Страница:
Мы всплывали и погружались под воду снова и снова в бесконечной игре в кошки-мышки. К закату дня ушли под воду в восьмой раз, а число бомб, израсходованных на нас противником, достигло сорока.
«У-415» бесшумно двигалась под водой в направлении ко входу в пролив Ла-Манш. Вскоре наши акустические приборы засекли слабый шум гребных винтов и щелчков «асдика» далеко на западе. Группа охотников спешила в нашу сторону. Направление движения подлодки им указывала череда взрывов бомб, сброшенных самолётом. Я прилёг на свою койку. Глаза были закрыты, но мозг напряжённо работал. Шум винтов эсминцев вскоре можно было слышать и без наушников. Временами казалось, что охотники установили контакт со своей жертвой. Их радиолокационные буравчики беспрерывно сверлили стальной корпус лодки. Но время шло, каждый час мы продвигались по две мили курсом северо-северо-запад и далеко за полдень оторвались от эсминцев. Стремительно приближался момент, когда мы могли всплыть. И дерзнули пренебречь воздушной разведкой врага, хотя биение наших сердец достигло предела. Однако мы получили возможность глотнуть свежего воздуха и зарядить жизненно важные для нас аккумуляторные батареи.
В 22.15 «У-415» всплыла на поверхность в безоблачной ночи. Я вдохнул лёгкими холодный воздух. С запада дул свежий бриз. В наши лица летели хлопья пены. То, что за этим последовало, было повторением минувшей ночи. Когда громкость импульсов «асдика» стала невыносимой и в небе должен был вот-вот показаться самолёт, мы произвели срочное погружение. Подлодка прогибалась от взрывной волны, спотыкалась, кренилась, теряла управляемость, но затем выравнивалась, выпрямлялась и продолжала бесшумное движение, пока мы не всплывали вновь на поверхность, где ещё не рассеялись трассирующие следы самолётов и выхлопные газы кораблей противника. Мы играли в эту смертельно опасную игру всю ночь, пока полностью не зарядили батареи. С наступлением дня погружение избавило нас от изматывавшего нервы риска.
Пять дней и ночей «У-415» прорывалась сквозь разрывы бомб, на шестой мы прибыли в заданный район и вновь подверглись бомбардировке.
На третий день патрулирования в сетке квадрата БФ-15 акустик доложил почти шёпотом:
– Шумовая полоса прямо по левому борту.
Это было как раз то, что я хотел услышать, – глухое ритмичное биение поршневых двигателей транспортов. Часы показывали 09.15.
Судя по шуму, конвой находился на значительном удалении. Я начал свою первую атаку с команды:
– Средний вперёд. Погружение на перископную глубину. Все по местам. Приготовить торпедные аппараты к бою.
Мгновенно матросы, машинисты и механики бросились на свои места в одном нижнем белье, в носках и тапочках. Я заскочил в радиорубку и надел наушники – симфония механических звуков, исходящих от гребных винтов, турбин, дизелей и поршневых двигателей, радовал слух. Меня переполняло желание остановить вращение этих чёртовых винтов. Я бросил слушать нараставший шум и метнулся в рубку. Команда ждала моих приказаний.
– Перископ вверх – стоп, достаточно!
Я встал на колени перед устаревшим незнакомым прибором и прильнул к окулярам. Перед глазами расстилалось только светло-зелёное водное пространство. Внезапно меня ослепил солнечный свет, видимость морской поверхности исчезла.
– Перископ вниз. Нет, не так, слишком низко. Выше, выше – теперь пониже. Вот так…
В поле зрения перископа показались чёрные надстройки транспортов, которые на фоне бледно-голубого неба напоминали персонажи театра теней. Они, покачиваясь, тащились на восток стройной колонной без всякого предчувствия беды. И неудивительно – ведь они пересекли Атлантику в абсолютной безопасности. Я повернул перископ вокруг оси, чтобы проверить обстановку за спиной, и насчитал семь сторожевиков, старательно сновавших вокруг конвоя на различных дистанциях. Эта демонстрация силы означала, что действовать надо было быстро. Я опустил перископ, приказал подготовить четыре кормовых торпедных аппарата для веерного залпа, затем снова оценил ситуацию на поверхности моря. «У-415» осторожно подкрадывалась к скоплению транспортов. Разделявшая её от конвоя дистанция постепенно, но заметно сокращалась. Чёрные силуэты превращались в корабли, а затем и в огромных монстров. Четыре эсминца бороздили море в непосредственной близости от нас. Я понял, что располагаю временем приблизиться к конвою на желательную дистанцию.
– Поправка на дальность. Теперь две тысячи метров. Перископ выше, ещё выше, сейчас чуть пониже. Вот так…
– Новая дальность 2000 метров установлена. Цель схвачена.
– Веерный залп – товсь! Пли!
Одна за другой торпеды повыскакивали из аппаратов и устремлялись в направлении импозантного строя транспортов, эскортов, тральщиков. 58 подводников замерли, прислушиваясь к ритму биения своих сердец. Прошли две минуты – признаков поражения целей всё ещё не было. Я направил перископ на двигавшийся впереди конвой, почти загипнотизированный этим зрелищем. И вот – один… два… три взрыва в молниеносной последовательности. Три грибовидных облака чёрного дыма взметнулись в колонне транспортов. Затем обзор закрыл огромный серый борт эскорта.
– Тревога! Погружение на глубину 150 метров.
Рулевой трижды поднял и опустил рукоятку машинного телеграфа. Мы затихли в напряжённом ожидании разрывов глубинных бомб. «У-415» устремилась ко дну. Её гребные винты яростно вращались. Только я знал о том, что случилось. Эскорт обнаружил нас, потому что я держал перископ на поверхности слишком долго. Серийный взрыв прогрохотал сверху недалеко от рубки. Через короткие промежутки времени лодку сотрясли шесть мощных толчков. Несколько мгновений был слышен только скрежет наших горизонтальных рулей, затем новая серия взрывов швырнула лодку дальше на глубину. Главмех на несколько секунд выровнял лодку, чтобы она села на грунт ровным килем. Этот манёвр навлёк на нас ещё одну серию взрывов. Мы слышали плеск от сбрасывавшихся в воду боезарядов, и, казалось, от них не было спасения. Прогрохотала серия из двенадцати взрывов – сущий ад. Где-то сорвало клапан, и фонтан воды толщиной с руку ворвался в центральный проход. Наверху эскорты собрались вместе, чтобы добить нас – мы слышали их манёвры без всяких акустических приборов. Последняя серия взрывов взяла нашу содрогавшуюся лодку в вилку. Затем дьявольски молотившие воду гребные винты возвестили о новой серии сброшенных боезарядов.
