Верн Жюль. Миссис Брэникен

высыпав на ранку. Человек этот, белый, даже не вскрикнул. Я держала ему руку
во время операции. Он поблагодарил меня. Я распорядилась дать ему удвоенную
порцию виски. Мы надеемся, что ранка благополучно заживет.
Нужно осторожно продвигаться вперед. Нельзя считать себя убереженным от
укуса змей, находясь даже на верблюжьей спине.
Я все опасаюсь какой-нибудь неосторожности Годфрея и дрожу, когда
черные кричат: "Виндоха", что означает змея на туземном наречии.
Вечером при разбивке лагеря на ночь двое туземцев снова убили большую
змею. Том Марикс утверждает, что если две трети змей, водящихся в Австралии,
ядовиты, то среди них только пять видов опасны для человека. Убитая только
что змея имеет в длину около двенадцати футов. Это род боа. Наши австралийцы
собирались приготовить ее к ужину. Им предоставлена была полная свобода, и
они поступили так: вырыв яму в песке, один из них расположил в ней несколько
раскаленных на огне камней, на которые положил пахучие листья. Затем
отрезали у змеи хвост и голову и положили ее на самое дно ямы, прикрыв теми
же листьями, на которые накладываются раскаленные камни. Поверх всего
насыпается земля и утрамбовывается ногами, чтобы пар во время жаренья не мог
выходить наружу. Мы присутствовали при этой кулинарной операции не без
брезгливости; но должны были признать, что когда изжаренная змея была
вытащена из этой своеобразной печи, то ее мясо превосходно пахло. Хотя Том
Марикс и заверил Джейн и меня, что печень этих змей весьма лакомое блюдо,
признавая, однако, само мясо безвкусным, мы все-таки не решились испробовать
этого лакомства.
Оно близко напоминает по вкусу самую нежную дичь, например рябчика.
- Рябчики!.. Хорошо!.. О!.. Очень хороню! Очень вкусны рябчики! -
воскликнул тогда Джоз Мерит.
Попросив небольшой кусочек печени на пробу, он снова повторил порцию и
готов был бы уничтожить всю печень! Такова уж британская бесцеремонность.
Что касается Джина Ги, то он не заставил просить себя. Он даже повеселел,
съев добрый кусок дымящегося мяса с видом настоящего гурмана.
- Ай, ай! - воскликнул он после этого, глубоко вздохнув. - Будь здесь
еще несколько устриц и бутылка вина из Тао-Чина, можно было вообразить себя
в Те-Кун-Юан.
При этом Джину Ги угодно было сообщить мне, что это был знаменитый
чайный домик "Железный Лук" в Пекине;
Подавляя чувство отвращения, Годфрей и Зах Френ тоже попробовали
остатки змеи и нашли ее съедобной. Я предпочла поверить им на слово.
Само собой разумеется, что туземцы съели ее всю, до последнего кусочка,
вылизав остатки жира.
Ночью сон наш был встревожен страшным воем стада "динго", бродивших
неподалеку. "Динго" - австралийский шакал, напоминает собаку и волка. Мех у
него желтоватый. К счастью, звери эти удовольствовались тем, что выли, но не
нападали на лагерь. При большом числе они были бы опасны.
19 ноября. - Зной все усиливается, ручейки на нашем пути почти высохли.
Необходимо раскапывать их дно, чтобы наполнять наши бочонки. Вскоре нам
останутся лишь колодцы.
Мне приходится признать совершенно необъяснимую, как бы прирожденную
взаимную антипатию между Леном Боркером и Годфреем. Они никогда не говорят
друг с другом. Заметно, что они, насколько возможно, взаимно избегают друг
друга.
Как-то раз я заговорила об этом с Годфреем.
- Ты не любишь, значит, Лена Боркера? - спросила я его.
- Нет, не люблю, - отвечал он мне, - и не требуйте от меня, чтобы я
полюбил его.
