Вересов Дмитрий. Крик ворона (Черный ворон - 3)

Вересов Дмитрий
Крик ворона (Черный ворон - 3)

   Дмитрий Вересов
   Крик ворона
   Роман-трилогия "Черный ворон"
   Книга третья
   У некоторых драконов крыльев нет вовсе, и они летают просто так.
   Хорхе Луис Борхес
   От автора
   Не случайно последней цитатой в "Крике ворона" - заключительной части трилогии про Татьян - является строка из "Ворона" Эдгара По. Мрачноватый американский романтик знал, про что пишет. Однако сила, олицетворяемая вороном, не только карает, но и вознаграждает - но только тех, кто способен воспринять и осмыслить ее предначертания и соответствующим образом построить свою жизнь. К таким редким представителям человечества относятся обе Татьяны.
   27 июня 1995
   Она откинулась на стуле и подняла на свет прозрачный пластиковый стаканчик. Шампанское окрасилось в неяркую бледную синеву - сейчас единственная лампочка, забранная в толстый колпак из небьющегося стекла, работала в ночном режиме - скажите, какой интим.... "Хейдсик... Неплохая марка... В последний раз они с мужем отведали "Хейдсик в "Серебряной Башне"... Или на приеме у китайцев? Сейчас и не припомнишь... У них в доме предпочитали старомодную вдовушку "Клико Понсардэн: один старинный приятель Андрика входил в совет директоров компании и ящиками доставлял искристый напиток своему "дорогому шер ами и его очаровательной подруге"... Для непосвященных она так и оставалась подругой. Брак Короля со второй за всю историю Ордена женщиной-Магом и не мог не быть тайным. Это явление скорее тектонического порядка...
   Она не спеша сделала три глотка и поставила стаканчик на откидной белый столик с пластмассовой крышкой. Не считая початой бутылки, на столике находились пачка сигариллок, зажигалка да легкая пепельница из белой пластмассы. Ах это царство уединенного досуга, пластиков и белизны! Белые стены, белый потолок, белая кровать, приваренная к белому полу, белый экранчик перед закуточком с "удобствами (сами "удобствам, правда, голубые). Даже тарелки, ножи-пилочки, вилки с закругленными кончиками, ложечки - все это, как и полагается, она поставила на полку под окошечком в двери - обязательно белые и обязательно пластиковые... Только вот с бутылочкой промашка вышла... Она усмехнулась, представив себе коллекционное шампанское в пластиковых бутылках. Или в бумажных пакетиках, как молоко. Специальный разлив для особой категории клиентов... Она взяла недопитый стаканчик. Из коридора донесся звук шагов, и почти одновременно лампочка на потолке ослепительно засияла, облив небольшое помещение ярким, беспощадным светом. Звякнули ключи. Начинается...
   Глава первая ПОДАРКИ СУДЬБЫ (27 июня 1995)
   Новехонький серебристо-серый понтиак несся по Приморскому шоссе по направлению к городу. За рулем сидел неприметный молодой человек в черной кожаной кепке, рядом с ним, поигрывая мощными челюстями, развалился гигант в камуфлированной безрукавке. Заднее сиденье занимал полный лысоватый господин в черном смокинге с атласными манжетами и лацканами. Он задумчиво смотрел в окошко и негромко напевал:
   - Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой... Витюня, нащелкай мне Феопентова. Рабочий... То мне скучно, то мне грустно...
   - Есть, Леонид Ефимович. Сам, - отозвался через минуту гигант Витюня, передавая трубку радиотелефона господину в смокинге. Тот хмыкнул, поднес трубку к уху.
   - Левенька-здоровенько! - весело сказал он. - Ага, он самый. Богатый будешь... Ну да, конечно же, дела, дела... Покой нам только снится. Как оно, твое ничего?.. И слава Богу! Да, тоже вот живем помаленьку, хлеб жуем... Бывает и с икоркой, конечно. Слушай, а у меня к тебе просьбочка одна. Очень обяжешь... Нет, с этим пока напряженки не наблюдается, у меня вопрос другого рода. Не в службу, а в дружбу, разузнай-ка мне поподробнее, что за компания у вас там в девятьсот первом обретается, ну и по соседству, если одной шайкой... Особенно интересно, если есть среди них такой доктор Розен С супружницей... Фирма Информед". Не слыхал? Я тоже--- Через сколько перезвонить?.. А побыстрее нельзя?.. Ну, спасибо, за мной не заржавеет, ты же знаешь. Жду.
