Страница:
После грандиозного приёма в его честь Зигман, верный семьянин, отправился домой в Гамбург. По пути он должен был явиться с докладом в Париже к адмиралу. Офицеры, мои приятели, последовали примеру капитана и отбыли домой, чтобы провести две недели среди родных. Я с частью команды остался в Бресте, не обременённый большими обязанностями. В эти безмятежные апрельские дни меня влекло на загородные прогулки. С удовольствием навещал замок, плескался в его просторных глубоких ваннах, знакомился с богатой коллекцией старинных книг, ходил охотиться на фазанов с фермерами, проживавшими по соседству. Я наблюдал, как распускаются почки деревьев и кустов под дуновением тёплых морских бризов. Повсюду ощущался приход весны.
Однажды тихим вечером новые друзья, с которыми я общался на базе, познакомили меня с пикантными особенностями жизни в порту. В этот вечер мы потягивали в баре флотилии коктейль, играли в карты, шутили и рассказывали морские анекдоты. Вдруг Фостера осенило:
– Послушайте, друзья! Как насчёт небольшой вечеринки в городе? Ночь только началась, давайте закончим её в доме мадам. Поехали в К. Б. все вместе.
Его предложение было принято на ура. Оно адресовалось в первую очередь мне, как новичку в офицерских компаниях Бреста. Я поинтересовался у Шрайбера:
– Фред, а что означает эта аббревиатура К. Б.? Шрайбер глотнул джина и, широко улыбнувшись, сказал:
– К. означает казино, Б. – бар. Казино-бар – место, где можно забыть свои печали, выпить хорошего французского вина и насладиться прелестями дам. Все это в абсолютно интимной обстановке.
– Так это что, обыкновенный публичный дом?
– Называй как хочешь, но советую его посетить.
Мы прошли через затемнённый город и остановились у неприметной двери с буквами «К. Б.», освещёнными тусклым светом лампочки. Юный лейтенант позвонил особым способом, давая понять, что у двери стоим именно мы. Дверь, звякнув щеколдой, приоткрыла старуха. Она узнала некоторых из моих друзей. Когда дверь распахнулась, я услышал женский смех и льющиеся из фонографа слова французской песенки: «Я бегаю день и ночь». Тусклые красные фонари создавали в помещении соответствующую атмосферу. Когда мы гурьбой ввалились в бар, с обеих сторон от входа послышались приветливые возгласы. Мои друзья бурно откликались по-французски:
– Привет, Сюзан, Жанин, добрый вечер, Полин, Симона. О, добрый вечер, мадам.
Дюжина оживлённых, хорошеньких девиц приветствовала нас с преувеличенным энтузиазмом. Мадам оказалась хрупкой тридцатилетней женщиной с густой копной чёрных волос. Фред, заметив, что я смотрю на неё, сказал:
– К мадам не прикасайся. Это против правил. Ещё никому не удавалось завоевать её сердце. Тебе лучше обратить внимание на девочек.
Обитательницы дома, все в возрасте от 20 до 30 лет, к сожалению, уступали нам по численности с учётом прибытия офицеров Первой флотилии. Когда спало общее оживление, всех вновь прибывших представили хозяйке дома и обменялись с ней, согласно заведённому обычаю, поцелуем, исполненным достоинства.
Затем началось настоящее веселье. В бокалах искрилось шампанское, а девицы млели в наших объятиях. Мы танцевали под тихую музыку магнитофона, потягивали шипучее вино и пробовали сладость поцелуев алых губ с таким воодушевлением, словно никогда раньше этого не приходилось делать и никогда более не придётся.
По мере продолжения вечеринки наши песни становились задушевнее, смех – заразительнее, а девицы – соблазнительнее. Мы потребляли шампанское во всё возрастающем количестве, и скоро наша сдержанность улетучилась, как и кружева девиц. Больше всего я танцевал с Жанин, которая пленила меня своей пылкостью. Я ждал, когда наступит удобный момент, чтобы увести её с вечеринки.
Среди услуг этого заведения, оказывается, была ещё одна. Главный механик одной из подлодки Балард попросил:
– Мадам, покажите нам, пожалуйста, один из ваших замечательных фильмов.
Его просьба была встречена с ликованием.
– Но, господа, – запротестовала мадам, – не слишком ли поздний час для показа фильма? Девушки ещё должны обслужить…
– Ничего, дорогая, – успокоил её Балард, – ночь ещё только начинается. Мы многое подзабыли в искусстве любви, пока болтались в море. Сначала освежите нашу память.
Поддавшись уговорам, мадам уступила со вздохом:
– Как всякая мать, я понимаю ваши чувства.
Я обнял Жанин за талию, схватил бутылку шампанского и последовал за всеми вверх по лестнице. Потушили свет, зажужжал проектор, и началась демонстрация порнофильма. Час просмотра ленты был действительно познавательным. Она наглядно показала нам, что любовь без искусства – всё равно что гоночный автомобиль без водителя. После фильма я вышел полный новых идей. Жанин первой извлекла выгоду из этого урока.
Наступило утро, когда я заплатил консьержке и вышел навстречу свежему морскому бризу.
На базе ВМС всё шло своим чередом. Я занимался канцелярской работой, навещал сухой док, чтобы убедиться в соответствии графику ремонтных работ. Я встречался со своими друзьями с раннего периода войны и навестил бывших сокурсников в учебном корпусе Первой флотилии, где обучался в декабре 1941 года. Я постоянно слышал об асах подводной войны, которые возвращались из боевых походов. В год больших успехов наших подводников не обошлось и без больших потерь. Рост масштабов подводной войны привёл к гибели многих моих друзей, в том числе новобранцев, которые, не успев покрыть себя громкой славой, нашли себе могилу на дне моря.
Недели праздной жизни в порту проходили как апрельские дожди. Наши радости и забавы оказались лишь слабой компенсацией того, что мы испытали на войне. Мы прожигали жизнь, как только могли. Я зачастил в места, где удовлетворялись вкусы гурманов Бретани, в местном немецком ресторане «Повидайтесь с комендантом» пробовал незабываемые блюда из омаров, проводил вечера отдыха у камелька в нашем загородном замке. Затем следовали ночные утехи с Жанин в казино-баре. Это были ночи, когда бьющая через край энергия молодости укрощалась жрицами любви мадам, ночи, когда мы забывали о войне и долге.
