Квота вдруг повернулся к Каписте и громко, голосом обвинителя; спросил
его:
-- В какой именно момент, сеньор Каписта, вы протягиваете клиенту ручку
для того, чтобы он подписал заказ?
-- Когда он об этом попросит, -- удивленно ответил Каписта.
-- Поздно! -- воскликнул Квота. -- В девяти случаях из десяти --
слишком поздно! Знайте же, что ручка должна быть вложена в нетерпеливые
пальцы клиента в тот самый момент, когда его желание, достигнув кульминации,
нуждается в разрядке -- в сладостной спазме подписи. Ни на секунду раньше --
иначе клиент сразу очнется, но и не позже, потому что желание перегорит: и в
том и в другом случае клиент приходит в себя, начинает осознавать опасность,
понимать, что на него оказывают давление, отбрыкиваться и бесповоротно
ускользает от нас. Но в тот короткий миг, когда страсть к приобретению
достигает высшего накала, тогда даже землетрясение ему нипочем и он подпишет
все что угодно. И вот тут-то, друзья мои, с ним происходит удивительная
метаморфоза, -- продолжал Квота, понизив тон. -- Этот неуловимый аноним,
этот высокомерный незнакомец, который только что третировал продавца с
холодным презрением и, кстати, действительно в течение многих лет прекрасно
обходился без вашего холодильника... или без моего крошкособирателя и всего
пять минут назад, казалось, был твердо намерен обходиться без него еще
многие годы, а может, и всю жизнь, теперь, поставив свою подпись, вдруг
начинает мучиться при мысли, что ему придется жить без него, пусть даже
всего один день. Его без остатка снедает страсть. Покупатель и продавец
обменялись ролями. Теперь уже умоляет покупатель, а продавец говорит с ним
надменно и холодно: "Терпение, терпение, -- твердит он, -- ведь для того
чтобы его сделать, нужно время..." "Я вас прошу, я вас очень прошу, -- молит
покупатель, -- у меня в воскресенье обедают друзья..." "Не беспокойтесь, --
отвечает продавец. -- Чуточку терпения, и все будет в порядке. Я вас
извещу". -- И он потихоньку выпроваживает покупателя за дверь, расчищая
таким образом путь для следующего. Для сотни, двухсот, пятисот следующих
покупателей. Ибо отныне ему дорога каждая минута. И эта сцена повторяется
ежедневно по сто, по двести, по пятьсот раз. Отойдет в область преданий то
удручающее зрелище, когда люди слонялись взад и вперед, входили и выходили,
когда им вздумается. Нет больше колеблющихся, которые переходят из магазина
в магазин с наглым убеждением, что их решение зависит лишь от них самих. Нет
больше тех, кто смотрит, критикует, взвешивает, рассуждает, кто тормозит
торговлю своей врожденной нерешительностью, своим бесстыдным правом
свободного выбора. Вместо них стройными рядами идет послушная армия. Вместо
чего-то бесформенного, вялого, расплывчатого и ускользающего, что вы
именуете клиентурой, -- благородная колонна безропотных покупателей. Вместо
глупой суетни мух, попавших в бутылку, бесконечные, грандиозные, стройные
ряды клиентов, марширующих как на параде.
Последние слова Квота произнес, напряженно вытянувшись на цыпочках,
выкинув вперед обе руки, и в глазах его загорелся фанатический блеск. Бретт
от волнения вскочил с кресла.
-- Да вы понимаете, дорогой Квота, что вы говорите? -- воскликнул он.
-- Вы знаете, что это значит?
-- Конечно, -- ответил Квота, спокойно опускаясь на пятки.
-- Если ваши слова окажутся правдой, это означает, что во всей
структуре нашей фирмы произойдут неслыханные перемены. И что вместо
двух-трех десятков холодильников мы начнем продавать около тысячи?
Квота некоторое время. молчал, устремив на него свои черные глаза,
неподвижные глаза не то ясновидящего, не то пророка.
-- А для чего же, по-вашему, я нахожусь здесь? -- начал он глухим
голосом, который постепенно становился все звучнее, все раскатистее. -- Для
чего же я, по-вашему, в течение многих лет молча готовился к этой минуте?
Променял свое место преподавателя философии в колледже Камлупи, возможно, и
не блестящее, зато прочное, достойное уважения, на какую-то ненадежную и
рискованную авантюру? Уж не воображаете ли вы, что все это ради того, чтобы
дать вам возможность сохранить нетронутым престиж директорской лысины? Уж не
думаете ли вы, что мое честолюбие ограничится тем, что я займу при вас место
нашего милого Каписты? Что все мои стремления будут удовлетворены, когда мне
удастся увеличить ваши доходы в два, или десять раз, или даже в сто? Неужели
вы воображаете, что я, при моем уме, удовлетворюсь рамками вашей фирмы? Что
я соглашусь на веки веков, изо дня в день решать жалкую проблему сбыта бог
его знает какого завала холодильников? Когда я взвешиваю, когда я подвожу
итоги, когда я охватываю умом весь огромный урон, какой приносят вашей
стране -- да что я говорю приносят всему миру! -- миллионы подавленных
желаний, нераскрывшихся бумажников, я прихожу в ужас. А ведь это в моей
власти, я знаю способ заставить бумажники раскрыться, и тогда во все страны,
на все континенты хлынет поток неисчислимых богатств.
Внезапно в его голосе послышались теплые убедительные нотки и он,
склонившись к бледному и завороженному Бретту, сказал:
-- И вот вам, мой друг, мой дражайший друг, не кажется ли вам самому
мысль о том, что можно удвоить цифру нашего любезного Каписты, мысль которую
вы еще недавно находили весьма соблазнительной, не кажется ли она вам сейчас
бесперспективной, убогой?
-- Да, -- пролепетал Бретт, облизывая пересохшие губы.
-- Теперь, когда у вас наконец открылись глаза, разве вы не видите
сами, насколько перспектива до конца своих дней бороться за то, чтобы
продать в год на несколько аппаратов больше или меньше, насколько она
безрадостна и мерзка?
-- Да, -- прошелестел Бретт.
-- И разве стены вашего кабинета, да и не только эти облупившиеся
стены, но и все -- и дом, и магазины, и филиалы, -- разве не показались вам
вдруг тесными, жалкими?
-- Да, -- согласился Бретт беззвучным голосом.
-- А если я вам сейчас скажу: я шутил, я уезжаю в свой дорогой колледж
преподавать философию и у вас все останется по-прежнему, снова потекут серые
однообразные дни, -- разве не почувствуете вы всей душой острого
разочарования?
-- О да! -- воскликнул Бретт.
-- Значит, -- торопливо заключил Квота, -- вы решились? Мы начинаем, мы
идем на этот эксперимент?
