– Капитан,- заговорила она спокойным голосом,- эта планета, несомненно, заслуживает посещения. Но у нас есть продуманный, тщательно разработанный мар шрут, и мы просто не можем бросаться из угла в угол, следуя случайным идеям,- капитан Гондар хотел что- то возразить, но она подняла руку.- Есть и еще одно веское основание не сбиваться с намеченного курса. Наш ближайший пункт назначения – Жаворонок. Если мы сумеем принести хоть одну радостную искорку за ключенным там беднягам, то все наши усилия и затра ты можно будет считать оправданными. Жаворонок на ходится в Эридане, а это всего лишь небольшое откло нение от курса на систему Кита, так что, как видите сами, об изменении маршрута не может быть и речи.
Капитан Гондар отрешенно и грустно уставился на нее.
– На вашем месте,- без всякой жалости сказала дама Изабель,- я бы обратилась к доктору Шенку за тоником. Мне кажется, вы перетрудились.
Капитан Гондар издал неприятный хриплый звук, вскочил на ноги и вышел из салона.
– Странный человек! – заметила дама Изабель.- Что, интересно, его мучает?
Бернард Бикль улыбнулся.
– По-моему, у капитана Гондара небольшое недо могание в связи с тем, что он никак не может дойти, как сказал бы Карвет, до блаженства на "розовых лепе стках".
Дама Изабель возмущенно покачала головой.
– Какая бесстыжая дрянь! Сначала бедный Род жер, а теперь капитан Гондар! – она решительно взя ла подобранные для нее Биклем заметки по Эридану BG12-IV, известному в народе как Жаворонок.- Одна ко полагаю, нам не стоит вмешиваться в это дело,- она углубилась было в чтение заметок, но почти мо ментально подняла недовольный взгляд.- Бернард… вам не кажется, что вы чересчур строги?
Бикль удивленно нахмурился.
– Вы о чем?
– Вы ни слова не говорите о физических условиях на планете, относительно ее особенностей вы заявляете следующее: "Жаворонок интересен тем, что в последние двести лет является исправительной колонией для наиболее закореневших, неисправимых и жестоких преступников в человеческой Вселенной".
Бикль пожал плечами.
– Ну и что? Жаворонок имеет известную репутацию последней инстанции.
– Я отказываюсь думать об этой планете в таком контексте,- возразила дама Изабель.- Многие из этих "преступников" просто жертвы обстоятельств.
Говоря это, она бросила беглый взгляд на Роджера, только что вошедшего в салон.
– В какой-то мере это можно сказать про каждого из нас,- заметил Бернард Бикль.
– Именно это я и имею ввиду! В каком-то смысле я рассматриваю "Феб" как судьбу… но благотворную судьбу. Если мы сумеем убедить хотя бы дюжину осужденных в том, что они не забыты, не заброшены; если после нашего посещения эта дюжина посмотрит на себя новыми глазами, то визит на Жаворонок уже будет являться большим успехом.
– Вашей сентиментальности можно только позавидовать,- сказал Бернард Бикль и с явным сожалением добавил: – Теоретически у меня, конечно, нет никаких возражений против гуманизма.
– Пожалуйста, не относитесь к моим словам так уж серьезно. Сказать по правде, я сегодня просто не в духе. Проблемы так и валятся на нас, мы не достигли и половины того, на что надеялись, и вообще, вся эта затея начинает казаться довольно пустым мероприятием.
– Выступления на Заде отобрали у нас слишком много сил,- сказал Бернард Бикль,-Но одино-два успешных выступления, несомненно, все исправят и поднимут дух.
– Капитан Гондар ведет себя очень странно,- продолжала жаловаться дама Изабель.- Эта планета в Гидре становится для него какой-то навязчивой идеей.
И мне опять доложили, что команда вновь принялась за этот свой ужасный гам, орудуя жестяными сковородками и консервными банками.
– Да-да, "Таф Лак Джаг оркестр",- покачал головой Бернард Бикль с грустным неодобрением.- Я поговорю с главным стюартом.
– Пожалуйста, Бернард, поставьте все на свои места. Мы не можем позволить, чтобы все страдали из-за нескольких безмозглых шутников… Роджер, полагаю, дела с книгой продвигаются?
Последнее было сказано с большой долей сарказма.
– Я делаю заметки,- мрачно ответил Роджер.- Все-таки это очень грандиозный проект.
– Я должна сообщить тебе, что женщина, которую ты притащил с собой на борт, не перестает создавать трудности. И я считаю, что вся ответственность за этс| лежит на тебе… Что ты сказал?
– Я сказал "фантастика"!
– "Фантастика"? Что здесь фантастического?
– Я просто подумал о твоей благотворительности отношении преступников на Жаворонке.
Дама Изабель открыла было тот, чтобы что-то ска зать, но не нашла подходящих слов. После некоторой паузы она, наконец, произнесла:
– Моя этическая доктрина, Роджер, базируется
на принципах ответственности и самоуважения, но это относится только к тем, кто способен следовать этим принципам. И раз уж мы будем останавливаться на Жаворонке, то я хотела бы сделать еще одно замечание. Несмотря на всю свою "благотворительность", как ты соизволил выразиться, я все же остаюсь реалистом и считаю, что все находящиеся на борту корабля должны быть уверены в полной безопасности. Ни при каких обстоятельствах нам не следует брататься с осужденными, приглашать их на корабль, предлагать им спиртное. Мы не должны выказывать ничего, кроме персональной вежливости и доброжелательности.
– У меня и мыслей других не было,- с достоинством ответил Роджер.
– Власти Жаворонка, вероятно, выдвинут примерно такие же условия,- заметил Бернард Бикль.- Колония не является какой-то там крепостью или подземельем, и осужденные пользуются определенной степенью свободы. А мы не хотим, чтобы они сбежали, воспользовавшись нашим кораблем.
– Совершенно верно,- согласилась дама Изабель.- Но я уверена, что, если мы будем соблюдать элементар ные меры предосторожности, то все будет хорошо.
С орбиты в тридцать тысяч миль Жаворонок казался очень большим. Выйдя на нее, "Феб" запросил разрешение на посадку. Почти сразу же к кораблю причалил патрульный катер, и на борт "Феба" высадились четыре офицера. Внимательно осмотрев корабль, они затем несколько часов беседовали с дамой Изабель и капитаном Гондаром о специфике здешнего мира.