Хотя солнце скрылось за горизонтом и охотники погрузились во тьму, они продолжали швырять свои кассеты бомб. Их взрывы припечатали нашу лодку к песчаному дну и беспрерывно сотрясали её. К 06.00 следующего утра мы находились под бомбёжкой уже 18 часов. Главмеху удалось сохранить плавучесть лодки, несмотря на бесчисленные течи, повреждения, разрывы трубопроводов и клапанов, недостаток электроэнергии и сжатого воздуха. В полдень интенсивность бомбардировки не снизилась. Очевидно, британские эскорты действовали по очереди. Мы слышали, как в район нашего погружения прибывают новые корабли и продолжают своё дело со свежими силами. Наступил вечер, однако свирепые удары по нам не ослабевали. Мы давно привыкли к щелчкам импульсов «асдика» и шуму вращавшихся винтов, который то удалялся, то приближался, достигая максимальной громкости. Это были мгновения, когда сбрасывалась вниз масса картечи, когда разрывы бомб колотили ударными волнами по стальному корпусу лодки, когда замирали наши сердца, а в тёмном корпусе что-то вспыхивало и плескалась вода. Это были мгновения, когда мы чувствовали себя погребёнными в иле. И всё же мы каким-то образом оставались живыми.
Снова наступила ночь. Англичане истязали нас взрывами уже 37 часов. Они сбросили более 300 боезарядов и не собирались прекращать свою охоту. Однако в 02.15 беспорядочное движение охотников заставило нас поверить, что их терпение – а может быть, боеприпасы – иссякло. Гребные винты эскортов перестали вращаться, затем число оборотов то увеличивалось, то убывало. Через несколько бесконечных минут шум винтов эскортов, постепенно удаляясь, затих за восточным горизонтом. Тишина поразила слух своей внезапностью. Любой звук усиливался до уровня грохота взрыва: капание жидкости на палубные плиты, всплески воды в днище, кашель тяжело дышавших людей, тиканье наручных часов. Медленно, очень медленно команда освобождалась от стресса, поняв наконец, что бомбардировка кончилась.
Через час «У-415» вырвалась на поверхность к живительному источнику свежего воздуха. Я протиснулся через люк на мостик. Заработали дизели, зажужжали вентиляторы, лодка набрала скорость и понеслась в темноте на запад. Перед рассветом мы ушли под воду. Главмех удерживал двигавшуюся лодку на глубине 25 метров, давая нам возможность принять первые за два дня радиограммы. Судя по сообщениям, Берлин, Гамбург, Ганновер вновь подверглись массированным воздушным налётам, в Италии союзники прорвали наш фронт, а Советы предприняли широкое наступление на юге России. Мы узнали также из радиограмм штаба, что, пока «У-415» находилась между жизнью и смертью, погибли три наших подлодки. «У-342» попала под бомбёжку и затонула. «У-448» и «У-515» несколько дней не отвечали на запросы штаба и, вероятно, погибли. Мы перехватили радиограммы, адресованные другим подлодкам, которые, как предполагалось, ещё оставались на плаву. Одна из радиограмм предназначалась для нас: «У-415» прекратить боевые операции, сообщить свои координаты, немедленно вернуться на базу».
Мы покорно всплыли, сообщили на базу координаты и результаты боя. Ожидая, что наша радиограмма будет перехвачена англичанами, приготовились к атакам их бомбардировщиков дальнего действия. У нас остались лишь считанные минуты, чтобы перезарядить батареи. От её бетонного убежища в Бресте «У-415» отделяла дистанция примерно в 300 миль. Она могла покрыть это расстояние в пределах 30 часов, двигаясь в надводном положении с большой скоростью. Вместо этого мы были вынуждены возобновить свои периодические погружения.
Четверо суток мы двигались под водой, избегая самых изощрённых попыток англичан потопить лодку. И в конце концов мы приблизились к скалистому берегу Бретани, всплыли в ночи, подсвеченной серпом месяца, последовав в кильватере нашего эскорта к безопасным теснинам Бреста. Около полуночи наша добрая старая лошадка заняла своё место под бетонным укрытием. Пирс был освещён слабым рассеянным светом. Лишь несколько военных чинов флотилии нашли время поприветствовать нас. Команда лодки застыла в полном молчании, когда Винтёр принимал мой рапорт.
Вскоре я сидел за столом в офицерской столовой рядом со старшим офицером. Воспользовавшись паузой, спросил у него о том, что занимало меня последние пять дней:
– Герр капитан, почему штаб приказал нам вернуться? Неужели мы получим наконец свой «шнеркель»?
– Зайдёте в мой офис завтра по этому вопросу, – сказал Винтёр, – а сейчас ужинайте и рассказывайте мне о своём походе.
– Всё время одно и то же. Постоянная потребность всплыть на поверхность и глотнуть свежего воздуха. Урвать минуту, когда «томми» тебя не видят, погружаться под воду, если они суетятся поблизости, снова вынырнуть, когда они повернутся к тебе спиной. Проблема состоит в том, чтобы найти удобный момент для реализации своего шанса.
Поглощая холодную свинину и запивая её пивом, я рассказал Винтёру о долгой охоте англичан, из-за которой нынешний ужин мог бы и не состояться.
Когда Винтёр ушёл, команда «У-415» ещё долго продолжала отмечать своё возвращение после успешного похода. Перед тем как уединиться в своей комнате, я посидел часок с офицерами своей лодки в баре. Отмывшись в ванне, растянулся в постели, покрытой белоснежными простынями, и скоро уснул.
Глава 20
«У-415» бесшумно двигалась под водой в направлении ко входу в пролив Ла-Манш. Вскоре наши акустические приборы засекли слабый шум гребных винтов и щелчков «асдика» далеко на западе. Группа охотников спешила в нашу сторону. Направление движения подлодки им указывала череда взрывов бомб, сброшенных самолётом. Я прилёг на свою койку. Глаза были закрыты, но мозг напряжённо работал. Шум винтов эсминцев вскоре можно было слышать и без наушников. Временами казалось, что охотники установили контакт со своей жертвой. Их радиолокационные буравчики беспрерывно сверлили стальной корпус лодки. Но время шло, каждый час мы продвигались по две мили курсом северо-северо-запад и далеко за полдень оторвались от эсминцев. Стремительно приближался момент, когда мы могли всплыть. И дерзнули пренебречь воздушной разведкой врага, хотя биение наших сердец достигло предела. Однако мы получили возможность глотнуть свежего воздуха и зарядить жизненно важные для нас аккумуляторные батареи.