-- Да, -- крикнул Бретт, возбужденно подскакивая в кресле. -- Да, да и
еще раз да! Какие могут быть колебания? Ведь сам Каписта -- о чудо! --
побледнел и замер, лишился дара речи. Если даже у моей осторожной племянницы
блестят глаза, словно она присутствует на собственной свадьбе! Дорогой
Квота, -- голос Бретта дрогнув, -- не знаю, чему будут свидетелями стены
этого кабинета через несколько месяцев -- может, радостных слез и объятий, а
может, криков отчаяния. Не знаю, не знаю... Знаю одно -- сейчас, и
немедленно...
-- В таком случае распишитесь здесь, -- сказал Квота и придвинул Бретту
бумагу и ручку.
-- Что это? -- пробормотал Бретт, захваченный врасплох в этот миг
высшего упоения.
-- Временное соглашение о сотрудничестве.
-- Давайте!
Он схватил ручку, поставил свою подпись и судорожно сделал вместо
росчерка закорючку.
-- Благодарю. -- Голос Квоты прозвучал вдруг удивительно холодно.
На его лице появилось выражение ледяного безразличия. Он взял листок и
аккуратно спрятал его и ручку во внутренний карман пиджака, но тут
оторопевший от изумления Бретт собрался с мыслями.
-- А когда... -- голос его прозвучал робко, даже боязливо, -- а когда
вы начнете налаживать...
Квота бросил на него надменный взгляд, в котором нельзя было ничего
прочесть.
-- Чуточку терпения, дорогой друг. Чуточку терпения.
Не помня себя от волнения, Бретт вскочил с кресла.
-- Послушайте, в среду у нас заседание правления, скажите... могу я им
объяснить...
-- Нет, ни в коем случае, -- бросил ему Квота через плечо, медленно
направляясь к двери. -- Такие дела в один день не делаются. И даже за
неделю. Будьте благоразумны.
-- Тогда когда же? В следующую среду, -- настаивал Бретт, идя за Квотой
и чуть ли не наступая ему на пятки. -- В следующую? Ведь это будет через
десять дней...
Квота уже взялся за ручку двери. Раскрыв дверь, он обернулся и сказал:
-- Ничего не могу вам обещать. Чуточку терпения, и все будет в порядке.
Не беспокойтесь. Я вас извещу.
Среди мертвого молчания он закрыл за собой дверь.
Пять минут спустя Бретт уже рвал на себе волосы -- чисто символически,
конечно.
-- Жулик, -- стонал он. -- Я пал жертвой жульнических махинаций, в этом
нет никакого сомнения.
Когда первые восторги улеглись, он вдруг спохватился, что ничего не
знает об этом субъекте, о так называемом Квоте, -- да и Квота ли он вообще?
-- не знает ни его адреса, ни кто он такой. Мало того, он даже не прочел ни
слова из того, что подписал.
-- А здорово он с вами разыграл номер с ручкой, а? -- иронизировал
Каписта.
Этот инцидент, пожалуй, его скорее даже порадовал.
-- А вы-то оба разве не могли удержать меня от этой глупости? --
проговорил Бретт, надеясь свалить свою вину на Каписту и Флоранс.
-- Но вы же совершеннолетний! -- возразил Каписта.
-- А я такая же идиотка, как и вы, -- в противовес Каписте призналась в
своей вине Флоранс.
Особенно же упрекала она себя потому, что собственноручно свела Квоту с
дядей и сама на миг поверила в то, что болтал этот проклятый проходимец.
Был срочно созван военный совет, чтобы разработать дальнейшую линию
поведения.
Прежде всего предупредили банк: никаких денег по этому документу не
выдавать.
Затем запросили юридический совет: "Предположим, я подписал один
документ, дающий теперь его обладателю неограниченные полномочия, как выйти
из этого положения?"
На всякий случай совет подготовил Бретту акт о расторжении договора и
текст заявления о вымогательстве подписи, которое при первых же признаках
тревоги будет передано в суд.
Кроме того, юрист, имевший связи в полиции, добился розысков Квоты по
всем гостиницам города.
Через полчаса сам Квота позвонил из гостиницы "Хилтон комодор".
-- Ну, в чем дело? Вы разыскиваете меня через полицию?
-- То есть... хм... да нет... мы только хотели бы знать...
Совершенно запутавшись, Бретт нашел единственный выход из положения: он
закашлялся. Прочистив наконец горло, он спросил:
-- Но раз вы уж позвонили, дорогой Квота, скажите пожалуйста... Мне
хотелось знать... что я подписал?
-- Разве я вам не говорил? Просто временное обязательство.
-- А... а в чем, собственно, я даю обязательство? Вы бы не могли
прочесть мне текст?
-- Конечно, могу. Он весьма краток.
Небольшая пауза, затем голос Квоты:
-- Я, нижеподписавшийся, обязуюсь сотрудничать с сеньором Квотой,
проживающим в гостинице "Хилтон комодор", в Хавароне, с целью эксперимента,
а в случае успеха также внедрения на предприятиях фирмы "Фрижибокс" его
торгового метода. Подпись: Самюэль Бретт -- генеральный директор.
-- Это все?
-- Все.
От радости Бретт чуть не пустился в пляс, но вовремя вспомнил, что при
племяннице и Каписте звонил главному бухгалтеру банка и в юридический совет.
Не удержавшись, он на всякий случай спросил Квоту:
-- А вы... по-прежнему не хотите мне сказать, когда придете?
-- Чуточку терпения, дорогой друг.
Целую неделю терпение Бретта подвергалось серьезному испытанию: Квота
не подавал признаков жизни.
Однако установленная благодаря юристу тайная слежка обнаружила, что всю
эту неделю Квота не покидал гостиницы "Хилтон комодор", а если и выходил, то
крайне редко, что там он и питался, судя по всему, сидел в номере и чертил
какие-то планы -- так, во всяком случае, определил его занятия коридорный,
увидев кучу разбросанных листов бумаги.
Дни этого затянувшегося ожидания были, пожалуй, самыми тяжелыми в жизни
Бретта. То и дело он переходил от ничем не оправданного оптимизма к полному
отчаянию. В нем боролись два человека: один -- делец, энергичный, сгорающий
от нетерпения ринуться в авантюру, которая, несмотря на риск, могла привести
к грандиозному успеху; другой -- осторожный директор, которого пугал этот
риск и который от всего сердца желал, чтобы все оставалось по-старому.
Флоранс пыталась успокоить дядю. Но у нее в силу сложных причин, в
которых она и сама-то не слишком разбиралась, настроение тоже то падало, то
неожиданно подымалось. Что же касается Каписты, то на лице его сохранялась
скептическая усмешка, красноречиво говорившая о том, что думает лично он обо
всей этой истории.
И вот, как-то во вторник утром, никого заранее не оповестив, с самым
безмятежным видом появился Квота, держа под мышкой туго набитый портфель.
-- Наконец-то! -- воскликнула Флоранс и побежала предупредить дядю.