Во время молчаливого уединения в своей комнате я много размышлял и приходил к выводу, что война в Атлантике далеко не закончена. В памяти оживали картины хаоса и разрушений, которые вызывали наши атаки на конвои. Грохот от разрывов торпед, глубинных бомб и авиабомб оглушал меня. Это были часы, которые заставляли меня задумываться над тем, почему война сулит нам поражение за поражением. Линия фронта всё ближе подходила к побережью. Она находилась сейчас только в двух часах перехода от порта, там, на западе, где сходятся небо с морем. Там проходила тонкая грань между войной и миром.
В середине апреля вернулся из отпуска главмех. Увидев Фридриха, все ещё не сбрившего бороду, в офицерской столовой, я подошёл поприветствовать его:
– Здорово, старина! Как приняли героя дома?
– Под барабанный бой и медные трубы. Заметил, я сохранил бороду? Детишкам она понравилась, поэтому решил отпускать её и дальше.
Он рассказал, что провёл большую часть отпуска в разъездах и свиданиях с родственниками, поэтому рад вернуться на базу. Я вкратце и по существу рассказал ему о состоянии нашей подлодки и сопутствующих обстоятельствах. В более общих выражениях описал наши похождения. Однако, когда вернулся вечерним экспрессом из Парижа Ридель, тоже холостяк, я не постеснялся рассказать ему подробности о нашей лёгкой жизни и изощрённых любовных утехах.
Вскоре вернулись все отпускники, проехав из дому на базу ВМС пол-Европы. Командир прибыл в хорошем расположении духа. Морщины, нажитые им после первого боевого похода, разгладились. Исчезла ярко-рыжая борода викинга. За тремя неделями отдыха последовали несколько дней интенсивной деятельности. Ремонт лодки завершился по графику. Через четыре дня должно было быть смонтировано снятое оборудование.
Моя последняя ночь в порту была спокойной. Меня тревожили лишь мысли о судьбе будущего похода, и я старался отвлечься от них, принимаясь писать письма. Я попросил Марианну беречь себя и предупредил родителей, что долгое время не смогу посылать им вестей о себе. Около полуночи я закончил упаковывать вещи. Новый приказ обязывал нас вместе с описью содержимого багажа писать завещание. Мне особенно нечего было кому-то либо оставлять. Но когда я подписал своё завещание, у меня возникло такое чувство, будто бы я подписывал себе смертный приговор. Интересно, смогу ли я снова держать в руках этот конверт, или кто-то другой вскроет его, чтобы исполнить мою последнюю волю?
Глава 11
Однажды тихим вечером новые друзья, с которыми я общался на базе, познакомили меня с пикантными особенностями жизни в порту. В этот вечер мы потягивали в баре флотилии коктейль, играли в карты, шутили и рассказывали морские анекдоты. Вдруг Фостера осенило:
– Послушайте, друзья! Как насчёт небольшой вечеринки в городе? Ночь только началась, давайте закончим её в доме мадам. Поехали в К. Б. все вместе.
Его предложение было принято на ура. Оно адресовалось в первую очередь мне, как новичку в офицерских компаниях Бреста. Я поинтересовался у Шрайбера:
– Фред, а что означает эта аббревиатура К. Б.? Шрайбер глотнул джина и, широко улыбнувшись, сказал:
– К. означает казино, Б. – бар. Казино-бар – место, где можно забыть свои печали, выпить хорошего французского вина и насладиться прелестями дам. Все это в абсолютно интимной обстановке.
– Так это что, обыкновенный публичный дом?
– Называй как хочешь, но советую его посетить.
Мы прошли через затемнённый город и остановились у неприметной двери с буквами «К. Б.», освещёнными тусклым светом лампочки. Юный лейтенант позвонил особым способом, давая понять, что у двери стоим именно мы. Дверь, звякнув щеколдой, приоткрыла старуха. Она узнала некоторых из моих друзей. Когда дверь распахнулась, я услышал женский смех и льющиеся из фонографа слова французской песенки: «Я бегаю день и ночь». Тусклые красные фонари создавали в помещении соответствующую атмосферу. Когда мы гурьбой ввалились в бар, с обеих сторон от входа послышались приветливые возгласы. Мои друзья бурно откликались по-французски:
– Привет, Сюзан, Жанин, добрый вечер, Полин, Симона. О, добрый вечер, мадам.
Дюжина оживлённых, хорошеньких девиц приветствовала нас с преувеличенным энтузиазмом. Мадам оказалась хрупкой тридцатилетней женщиной с густой копной чёрных волос. Фред, заметив, что я смотрю на неё, сказал:
– К мадам не прикасайся. Это против правил. Ещё никому не удавалось завоевать её сердце. Тебе лучше обратить внимание на девочек.
Обитательницы дома, все в возрасте от 20 до 30 лет, к сожалению, уступали нам по численности с учётом прибытия офицеров Первой флотилии. Когда спало общее оживление, всех вновь прибывших представили хозяйке дома и обменялись с ней, согласно заведённому обычаю, поцелуем, исполненным достоинства.
Затем началось настоящее веселье. В бокалах искрилось шампанское, а девицы млели в наших объятиях. Мы танцевали под тихую музыку магнитофона, потягивали шипучее вино и пробовали сладость поцелуев алых губ с таким воодушевлением, словно никогда раньше этого не приходилось делать и никогда более не придётся.
По мере продолжения вечеринки наши песни становились задушевнее, смех – заразительнее, а девицы – соблазнительнее. Мы потребляли шампанское во всё возрастающем количестве, и скоро наша сдержанность улетучилась, как и кружева девиц. Больше всего я танцевал с Жанин, которая пленила меня своей пылкостью. Я ждал, когда наступит удобный момент, чтобы увести её с вечеринки.
Среди услуг этого заведения, оказывается, была ещё одна. Главный механик одной из подлодки Балард попросил:
– Мадам, покажите нам, пожалуйста, один из ваших замечательных фильмов.
Его просьба была встречена с ликованием.
– Но, господа, – запротестовала мадам, – не слишком ли поздний час для показа фильма? Девушки ещё должны обслужить…
– Ничего, дорогая, – успокоил её Балард, – ночь ещё только начинается. Мы многое подзабыли в искусстве любви, пока болтались в море. Сначала освежите нашу память.
Поддавшись уговорам, мадам уступила со вздохом:
– Как всякая мать, я понимаю ваши чувства.