– Вы должны осознать, что Жаворонок не похож на обычную планету,- сказал Старший Инспектор, худой седовласый мужчина с висячими усами и черными сверлящими глазками.- Осужденным предоставлена полная свобода на площади почти в десять квадратных миль, на всей территории Стола.
– Как же вы поддерживаете дисциплину? – спросила дама Изабель.- Мне кажется, что четырнадцать тысяч отчаявшихся мужчин, если захотят, без труда одолеют сравнительно небольшую группу административного персонала.
– На этот счет не беспокойтесь, у нас есть свои методы. И смею вас уверить, они достаточно эффективны. У нас большой набор средств электронного наблюдения, наши маленькие электронные пчелки еще ни разу нас не подводили. Мы больше боимся скуки, чем беспорядков; жизнь на этой планете совершенно бесцветна.
– Думаю, что наш визит значительно поможет вам поднять моральный дух,- сказала дама Изабель.- Осужденные, наверное, изголодались по музыке.
Старший Инспектор усмехнулся:
– Мы не такие уж варвары, как вы себе это пред ставляете; у нас есть несколько собственных неплохих оркестров. В конце концов наше общество собрано из всевозможных слоев населения. Среди осужденных есть и плотники, и сантехники, и фермеры, и музыканты. Наши архитекторы – осужденные, персонал наших больниц укомплектован, это тоже сосланные сюда преступники, наши химики и агрономы – осужденные. Мы образуем самодостаточное общество, криминальную цивилизацию, если хотите. И все равно, мы очень благодарны за каждый глоток свежего воздуха, за любую мелочь, отвлекающую нас от наших забот. Поэтому мы безмерно признательны вам за ваше предложение.
– Не стоит благодарности,- сказала дама Изабель. Мы рады сослужить доброму делу. Ну, а теперь, давай те обсудим программу. Я предлагаю "Турандот", Ка валер роз" и "Так поступают все" – в сущности весе лые и забавные вещицы. "Турандот", конечно, немного мрачновата, но она поставлена у нас в таком экстраваган тном духе, что, скорее всего, этого никто не заметит.
Старший Инспектор заверил ее, что в этом отношении беспокоиться нечего:
– Среди нас живет достаточное количество мрачных и странных личностей, так что вряд ли нас можно будет шокировать театральной экстравагантностью.
– Великолепно. Что же, настало время перейти к тем правилам и запретам, которые нам следует соблюдать,- заметила дама Изабель.
– На самом деле их очень немного. Естественно, никакого оружия, наркотиков или спиртного для осужденных. У входа на ваш корабль будет выставлена охрана, и мы настоятельно просим всех вас возвращаться на борт до темноты. В основном, наши осужденные ведут себя хорошо, но порой среди них встречаются неустойчивые или просто недисциплинированные экземпляры, думаю это понятно. Например, мы крайне не советуем гулять в одиночку симпатичным молодым женщинам: они могут встретить намного большее гостеприимство, чем ожидали.
– Я отдам соответствующие указания,- натянуто сказала дама Изабель,- но не думаю, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы не подумать об очевидном.
– И последнее: мы всегда запрашиваем точную судовую роль, это для того, что если, скажем, вы приземлились, имея на борту сто одного члена экипажа, то и при взлете у вас должен быть ровно сто один член экипажа.
Капитан Гондар составил судовую роль, и офицеры отбыли на свой катер: Сразу же после этого "Феб" сошел с орбиты и направился на посадку.
Жаворонок, имеющий в диаметре всего семь тысяч миль, был пока самой маленькой планетой, посещенной "Фебом". С орбиты, на которой ранее находился корабль, поверхность планеты казалась ровной и однородной, в основном зеленой, с небольшими темными пятнами на полюсах. Но, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, зеленый цвет означал пульсирующую гнилую лужу, в центре которой на вулканическом островке, возвышавшемся примерно на двести футов, в тишине и прохладе расположилась исправительная колония. На самом плато естественная экология была изменена, и теперь там преобладали земные растения.
На первый взгляд, колония казалась небольшой приятной коммуной, но на самом деле принятые за нее здания официального вида – четырехэтажные строения из бетонных блоков с утопленными окнами принадлежали Губернатору и его штату.
Четыре аккуратненьких деревеньки, производственная фабрика, различные представительства, офисы и склады находились в значительном удалении, и все это полностью было укомплектовано осужденными. Заключенные ходили, куда хотели, в их поведении не чувствовалось никакой скрытности, и в то же время их никак нельзя было спутать со свободными людьми. Трудно было сказать конкретно, чем они так отличаются: возможно, какой-то их характерной чертой – смесью Меланхолии, раболепства, затаенной горечи и отсутствия непосредственности, и в каждом отдельном случае черта эта проявлялись по-своему.
Другая, еще более тонкая особенность осужденных могла бы остаться незамеченной, если бы не одинаковая форма, которую они все носили: серые брюки и голубая куртка. Дама Изабель, вышедшая оглядеть толпу, собравшуюся вокруг "Феба", первой высказалась по этому поводу.
– Странно,- сказала она Бернарду Биклю,- я ожи дала увидеть здесь менее привлекательные лица: от талкивающие физиономия дикарей и бандитов, явных идиотов или что-то вроде того. Но ни один из них не будет выделяться в любом светском обществе. Правда, в их внешности заметна некая унификация.
Бернард Бикль полностью согласился с этим тонким наблюдением, но объяснить его никак не смог.
– Возможно, сходство им придает тот факт, что они все одеты в одинаковую форму,- предположил он.
Во время второй беседы со Старшим Инспектором дама Изабель снова подняла этот вопрос:
– Это просто мое воображение или это действитель но так, но мне кажется, что все осужденные похожи друг на друга?
Старший Инспектор, бывший и сам весьма симпатичным мужчиной среднего телосложения, с правильными чертами лица, несколько удивился этому заявлению:
– Вы так считаете?
– Да, хотя, конечно, это сходство довольно относительное. Я внимательно присмотрелась к людям с разным цветом кожи, разного телосложения, и все же что-то…
Она запнулась, подыскивая подходящие слова, чтобы выразить свое полуинтуитивное предположение. Внезапно инспектор щелкнул пальцами.