Он сидел с удрученным видом: вместе с главным бухгалтером они изучали
цифры, предвещавшие неминуемую катастрофу. Количество холодильников на
складах фирмы возросло, а денежные фонды почти полностью иссякли. Через два
месяца, самое большое, придется увольнять рабочих и закрыть по крайней мере
один из трех цехов.
-- Квота пришел, -- сказала Флоранс.
-- А-а! -- Бретт неопределенно вздохнул.
И на этот раз директор не знал, радоваться ли ему или ужасаться
появлению Квоты. Итак, настал решающий час. Главное -- мужаться. В душе его
теплилась надежда, вместе с ней зрел и ужас.
Флоранс вела его почти насильно. Он вошел вслед за племянницей в ее
кабинет, где Квота, бесцеремонно очистив письменный стол от всевозможных
бумаг и папок, разложил свои чертежи.
-- Здравствуйте. Садитесь, -- сказал он директору.
Тот молча подчинился. Квота ткнул пальцем в чертежи.
-- Вот это, это и это вам придется для меня изготовить. Надо только
строго придерживаться расчетов и ничего не менять.
Он отодвинул листы, под ними лежали другие.
-- А вот общий план оборудования ваших торговых залов. Сколько их у
вас?
-- Шесть в каждом магазине, -- выпалил Бретт.
-- Маловато. В дальнейшем нам понадобится гораздо больше. Ничего, в
случае необходимости пристроим еще. Это пустяки. Пока же удовлетворимся для
начала теми, что имеем, хотя бы вот в этом магазине. Как видите, торговые
залы нужно разделить перегородкой, чтобы при каждом из них было нечто вроде
маленькой прихожей. Следует также позаботиться о системе освещения,
которая...
Но Бретт уже не мог усидеть на месте.
-- Но все это, дорогой Квота, -- не выдержал он, -- совершенно
невозможно!
-- Что?
-- Да вы просто не понимаете, чего требуете?! Для изготовления вашей
аппаратуры я должен буду на несколько недель нанять три бригады рабочих. А
торговые залы? Вы представляете себе, во что обойдутся перегородки, окраска
и все прочее? Нет, милейший Квота, у нас нет ни одного песо даже для
начальных работ!
-- Совершенно естественно, -- спокойно проговорил Квота.
-- Что совершенно естественно?
-- Что у вас нет ни одного песо. А кто у вас их требует?
-- Чего требует?
-- Песо. Надеюсь, у вас еще имеется небольшой кредит, а?
-- Да, конечно, но я не имею права воспользоваться им для столь
непроизводительных расходов... Неужели вы полагаете, что правление...
-- Простите... -- Тон Квоты был так сух и резок, что Бретт даже опешил.
-- Если у вас не хватает мужества что-либо предпринять без согласия дюжины
старых индюков, лучше нам вообще ни о чем не говорить.
Бретт перевел дыхание.
-- Да вы же сами знаете, что мои полномочия ограниченны... по уставу я
не имею никакого права вкладывать...
-- Знаю. Это, безусловно, риск. Но надо или рискнуть, или же сразу
поставить точку.
Бретт захлопал глазами и молча ждал продолжения.
-- Дорогой мой Бретт, вы лучше меня знаете, что ни одно правление
никогда в жизни не поставит поручительскую подпись под тем временным
обязательством, которое вы подписали. Это обязательство и так превышает ваши
полномочия. И даже если я продам по крошкособирателю каждому из двенадцати
членов правления, все равно мы вряд ли соберем все их подписи под таким
документом. Не спорю: вы пошли на риск и взяли на себя немалую
ответственность. И если дело провалится, то отвечать перед ними, конечно,
придется вам. Но если мы добьемся успеха, то слава тоже будет ваша. Такова
ставка в этой игре. А теперь, дорогой, решайте сами. Я могу, немедленно, у
вас на глазах, разорвать это злосчастное соглашение, и вы успокоитесь. Для
меня лично это большой роли не играет. В конце концов, я просто потеряю
несколько дней, так как мне придется повторить знакомый вам опыт у
Спитероса, чтобы провести у него тот эксперимент, который я пока еще
предлагаю провести вам, если вы, конечно, не раздумали... Даю пять минут на
размышления...
-- Послушайте, дорогой Квота, но...
-- Еще два слова. Вы действительно недостаточно информированы, чтобы
принимать решение. Так вот, я подсчитал, сколько денег понадобится для
начала. По самому грубому подсчету потребуется сто тысяч песо. Хотя сумма
сама по себе не так уж велика, но, как я предполагаю, она все же превышает
директорский фонд, который сейчас имеется у вас в наличии. Однако, как я уже
сказал, это не проблема. Ведь вы рассчитываетесь с вашими поставщиками
каждые три месяца, не так ли? А я в первый же день после того, как будут
окончены подготовительные работы, -- вы меня слышите: в первый же день! --
гарантирую продажу как минимум пятисот холодильников. Другими словами, в
кассу поступит приблизительно двести тысяч песо. Но даже если мы продадим,
предположим, не пятьсот, а в четыре раза меньше, вам хватит и двух дней,
чтобы ликвидировать пассив. Я гарантирую вам, что за три месяца мы продадим
шестьдесят тысяч холодильников, и это при самых пессимистических прогнозах,
следовательно, на наш счет поступит по крайней мере пятьдесят миллионов
песо. Что будут значить по сравнению с этой суммой ваши жалкие сто тысяч?
Бретт глубоко вздохнул и раскрыл было рот.
-- Не торопитесь отвечать, подождите секунду, -- остановил его Квота.
-- Вы отнюдь не обязаны мне верить. И если я не сдержу своего обещания,
правление наверняка сделает вам строгое внушение. Возможно, вам даже
придется уйти со своего поста. Возможно. Но что произойдет, если сейчас уйду
я? За то время, что я пробыл здесь, я собрал достаточно полную информацию и
могу безошибочно предсказать, что через два месяца вы будете вынуждены
закрыть часть ваших цехов. А через четыре месяца -- еще часть. Через год вы
окончательно прогорите. А если в то же самое время ваш друг Спитерос под
моим руководством будет продавать тысячу холодильников в день, то что,
по-вашему, скажут тогда ваши двенадцать индюков?
-- Он прав, дядя, -- тихо проговорила Флоранс.
-- Ты думаешь? -- слабым голосом спросил Бретт.
Флоранс кивнула.
-- К чему обманывать себя, -- сказала она. -- При сегодняшнем состоянии
рынка у нас не осталось ни одной лазейки для разумной надежды. На днях
Каписта весьма высокомерным тоном заявил мне: "Холодильники -- дело
безнадежное". Правда, звучит это чрезмерно драматично, но вы же знаете, что
он прав.