В 22.15 «У-415» всплыла на поверхность в безоблачной ночи. Я вдохнул лёгкими холодный воздух. С запада дул свежий бриз. В наши лица летели хлопья пены. То, что за этим последовало, было повторением минувшей ночи. Когда громкость импульсов «асдика» стала невыносимой и в небе должен был вот-вот показаться самолёт, мы произвели срочное погружение. Подлодка прогибалась от взрывной волны, спотыкалась, кренилась, теряла управляемость, но затем выравнивалась, выпрямлялась и продолжала бесшумное движение, пока мы не всплывали вновь на поверхность, где ещё не рассеялись трассирующие следы самолётов и выхлопные газы кораблей противника. Мы играли в эту смертельно опасную игру всю ночь, пока полностью не зарядили батареи. С наступлением дня погружение избавило нас от изматывавшего нервы риска.
Пять дней и ночей «У-415» прорывалась сквозь разрывы бомб, на шестой мы прибыли в заданный район и вновь подверглись бомбардировке.
На третий день патрулирования в сетке квадрата БФ-15 акустик доложил почти шёпотом:
– Шумовая полоса прямо по левому борту.
Это было как раз то, что я хотел услышать, – глухое ритмичное биение поршневых двигателей транспортов. Часы показывали 09.15.
Судя по шуму, конвой находился на значительном удалении. Я начал свою первую атаку с команды:
– Средний вперёд. Погружение на перископную глубину. Все по местам. Приготовить торпедные аппараты к бою.
Мгновенно матросы, машинисты и механики бросились на свои места в одном нижнем белье, в носках и тапочках. Я заскочил в радиорубку и надел наушники – симфония механических звуков, исходящих от гребных винтов, турбин, дизелей и поршневых двигателей, радовал слух. Меня переполняло желание остановить вращение этих чёртовых винтов. Я бросил слушать нараставший шум и метнулся в рубку. Команда ждала моих приказаний.
– Перископ вверх – стоп, достаточно!
Я встал на колени перед устаревшим незнакомым прибором и прильнул к окулярам. Перед глазами расстилалось только светло-зелёное водное пространство. Внезапно меня ослепил солнечный свет, видимость морской поверхности исчезла.
– Перископ вниз. Нет, не так, слишком низко. Выше, выше – теперь пониже. Вот так…
В поле зрения перископа показались чёрные надстройки транспортов, которые на фоне бледно-голубого неба напоминали персонажи театра теней. Они, покачиваясь, тащились на восток стройной колонной без всякого предчувствия беды. И неудивительно – ведь они пересекли Атлантику в абсолютной безопасности. Я повернул перископ вокруг оси, чтобы проверить обстановку за спиной, и насчитал семь сторожевиков, старательно сновавших вокруг конвоя на различных дистанциях. Эта демонстрация силы означала, что действовать надо было быстро. Я опустил перископ, приказал подготовить четыре кормовых торпедных аппарата для веерного залпа, затем снова оценил ситуацию на поверхности моря. «У-415» осторожно подкрадывалась к скоплению транспортов. Разделявшая её от конвоя дистанция постепенно, но заметно сокращалась. Чёрные силуэты превращались в корабли, а затем и в огромных монстров. Четыре эсминца бороздили море в непосредственной близости от нас. Я понял, что располагаю временем приблизиться к конвою на желательную дистанцию.
– Поправка на дальность. Теперь две тысячи метров. Перископ выше, ещё выше, сейчас чуть пониже. Вот так…
– Новая дальность 2000 метров установлена. Цель схвачена.
– Веерный залп – товсь! Пли!
Одна за другой торпеды повыскакивали из аппаратов и устремлялись в направлении импозантного строя транспортов, эскортов, тральщиков. 58 подводников замерли, прислушиваясь к ритму биения своих сердец. Прошли две минуты – признаков поражения целей всё ещё не было. Я направил перископ на двигавшийся впереди конвой, почти загипнотизированный этим зрелищем. И вот – один… два… три взрыва в молниеносной последовательности. Три грибовидных облака чёрного дыма взметнулись в колонне транспортов. Затем обзор закрыл огромный серый борт эскорта.
– Тревога! Погружение на глубину 150 метров.
Рулевой трижды поднял и опустил рукоятку машинного телеграфа. Мы затихли в напряжённом ожидании разрывов глубинных бомб. «У-415» устремилась ко дну. Её гребные винты яростно вращались. Только я знал о том, что случилось. Эскорт обнаружил нас, потому что я держал перископ на поверхности слишком долго. Серийный взрыв прогрохотал сверху недалеко от рубки. Через короткие промежутки времени лодку сотрясли шесть мощных толчков. Несколько мгновений был слышен только скрежет наших горизонтальных рулей, затем новая серия взрывов швырнула лодку дальше на глубину. Главмех на несколько секунд выровнял лодку, чтобы она села на грунт ровным килем. Этот манёвр навлёк на нас ещё одну серию взрывов. Мы слышали плеск от сбрасывавшихся в воду боезарядов, и, казалось, от них не было спасения. Прогрохотала серия из двенадцати взрывов – сущий ад. Где-то сорвало клапан, и фонтан воды толщиной с руку ворвался в центральный проход. Наверху эскорты собрались вместе, чтобы добить нас – мы слышали их манёвры без всяких акустических приборов. Последняя серия взрывов взяла нашу содрогавшуюся лодку в вилку. Затем дьявольски молотившие воду гребные винты возвестили о новой серии сброшенных боезарядов.
Хотя солнце скрылось за горизонтом и охотники погрузились во тьму, они продолжали швырять свои кассеты бомб. Их взрывы припечатали нашу лодку к песчаному дну и беспрерывно сотрясали её. К 06.00 следующего утра мы находились под бомбёжкой уже 18 часов. Главмеху удалось сохранить плавучесть лодки, несмотря на бесчисленные течи, повреждения, разрывы трубопроводов и клапанов, недостаток электроэнергии и сжатого воздуха. В полдень интенсивность бомбардировки не снизилась. Очевидно, британские эскорты действовали по очереди. Мы слышали, как в район нашего погружения прибывают новые корабли и продолжают своё дело со свежими силами. Наступил вечер, однако свирепые удары по нам не ослабевали. Мы давно привыкли к щелчкам импульсов «асдика» и шуму вращавшихся винтов, который то удалялся, то приближался, достигая максимальной громкости. Это были мгновения, когда сбрасывалась вниз масса картечи, когда разрывы бомб колотили ударными волнами по стальному корпусу лодки, когда замирали наши сердца, а в тёмном корпусе что-то вспыхивало и плескалась вода. Это были мгновения, когда мы чувствовали себя погребёнными в иле. И всё же мы каким-то образом оставались живыми.
