Страница:
– Почему ты не сообщил о своём приезде? Мы пришли бы на вокзал. Ты отлично выглядишь. Хотя немного похудел, не правда ли?
– Не думаю. Тебе кажется так, потому что мы год не виделись. Расскажи, как отец, как мать?
Пока мы шли к дому, Труди попыталась за несколько минут выложить все новости. Мать сияла от счастья. За год после моего последнего отпуска она извелась в ожидании и даже не спрашивала о войне. Её интересовали только моё здоровье и аппетит.
– Ты мог бы послать нам телеграмму, тогда я испекла бы к сегодняшнему дню пирог, – сказала она.
Тем не менее в это утро пирог был всё же испечён. Я позвонил по телефону отцу. Он закрыл на весь день свой офис и прибежал домой. Отец тепло приветствовал меня. Мы пожали друг другу руки, как два старых солдата.
– Здравствуй, сынок, сколько продлится твой отпуск на этот раз? – спросил он.
– Я не в отпуске, папа. Остановился проездом по пути к Балтийскому морю. Могу побыть дома не больше 30 часов.
– Печально. Но погоди. Дай мне подумать, что можно сделать, чтобы ты получше провёл это время.
Затем он начал расспрашивать меня. Как я заслужил свою награду? Что представляет собой битва за конвои? Как влияют бомбардировки глубинными бомбами на лодку и экипаж? Он хотел знать моё мнение о перспективе войны с англичанами и обо всём, что касалось моих боевых походов. Постепенно наш разговор коснулся тем, которые, кажется, его особенно тревожили.
– Не думаешь ли ты, что наши войска на континенте слишком растянули свои коммуникации? Достаточно ли у нас живой силы, чтобы контролировать оккупированные территории? Сколько ещё фронтов мы можем позволить себе открыть? – задавал он мне тревожные вопросы. Я не ответил, так как сам испытывал смутное беспокойство. И перевёл разговор на более приятные темы.
Этот и следующий вечер, проведённые в родном Убермингене, успокоили мою душу. Быть дома значило оказаться в безопасности, укрыться на островке спокойствия и родственных чувств среди военной стихии. Несмотря на настойчивые просьбы отца, я почти не рассказывал ему о подлодках и своих ощущениях в бою. Я хотел внушить впечатление, моя служба не представляет смертельной опасности и я всегда стану навещать дом.
Когда мой поезд прибыл в Берлин, дул ледяными резкими порывами северо-восточный ветер. Марианна со своей обычной пунктуальностью ожидала меня на вокзале. Мы шли по почти пустынным улицам к роскошному отелю «Фюрстендорф», в котором я решил остановиться. Апартаменты были гораздо комфортнее и дороже, чем та скромная комната, которую мы наняли во время нашей предыдущей встречи. Но теперь я мог себе это позволить. Марианна тоже изменилась – стала менее сдержанной. Её ласки заставили меня забыть о том, что шла война, что я сам провёл в море все лето и осень. В её объятиях окружающий жестокий мир исчезал, а воздушная тревога не вызывала беспокойства.
В течение двух дней моего пребывания в столице мы бросались от одного развлечения к другому. В условиях войны культурная жизнь Берлина пошла на убыль, а художественный уровень спектаклей театра и оперетты значительно понизился. Другой заметной потерей стало ухудшение качества блюд, подаваемых в ресторанах на Курфюрстендамм. Нет, Берлин был уже не тот. Но моя ласковая Марианна превращала холодный город в обетованную землю. И я был опечален – возможно, слишком опечален – необходимостью снова упаковывать багаж и проститься с ней.
Когда я прибыл в последний день ноября в Кенигсберг, было холодно, 15 градусов ниже нуля. Окончательно прозябнув в своей лёгкой морской форме, я сел на местный поезд, идущий до Пиллау, небольшого порта на Балтийском побережье. В купе я чувствовал себя словно в холодильнике и, доехав до места назначения, буквально превратился в сосульку. Уже в полночь я прибыл на борт комфортабельного лайнера «Претория», резиденцию командования и учебный дивизион Первой подводной флотилии.
За завтраком состоялся большой сбор курсантов. Я обменивался рукопожатиями со многими бывшими сокурсниками и отмечал расставание со многими другими в баре. Мы прибыли из всех уголков Европы, участвовали в самых крупных сражениях и потопили приличное количество кораблей союзников. Между нашим выпуском в апреле и нынешним морозным декабрём прошло семь месяцев. Для большинства из нас подводная война прошла без серьёзных потерь. Это был хороший повод для торжества.