   (1982)
   Марина Валерьяновна Мурина принадлежала к презренному меньшинству, изгоям и отщепенцам. В то время, как весь советский народ... Народ, люто ненавидя синюшные, тяжкие, похмельные понедельники, напротив, чрезвычайно положительно относится к пятницам, рабочим лишь постольку-поскольку и вливающим в душу трепетную благодать предвкушения двух дней законного оттяга. И поскольку ожидание счастья сплошь и рядом оказывается весомее собственно переживания этого самого счастья, не будет преувеличением сказать, что пятница стала любимым днем для всей страны. Марина же Валерьяновна к понедельникам относилась индифферентно (три урока в училище плюс часовая частная халтурка там же), не любила вторников (занятия и утром, и в вечерней группе), пятниц же терпеть не могла и боялась их до умопомрачения. Директриса уже который год ставила Марине Валерьяновне на пятницу три вечерних урока. Конечно, из-за глубокой личной неприязни, так и сквозившей в отстраненно-деловом тоне, который держали с Муриной и администрация, и коллеги, мымры бездуховные. Ясное дело, они у директрисы все в любимицах, свои в доску, чай, из одного бачка мусорного вылупились. И, естественно, ни одна из этих шкур не имеет такого гадского расписания, как она.
   - Но, Марина Валерьяновна, дорогая, у Семеновой два маленьких ребенка, Лихоманкина у нас на полставки, Куцева в декрете, а часы закрыть надо... бубнила в ответ на ее справедливые протесты секретарша Эльвира, отводя глазки, заплывшие от хитрости и тайных запоев.
   И бесполезно доказывать этой метелке, что такое расписание обрекает Марину Валерьяновну на ночной пятнадцатиминутный марш по жуткому пустырю, где каждые сутки кого-нибудь грабят, избивают, насилуют и недели не проходит без свежего трупа...
   До восьмидесятого года Мурина жила в одной комнате с бывшим мужем в гнусной коммуналке на Маяковского. Комната запущенная сверх меры, разделенная перегородкой - чтобы поменьше видеть мерзкую смазливую харю экс-супружника. Соседи сплошь твари, суки, быдло... Марина Валерьяновна вздохнула было с облегчением, когда их трехэтажный флигелек дал неизлечимую трещину прямо по комнате соседей Фуфлачевых - жаль, никого не убило, когда обрушился потолок! и пошел под экстренное расселение. Но мерзавцы, окопавшиеся в жилкомиссии, приличную площадь придержали для ворья, у которого всегда есть деньги на взятку, а Муриной выдали смотровой на комнатушку в трехкомнатной квартире на восточной окраине Купчино. В ответ на законные упреки исполкомовская сволочь нагло заявила:
   - С площадью в городе напряженка. Вы бы, гражданочка, радовались, что на гражданина Жолнеровича отдельный ордерок выбить удалось.
   Докторишка усатый, муженек ее ненаглядный, получал сходную комнатушку где-то у черта на Пороховых.
   Новые соседи оказались, естественно, не лучше прежних, разве что числом поменее. Парикмахерша Зойка - сплетница, развратница и алкоголичка. Тупая бабка с дебильной внучкой, не сливающей за собой в сортире. В город выбираться переполненным автобусом, за сорок мучительных минут доползавшим до "Электросилы", - либо через тот самый пустырь на электричку до Московского. Днем еще ничего, а вот с наступлением темноты...
   Пожив с недельку на новом месте, Марина Валерьяновна купила в канцелярском шило и с тех пор носила в портфеле. Часто укалывалась до крови, рвала книги, бумаги, но выбросить не решалась.