- Но он приходится мне родней, - продолжала я. - Он родственник мой,
Годфрей, а так как ты любишь меня...
- Я люблю вас, но никогда не буду любить его. Дорогой Годфрей, какая
ттайная причина заставляет его говорить так?
27 ноября. - Сегодня расстилаются перед нами широкие пространства,
унылые степи, покрытые колючкой, справедливо названной травой-дикобразом.
Приходится пробираться между пучками травы, высотой иногда в пять футов над
землей, острые концы которых легко могут поранить верблюдов. Пучки этой
травы окрашены особым цветом, и достаточно одного взгляда на них, чтобы
признать негодными в качестве подножного корма. Верблюды не отказываются от
этой травы, когда она желтого или зеленого цвета, но теперь она совершенно
иная, и они избегают уколоться о ее стебли. В подобных условиях очень
затруднительно двигаться вперед. Приходится, однако, мириться с этим, так
как нам предстоит проходить сотни миль по равнинам, покрытым такой колючкой.
Это единственное в пустыне растение, которое может еще произрастать на этой
бесплодной почве. Зной постоянно усиливается, никакой тени. Пешие
чрезвычайно страдают от зноя. И возможно ли поверить тому, как утверждает
полковник Варбуртон, что пять месяцев назад ртуть опускалась много ниже 0^o,
ручейки покрывались льдом в один дюйм толщины! К тому времени ручьи были
полны водой, теперь же, как ни углублять их русло, не найти ни капли воды.
Том Марикс распорядился, чтобы те из стражи, которым даны верблюды, временно
уступали свои места пешим. Мера эта принята для удовлетворения требований
туземцев. Мне неприятно было, что Лен Боркер выступил при этом в качестве их
уполномоченного. Несомненно, нельзя не пожалеть этих людей: действительно,
тяжело идти пешком во время зноя, нестерпимого даже ранним утром и поздним
вечером, постоянно рискуя наколоться. Однако не дело Лена Боркера возбуждать
черных против белых. Он впутывается не в свое дело. Я прошу его быть
осторожнее.
- Я поступаю так, Долли, - отвечает он мне, - в ваших интересах.
- Я хочу верить этому, - возразила я.
- Необходимо правильно распределить тяготы между всеми.
- Предоставьте эту заботу мне, мистер Боркер, - сказал на это Том
Марикс, вмешавшийся в разговор, - я сам приму необходимые меры.
Мне ясно было, что Лен Боркер отошел недовольный, злобно глядя на нас.
Джейн заметила это, когда взгляд ее мужа остановился на ней, и бедная
женщина отвернула голову в сторону.
Том Марикс обещал мне позаботиться, чтобы ни белые, ни черные из
состава охраны не могли ничем быть недовольными.
5 декабря. - Мы очень страдаем на привалах от белых муравьев. Мириады
этих насекомых нападают на нас. Незаметные для глаза, под тонким слоем
песка, при легком шаге они тотчас же появляются на поверхности.
- У меня жесткая и сухая кожа, - сказал мне Зах Френ, - настоящая кожа
акулы, однако проклятые твари не брезгают и ею!
Оказывается, что даже шкура животных не предохраняет от укуса этих
насекомых. Мы не можем лечь на землю, чтобы тотчас же не быть покрытыми ими.
Единственное спасение от них - лечь на солнце, они не выносят солнечных
лучей. Но это было бы: "из огня, да в полымя"!
Менее всех страдает от муравьев китаец. Я не знаю, по врожденной ли
лени или по иным причинам, но несомненно, что в то время, как мы кидаемся с
одного места на другое, боремся, раздражаемся, счастливый Джин Ги,
расположившись у пучка колючки, спит себе спокойно, как будто эти зловредные
насекомые относятся с почтением к его желтой коже.
Джоз Мерит выказывает такое же терпение. Он не жалуется, хотя длинное
туловище его - богатая добыча. Обе руки его подымаются автоматически и
регулярно, уничтожая сразу тысячи муравьев.