Флоранс напомнила дяде о визите генерала Переса, о том, как тот
шантажировал их, ссылаясь на слухи о затруднениях фирмы, которые ставят под
угрозу кредит. Фирма может еще просуществовать некоторое время лишь при
условии, что Бретту удастся договориться с их конкурентами о сокращении
производства в соответствующих пропорциях, так чтобы общее количество
выпускаемых холодильников не превышало спроса на них. Но, как он сам
понимает, такая договоренность, другими словами такой картель, еще возможен
в обычное время, когда требуется лишь небольшое сокращение производства, и
почти немыслим в период общего кризиса. Когда каждый, чувствуя собственную
погибель, яростно борется за свое существование.
-- Спитерос собирался прийти ко мне... -- не особенно уверенно вставил
Бретт.
-- И вы многого ждете от этого свидания?
Бретт скорчил грустную гримасу.
-- А почему бы и нет? -- возразил он, но голос его прозвучал совсем
неуверенно.
-- Вот видите, -- прошептала Флоранс. -- Дядя Самюэль, -- продолжала
она уже громче, -- посмотрим правде в глаза. Я не спорю, возможно, сеньор
Квота и сгустил немного краски, нарисовав так мрачно наше будущее. Возможно,
через год вопреки его предсказаниям мы не ликвидируем свое дело, но этого не
случится лишь потому, что к тому времени одна из крупных американских фирм,
-- а они уже заигрывают с вами, -- увидев, что мы при последнем издыхании,
буквально сожрет нас со всеми потрохами. До сих пор правление сопротивлялось
этому и продолжает сопротивляться, будет сопротивляться полгода, ну, скажем
восемь месяцев... А что дальше? Вы же прекрасно знаете, дядя, чем все это
кончится. И вот поэтому мне кажется, что не такой уж это большой риск с
вашей стороны. Да, дядя, по моему мнению, нужно попытать счастья.
Бретт выслушал племянницу, не поднимая головы. Она уже давно кончила
говорить, а он по-прежнему сидел все в той же позе, будто дремал. Квота не
произнес ни слова, не сделал ни единого жеста, только бросил а сторону
Флоранс многозначительный взгляд, словно говоря: "Очень хорошо. Вот вы все
понимаете". К своему удивлению, Флоранс почувствовала, как по телу ее
разлилось тепло радости. Наконец Бретт поднял голову. Глаза у него были
мутные, словно он слегка опьянел. Прежде чем заговорить, он попытался выжать
из себя улыбку. Но улыбка не получилась -- лишь слегка дрогнули уголки губ.
-- Все, что сказала моя девочка, весьма дельно, -- начал Бретт, не
глядя на Квоту. -- Зачем обманывать себя, она права: надо выбирать -- или
вы, или американцы. Я ничего не имею против американцев, но тогда уж
неизбежно мне придется приспосабливаться к какому-нибудь типу, который, хотя
и будет числиться моим заместителем, не даст мне шагу ступить
самостоятельно. А я себя знаю. Я и трех недель не выдержу и удеру куда глаза
глядят. Но ведь я привязан к этой грязной лавчонке, которой руковожу и
которую, можно сказать, создал собственными руками. Мне будет очень тяжело с
ней расстаться. Вот так-то. Значит, другого выхода нет. По рукам, сеньор
Квота. Мы выполним ваши заказы. Переоборудуем магазины. И когда мои старые
индюки из правления, как вы их величаете, увидят, что здесь творится, их
хватит кондрашка. Единственное средство их успокоить -- это сказать, что
переоборудования ведутся за мой счет. Вы понимаете, дорогой мой Квота, в
какой мере я вам доверяю: я вкладываю в ваш эксперимент собственные
сбережения. Они уйдут все или почти все. Если вы оставите меня в дураках,
пусть это будет на вашей совести. Я все сказал. И не будем больше
возвращаться к этому. Познакомьте меня поподробнее с вашими планами.
Стоял апрель. Работы в магазине были начаты лишь после пасхальных
каникул. Прежде всего переделали витрины. Их расширили, но не для того,
чтобы разместить там больше холодильников. Квота устроил здесь нечто вроде
выставки Холода. Среди ледяных сталактитов и сталагмитов, припорошенных
снегом, в разноцветном освещении было искусно представлено все, что во все
времена, в давние и теперешние, имело хоть отдаленное отношение к холоду:
полярные экспедиции, животные, проводящие зиму в спячке, эскимосские чумы,
рыбный промысел на Крайнем Севере, зимний спорт, производство искусственного
льда, мороженицы и ледники старой конструкции, первые холодильники и тому
подобное... Так в центре этого вечно залитого солнцем города, уже
оцепеневшего от влажной и жаркой субтропической весны, возникло любопытное и
освежающее зрелище, при виде которого, если можно так выразиться, во рту
становилось прохладно. А в центре этой декорации возвышался экран, на
котором демонстрировали цветной фильм -- где любимая тагуальпекская
кинозвезда исполняла стриптиз среди вечных снегов Сьерра-Хероны и ледяных
глыб, на которых она развешивала свою одежду и белье, постепенно обнажаясь
перед зрителями.
Перед столь завлекательными витринами целый день толпился народ, но
два-три холодильника терялись среди всего этого великолепия и пока что
ежедневная продажа не увеличилась ни на йоту. Усмешка Каписты стала еще
ехиднее, а лысина Бретта постепенно бледнела. Через неделю он показал Квоте
сводку, но тот, еле взглянув на нее, спросил:
-- Ну и что?
-- Ваши витрины не имеют успеха, -- сказал Бретт.
-- А чего вы от них ждали?
-- Как это чего ждал? Мы истратили на них...
-- Знаю: шесть с половиной тысяч долларов. Поэтому вопреки моему совету
вы настояли, чтобы их открыли немедленно.
-- А как же вы думали! Пока витрины были закрыты торговля снизилась
наполовину.
-- Вы все еще считаете важным, продано на два или три холодильника
больше или меньше. Когда же наконец вы приобретете широкий подход к делу?
-- Когда мы будем продавать по пятьсот холодильников в день, как вы мне
обещали, -- с горечью ответил Бретт.
-- Договорились! А пока не думайте ни о чем. Живите безмятежно,
старина. Вы свободны, отдыхайте.
-- Легко сказать! Но прежде всего, что вы называете "пока".
-- Пока не откроются торговые залы. Аппаратура готова?
-- Меня заверили, что готова.
-- Перегородки -- простые и зеркальные?
-- Их привезут.
-- Значит, все в порядке. Скоро начнем. А теперь послушайтесь меня,
закройте-ка витрины. С коммерческой точки зрения те, кто сейчас глазеет на
них, для нас -- бесполезное стадо: мы еще не в состоянии доить их.
-- Ладно, -- проворчал директор. -- Ладно.
Нельзя сказать, чтобы Квота убедил его полностью. А по правде говоря,
то и наполовину не убедил. По правде говоря, Бретт совсем извелся.
