Страница:
него, более чем когда-либо худого и с выпученными от голода глазами.
Итак, оба верблюда сдохли. И отрава эта, Джоз Мерит не ошибался, была
вызвана ядовитой крапивой, довольно, впрочем, редкой на этих северо-западных
равнинах. Это так называемая "Maroides laportea", которая дает плод вроде
малины и обладает листьями с колючими остриями.
Одно прикосновение к ним вызывает сильную и продолжительную боль. Что
же касается самого плода, то он сильно ядовит; единственное противоядие
против него - сок "colocasia macrorhizu", другого растения, произрастающего
обычно там же, где растет ядовитая крапива.
Инстинкт, предохраняющий обыкновенно животных от прикосновения к
вредным для них растениям, на этот раз был побежден, и оба животных, не
воздержавшиеся от искушения съесть этой крапивы, издохли в страшных
мучениях.
Ни миссис Брэникен, ни ее спутники не сохранили в памяти, как проведены
были последующие два дня. Пришлось оставить на месте, где они пали, обоих
животных, ибо час спустя их трупы уже разлагались, - настолько быстро
действует этот растительный яд. Караван тащился по направлению к Фицрою.
Ищется ли им всем добраться туда?.. Нет, и некоторые из них молили уже
о том, чтобы их поскорее прикончили на месте, чтобы избежать более страшной
агонии*.
Миссис Брэникен переходила от одного к другому. Она пыталась подбодрить
их. Она умоляла их сделать еще одно последнее усилие. Цель была близка.
Оставалось еще несколько переходов. Там спасение!.. Но чего могла она
добиться от этих несчастных.
Вечером 8 апреля ни у кого уже не было сил разбить лагерь. Несчастные
ползали около колючих кустов, чтобы пожевать их покрытые пылью листья.
Они не могли более говорить; все их силы были исчерпаны до конца! Все
свалились на этом последнем привале.
Миссис Брэникен еще сопротивлялась. Стоя на коленях перед ней, Годфрей
глядел на нее с мольбой во взгляде. Он называл ее "мама, мама!", как
ребенок, умоляющий ту, которая родила его на свет, не дать ему умереть.
А Долли, одна на ногах среди всех своих спутников, окидывала взглядом
весь расстилавшийся перед ней горизонт, крича:
- Джон!.. Джон!..
Как будто последняя помощь могла ей прийти от капитана Джона!
^TГлава тринадцатая - У ИНДАСОВ^U
Племя индасов, состоявшее в то время из нескольких сотен
туземцев-мужчин, женщин и детей, занимало берега Фицроя приблизительно в ста
сорока милях от истока реки. Туземцы эти возвращались из местностей,
расположенных в земле Тасмана, по которым протекает верхняя часть реки.
Как раз в то время, когда караван закончил последний свой привал,
испытав предварительно такие лишения, которые превосходят всякие
человеческие силы, это племя перекочевало в местность, расположенную на
расстоянии двадцати пяти миль от того самого места, где капитан Джон и
помощник его Гарри Фельтон провели девять лет среди племени индасов.
Благодаря последующим событиям можно было восстановить всю жизнь их в
продолжение этого долгого периода времени, восполняя этим рассказ Гарри
Фельтона на смертном одре.
Как уже сказано выше, экипаж "Франклина" нашел убежище после крушения
судна на острове Браус, лежащем приблизительно в двухстах пятидесяти милях
от ближайшего берега Австралийского материка. Потерпевшие крушение проживали
на этом острове в продолжение шести лет, то есть с 1875 по 1881 год. Так как
два матроса погибли во время крушения судна, то весь состав экипажа
последнего, которому удалось спастись, состоял из двенадцати человек,
лишенных возможности вернуться на родину в продолжение всего указанного
времени, и за совершенным отсутствием каких-либо для этого средств. Средство
это наконец представилось им в виде прибитой к берегу острова шлюпки.
Предполагая воспользоваться этой шлюпкой для общего спасения, капитан
Джон распорядился привести ее в такое состояние, чтобы можно было на ней
добраться до австралийского берега; на шлюпку взяли запас провизии,
рассчитанный на несколько недель. Так как шлюпка могла вместить в себя
только семь человек, то в ней отправились капитан Джон и Гарри Фельтон с
пятью матросами, а на острове осталось пятеро, спасшихся с "Франклина",
временно, до прихода корабля, который предполагалось выслать за ними, как
только представится к тому возможность. Известно уже, как эти несчастные
погибли, не дождавшись своего спасения, а также при каких обстоятельствах
были найдены их останки капитаном Эллисом при второй экспедиции "Долли Хоуп"
в 1883 году.
Шлюпка пристала к берегу около мыса Левек. После крайне опасного
перехода по этим бурным водам Индийского океана ей удалось войти в тот же
залив, в который вливается река Фицрой.
Но злому року угодно было, чтобы на них напали туземцы, причем убиты
были четверо из команды.
Туземцы, принадлежавшие к племени индасов, увлекли капитана Джона,
Гарри Фельтона и последнего матроса, оставшегося в живых, в глубь страны.
Матрос был ранен, не мог вылечиться, и несколько недель спустя капитан Джон
и Гарри Фельтон оказались единственными, пережившими всех потерпевших
крушение. На первых порах начавшейся для них новой жизни им грозила
опасность быть убитыми, ибо, как было сказано выше, индасы, как и все без
исключения оседлые и кочевые племена Северной Австралии, свирепы и
кровожадны. Людоедство - наиболее глубоко укоренившийся обычай среди этих
туземцев, настоящих диких зверей. Почему же пощажены были капитан Джон и
Гарри Фельтон? Это произошло по следующим причинам. Как известно,
междоусобные войны туземцев, кочующих внутри материка, и тех, которые
располагаются по морскому берегу, постоянны и передаются от одного поколения
другому. Оседлые нападают населением одной деревни на население другой и
взаимно уничтожают друг друга, как во время самой схватки, так и потом,
после победы, пожирая своих пленников. Таков же обычай и племен кочующих;
они преследуют друг друга от становища до становища, и каждая победа
заканчивается страшными сценами людоедства. Эти кровавые распри приведут к
окончательному истреблению австралийской расы с такой же неизбежностью, как
и практикуемые англосаксонцами для той же цели приемы. Почему нельзя не
признать эти приемы в некоторых случаях в высшей степени варварскими и ничем
не оправданными. Возможно ли, например, отнестись иначе как с полным
возмущением к таким мерам, как организация охот на черных с облавами и
гоном, словно на дичь. Завоеватели прибегали даже к массовому отравлению
дикарей стрихнином как средству, дающему наиболее быстрые результаты.