Глядя на своего слугу, застрахованного от всяких укусов, он объявляет:
- И в самом деле, эти китайцы особо облагодетельствованы природой.
Слушай-ка, Джин Ги!
- Что, господин мой Джоз?
- Необходимо нам поменяться нашими кожами.
- Охотно, - отвечает житель Поднебесной империи, - при условии, что мы
также поменяемся и нашим положением.
- Хорошо! Но для того, чтобы совершить эту перемену, необходимо прежде
всего ободрать кожу с одного из нас, и начнем с вас.
- Мы переговорим об этом через три луны, - отвечает Джин Ги.
После этого он снова засыпает, до пятой стражи, употребляя образ его
речи, то есть вплоть до того момента, когда караван снова выступит в путь.
10 декабря. - Казнь эта заканчивается лишь когда Том Марикс дает сигнал
трогаться. Счастье еще, что муравьи не ползают по ногам верблюдов. Что же
касается наших пешеходов, то они тоже страдают от этих несносных насекомых.
Кроме того, во время движения на нас нападают еще другие, не менее
неприятные враги, один из самых тяжелых бичей Австралии. Стада рогатого и
иного скота в период дождей, обессиленные от их укусов, тощают и дохнут, и
невозможно ничем спасти их.
И тем не менее, чего бы мы ни дали, лишь бы теперь был период дождей?
Бич - муравьи и комары - ничто в сравнении с пыткой жаждой во время зноя
австралийского декабря. Недостаток в воде сокрушает совсем физические и
моральные силы. А запасы наши истощаются; в бочонках пустовато...
Наполненные в последнем водоеме, они теперь содержат теплую, густую, мутную
влагу, которой невозможно утолить жажду. Мы скоро будем в положении
кочегаров-арабов на пароходах в Красном море: несчастные падают полумертвыми
у топок.
Весьма странно также, что наши верблюды волочат ноги вместо обычного
для них приподнятого шага. Шеи их направлены к далекому горизонту этой
длинной и широкой равнины без малейшей неровности. Все одна и та же степь,
покрытая колючкой, которая держится благодаря длинным своим корням. Нигде не
видно никакого деревца, не заметно признака колодца или ключа.
15 декабря. - Караван едва прошел девять миль в два перехода. Впрочем,
мне пришлось отметить в продолжение уже нескольких дней подряд, что средняя
длина наших переходов значительно сократилась. Невзирая на свои силы,
верблюды, особенно вьючные, едва передвигают ноги. Том Марикс просто выходит
из себя, когда люди останавливаются до его сигнала. Он подходит тогда к
вьючным верблюдам и бьет их своим хлыстом, что, впрочем, мало чувствительно
для этих животных.
Джоз Мерит говорит тогда, с присущей ему всегда флегматичностью:
- Хорошо! О! Очень хорошо, Марикс! Я дам вам, однако, добрый совет:
бейте проводника, а не верблюда!
И, несомненно, Том Марикс охотно последовал бы этому совету, если бы я
не вступилась.
Будем по крайней мере настолько осторожны, чтобы не увеличивать тяготы
людей еще побоями. Это может кончиться тем, что некоторые из них убегут. Я
продолжаю опасаться этого, в особенности со стороны туземцев, хотя Том
Марикс по-прежнему успокаивает меня.
С 17 по 27 декабря, - Путешествие продолжается.
В продолжение первых дней этой недели погода изменилась благодаря
сильному ветру. С севера появились на небе облака, которые можно сравнить с
большими бомбами, готовыми разорваться. 23-го числа молния озарила все небо.
Послышались страшные удары грома, но без всяких раскатов, обычных в гористых
местностях. Вместе с тем ветер стал настолько силен, что мы не в состоянии
были держаться на верблюдах. Пришлось спуститься с них и лечь на землю.