   Как ни странно, оружием самообороны не пришлось воспользоваться ни разу. Ни грабители, ни насильники не проявляли к ней ни малейшего интереса. Даже несколько обидно.
   Природа жестоко насмеялась над Мариной Валерьяновной, вложив трепетную, ранимую и возвышенную душу в несуразное тело, словно составленное из частей, предназначавшихся разным людям. Круглое как блин курносое лицо с узенькими глазами и широкими, густыми бровями. Короткая бычья шея, мясистые плечи и руки. Квадратный рубленый торс без намека на талию. И длинные, стройные, изящные ноги, при такой фигуре вызывающие ассоциации не с красавицей-балериной, а с паучихой. "Ну и пусть, - говорила себе Марина Валерьяновна, наспех подкрашиваясь перед зеркалом. - Внешность не должна отвлекать от насыщенной духовной жизни".
   И вынуждала себя читать модные книги, бегать на модные выставки и кинофильмы. Мучилась, маялась тоскою, зевала, ничего не понимая, зато потом могла, закатив глаза, со страстью рассуждать о высоком. Как правило, сама с собой - слушатели находились редко. "Дождетесь вы у меня! - нередко шептала она, засылая или глядя в зеркало. - Вы у меня еще все попляшете, все!"
   И с закрытыми глазами представляла себе, как подъезжает на "Волге" последней модели к неказистому зданию училища и в сопровождении нового мужа, шикарного как Бельмондо, под взглядами умирающих от зависти училок направляется к директрисе, обливая ту презрением и заодно поражая по самое некуда моднейшим ансамблем "от кутюр" и небрежно позвякивающим на запястье браслетом с бриллиантами чистой воды, забирает трудовую . книжку. А вечером принимает в своих роскошных апартаментах разных знаменитостей, и они, такие лощеные и беспредельно высокомерные с другими, жадно и подобострастно ловят каждое слово, каждый жест хозяйки. С этими она держится снисходительно-любезно, ни жестом, ни словом не выказывая ненависти и презрения... Это сейчас, когда она никто, они ее в упор не видят. Да что они - всякая тварь последняя, вроде тех же училищных" или соседок, и те за человека ее не считают. Ну ничего, все еще переменится, будет и на нашей улице праздник, еще на коленях ползать будут. Все ползать будут...
   Марина Валерьяновна спустилась с тускло освещенной платформы и, ориентируясь на огни далеких кварталов, отправилась в путь между сухими прутьями прошлогодней травы, пластами жирной грязи, кучами мусора, вылезшими из-под стаявшего снега. Хорошо еще, что на самой дорожке сухо - апрель выдался теплым, погожим. Пересекла полосу отчуждения и вышла на пустырь, по которому проходила незримая граница между Невским и Фрунзенским районами. Разделительная полоса пролегала по площадке между пивными ларьками. У ларьков с утра до вечера толклись ханыги из обоих районов, что, конечно, не способствовало улучшению криминогенной обстановки на пустыре. Но в этот поздний час ларьки, естественно, не работали, а лишь отбрасывали зловещие тени вдоль ярко освещенного пятачка основательно утоптанной и заплеванной площадки. И, конечно же, никакой милиции! Днем-то они паслись здесь регулярно, выцепляя из пьяной толпы кого-нибудь поприличнее: не тащить же в вытрезвитель местную рвань, с которой не то что штраф, а и пятнадцатисуточного бесплатного труда не поимеешь - себе дороже выйдет.
   Миновав пространство между ларьками, Марина Мурина вышла непосредственно на пустырь, темный и страшный. Сердце гулко застучало, отдаваясь в висках, рука судорожно сжала портфель. Наступив на камень, подвернула ногу на высоком каблуке. Дурной знак! Выбранив себя, что не надела, как накануне собиралась, практичные китайские кеды, Марина решила снять туфли, но передумала, пожалев колготки.
   Дорожка шла по пустынному и ровному ландшафту с бугорками стихийных микросвалок, потом нырнула вниз. До шоссе оставалось метров сто, но эти метры тянулись по зарослям осокоря, золотарника и каких-то безымянных кустов, поднимавшихся выше человеческого роста. Именно здесь чаще всего...