Уместно будет поэтому привести здесь фразу, сорвавшуюся с пера одного
австралийского колониста: "Я стреляю и убиваю каждого туземца, когда
встречаю его на своих пастбищах, потому что они убивают скотину; всякую
женщину-туземку, потому что она производит на свет тех, которые убивают
скот, и всех детей, потому что они сделаются впоследствии убийцами скота".
Понятной делается и ненависть австралийцев к их палачам, ненависть,
сохраняющаяся из поколения в поколение по закону атавизма.
Весьма редки случаи, чтобы не были убиты ими те белые, которые попадают
им в руки.
Почему же индасы пощадили спасшихся с "Франклина"?
Весьма вероятно, что только вскоре наступившая смерть матроса спасла
последнего от неизбежно ожидавшей его участи. Старейшина племени, туземец по
имени Вилли, приобрел, благодаря своим сношениям с береговыми колонистами,
достаточно опытности, для того чтобы распознать двух офицеров в лице
капитана Джона и Гарри Фельтона, от которых он мог получить двоякую пользу.
В качестве военачальника Вилли открывалась возможность использовать их
способности и знание в борьбе с враждебными племенами; в качестве же
негоцианта он предвидел выгодное дело, иначе говоря, богатый выкуп за этих
двух пленников.
В силу этих соображений их жизнь была пощажена, но им пришлось
испытывать на себе все тяготы кочевого образа жизни, усугубляемые
непрестанным наблюдением за ними со стороны индасов. Их стерегли денно и
нощно; тщетно пытались они дважды бежать и за это едва не поплатились
жизнью.
Между тем им представилась возможность во время непрестанных
столкновений племен оказывать ценную помощь индасам своими советами,
каковыми Вилли сумел воспользоваться, чтобы обеспечить за собой постоянную
победу над своими врагами. Благодаря своим успехам это племя сделалось самым
могущественным из всех, кочующих в различных местностях Западной Австралии.
Северо-западные племена принадлежат, вероятно, к смешанной расе
австралийцев и папуасов. Как и их единоплеменники, индасы носят длинные и
вьющиеся волосы; цвет лица их не так темен, как у туземцев южных провинций,
которые принадлежат, по-видимому, к более сильной расе; они не так высоки
ростом: в среднем от одного метра тринадцати сантиметров до одного метра
тридцати сантиметров. Мужчины лучше сложены, чем женщины; хотя лоб у них
несколько покат, но он выступает над выпуклыми бровными дугами, что, как
известно, считается признаком умственных способностей, если верить выводам
этнологов. Глаза их, очень темные, со зрачками, светящимися ярким огнем;
волосы темного цвета, волнистые, но не курчавые, как у африканских негров;
объем черепа, однако, невелик, и природа не особенно щедро наделила их
мозговым веществом. Их зовут "черными", хотя они не столь черны, как
нубийцы; они шоколадного цвета, если дозволено употребить это слово,
благодаря которому дается совершенно точное определение окраски их кожи.
Австралийский негр обладает чрезвычайным чутьем, которое успешно может
выдерживать сравнение с чутьем наилучших охотничьих собак. Ему достаточно
понюхать землю, траву и кустарники, чтобы распознать тотчас же следы
человека или животного. Равным образом весьма чувствителен у него и слух, и
благодаря этому ему удается будто бы распознавать шум муравьев, работающих в
муравьиной куче. Что же касается причисления этих туземцев к породе
ползунов, то это определение очень метко, ибо не существует в природе такого
высокого и гладкоствольного дерева, на которое они не в состоянии оказались
бы влезть до самой вершины, пользуясь для этого упругой камышиной, которую
они называют "камин", а главным образом благодаря особому устройству
большого пальца на ноге.
Как уже было ранее отмечено, по отношению к туземцам Финк-Ривер
австралийская женщина скоро старится и никогда не доживает до сорока лет,
тогда как мужчины в некоторых местностях обычно достигают пятидесятилетнего
возраста.
Их несчастные женщины обречены на самые тяжелые домашние работы; они
рабыни под гнетом самых жестоких владельцев, вьючные животные для переноски
на себе тяжестей, домашних принадлежностей, оружия; на их обязанности лежит
отыскивать годные для пищи растения, ящериц, червей и змей, которыми
питаются эти племена. Все это сказано было уже ранее, и если повторяется
снова, то ради того, чтобы добавить к приведенному, что они нежно и
заботливо относятся к своим детям, тогда как их отцы проявляют мало интереса
к ним, усматривая в каждом ребенке помеху его матери предаваться
исключительно лишь одним заботам кочевой жизни.
А потому у некоторых племен замечено было, что негры заставляют своих
жен отрезать груди, чтоб лишать их возможности кормить детей. С другой
стороны, однако, наблюдались такие факты, которые явно противоречат
целесообразности этой, направленной против размножения, меры; бывают случаи,
что во время голодовок у некоторых племен, где процветает людоедство, детей
пожирают и, значит, нет расчета их истреблять зря.
У австралийских негров весь смысл существования заключен в одном лишь
акте: "аммери". Слово это постоянно встречается в туземном обиходе и
означает голод. Самый обычный жест у этих дикарей - похлопывание себя по
животу, ибо последний в большинстве случаев пуст. В этих странах, лишенных
дичи и обрабатываемых земель, принимают пищу во все часы дня и ночи, тогда,
когда представляется к тому случай, с преобладающим над всем и всегда
опасением грядущего и продолжительного голодания. И в самом деле, чем могут
питаться эти туземцы, несомненно самые убогие из дикарей, какие рассеяны
природой на поверхности всех материков? Пищу их составляют: род грубой
лепешки, "дампер", испеченной из небольшого количества ржи, без дрожжей, не
в печи, а на горячих углях; мед, для добычи которого иногда приходится
валить то дерево, на верхушке которого пчелы соорудили свой улей; "каджера",
род белой кашицы, получаемой из протертых плодов определенного вида пальм;
яйца куропаток, водящихся в джунглях, голубей особой австралийской породы.