Снова наступила ночь. Англичане истязали нас взрывами уже 37 часов. Они сбросили более 300 боезарядов и не собирались прекращать свою охоту. Однако в 02.15 беспорядочное движение охотников заставило нас поверить, что их терпение – а может быть, боеприпасы – иссякло. Гребные винты эскортов перестали вращаться, затем число оборотов то увеличивалось, то убывало. Через несколько бесконечных минут шум винтов эскортов, постепенно удаляясь, затих за восточным горизонтом. Тишина поразила слух своей внезапностью. Любой звук усиливался до уровня грохота взрыва: капание жидкости на палубные плиты, всплески воды в днище, кашель тяжело дышавших людей, тиканье наручных часов. Медленно, очень медленно команда освобождалась от стресса, поняв наконец, что бомбардировка кончилась.
Через час «У-415» вырвалась на поверхность к живительному источнику свежего воздуха. Я протиснулся через люк на мостик. Заработали дизели, зажужжали вентиляторы, лодка набрала скорость и понеслась в темноте на запад. Перед рассветом мы ушли под воду. Главмех удерживал двигавшуюся лодку на глубине 25 метров, давая нам возможность принять первые за два дня радиограммы. Судя по сообщениям, Берлин, Гамбург, Ганновер вновь подверглись массированным воздушным налётам, в Италии союзники прорвали наш фронт, а Советы предприняли широкое наступление на юге России. Мы узнали также из радиограмм штаба, что, пока «У-415» находилась между жизнью и смертью, погибли три наших подлодки. «У-342» попала под бомбёжку и затонула. «У-448» и «У-515» несколько дней не отвечали на запросы штаба и, вероятно, погибли. Мы перехватили радиограммы, адресованные другим подлодкам, которые, как предполагалось, ещё оставались на плаву. Одна из радиограмм предназначалась для нас: «У-415» прекратить боевые операции, сообщить свои координаты, немедленно вернуться на базу».
Мы покорно всплыли, сообщили на базу координаты и результаты боя. Ожидая, что наша радиограмма будет перехвачена англичанами, приготовились к атакам их бомбардировщиков дальнего действия. У нас остались лишь считанные минуты, чтобы перезарядить батареи. От её бетонного убежища в Бресте «У-415» отделяла дистанция примерно в 300 миль. Она могла покрыть это расстояние в пределах 30 часов, двигаясь в надводном положении с большой скоростью. Вместо этого мы были вынуждены возобновить свои периодические погружения.
Четверо суток мы двигались под водой, избегая самых изощрённых попыток англичан потопить лодку. И в конце концов мы приблизились к скалистому берегу Бретани, всплыли в ночи, подсвеченной серпом месяца, последовав в кильватере нашего эскорта к безопасным теснинам Бреста. Около полуночи наша добрая старая лошадка заняла своё место под бетонным укрытием. Пирс был освещён слабым рассеянным светом. Лишь несколько военных чинов флотилии нашли время поприветствовать нас. Команда лодки застыла в полном молчании, когда Винтёр принимал мой рапорт.
Вскоре я сидел за столом в офицерской столовой рядом со старшим офицером. Воспользовавшись паузой, спросил у него о том, что занимало меня последние пять дней:
– Герр капитан, почему штаб приказал нам вернуться? Неужели мы получим наконец свой «шнеркель»?
– Зайдёте в мой офис завтра по этому вопросу, – сказал Винтёр, – а сейчас ужинайте и рассказывайте мне о своём походе.
– Всё время одно и то же. Постоянная потребность всплыть на поверхность и глотнуть свежего воздуха. Урвать минуту, когда «томми» тебя не видят, погружаться под воду, если они суетятся поблизости, снова вынырнуть, когда они повернутся к тебе спиной. Проблема состоит в том, чтобы найти удобный момент для реализации своего шанса.
Поглощая холодную свинину и запивая её пивом, я рассказал Винтёру о долгой охоте англичан, из-за которой нынешний ужин мог бы и не состояться.
Когда Винтёр ушёл, команда «У-415» ещё долго продолжала отмечать своё возвращение после успешного похода. Перед тем как уединиться в своей комнате, я посидел часок с офицерами своей лодки в баре. Отмывшись в ванне, растянулся в постели, покрытой белоснежными простынями, и скоро уснул.
Глава 20
На следующий день в 15.30 я зашёл в офис Винтёра. Сначала он справился о том, как устроились мои подводники. Я сказал, что о них хорошо позаботились.
– Отлично, – произнёс Винтёр и продолжил: – Теперь о причине вашего отзыва из похода. Как вы, вероятно, уже слышали, верховное командование ожидает в ближайшем будущем высадку союзников на континент. По всем признакам она может состояться в мае.
– Ходят разные версии о том, где они могут высадиться. Что-нибудь определённое известно об этом?
– Мне не известно. Возможно, в Норвегии. Полагают, что они могут попытаться сделать это на побережье Бискайского залива. Но вероятнее всего, проведут десантную операцию на побережье близ Гавра, здесь кратчайшее расстояние от британских портов. Во всяком случае, нам нужно сохранять бдительность и боеготовность. Ваша лодка будет немедленно отправлена в док. Допустимы лишь самые неотложные ремонтные работы. Уже через десять дней вы получите боевой приказ. К этому времени необходимо обеспечить шестичасовую боеготовность лодки. Дальнейшие указания вы получите в этом офисе от старшего офицера штабного подразделения «Запад», когда командование примет решение относительно нашего контрнаступления.
Вспомнив о беспокойстве Винтёра состоянием лодки и команды, я снова закинул удочку на наболевшую тему:
– Вполне вероятно, герр капитан, что выполнение нашего будущего боевого задания потребует оснащения лодки «шнеркелем». Что-нибудь предусмотрено на этот счёт?
– Пока не знаю, – ответил он уклончиво. – Просто «шнеркелей» больше не поступало. Жаль, конечно, но вам придётся обойтись без него, многим другим капитанам тоже. Нам придётся противодействовать высадке союзников тем, чем располагаем.
– Герр капитан, штаб должен понимать, что мы не сможем уверенно выполнять боевые задания без «шнеркелей».
– Я понимаю вас и сочувствую. Однако не имею полномочий изменить ситуацию. Хотелось бы помочь вам, но есть предел и моим возможностям.
Я покинул офис Винтёра с твёрдой решимостью раздобыть «шнеркель» во что бы то ни стало и оснастить им «У-415» до начала десантной операции союзников. Судя по вооружению противника, которое мы наблюдали в море, его силы вторжения должны были быть столь велики, что ни одна наша подлодка не сможет быть использована в боевых целях без «шнеркеля». Меня беспокоила мысль о том, как плохо штаб представляет себе масштабы боевой мощи союзников и как мало извлекли уроков из наших ужасных потерь начальники в Берлине.