Я обнял Жанин за талию, схватил бутылку шампанского и последовал за всеми вверх по лестнице. Потушили свет, зажужжал проектор, и началась демонстрация порнофильма. Час просмотра ленты был действительно познавательным. Она наглядно показала нам, что любовь без искусства – всё равно что гоночный автомобиль без водителя. После фильма я вышел полный новых идей. Жанин первой извлекла выгоду из этого урока.
Наступило утро, когда я заплатил консьержке и вышел навстречу свежему морскому бризу.
На базе ВМС всё шло своим чередом. Я занимался канцелярской работой, навещал сухой док, чтобы убедиться в соответствии графику ремонтных работ. Я встречался со своими друзьями с раннего периода войны и навестил бывших сокурсников в учебном корпусе Первой флотилии, где обучался в декабре 1941 года. Я постоянно слышал об асах подводной войны, которые возвращались из боевых походов. В год больших успехов наших подводников не обошлось и без больших потерь. Рост масштабов подводной войны привёл к гибели многих моих друзей, в том числе новобранцев, которые, не успев покрыть себя громкой славой, нашли себе могилу на дне моря.
Недели праздной жизни в порту проходили как апрельские дожди. Наши радости и забавы оказались лишь слабой компенсацией того, что мы испытали на войне. Мы прожигали жизнь, как только могли. Я зачастил в места, где удовлетворялись вкусы гурманов Бретани, в местном немецком ресторане «Повидайтесь с комендантом» пробовал незабываемые блюда из омаров, проводил вечера отдыха у камелька в нашем загородном замке. Затем следовали ночные утехи с Жанин в казино-баре. Это были ночи, когда бьющая через край энергия молодости укрощалась жрицами любви мадам, ночи, когда мы забывали о войне и долге.
Во время молчаливого уединения в своей комнате я много размышлял и приходил к выводу, что война в Атлантике далеко не закончена. В памяти оживали картины хаоса и разрушений, которые вызывали наши атаки на конвои. Грохот от разрывов торпед, глубинных бомб и авиабомб оглушал меня. Это были часы, которые заставляли меня задумываться над тем, почему война сулит нам поражение за поражением. Линия фронта всё ближе подходила к побережью. Она находилась сейчас только в двух часах перехода от порта, там, на западе, где сходятся небо с морем. Там проходила тонкая грань между войной и миром.
В середине апреля вернулся из отпуска главмех. Увидев Фридриха, все ещё не сбрившего бороду, в офицерской столовой, я подошёл поприветствовать его:
– Здорово, старина! Как приняли героя дома?
– Под барабанный бой и медные трубы. Заметил, я сохранил бороду? Детишкам она понравилась, поэтому решил отпускать её и дальше.
Он рассказал, что провёл большую часть отпуска в разъездах и свиданиях с родственниками, поэтому рад вернуться на базу. Я вкратце и по существу рассказал ему о состоянии нашей подлодки и сопутствующих обстоятельствах. В более общих выражениях описал наши похождения. Однако, когда вернулся вечерним экспрессом из Парижа Ридель, тоже холостяк, я не постеснялся рассказать ему подробности о нашей лёгкой жизни и изощрённых любовных утехах.
Вскоре вернулись все отпускники, проехав из дому на базу ВМС пол-Европы. Командир прибыл в хорошем расположении духа. Морщины, нажитые им после первого боевого похода, разгладились. Исчезла ярко-рыжая борода викинга. За тремя неделями отдыха последовали несколько дней интенсивной деятельности. Ремонт лодки завершился по графику. Через четыре дня должно было быть смонтировано снятое оборудование.
Моя последняя ночь в порту была спокойной. Меня тревожили лишь мысли о судьбе будущего похода, и я старался отвлечься от них, принимаясь писать письма. Я попросил Марианну беречь себя и предупредил родителей, что долгое время не смогу посылать им вестей о себе. Около полуночи я закончил упаковывать вещи. Новый приказ обязывал нас вместе с описью содержимого багажа писать завещание. Мне особенно нечего было кому-то либо оставлять. Но когда я подписал своё завещание, у меня возникло такое чувство, будто бы я подписывал себе смертный приговор. Интересно, смогу ли я снова держать в руках этот конверт, или кто-то другой вскроет его, чтобы исполнить мою последнюю волю?
Глава 11
24 апреля 1943 года «У-230» покачивалась на волнах в тени своего бетонного укрытия. Швартовы были сняты с кнехтов. Команда лодки выстроилась на корме, лицом к провожающим на пирсе. Подводники украсили себя цветами, прикреплёнными либо к флотским фуражкам, либо к петлям своих оливковых форменок. Под ними взбивали маслянистую воду гребные винты, работавшие на реверсивном ходу. «У-230» плавно отчалила от бетонной стены и вышла кормой вперёд из сумрака укрытия под ярко сиявшее солнце. Вторая подлодка, «У-456», отделилась от другого причала и пошла в кильватере нашей. На её мостике я увидел Форстера, соучастника вечеринок у мадам. Мы поприветствовали друг друга взмахами рук. Затем наша лодка набрала ход, и берег со стоявшими на нём друзьями остался позади. Как только мы прошли центр бухты, на лодке установился военный порядок: в действиях, словах и мыслях. Мы вели себя так, словно никогда не заходили в порт, не брали отпуска, не развлекались в казино-баре, не лежали в объятиях женщин.
«У-230» двигалась при высокой облачности по гладкой поверхности залива со скоростью 17 узлов. «У-456» шла параллельным курсом в 500 метрах по правому борту. Эскорт скрылся за горизонтом. Серое небо слилось с зелёным морем. Мы двигались дальше, внимательно следя за показаниями радара. Наша лодка была оснащена новой радиолокационной антенной, усовершенствованным вариантом «бискайского креста». Громоздкий крест во время погружения должен был убираться внутрь лодки, новая же компактная антенна была приварена к ограждению мостика и не деформировалась при уходе под воду. С тех пор как мы вышли из порта, радар улавливал лишь слабые импульсы. Когда они стали сильнее, «У-230» совершила режимное погружение. Несколькими секундами позже за ней последовала и «У-456». С этого момента мы больше не поддерживали связь с соседней лодкой, которая пошла по своему маршруту в заданный квадрат.