Наконец, они употребляют в пищу еще личинки некоторых пород жуков,
которые находят либо среди веток акации, либо в древесном перегное, на
поверхности земли, в лесных чащах. Вот и все. И этой ожесточенной борьбой за
существование объясняется процветание среди них людоедства со всеми его
возмутительными ужасами. Это даже не показатель врожденной свирепости, а
исключительно лишь последствие властного требования самой природы, которое
приходится австралийскому негру удовлетворять, ибо он иначе умирал бы от
голода. Что же может происходить при подобных условиях?
Дикари, обитающие в нижнем течении реки Муррей, и племена северных
местностей завели обычай умерщвлять детей, чтобы пожирать их. При отнятии у
матери каждого ребенка у ней отрезают по одному суставу пальца. Когда нет
иной пищи, матери пожирают собственных детей, и путешественники слышали, как
несчастные рассказывали об этих гнусностях как о самом естественном
поступке.
Однако все-таки не один лишь голод побуждает австралийца к людоедству;
они явно предпочитают человеческое мясо, или, как они его называют, на своем
местном наречии, "талгоро", то есть "говорящее мясо", - выражение прямо
ужасающее по своей образности и реальности - всякой другой пище. Если они не
пожирают друг друга в одном и том же племени, то охотятся за чужаками. При
непрестанных междоусобицах эти люди преследуют только одну цель: добыть
"талгоро", которое пожирается и свежим, и заготовленным впрок. Вот,
например, что рассказывал доктор Карл Лумгольц. Негры его охраны не
переставали обсуждать вопрос о пище в продолжение всего его путешествия
через северо-восточные области страны. При этом они говорили, что ничего не
может считаться для австралийца вкуснее, чем человеческое мясо. Следует,
однако добавить, что они не любят мяса европейцев, потому что в нем есть
весьма неприятный, на их вкус, привкус соли.
Существует, впрочем, еще одна победительная причина к взаимоистреблению
туземцев. Австралийцы чрезвычайно суеверны. Они трепещут, слыша голос
"квингана", злого духа, посещающего поля и ущелья гор, хотя этот голос не
что иное, как меланхолическое пение прелестной птицы, самого любопытного
представителя австралийского пернатого мира. Признавая существование злого
духа, по свидетельству самых достойных доверия путешественников, никогда ни
один туземец не творит молитвы и нигде не находили и не находят у них
никаких намеков на религиозные обычаи. В действительности они чрезвычайно
суеверны и так как твердо убеждены в том, что их враги могут извести их
колдовством, то и спешат убивать их, что в связи с обычаем людоедства и
обрекает все племена в этих местностях к беспредельному взаимному
уничтожению. Попутно следует отметить, что австралийцы чтут мертвых. Они не
допускают прикосновения земли к телу, а потому заворачивают труп в листву
или лыко, хоронят его в неглубоких ямах, с ногами, обращенными к востоку,
если только не хоронят стоя, как это практикуется некоторым племенами. На
могиле старейшины племени воздвигается шатер, вход в который расположен на
восток. Между менее дикими племенами существует странное поверие: умершие
должны воскреснуть в образе белых людей, и, по замечанию Карла Лумгольца, на
местном наречии одно и тоже слово совмещает одновременно понятие "ума" и
"человека белого цвета". По другому поверию туземцев, животные были ранее
людьми, что представляет собой учение о переселении душ, только наоборот.
Вот каковы эти племена австралийского материка, которым суждено,
вероятно, когда-нибудь в будущем совершенно исчезнуть, как уже исчезли
обитатели Тасмании. Таковы были и те индасы, во власть которых попали Джон
Брэникен и Гарри Фельтон. По смерти матроса, Джону Брэникену и Гарри
Фельтону пришлось следовать за индасами по центральным и северо-западным
местностям. То в качестве нападающих, то в качестве обороняющихся, они
неизменно оказывались победителями над врагами: благодаря советам пленников,
которые успешно применялись Вилли на деле. Пройдены были сотни миль, от
залива Короля до залива Ван-Димена, между долиной реки Фицрой и долиной реки
Виктория до равнин земли Александра. Таким образом пришлось капитану Джону и
его помощнику пройти по этим неведомым для географов местам, отмеченным
белым пятном на современных картах в восточной части земли Тасмана, в земле
Арнгейма и в области Великой Песчаной пустыни.
Эти бесконечные путешествия чрезвычайно утомляли их, но индасы
относились к этому совершенно безразлично. Они привыкли к подобному образу
жизни и не обращают внимания ни на расстояния, ни на время, о котором имеют
весьма смутное представление. Действительно, указывая на какое-нибудь
явление, которое должно произойти через пять или шесть месяцев, туземец
говорит, что это осуществится через два-три дня или на будущей неделе. Его
возраст неизвестен ему, как и время дня. Австралиец занимает как бы
совершенно отдельное место на лестнице живых существ, почти такое же, как и
некоторые животные его родины, Джону Брэникену и Гарри Фельтону пришлось
приспособиться к подобным нравам. Им пришлось выносить все тягости,
вызываемые ежедневными перемещениями. Им пришлось довольствоваться часто
недостаточной и очень противной пищей.
Проявляя внешнее подчинение, капитан Джон и Гарри Фельтон решили
усыпить бдительность дикарей с тем, чтобы бежать при первом же случае. Но за
обоими пленниками был такой бдительный надзор, что случаи к побегу были
чрезвычайно редки.
Однажды лишь, за год до экспедиции миссис Брэникен в Австралию, побег
мог бы удаться, и вот при каких обстоятельствах.
После ряда битв с племенами, кочующими внутри материка, индасы
расположились лагерем на берегах озера Амедея, к юго-западу от земли
Александра. Обыкновенно они не проникали так далеко и не разбивали лагеря
своего в отдаленных от морского берега местностях. Зная, что лагерь
находился лишь на расстоянии 300 миль от Оверлэндской телеграфной линии,
капитан Джон и Фельтон признали обстоятельства удобными для побега. Решили
бежать порознь, с тем чтобы сойтись снова в нескольких милях от лагеря.