Я отвёл «У-415» в сухой док и договорился об объёме ремонтных работ. Затем позвонил на верфи Лориана и Сент-Назера, чтобы справиться о наличии там запасных «шнеркелей», правда, без успеха. Их поставляли в таком мизерном количестве, что оснастили всего лишь семь подлодок, базировавшихся на Брест. Однажды для меня мелькнул луч надежды: один из инженеров дока сообщил, что видел разобранный «шнеркель» в грузовом депо вокзала Монпарнас в Париже. Однако все мои попытки приобрести и доставить в Брест необходимое оборудование утонули в море бюрократических формальностей. Постепенно я смирился с тем горьким обстоятельством, что придётся снова выходить в море без «шнеркеля».
В течение нескольких дней пришли или приковыляли в бухту отдельные подлодки. Они составляли лишь часть тех, которым было приказано вернуться для отражения высадки союзников. За первые четыре месяца 1944 года было уничтожено более 55 наших лодок – около 80 процентов от вышедших в море. Мизерный тоннаж потопленных за этот период судов не оправдывал понесённых нами потерь. Само сохранение лодок должно было стать первоочередной задачей, поскольку они могли бы послужить тысячелетнему рейху, оказавшемуся в смертельной опасности.
С прибытием «У-821» тонкая струйка возвратившихся в порт подлодок иссякла. «У-311» была потоплена на обратном пути в порт, «У-392» не удалось встретиться у скал с нашим эскортом, «У-625» и «У-653» потерялись в Бискайском заливе, «У-744» и «У-603» пропали, не отправив радиограмм бедствия. В дополнение к лодкам, которые базировались на Брест и предназначенным для укрепления нашей обороны накануне вторжения союзников, к нам были направлены 20 подлодок из Норвегии. И все без «шнеркеля». Экипажи этих подлодок не имели опыта борьбы с противолодочными средствами противника. Только две из них прибыли в порт назначения. В целом в Бресте осталось лишь 15 подлодок – семь из них оснащены «шнеркелями». А мы должны были защищать тысячелетний рейх от миллионов союзных десантников.
Май наступил в атмосфере благоухания магнолий и сирени. Слабый бриз с океана распространял их на необъятные пастбища Бретани. Когда в начале апреля я покидал побережье, тёплый ветерок с юга и отдельные распустившиеся почки порождали только предчувствие прихода весны. За время моего отсутствия деревья покрылись листвой, зазеленела трава, расцвели цветы, установилась по-летнему жаркая погода.
Персонал верфей круглосуточно трудился под общей бетонной крышей, чтобы отремонтировать и оснастить оборудованием 15 подлодок для выполнения ими наиболее важного боевого задания. Торпеды, горючее и продовольствие были доставлены на пирс одновременно, чтобы сократить срок их погрузки в лодки. Наши мотористы произвели добровольно массу мелких починок, чтобы обеспечить боеготовность лодок к намеченному сроку.
В то время как спадала активность на верфях и усиливалась нервозность в штабных учреждениях базы, противник завершил свою подготовку к огромной десантной операции через пролив Ла-Манш. Он усилил воздушные налёты на порты побережья Бискайского залива, держа ежечасно нас и силы ПВО в напряжении. Каждую ночь эскадрильи самолётов союзников проносились над нашими базами, усеивая бухты и фарватеры магнитными минами. Каждый день наши тральщики выходили на поиски скрытой под водой плавучей смерти, а скалы побережья Брестской бухты отражали эхо от взрывов мин. Многочисленные эскадрильи англо-американских бомбардировщиков вторгались в небо Франции, систематически подвергая бомбардировкам её территорию, выводя из строя шоссейные и железнодорожные пути, вокзалы, склады, аэродромы, казармы, мосты, деревни и города. Они разрушали прекрасную Францию, которой до сих пор война почти не коснулась.
В один из этих солнечных зловещих дней старший офицер штабного подразделения «Запад» капитан Розинг нанёс ожидавшийся визит в компаунд Первой флотилии. Он ознакомил нас с планом штаба по уничтожению десантного флота союзников. В роли гостеприимного хозяина высокопоставленного гостя и командиров подлодок
Девятой флотилии, базировавшейся на другом конце города, выступал капитан Винтёр. Когда мы расселись за столом совещания, я обратил внимание на своих соратников по предстоявшей неординарной операции. Слева от меня сидел мой друг Хайн Зидер, командир «У-984». Справа – Дитер Захсе с «У-413». Кроме них здесь были Тедди Лештен, командир «У-373», Хайнц Марбах с «У-953», Бодденберг с «У-256», Ул с «У-269», Хартман с «У-441», Штарк с «У-740», Буге с «У-629», Кнакфус с «У-821», Мачулат с «У-247», Штамер с «У-354», Бекер с «У-218» и Кордес с «У-763».
Все мы были молоды, преданы делу, полны решимости выиграть сражение, к которому готовились так долго. Восемь из нас, включая меня, имели свои соображения относительно предстоявшей боевой операции. Однако адмирал Дениц не считал Нужным консультироваться с теми, кому предстояло сделать невозможное – остановить десантный флот, да ещё без помощи «шнеркеля».
Участники совещания приготовились слушать. Капитан Розинг пригладил на голове свою причёску с проседью, как будто выбившиеся волосы мешали ему думать. Он начал говорить только после того, как привёл их в порядок.
– Господа, как вы знаете, вторжения союзников можно ожидать в любой момент. Вы должны быть готовы выйти в море в любой час. Так как нашей разведке не удалось установить точную дату и место высадки десанта, я передам вам лишь общие указания. Мы должны быть готовы отразить десанты в любом месте. В Норвегии содержатся для этого в боеготовности 22 подлодки. Ещё 22 сосредоточены на побережье Бискайского залива в портах Лориан, Сент-Назер, Ла-Палис и Бордо. Наиболее вероятно, однако, что силы вторжения просто пересекут Ла-Манш и попытаются высадиться на наш берег в 20-50 милях от портов Англии. Тогда в бой придётся вступить вам. Приказ штаба лаконичен и точен: «Атаковать и топить десантные суда. В качестве последнего средства – таранить корабли противника с целью их уничтожения».