   - Тс-с! - произнес выросший из ниоткуда громадный черный силуэт. - Вякнешь - прирежу!
   Марина замерла. Сил осталось лишь на то, чтобы затравленно обернуться. Сзади появился второй. Подошел вплотную, рванул из рук портфель.
   - Пальтишко сымай! - сипло скомандовал он. Но Марину парализовало. От ужаса она не могла и шевельнуться. Откуда-то вынырнул третий, пыхтя, дыша перегаром, стал срывать пальто. Брызнули в темноту пуговицы. Матернувшись дружно и коротко, как по команде, двое вытряхнули Марину из пальто, уронив ее на четвереньки, а первый, громадный, подошел к ней, поднял за подбородок белое застывшее лицо и резко, неожиданно оттолкнул. Марина отлетела в кусты. И тут же громадный навалился на нее, больно ударив головой, царапнул щеку щетиной, задрал юбку. В ноздри ударил запах гнилой помойки. Марина закатила глаза. Мир поплыл. Как сквозь толстый слой ваты она услышала надсадный кряк прямо в ухо, почувствовала, как резко полегчало телу, как по груди проехала чужая рука и исчезла. Вскрик, хлесткие звуки ударов, топот...
   - Эй, живая? - Из тумана совсем рядом выплыло лицо. Во внезапно пролившемся свете луны проступили четкие, яркие губы, большие глаза. Мелькнув, лицо отдалилось, но на безвольные Маринины руки легли другие руки - теплые, крепкие. - Вставай-ка, подруга. Ну, раз-два...
   Плавно и сильно руки дернули вверх, Марина почувствовала, как ее ноги уперлись во что-то незыблемое, - и в то же мгновение оказалась на ногах. Она стояла на дорожке и ошалело глядела на рослую деваху в кожаной куртке и белой спортивной шапочке. Та протягивала пальто, но увидев, что Марина не шевелится, обошла вокруг и накинула пальто ей на плечи.
   - Прикройся. Портфельчик вот бери. Идти можешь?
   Марина одной рукой вцепилась в портфель, а другой - в рукав кожаной куртки.
   - Я ря... я ря... Улица Белы Ку... - пролепетала она.
   - Э, да ты, мать, в шоке, - сказала деваха, поглядев Марине в глаза. Ну-ка взялись!
   Она водрузила Маринину руку себе на плечо, забрала у нее портфель, а свободной рукой обхватила Марину за талию.
   - Пойдем, моя хорошая. Не торопись. Шажок, еще шажок...
   Резкая водка обожгла горло, пищевод. Навернувшиеся слезы смыли пелену с глаз. Марина моргнула и подняла голову.
   - На, запей.
   Марина, стуча зубами, жадно заглотила зеленый холодный лимонад.
   Она сидела на табуретке в маленькой, опрятной кухоньке, в чужом красном халате поверх застиранного бельишка. Напротив нее сидела ее спасительница молодая девчонка, лет от силы двадцати трех, кареглазая, загорелая, с правильным,, красивым и волевым лицом и короткой белокурой стрижкой.
   - Я... я просто не знаю, как вас благодарить... - начала Марина и остановилась.
   - А не знаешь, так и не благодари, - дружелюбно проговорила блондинка. Голос у нее был низкий, бархатный, с хрипотцой. - Лучше вон Боженьке спасибо скажи, что я рядом случилась. Иду, понимаешь, домой, а тут прямо на дороге стриптиз бесплатный.
   Марина вздрогнула, как будто вновь переживая этот "стриптиз".
   - Но... но как же вы?.. Их же трое мужиков.
   - Мужиков? - Блондинка усмехнулась. - Разве это мужики? Пьянь, козлы помоечные. Враз шуганулись, что твои зайцы. Даже жалко, что не успела с ними политико-воспитательную работу провести... Да ладно, проехали. Ты поди голодная?
   Блондинка поднялась, и Марина невольно засмотрелась на ее высокую, ладную и гибкую фигуру.