– Думаю, я могу это объяснить. То, что вы заметили, это скорее негатив, чем позитив, скорее отсутствие, чем наличие, а такое обстоятельство намного труднее поддается определению.
– Возможно, вы правы. Меня озадачило именно то, что я не увидела "преступных типов", хоть я и не согласна с научной ценностью данного термина.
– Так оно и есть. И мы строго следим за этим. Нам не нужны "преступные типы" здесь, на Жаворонке.
– Но как, ради всего святого, вы можете этого избежать? В воспитательной колонии для совершенно неисправимых, я думаю, "криминальные типы" должны преобладать!
– Мы получаем свою долю таких типов,- согласился инспектор,- но они тут долго не задерживаются.
– Вы хотите сказать… они уходят?
– О нет! Ничего подобного. Просто мы придерживаемся мнения, что "преступный тип – преступный акт" это связь, действующая в обоих направлениях: можно сказать, что многие, особенно люди с сильной внушаемостью, совершают преступление из-за символичных черт их физиогномики. Человек с выступающим подбородком, глядя на себя в зеркало, говорит: "Ага, у меня сильный агрессивный подбородок!",- и пытается приложить этот свой вывод к мотивировке своих действий. Человек с маленькими покрасневшими глазками знает о своем "хитром, жуликоватом выражении лица", и в соответствии с этим старается сыграть свою роль. Конечно, действуя таким образом, они сами поддерживают популярное заблуждение, построенное на подобных символах. Здесь, на Жаворонке, мы очень внимательно относимся к этому и, в первую очередь, из-за эгоистических интересов. Когда мы получаем экземпляр с маленькими глазками, выступающим подбородком, отвислыми губами, идиотским или злым лицом, мы сразу же направляем его в нашу "Реконструирующую лабораторию" и изменяем наиболее деморализующие черты лица. Я полагаю, что наши специалисты, а это все те же осужденные, придерживаются определенных стандартов, основанных на оптимальных образцах. Таким образом, вы не встретите здесь не только слабых подбородков, бегающих глаз или похотливых губ, но и слишком прямых носов, слишком благородных лбов, решительных челюстей и великодушных взглядов.
– Действительно так! – воскликнула дама Изабель.- Вы очень точно описали положение вещей. И после этого с этими людьми происходят соответствующие изменения?
– В большинстве случаев – да, но мы вовсе не являемся колонией идеалистических филантропов.
Последнее было сказано с веселой улыбкой на губах.
– На самом деле,- произнесла дама Изабель,- ме ня очень удивляет, как такой маленький администра тивный штат может управлять таким большим количе ством неблагонадежных и отчаявшихся мужчин. Подоб ное поселение должно просто кишить разными бандами и группировками, должно страдать от, я даже не знаю, как правильнее выразиться, от самосуда, что ли. Я уж не говорю о простом неподчинении и бунте.
Инспектор согласился с уместностью такого замечания:
– При отсутствии строгой дисциплины подобные трудности, конечно, могут возникнуть. Однако же мы четко контролируем не только порядок, но и некоторые привилегии, а также у нас в запасе есть несколько хитростей. Одним из наших уникальных институтов является то, что мы здесь называем "наблюдательная милиция", состоящая из ответственных осужденных. Она действует как часть отдела правосудия, который также комплектуется сосланными сюда лицами. Приговор, конечно, утверждается губернатором, но он редко вмешивается в это дело, даже в тех редких случаях, когда выносится приговор на выселение.
– Выселение? – удивилась дама Изабель.- Куда?
– На другую половину планеты, осужденного туда высаживают на парашюте.
– Прямо в джунгли? Но ведь это равносильно смерти.
Инспектор поморщился.
– Мы точно не знаем, что там с ними происходит: никого из выселенных мы больше никогда не видели.
Даму Изабель передернуло, с долей негодования она заметила:
– Полагаю, что даже общество осужденных должно пытаться защитить себя.
– Такое происходит очень редко. На самом деле здесь намного меньше "преступлений", чем в подобных заведениях на Земле.
Дама Изабель удивленно покачала головой.
– Я думала, что люди в таких суровых условиях совершенно безразлично относятся к жизни и смерти.
Инспектор мягко улыбнулся.
– Вовсе нет. Честно говоря, я лично доволен своей жизнью и не хочу ни оказаться в числе выселенных, ни заслужить понижения в статусе.
Дама Изабель удивленно заморгала.
– Вы… вы осужденный? Такого не может быть?
– Почему же нет,- возразил инспектор.- Я убил топором мою бабушку, и так как это было мое второе абсолютно аналогичное преступление…
– Второе? – переспросил зашедший в салон Роджер.- Совершенно аналогичное? Как такое может быть?
– У каждого из нас есть две бабушки,- очень вежливо ответил ему инспектор.- Но все это, так сказать, вода под мостом. Некоторые из нас, правда, совсем немногие, начинают здесь новую жизнь; некоторые, опять-таки немногие, отправляются на выселение. А остальные так и остаются просто осужденными.
– Все это чрезвычайно поучительно,- отметила дама Изабель и, бросив многозначительный взгляд в сторону Роджера, добавила:- Все сказанное является сильным аргументом против безделья и распущенности и ратует за полезную и упорную работу.
На следующий день "Турандот" прошла в переполненном помещении. "Кавалер роз" и "Так поступают все" были открыты с таким же успехом, при этом уныние и апатия, угрожавшие деморализовать всю труппу, бесследно исчезли.
После выступлений Губернатор устроил для всей труппы прием: высказанные им слова благодарности так тронули даму Изабель, что она решила дать еще три спектакля и предложила Губернатору выбрать три его любимые оперы. Объявив себя почитателем Верди, он заказал "Риголетто", "Травиату" и "Трубадура". Дама Изабель засомневалась, не вызовет ли трагедия, пусть даже и не очень-то и реальная, депрессию среди осужденных. Но Губернатор рассеял ее сомнения:
– Ни в коем случае. Они будут очень довольны, что не у них одних случаются неприятности.
Это был крупный сильный мужчина, с грубоватыми манерами, которые, очевидно, скрывали настоящий талант администратора.