Тревожное состояние Бретта передалось и Флоранс. Он поручил племяннице
его:
-- В какой именно момент, сеньор Каписта, вы протягиваете клиенту ручку
для того, чтобы он подписал заказ?
-- Когда он об этом попросит, -- удивленно ответил Каписта.
-- Поздно! -- воскликнул Квота. -- В девяти случаях из десяти --
слишком поздно! Знайте же, что ручка должна быть вложена в нетерпеливые
пальцы клиента в тот самый момент, когда его желание, достигнув кульминации,
нуждается в разрядке -- в сладостной спазме подписи. Ни на секунду раньше --
иначе клиент сразу очнется, но и не позже, потому что желание перегорит: и в
том и в другом случае клиент приходит в себя, начинает осознавать опасность,
понимать, что на него оказывают давление, отбрыкиваться и бесповоротно
ускользает от нас. Но в тот короткий миг, когда страсть к приобретению
достигает высшего накала, тогда даже землетрясение ему нипочем и он подпишет
все что угодно. И вот тут-то, друзья мои, с ним происходит удивительная
метаморфоза, -- продолжал Квота, понизив тон. -- Этот неуловимый аноним,
этот высокомерный незнакомец, который только что третировал продавца с
холодным презрением и, кстати, действительно в течение многих лет прекрасно
обходился без вашего холодильника... или без моего крошкособирателя и всего
пять минут назад, казалось, был твердо намерен обходиться без него еще
многие годы, а может, и всю жизнь, теперь, поставив свою подпись, вдруг
начинает мучиться при мысли, что ему придется жить без него, пусть даже
всего один день. Его без остатка снедает страсть. Покупатель и продавец
обменялись ролями. Теперь уже умоляет покупатель, а продавец говорит с ним
надменно и холодно: "Терпение, терпение, -- твердит он, -- ведь для того
чтобы его сделать, нужно время..." "Я вас прошу, я вас очень прошу, -- молит
покупатель, -- у меня в воскресенье обедают друзья..." "Не беспокойтесь, --
отвечает продавец. -- Чуточку терпения, и все будет в порядке. Я вас
извещу". -- И он потихоньку выпроваживает покупателя за дверь, расчищая
таким образом путь для следующего. Для сотни, двухсот, пятисот следующих
покупателей. Ибо отныне ему дорога каждая минута. И эта сцена повторяется
ежедневно по сто, по двести, по пятьсот раз. Отойдет в область преданий то
удручающее зрелище, когда люди слонялись взад и вперед, входили и выходили,
когда им вздумается. Нет больше колеблющихся, которые переходят из магазина
в магазин с наглым убеждением, что их решение зависит лишь от них самих. Нет
больше тех, кто смотрит, критикует, взвешивает, рассуждает, кто тормозит
торговлю своей врожденной нерешительностью, своим бесстыдным правом
свободного выбора. Вместо них стройными рядами идет послушная армия. Вместо
чего-то бесформенного, вялого, расплывчатого и ускользающего, что вы
именуете клиентурой, -- благородная колонна безропотных покупателей. Вместо
глупой суетни мух, попавших в бутылку, бесконечные, грандиозные, стройные
ряды клиентов, марширующих как на параде.
Последние слова Квота произнес, напряженно вытянувшись на цыпочках,
выкинув вперед обе руки, и в глазах его загорелся фанатический блеск. Бретт
от волнения вскочил с кресла.
-- Да вы понимаете, дорогой Квота, что вы говорите? -- воскликнул он.
-- Вы знаете, что это значит?
-- Конечно, -- ответил Квота, спокойно опускаясь на пятки.
-- Если ваши слова окажутся правдой, это означает, что во всей
структуре нашей фирмы произойдут неслыханные перемены. И что вместо
двух-трех десятков холодильников мы начнем продавать около тысячи?
Квота некоторое время. молчал, устремив на него свои черные глаза,
неподвижные глаза не то ясновидящего, не то пророка.
-- А для чего же, по-вашему, я нахожусь здесь? -- начал он глухим
голосом, который постепенно становился все звучнее, все раскатистее. -- Для
чего же я, по-вашему, в течение многих лет молча готовился к этой минуте?
Променял свое место преподавателя философии в колледже Камлупи, возможно, и
не блестящее, зато прочное, достойное уважения, на какую-то ненадежную и
рискованную авантюру? Уж не воображаете ли вы, что все это ради того, чтобы
дать вам возможность сохранить нетронутым престиж директорской лысины? Уж не
думаете ли вы, что мое честолюбие ограничится тем, что я займу при вас место
нашего милого Каписты? Что все мои стремления будут удовлетворены, когда мне
удастся увеличить ваши доходы в два, или десять раз, или даже в сто? Неужели
вы воображаете, что я, при моем уме, удовлетворюсь рамками вашей фирмы? Что
я соглашусь на веки веков, изо дня в день решать жалкую проблему сбыта бог
его знает какого завала холодильников? Когда я взвешиваю, когда я подвожу
итоги, когда я охватываю умом весь огромный урон, какой приносят вашей
стране -- да что я говорю приносят всему миру! -- миллионы подавленных
желаний, нераскрывшихся бумажников, я прихожу в ужас. А ведь это в моей
власти, я знаю способ заставить бумажники раскрыться, и тогда во все страны,
на все континенты хлынет поток неисчислимых богатств.
Внезапно в его голосе послышались теплые убедительные нотки и он,
склонившись к бледному и завороженному Бретту, сказал:
-- И вот вам, мой друг, мой дражайший друг, не кажется ли вам самому
мысль о том, что можно удвоить цифру нашего любезного Каписты, мысль которую
вы еще недавно находили весьма соблазнительной, не кажется ли она вам сейчас
бесперспективной, убогой?
-- Да, -- пролепетал Бретт, облизывая пересохшие губы.
-- Теперь, когда у вас наконец открылись глаза, разве вы не видите
сами, насколько перспектива до конца своих дней бороться за то, чтобы
продать в год на несколько аппаратов больше или меньше, насколько она
безрадостна и мерзка?
-- Да, -- прошелестел Бретт.
-- И разве стены вашего кабинета, да и не только эти облупившиеся
стены, но и все -- и дом, и магазины, и филиалы, -- разве не показались вам
вдруг тесными, жалкими?
-- Да, -- согласился Бретт беззвучным голосом.
-- А если я вам сейчас скажу: я шутил, я уезжаю в свой дорогой колледж
преподавать философию и у вас все останется по-прежнему, снова потекут серые
однообразные дни, -- разве не почувствуете вы всей душой острого
разочарования?
-- О да! -- воскликнул Бретт.
-- Значит, -- торопливо заключил Квота, -- вы решились? Мы начинаем, мы
идем на этот эксперимент?