Ночью мы всплыли, чтобы попытать счастья в безопасном плавании, и ускорили ход. «У-230» рванулась вперёд, проветривая прочный корпус свежим воздухом и подзаряжая аккумуляторные батареи двумя работавшими дизелями. На расстоянии грань между бесконечностью ночного неба и протяжённостью тёмного моря исчезала, создавая иллюзию движения во Вселенной. Наша одинокая чёрная лодка продвигалась полным ходом между небом и морем, оставляя большие светящиеся водовороты – прекрасный ориентир для бдительного пилота. Пока дизели размеренно стучали, я прикидывал, сколько мы ещё сможем двигаться, в надводном положении. Прошло 17 минут. Затем прозвучал резкий сигнал радара – нас запеленговали. Подлодка ушла под воду.
Наши ночи превратились в дни, а дни – в ночи. Мы часами находились внутри тёмного корпуса лодки, освещавшегося тусклым светом нескольких ламп. Ночи, проведённые на мостике, были черны, как смола. Мы продвигались, прислушиваясь к шуму моторов неприятельских самолётов и всматриваясь в чёрные морские волны, всегда готовые увернуться от плавающих мин, которые сбрасывались пилотами противника с пугающей частотой. Днём мы двигались на глубине 40 метров, прислушиваясь к отдалённому шуму самолётов противника, толчкам «асдика» и взрывам глубинных бомб.
После того как на смену апрелю пришёл май, мы достигли «чёрной ямы» – зоны, куда до сих пор не проникал ни один неприятельский самолёт. Импульсы радара постепенно затихли, и мы осмелились снова всплыть на поверхность моря, к солнечным лучам. После шестисуточной игры с противником в кошки-мышки, после уклонения от дьявольской изобретательности англичан, которая попеременно приводила нас в шоковое состояние, отчаяние, страх и гнев, солнце показалось мне гарантом безопасности. Яркий свет позволял расширить сектор наблюдения. Я надеялся, полагаясь на своё зрение и «метокс», что мы сможем обнаружить вражеские самолёты на безопасном расстоянии.
Пройдя 15-й градус западной долготы, мы сообщили в штаб, что совершили безопасный переход через Бискайский залив. Через четыре часа база подтвердила приём нашей радиограммы. В свою очередь Ридель принял и расшифровал новые распоряжения штаба: «Двигайтесь в сетку квадрата ВД-95. Ожидается конвой, следующий на восток».
Эта оперативная зона располагалась намного южнее района северных штормов, где мы ходили зимой. Я полагал, что здесь будут более благоприятные условия для торпедных атак и охоты за конвоями. Нервное напряжение, которое мы испытали при переходе через Бискайский залив, получило разрядку. Вскоре наступили прекрасные весенние дни, не омрачаемые появлениями самолётов противника.
2 мая. Погода превосходная, в спокойном море солнечные блики. В 14.08 Ридель засёк за южным горизонтом быстро двигавшуюся одиночную цель. На полных оборотах мы поспешили в направлении, пересекающемся со средним курсом судна. После трёхчасовой гонки, в результате которой транспорт появился на горизонте, мы не спеша ушли под воду, располагая избытком времени до того момента, когда появится судно. Часом позже наши надежды на первую торпедную атаку не оправдались. Судно было опознано как шведский транспорт, идущий по «филадельфийскому маршруту», безопасность которого для «нейтралов» гарантировала Германия.
После того как шведу было позволено уйти, мы приняли радиограмму от одной из наших лодок: «Конвой АЮ-87. Курс северо-восток. Потопили два транспорта тоннажем 13 тысяч тонн. Продолжаем преследование. "У-192". Сетка квадрата АЮ-87 находилась между Ньюфаундлендом и Гренландией – вне пределов отведённого нам района. Мы оставили конвой "волкам", патрулировавшим этот квадрат.
5 мая «У-230» бороздила море в заданном квадрате. Утром мы приняли радиограмму, подтвердившую наши худшие опасения. Ридель вручил мне дешифрованный текст радиограммы в полном молчании. «Эсминец. Атака. Тонем. "У-638". Это сообщение было последним признаком жизни "У-638". Больше о подлодке мы ничего не услышали.
Через два часа была спешно дешифрована новая радиограмма. «Атакованы эсминцами. Глубинные бомбы. Покидаем лодку. "У-531". Этот второй сигнал бедствия привёл нас к тревожному заключению, что битва за конвои сопровождалась необычайно эффективными контрмерами по их защите со стороны противника.
6 мая. Было ещё темно, когда с места сражения была послана новая радиограмма: «Атакованы сторожевиком. Тонем. "У-438". Это третье извещение о смерти привело нас в ярость и недоумение. Чем вызван этот поток радиограмм, извещавших нас только о гибели подлодок?
Но вот ещё одна радиограмма: «Атака с воздуха. Глубинные бобмы. Протаранены эсминцем. Тонем. "У-125".
Четвёртая потеря! Наш гнев перешёл в шок.
7 мая. «У-230», крайне осторожно крейсировавшая под звёздным небом, перехватила последнюю в этот день радиограмму: «Атака с воздуха. Тонем. 47 С. 05 В. "У-663". Я нашёл место гибели подлодки на нашей размякшей навигационной карте и отметил его черным крестом в центре Бискайского залива. Пятая подлодка, отправленная на дно за три дня! Но через семь часов я был вынужден увеличить цифру потерь, когда в ответ на запросы штаба сообщить свои координаты "У-192" и "У-531" не откликнулись. Они встретили свою гибель, атакуя тот самый конвой к юго-востоку от Гренландии.
10 мая. Солнечный день. Мы прибыли в заданный квадрат, занимавший небольшой район в центре Атлантики. Предполагалось, что здесь перехватим конвой, о котором ранее сообщалось. Вместе с нами в засаде находилось шесть подлодок. Гораздо больше их было в пространстве между нашим квадратом и Британскими островами. «У-456», наша напарница при выходе из Бреста, скрылась где-то в неизвестном направлении. Число участников засады определилось.
11 мая. Ещё один некролог из Бискайского залива: «-Атакованы с воздуха. Тонем. "У-528". Мы рассвирепели и теперь рвались отомстить за наших товарищей в стократном размере.
Часом позже мы получили в знак утешения оперативные указания из штаба: «Всем подлодкам в сетке квадрата ВД идти на перехват конвоя, движущегося в восточном направлении в БД-91. Атакуйте конвой по собственному усмотрению». «У-230» немедленно двинулась на полных оборотах новым курсом. Форштевень лодки рассекал поверхность моря, оставляя по краям искрящиеся фонтанчики. Готовясь к бою, я приказал тщательно осмотреть все торпеды.