Сразу же после обеда, данного Губернатором в честь "Феба", был организован небольшой концерт местного симфонического оркестра, на котором сэр Генри Риксон произнес речь, восхваляющую универсальность музыки. На следующий день труппа сыграла "Риголетто", на другой – "Травиату", а на третий – "Трубадура". На каждом спектакле охранникам приходилось следить за тем, чтобы зал не был чересчур переполнен. Жестко соблюдались и другие меры предосторожности: вход на корабль находился под строгим контролем, и каждый вечер команда вместе с представителями администрации проверяла каждый квадратный дюйм на судне.
После "Трубадура" и музыканты, и певцы были до предела измотаны. Аудитория требовала еще представлений, и дама Изабель, встав перед прожекторами, обратилась к ней с небольшой речью, объясняя необходимость отлета труппы:
– Нам надо посетить еще много других миров, наших выступлений ждет множество разных народов,- говорила она.- Но мы получили истинное удовольствие, играя для вас, и я уверена, что ваши аплодисменты были от всего сердца. Если нам когда-нибудь придется еще раз совершить подобное звездное турне, мы будем твердо знать, что Жаворонок обязательно радостно встретит нас!
После последнего представления охранники тщательнее, чем обычно, обыскали весь корабль. Наутро, перед самым отлетом предстоял еще один, более доскональный досмотр, и только после этого со всеми официальными формальностями будет покончено, и "Феб" сможет продолжить свое путешествие.
Охранники покинули борт корабля и заняли пост у входа, закрытого как снаружи, так и изнутри. Все готовились ко сну, лишь Роджер беспокойно бродил по всему кораблю: от мостика через салон команды, снова к салону, где Медок Росвайн играла в девятку с Логаном де Апплингом; и это говорило о той жуткой растерянности, в которой он находился, хотя он вряд ли осознавал это сам. Наконец он решительно направился к каюте дамы Изабель и постучал в дверь.
– Да? Кто там?
– Это я, Роджер.
Дверь открылась, и из нее выглянула дама Изабель.
– Что случилось? – недовольным голосом спросила она.
– Можно, я зайду на минутку? Мне надо кое-что вам сказать.
– Я очень устала, Роджер. Думаю, твои проблемы вполне могут потерпеть до завтра, а то и дольше.
– А я в этом не уверен. На борту происходит что-то странное.
– Странное? Что ты имеешь в виду?
Роджер оглядел коридор во все стороны. Все двери были закрыты, но он, тем не менее, все равно снизил голос до шепота:
– Вы слышали сегодня оркестр?
– Естественно, слышала,- раздраженно ответила дама Изабель.
– И вы не заметили никакой разницы?
– Никакой.
– А вот я заметил. Это довольно тривиально, но чем больше я об этом думаю, тем более странным мне это кажется.
– Если ты мне, наконец, расскажешь, что тебя тревожит, то, возможно, я смогу рассеять твои сомнения.
– Вы когда-нибудь присматривались к Кальвину Мартине, первому гобоисту? – спросил Роджер.
– Без особого внимания,- ответила дама Изабель, явно недовольная этим разговором.
– За ним всегда весело наблюдать. Он расстегивает свои манжеты, надувает щеки и делает очень смешную физиономию.
– Мистер Мартине – великолепный музыкант,-" сказала дама Изабель.- Гобой, если ты этого не знаешь, очень трудный инструмент.
– Полагаю, что так оно и есть. Но сегодня, могу сказать, я не уверен, человек, игравший на гобое, был вовсе не Кальвином Мартине.
Дама Изабель укоризненно покачала головой.
– Пожалуйста, Роджер, оставь свои глупости, я, действительно, очень устала.
– Но это же очень важно! – воскликнул Роджер.- Если первый гобой не мистер Мартине, то тогда кто же он такой?
– Ты думаешь, сэр Генри не заметил бы такого странного явления?
Роджер упрямо покачал головой.
– Да, он очень похож на мистера Мартине. Но у него не такие большие уши. У мистера Мартине очень примечательные уши…
– Именно на этой чуши и базируется вся твоя тревога? – в голосе дамы Изабель стали проскакивать нотки возмущения.
– О нет. Я внимательно наблюдал за его игрой. Он сидел неподвижно, он не корчил никаких рож, не расстегнул своих манжет. Он сидел как вкопанный вместо того, чтобы качаться из стороны в сторону, как ранее делал это всегда. А потом я заметил его уши.
– Роджер, все это абсолютная ерунда. Я не желаю ничего больше слушать и отправляюсь спать. Утром, если тебя все еще будут беспокоить уши мистера Мартине, поделись своими подозрениями с сэром Генри, возможно, ему удастся тебя успокоить. А сейчас я полагаю, тебе лучше пойти хорошенько отдохнуть, так как завтра утром ровно в девять часов мы улетаем.
Дверь в тетушкину каюту закрылась, Роджер медленно побрел в сторону салона. В салоне он присел за столик и задумался над свой проблемой. Стоит ли ему сейчас идти к сэру Генри? Или на свой страх и риск самому разобраться с поддельным гобоистом? Что за дурацкая ситуация! Роджер недовольно потряс головой, размышляя про себя: "Должен же быть какой-то простой способ разрешить это дело!" Он напряженно думал минут десять, потом тихо стукнул по столу кулаком. У него в голове созрел план.
Утром начались последние приготовления к отлету. Примерно в полдевятого один из охранников неуверенно подошел к даме Изабель.
– Мистер Вуд все еще не вернулся на борт корабля, мадам.
Дама Изабель тупо уставилась на охранника.
– Куда, черт подери, он мог запропаститься? – раздраженно спросила она.
– Он ушел примерно два часа назад, заявив, что вы послали его отнести письмо Губернатору.
– Очень интересно! Я не посылала его ни с каким поручением! Что он еще придумал? Мы вполне можем улететь и без него!
Подошел Бернард Бикль, и дама Изабель поведала ему об эксцентричной выходке Роджера.
– Боюсь, он совсем лишился рассудка,- сказала она.- Вчера вечером он пришел ко мне и лепетал что-то про уши мистера Мартине; а сегодня утром убежал с каким-то воображаемым посланием для Гу бернатора!
Бернард Бикль недоуменно покачал головой:
– Думаю, нам стоит послать за ним охранника. Дама Изабель поджала губы, этот жест свидетель ствовал о ее сильном негодовании.
– Совершенно непростительная безответственность! Я серьезно намерена уехать без него. Он прекрасно знал, что я собираюсь стартовать ровно в девять часов.
– Единственным объяснением этого поступка может быть нашедшее на него временное помутнение,- сказал Бернард Бикль.