Усыпив бдительность туземцев, Фельтону удалось благополучно дойти до
условленного пункта. К несчастью, Вилли потребовал к себе Джона, чтобы
перевязать рану, полученную им при последнем столкновении. Джон не имел
поэтому возможности удалиться, и Гарри Фельтон напрасно прождал его
несколько дней.
Гарри Фельтон отправился один, но ему пришлось вынести такие
невероятные страдания и лишения, что четыре месяца спустя его нашли
умирающим на берегу Паррю, в округе Упакарра, в Новом Южном Уэльсе.
Доставленный в сиднейскую больницу и проболев там несколько недель, он умер,
рассказав миссис Брэникен перед смертью обо всем, что касается Джона.
Отсутствие товарища было тяжелым испытанием для Джона. Кому он будет
теперь передавать свои думы о родине, о Сан-Диего, обожаемых им существах,
оставленных им, о жене, о сыне Уайте, который рос вдали от него и которого
ему, быть может, и не суждено было когда-либо снова увидеть, об Уильяме
Эндру, о всех его друзьях? Прошли уже девять долгих лет, в продолжение
которых Джон томился в неволе, и сколько еще лет пройдет, прежде чем будет
снова возвращена ему свобода? Впрочем, он все еще не терял надежды,
поддерживаемый мыслью, что Гарри Фельтон сделает все доступное человеческим
силам для освобождения своего капитана, если только ему удастся добраться до
одного из городов австралийского побережья.
Джон быстро выучился говорить на туземном наречии. Язык этот, по
стройности и логичности грамматического построения, точности выражений,
изяществу форм как бы указывает на существование прежде известной умственной
культуры среди австралийских туземцев. А потому он не раз указывал Вилли на
те выгоды, которыми он мог бы воспользоваться, если бы отпустил их в
Квинсленд, или Южную Австралию, откуда они в состоянии были бы доставить ему
выкуп в размере, который будет им указан. Будучи крайне недоверчив по
природе, Вилли не склонялся на эти предложения, поясняя, что Джон и его
помощник будут немедленно отпущены, как только будет доставлен выкуп.
Побег Гарри Фельтона привел Вилли в раздражение и усилил строгость его
по отношению к капитану Джону. Ему воспрещены были отдельные прогулки во
время стоянок и при переходах, и к нему назначена была стража, которая
отвечала за пленника своей головой.
Долгие месяцы прошли, и пленнику ничего не было известно о его
товарище. Не погиб ли он в пути? Неужели он не попытался бы вырвать его из
рук индасов, если бы ему удалось добраться до Квинсленда или Аделаиды?
В первую четверть 1891 года, то есть в начале австралийского лета,
индасы вернулись обратно в долину Фицроя, где Вилли обычно проводил наиболее
знойный период лета и где можно было найти все необходимое для существования
дикарей. Индасы находились там еще в первые дни апреля, и становище их было
расположено на одном повороте реки, при впадении в нее небольшого притока,
спускающегося с северных равнин.
Со времени расположения на этом становище капитан Джон, которому
известно было, что морской берег довольно близок, помышлял о том, чтобы
попытаться добраться до него. В случае удачи он рассчитывал на возможность
найти убежище в одном из поселений, расположенных дальше на юг, там, где
полковник Варбуртон закончил свое путешествие.
Джон решил рискнуть хотя бы и жизнью, лишь бы покончить с этим постылым
существованием. К несчастью, изменения в первоначальных предположениях
индасов совершенно уничтожили все надежды, которые мог питать пленник. Во
второй половине апреля выяснилось, что Вилли собирался покинуть становище и
расположиться на зимние месяцы в верхнем течении реки.
Что же произошло и чем обусловлено было подобное изменение в привычках
индасов?
Капитану Джону удалось узнать это не без труда. Решение подняться по
течению реки на восток вызвано было сообщением о появлении черной полиции в
нижнем течении реки Фицрой.
Читатели не забыли, вероятно, сообщение Тома Марикса о том, что черная
полиция получила приказание, на основании указаний Гарри Фельтона о
положении капитана Джона, направиться в северо-западные территории.
Полиция эта, которую туземцы очень боятся, проявляет страшную
жестокость по отношению к ним, когда приходится их преследовать. Командует
ею капитан, называемый мани, у которого под начальством сержант, около
тридцати белых и восьмидесяти черных, верхом на хороших лошадях, вооруженные
ружьями, саблями, пистолетами. Этого учреждения, известного под названием
native-police, туземная полиция, достаточно, чтобы гарантировать
безопасность обитателей тех местностей, которые она посещает периодически,
применяя безжалостные средства для укрощения туземцев. Если одни порицают ее
с точки зрения человеколюбия, то другие, наоборот, восхваляют, ссылаясь на
необходимость обеспечения общественной безопасности. Она очень деятельна, и
ее личный состав перемещается из одного конца округа в другой с невероятной
быстротой. А потому кочевые племена боятся встречаться с этой полицией.
Это-то и было причиной того, что, узнав о пребывании ее поблизости, Вилли
решил направиться вверх по течению реки.
Но то, что представляло опасность для индасов, могло быть спасением для
капитана Джона. Удайся ему присоединиться к одному из отрядов этой полиции,
и его освобождение было бы обеспечено. Быть может, ему удастся усыпить
бдительность туземцев в то время, когда будут сниматься со стоянки?
Можно предполагать, что Вилли догадывался о проектах своего узника, так
как дверь шалаша, в котором Джон помещался на ночь, оказалась запертой утром
20 апреля и не была отперта в обычный час. У двери сторожил туземец, который
оставил сделанные ему Джоном вопросы без ответа. На выраженное им желание
быть отведенным к Вилли последовал отказ, и старейшина не явился навестить
его.
Что же произошло? Торопились ли индасы спешно и тайно сняться со
стоянки? Это было возможно, и до слуха Джона долетали звуки поспешных шумных
передвижений вокруг его шалаша, куда Вилли присылал ему лишь пищу.
Прошел целый день. Не произошло никакого изменения. По-прежнему
пленника усиленно стерегли. Но в течение ночи с 22 на 23 апреля он мог
заметить, что шум снаружи прекратился; он спрашивал себя, не покинули ли
индасы окончательно свое становище?