-- Да, -- крикнул Бретт, возбужденно подскакивая в кресле. -- Да, да и
еще раз да! Какие могут быть колебания? Ведь сам Каписта -- о чудо! --
побледнел и замер, лишился дара речи. Если даже у моей осторожной племянницы
блестят глаза, словно она присутствует на собственной свадьбе! Дорогой
Квота, -- голос Бретта дрогнув, -- не знаю, чему будут свидетелями стены
этого кабинета через несколько месяцев -- может, радостных слез и объятий, а
может, криков отчаяния. Не знаю, не знаю... Знаю одно -- сейчас, и
немедленно...
-- В таком случае распишитесь здесь, -- сказал Квота и придвинул Бретту
бумагу и ручку.
-- Что это? -- пробормотал Бретт, захваченный врасплох в этот миг
высшего упоения.
-- Временное соглашение о сотрудничестве.
-- Давайте!
Он схватил ручку, поставил свою подпись и судорожно сделал вместо
росчерка закорючку.
-- Благодарю. -- Голос Квоты прозвучал вдруг удивительно холодно.
На его лице появилось выражение ледяного безразличия. Он взял листок и
аккуратно спрятал его и ручку во внутренний карман пиджака, но тут
оторопевший от изумления Бретт собрался с мыслями.
-- А когда... -- голос его прозвучал робко, даже боязливо, -- а когда
вы начнете налаживать...
Квота бросил на него надменный взгляд, в котором нельзя было ничего
прочесть.
-- Чуточку терпения, дорогой друг. Чуточку терпения.
Не помня себя от волнения, Бретт вскочил с кресла.
-- Послушайте, в среду у нас заседание правления, скажите... могу я им
объяснить...
-- Нет, ни в коем случае, -- бросил ему Квота через плечо, медленно
направляясь к двери. -- Такие дела в один день не делаются. И даже за
неделю. Будьте благоразумны.
-- Тогда когда же? В следующую среду, -- настаивал Бретт, идя за Квотой
и чуть ли не наступая ему на пятки. -- В следующую? Ведь это будет через
десять дней...
Квота уже взялся за ручку двери. Раскрыв дверь, он обернулся и сказал:
-- Ничего не могу вам обещать. Чуточку терпения, и все будет в порядке.
Не беспокойтесь. Я вас извещу.
Среди мертвого молчания он закрыл за собой дверь.
Пять минут спустя Бретт уже рвал на себе волосы -- чисто символически,
конечно.
-- Жулик, -- стонал он. -- Я пал жертвой жульнических махинаций, в этом
нет никакого сомнения.
Когда первые восторги улеглись, он вдруг спохватился, что ничего не
знает об этом субъекте, о так называемом Квоте, -- да и Квота ли он вообще?
-- не знает ни его адреса, ни кто он такой. Мало того, он даже не прочел ни
слова из того, что подписал.
-- А здорово он с вами разыграл номер с ручкой, а? -- иронизировал
Каписта.
Этот инцидент, пожалуй, его скорее даже порадовал.
-- А вы-то оба разве не могли удержать меня от этой глупости? --
проговорил Бретт, надеясь свалить свою вину на Каписту и Флоранс.
-- Но вы же совершеннолетний! -- возразил Каписта.
-- А я такая же идиотка, как и вы, -- в противовес Каписте призналась в
своей вине Флоранс.
Особенно же упрекала она себя потому, что собственноручно свела Квоту с
дядей и сама на миг поверила в то, что болтал этот проклятый проходимец.
Был срочно созван военный совет, чтобы разработать дальнейшую линию
поведения.
Прежде всего предупредили банк: никаких денег по этому документу не
выдавать.
Затем запросили юридический совет: "Предположим, я подписал один
документ, дающий теперь его обладателю неограниченные полномочия, как выйти
из этого положения?"
На всякий случай совет подготовил Бретту акт о расторжении договора и
текст заявления о вымогательстве подписи, которое при первых же признаках
тревоги будет передано в суд.
Кроме того, юрист, имевший связи в полиции, добился розысков Квоты по
всем гостиницам города.
Через полчаса сам Квота позвонил из гостиницы "Хилтон комодор".
-- Ну, в чем дело? Вы разыскиваете меня через полицию?
-- То есть... хм... да нет... мы только хотели бы знать...
Совершенно запутавшись, Бретт нашел единственный выход из положения: он
закашлялся. Прочистив наконец горло, он спросил:
-- Но раз вы уж позвонили, дорогой Квота, скажите пожалуйста... Мне
хотелось знать... что я подписал?
-- Разве я вам не говорил? Просто временное обязательство.
-- А... а в чем, собственно, я даю обязательство? Вы бы не могли
прочесть мне текст?
-- Конечно, могу. Он весьма краток.
Небольшая пауза, затем голос Квоты:
-- Я, нижеподписавшийся, обязуюсь сотрудничать с сеньором Квотой,
проживающим в гостинице "Хилтон комодор", в Хавароне, с целью эксперимента,
а в случае успеха также внедрения на предприятиях фирмы "Фрижибокс" его
торгового метода. Подпись: Самюэль Бретт -- генеральный директор.
-- Это все?
-- Все.
От радости Бретт чуть не пустился в пляс, но вовремя вспомнил, что при
племяннице и Каписте звонил главному бухгалтеру банка и в юридический совет.
Не удержавшись, он на всякий случай спросил Квоту:
-- А вы... по-прежнему не хотите мне сказать, когда придете?
-- Чуточку терпения, дорогой друг.
Целую неделю терпение Бретта подвергалось серьезному испытанию: Квота
не подавал признаков жизни.
Однако установленная благодаря юристу тайная слежка обнаружила, что всю
эту неделю Квота не покидал гостиницы "Хилтон комодор", а если и выходил, то
крайне редко, что там он и питался, судя по всему, сидел в номере и чертил
какие-то планы -- так, во всяком случае, определил его занятия коридорный,
увидев кучу разбросанных листов бумаги.
Дни этого затянувшегося ожидания были, пожалуй, самыми тяжелыми в жизни
Бретта. То и дело он переходил от ничем не оправданного оптимизма к полному
отчаянию. В нем боролись два человека: один -- делец, энергичный, сгорающий
от нетерпения ринуться в авантюру, которая, несмотря на риск, могла привести
к грандиозному успеху; другой -- осторожный директор, которого пугал этот
риск и который от всего сердца желал, чтобы все оставалось по-старому.
Флоранс пыталась успокоить дядю. Но у нее в силу сложных причин, в
которых она и сама-то не слишком разбиралась, настроение тоже то падало, то
неожиданно подымалось. Что же касается Каписты, то на лице его сохранялась
скептическая усмешка, красноречиво говорившая о том, что думает лично он обо
всей этой истории.
И вот, как-то во вторник утром, никого заранее не оповестив, с самым
безмятежным видом появился Квота, держа под мышкой туго набитый портфель.
-- Наконец-то! -- воскликнула Флоранс и побежала предупредить дядю.