– Да,- пробормотала дама Изабель,- полагаю, вы правы,- она повернулась к охраннику.- Надо найти мистера Вуда. Если предположить, что у него действительно помутился разум, то не исключено,
что он побежал в резиденцию Губернатора с воображаемым посланием. Думаю, в первую очередь вам надо поискать его именно там.
Капитан Гондар отрешенно и грустно уставился на нее.
– На вашем месте,- без всякой жалости сказала дама Изабель,- я бы обратилась к доктору Шенку за тоником. Мне кажется, вы перетрудились.
Капитан Гондар издал неприятный хриплый звук, вскочил на ноги и вышел из салона.
– Странный человек! – заметила дама Изабель.- Что, интересно, его мучает?
Бернард Бикль улыбнулся.
– По-моему, у капитана Гондара небольшое недо могание в связи с тем, что он никак не может дойти, как сказал бы Карвет, до блаженства на "розовых лепе стках".
Дама Изабель возмущенно покачала головой.
– Какая бесстыжая дрянь! Сначала бедный Род жер, а теперь капитан Гондар! – она решительно взя ла подобранные для нее Биклем заметки по Эридану BG12-IV, известному в народе как Жаворонок.- Одна ко полагаю, нам не стоит вмешиваться в это дело,- она углубилась было в чтение заметок, но почти мо ментально подняла недовольный взгляд.- Бернард… вам не кажется, что вы чересчур строги?
Бикль удивленно нахмурился.
– Вы о чем?
– Вы ни слова не говорите о физических условиях на планете, относительно ее особенностей вы заявляете следующее: "Жаворонок интересен тем, что в последние двести лет является исправительной колонией для наиболее закореневших, неисправимых и жестоких преступников в человеческой Вселенной".
Бикль пожал плечами.
– Ну и что? Жаворонок имеет известную репутацию последней инстанции.
– Я отказываюсь думать об этой планете в таком контексте,- возразила дама Изабель.- Многие из этих "преступников" просто жертвы обстоятельств.
Говоря это, она бросила беглый взгляд на Роджера, только что вошедшего в салон.
– В какой-то мере это можно сказать про каждого из нас,- заметил Бернард Бикль.
– Именно это я и имею ввиду! В каком-то смысле я рассматриваю "Феб" как судьбу… но благотворную судьбу. Если мы сумеем убедить хотя бы дюжину осужденных в том, что они не забыты, не заброшены; если после нашего посещения эта дюжина посмотрит на себя новыми глазами, то визит на Жаворонок уже будет являться большим успехом.
– Вашей сентиментальности можно только позавидовать,- сказал Бернард Бикль и с явным сожалением добавил: – Теоретически у меня, конечно, нет никаких возражений против гуманизма.
– Пожалуйста, не относитесь к моим словам так уж серьезно. Сказать по правде, я сегодня просто не в духе. Проблемы так и валятся на нас, мы не достигли и половины того, на что надеялись, и вообще, вся эта затея начинает казаться довольно пустым мероприятием.
– Выступления на Заде отобрали у нас слишком много сил,- сказал Бернард Бикль,-Но одино-два успешных выступления, несомненно, все исправят и поднимут дух.
– Капитан Гондар ведет себя очень странно,- продолжала жаловаться дама Изабель.- Эта планета в Гидре становится для него какой-то навязчивой идеей.
И мне опять доложили, что команда вновь принялась за этот свой ужасный гам, орудуя жестяными сковородками и консервными банками.
– Да-да, "Таф Лак Джаг оркестр",- покачал головой Бернард Бикль с грустным неодобрением.- Я поговорю с главным стюартом.
– Пожалуйста, Бернард, поставьте все на свои места. Мы не можем позволить, чтобы все страдали из-за нескольких безмозглых шутников… Роджер, полагаю, дела с книгой продвигаются?
Последнее было сказано с большой долей сарказма.
– Я делаю заметки,- мрачно ответил Роджер.- Все-таки это очень грандиозный проект.
– Я должна сообщить тебе, что женщина, которую ты притащил с собой на борт, не перестает создавать трудности. И я считаю, что вся ответственность за этс| лежит на тебе… Что ты сказал?
– Я сказал "фантастика"!
– "Фантастика"? Что здесь фантастического?
– Я просто подумал о твоей благотворительности отношении преступников на Жаворонке.
Дама Изабель открыла было тот, чтобы что-то ска зать, но не нашла подходящих слов. После некоторой паузы она, наконец, произнесла:
– Моя этическая доктрина, Роджер, базируется
на принципах ответственности и самоуважения, но это относится только к тем, кто способен следовать этим принципам. И раз уж мы будем останавливаться на Жаворонке, то я хотела бы сделать еще одно замечание. Несмотря на всю свою "благотворительность", как ты соизволил выразиться, я все же остаюсь реалистом и считаю, что все находящиеся на борту корабля должны быть уверены в полной безопасности. Ни при каких обстоятельствах нам не следует брататься с осужденными, приглашать их на корабль, предлагать им спиртное. Мы не должны выказывать ничего, кроме персональной вежливости и доброжелательности.
– У меня и мыслей других не было,- с достоинством ответил Роджер.
– Власти Жаворонка, вероятно, выдвинут примерно такие же условия,- заметил Бернард Бикль.- Колония не является какой-то там крепостью или подземельем, и осужденные пользуются определенной степенью свободы. А мы не хотим, чтобы они сбежали, воспользовавшись нашим кораблем.
– Совершенно верно,- согласилась дама Изабель.- Но я уверена, что, если мы будем соблюдать элементар ные меры предосторожности, то все будет хорошо.
***
С орбиты в тридцать тысяч миль Жаворонок казался очень большим. Выйдя на нее, "Феб" запросил разрешение на посадку. Почти сразу же к кораблю причалил патрульный катер, и на борт "Феба" высадились четыре офицера. Внимательно осмотрев корабль, они затем несколько часов беседовали с дамой Изабель и капитаном Гондаром о специфике здешнего мира.
– Вы должны осознать, что Жаворонок не похож на обычную планету,- сказал Старший Инспектор, худой седовласый мужчина с висячими усами и черными сверлящими глазками.- Осужденным предоставлена полная свобода на площади почти в десять квадратных миль, на всей территории Стола.
