Верн Жюль Габриэль. Матиас Шандор

   Дверь была заперта. Пришлось вступить в переговоры со стражей, подкрепив свои доводы горстью монет; после этого дверь распахнулась, и путники углубились в лабиринт узких, извилистых уличек, местами перекрытых сводами; порой им преграждала путь дверь с железной решёткой, которую открывали все тем же способом.
   Через четверть часа доктор и его спутники добрались до единственного в городе постоялого двора, называемого на местном наречии "фонда", который содержала немолодая еврейка, пользовавшаяся услугами некрасивой одноглазой девицы.
   Отсутствие удобств в этой "фонде", убогие комнатушки которой выходили во внутренний двор, объяснялось тем, что европейцы редко заглядывают в Тетуан. В городе на несколько тысяч населения, преимущественно туземного, имеется только один представитель европейских государств – испанский консул.
   Как ни хотелось доктору Антекирту узнать, где находится дом Намир, и поскорее отправиться туда, он не поддался искушению. Действовать следовало с величайшей осторожностью. В тех условиях, в каких, вероятно, находилась Сава, похищение было делом рискованным. Друзья основательно взвесили все доводы за и против. Быть может, представится случай выкупить девушку? Однако никто не должен был знать о приезде доктора и Петера, особенно Саркани, который, возможно, находится в городе. Для него Сава служит залогом будущего богатства, и он будет крепко за неё держаться. К тому же наши путешественники находились в Марокко, а не в культурном европейском государстве, где правосудие и полиция могли бы вмешаться в дело. Как доказать в этой стране рабов, что Сава не является законной собственностью марокканки? Как доказать, что она дочь графа Шандора, ведь нет никаких документов, подтверждающих это, если не считать письма госпожи Торонталь и устного признания банкира? Дома в арабских городах так неприступны, так строго охраняются! Проникнуть в них нелегко! Тут сам кади, пожалуй, ничего не добьётся, если они даже заручатся его содействием.
   Итак, было решено прежде всего установить тщательное наблюдение за домом Намир, но так, чтобы не возбуждать подозрений. С утра Пескад пойдёт на разведку вместе с Луиджи, который за время своего пребывания на острове Мальта, где можно встретить представителей всех стран, научился объясняться по-арабски. Они постараются выведать, в каком квартале, на какой улице живёт Намир, ведь здесь марокканку должны знать. А там будет видно, что делать.
   В ожидании дальнейших событии «Электро-2» укрылся в одной из маленьких бухточек побережья, возле устья реки Тетуан, откуда По первому сигналу должен выйти в море.
   Эта ночь на постоялом дворе показалась бесконечной доктору и Петеру Батори. А если Пескад и Матифу когда-нибудь мечтали спать на кроватях с фаянсовой инкрустацией, то на этот раз их желание исполнилось.
   На другой день Луиджи и Пескад отправились прежде всего на базар, куда уже стекались со всех сторон горожане. Пескад знал Намир, которую много раз видел в Рагузе, когда она выслеживала кого-нибудь на улицах города по поручению Саркани. Возможно, он встретит её здесь, беды в этом не будет, так как Намир не знает его, и Пескаду останется только последовать за марокканкой.
   На главном базаре Тетуана теснятся лавчонки, сараи, навесы и низкие грязные лачуги, разделённые узкими сырыми проходами. Куски разноцветного холста, натянутые на верёвках, защищают торговцев от палящих лучей солнца. В полутёмных лавках продают вышитые шёлковые ткани, разноцветный позумент, домашние туфли, кошельки, бурнусы, посуду, драгоценности – ожерелья, браслеты и кольца, всевозможные изделия из меди – люстры, курильницы, фонари, – словом, все те предметы, которые можно приобрести в магазинах больших европейских городов.
   На базаре уже толпился народ. Люди спешили воспользоваться утренней прохладой. Сновали взад и вперёд мавританки, закутанные в покрывала до самых глаз, еврейки с открытыми лицами, арабы, кабилы, марокканцы, можно было также встретить и европейцев. Вот почему Луиджи Феррато и Пескад не опасались привлечь к себе внимание.
   Целый час бродили друзья по базарной площади, надеясь встретить Намир в этой пёстрой толпе. Напрасно! Марокканка так и не показалась, не видно было и Саркани.