Много труда стоило Заху Френу, Годфрею, Тому Мариксу и Лену Боркеру спасти
нашу палатку от неистовых порывов ветра. Невозможно было и помышлять о том,
чтобы разбить палатки между пучками колючки. В один миг все было бы
разнесено по сторонам, разорвано на куски и приведено в негодность.
- Это пустяки, - сказал Зах Френ, потирая руки, - гроза скоро проходит.
- Пусть будет гроза, была бы лишь вода! - ответил на это Годфрей.
И он прав: воды! воды! Но пойдет ли дождь? В этом весь вопрос, потому
что он для нас что манна небесная. К несчастью, воздух настолько сух, что
влага в облаках может сохраниться в парообразном состоянии.
Однако нельзя и представить себе более сильной грозы, более оглушающих
ударов грома и ослепительной молнии.
Мне представилась возможность видеть, какое впечатление производит это
явление природы на туземцев. Они не боятся грома, не закрывают глаз при
сверкании молнии. Они вовсе не испытывали того чувства угнетения, которое
испытывается каждым живым существом, когда воздух кругом насыщен
электричеством и когда облака разверзаются на небе, объятом пламенем.
Нервная система действительно мало чувствительна у этих первобытных
существ, а быть может, они ликовали в ожидании ливня.
- Миссис Брэникен, - говорил между тем Годфрей, - ведь над нашими
головами вода, чистая небесная вода! Молния разрывает облака, а ничего не
льется из них!
- Немного терпения, дитя мое, - отвечала я ему, - не будем отчаиваться.
- И в самом деле, - сказал тогда Зах Френ, - облака в одно и то же
время сгущаются и опускаются вниз. Если только стихнет ветер, то весь этот
треск закончится ливнем!
И действительно, более всего надо было опасаться, чтобы ураган не
отогнал всей этой массы паров по направлению к югу, не дав нам ни капли
воды.
К трем часам пополудни казалось, что горизонт с севера просветляется и
вскоре наступит конец грозы. Это будет горьким разочарованием для нас.
- Хорошо! О! Очень хорошо!
Джоз Мерит не воздержался от обычного своего восклицания. Никогда это
восклицание не было столь подходящим. Наш англичанин показывает свою руку,
смоченную несколькими крупными каплями дождя.
Ливень не замедлил хлынуть. Нам пришлось хорошенько укрыться под
непромокаемыми накидками. Мигом, не теряя минуты, выставлена была наружу вся
посуда каравана, чтобы собрать благодетельную влагу. Разостлали даже белье,
парусину, одеяла, которые можно было потом выжать и дать напиться животным.
Впрочем, верблюдам представилась возможность тотчас же утолить жажду.
Между пучками колючки быстро образовались ручейки и лужи. Вся равнина
превратилась в болото. Воды хватило всем.
Наш запас воды был обеспечен на несколько дней. Мы могли теперь
продолжать путь со значительно подкрепленными силами. Бочонки были
наполнены. Все ткани намокли. Что же касается верблюдов, то они не замедлили
набрать воды во внутренний мешок, которым снабдила их природа и в котором
помещается до 67 литров воды.
К несчастью, подобные ливни, насыщающие временно поверхность земли
Австралийского материка, весьма редки, особенно в это время года, когда зной
наиболее силен.
Гроза продолжалась не более трех часов, и вскоре уже накаленная
поверхность пустыни должна была поглотить без остатка все выпавшие с неба
осадки. Правда, колодцы должны теперь дополниться и нам возможно будет
пользоваться ими в пути, если только ливень этот не был местным. Будем
надеяться, что он освежил всю австралийскую равнину на несколько сотен миль.

29 декабря. - Придерживаясь возможно ближе маршрута полковника
Варбуртона, нам удалось добраться без новых приключений до Ватерлоо-Смрингс
на расстоянии ста сорока миль от горы Либиха. Экспедиция наша находилась на
126^o долготы, и мы только что перешли условную линию, образующую на карте
прямую, проведенную с юга на север и отделяющую соседние области от той
обширной части материка, которой присвоено название Западной Австралии.