Для наших напряжённых учений имелись серьёзные препятствия. Бухта Пиллау была покрыта льдом, в ряде мест он достигал 30 сантиметров толщины. Постоянно работали ледоколы, чтобы пробивать фарватеры для ограниченного движения судов и проходы для выхода подлодок в море. Мы выходили днём и ночью, попеременно выполняя функции старшего механика и командира. Наши преподаватели, опытные подводники, учили нас всем премудростям атаки в надводном положении ночью и в погруженном – днём. Погружение производилось в искусственно созданных нештатных ситуациях, так что мы доходили до изнеможения в попытках выровнять лодку. Вскоре мы могли даже во сне совершать действия, необходимые в обычной, боевой и аварийной обстановке. Отдыхать не удавалось даже для того, чтобы восстановить силы после напряжённой учёбы предыдущего дня.
Однако случались и лёгкие дни. Командующий флотилией Шухарт, заслуженный подводный ас, который в 1939 году потопил британский авианосец «Кариджес», был выдающимся педагогом. Его лекции посещались нами с особым удовольствием. Выходные дни недели я проводил на борту «Претории», развлекаясь чтением книг, игрой в карты или обсуждением причин нападения японцев на базу ВМС США в Перл-Харборе. Наступление японцев на Филиппинах или в других районах Тихоокеанского региона происходило слишком далеко, чтобы вызвать у нас большой интерес. Однако я понимал, что события на Тихом океане оказывали глубокое воздействие на ход подводной войны в Атлантике. С полным вовлечением США в войну, особенно в боевые действия против нашего флота, ситуация радикально изменилась за две недели. Я приготовился к длительной войне.
Тем не менее сражение в Атлантике все ещё развивалось благоприятно для нас и не было причины терять веру в окончательную победу. Наши радиостанции часто передавали победные реляции и побуждали немецких граждан подсчитывать количество кораблей противника, отправленных на дно. В 1941 году общий тоннаж потопленных судов составил почти три миллиона регистровых брутто-тонн. Англичане все ещё не могли противостоять нашему усиливающемуся давлению на море. Целые конвои их судов отдавались фактически на растерзание нашим «волчьим стаям». Впрочем, и мы несли потери, В декабре у Гибралтара погиб ещё один ас. «У-567» под командованием капитан-лейтенанта Эндраса, которая потопила вражеские суда общим тоннажем в 200 тысяч тонн, отправилась на дно. Никто из её экипажа не спасся.
В январе 1942 года мы продолжали интенсивную учёбу в Пиллау. В начале февраля меня направили в Военно-морское училище во Фленсбурге совершенствовать знания в торпедной атаке. Шесть недель теоретических занятий и практики в стрельбе раскрыли передо мной последние секреты торпедного дела. Вслед за ослаблением зимних холодов пошли занятия по тактике подводной войны и радиосвязи. С наступлением весны, когда я уже проходил курс артиллерийской подготовки, меня произвели в лейтенанты. Я с нетерпением ждал приказа об отправке на фронт. Вспоминая с нежностью об Ивонне, надеялся вернуться в Брест.
Начальство, однако, имело в отношении лейтенанта Вернера другие планы. Мне было приказано ехать в Данциг[2] и явиться на борт «У-612», заняв должность старпома. Я дважды прочёл телетайпную ленту, прежде чем уразумел содержание приказа. Фактически я должен был стать ведущим офицером, уступающим по рангу только капитану новой подлодки. Смутная перспектива стать командиром неожиданно оказалась вполне реальной.
19 мая я прибыл в Данциг и явился на борт «У-612». Моя лодка, недавно построенная, но уже достаточно потрёпанная в походах, покачивалась у старого каменного мола. Караульный сообщил мне, что командир в лодке. Я спустился в неё и сразу же почувствовал знакомый прогорклый запах. Я нашёл капитана и представился:
– Герр капитан, лейтенант Вернер явился для прохождения службы.
– Добро пожаловать! Я – обер-лейтенант Зигман. Жду вас со вчерашнего дня. Мы готовы покинуть порт. Проходите, пожалуйста, хотелось бы, чтобы вы познакомились с другими членами экипажа.