   Тогда Луиджи решил расспросить полуголых мальчишек, которыми кишат все марокканские базары, причём разнообразные типы этих детей свидетельствуют о смешении всех африканских рас от горного хребта Эр-Риф до границ Сахары.
   Сначала никто не мог ответить на его вопросы. Наконец, юный кабил лет двенадцати, с подвижным лицом парижского гамена, заявил, что знает дом марокканки, и предложил за несколько мелких монет проводить туда иностранцев.
   Предложение было принято, и все трое направились по запутанным уличкам, ведущим к городским укреплениям. Минут через десять они добрались до пустынной части города, где редкие низкие домишки выходят на улицу глухими стенами без единого окна.
   Между тем доктор и Петер Батори с лихорадочным нетерпением ждали возвращения Луиджи и Пескада. Раз двадцать они порывались выйти из «фонды» и отправиться на поиски. Но Саркани и марокканка знали в лицо обоих. Неожиданная встреча могла спугнуть негодяя и его наперсницу, а разыскать их вновь было бы нелегко. Итак, доктор и Петер остались дома, хотя они места себе не находили от беспокойства. В девять часов Луиджи и Пескад вернулись на постоялый двор.
   При виде их опечаленных лиц нетрудно было догадаться, что посланцы принесли дурные вести.
   В самом деле, Саркани и Намир в сопровождении неизвестной молодой девушки покинули Тетуан пять недель тому назад, оставив дом под присмотром какой-то старухи.
   Доктор и Петер, не ожидавшие такого удара, были буквально сражены.
   – Однако причину этого отъезда легко понять! – заметил Луиджи. – Саркани, наверно, опасался, как бы Силас Торонталь из мести или по какой-нибудь другой причине не выдал его убежища!
   До сих пор доктор Антекирт, неустанно преследовавший предателей, ни разу не усомнился в своих силах. Но теперь, когда ему предстояло вырвать из рук Саркани родную дочь, он потерял прежнюю уверенность!
   И всё же они с Петером решили тотчас же отправиться в дом Намир. И не только для того, чтобы предаваться воспоминаниям о Саве. Быть может, какая-нибудь мелочь подскажет им, что сталось с молодой девушкой? Быть может, старая еврейка, которой поручено стеречь это жилище, сообщит, или, вернее, продаст, пришельцам сведения, необходимые для дальнейших поисков?
   Луиджи тотчас же отвёл их в дом марокканки. Доктор, говоривший по-арабски так, словно он родился в пустыне, выдал себя за друга Саркани. По его словам, он был проездом в Тегуане и очень хотел бы повидать приятеля или хотя бы осмотреть его дом.
   Сначала старуха заупрямилась, но, получив горсть цехинов, сразу стала любезнее. А главное, согласилась отвечать да вопросы, которые задавал ей доктор под видом живейшего участия к Саркани.
   Девушка, привезённая марокканкой, должна была выйти замуж за Саркани. Брак этот был давно решён, и, по всей вероятности, свадьба состоялась бы в Тетуане, если бы не поспешный отъезд жениха с невестой и Намир. За время, проведённое в Тетуане, то есть за три месяца, девушка ни разу не выходила из дома. Говорили, что в жилах её течёт арабская кровь, но старуха считала её европейкой. Впрочем, она видела девушку очень редко, лишь в те дни, когда марокканка отлучалась из города, и ничего больше не могла сказать о ней.
   На вопрос, куда Саркани увёз обеих женщин, старуха ничего не ответила. Она знала только, что они уехали недель пять назад с караваном, который шёл на восток. Теперь дом находится под её присмотром, и она должна здесь жить до тех пор, пока Саркани не продаст его. Из этих слов можно было заключить, что негодяй не собирается возвращаться в Тетуан.
   Доктор холодно выслушивал ответы старухи и тут же переводил их Петеру Батори.
   Ясно было одно: Саркани не сел на пакетбот, заходящий в Танжер, не отправился он и по железной дороге, конечная станция которой находится в Оране. Он присоединился к каравану, уходившему из Тетуана… Но куда? В какой-нибудь оазис, затерянный в пустыне, или ещё дальше в глубь этой полудикой страны, где Сава будет окончательно в его власти? Как знать? На дорогах Северной Африки трудно найти следы каравана.
   Доктор стал ещё настойчивее расспрашивать старую еврейку. Дело в том, что он получил важные для Саркани новости, речь идёт о продаже дома, от которого друг хочет отделаться. Но, как ни старался доктор, он ничего больше не выведал. По всей вероятности, старуха не знала, куда бежал Саркани, чтобы ускорить развязку этой драмы.