   - Нет, спасибо, что вы. Я и так вам стольким обязана. Да и домой пора.
   Блондинка обернулась и выразительно посмотрела на Марину.
   - Про домой, подруга, до завтра заткнись. Пальтишко твое я почистила, а вот юбку и жакетик замочить пришлось. Потом простирну и подштопаю - эти бакланы тебе их подрали маленько. И самой тебе сполоснуться надо, я считаю. Изгваздали они тебя капитально. Хорошо еще болта поганого вставить не успели.
   Блондинка хохотнула и подмигнула Марине. Та опустила глаза в стакан, чувствуя, как краснеют скулы.
   - Ну все, хорош менжеваться. В ванну шагом марш! - скомандовала хозяйка. Полотенце я тебе там вывесила, найдешь. А я пока насчет хавки пошустрю.
   Через десять минут намытая, распаренная Марина со смаком уплетала яичницу с беконом, а блондинка ловко метала на стол все новые закуски - копченую колбасу, селедочку, салат с грибами, - разлила по стаканам водку. Потом уселась, чокнулась с Мариной, в один выхлеб лихо ополовинила стакан, зажевала подцепленной на вилку капустой. Марина невольно повторила ее движение, закашлялась, запыхтела и потянулась за лимонадом.
   - Бывает, - снисходительно заметила блондинка. - Тебя как звать-то?
   - Марина. Марина Валерьяновна. А вас?
   - Меня? - Блондинка расправила плечи. - Ладой кличут. Лада Чарусова. Вот, считай, и познакомились. Держи краба, Марина Валерьяновна!
   Она протянула через стол крепкую ладошку. Марина с чувством вцепилась в протянутую руку и тут же, невольно поморщившись, выпустила - рукопожатие у Лады оказалось стальным.
   После второй Марине стало тепло, спокойно. Глядя на Ладу, она тоже положила себе на тарелку селедки, колбасы, с удовольствием поела и потом вновь посмотрела на хозяйку. Та, привалившись спиной к стене, курила, пуская в потолок аккуратные струйки дыма. Даже это нехитрое действие получалось у нее как-то грациозно, складно. Ладно.
   "Как ей идет это имя! - думала Марина. - Бесстрашная, сильная, гибкая... Интересно, кто она? Речь и повадка грубоватая, мужская, но при этом изысканная, яркая внешность... Обстановка скромная, но экспортная водка на столе, дефициты, сигареты буржуйские..."
   - Лада, я прямо не знаю, что бы я без вас...
   - Завязывай, а? - расслабленно протянула Лада. - И с благодарностями своими, и с "вы" этим дурацким. Курить будешь?
   - Я... Я вообще-то в учебном заведении работаю. Историю преподаю, - вдруг ляпнула Марина и выжидательно посмотрела на Ладу. .
   Та сладко потянулась, обозначив под ковбойкой высокую, тугую грудь.
   - Значит, почти коллеги, - лениво заметила она. - Я тоже в учебном заведении. Инструктором в спортшколе.
   - По... по самбо? - замирая от любопытства, спросила Марина.
   - Не-а. Альпинизм и горный туризм...Ну что, если еще кирнуть не тянет, может, по чаю и на боковую?
   Марина ответить не успела - позвонили в дверь. Лада чертыхнулась, рывком поднялась с табуретки и вышла в прихожую.
   - Здоров, товарищ прапорщик! - рявкнул в прихожей густой мужской баритон. - Гостей принимаешь?
   - А еще громче орать не слабо? Серега, ты б хоть предупредил, блин!
   - А че, не вовремя? Я-то думал - пятница, посидим вдвоем...
   - Втроем... Да ты морду Куриной попой не скручивай. Марина у меня.
   - Что еще за Марина такая? - Вопрос прозвучал не без интереса.
   - Пойдем познакомлю. Сапоги только разуй...