– Как же вы поддерживаете дисциплину? – спросила дама Изабель.- Мне кажется, что четырнадцать тысяч отчаявшихся мужчин, если захотят, без труда одолеют сравнительно небольшую группу административного персонала.
– На этот счет не беспокойтесь, у нас есть свои методы. И смею вас уверить, они достаточно эффективны. У нас большой набор средств электронного наблюдения, наши маленькие электронные пчелки еще ни разу нас не подводили. Мы больше боимся скуки, чем беспорядков; жизнь на этой планете совершенно бесцветна.
– Думаю, что наш визит значительно поможет вам поднять моральный дух,- сказала дама Изабель.- Осужденные, наверное, изголодались по музыке.
Старший Инспектор усмехнулся:
– Мы не такие уж варвары, как вы себе это пред ставляете; у нас есть несколько собственных неплохих оркестров. В конце концов наше общество собрано из всевозможных слоев населения. Среди осужденных есть и плотники, и сантехники, и фермеры, и музыканты. Наши архитекторы – осужденные, персонал наших больниц укомплектован, это тоже сосланные сюда преступники, наши химики и агрономы – осужденные. Мы образуем самодостаточное общество, криминальную цивилизацию, если хотите. И все равно, мы очень благодарны за каждый глоток свежего воздуха, за любую мелочь, отвлекающую нас от наших забот. Поэтому мы безмерно признательны вам за ваше предложение.
– Не стоит благодарности,- сказала дама Изабель. Мы рады сослужить доброму делу. Ну, а теперь, давай те обсудим программу. Я предлагаю "Турандот", Ка валер роз" и "Так поступают все" – в сущности весе лые и забавные вещицы. "Турандот", конечно, немного мрачновата, но она поставлена у нас в таком экстраваган тном духе, что, скорее всего, этого никто не заметит.
Старший Инспектор заверил ее, что в этом отношении беспокоиться нечего:
– Среди нас живет достаточное количество мрачных и странных личностей, так что вряд ли нас можно будет шокировать театральной экстравагантностью.
– Великолепно. Что же, настало время перейти к тем правилам и запретам, которые нам следует соблюдать,- заметила дама Изабель.
– На самом деле их очень немного. Естественно, никакого оружия, наркотиков или спиртного для осужденных. У входа на ваш корабль будет выставлена охрана, и мы настоятельно просим всех вас возвращаться на борт до темноты. В основном, наши осужденные ведут себя хорошо, но порой среди них встречаются неустойчивые или просто недисциплинированные экземпляры, думаю это понятно. Например, мы крайне не советуем гулять в одиночку симпатичным молодым женщинам: они могут встретить намного большее гостеприимство, чем ожидали.
– Я отдам соответствующие указания,- натянуто сказала дама Изабель,- но не думаю, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы не подумать об очевидном.
– И последнее: мы всегда запрашиваем точную судовую роль, это для того, что если, скажем, вы приземлились, имея на борту сто одного члена экипажа, то и при взлете у вас должен быть ровно сто один член экипажа.
Капитан Гондар составил судовую роль, и офицеры отбыли на свой катер: Сразу же после этого "Феб" сошел с орбиты и направился на посадку.
***
Жаворонок, имеющий в диаметре всего семь тысяч миль, был пока самой маленькой планетой, посещенной "Фебом". С орбиты, на которой ранее находился корабль, поверхность планеты казалась ровной и однородной, в основном зеленой, с небольшими темными пятнами на полюсах. Но, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, зеленый цвет означал пульсирующую гнилую лужу, в центре которой на вулканическом островке, возвышавшемся примерно на двести футов, в тишине и прохладе расположилась исправительная колония. На самом плато естественная экология была изменена, и теперь там преобладали земные растения.
На первый взгляд, колония казалась небольшой приятной коммуной, но на самом деле принятые за нее здания официального вида – четырехэтажные строения из бетонных блоков с утопленными окнами принадлежали Губернатору и его штату.
Четыре аккуратненьких деревеньки, производственная фабрика, различные представительства, офисы и склады находились в значительном удалении, и все это полностью было укомплектовано осужденными. Заключенные ходили, куда хотели, в их поведении не чувствовалось никакой скрытности, и в то же время их никак нельзя было спутать со свободными людьми. Трудно было сказать конкретно, чем они так отличаются: возможно, какой-то их характерной чертой – смесью Меланхолии, раболепства, затаенной горечи и отсутствия непосредственности, и в каждом отдельном случае черта эта проявлялись по-своему.
Другая, еще более тонкая особенность осужденных могла бы остаться незамеченной, если бы не одинаковая форма, которую они все носили: серые брюки и голубая куртка. Дама Изабель, вышедшая оглядеть толпу, собравшуюся вокруг "Феба", первой высказалась по этому поводу.
– Странно,- сказала она Бернарду Биклю,- я ожи дала увидеть здесь менее привлекательные лица: от талкивающие физиономия дикарей и бандитов, явных идиотов или что-то вроде того. Но ни один из них не будет выделяться в любом светском обществе. Правда, в их внешности заметна некая унификация.
Бернард Бикль полностью согласился с этим тонким наблюдением, но объяснить его никак не смог.
– Возможно, сходство им придает тот факт, что они все одеты в одинаковую форму,- предположил он.
Во время второй беседы со Старшим Инспектором дама Изабель снова подняла этот вопрос:
– Это просто мое воображение или это действитель но так, но мне кажется, что все осужденные похожи друг на друга?
Старший Инспектор, бывший и сам весьма симпатичным мужчиной среднего телосложения, с правильными чертами лица, несколько удивился этому заявлению:
– Вы так считаете?
– Да, хотя, конечно, это сходство довольно относительное. Я внимательно присмотрелась к людям с разным цветом кожи, разного телосложения, и все же что-то…
Она запнулась, подыскивая подходящие слова, чтобы выразить свое полуинтуитивное предположение. Внезапно инспектор щелкнул пальцами.
– Думаю, я могу это объяснить. То, что вы заметили, это скорее негатив, чем позитив, скорее отсутствие, чем наличие, а такое обстоятельство намного труднее поддается определению.
– Возможно, вы правы. Меня озадачило именно то, что я не увидела "преступных типов", хоть я и не согласна с научной ценностью данного термина.
– Так оно и есть. И мы строго следим за этим. Нам не нужны "преступные типы" здесь, на Жаворонке.