Он сидел с удрученным видом: вместе с главным бухгалтером они изучали
цифры, предвещавшие неминуемую катастрофу. Количество холодильников на
складах фирмы возросло, а денежные фонды почти полностью иссякли. Через два
месяца, самое большое, придется увольнять рабочих и закрыть по крайней мере
один из трех цехов.
-- Квота пришел, -- сказала Флоранс.
-- А-а! -- Бретт неопределенно вздохнул.
И на этот раз директор не знал, радоваться ли ему или ужасаться
появлению Квоты. Итак, настал решающий час. Главное -- мужаться. В душе его
теплилась надежда, вместе с ней зрел и ужас.
Флоранс вела его почти насильно. Он вошел вслед за племянницей в ее
кабинет, где Квота, бесцеремонно очистив письменный стол от всевозможных
бумаг и папок, разложил свои чертежи.
-- Здравствуйте. Садитесь, -- сказал он директору.
Тот молча подчинился. Квота ткнул пальцем в чертежи.
-- Вот это, это и это вам придется для меня изготовить. Надо только
строго придерживаться расчетов и ничего не менять.
Он отодвинул листы, под ними лежали другие.
-- А вот общий план оборудования ваших торговых залов. Сколько их у
вас?
-- Шесть в каждом магазине, -- выпалил Бретт.
-- Маловато. В дальнейшем нам понадобится гораздо больше. Ничего, в
случае необходимости пристроим еще. Это пустяки. Пока же удовлетворимся для
начала теми, что имеем, хотя бы вот в этом магазине. Как видите, торговые
залы нужно разделить перегородкой, чтобы при каждом из них было нечто вроде
маленькой прихожей. Следует также позаботиться о системе освещения,
которая...
Но Бретт уже не мог усидеть на месте.
-- Но все это, дорогой Квота, -- не выдержал он, -- совершенно
невозможно!
-- Что?
-- Да вы просто не понимаете, чего требуете?! Для изготовления вашей
аппаратуры я должен буду на несколько недель нанять три бригады рабочих. А
торговые залы? Вы представляете себе, во что обойдутся перегородки, окраска
и все прочее? Нет, милейший Квота, у нас нет ни одного песо даже для
начальных работ!
-- Совершенно естественно, -- спокойно проговорил Квота.
-- Что совершенно естественно?
-- Что у вас нет ни одного песо. А кто у вас их требует?
-- Чего требует?
-- Песо. Надеюсь, у вас еще имеется небольшой кредит, а?
-- Да, конечно, но я не имею права воспользоваться им для столь
непроизводительных расходов... Неужели вы полагаете, что правление...
-- Простите... -- Тон Квоты был так сух и резок, что Бретт даже опешил.
-- Если у вас не хватает мужества что-либо предпринять без согласия дюжины
старых индюков, лучше нам вообще ни о чем не говорить.
Бретт перевел дыхание.
-- Да вы же сами знаете, что мои полномочия ограниченны... по уставу я
не имею никакого права вкладывать...
-- Знаю. Это, безусловно, риск. Но надо или рискнуть, или же сразу
поставить точку.
Бретт захлопал глазами и молча ждал продолжения.
-- Дорогой мой Бретт, вы лучше меня знаете, что ни одно правление
никогда в жизни не поставит поручительскую подпись под тем временным
обязательством, которое вы подписали. Это обязательство и так превышает ваши
полномочия. И даже если я продам по крошкособирателю каждому из двенадцати
членов правления, все равно мы вряд ли соберем все их подписи под таким
документом. Не спорю: вы пошли на риск и взяли на себя немалую
ответственность. И если дело провалится, то отвечать перед ними, конечно,
придется вам. Но если мы добьемся успеха, то слава тоже будет ваша. Такова
ставка в этой игре. А теперь, дорогой, решайте сами. Я могу, немедленно, у
вас на глазах, разорвать это злосчастное соглашение, и вы успокоитесь. Для
меня лично это большой роли не играет. В конце концов, я просто потеряю
несколько дней, так как мне придется повторить знакомый вам опыт у
Спитероса, чтобы провести у него тот эксперимент, который я пока еще
предлагаю провести вам, если вы, конечно, не раздумали... Даю пять минут на
размышления...
-- Послушайте, дорогой Квота, но...
-- Еще два слова. Вы действительно недостаточно информированы, чтобы
принимать решение. Так вот, я подсчитал, сколько денег понадобится для
начала. По самому грубому подсчету потребуется сто тысяч песо. Хотя сумма
сама по себе не так уж велика, но, как я предполагаю, она все же превышает
директорский фонд, который сейчас имеется у вас в наличии. Однако, как я уже
сказал, это не проблема. Ведь вы рассчитываетесь с вашими поставщиками
каждые три месяца, не так ли? А я в первый же день после того, как будут
окончены подготовительные работы, -- вы меня слышите: в первый же день! --
гарантирую продажу как минимум пятисот холодильников. Другими словами, в
кассу поступит приблизительно двести тысяч песо. Но даже если мы продадим,
предположим, не пятьсот, а в четыре раза меньше, вам хватит и двух дней,
чтобы ликвидировать пассив. Я гарантирую вам, что за три месяца мы продадим
шестьдесят тысяч холодильников, и это при самых пессимистических прогнозах,
следовательно, на наш счет поступит по крайней мере пятьдесят миллионов
песо. Что будут значить по сравнению с этой суммой ваши жалкие сто тысяч?
Бретт глубоко вздохнул и раскрыл было рот.
-- Не торопитесь отвечать, подождите секунду, -- остановил его Квота.
-- Вы отнюдь не обязаны мне верить. И если я не сдержу своего обещания,
правление наверняка сделает вам строгое внушение. Возможно, вам даже
придется уйти со своего поста. Возможно. Но что произойдет, если сейчас уйду
я? За то время, что я пробыл здесь, я собрал достаточно полную информацию и
могу безошибочно предсказать, что через два месяца вы будете вынуждены
закрыть часть ваших цехов. А через четыре месяца -- еще часть. Через год вы
окончательно прогорите. А если в то же самое время ваш друг Спитерос под
моим руководством будет продавать тысячу холодильников в день, то что,
по-вашему, скажут тогда ваши двенадцать индюков?
-- Он прав, дядя, -- тихо проговорила Флоранс.
-- Ты думаешь? -- слабым голосом спросил Бретт.
Флоранс кивнула.
-- К чему обманывать себя, -- сказала она. -- При сегодняшнем состоянии
рынка у нас не осталось ни одной лазейки для разумной надежды. На днях
Каписта весьма высокомерным тоном заявил мне: "Холодильники -- дело
безнадежное". Правда, звучит это чрезмерно драматично, но вы же знаете, что
он прав.