12 мая. В 04.00, когда я поднялся на вахту, весь экипаж был охвачен волнением. В 05.40 на рассвете Прагер послал несколько сигнальных ракет, чтобы сообщить о нашей позиции другим подлодкам. В 06.20 он сообщил снизу, что мы вышли на расчётный средний курс конвоя. Я убавил скорость лодки и развернул её в западном направлении в сторону конвоя, осторожно продвигавшегося вперёд. Перед восходом солнца восточный горизонт приобрёл кроваво-красный цвет. Оставалась лишь тёмная линия на западе.
06.15. Солнце выскочило из океана огромным огненным шаром. В этот впечатляющий момент я увидел тёмное пятно в юго-западном направлении – конвой! Я вызвал Зигмана на мостик и сказал:
– Мой подарок вам, герр капитан!
– Спасибо, старпом, наконец-то обнадёживающая весть.
Мы наблюдали, как тёмное пятно растёт в объёме. Вскоре командир развернул лодку кормой к чёрно-серым фонтанам дыма. На горизонте в западном направлении отчётливо вырастали три верхушки мачт. Показавшись полностью из-за горизонта, три корабля оказались эскортами – тральщиками, идущими перед конвоем. Следуя зигзагообразным курсом, они приблизились к нам, подпрыгивая, как марионетки на пустой сцене. Мы медленно отошли на восток, соблюдая безопасную дистанцию и стараясь определить курс конвоя.
06.38. Верхушки мачт усеяли значительную часть горизонта. За ними показались дымящие трубы. Это были транспорты, за которыми мы охотились прежде всего. Могучий строй мачт и труб вырастал из моря все выше. Мы заняли отличную позицию для атаки почти в голове колонны. В течение часа, прикинул я, у нас будет возможность поразить немало целей,
06.55. Команда Зигмана:
– Очистить мостик. Погружение.
Я находился в рубке, когда прозвучал сигнал тревоги. Через пять минут лодка нырнула под воду. Командир, сидя за перископом, информировал команду по системе внутренней связи:
– Мы вышли на чрезвычайно многочисленный конвой, может быть, в нём более 100 транспортов. Атаковать будем в погруженном положении. Не нужно напоминать вам, что это не воскресная прогулка. Надеюсь, вы сделаете всё возможное для успеха операции.
Затем он выключил мотор перископа.
07.05. Пока мы не видим конвоя. Зигман приказал приготовить торпедные аппараты к стрельбе.
07.10. Я доложил о боеготовности лодки под тяжёлый, уходящий в глубину океана грохот двигавшегося конвоя.
07.16. Акустик сообщил нам новость, расстроившую наши планы атаковать конвой в погруженном положении:
– Конвой, очевидно, изменил курс. Полоса частот переместилась на 3-1.
Командир, явно раздосадованный сообщением, выдвинул перископ вверх, чтобы поймать в поле зрения проходивший конвой. По корпусу лодки ударяли звуковые волны, исходившие от вращавшихся винтов эскортов и транспортов. Словно грохотало бесчисленное множество туземных барабанов.
– Чертов конвой, – выругался Зигман. – Идёт зигзагами на северо-восток. По его правому флангу минимум десяток сторожевиков.
Конвой двигался со скоростью 11 узлов. «У-230» следовала параллельным курсом, оставаясь невидимой для его внешнего охранения и не желая атаковать на виду у эсминцев. Ритмичный грохот сотни гребных винтов проникал сквозь прочную стальную оболочку нашей лодки, перемещаясь внутри неё. Командир освободил своё место у перископа, прорычав:
– Взгляни, старпом. Если бы наша лодка шла побыстрее, я бы разделался с этим конвоем без труда.
Я занял место капитана. В семи милях по левому борту раскрылась впечатляющая панорама. Во всю ширину горизонта двигался лес мачт и труб транспортов. Минимум десяток эсминцев элегантно бороздили зелёные волны моря. Не менее двух десятков сторожевиков вертелись вокруг головной и хвостовой частей конвоя. Под впечатлением увиденного я сказал капитану:
– Вот это мощь! Кажется, самый большой из всех конвоев!
– Возможно, ты прав. Но раз мы находимся так близко к этой армаде, наши торпеды не могут промахнуться.
Прежде чем рискнуть со всплытием для выхода на угол атаки, необходимо было отойти на безопасную дистанцию от конвоя. Верещание гребных винтов, тяжёлое уханье поршней, завывание турбин и пощёлкивание импульсов «асдика» сопровождали наши скрытные манёвры. Почти два часа мы уходили по диагонали от стальных гигантов.
09.15. «У-230» всплыла. Взобравшись на мостик, когда лодка ещё не полностью вышла из воды, я торопливо огляделся. Далеко на северо-востоке, вдоль чёткой линии горизонта, разделявшей сткеан и небо, двигались мачты и дымовые трубы. «У-230» пошла параллельным курсом, рассчитывая опередить конвой до наступления сумерек. Ридель передал по радио в штаб и другим подлодкам сообщение: «Конвой в квадрате БД-92. Курс северо-восток. Скорость II узлов. Сильное боевое охранение. Всплыли для выхода на угол атаки. "У-230".
09.55. Испуганный возглас за моей спиной:
– Самолёт!
Я увидел, как двухмоторная летающая машина пикирует на нас со стороны солнца. Мы были захвачены врасплох.
– Тревога!
Нас как ветром сдуло в рубку. Лодка мгновенно скрылась под водой. В этот миг максимальной опасности и минимальной возможности её избежать нас могло выручить лишь чудо, случайность, везение, которое до сих пор спасало экипаж лодки от гибели.
Четыре всплеска сброшенных бомб и мощные взрывы встряхнули тонны воды над нами и вокруг нас. Лодка вздрогнула и стала опускаться с дифферентом 60 градусов. Пока продолжалось падение, неистово плескалась вода, лязгала сталь, скрипели шпангоуты, подтравливали клапаны, прыгали плиты палубы. При свете мигающих ламп я видел изумление в округлившихся глазах людей. И у них были основания удивляться: внезапная атака казалась мистикой. Откуда прилетел этот самолёт? Его радиус действия не позволял покрыть расстояние между ближайшей точкой на суше и серединой Атлантики. Напрашивался неизбежный вывод: конвой имел собственную авиацию. Как бы трудно ни было в это поверить, но факт оставался фактом. В составе конвоя шёл авианосец, на который садились неприятельские самолёты после облёта прилегавших к маршруту движения транспортов районов моря. Идея авиационной поддержки конвоев выбивала основу из-под нашей концепции ведения подводной войны. Теперь мы не могли рассчитывать на внезапность атаки и возможность скрытно уйти от преследования.