В комнате воцарилась мёртвая тишина. Пятнадцать капитанов, опытных подводников, не могли поверить в то, что слышали. Это было явное безумие. Мы яростно сражались в течение нескольких месяцев поражений и потерь за то, чтобы сохранить от гибели подлодки и их команды. Теперь, когда их осталось так немного, штаб предлагает пожертвовать всем, что удалось спасти, без учёта продолжения войны. Нелепо использовать подлодку в качестве торпеды. Неужели мы приобретали боевой опыт и мастерство для самоубийства? Неужели этот бессмысленный жест оправдывает нашу гибель на морском дне?
Я взял себя в руки и спросил эмиссара штаба:
– Герр капитан, значит ли это, что мы должны таранить корабли противника, даже если сохранится возможность вернуться в порт за новыми торпедами?
– Приказом предписано таранить. Вот директива, которую мне поручено довести до каждого из вас. Господа, я буду откровенным, У вас, скорее всего, не будет возможности повторить атаку. Вот почему приказано атаковать столь решительно, даже если это означает добровольное самоуничтожение.
Теперь всё стало ясно. Он передал смысл и содержание приказа совершенно точно, не оставив нам ничего другого, кроме как действовать по примеру японских камикадзе. Мне пришло в голову, что этот приказ отражает понимание штабом безнадёжности войны. Но я не осмеливался ещё делать выводы из этого заключения.
Хайн Зидер, чья лодка была оснащена «шнеркелем», тоже позволил себе высказаться:
– Я предлагаю в этой связи, чтобы подлодки со «шнеркелями» были направлены в Ла-Манш именно сейчас, герр капитан. Нам выгоднее атаковать первыми через несколько часов после выхода десанта в море и до его высадки на наш берег.
– Мы не можем позволить себе подвергать свои подлодки опасности до начала высадки, – возразил наш гость. – Вам будет приказано выйти в море заблаговременно. Мы располагаем вдоль нашего побережья хорошей системой раннего оповещения. Детали будут доведены до вашего сведения в момент выхода из порта. Если, господа, у вас имеются ещё вопросы, теперь самое время их задать.
О чём здесь было спрашивать? Нас учили выполнять приказы беспрекословно. И всё же мы, 15 капитанов, обсудили в одностороннем порядке не вполне раскрытые положения приказа. И пришли к выводу, что свободны в тактических манёврах. Но если встречаем силы вторжения, то атакуем их, пока не израсходуем все торпеды, затем идём на таран.
Участники совещания покинули место сбора. Каждый уходил, одолеваемый мрачными мыслями. Я удалился в свою комнату, включил радио и попытался расслабиться в удобном кресле. Прикинул, что авангарды сил вторжения не позволят подлодкам, лишённым «шнеркелей», занять выгодные позиции в Ла-Манше, когда десантная операция уже начнётся. Я был уверен, что семеро из моих друзей придут к аналогичному выводу. Только семёрка подлодок, оснащённых «шнеркелями», имела шансы на успешные атаки сил вторжения. Итак, в лучшем случае наше командование могло рассчитывать на семь подлодок в своих планах по отражению десанта через Ла-Манш. Этим людям будет противостоять – если мои оценки военно-морской мощи союзников что-то значат – флот вторжения, состоящий из тысяч транспортов, боевых кораблей и десантных судов, не говоря уже о бесчисленных самолётах, которые будут прикрывать десантную операцию. Разумеется, семь подлодок не способны остановить такую армаду. Даже надежда на то, что они смогут нанести союзникам сколько-нибудь значительные потери, была детской иллюзией. Если наша армия и авиация окажутся неспособными остановить вторжение на пляжах приморской полосы и сбросить десант в море, то тогда следует рассчитывать только на то, что Всемилостивейший Господь спасёт наши души и Германию.
Установка на шестичасовую боеготовность лишала экипажи 15 обречённых подлодок возможности прогуливаться по городу. Увольнительные отменили. Я позаботился о том, чтобы отвлечь моих подводников от невесёлых размышлений. Автобусные прогулки, пешие экскурсии, игры и состязания заполняли их досуг. Была организована профессиональная учёба. Капитан Винтёр делал всё возможное, чтобы скрасить нам жизнь. Мы, капитаны, провели солнечные дни на курорте флотилии Ле-Трешер, купаясь в море, загорая, играя в шахматы и бридж с девушками из учреждений морской администрации, которые не подозревали о нашем роковом будущем. Мы больше не говорили вслух о высадке десанта союзников, но думали о ней постоянно так же, как о нашей неминуемой гибели.
Нам всё напоминало о смерти, особенно приспособление для спасения нашей жизни. В один из дней мы увидели, как проходят в Брестской бухте учения подлодок, оснащённых «шнеркелями». Мы, матросы и офицеры подлодок без «шнеркелей», с чёрной завистью следили за манёврами своих товарищей. Когда мы наблюдали, как маленькие верхушки «шнеркелей» едва достигают до поверхности моря, оставляя за собой лишь короткий пенистый след, нам казалось, что товарищи застрахованы от гибели, нас же смерть не минует.
В воскресенье 28 мая мы, 15 командиров подлодок, были приглашены в дивизию СС посмотреть своими глазами, какие принимаются меры для укрепления одного из участков обороны Атлантического вала. На грузовиках нас доставили к побережью Ла-Манша и продемонстрировали сложную военную технику, долговременные подвижные огневые точки и укрепления. Пехотные подразделения провели впечатляющие манёвры, показывая различные виды техники, готовящейся к отпору десанта. Дивизию укомплектовали личным составом весьма молодого возраста. Многие солдаты были ещё юношами, не достигшими 18 лет, а офицеры – не намного старше. Тем не менее нам показалось, что армия, люфтваффе и СС были способны подавить десантную операцию в зародыше. Мы вернулись в Брест более спокойными за судьбу нашей обороны.
– Отлично, – произнёс Винтёр и продолжил: – Теперь о причине вашего отзыва из похода. Как вы, вероятно, уже слышали, верховное командование ожидает в ближайшем будущем высадку союзников на континент. По всем признакам она может состояться в мае.
– Ходят разные версии о том, где они могут высадиться. Что-нибудь определённое известно об этом?
– Мне не известно. Возможно, в Норвегии. Полагают, что они могут попытаться сделать это на побережье Бискайского залива. Но вероятнее всего, проведут десантную операцию на побережье близ Гавра, здесь кратчайшее расстояние от британских портов. Во всяком случае, нам нужно сохранять бдительность и боеготовность. Ваша лодка будет немедленно отправлена в док. Допустимы лишь самые неотложные ремонтные работы. Уже через десять дней вы получите боевой приказ. К этому времени необходимо обеспечить шестичасовую боеготовность лодки. Дальнейшие указания вы получите в этом офисе от старшего офицера штабного подразделения «Запад», когда командование примет решение относительно нашего контрнаступления.