Итак, оба верблюда сдохли. И отрава эта, Джоз Мерит не ошибался, была
вызвана ядовитой крапивой, довольно, впрочем, редкой на этих северо-западных
равнинах. Это так называемая "Maroides laportea", которая дает плод вроде
малины и обладает листьями с колючими остриями.
Одно прикосновение к ним вызывает сильную и продолжительную боль. Что
же касается самого плода, то он сильно ядовит; единственное противоядие
против него - сок "colocasia macrorhizu", другого растения, произрастающего
обычно там же, где растет ядовитая крапива.
Инстинкт, предохраняющий обыкновенно животных от прикосновения к
вредным для них растениям, на этот раз был побежден, и оба животных, не
воздержавшиеся от искушения съесть этой крапивы, издохли в страшных
мучениях.
Ни миссис Брэникен, ни ее спутники не сохранили в памяти, как проведены
были последующие два дня. Пришлось оставить на месте, где они пали, обоих
животных, ибо час спустя их трупы уже разлагались, - настолько быстро
действует этот растительный яд. Караван тащился по направлению к Фицрою.
Ищется ли им всем добраться туда?.. Нет, и некоторые из них молили уже
о том, чтобы их поскорее прикончили на месте, чтобы избежать более страшной
агонии*.
Миссис Брэникен переходила от одного к другому. Она пыталась подбодрить
их. Она умоляла их сделать еще одно последнее усилие. Цель была близка.
Оставалось еще несколько переходов. Там спасение!.. Но чего могла она
добиться от этих несчастных.
Вечером 8 апреля ни у кого уже не было сил разбить лагерь. Несчастные
ползали около колючих кустов, чтобы пожевать их покрытые пылью листья.
Они не могли более говорить; все их силы были исчерпаны до конца! Все
свалились на этом последнем привале.
Миссис Брэникен еще сопротивлялась. Стоя на коленях перед ней, Годфрей
глядел на нее с мольбой во взгляде. Он называл ее "мама, мама!", как
ребенок, умоляющий ту, которая родила его на свет, не дать ему умереть.
А Долли, одна на ногах среди всех своих спутников, окидывала взглядом
весь расстилавшийся перед ней горизонт, крича:
- Джон!.. Джон!..
Как будто последняя помощь могла ей прийти от капитана Джона!
^TГлава тринадцатая - У ИНДАСОВ^U
Племя индасов, состоявшее в то время из нескольких сотен
туземцев-мужчин, женщин и детей, занимало берега Фицроя приблизительно в ста
сорока милях от истока реки. Туземцы эти возвращались из местностей,
расположенных в земле Тасмана, по которым протекает верхняя часть реки.
Как раз в то время, когда караван закончил последний свой привал,
испытав предварительно такие лишения, которые превосходят всякие
человеческие силы, это племя перекочевало в местность, расположенную на
расстоянии двадцати пяти миль от того самого места, где капитан Джон и
помощник его Гарри Фельтон провели девять лет среди племени индасов.
Благодаря последующим событиям можно было восстановить всю жизнь их в
продолжение этого долгого периода времени, восполняя этим рассказ Гарри
Фельтона на смертном одре.
Как уже сказано выше, экипаж "Франклина" нашел убежище после крушения
судна на острове Браус, лежащем приблизительно в двухстах пятидесяти милях
от ближайшего берега Австралийского материка. Потерпевшие крушение проживали
на этом острове в продолжение шести лет, то есть с 1875 по 1881 год. Так как
два матроса погибли во время крушения судна, то весь состав экипажа
последнего, которому удалось спастись, состоял из двенадцати человек,
лишенных возможности вернуться на родину в продолжение всего указанного
времени, и за совершенным отсутствием каких-либо для этого средств. Средство
это наконец представилось им в виде прибитой к берегу острова шлюпки.
Предполагая воспользоваться этой шлюпкой для общего спасения, капитан
Джон распорядился привести ее в такое состояние, чтобы можно было на ней
добраться до австралийского берега; на шлюпку взяли запас провизии,
рассчитанный на несколько недель. Так как шлюпка могла вместить в себя
только семь человек, то в ней отправились капитан Джон и Гарри Фельтон с
пятью матросами, а на острове осталось пятеро, спасшихся с "Франклина",
временно, до прихода корабля, который предполагалось выслать за ними, как
только представится к тому возможность. Известно уже, как эти несчастные
погибли, не дождавшись своего спасения, а также при каких обстоятельствах
были найдены их останки капитаном Эллисом при второй экспедиции "Долли Хоуп"
в 1883 году.
Шлюпка пристала к берегу около мыса Левек. После крайне опасного
перехода по этим бурным водам Индийского океана ей удалось войти в тот же
залив, в который вливается река Фицрой.
Но злому року угодно было, чтобы на них напали туземцы, причем убиты
были четверо из команды.
Туземцы, принадлежавшие к племени индасов, увлекли капитана Джона,
Гарри Фельтона и последнего матроса, оставшегося в живых, в глубь страны.
Матрос был ранен, не мог вылечиться, и несколько недель спустя капитан Джон
и Гарри Фельтон оказались единственными, пережившими всех потерпевших
крушение. На первых порах начавшейся для них новой жизни им грозила
опасность быть убитыми, ибо, как было сказано выше, индасы, как и все без
исключения оседлые и кочевые племена Северной Австралии, свирепы и
кровожадны. Людоедство - наиболее глубоко укоренившийся обычай среди этих
туземцев, настоящих диких зверей. Почему же пощажены были капитан Джон и
Гарри Фельтон? Это произошло по следующим причинам. Как известно,
междоусобные войны туземцев, кочующих внутри материка, и тех, которые
располагаются по морскому берегу, постоянны и передаются от одного поколения
другому. Оседлые нападают населением одной деревни на население другой и
взаимно уничтожают друг друга, как во время самой схватки, так и потом,
после победы, пожирая своих пленников. Таков же обычай и племен кочующих;
они преследуют друг друга от становища до становища, и каждая победа
заканчивается страшными сценами людоедства. Эти кровавые распри приведут к
окончательному истреблению австралийской расы с такой же неизбежностью, как
и практикуемые англосаксонцами для той же цели приемы. Почему нельзя не
признать эти приемы в некоторых случаях в высшей степени варварскими и ничем
не оправданными. Возможно ли, например, отнестись иначе как с полным
возмущением к таким мерам, как организация охот на черных с облавами и
гоном, словно на дичь. Завоеватели прибегали даже к массовому отравлению
дикарей стрихнином как средству, дающему наиболее быстрые результаты.