10.35. «У-230» всплыла на перископную глубину. Внимательный обзор неба через резервный перископ не обнаружил самолёта противника. Мы быстро поднялись на поверхность.
Охота возобновилась. Мы упрямо двигались вперёд, несмотря на нервное напряжение. Двигатели работали на полных оборотах. Я сосредоточился на наблюдении за небом, лишь эпизодически поглядывая на густой лес мачт и труб на горизонте. Белые громады облаков плыли по небу на средней высоте, гонимые резким западным ветром. Он обрушивал волны на палубу и в определённые промежутки времени швырял на мостик клочья морской пены.
11.00. Я обнаружил блеск металла в просвете между облаками. Это был небольшой самолёт, приготовившийся спикировать на нас.
– Тревога!
Четыре бомбы, разорвавшиеся через 50 секунд неподалёку, убедили нас в том, что самолёт вёл опытный пилот. Ударные волны сотрясли лодку. Фридрих остановил её падение на глубине 180 метров, затем выправил киль посудины и поднял на перископную глубину.
11.25. «У-230» всплыла. Мы рванулись вперёд и помчались за конвоем с мрачной решимостью. Повинуясь охотничьему инстинкту, продолжали преследование, несмотря на постоянную угрозу с воздуха. Нас не могли остановить постоянные бомбардировки. Мы неслись на предельной скорости, вопреки страху и рассудку – вперёд, только вперёд, к головной части конвоя.
11.42. – Тревога – самолёт!
«У-230» ушла под воду. Четыре взрыва попробовали её на прочность, но лодка выдержала и это суровое испытание. Пока мы ждали, когда самолёт улетит, наши сердца бешено колотились.
12.04. Мы всплыли в обстановке усилившегося волнения моря и двинулись вперёд, несмотря на качку. Конвой переместился на северо-запад от нас. Несмотря на постоянные атаки с воздуха, мы не отставали от него. Я заметил два эскорта на горизонте, но основная опасность нас подстерегала сверху. Облака опустились ниже и сомкнулись, закрывая последние просветы голубого неба.
12.08. Снизу на мостик поступило сообщение для капитана: «Только что получена радиограмма: "Атакованы самолётом. Тонем. «У-89". Известие вновь повергло нас в шок. С ужасом я попытался представить себе, что случится с нами, когда взрывы расколют корпус лодки.
«У-230» двигалась при высокой облачности по гладкой поверхности залива со скоростью 17 узлов. «У-456» шла параллельным курсом в 500 метрах по правому борту. Эскорт скрылся за горизонтом. Серое небо слилось с зелёным морем. Мы двигались дальше, внимательно следя за показаниями радара. Наша лодка была оснащена новой радиолокационной антенной, усовершенствованным вариантом «бискайского креста». Громоздкий крест во время погружения должен был убираться внутрь лодки, новая же компактная антенна была приварена к ограждению мостика и не деформировалась при уходе под воду. С тех пор как мы вышли из порта, радар улавливал лишь слабые импульсы. Когда они стали сильнее, «У-230» совершила режимное погружение. Несколькими секундами позже за ней последовала и «У-456». С этого момента мы больше не поддерживали связь с соседней лодкой, которая пошла по своему маршруту в заданный квадрат.
Ночью мы всплыли, чтобы попытать счастья в безопасном плавании, и ускорили ход. «У-230» рванулась вперёд, проветривая прочный корпус свежим воздухом и подзаряжая аккумуляторные батареи двумя работавшими дизелями. На расстоянии грань между бесконечностью ночного неба и протяжённостью тёмного моря исчезала, создавая иллюзию движения во Вселенной. Наша одинокая чёрная лодка продвигалась полным ходом между небом и морем, оставляя большие светящиеся водовороты – прекрасный ориентир для бдительного пилота. Пока дизели размеренно стучали, я прикидывал, сколько мы ещё сможем двигаться, в надводном положении. Прошло 17 минут. Затем прозвучал резкий сигнал радара – нас запеленговали. Подлодка ушла под воду.
Наши ночи превратились в дни, а дни – в ночи. Мы часами находились внутри тёмного корпуса лодки, освещавшегося тусклым светом нескольких ламп. Ночи, проведённые на мостике, были черны, как смола. Мы продвигались, прислушиваясь к шуму моторов неприятельских самолётов и всматриваясь в чёрные морские волны, всегда готовые увернуться от плавающих мин, которые сбрасывались пилотами противника с пугающей частотой. Днём мы двигались на глубине 40 метров, прислушиваясь к отдалённому шуму самолётов противника, толчкам «асдика» и взрывам глубинных бомб.
После того как на смену апрелю пришёл май, мы достигли «чёрной ямы» – зоны, куда до сих пор не проникал ни один неприятельский самолёт. Импульсы радара постепенно затихли, и мы осмелились снова всплыть на поверхность моря, к солнечным лучам. После шестисуточной игры с противником в кошки-мышки, после уклонения от дьявольской изобретательности англичан, которая попеременно приводила нас в шоковое состояние, отчаяние, страх и гнев, солнце показалось мне гарантом безопасности. Яркий свет позволял расширить сектор наблюдения. Я надеялся, полагаясь на своё зрение и «метокс», что мы сможем обнаружить вражеские самолёты на безопасном расстоянии.
Пройдя 15-й градус западной долготы, мы сообщили в штаб, что совершили безопасный переход через Бискайский залив. Через четыре часа база подтвердила приём нашей радиограммы. В свою очередь Ридель принял и расшифровал новые распоряжения штаба: «Двигайтесь в сетку квадрата ВД-95. Ожидается конвой, следующий на восток».
Эта оперативная зона располагалась намного южнее района северных штормов, где мы ходили зимой. Я полагал, что здесь будут более благоприятные условия для торпедных атак и охоты за конвоями. Нервное напряжение, которое мы испытали при переходе через Бискайский залив, получило разрядку. Вскоре наступили прекрасные весенние дни, не омрачаемые появлениями самолётов противника.