Командир, полноватый рыжеволосый мужчина, выглядел опытным моряком и, кажется, был лет на семь старше меня. Я последовал за ним в крохотную кают-компанию и был представлен главмеху и моему будущему помощнику, второму вахтенному офицеру. Мы обменялись традиционными любезностями. Меня посвятили в историю лодки. «У-612» была укомплектована личным составом в минувшем декабре в Гамбурге, родном городе командира. С тех пор он проходил интенсивную учебную подготовку. Зигман рассчитывал завершить обязательное пробное плавание в течение трёх месяцев, чтобы подготовить лодку и экипаж к боевым действиям. Я узнал, что прежний старпом был освобождён от своих обязанностей из-за слабого здоровья. Черноволосый главмех, лейтенант Фридрих, оказался на год старше меня и уже был женат. Оказалось, что второй вахтенный офицер, лейтенант Ридель, мой сокурсник. Оба офицера не имели боевого опыта, чем, собственно, и было вызвано моё назначение на «У-612». Её командир зарекомендовал себя перспективным подводником во время боевого похода в Атлантику, но только треть экипажа испытала вкус боя. Остальные нуждались в подготовке к первому боевому походу. Я познакомился со старшими унтер-офицерами, имевшими большой стаж морской службы. Затем мы с командиром отправились в его каюту, где он коротко и чётко познакомил меня с обязанностями старшего помощника.
Как первый вахтенный офицер, я нёс ответственность за состояние торпедного и артиллерийского вооружения лодки. Я должен был производить пуски торпед, когда лодка находилась в надводном положении, и управлять стрельбой в погруженном. На мне, как старпоме, лежала забота о благосостоянии экипажа. То, что на эту должность назначили меня, а не моего сокурсника Риделя, объяснялось исключительно моим боевым опытом, и ничем больше. Позже, уединившись в кают-компании, мы с Риделем откровенно обсудили этот вопрос. Договорились уважать друг друга, конфликтовать с врагом, а не между собой. С этого разговора началась наша долгая дружба, которая закончилась только с гибелью Риделя.
В тот же день «У-612» направилась к полуострову Хела. Там я позаботился о размещении команды в одноэтажных чистеньких казармах, которые расположились среди хвойных деревьев в песчаных дюнах. «У-612» посвятила следующие шесть недель учебной подготовке – стрельбе торпедами. Не позже 7.00 мы выходили в море день за днём, чтобы заняться часом позже стрельбой по целям. В полдень меняли порядок учений. Зигман освобождал аппараты от торпед, имитируя атаку в погруженном положении. Лишённые торпед, мы мчались в порт за новым комплектом. Затем отрабатывали всю программу в темноте, выстреливая последние торпеды около полуночи. Экипаж самозабвенно трудился почти без отдыха и перерывов шесть дней в неделю. В течение этих недель я добился важного достижения: научился стрелять торпедами по целям, а не просто выпускать их в море.
В начале июля мы завершили свои наиболее трудные упражнения. «У-612» вскоре была придана другой бригаде, и более щадящий режим учёбы сменился лихорадочной активностью на Хела. Мы переместились на пирс Готенхафенского порта в Данцигской бухте. Я перевёл экипаж в массивные каменные здания. Теперь нас занимали и другие интересы. Пришло лето. Недель шесть или больше я не встречался с женщиной, а всего лишь в двадцати минутах поездки поездом, на другой стороне бухты, в знаменитом курортном городке Сопот было полно женщин. Я проводил выходные дни в роскошных казино, кафе и на пляжах Сопота. Устраивал и посещал застолья, приобретал и терял любовь девушек и в конце концов воспользовался возможностью хорошо пожить, прежде чем смерть приберёт меня к себе.
Пока «У-612» готовилась к боевым действиям, наши войска все глубже проникали на территорию противника. Был окружён Ленинград, хотя он и продолжал упорное сопротивление. В Крыму капитулировал Севастополь. Германские дивизии захватили Ростов-на-Дону, достигли Кавказа и штурмовали нефтеносный район Майкопа. В Северной Африке Роммель вёл свой Африканский корпус против «томми» от победы к победе. Он захватил Эль-Аламейн в ливийской пустыне и уверенно продвигался к Нилу. В Атлантике, несмотря на вступление в войну США, наши подлодки наращивали беспощадные удары против британских конвоев. Боевые операции немецких подлодок распространились на прибрежные районы Америки, встречая лишь слабое противодействие или вовсе никакое. Торпеды поражали торговые суда на коммуникациях от Нантакета до Гатерраса, от Флориды до Виндвордских островов. Немецкие подлодки сожгли, торпедировали, обстреляли из артиллерийских орудий и потопили большое число кораблей союзников между Бостоном и Нью-Йорком, недалеко от Джэксонвилла, Майами, Гаваны, Нью-Орлеана, Корпус-Кристи, близ Баранкиллы, Маракайбо, порта Спейн, Барбадоса и Гваделупы. В те месяцы были отправлены на дно более 500 судов, включая 140 танкеров общим тоннажем в 2,5 миллиона тонн. Наступила золотая фаза подводной войны.