^TГлава десятая - ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИЗ ДНЕВНИКА ДОЛЛИ^U

Ватерлоо-Спрингс-не только не местечко, но даже и не деревня. Там
расположены только несколько шалашей туземцев, и то пустых в настоящее
время. Кочевники бывают здесь только в то время года, когда сплошные дожди
наполняют здешние водохранилища, благодаря чему они и могут жить здесь
некоторое время.
Ватерлоо ничем не заслуживает придатка "спрингс", общего для всех
станций в пустыне. Здесь не было никакого ключа, и если встречаются в Сахаре
прохладные оазисы, затененные деревьями, орошаемые родниковой водой, то
тщетно было бы искать их здесь, среди австралийской пустыни.
30 декабря. - Придется пробыть двое суток в Ватерлоо-Спрингс. Эти
проволочки приводят меня в отчаяние, когда только подумаю о расстоянии,
которое отделяет нас от той долины, где протекает река Фицрой. И кто знает,
не придется ли нам еще искать племя индасов дальше этой долины? Какова была
жизнь бедного моего Джона с того дня, как Гарри Фельтон покинул его? Не
выместили ли дикари на нем своей злобы за побег товарища?.. Нет, не нужно
думать об этом... Мысль эта убивает меня! Зах Френ старается успокоить.
- Раз капитан Джон и Гарри Фельтон уже столько лет находились в плену у
индасов, - сказал он мне, - то ясно, что у них есть расчет так поступать.
Гарри Фельтон дал вам понять это. Туземцы эти распознали в капитане
влиятельного белого вождя и выжидают за него богатого выкупа. На мой взгляд,
побег Гарри Фельтона не должен был ухудшить положения капитана Джона!
Дай Бог, чтобы это оказалось так!
31 декабря, - Сегодня закончился 1890 год. Пятнадцать лет тому назад
"Франклин" покинул порт Сан-Диего. Пятнадцать лет! А караван наш выступил из
Аделаиды лишь четыре месяца и пять дней тому назад. Как завершится для нас
этот наступивший в пустыне год?
2 января. - Спутники пожелали поздравить меня. Чрезвычайно
взволнованная, поцеловала меня дорогая моя Джейн, и я долго держала ее в
своих объятиях. Зах Френ и Том Марикс пожелали пожать мне руку.
Я знаю, что имею в их лице двух друзей, готовых пожертвовать за меня
своей жизнью. Все нашей люди окружили меня, выражая наилучшие пожелания.
Я говорю - все, за исключением черных, которые проявляют теперь свое
неудовольствие при каждом случае. Видимо, Тому Мариксу не без труда удается
держать их в повиновении.
Лен Боркер уверял меня снова в несомненном успехе экспедиции обычным
ему ледяным тоном. Он не сомневается в том, что нам удастся добраться до
цели.
Тем не менее, однако, он сомневается, следует ли продолжать путь к реке
Фицрой. Он того мнения, что индасы принадлежат к числу кочевников, которые
чаще встречаются в соседних с Квинслендом местностях, то есть на востоке
материка.
- Правда, - закончил он, - что мы направляемся к тому месту, где Гарри
Фельтон покинул своего капитана, но кто может уверять, что индасы не снялись
с этого места.
Все это высказывается таким тоном, который не возбуждает к себе
доверия, причем Лен говорит, избегая встречаться со мной глазами.
Более всего тронуло меня внимание Годфрея. Он собрал букет цветов,
растущих между пучками колючек, и поднес его мне, сказав при этом столько
нежных слов, что слезы показались у меня на глазах.
Как горячо поцеловала я его, моего Годфрея, и как горячо отвечал он на
мои поцелуи. Почему возвращаются ко мне прежние мысли, что мой маленький
Уайт его ровесник и, наверное, был бы таким же ласковым, как и он?