2 мая. Погода превосходная, в спокойном море солнечные блики. В 14.08 Ридель засёк за южным горизонтом быстро двигавшуюся одиночную цель. На полных оборотах мы поспешили в направлении, пересекающемся со средним курсом судна. После трёхчасовой гонки, в результате которой транспорт появился на горизонте, мы не спеша ушли под воду, располагая избытком времени до того момента, когда появится судно. Часом позже наши надежды на первую торпедную атаку не оправдались. Судно было опознано как шведский транспорт, идущий по «филадельфийскому маршруту», безопасность которого для «нейтралов» гарантировала Германия.
После того как шведу было позволено уйти, мы приняли радиограмму от одной из наших лодок: «Конвой АЮ-87. Курс северо-восток. Потопили два транспорта тоннажем 13 тысяч тонн. Продолжаем преследование. "У-192". Сетка квадрата АЮ-87 находилась между Ньюфаундлендом и Гренландией – вне пределов отведённого нам района. Мы оставили конвой "волкам", патрулировавшим этот квадрат.
5 мая «У-230» бороздила море в заданном квадрате. Утром мы приняли радиограмму, подтвердившую наши худшие опасения. Ридель вручил мне дешифрованный текст радиограммы в полном молчании. «Эсминец. Атака. Тонем. "У-638". Это сообщение было последним признаком жизни "У-638". Больше о подлодке мы ничего не услышали.
Через два часа была спешно дешифрована новая радиограмма. «Атакованы эсминцами. Глубинные бомбы. Покидаем лодку. "У-531". Этот второй сигнал бедствия привёл нас к тревожному заключению, что битва за конвои сопровождалась необычайно эффективными контрмерами по их защите со стороны противника.
6 мая. Было ещё темно, когда с места сражения была послана новая радиограмма: «Атакованы сторожевиком. Тонем. "У-438". Это третье извещение о смерти привело нас в ярость и недоумение. Чем вызван этот поток радиограмм, извещавших нас только о гибели подлодок?
Но вот ещё одна радиограмма: «Атака с воздуха. Глубинные бобмы. Протаранены эсминцем. Тонем. "У-125".
Четвёртая потеря! Наш гнев перешёл в шок.
7 мая. «У-230», крайне осторожно крейсировавшая под звёздным небом, перехватила последнюю в этот день радиограмму: «Атака с воздуха. Тонем. 47 С. 05 В. "У-663". Я нашёл место гибели подлодки на нашей размякшей навигационной карте и отметил его черным крестом в центре Бискайского залива. Пятая подлодка, отправленная на дно за три дня! Но через семь часов я был вынужден увеличить цифру потерь, когда в ответ на запросы штаба сообщить свои координаты "У-192" и "У-531" не откликнулись. Они встретили свою гибель, атакуя тот самый конвой к юго-востоку от Гренландии.
10 мая. Солнечный день. Мы прибыли в заданный квадрат, занимавший небольшой район в центре Атлантики. Предполагалось, что здесь перехватим конвой, о котором ранее сообщалось. Вместе с нами в засаде находилось шесть подлодок. Гораздо больше их было в пространстве между нашим квадратом и Британскими островами. «У-456», наша напарница при выходе из Бреста, скрылась где-то в неизвестном направлении. Число участников засады определилось.
11 мая. Ещё один некролог из Бискайского залива: «-Атакованы с воздуха. Тонем. "У-528". Мы рассвирепели и теперь рвались отомстить за наших товарищей в стократном размере.
Часом позже мы получили в знак утешения оперативные указания из штаба: «Всем подлодкам в сетке квадрата ВД идти на перехват конвоя, движущегося в восточном направлении в БД-91. Атакуйте конвой по собственному усмотрению». «У-230» немедленно двинулась на полных оборотах новым курсом. Форштевень лодки рассекал поверхность моря, оставляя по краям искрящиеся фонтанчики. Готовясь к бою, я приказал тщательно осмотреть все торпеды.
12 мая. В 04.00, когда я поднялся на вахту, весь экипаж был охвачен волнением. В 05.40 на рассвете Прагер послал несколько сигнальных ракет, чтобы сообщить о нашей позиции другим подлодкам. В 06.20 он сообщил снизу, что мы вышли на расчётный средний курс конвоя. Я убавил скорость лодки и развернул её в западном направлении в сторону конвоя, осторожно продвигавшегося вперёд. Перед восходом солнца восточный горизонт приобрёл кроваво-красный цвет. Оставалась лишь тёмная линия на западе.
06.15. Солнце выскочило из океана огромным огненным шаром. В этот впечатляющий момент я увидел тёмное пятно в юго-западном направлении – конвой! Я вызвал Зигмана на мостик и сказал:
– Мой подарок вам, герр капитан!
– Спасибо, старпом, наконец-то обнадёживающая весть.
Мы наблюдали, как тёмное пятно растёт в объёме. Вскоре командир развернул лодку кормой к чёрно-серым фонтанам дыма. На горизонте в западном направлении отчётливо вырастали три верхушки мачт. Показавшись полностью из-за горизонта, три корабля оказались эскортами – тральщиками, идущими перед конвоем. Следуя зигзагообразным курсом, они приблизились к нам, подпрыгивая, как марионетки на пустой сцене. Мы медленно отошли на восток, соблюдая безопасную дистанцию и стараясь определить курс конвоя.
06.38. Верхушки мачт усеяли значительную часть горизонта. За ними показались дымящие трубы. Это были транспорты, за которыми мы охотились прежде всего. Могучий строй мачт и труб вырастал из моря все выше. Мы заняли отличную позицию для атаки почти в голове колонны. В течение часа, прикинул я, у нас будет возможность поразить немало целей,
06.55. Команда Зигмана:
– Очистить мостик. Погружение.
Я находился в рубке, когда прозвучал сигнал тревоги. Через пять минут лодка нырнула под воду. Командир, сидя за перископом, информировал команду по системе внутренней связи:
– Мы вышли на чрезвычайно многочисленный конвой, может быть, в нём более 100 транспортов. Атаковать будем в погруженном положении. Не нужно напоминать вам, что это не воскресная прогулка. Надеюсь, вы сделаете всё возможное для успеха операции.
Затем он выключил мотор перископа.
07.05. Пока мы не видим конвоя. Зигман приказал приготовить торпедные аппараты к стрельбе.
07.10. Я доложил о боеготовности лодки под тяжёлый, уходящий в глубину океана грохот двигавшегося конвоя.