Уместно будет поэтому привести здесь фразу, сорвавшуюся с пера одного
австралийского колониста: "Я стреляю и убиваю каждого туземца, когда
встречаю его на своих пастбищах, потому что они убивают скотину; всякую
женщину-туземку, потому что она производит на свет тех, которые убивают
скот, и всех детей, потому что они сделаются впоследствии убийцами скота".
Понятной делается и ненависть австралийцев к их палачам, ненависть,
сохраняющаяся из поколения в поколение по закону атавизма.
Весьма редки случаи, чтобы не были убиты ими те белые, которые попадают
им в руки.
Почему же индасы пощадили спасшихся с "Франклина"?
Весьма вероятно, что только вскоре наступившая смерть матроса спасла
последнего от неизбежно ожидавшей его участи. Старейшина племени, туземец по
имени Вилли, приобрел, благодаря своим сношениям с береговыми колонистами,
достаточно опытности, для того чтобы распознать двух офицеров в лице
капитана Джона и Гарри Фельтона, от которых он мог получить двоякую пользу.
В качестве военачальника Вилли открывалась возможность использовать их
способности и знание в борьбе с враждебными племенами; в качестве же
негоцианта он предвидел выгодное дело, иначе говоря, богатый выкуп за этих
двух пленников.
В силу этих соображений их жизнь была пощажена, но им пришлось
испытывать на себе все тяготы кочевого образа жизни, усугубляемые
непрестанным наблюдением за ними со стороны индасов. Их стерегли денно и
нощно; тщетно пытались они дважды бежать и за это едва не поплатились
жизнью.
Между тем им представилась возможность во время непрестанных
столкновений племен оказывать ценную помощь индасам своими советами,
каковыми Вилли сумел воспользоваться, чтобы обеспечить за собой постоянную
победу над своими врагами. Благодаря своим успехам это племя сделалось самым
могущественным из всех, кочующих в различных местностях Западной Австралии.
Северо-западные племена принадлежат, вероятно, к смешанной расе
австралийцев и папуасов. Как и их единоплеменники, индасы носят длинные и
вьющиеся волосы; цвет лица их не так темен, как у туземцев южных провинций,
которые принадлежат, по-видимому, к более сильной расе; они не так высоки
ростом: в среднем от одного метра тринадцати сантиметров до одного метра
тридцати сантиметров. Мужчины лучше сложены, чем женщины; хотя лоб у них
несколько покат, но он выступает над выпуклыми бровными дугами, что, как
известно, считается признаком умственных способностей, если верить выводам
этнологов. Глаза их, очень темные, со зрачками, светящимися ярким огнем;
волосы темного цвета, волнистые, но не курчавые, как у африканских негров;
объем черепа, однако, невелик, и природа не особенно щедро наделила их
мозговым веществом. Их зовут "черными", хотя они не столь черны, как
нубийцы; они шоколадного цвета, если дозволено употребить это слово,
благодаря которому дается совершенно точное определение окраски их кожи.
Австралийский негр обладает чрезвычайным чутьем, которое успешно может
выдерживать сравнение с чутьем наилучших охотничьих собак. Ему достаточно
понюхать землю, траву и кустарники, чтобы распознать тотчас же следы
человека или животного. Равным образом весьма чувствителен у него и слух, и
благодаря этому ему удается будто бы распознавать шум муравьев, работающих в
муравьиной куче. Что же касается причисления этих туземцев к породе
ползунов, то это определение очень метко, ибо не существует в природе такого
высокого и гладкоствольного дерева, на которое они не в состоянии оказались
бы влезть до самой вершины, пользуясь для этого упругой камышиной, которую
они называют "камин", а главным образом благодаря особому устройству
большого пальца на ноге.
Как уже было ранее отмечено, по отношению к туземцам Финк-Ривер
австралийская женщина скоро старится и никогда не доживает до сорока лет,
тогда как мужчины в некоторых местностях обычно достигают пятидесятилетнего
возраста.
Их несчастные женщины обречены на самые тяжелые домашние работы; они
рабыни под гнетом самых жестоких владельцев, вьючные животные для переноски
на себе тяжестей, домашних принадлежностей, оружия; на их обязанности лежит
отыскивать годные для пищи растения, ящериц, червей и змей, которыми
питаются эти племена. Все это сказано было уже ранее, и если повторяется
снова, то ради того, чтобы добавить к приведенному, что они нежно и
заботливо относятся к своим детям, тогда как их отцы проявляют мало интереса
к ним, усматривая в каждом ребенке помеху его матери предаваться
исключительно лишь одним заботам кочевой жизни.
А потому у некоторых племен замечено было, что негры заставляют своих
жен отрезать груди, чтоб лишать их возможности кормить детей. С другой
стороны, однако, наблюдались такие факты, которые явно противоречат
целесообразности этой, направленной против размножения, меры; бывают случаи,
что во время голодовок у некоторых племен, где процветает людоедство, детей
пожирают и, значит, нет расчета их истреблять зря.
У австралийских негров весь смысл существования заключен в одном лишь
акте: "аммери". Слово это постоянно встречается в туземном обиходе и
означает голод. Самый обычный жест у этих дикарей - похлопывание себя по
животу, ибо последний в большинстве случаев пуст. В этих странах, лишенных
дичи и обрабатываемых земель, принимают пищу во все часы дня и ночи, тогда,
когда представляется к тому случай, с преобладающим над всем и всегда
опасением грядущего и продолжительного голодания. И в самом деле, чем могут
питаться эти туземцы, несомненно самые убогие из дикарей, какие рассеяны
природой на поверхности всех материков? Пищу их составляют: род грубой
лепешки, "дампер", испеченной из небольшого количества ржи, без дрожжей, не
в печи, а на горячих углях; мед, для добычи которого иногда приходится
валить то дерево, на верхушке которого пчелы соорудили свой улей; "каджера",
род белой кашицы, получаемой из протертых плодов определенного вида пальм;
яйца куропаток, водящихся в джунглях, голубей особой австралийской породы.