   ...Некоторые из этих песен Марина припоминала - в студенческие времена их пели у костра на картошке, на тех немногочисленных вечеринках, куда ее приглашали. Кое-что слышала потом на стареньком магнитофоне, который в качестве приданого притащил из родительского дома ее бывший Жолнерович. Другие песни были ей незнакомы - тревожные, с надрывным подтекстом, с не вполне понятными реалиями, географическими и военными. Горы, песок, кровь... Захмелевшая и завороженная, Марина слушала с каким-то неясным томлением, в глазах ее появился блеск.
   Играл Серега Павлов бесхитростно, на трех аккордах, и не всегда попадал голосом в мелодию, но это не имело ровным счетом никакого значения. И дело было не только в опьянении, хотя Ладина бутылка давно уже опустела, да и в принесенной Серегой литровке оставалась едва ли половина. Было в этом не по годам взрослом мужике что-то необъяснимо притягательное и одновременно пугающее. Этот теплый, подсасывающий страшок вселяло в Марину не грубоватое открытое лицо с удлиненным подбородком, увенчанное жесткой щеткой африканских кудряшек, которые так хотелось погладить, а взгляд, иногда проступающий на этом лице, - какой-то колючий, безжалостный, волчий...
   Лада тихо подпевала, но больше молчала, курила одну за другой, отвернув лицо к окну.
   - В бой идут сегодня дембеля... - допел Серега, как-то странно всхрапнул и, решительно отставив гитару к стене, налил себе полстакана.
   - Я сейчас, - чужим голосом произнесла Лада и вышла.
   - Что это она? - недоуменно спросила Марина.
   - Так, - коротко бросил Серега и замолчал.
   Преодолевая робость, Марина задала давно одолевавший ее вопрос:
   - А почему ты, когда вошел, ее "товарищ прапорщик" назвал?
   - Она и есть прапорщик, - тихо ответил Серега. - Контрактница.
   - А мне сказала, что тренером в спортшколе работает.
   - Верно. Скоро год.
   - А раньше?
   - А раньше Афган, - помолчав, сказал Серега. - Команда "пятьсот". Слыхала про такую?
   - Нет.
   - И правильно. Про нас особенно не распространяются... А, хрен с ним, я-то подписки не давал... В общем, есть такие команды при разведотделах. "Пятьсот" называются, потому что пятьсот километров за линией фронта. Ну, это условно. В общем, в глубоких тылах противника.
   - Что, и она?..
   - Да. Меня-то к "горным тиграм" уже годком прикомандировали, сержантом. Ладка тогда уже не первый год там работала, я так понимаю, еще до Афгана. Никарагуа, Ангола. Где полыхнет - там и "тигры". Ну, скажу тебе, асы! Любого бугая голыми руками...
   - Неужели и Лада?..
   - А то? Думаешь, ее по горячим точкам загорать возили под пальмами? Ты вон удивлялась, как это она одна против троих сегодня поперла, а меня больше удивляет, что эти твари вообще живые ушли. Видела бы ты, что от того кишлака осталось, где Славку положили.
   - Славку?
   - Мужа. Майора Чарусова. Глупо - как все на войне. Шли на двух бэтээрах через поселение, якобы мирное. Так по первой машине из окошка фаустпатроном самодельным жахнули. В секунду полыхнуло. А Ладка все это из второй видела. Тут же трех уцелевших ореликов подняла - и показали класс... Была деревня - и нет ее. Командование, ети его, долго потом репу чесало - то ли к награде представлять, то ли под трибунал пускать. Сошлись на среднем, комиссовали на хер, от греха... А у бабы просто крыша съехала, еще бы, когда любимого на твоих глазах... Знаешь, а давай посмотрим...
   Серега взял Марину за руку, стянул с табуретки, повел в комнату. Лада лежала на диване, заложив руки за голову и устремив взгляд в потолок.
   - Лад, - с неожиданной робостью проговорил Серега. - Можно мы с Маришей альбом посмотрим? Ну, тот, где Славка?..
   - Смотрите, коль охота, - безучастно отозвалась Лада. - А я пойду еще вмажу. Захотите - присоединяйтесь.
   Она пружинисто поднялась и в дверях бросила через плечо:
   - Хули ты, сержант, языком метешь, что помелом.