07.16. Акустик сообщил нам новость, расстроившую наши планы атаковать конвой в погруженном положении:
– Конвой, очевидно, изменил курс. Полоса частот переместилась на 3-1.
Командир, явно раздосадованный сообщением, выдвинул перископ вверх, чтобы поймать в поле зрения проходивший конвой. По корпусу лодки ударяли звуковые волны, исходившие от вращавшихся винтов эскортов и транспортов. Словно грохотало бесчисленное множество туземных барабанов.
– Чертов конвой, – выругался Зигман. – Идёт зигзагами на северо-восток. По его правому флангу минимум десяток сторожевиков.
Конвой двигался со скоростью 11 узлов. «У-230» следовала параллельным курсом, оставаясь невидимой для его внешнего охранения и не желая атаковать на виду у эсминцев. Ритмичный грохот сотни гребных винтов проникал сквозь прочную стальную оболочку нашей лодки, перемещаясь внутри неё. Командир освободил своё место у перископа, прорычав:
– Взгляни, старпом. Если бы наша лодка шла побыстрее, я бы разделался с этим конвоем без труда.
Я занял место капитана. В семи милях по левому борту раскрылась впечатляющая панорама. Во всю ширину горизонта двигался лес мачт и труб транспортов. Минимум десяток эсминцев элегантно бороздили зелёные волны моря. Не менее двух десятков сторожевиков вертелись вокруг головной и хвостовой частей конвоя. Под впечатлением увиденного я сказал капитану:
– Вот это мощь! Кажется, самый большой из всех конвоев!
– Возможно, ты прав. Но раз мы находимся так близко к этой армаде, наши торпеды не могут промахнуться.
Прежде чем рискнуть со всплытием для выхода на угол атаки, необходимо было отойти на безопасную дистанцию от конвоя. Верещание гребных винтов, тяжёлое уханье поршней, завывание турбин и пощёлкивание импульсов «асдика» сопровождали наши скрытные манёвры. Почти два часа мы уходили по диагонали от стальных гигантов.
09.15. «У-230» всплыла. Взобравшись на мостик, когда лодка ещё не полностью вышла из воды, я торопливо огляделся. Далеко на северо-востоке, вдоль чёткой линии горизонта, разделявшей сткеан и небо, двигались мачты и дымовые трубы. «У-230» пошла параллельным курсом, рассчитывая опередить конвой до наступления сумерек. Ридель передал по радио в штаб и другим подлодкам сообщение: «Конвой в квадрате БД-92. Курс северо-восток. Скорость II узлов. Сильное боевое охранение. Всплыли для выхода на угол атаки. "У-230".
09.55. Испуганный возглас за моей спиной:
– Самолёт!
Я увидел, как двухмоторная летающая машина пикирует на нас со стороны солнца. Мы были захвачены врасплох.
– Тревога!
Нас как ветром сдуло в рубку. Лодка мгновенно скрылась под водой. В этот миг максимальной опасности и минимальной возможности её избежать нас могло выручить лишь чудо, случайность, везение, которое до сих пор спасало экипаж лодки от гибели.
Четыре всплеска сброшенных бомб и мощные взрывы встряхнули тонны воды над нами и вокруг нас. Лодка вздрогнула и стала опускаться с дифферентом 60 градусов. Пока продолжалось падение, неистово плескалась вода, лязгала сталь, скрипели шпангоуты, подтравливали клапаны, прыгали плиты палубы. При свете мигающих ламп я видел изумление в округлившихся глазах людей. И у них были основания удивляться: внезапная атака казалась мистикой. Откуда прилетел этот самолёт? Его радиус действия не позволял покрыть расстояние между ближайшей точкой на суше и серединой Атлантики. Напрашивался неизбежный вывод: конвой имел собственную авиацию. Как бы трудно ни было в это поверить, но факт оставался фактом. В составе конвоя шёл авианосец, на который садились неприятельские самолёты после облёта прилегавших к маршруту движения транспортов районов моря. Идея авиационной поддержки конвоев выбивала основу из-под нашей концепции ведения подводной войны. Теперь мы не могли рассчитывать на внезапность атаки и возможность скрытно уйти от преследования.
10.35. «У-230» всплыла на перископную глубину. Внимательный обзор неба через резервный перископ не обнаружил самолёта противника. Мы быстро поднялись на поверхность.
Охота возобновилась. Мы упрямо двигались вперёд, несмотря на нервное напряжение. Двигатели работали на полных оборотах. Я сосредоточился на наблюдении за небом, лишь эпизодически поглядывая на густой лес мачт и труб на горизонте. Белые громады облаков плыли по небу на средней высоте, гонимые резким западным ветром. Он обрушивал волны на палубу и в определённые промежутки времени швырял на мостик клочья морской пены.
11.00. Я обнаружил блеск металла в просвете между облаками. Это был небольшой самолёт, приготовившийся спикировать на нас.
– Тревога!
Четыре бомбы, разорвавшиеся через 50 секунд неподалёку, убедили нас в том, что самолёт вёл опытный пилот. Ударные волны сотрясли лодку. Фридрих остановил её падение на глубине 180 метров, затем выправил киль посудины и поднял на перископную глубину.
11.25. «У-230» всплыла. Мы рванулись вперёд и помчались за конвоем с мрачной решимостью. Повинуясь охотничьему инстинкту, продолжали преследование, несмотря на постоянную угрозу с воздуха. Нас не могли остановить постоянные бомбардировки. Мы неслись на предельной скорости, вопреки страху и рассудку – вперёд, только вперёд, к головной части конвоя.
11.42. – Тревога – самолёт!
«У-230» ушла под воду. Четыре взрыва попробовали её на прочность, но лодка выдержала и это суровое испытание. Пока мы ждали, когда самолёт улетит, наши сердца бешено колотились.
12.04. Мы всплыли в обстановке усилившегося волнения моря и двинулись вперёд, несмотря на качку. Конвой переместился на северо-запад от нас. Несмотря на постоянные атаки с воздуха, мы не отставали от него. Я заметил два эскорта на горизонте, но основная опасность нас подстерегала сверху. Облака опустились ниже и сомкнулись, закрывая последние просветы голубого неба.
12.08. Снизу на мостик поступило сообщение для капитана: «Только что получена радиограмма: "Атакованы самолётом. Тонем. «У-89". Известие вновь повергло нас в шок. С ужасом я попытался представить себе, что случится с нами, когда взрывы расколют корпус лодки.