Наконец, они употребляют в пищу еще личинки некоторых пород жуков,
которые находят либо среди веток акации, либо в древесном перегное, на
поверхности земли, в лесных чащах. Вот и все. И этой ожесточенной борьбой за
существование объясняется процветание среди них людоедства со всеми его
возмутительными ужасами. Это даже не показатель врожденной свирепости, а
исключительно лишь последствие властного требования самой природы, которое
приходится австралийскому негру удовлетворять, ибо он иначе умирал бы от
голода. Что же может происходить при подобных условиях?
Дикари, обитающие в нижнем течении реки Муррей, и племена северных
местностей завели обычай умерщвлять детей, чтобы пожирать их. При отнятии у
матери каждого ребенка у ней отрезают по одному суставу пальца. Когда нет
иной пищи, матери пожирают собственных детей, и путешественники слышали, как
несчастные рассказывали об этих гнусностях как о самом естественном
поступке.
Однако все-таки не один лишь голод побуждает австралийца к людоедству;
они явно предпочитают человеческое мясо, или, как они его называют, на своем
местном наречии, "талгоро", то есть "говорящее мясо", - выражение прямо
ужасающее по своей образности и реальности - всякой другой пище. Если они не
пожирают друг друга в одном и том же племени, то охотятся за чужаками. При
непрестанных междоусобицах эти люди преследуют только одну цель: добыть
"талгоро", которое пожирается и свежим, и заготовленным впрок. Вот,
например, что рассказывал доктор Карл Лумгольц. Негры его охраны не
переставали обсуждать вопрос о пище в продолжение всего его путешествия
через северо-восточные области страны. При этом они говорили, что ничего не
может считаться для австралийца вкуснее, чем человеческое мясо. Следует,
однако добавить, что они не любят мяса европейцев, потому что в нем есть
весьма неприятный, на их вкус, привкус соли.
Существует, впрочем, еще одна победительная причина к взаимоистреблению
туземцев. Австралийцы чрезвычайно суеверны. Они трепещут, слыша голос
"квингана", злого духа, посещающего поля и ущелья гор, хотя этот голос не
что иное, как меланхолическое пение прелестной птицы, самого любопытного
представителя австралийского пернатого мира. Признавая существование злого
духа, по свидетельству самых достойных доверия путешественников, никогда ни
один туземец не творит молитвы и нигде не находили и не находят у них
никаких намеков на религиозные обычаи. В действительности они чрезвычайно
суеверны и так как твердо убеждены в том, что их враги могут извести их
колдовством, то и спешат убивать их, что в связи с обычаем людоедства и
обрекает все племена в этих местностях к беспредельному взаимному
уничтожению. Попутно следует отметить, что австралийцы чтут мертвых. Они не
допускают прикосновения земли к телу, а потому заворачивают труп в листву
или лыко, хоронят его в неглубоких ямах, с ногами, обращенными к востоку,
если только не хоронят стоя, как это практикуется некоторым племенами. На
могиле старейшины племени воздвигается шатер, вход в который расположен на
восток. Между менее дикими племенами существует странное поверие: умершие
должны воскреснуть в образе белых людей, и, по замечанию Карла Лумгольца, на
местном наречии одно и тоже слово совмещает одновременно понятие "ума" и
"человека белого цвета". По другому поверию туземцев, животные были ранее
людьми, что представляет собой учение о переселении душ, только наоборот.
Вот каковы эти племена австралийского материка, которым суждено,
вероятно, когда-нибудь в будущем совершенно исчезнуть, как уже исчезли
обитатели Тасмании. Таковы были и те индасы, во власть которых попали Джон
Брэникен и Гарри Фельтон. По смерти матроса, Джону Брэникену и Гарри
Фельтону пришлось следовать за индасами по центральным и северо-западным
местностям. То в качестве нападающих, то в качестве обороняющихся, они
неизменно оказывались победителями над врагами: благодаря советам пленников,
которые успешно применялись Вилли на деле. Пройдены были сотни миль, от
залива Короля до залива Ван-Димена, между долиной реки Фицрой и долиной реки
Виктория до равнин земли Александра. Таким образом пришлось капитану Джону и
его помощнику пройти по этим неведомым для географов местам, отмеченным
белым пятном на современных картах в восточной части земли Тасмана, в земле
Арнгейма и в области Великой Песчаной пустыни.
Эти бесконечные путешествия чрезвычайно утомляли их, но индасы
относились к этому совершенно безразлично. Они привыкли к подобному образу
жизни и не обращают внимания ни на расстояния, ни на время, о котором имеют
весьма смутное представление. Действительно, указывая на какое-нибудь
явление, которое должно произойти через пять или шесть месяцев, туземец
говорит, что это осуществится через два-три дня или на будущей неделе. Его
возраст неизвестен ему, как и время дня. Австралиец занимает как бы
совершенно отдельное место на лестнице живых существ, почти такое же, как и
некоторые животные его родины, Джону Брэникену и Гарри Фельтону пришлось
приспособиться к подобным нравам. Им пришлось выносить все тягости,
вызываемые ежедневными перемещениями. Им пришлось довольствоваться часто
недостаточной и очень противной пищей.
Проявляя внешнее подчинение, капитан Джон и Гарри Фельтон решили
усыпить бдительность дикарей с тем, чтобы бежать при первом же случае. Но за
обоими пленниками был такой бдительный надзор, что случаи к побегу были
чрезвычайно редки.
Однажды лишь, за год до экспедиции миссис Брэникен в Австралию, побег
мог бы удаться, и вот при каких обстоятельствах.
После ряда битв с племенами, кочующими внутри материка, индасы
расположились лагерем на берегах озера Амедея, к юго-западу от земли
Александра. Обыкновенно они не проникали так далеко и не разбивали лагеря
своего в отдаленных от морского берега местностях. Зная, что лагерь
находился лишь на расстоянии 300 миль от Оверлэндской телеграфной линии,
капитан Джон и Фельтон признали обстоятельства удобными для побега. Решили
бежать порознь, с тем чтобы сойтись снова в нескольких милях от лагеря.