   Доктор, Петер и Луиджи попросили разрешения осмотреть дом, устроенный по арабскому обычаю так, что все его комнаты выходили во внутренний четырёхугольный двор, окружённый галереей.
   Вскоре они добрались до комнаты, вернее, тюремной камеры, которую занимала Сава. Сколько часов провела здесь несчастная девушка в полном отчаянии, потеряв всякую надежду на помощь! Доктор и Петер молча оглядывали комнату: не наведёт ли их что-нибудь на след беглецов?
   Вдруг Антекирт быстро подошёл к маленькой медной жаровне, стоявшей на треножнике в углу комнаты. На дне её лежали наполовину обгоревшие клочки бумаги.
   Быть может, это письмо написала Сава, а потом, захваченная врасплох внезапным отъездом, решила сжечь его, прежде чем покинуть Тетуан? Или же – что не менее вероятно – письмо было найдено у Савы и сожжено Саркани или Намир?
   Петер внимательно следил за доктором, наклонившимся над жаровней. Что он нашёл там?
   На этих обрывках бумаги, которые от одного дуновения могли обратиться в пепел, ясно проступали несколько, к сожалению, неполных слов, между прочим: "Гос… Бат…"
   Сава не знала, да и не могла знать об отъезде госпожи Батори из Рагузы и, очевидно, решила обратиться к единственному человеку в мире, от которого ждала помощи.
   Вслед за именем госпожи Батори можно было разобрать другое имя, имя её сына…
   Петер, затаив дыхание, пытался найти ещё хоть одно слово, не уничтоженное огнём!.. Но глаза его застилали слёзы… Он ничего не видел!..
   А между тем на этом разорванном, обуглившемся письме сохранилось слово, которое могло навести их на след Савы, слово, почти не тронутое огнём, и доктор в конце концов отыскал его.
   – Триполитания! – воскликнул он.
   Так, значит, Саркани решил укрыться в Триполитании, у себя на родине, где он мог жить в полной безопасности! Туда-то и направлялся караван, к которому он примкнул пять недель тому назад.
   – Едем в Триполи! – заявил Антекирт.
   В тот же вечер «Электро-2» вышел в море. Если Саркани и успел добраться до столицы Триполитании, наши друзья надеялись прибыть туда через несколько дней после него.

2. ПРАЗДНИК АИСТОВ

   Странное зрелище представляла собой двадцать третьего ноября равнина Сунг-Эттелате, расстилающаяся за стенами Триполи. Невозможно было бы сказать в этот день, бесплодна или плодородна её почва. Землю скрывали разноцветные шатры, украшенные кистями и яркими, кричащими флагами, а также жалкого вида шалаши, покрытые полинявшей заплатанной холстиной, которая, очевидно, плохо защищала обитателей от резкого южного ветра. То там, то тут виднелись лошади в богатой восточной сбруе, лежали верблюды, вытянув на песке плоскую голову, напоминавшую полупустой бурдюк, сновали маленькие ослики величиной с большую собаку и большие собаки величиной с маленького ослика, стояли мулы, похожие издали на двугорбых верблюдов благодаря громоздким арабским сёдлам с огромной лукой. Рискуя кого-нибудь раздавить, в толпе мужчин, женщин и детей гарцевали всадники с ружьём за плечами и обоюдоострой саблей за поясом; они так пригибались к седлу, что колени их почти касались груди, а ноги были вдеты в стремена, походившие на восточную туфлю. Наконец, взгляд привлекали туземцы, почти все одетые в своеобразные плащи "хаули", под которыми трудно отличить мужчину от женщины, – вся разница в том, что мужчины скалывают плащ на груди огромной медной булавкой, а женщины прикрывают одной полою лицо, оставляя на виду лишь левый глаз. У представителей различных классов эта одежда видоизменяется: бедняки набрасывают грубый шерстяной плащ прямо на голое тело, люди зажиточные носят под ним куртку и широкие арабские шаровары, а богачи – великолепное одеяние в белую и голубую клетку, шитую золотыми блёстками рубашку и второй полупрозрачный "хаули", сотканный из блестящего шелка и матовой белой шерсти.