Боевой дух экипажей подлодок, проходивших учебную подготовку, достиг небывалой высоты. Меня, однако, не покидало чувство раздражения в связи с нашей затянувшейся учёбой. Я стремился вернуться в боевую обстановку, топить суда противника, испытывать радость победы. Но сдерживаемое мною нетерпение должно было пройти новые испытания.
Катастрофическое 6 августа чуть было не похоронило мои надежды. Как обычно, в 8.00 «У-612» покинула порт. Акватория бухты была спокойной и отражала солнечные лучи, как зеркало. Нас, очевидно, ожидал впереди ещё один жаркий день. Более 20 подлодок, выкрашенных в светло-серый цвет, направлялись в заданные квадраты, сверкая на солнце в кильватерном строю. По правому борту лежал город Данциг, его старинные шпили и башни упирались в безукоризненно голубое небо. Наш штурман Прагер определял курс лодки по ориентирам на суше. После двухчасового обмена впечатлениями – ведь большинство из нас вчера поздно вечером вернулись из увеселительной прогулки в Сопот – Прагер сообщил мне, что лодка прибыла в свой квадрат. Командира вызвали на мостик, и начались учения по заведённому на каждый день порядку. Матросы разделились на три смены, каждая из которых упражнялась по очереди в артиллерийских стрельбах. Офицерский состав отрабатывал манёвры по погружению лодки и атаке в надводном положении. В 11.00 «У-612» совершила погружение. Мы шли на глубине 25 метров со скоростью три узла. Я находился в носовом отсеке, обучая обращению с торпедами значительную часть команды, а также 12 новобранцев-подводников, которые были взяты на борт для приобретения навыков пребывания под водой.
В 11.42 лодка неожиданно получила сильный удар в корму. Она резко пошла вверх, а затем качнулась вправо. Интуиция подсказала мне, что мы столкнулись с другой подлодкой. Я немедленно скомандовал:
– Надеть спасательные пояса! Всем в помещение центрального поста! – И побежал на корму.
В дизельном отсеке меня остановила мощная струя воды, бьющая из пробоины. Я заметил, что в результате аварии несколько человек оказались изолированными в торпедном отсеке, и крикнул им:
– Убирайтесь отсюда поскорее, если хотите жить!
Немного поколебавшись, они бросились в бурный поток. Корпус лодки быстро заполнялся водой. «У-612» устремилась вниз с сильным дифферентом на корму. Мне удалось эвакуировать людей из кормовых отсеков и наглухо задраить люк переборки. Затем я поспешил в помещение центрального поста. Зигман между тем дал команду главмеху на всплытие лодки. Фридрих поддерживал компрессорные шланги, помогая сжатому воздуху заполнять цистерны плавучести. Необходимо было удержать лодку на плаву и дать возможность команде выбраться наружу. Командир на мостике управлял движением повреждённой лодки, направляя её к побережью. Предстояло пройти четыре бесконечные мили к югу. Я приказал раздать спасательные пояса, нашим гостям-новобранцам и поторапливал их быстрее подниматься по алюминиевому трапу в рубочный люк. На секунду я увидел круглое отверстие люка и сквозь него голубое небо. Почувствовал непреодолимую потребность броситься вверх по трапу, но долг повелевал мне идти с главмехом вниз, внутрь лодки, и, возможно, погибнуть там. Одним глазом я следил за тем, как колеблется стрелка глубиномера, другим – как люди покидают «У-612». Скоро корма лодки настолько отяжелеет, что она камнем пойдёт вниз и потащит с собой всех, кто ещё в ней находился. Тем не менее я сердито бормотал про себя: «Чёрт возьми, через минуту с небольшим мы все сможем выбраться из этой могилы». Повернувшись, я крикнул в рубку:
– Поторапливайтесь, позади вас тоже идут люди! Внезапно «У-612» скользнула вниз дифферентом на корму. С мостика прозвучал возглас:
– Лодка тонет! Какого чёрта вы медлите…
На трапе остались всего два механика. Фридрих перепрыгнул через клапан и нырнул в заполненное водой пространство рубки. Он быстро поднялся по трапу к рубочному люку. Я последовал за ним. Мощный поток воды тащил меня вниз. Преодолевая его, я протиснулся сквозь рубочный люк и с помощью капитана выбрался наружу. Вода смыла меня с мостика, и в это мгновение нос «У-612» погрузился глубоко в воду. Лодка стремительно пошла на дно. Быстрота её гибели ошеломила меня.