Флоранс напомнила дяде о визите генерала Переса, о том, как тот
шантажировал их, ссылаясь на слухи о затруднениях фирмы, которые ставят под
угрозу кредит. Фирма может еще просуществовать некоторое время лишь при
условии, что Бретту удастся договориться с их конкурентами о сокращении
производства в соответствующих пропорциях, так чтобы общее количество
выпускаемых холодильников не превышало спроса на них. Но, как он сам
понимает, такая договоренность, другими словами такой картель, еще возможен
в обычное время, когда требуется лишь небольшое сокращение производства, и
почти немыслим в период общего кризиса. Когда каждый, чувствуя собственную
погибель, яростно борется за свое существование.
-- Спитерос собирался прийти ко мне... -- не особенно уверенно вставил
Бретт.
-- И вы многого ждете от этого свидания?
Бретт скорчил грустную гримасу.
-- А почему бы и нет? -- возразил он, но голос его прозвучал совсем
неуверенно.
-- Вот видите, -- прошептала Флоранс. -- Дядя Самюэль, -- продолжала
она уже громче, -- посмотрим правде в глаза. Я не спорю, возможно, сеньор
Квота и сгустил немного краски, нарисовав так мрачно наше будущее. Возможно,
через год вопреки его предсказаниям мы не ликвидируем свое дело, но этого не
случится лишь потому, что к тому времени одна из крупных американских фирм,
-- а они уже заигрывают с вами, -- увидев, что мы при последнем издыхании,
буквально сожрет нас со всеми потрохами. До сих пор правление сопротивлялось
этому и продолжает сопротивляться, будет сопротивляться полгода, ну, скажем
восемь месяцев... А что дальше? Вы же прекрасно знаете, дядя, чем все это
кончится. И вот поэтому мне кажется, что не такой уж это большой риск с
вашей стороны. Да, дядя, по моему мнению, нужно попытать счастья.
Бретт выслушал племянницу, не поднимая головы. Она уже давно кончила
говорить, а он по-прежнему сидел все в той же позе, будто дремал. Квота не
произнес ни слова, не сделал ни единого жеста, только бросил а сторону
Флоранс многозначительный взгляд, словно говоря: "Очень хорошо. Вот вы все
понимаете". К своему удивлению, Флоранс почувствовала, как по телу ее
разлилось тепло радости. Наконец Бретт поднял голову. Глаза у него были
мутные, словно он слегка опьянел. Прежде чем заговорить, он попытался выжать
из себя улыбку. Но улыбка не получилась -- лишь слегка дрогнули уголки губ.
-- Все, что сказала моя девочка, весьма дельно, -- начал Бретт, не
глядя на Квоту. -- Зачем обманывать себя, она права: надо выбирать -- или
вы, или американцы. Я ничего не имею против американцев, но тогда уж
неизбежно мне придется приспосабливаться к какому-нибудь типу, который, хотя
и будет числиться моим заместителем, не даст мне шагу ступить
самостоятельно. А я себя знаю. Я и трех недель не выдержу и удеру куда глаза
глядят. Но ведь я привязан к этой грязной лавчонке, которой руковожу и
которую, можно сказать, создал собственными руками. Мне будет очень тяжело с
ней расстаться. Вот так-то. Значит, другого выхода нет. По рукам, сеньор
Квота. Мы выполним ваши заказы. Переоборудуем магазины. И когда мои старые
индюки из правления, как вы их величаете, увидят, что здесь творится, их
хватит кондрашка. Единственное средство их успокоить -- это сказать, что
переоборудования ведутся за мой счет. Вы понимаете, дорогой мой Квота, в
какой мере я вам доверяю: я вкладываю в ваш эксперимент собственные
сбережения. Они уйдут все или почти все. Если вы оставите меня в дураках,
пусть это будет на вашей совести. Я все сказал. И не будем больше
возвращаться к этому. Познакомьте меня поподробнее с вашими планами.
Стоял апрель. Работы в магазине были начаты лишь после пасхальных
каникул. Прежде всего переделали витрины. Их расширили, но не для того,
чтобы разместить там больше холодильников. Квота устроил здесь нечто вроде
выставки Холода. Среди ледяных сталактитов и сталагмитов, припорошенных
снегом, в разноцветном освещении было искусно представлено все, что во все
времена, в давние и теперешние, имело хоть отдаленное отношение к холоду:
полярные экспедиции, животные, проводящие зиму в спячке, эскимосские чумы,
рыбный промысел на Крайнем Севере, зимний спорт, производство искусственного
льда, мороженицы и ледники старой конструкции, первые холодильники и тому
подобное... Так в центре этого вечно залитого солнцем города, уже
оцепеневшего от влажной и жаркой субтропической весны, возникло любопытное и
освежающее зрелище, при виде которого, если можно так выразиться, во рту
становилось прохладно. А в центре этой декорации возвышался экран, на
котором демонстрировали цветной фильм -- где любимая тагуальпекская
кинозвезда исполняла стриптиз среди вечных снегов Сьерра-Хероны и ледяных
глыб, на которых она развешивала свою одежду и белье, постепенно обнажаясь
перед зрителями.
Перед столь завлекательными витринами целый день толпился народ, но
два-три холодильника терялись среди всего этого великолепия и пока что
ежедневная продажа не увеличилась ни на йоту. Усмешка Каписты стала еще
ехиднее, а лысина Бретта постепенно бледнела. Через неделю он показал Квоте
сводку, но тот, еле взглянув на нее, спросил:
-- Ну и что?
-- Ваши витрины не имеют успеха, -- сказал Бретт.
-- А чего вы от них ждали?
-- Как это чего ждал? Мы истратили на них...
-- Знаю: шесть с половиной тысяч долларов. Поэтому вопреки моему совету
вы настояли, чтобы их открыли немедленно.
-- А как же вы думали! Пока витрины были закрыты торговля снизилась
наполовину.
-- Вы все еще считаете важным, продано на два или три холодильника
больше или меньше. Когда же наконец вы приобретете широкий подход к делу?
-- Когда мы будем продавать по пятьсот холодильников в день, как вы мне
обещали, -- с горечью ответил Бретт.
-- Договорились! А пока не думайте ни о чем. Живите безмятежно,
старина. Вы свободны, отдыхайте.
-- Легко сказать! Но прежде всего, что вы называете "пока".
-- Пока не откроются торговые залы. Аппаратура готова?
-- Меня заверили, что готова.
-- Перегородки -- простые и зеркальные?
-- Их привезут.
-- Значит, все в порядке. Скоро начнем. А теперь послушайтесь меня,
закройте-ка витрины. С коммерческой точки зрения те, кто сейчас глазеет на
них, для нас -- бесполезное стадо: мы еще не в состоянии доить их.
-- Ладно, -- проворчал директор. -- Ладно.
Нельзя сказать, чтобы Квота убедил его полностью. А по правде говоря,
то и наполовину не убедил. По правде говоря, Бретт совсем извелся.
Тревожное состояние Бретта передалось и Флоранс. Он поручил племяннице