Вспомнив о беспокойстве Винтёра состоянием лодки и команды, я снова закинул удочку на наболевшую тему:
– Вполне вероятно, герр капитан, что выполнение нашего будущего боевого задания потребует оснащения лодки «шнеркелем». Что-нибудь предусмотрено на этот счёт?
– Пока не знаю, – ответил он уклончиво. – Просто «шнеркелей» больше не поступало. Жаль, конечно, но вам придётся обойтись без него, многим другим капитанам тоже. Нам придётся противодействовать высадке союзников тем, чем располагаем.
– Герр капитан, штаб должен понимать, что мы не сможем уверенно выполнять боевые задания без «шнеркелей».
– Я понимаю вас и сочувствую. Однако не имею полномочий изменить ситуацию. Хотелось бы помочь вам, но есть предел и моим возможностям.
Я покинул офис Винтёра с твёрдой решимостью раздобыть «шнеркель» во что бы то ни стало и оснастить им «У-415» до начала десантной операции союзников. Судя по вооружению противника, которое мы наблюдали в море, его силы вторжения должны были быть столь велики, что ни одна наша подлодка не сможет быть использована в боевых целях без «шнеркеля». Меня беспокоила мысль о том, как плохо штаб представляет себе масштабы боевой мощи союзников и как мало извлекли уроков из наших ужасных потерь начальники в Берлине.
Я отвёл «У-415» в сухой док и договорился об объёме ремонтных работ. Затем позвонил на верфи Лориана и Сент-Назера, чтобы справиться о наличии там запасных «шнеркелей», правда, без успеха. Их поставляли в таком мизерном количестве, что оснастили всего лишь семь подлодок, базировавшихся на Брест. Однажды для меня мелькнул луч надежды: один из инженеров дока сообщил, что видел разобранный «шнеркель» в грузовом депо вокзала Монпарнас в Париже. Однако все мои попытки приобрести и доставить в Брест необходимое оборудование утонули в море бюрократических формальностей. Постепенно я смирился с тем горьким обстоятельством, что придётся снова выходить в море без «шнеркеля».
В течение нескольких дней пришли или приковыляли в бухту отдельные подлодки. Они составляли лишь часть тех, которым было приказано вернуться для отражения высадки союзников. За первые четыре месяца 1944 года было уничтожено более 55 наших лодок – около 80 процентов от вышедших в море. Мизерный тоннаж потопленных за этот период судов не оправдывал понесённых нами потерь. Само сохранение лодок должно было стать первоочередной задачей, поскольку они могли бы послужить тысячелетнему рейху, оказавшемуся в смертельной опасности.
С прибытием «У-821» тонкая струйка возвратившихся в порт подлодок иссякла. «У-311» была потоплена на обратном пути в порт, «У-392» не удалось встретиться у скал с нашим эскортом, «У-625» и «У-653» потерялись в Бискайском заливе, «У-744» и «У-603» пропали, не отправив радиограмм бедствия. В дополнение к лодкам, которые базировались на Брест и предназначенным для укрепления нашей обороны накануне вторжения союзников, к нам были направлены 20 подлодок из Норвегии. И все без «шнеркеля». Экипажи этих подлодок не имели опыта борьбы с противолодочными средствами противника. Только две из них прибыли в порт назначения. В целом в Бресте осталось лишь 15 подлодок – семь из них оснащены «шнеркелями». А мы должны были защищать тысячелетний рейх от миллионов союзных десантников.
Май наступил в атмосфере благоухания магнолий и сирени. Слабый бриз с океана распространял их на необъятные пастбища Бретани. Когда в начале апреля я покидал побережье, тёплый ветерок с юга и отдельные распустившиеся почки порождали только предчувствие прихода весны. За время моего отсутствия деревья покрылись листвой, зазеленела трава, расцвели цветы, установилась по-летнему жаркая погода.
Персонал верфей круглосуточно трудился под общей бетонной крышей, чтобы отремонтировать и оснастить оборудованием 15 подлодок для выполнения ими наиболее важного боевого задания. Торпеды, горючее и продовольствие были доставлены на пирс одновременно, чтобы сократить срок их погрузки в лодки. Наши мотористы произвели добровольно массу мелких починок, чтобы обеспечить боеготовность лодок к намеченному сроку.
В то время как спадала активность на верфях и усиливалась нервозность в штабных учреждениях базы, противник завершил свою подготовку к огромной десантной операции через пролив Ла-Манш. Он усилил воздушные налёты на порты побережья Бискайского залива, держа ежечасно нас и силы ПВО в напряжении. Каждую ночь эскадрильи самолётов союзников проносились над нашими базами, усеивая бухты и фарватеры магнитными минами. Каждый день наши тральщики выходили на поиски скрытой под водой плавучей смерти, а скалы побережья Брестской бухты отражали эхо от взрывов мин. Многочисленные эскадрильи англо-американских бомбардировщиков вторгались в небо Франции, систематически подвергая бомбардировкам её территорию, выводя из строя шоссейные и железнодорожные пути, вокзалы, склады, аэродромы, казармы, мосты, деревни и города. Они разрушали прекрасную Францию, которой до сих пор война почти не коснулась.
В один из этих солнечных зловещих дней старший офицер штабного подразделения «Запад» капитан Розинг нанёс ожидавшийся визит в компаунд Первой флотилии. Он ознакомил нас с планом штаба по уничтожению десантного флота союзников. В роли гостеприимного хозяина высокопоставленного гостя и командиров подлодок
Девятой флотилии, базировавшейся на другом конце города, выступал капитан Винтёр. Когда мы расселись за столом совещания, я обратил внимание на своих соратников по предстоявшей неординарной операции. Слева от меня сидел мой друг Хайн Зидер, командир «У-984». Справа – Дитер Захсе с «У-413». Кроме них здесь были Тедди Лештен, командир «У-373», Хайнц Марбах с «У-953», Бодденберг с «У-256», Ул с «У-269», Хартман с «У-441», Штарк с «У-740», Буге с «У-629», Кнакфус с «У-821», Мачулат с «У-247», Штамер с «У-354», Бекер с «У-218» и Кордес с «У-763».
Все мы были молоды, преданы делу, полны решимости выиграть сражение, к которому готовились так долго. Восемь из нас, включая меня, имели свои соображения относительно предстоявшей боевой операции. Однако адмирал Дениц не считал Нужным консультироваться с теми, кому предстояло сделать невозможное – остановить десантный флот, да ещё без помощи «шнеркеля».
Участники совещания приготовились слушать. Капитан Розинг пригладил на голове свою причёску с проседью, как будто выбившиеся волосы мешали ему думать. Он начал говорить только после того, как привёл их в порядок.