   Серега вздрогнул, и это не укрылось от внимания Марины.
   - И что я там забыла, у дяди твоего? - с усмешкой спросила Лада.
   Они сидели на той же чистенькой кухне спустя ровно неделю после столь бурного знакомства и пили кофе.
   - Ой, давай сходим, а? Тебе интересно будет, уверяю. Ты такого еще не видела.
   - Знаешь, Маринка, мало найдется такого, чего бы я не видела. - Лада вздохнула.
   Марина набрала в легкие воздуха, намереваясь, видимо, сказать что-то для себя важное, но так и не решилась, повторила:
   - Такого точно не видела. Считай, что со мной в музей сходила. Или в кино... Лада прищурилась.
   - Что-то ты больно активно просишь. Колись давай.
   - Я... ну, в общем, дядя - Человек пожилой, нездоровый. Мне там очень тяжело... Не знаю, как объяснить. Увидишь - сама все поймешь. А я обязана заходить туда каждый день...
   - Что значит "обязана"?
   Марина замялась, невпопад отхлебнула кофе, закашлялась. Лада выжидательно смотрела на нее.
   - Да я... Кроме меня родственников нет. Нужно приходить, уколы делать, готовить, убирать... А по субботам еще и стол готовить, гостей обслуживать. Это у него журфикс называется. Коллекционеры приходят, продавцы, покупатели.
   - Ну и пусть себе приходят. Ты-то при чем?
   - Понимаешь, он... ну, со странностями, что ли. Еще когда тетя была жива... А теперь совсем того... Везде грабители мерещатся, убийцы. Даже врач из поликлиники, техники жэковские - только в моем присутствии. Приходится подгадывать, с работы отпрашиваться. А уж на журфиксы... Есть такой Панов, профессор искусствоведения, и еще Секретаренко, он произведениями искусства торгует. Дядя обоих знает лет тридцать. Так вот, они к нему людей приводят, больше он никому не доверяет... Только он и им не доверяет, поэтому эти журфиксы без меня не проводят. Я когда зимой в гриппе валялась, так дядя меня по телефону чуть не съел.
   - М-да, светлая личность... Послала бы его на хер, и всех делов.
   - Дядя все-таки...
   - Ага. Единственный, старый, больной и богатый. - Поймав на себе косой, настороженный взгляд Марины, добавила: - Да не тушуйся, подруга, дело-то житейское. "Мой дядя самых честных правил" и далее по тексту. - Настороженный взгляд Марины сменился удивленным. Лада хмыкнула. - Я ведь два курса Воронежского университета закончила, пока романтика в жопе не заиграла... Еще бы прописал тебя дядюшка любезный, прежде чем ласты склеить, так цены бы старому не было.
   - Ты что, он скорее удавится! - с неожиданной силой отрезала Марина.
   - Угу. Я так понимаю, что тебе исключительно для моральной поддержки понадобилась?
   Марина опустила глаза, изучая узор кофейных опивок в пустой чащке.
   - Ну ладно, выручу. Все равно на завтра дел никаких.
   Остановились перед массивной дверью. Под дубовой фанеровкой безошибочно угадывалось железо. Марина позвонила дважды, выдержала паузу, потом нажала кнопку еще три раза. За дверью трижды прокуковала кукушка.
   - Кукушечка, кукушечка, скажи, сколько мне жить осталось, - вполголоса произнесла Лада.
   Ждать пришлось довольно долго. Потом послышались шаркающие, какие-то неравномерные шаги, лязг задвижки, сиплое дыхание. В глазке, расположенном в центре двери, мелькнул и исчез свет.
   - Кто? - спросил надтреснутый, еле слышный голос. Зачем тогда в глазок смотрел, спрашивается?
   - Это я, дядя Родя, Марина.
   - Одна?
   И опять-таки, неужели не увидел, что не одна?
   - С Ладой. С той самой. Я же предупреждала. И опять мелькнул свет в глазке. Дядя Родя определенно разглядывал, что это за Лада такая и соответствует ли она описанию, данному Мариной по телефону.