– Но как, ради всего святого, вы можете этого избежать? В воспитательной колонии для совершенно неисправимых, я думаю, "криминальные типы" должны преобладать!
– Мы получаем свою долю таких типов,- согласился инспектор,- но они тут долго не задерживаются.
– Вы хотите сказать… они уходят?
– О нет! Ничего подобного. Просто мы придерживаемся мнения, что "преступный тип – преступный акт" это связь, действующая в обоих направлениях: можно сказать, что многие, особенно люди с сильной внушаемостью, совершают преступление из-за символичных черт их физиогномики. Человек с выступающим подбородком, глядя на себя в зеркало, говорит: "Ага, у меня сильный агрессивный подбородок!",- и пытается приложить этот свой вывод к мотивировке своих действий. Человек с маленькими покрасневшими глазками знает о своем "хитром, жуликоватом выражении лица", и в соответствии с этим старается сыграть свою роль. Конечно, действуя таким образом, они сами поддерживают популярное заблуждение, построенное на подобных символах. Здесь, на Жаворонке, мы очень внимательно относимся к этому и, в первую очередь, из-за эгоистических интересов. Когда мы получаем экземпляр с маленькими глазками, выступающим подбородком, отвислыми губами, идиотским или злым лицом, мы сразу же направляем его в нашу "Реконструирующую лабораторию" и изменяем наиболее деморализующие черты лица. Я полагаю, что наши специалисты, а это все те же осужденные, придерживаются определенных стандартов, основанных на оптимальных образцах. Таким образом, вы не встретите здесь не только слабых подбородков, бегающих глаз или похотливых губ, но и слишком прямых носов, слишком благородных лбов, решительных челюстей и великодушных взглядов.
– Действительно так! – воскликнула дама Изабель.- Вы очень точно описали положение вещей. И после этого с этими людьми происходят соответствующие изменения?
– В большинстве случаев – да, но мы вовсе не являемся колонией идеалистических филантропов.
Последнее было сказано с веселой улыбкой на губах.
– На самом деле,- произнесла дама Изабель,- ме ня очень удивляет, как такой маленький администра тивный штат может управлять таким большим количе ством неблагонадежных и отчаявшихся мужчин. Подоб ное поселение должно просто кишить разными бандами и группировками, должно страдать от, я даже не знаю, как правильнее выразиться, от самосуда, что ли. Я уж не говорю о простом неподчинении и бунте.
Инспектор согласился с уместностью такого замечания:
– При отсутствии строгой дисциплины подобные трудности, конечно, могут возникнуть. Однако же мы четко контролируем не только порядок, но и некоторые привилегии, а также у нас в запасе есть несколько хитростей. Одним из наших уникальных институтов является то, что мы здесь называем "наблюдательная милиция", состоящая из ответственных осужденных. Она действует как часть отдела правосудия, который также комплектуется сосланными сюда лицами. Приговор, конечно, утверждается губернатором, но он редко вмешивается в это дело, даже в тех редких случаях, когда выносится приговор на выселение.
– Выселение? – удивилась дама Изабель.- Куда?
– На другую половину планеты, осужденного туда высаживают на парашюте.
– Прямо в джунгли? Но ведь это равносильно смерти.
Инспектор поморщился.
– Мы точно не знаем, что там с ними происходит: никого из выселенных мы больше никогда не видели.
Даму Изабель передернуло, с долей негодования она заметила:
– Полагаю, что даже общество осужденных должно пытаться защитить себя.
– Такое происходит очень редко. На самом деле здесь намного меньше "преступлений", чем в подобных заведениях на Земле.
Дама Изабель удивленно покачала головой.
– Я думала, что люди в таких суровых условиях совершенно безразлично относятся к жизни и смерти.
Инспектор мягко улыбнулся.
– Вовсе нет. Честно говоря, я лично доволен своей жизнью и не хочу ни оказаться в числе выселенных, ни заслужить понижения в статусе.
Дама Изабель удивленно заморгала.
– Вы… вы осужденный? Такого не может быть?
– Почему же нет,- возразил инспектор.- Я убил топором мою бабушку, и так как это было мое второе абсолютно аналогичное преступление…
– Второе? – переспросил зашедший в салон Роджер.- Совершенно аналогичное? Как такое может быть?
– У каждого из нас есть две бабушки,- очень вежливо ответил ему инспектор.- Но все это, так сказать, вода под мостом. Некоторые из нас, правда, совсем немногие, начинают здесь новую жизнь; некоторые, опять-таки немногие, отправляются на выселение. А остальные так и остаются просто осужденными.
– Все это чрезвычайно поучительно,- отметила дама Изабель и, бросив многозначительный взгляд в сторону Роджера, добавила:- Все сказанное является сильным аргументом против безделья и распущенности и ратует за полезную и упорную работу.
***
На следующий день "Турандот" прошла в переполненном помещении. "Кавалер роз" и "Так поступают все" были открыты с таким же успехом, при этом уныние и апатия, угрожавшие деморализовать всю труппу, бесследно исчезли.
После выступлений Губернатор устроил для всей труппы прием: высказанные им слова благодарности так тронули даму Изабель, что она решила дать еще три спектакля и предложила Губернатору выбрать три его любимые оперы. Объявив себя почитателем Верди, он заказал "Риголетто", "Травиату" и "Трубадура". Дама Изабель засомневалась, не вызовет ли трагедия, пусть даже и не очень-то и реальная, депрессию среди осужденных. Но Губернатор рассеял ее сомнения:
– Ни в коем случае. Они будут очень довольны, что не у них одних случаются неприятности.
Это был крупный сильный мужчина, с грубоватыми манерами, которые, очевидно, скрывали настоящий талант администратора.
Сразу же после обеда, данного Губернатором в честь "Феба", был организован небольшой концерт местного симфонического оркестра, на котором сэр Генри Риксон произнес речь, восхваляющую универсальность музыки. На следующий день труппа сыграла "Риголетто", на другой – "Травиату", а на третий – "Трубадура". На каждом спектакле охранникам приходилось следить за тем, чтобы зал не был чересчур переполнен. Жестко соблюдались и другие меры предосторожности: вход на корабль находился под строгим контролем, и каждый вечер команда вместе с представителями администрации проверяла каждый квадратный дюйм на судне.