   Одни ли триполитанцы наводняли в этот день равнину? Нет. У стен столицы теснились торговцы из Гадамеса и Сокны, явившиеся в сопровождении чёрных невольников, евреи, прибывшие из других городов, со своими дородными жёнами, которые не закрывают лиц и носят длинные шаровары, негры, покинувшие жалкие хижины из тростника и пальмовых ветвей в соседней деревне, чтобы присутствовать на этом народном празднестве, и нацепившие на себя вместо одежды всевозможные украшения: толстые медные браслеты, ожерелья из раковин и звериных зубов, серебряные кольца, продетые в уши и в нос. Здесь были также люди из племён бенулье и авагир, живущие на побережье залива Большой Сирт, которым родная финиковая пальма даёт вино, фрукты, хлеб и варенье. Наконец, среди этого скопления мавров, берберов, турок, бедуинов и "мусафиров", как здесь называют европейцев, расхаживали паши, шейхи, кади и каиды, расталкивая простолюдинов, и толпа покорно расступалась перед обнажёнными саблями солдат и палками полицейских, когда те прокладывали дорогу величественному генерал-губернатору этой провинции турецкой империи, подведомственной самому султану.
   Во всей Триполитании насчитывается около полутора миллионе" жителей, включая шесть тысяч солдат, причём на плато Джебель приходится миллион, а на Киренаику пятьсот тысяч; в самом Триполи живёт не больше двадцати пяти тысяч человек. Однако можно смело сказать, что в этот знаменательный день население столицы удвоилось благодаря наплыву любопытных со всех концов страны. По правде говоря, пришельцы не искали убежища внутри незыблемого кольца крепостных стен. Плохонькие городские дома (они построены из неважного материала и быстро превращаются в развалины), узенькие, извилистые улички, лишённые не только мостовых, во даже, если можно так выразиться, и неба, соседний с молом квартал, где находятся консульства, западный квартал, населённый исключительно евреями, да и остальная часть города, предоставленная мусульманам, – словом, весь Триполи никогда не вместил бы этих огромных толп.
   Зато на равнине Сунг-Эттелате вполне могли найти приют зрители, собравшиеся на праздник аистов, легенду о которых до сих пор с благоговением рассказывают в Восточной Африке. Эта песчаная равнина в километр шириной не что иное, как часть Сахары, заливаемая морем при сильных восточных ветрах. Она охватывает город с трёх сторон. Яркий контраст с её бесплодной почвой представляет оазис Менхие на юге. Здесь все радует глаз – ослепительно белые домики, сады, орошаемые при помощи примитивного сооружения, колесо которого без устали вращает тощая корова, плантации апельсиновых, лимонных деревьев и финиковых пальм, зелёный кустарник, яркие красивые цветы, антилопы, газели, лисицы, фламинго, – недаром в этом обширном оазисе живёт не менее тридцати тысяч человек. Дальше тянется пустыня, которая в этом месте Африки ближе всего подступает к Средиземному морю, пустыня со своими движущимися дюнами и бескрайними песками, где, по словам барона Крафта, "ветер так же легко вздымает волны, как на море", – настоящий безбрежный океан, и он тоже покрывается иногда туманом, только состоящим из мельчайшей, невесомой пыли.
   Триполитания почти равняется по величине Франции, она граничит с Тунисом, Египтом и Сахарой, а её средиземноморское побережье имеет в длину триста километров.
   В эту мало исследованную провинцию Северной Африки, где можно долго прожить, не страшась преследований, и поспешил перебраться Саркани, уехав из Тетуана.
   Саркани был родом из Триполитании, там он начинал свою деятельность и теперь лишь вернулся в родной край. Как известно, Саркани был членом одной из самых страшных сект Северной Африки и мог рассчитывать на деятельную поддержку сенуситов, тем более что всё ещё состоял их агентом по приобретению за границей боевых припасов и оружия. Вот почему, прибыв в Триполи, Саркани поселился в доме мокаддема Сиди Хазама, признанного главы сенуситов этого округа.
   После похищения Силаса Торонталя на дороге в Ниццу, похищения совершенно необъяснимого для Саркани, он покинул Монте-Карло. Несколько тысяч франков, выигранных за последнее время в казино, – эти деньги были предусмотрительно им отложены, – как нельзя более пригодились для путешествия и всяких непредвиденных расходов. Следовало в самом деле опасаться, что доведённый до отчаяния Силас Торонталь захочет отомстить сообщнику, открыв либо его прошлое, либо убежище Савы. Ведь банкиру было известно, что девушка находится в Тетуане, в доме Намир. Поэтому Саркани решил как можно скорее уехать из Марокко.