Усыпив бдительность туземцев, Фельтону удалось благополучно дойти до
условленного пункта. К несчастью, Вилли потребовал к себе Джона, чтобы
перевязать рану, полученную им при последнем столкновении. Джон не имел
поэтому возможности удалиться, и Гарри Фельтон напрасно прождал его
несколько дней.
Гарри Фельтон отправился один, но ему пришлось вынести такие
невероятные страдания и лишения, что четыре месяца спустя его нашли
умирающим на берегу Паррю, в округе Упакарра, в Новом Южном Уэльсе.
Доставленный в сиднейскую больницу и проболев там несколько недель, он умер,
рассказав миссис Брэникен перед смертью обо всем, что касается Джона.
Отсутствие товарища было тяжелым испытанием для Джона. Кому он будет
теперь передавать свои думы о родине, о Сан-Диего, обожаемых им существах,
оставленных им, о жене, о сыне Уайте, который рос вдали от него и которого
ему, быть может, и не суждено было когда-либо снова увидеть, об Уильяме
Эндру, о всех его друзьях? Прошли уже девять долгих лет, в продолжение
которых Джон томился в неволе, и сколько еще лет пройдет, прежде чем будет
снова возвращена ему свобода? Впрочем, он все еще не терял надежды,
поддерживаемый мыслью, что Гарри Фельтон сделает все доступное человеческим
силам для освобождения своего капитана, если только ему удастся добраться до
одного из городов австралийского побережья.
Джон быстро выучился говорить на туземном наречии. Язык этот, по
стройности и логичности грамматического построения, точности выражений,
изяществу форм как бы указывает на существование прежде известной умственной
культуры среди австралийских туземцев. А потому он не раз указывал Вилли на
те выгоды, которыми он мог бы воспользоваться, если бы отпустил их в
Квинсленд, или Южную Австралию, откуда они в состоянии были бы доставить ему
выкуп в размере, который будет им указан. Будучи крайне недоверчив по
природе, Вилли не склонялся на эти предложения, поясняя, что Джон и его
помощник будут немедленно отпущены, как только будет доставлен выкуп.
Побег Гарри Фельтона привел Вилли в раздражение и усилил строгость его
по отношению к капитану Джону. Ему воспрещены были отдельные прогулки во
время стоянок и при переходах, и к нему назначена была стража, которая
отвечала за пленника своей головой.
Долгие месяцы прошли, и пленнику ничего не было известно о его
товарище. Не погиб ли он в пути? Неужели он не попытался бы вырвать его из
рук индасов, если бы ему удалось добраться до Квинсленда или Аделаиды?
В первую четверть 1891 года, то есть в начале австралийского лета,
индасы вернулись обратно в долину Фицроя, где Вилли обычно проводил наиболее
знойный период лета и где можно было найти все необходимое для существования
дикарей. Индасы находились там еще в первые дни апреля, и становище их было
расположено на одном повороте реки, при впадении в нее небольшого притока,
спускающегося с северных равнин.
Со времени расположения на этом становище капитан Джон, которому
известно было, что морской берег довольно близок, помышлял о том, чтобы
попытаться добраться до него. В случае удачи он рассчитывал на возможность
найти убежище в одном из поселений, расположенных дальше на юг, там, где
полковник Варбуртон закончил свое путешествие.
Джон решил рискнуть хотя бы и жизнью, лишь бы покончить с этим постылым
существованием. К несчастью, изменения в первоначальных предположениях
индасов совершенно уничтожили все надежды, которые мог питать пленник. Во
второй половине апреля выяснилось, что Вилли собирался покинуть становище и
расположиться на зимние месяцы в верхнем течении реки.
Что же произошло и чем обусловлено было подобное изменение в привычках
индасов?
Капитану Джону удалось узнать это не без труда. Решение подняться по
течению реки на восток вызвано было сообщением о появлении черной полиции в
нижнем течении реки Фицрой.
Читатели не забыли, вероятно, сообщение Тома Марикса о том, что черная
полиция получила приказание, на основании указаний Гарри Фельтона о
положении капитана Джона, направиться в северо-западные территории.
Полиция эта, которую туземцы очень боятся, проявляет страшную
жестокость по отношению к ним, когда приходится их преследовать. Командует
ею капитан, называемый мани, у которого под начальством сержант, около
тридцати белых и восьмидесяти черных, верхом на хороших лошадях, вооруженные
ружьями, саблями, пистолетами. Этого учреждения, известного под названием
native-police, туземная полиция, достаточно, чтобы гарантировать
безопасность обитателей тех местностей, которые она посещает периодически,
применяя безжалостные средства для укрощения туземцев. Если одни порицают ее
с точки зрения человеколюбия, то другие, наоборот, восхваляют, ссылаясь на
необходимость обеспечения общественной безопасности. Она очень деятельна, и
ее личный состав перемещается из одного конца округа в другой с невероятной
быстротой. А потому кочевые племена боятся встречаться с этой полицией.
Это-то и было причиной того, что, узнав о пребывании ее поблизости, Вилли
решил направиться вверх по течению реки.
Но то, что представляло опасность для индасов, могло быть спасением для
капитана Джона. Удайся ему присоединиться к одному из отрядов этой полиции,
и его освобождение было бы обеспечено. Быть может, ему удастся усыпить
бдительность туземцев в то время, когда будут сниматься со стоянки?
Можно предполагать, что Вилли догадывался о проектах своего узника, так
как дверь шалаша, в котором Джон помещался на ночь, оказалась запертой утром
20 апреля и не была отперта в обычный час. У двери сторожил туземец, который
оставил сделанные ему Джоном вопросы без ответа. На выраженное им желание
быть отведенным к Вилли последовал отказ, и старейшина не явился навестить
его.
Что же произошло? Торопились ли индасы спешно и тайно сняться со
стоянки? Это было возможно, и до слуха Джона долетали звуки поспешных шумных
передвижений вокруг его шалаша, куда Вилли присылал ему лишь пищу.
Прошел целый день. Не произошло никакого изменения. По-прежнему
пленника усиленно стерегли. Но в течение ночи с 22 на 23 апреля он мог
заметить, что шум снаружи прекратился; он спрашивал себя, не покинули ли
индасы окончательно свое становище?