаки, потому что индюк непременно будет разыгрываться.
   В прошлом году индюка выиграла Хайтя, в позапрошлом - Этл, а три года тому назад - новоиспеченная богачка Гутка.
   Богачу во всем удача.
   3
   Когда появился Гецл с индюком, Малка вытерла глаза и с надеждой взглянула на мужа: а вдруг счастье само пришло в дом...
   - Что скажете хорошего, реб Гецл? - спрашивает Зимл.
   - Что скажу? Дайте пятак под этого молодца, и дальше пойдем, - хмуро отвечает Гецл, кивнув на индюка.
   - Но вы же не будете его разыгрывать... - говорит Зимл.
   - Как это не буду? - ворчит Гецл. - Что же мне еще с ним делать? Борщ варить?
   - А вашему желудку разве повредит кусок индейки?
   - Не нужна мне индейка, я... хватит с меня мацы и свекольника... Без индейки обойдусь!..
   - Дай же ему пятак, - просит Малка, - как знать...
   - Ну что ж, попробуем, - говорит Зимл решительно, точно рискует по крайней мере сотней. - Сколько же вам дать?
   - Сто тысяч! - язвит Гецл. - Сколько... Пятак.
   - Ну хорошо. Какой номер ты возьмешь, Малка? Четный или нечетный?
   Малка никак не может отважиться - риск-то какой!
   Взять четный - а вдруг нечетный счастливей, выбрать нечетный- вдруг четному суждено выиграть индюка...
   - Не знаю, - колеблется Малка, - не знаю, выбирай сам.
   Однако Зимл боится брать на себя ответственность.
   - Я в такие дела не вмешиваюсь. Поступай как знаешь...
   У Малки опускаются руки. Что делать? Четный - нечетный?
   - Послушай-ка, Зимл, - вдруг находит она выход из положения, - давай возьмем два номера - четный и нечетный!..
   - Придумала!.. Что же, целый гривенник ему отдать? - морщится Зимл. Не такие уж мы богачи...
   - Бери, Зимл, дай тебе бог здоровья, бери два номера. Сердце мне подсказывает, что на этот раз мы выиграем.
   Зимл вынимает большой кожаный кошелек, долго роется в нем, наконец достает маленький серебряный пятак и пять медяков по копейке, протягивает деньги Гецлу и говорит:
   - Гм, выбросили на ветер десять копеек! Ну да ладно, праздник и так обходится дорого, пусть будет еще несколько грошей. До чего может довести женщина... На, спрячь билеты.
   - В добрый час, - тихо произносит Малка.
   С этого дня Малка ни на минуту не забывала об индюке.
   Сердце подсказывало ей, что именно она на этот раз выиграет... А если нет?..
   И все-таки она считала индюка почти своей собственностью.
   Каждый раз, когда она встречала на улице Гецла, зажавшего под мышкой индюка со связанными ножками, она с упреком останавливала лотерейщика:
   - Зачем вы таскаете с собой индюка? Вы же его вконец замучаете!..
   - Какое вам дело, - отрезает Гецл, - он пока еще не ваш!
   - Жалко ведь птицу, - сокрушается Малка. - Не ест, не пьет, связан, стиснут... Вы только поглядите, какой у него вид!..
   - Что же, я обязан чужих индюков кормить?
   - Пожалели бы себя, - пытается уговорить его Малка, другим путем уберечь "своего" индюка, - таскаетесь целый день с такой тяжестью... И как у вас руки не устанут?
   Вы получили бы пятак, если бы индюка и дома оставили...
   - Как же! Можно подумать, что мне легко достался ваш пятак, когда индюк был со мной!..