– Господа, как вы знаете, вторжения союзников можно ожидать в любой момент. Вы должны быть готовы выйти в море в любой час. Так как нашей разведке не удалось установить точную дату и место высадки десанта, я передам вам лишь общие указания. Мы должны быть готовы отразить десанты в любом месте. В Норвегии содержатся для этого в боеготовности 22 подлодки. Ещё 22 сосредоточены на побережье Бискайского залива в портах Лориан, Сент-Назер, Ла-Палис и Бордо. Наиболее вероятно, однако, что силы вторжения просто пересекут Ла-Манш и попытаются высадиться на наш берег в 20-50 милях от портов Англии. Тогда в бой придётся вступить вам. Приказ штаба лаконичен и точен: «Атаковать и топить десантные суда. В качестве последнего средства – таранить корабли противника с целью их уничтожения».
В комнате воцарилась мёртвая тишина. Пятнадцать капитанов, опытных подводников, не могли поверить в то, что слышали. Это было явное безумие. Мы яростно сражались в течение нескольких месяцев поражений и потерь за то, чтобы сохранить от гибели подлодки и их команды. Теперь, когда их осталось так немного, штаб предлагает пожертвовать всем, что удалось спасти, без учёта продолжения войны. Нелепо использовать подлодку в качестве торпеды. Неужели мы приобретали боевой опыт и мастерство для самоубийства? Неужели этот бессмысленный жест оправдывает нашу гибель на морском дне?
Я взял себя в руки и спросил эмиссара штаба:
– Герр капитан, значит ли это, что мы должны таранить корабли противника, даже если сохранится возможность вернуться в порт за новыми торпедами?
– Приказом предписано таранить. Вот директива, которую мне поручено довести до каждого из вас. Господа, я буду откровенным, У вас, скорее всего, не будет возможности повторить атаку. Вот почему приказано атаковать столь решительно, даже если это означает добровольное самоуничтожение.
Теперь всё стало ясно. Он передал смысл и содержание приказа совершенно точно, не оставив нам ничего другого, кроме как действовать по примеру японских камикадзе. Мне пришло в голову, что этот приказ отражает понимание штабом безнадёжности войны. Но я не осмеливался ещё делать выводы из этого заключения.
Хайн Зидер, чья лодка была оснащена «шнеркелем», тоже позволил себе высказаться:
– Я предлагаю в этой связи, чтобы подлодки со «шнеркелями» были направлены в Ла-Манш именно сейчас, герр капитан. Нам выгоднее атаковать первыми через несколько часов после выхода десанта в море и до его высадки на наш берег.
– Мы не можем позволить себе подвергать свои подлодки опасности до начала высадки, – возразил наш гость. – Вам будет приказано выйти в море заблаговременно. Мы располагаем вдоль нашего побережья хорошей системой раннего оповещения. Детали будут доведены до вашего сведения в момент выхода из порта. Если, господа, у вас имеются ещё вопросы, теперь самое время их задать.
О чём здесь было спрашивать? Нас учили выполнять приказы беспрекословно. И всё же мы, 15 капитанов, обсудили в одностороннем порядке не вполне раскрытые положения приказа. И пришли к выводу, что свободны в тактических манёврах. Но если встречаем силы вторжения, то атакуем их, пока не израсходуем все торпеды, затем идём на таран.
Участники совещания покинули место сбора. Каждый уходил, одолеваемый мрачными мыслями. Я удалился в свою комнату, включил радио и попытался расслабиться в удобном кресле. Прикинул, что авангарды сил вторжения не позволят подлодкам, лишённым «шнеркелей», занять выгодные позиции в Ла-Манше, когда десантная операция уже начнётся. Я был уверен, что семеро из моих друзей придут к аналогичному выводу. Только семёрка подлодок, оснащённых «шнеркелями», имела шансы на успешные атаки сил вторжения. Итак, в лучшем случае наше командование могло рассчитывать на семь подлодок в своих планах по отражению десанта через Ла-Манш. Этим людям будет противостоять – если мои оценки военно-морской мощи союзников что-то значат – флот вторжения, состоящий из тысяч транспортов, боевых кораблей и десантных судов, не говоря уже о бесчисленных самолётах, которые будут прикрывать десантную операцию. Разумеется, семь подлодок не способны остановить такую армаду. Даже надежда на то, что они смогут нанести союзникам сколько-нибудь значительные потери, была детской иллюзией. Если наша армия и авиация окажутся неспособными остановить вторжение на пляжах приморской полосы и сбросить десант в море, то тогда следует рассчитывать только на то, что Всемилостивейший Господь спасёт наши души и Германию.
Установка на шестичасовую боеготовность лишала экипажи 15 обречённых подлодок возможности прогуливаться по городу. Увольнительные отменили. Я позаботился о том, чтобы отвлечь моих подводников от невесёлых размышлений. Автобусные прогулки, пешие экскурсии, игры и состязания заполняли их досуг. Была организована профессиональная учёба. Капитан Винтёр делал всё возможное, чтобы скрасить нам жизнь. Мы, капитаны, провели солнечные дни на курорте флотилии Ле-Трешер, купаясь в море, загорая, играя в шахматы и бридж с девушками из учреждений морской администрации, которые не подозревали о нашем роковом будущем. Мы больше не говорили вслух о высадке десанта союзников, но думали о ней постоянно так же, как о нашей неминуемой гибели.
Нам всё напоминало о смерти, особенно приспособление для спасения нашей жизни. В один из дней мы увидели, как проходят в Брестской бухте учения подлодок, оснащённых «шнеркелями». Мы, матросы и офицеры подлодок без «шнеркелей», с чёрной завистью следили за манёврами своих товарищей. Когда мы наблюдали, как маленькие верхушки «шнеркелей» едва достигают до поверхности моря, оставляя за собой лишь короткий пенистый след, нам казалось, что товарищи застрахованы от гибели, нас же смерть не минует.
В воскресенье 28 мая мы, 15 командиров подлодок, были приглашены в дивизию СС посмотреть своими глазами, какие принимаются меры для укрепления одного из участков обороны Атлантического вала. На грузовиках нас доставили к побережью Ла-Манша и продемонстрировали сложную военную технику, долговременные подвижные огневые точки и укрепления. Пехотные подразделения провели впечатляющие манёвры, показывая различные виды техники, готовящейся к отпору десанта. Дивизию укомплектовали личным составом весьма молодого возраста. Многие солдаты были ещё юношами, не достигшими 18 лет, а офицеры – не намного старше. Тем не менее нам показалось, что армия, люфтваффе и СС были способны подавить десантную операцию в зародыше. Мы вернулись в Брест более спокойными за судьбу нашей обороны.