Джейн присутствовала при этом; она так была взволнованна и так сильно
побледнела при появлении Годфрея, что я боялась, не упадет ли она в обморок.
Но ей удалось справиться, и ее тотчас увел муж. Мы снова тронулись в
путь в четыре часа дня при пасмурной погоде. Зной был несколько меньше. Все
верховые и вьючные верблюды, несколько отдохнувшие, шли более скорым шагом.
Пришлось даже несколько придерживать их, чтобы пешие могли успевать за ними!
15 января. - - Нам удалось удержать этот довольно быстрый ход в
продолжение нескольких дней подряд. Выпали еще два или три раза обильные
дожди. Мы не страдали от жажды, и у нас не оскудевает запас воды"
Мы довольствуемся теперь исключительно нашим запасом провизии. Нельзя
рассчитывать на какую-нибудь дичь в этой мрачной пустыне. Изредка виднеется
несколько пар голубей, но к ним нельзя подойти. Они отдыхают между кустами
колючек после продолжительных перелетов, когда крылья уже не держат их на
воздухе.
Пропитание наше обеспечено еще на несколько месяцев, и с этой стороны я
спокойна. Зах Френ зорко наблюдает за тем, чтобы все съестные припасы,
консервы, чай, мука, кофе выдавались с соблюдением порядка и в установленное
время. Мы сами подчинены этому общему порядку. Ни для кого нет исключений.
Туземцы не могут жаловаться на несправедливость.
Там и сям летают воробьи, которые заблудились в этой пустыне; но они не
стоят того, чтобы за ними охотиться.
По-прежнему мириады белых муравьев чрезвычайно мучают нас на привалах.
Что же касается комаров, то места эти слишком сухи, чтобы они могли
досаждать нам.
- Мы снова встретим их в сырых местах, - заметил на это Том Марикс.
Но все согласны примириться с их укусами; раз близко будет вода, это не
будет слишком дорогой платой.
Мы дошли 23 января до Мария-Спрингс, на расстоянии девяноста миль от
Ватерлоо.
Здесь растет купа тощих деревьев.
Это несколько эвкалиптов, которые высосали всю почвенную влагу и
наполовину засохли.
- Листья их опущены, наподобие языков, высохших от жажды, - сказал
Годфрей.
Сравнение это очень меткое.
Я замечаю, что этот мальчик, горячий, решительный, по-прежнему весел.
Здоровье его не пострадало, хотя я и опасалась этого. И тот же взгляд, когда
он глядит на меня; те же интонации голоса, когда он говорит со мной!
И при этом разговор его, все его мысли сближают его с моим бедным
Джоном!
Однажды я обратила внимание Лена Боркера на эту особенность.
- Да, нет же Долли, - отвечал он мне, - это просто обман ваших чувств.
Что касается меня, то я совсем не нахожу никакого сходства. На мой взгляд,
сходство это существует лишь в вашем воображении. Впрочем, это безразлично,
раз вы интересуетесь этим мальчиком.
- Нет, Лен, - перебила я его, - если я так сильно привязалась к
Годфрею, то потому, что я убедилась, как он увлекается тем, что составляет
единственную цель моего существования - отыскать и спасти Джона. Он умолял
меня взять его с собой, и, тронутая его просьбами, я согласилась. Да, кроме
того, он один из моих детей из Сан-Диего, один из тех круглых сирот, которые
получили воспитание в Уайт-Хауз. Годфрей как бы брат моего маленького Уайта.
- Я знаю, знаю Долли, - отвечал на это Лен Боркер, - - и я понимаю вас
некоторым образом. Дай Бог вам, однако, никогда не раскаиваться в вашем
поступке, который основан более на чувстве, чем на рассудке.
- Я не хотела бы выслушивать от вас подобных вещей, Лен Боркер, -
возразила, я ему довольно резко. - Подобные замечания обижают меня. В чем
можете вы упрекнуть Годфрея?