   И действительно, он поступил предусмотрительно, ибо Силас Торонталь вскоре сообщил доктору Антекирту, в какой стране и в каком городе живёт девушка под охраной марокканки.
   Итак, Саркани решил укрыться в Триполитании, где он мог рассчитывать и на защиту и на поддержку. Но отправиться туда морем или по алжирской железной дороге было бы слишком рискованно, и доктор прекрасно понял это. Поэтому Саркани предпочёл присоединиться к каравану сенуситов, которые эмигрировали в Киренаику, а по дороге намеревались завербовать новых приверженцев в крупнейших вилайетах Марокко, Алжира и тунисской провинции. Этот караван отправился в путь двенадцатого октября и должен был быстро преодолеть расстояние в пятьсот лье между Тетуаном и Триполи, следуя вдоль северной границы пустыни.
   Сава была теперь в полной власти своих похитителей. Но девушка оставалась непреклонной. Ни угрозы Намир, ни гневные вспышки Саркани не пугали её.
   Покидая Тетуан, караван насчитывал человек пятьдесят сектантов, организованных по-военному под руководством имама. Впрочем, никто и не помышлял о том, чтобы идти через провинции, подчинённые французам, где могли встретиться кое-какие затруднения в пути.
   Береговая линия Алжира и Туниса изгибается дугой до залива Большой Сирт, где она резко поворачивает к югу. Кратчайшая дорога от Тетуана до Триполи совпадает, естественно, с хордой этой дуги, проходя через Лагуат, один из последних французских городов на границе Сахары.
   Караван, выйдя из пределов марокканской территории, направился вдоль границы богатых провинций Алжира, который недаром было предложено назвать "Новая Франция"; действительно, есть больше оснований считать его Францией, чем Новую Каледонию, Новую Голландию и Новую Шотландию – Каледонией, Голландией и Шотландией, ибо только тридцать часов езды по морю отделяют эти африканские владения от Франции.
   В Бени-Матане, в Улад-Найле и в горах Шарфат-эль-Хамеле караван пополнился новыми приверженцами секты сенуситов. И когда он вышел к морю недалеко от залива Большой Сирт, в состав его входило уже более трёхсот человек. Прошли ещё немного к югу, вдоль берега, вербуя новых членов секты в деревнях тунисской провинции, и наконец после полуторамесячного пути двадцатого ноября караван пересёк границу Триполитании.
   Итак, к тому времени, когда в Триполи начали готовиться к торжественному празднику аистов, Саркани и Намир уже три дня гостили в доме мокаддема Сиди Хазама, ставшего тюрьмой для Савы Шандор.
   Это увенчанное стройными минаретами здание несколько напоминало крепость. Чтобы убедиться в этом, стоило только взглянуть на бойницы, проделанные в глухих белых стенах, на террасы с зубчатой оградой и на узкую низенькую дверь. Это и была в сущности крепость, расположенная за городом, на границе песчаной равнины и зелёного оазиса Менхие, во владения которого врезалась высокая ограда садов Сиди Хазама.
   Расположение комнат было такое же, как и во всех арабских жилищах, только в доме мокаддема имелся не один, а три внутренних двора, или патио. Вокруг каждого двора шла галерея с колоннами и арками, на которую и выходили двери всех комнат, по большей части богато обставленных. В глубине второго двора имелась обширная «скифа» – нечто вроде прихожей или холла, где Сиди Хазам принимал своих посетителей и созывал собрания.
   Эта маленькая крепость была защищена не только высокой оградой, её охраняла многочисленная стража, которая всегда могла отразить нападение полудиких кочевников и даже справиться с триполитанскими властями, стремившимися обуздать сенуситов. Человек пятьдесят сектантов, живших в доме, были прекрасно вооружены как для обороны, так и для нападения.
   В крепость вела только одна дверь, но дверь очень толстая, очень прочная, обитая железом, и проломить её было бы нелегко, но даже если бы это удалось, немногие переступили бы через её порог.
   Саркани нашёл в доме Сиди Хазама прекрасное убежище. Здесь он надеялся довести своё дело до конца. Брак с Савой должен был дать ему огромное состояние, и в случае необходимости он мог рассчитывать на помощь секты, непосредственно заинтересованной в успехе задуманного им плана.