После "Трубадура" и музыканты, и певцы были до предела измотаны. Аудитория требовала еще представлений, и дама Изабель, встав перед прожекторами, обратилась к ней с небольшой речью, объясняя необходимость отлета труппы:
– Нам надо посетить еще много других миров, наших выступлений ждет множество разных народов,- говорила она.- Но мы получили истинное удовольствие, играя для вас, и я уверена, что ваши аплодисменты были от всего сердца. Если нам когда-нибудь придется еще раз совершить подобное звездное турне, мы будем твердо знать, что Жаворонок обязательно радостно встретит нас!
После последнего представления охранники тщательнее, чем обычно, обыскали весь корабль. Наутро, перед самым отлетом предстоял еще один, более доскональный досмотр, и только после этого со всеми официальными формальностями будет покончено, и "Феб" сможет продолжить свое путешествие.
***
Охранники покинули борт корабля и заняли пост у входа, закрытого как снаружи, так и изнутри. Все готовились ко сну, лишь Роджер беспокойно бродил по всему кораблю: от мостика через салон команды, снова к салону, где Медок Росвайн играла в девятку с Логаном де Апплингом; и это говорило о той жуткой растерянности, в которой он находился, хотя он вряд ли осознавал это сам. Наконец он решительно направился к каюте дамы Изабель и постучал в дверь.
– Да? Кто там?
– Это я, Роджер.
Дверь открылась, и из нее выглянула дама Изабель.
– Что случилось? – недовольным голосом спросила она.
– Можно, я зайду на минутку? Мне надо кое-что вам сказать.
– Я очень устала, Роджер. Думаю, твои проблемы вполне могут потерпеть до завтра, а то и дольше.
– А я в этом не уверен. На борту происходит что-то странное.
– Странное? Что ты имеешь в виду?
Роджер оглядел коридор во все стороны. Все двери были закрыты, но он, тем не менее, все равно снизил голос до шепота:
– Вы слышали сегодня оркестр?
– Естественно, слышала,- раздраженно ответила дама Изабель.
– И вы не заметили никакой разницы?
– Никакой.
– А вот я заметил. Это довольно тривиально, но чем больше я об этом думаю, тем более странным мне это кажется.
– Если ты мне, наконец, расскажешь, что тебя тревожит, то, возможно, я смогу рассеять твои сомнения.
– Вы когда-нибудь присматривались к Кальвину Мартине, первому гобоисту? – спросил Роджер.
– Без особого внимания,- ответила дама Изабель, явно недовольная этим разговором.
– За ним всегда весело наблюдать. Он расстегивает свои манжеты, надувает щеки и делает очень смешную физиономию.
– Мистер Мартине – великолепный музыкант,-" сказала дама Изабель.- Гобой, если ты этого не знаешь, очень трудный инструмент.
– Полагаю, что так оно и есть. Но сегодня, могу сказать, я не уверен, человек, игравший на гобое, был вовсе не Кальвином Мартине.
Дама Изабель укоризненно покачала головой.
– Пожалуйста, Роджер, оставь свои глупости, я, действительно, очень устала.
– Но это же очень важно! – воскликнул Роджер.- Если первый гобой не мистер Мартине, то тогда кто же он такой?
– Ты думаешь, сэр Генри не заметил бы такого странного явления?
Роджер упрямо покачал головой.
– Да, он очень похож на мистера Мартине. Но у него не такие большие уши. У мистера Мартине очень примечательные уши…
– Именно на этой чуши и базируется вся твоя тревога? – в голосе дамы Изабель стали проскакивать нотки возмущения.
– О нет. Я внимательно наблюдал за его игрой. Он сидел неподвижно, он не корчил никаких рож, не расстегнул своих манжет. Он сидел как вкопанный вместо того, чтобы качаться из стороны в сторону, как ранее делал это всегда. А потом я заметил его уши.
– Роджер, все это абсолютная ерунда. Я не желаю ничего больше слушать и отправляюсь спать. Утром, если тебя все еще будут беспокоить уши мистера Мартине, поделись своими подозрениями с сэром Генри, возможно, ему удастся тебя успокоить. А сейчас я полагаю, тебе лучше пойти хорошенько отдохнуть, так как завтра утром ровно в девять часов мы улетаем.
Дверь в тетушкину каюту закрылась, Роджер медленно побрел в сторону салона. В салоне он присел за столик и задумался над свой проблемой. Стоит ли ему сейчас идти к сэру Генри? Или на свой страх и риск самому разобраться с поддельным гобоистом? Что за дурацкая ситуация! Роджер недовольно потряс головой, размышляя про себя: "Должен же быть какой-то простой способ разрешить это дело!" Он напряженно думал минут десять, потом тихо стукнул по столу кулаком. У него в голове созрел план.
Утром начались последние приготовления к отлету. Примерно в полдевятого один из охранников неуверенно подошел к даме Изабель.
– Мистер Вуд все еще не вернулся на борт корабля, мадам.
Дама Изабель тупо уставилась на охранника.
– Куда, черт подери, он мог запропаститься? – раздраженно спросила она.
– Он ушел примерно два часа назад, заявив, что вы послали его отнести письмо Губернатору.
– Очень интересно! Я не посылала его ни с каким поручением! Что он еще придумал? Мы вполне можем улететь и без него!
Подошел Бернард Бикль, и дама Изабель поведала ему об эксцентричной выходке Роджера.
– Боюсь, он совсем лишился рассудка,- сказала она.- Вчера вечером он пришел ко мне и лепетал что-то про уши мистера Мартине; а сегодня утром убежал с каким-то воображаемым посланием для Гу бернатора!
Бернард Бикль недоуменно покачал головой:
– Думаю, нам стоит послать за ним охранника. Дама Изабель поджала губы, этот жест свидетель ствовал о ее сильном негодовании.
– Совершенно непростительная безответственность! Я серьезно намерена уехать без него. Он прекрасно знал, что я собираюсь стартовать ровно в девять часов.
– Единственным объяснением этого поступка может быть нашедшее на него временное помутнение,- сказал Бернард Бикль.
– Да,- пробормотала дама Изабель,- полагаю, вы правы,- она повернулась к охраннику.- Надо найти мистера Вуда. Если предположить, что у него действительно помутился разум, то не исключено,
что он побежал в резиденцию Губернатора с воображаемым посланием. Думаю, в первую очередь вам надо поискать его именно там.