- Ни в чем, пока по крайней мере ни в чем! Но кто знает, быть может,
позже не пожелает ли он злоупотребить вашим расположением? Ведь это
найденыш, неизвестно откуда он, кто он, какая кровь течет в его жилах?
- Я уверена, что это кровь честных и достойных людей! Я отвечаю за это!
- вскричала я. - Все без исключения, начальники и товарищи на "Брисбене",
любили его, и капитан передавал мне, что Годфрей не заслуживал никогда ни
малейшего замечания. Зах Френ, который знает толк в людях, также ценит его
не менее меня. Но скажете ли вы мне, Лен Боркер, почему вы не любите этого
ребенка?
- Я, Долли? Я отношусь к нему совершенно безразлично, вот и все. Дружбу
свою я не расточаю так легко первому встречному и думаю лишь о Джоне, как бы
вырвать его у дикарей.
Если Лен Боркер желал дать мне урок, то я не принимаю его, так как
сказанное им неверно. Я не забываю моего мужа ради этого ребенка, но я
счастлива сознавать, что Годфрей присоединяет свои усилия к моим для того же
дела. Я уверена, что Джон одобрит все то, что сделано мной теперь и будет
сделано впоследствии для обеспечения будущего этого мальчика.
Когда я передала этот разговор Джейн, бедная женщина поникла головой и
ничего не ответила.
Я не буду больше настаивать. Джейн не желает, не может признавать Лена
Боркера неправым. Я понимаю эту сдержанность; с ее стороны это обязанность.
29 января. - Мы прибыли на берег небольшого озера, вроде лагуны,
которое Том Марикс считает озером Уайт (то есть Белое). Оно вполне
соответствует своему названию, ибо вместо испарившейся воды на дне его
бассейна - осадок соли. Это - еще один остаток внутреннего моря, когда-то
разделявшего Австралию на два больших острова.
Зах Френ возобновил запас соли; мы же предпочли бы воду, годную для
питья.
В окрестностях много крыс меньше обыкновенных. Необходимо обеспечить
себя от их нападений. Это такие прожорливые животные, что грызут все, что им
попадается.

Впрочем, туземцы нашли, что не следует пренебрегать подобной дичью.
Поймав несколько дюжин крыс, они изжарили их и полакомились этим
довольно-таки противным мясом.
Вот мы и достигли границы пустыни, известной под названием Великой
Песчаной пустыни.
Почва постепенно изменилась на последних двадцати милях. Пучки колючек
попадаются реже, и кажется, что и эта тощая зелень вскоре совсем исчезнет.
Неужели столь бесплодна эта почва, что не в состоянии даже поддерживать
жизнь столь нетребовательного растения? Однако ни у кого не могло зародиться
ни малейшего в этом сомнения при одном взгляде на эту огромную равнину, с
бугорками красного песка и без всяких следов какой-либо воды.
Можно на основании этого предполагать, что не выпадет никаких осадков в
этой местности, обожженной солнцем даже в период зимы.
Глядя на это печальное бесплодие, на эту возбуждающую беспокойство
сушь, у каждого из нас, наверное, шевельнулись самые тяжелые предчувствия.
Том Марикс указал мне на карте эти пустыни; это белое, пустое место, по
которому проведены линии, изображающие собой маршруты Джилльса и Гибсона. К
северу нанесен маршрут полковника Варбуртона, представляющий собой ломаную
линию, указывающую, насколько неуверенно продвигался он вперед в силу
необходимости делать частые повороты в поисках колодцев. Тут персонал его
экспедиции, больной и голодный, выбился из сил. В другом месте вьючные
животные пали, сын его умирал. Лучше вовсе не знакомиться с описанием его
путешествия тем, которые предпринимают такое же...
Самые смелые попятились бы назад. Я же читала описание это и вновь
перечитываю его. То, чему подвергался этот путешественник ради исследования