   Что касается сенуситов, прибывших из Тетуана и завербованных по дороге, то они разбрелись по оазису Менхие, готовые вновь собраться по первому сигналу. Секта намеревалась использовать праздник аистов в своих интересах, о чём триполитанская полиция даже не подозревала. Именно здесь, на равнине Сунг-Эттелате, сенуситы Северной Африки должны были получить напутствие муфтиев и приступить к стягиванию своих сил в Киренаике, где предполагалось создать настоящее царство пиратов под верховной властью калифа.
   Обстоятельства благоприятствовали этому объединению, ибо в вилайете Бенгази, в Киренаике, их секта насчитывала наибольшее число приверженцев.
   В день праздника аистов трое иностранцев расхаживали среди толпы, собравшейся на равнине Сунг-Эттелате. Никто не принял бы их за европейцев, так как все они были одеты по-арабски. К тому же старший из них держался в этом платье так непринуждённо, что, очевидно, уже давно привык носить его.
   Это был доктор Антекирт в сопровождении Петера Батори и Луиджи Феррато. Пескад и Матифу остались в городе, где они занялись какими-то приготовлениями, и, по всей вероятности, должны были появиться на сцене, когда настанет время сыграть свою роль.
   Прошли сутки с тех пор, как «Электро-2» бросил якорь под прикрытием длинной гряды скал, которая образует естественный мол в порту Триполи.
   Переход из Тетуана был проделан так же быстро, как и в Тетуан. Остановились только в Филиппвиле, в маленькой бухточке Филфила, и то на какие-нибудь три часа, чтобы достать арабское платье, после чего «Электро-2» тотчас же отправился в путь, причём его появление даже не было замечено в Нумидийском заливе.
   Когда доктор и его спутники сошли на триполитанский берег – не на пристани, а среди скал за портом Триполи, – это уже не были пять европейцев, а пять жителей Востока, одежда которых не могла привлечь внимание. Возможно, Петер и Луиджи, не привыкшие носить арабское платье, держались в нём несколько принуждённо, зато Пескад и Матифу, профессия которых требовала постоянных переодеваний, нисколько не были смущены таким маскарадом.
   С наступлением ночи «Электро-2» укрылся в уединённой бухточке, которая почти не охранялась, как, впрочем, и все это побережье. Здесь он должен был стоять наготове, чтобы выйти в море в любой час дня и ночи. Очутившись на суше, доктор и его спутники взобрались на скалистый берег, прошли по набережной, сооружённой из огромных каменных глыб, до Баб-эль-Бара, иначе говоря, до Морских ворот, и углубились в лабиринт узких городских улочек. Первая же гостиница, которая им встретилась, – выбирать здесь не приходилось, – показалась путешественникам весьма сносным убежищем, тем более что им предстояло провести там всего несколько дней, а быть может, и несколько часов. Они выдали себя за людей скромного достатка, обыкновенных тунисских торговцев, прибывших в Триполи, чтобы принять участие в празднике аистов. Доктор так же хорошо говорил по-арабски, как и на других североафриканских наречиях, и никто не догадался бы, что это европеец.
   Хозяин принял с распростёртыми объятиями пятерых путников, которые оказали ему великую честь, остановившись в его гостинице. Это был весьма болтливый толстяк. В завязавшемся оживлённом разговоре доктор узнал немало интересного. Оказывается, из Марокко в Триполитанию недавно пришёл караван; с ним прибыл, по словам хозяина, человек, хорошо известный в стране, по имени Саркани, и поселился в доме Сиди Хазама.
   В тот же вечер доктор, Петер и Луиджи, приняв кое-какие меры предосторожности, смешались с толпой пришельцев, расположившихся лагерем на равнине. Прогуливаясь, они наблюдали за домом мокаддема, стоящим на границе оазиса Менхие.
   Так вот где находилась взаперти Сава Шандор! Со времени пребывания доктора в Рагузе ещё ни разу отец и дочь не были так близко друг от друга! И всё же их разделяла неприступная стена. Конечно, ради освобождения Савы Петер был готов на все, даже на сделку с Саркани. И он и граф Матиас Шандор не задумываясь отдали бы негодяю состояние, на которое он так зарился! Но они считали своим долгом совершить акт правосудия, покарав негодяя, предавшего Иштвана Батори и Ладислава Затмара!