Когда мы плыли к берегу, я обнаружил, что на мне нет спасательного пояса. Я отдал его одному из гостей. Море, однако, было спокойным и тёплым, только лёгкий бриз вызывал рябь на поверхности. Чуть дальше от меня сверкала в солнечных лучах белая флотская фуражка Зигмана. Он с комфортом плыл в своём жёлтом спасательном жилете в фуражке плотно надвинутой на его голову.
– Ребята, держитесь вместе, нас вот-вот спасут! – крикнул командир из воды. Затем он повернулся ко мне и спросил: – Старпом, все выбрались из лодки?
– Не осталось ни души. Я уходил последним.
Тёмные фигуры в жёлтых спасательных жилетах барахтались в воде на широком пространстве. В отдалении, к югу, за лёгкой дымкой я увидел едва заметную полоску побережья в устье Вислы. Её серые волны отбрасывали нас назад в открытое море. Зная силу течения в этих местах, я понял, что мы вряд ли доплывём здесь до берега. Однако примерно через 20 минут на поверхности показался нос подлодки. Секундами позже она всплыла полностью и, набирая скорость, понеслась в нашем направлении. Нанёсшая нам сокрушительный удар, она была близка к тому, чтобы совершить вторую ошибку. Я сгруппировался в воде и замахал обеими руками в отчаянной попытке побудить командира лодки застопорить двигатели. К счастью, кто-то из экипажа понял мой сигнал. Двигатели были заглушены, и она стала медленно дрейфовать в нашу сторону. После её полной остановки неподалёку всплыла ещё одна лодка и стала осторожно к нам приближаться. Мы подплывали к двум стальным махинам и при помощи своих спасителей взбирались на палубы, отфыркиваясь, чихая и кашляя. Заботливые руки покрывали наши плечи одеялами.
Я поднялся на борт лодки, которая отправила нас на дно. Зигман принял извинения её капитана, но пришёл в бешенство, когда тот заявил, что даже не заметил, как его лодка столкнулась с подводным объектом.
Спасённые выстроились на корме для переклички. Я насчитал 37 человек, включая некоторых из наших гостей, которые показали себя с наилучшей стороны. Предположив, что 22 человека находятся с Фридрихом на другой лодке, я стал сигналить им прожектором:
– Сообщите: сколько спаслось людей?
– На борт поднято двадцать человек, – ответил главмех.
– Включая тебя самого?
– Включая меня.
– Прошу пересчитать людей ещё раз. Вас должно быть двадцать два.
– К сожалению, нас всего двадцать. Мы потеряли двух человек. Я был уверен, что на борту «У-612» никого не осталось. Зигман рассвирепел:
– Только этого нам не хватало. Послушай, старпом, разве ты не уверял меня в том, что последним покинул лодку?
– Уверял. И я, чёрт возьми, убеждён, что все ребята выбрались из неё. Там не осталось ни души.
Я растерянно указал на место, где час назад находилась наша лодка. Однако поиски пропавших оказались безрезультатными, нашли только два плавающих спасательных жилета. Мы вернулись в порт на борту лодки, которая доставила нам столько бед. Столкновение произошло потому, что она двигалась ошибочным курсом. Её командир не учёл сильного течения в бухте, вызываемого водами Вислы, и продолжал движение в погруженном состоянии, игнорируя такие средства ориентировки, как акустические приборы и перископ. Эта ошибка стоила двух человеческих жизней и гибели дорогостоящей подлодки.
Гибель «У-612» оказала на нас удручающее воздействие. Об этом можно было судить на следующее утро, когда Зигман производил перекличку во внутренним дворике жилого комплекса, а не на борту подлодки: боеспособный экипаж потерял её. Командир провёл в своей квартире офицерское собрание, чтобы обсудить наше неопределённое будущее. Мы находились в подавленном состоянии. Нашим экипажем могли бы укомплектовать новую подлодку, но это потребовало бы много времени. Тем временем другие подлодки уже ушли бы в рейды на крупные конвои противника. Наше появление на театре боевых действий оказалось бы слишком поздним. Необходимо было принять быстрое решение. Поэтому мы обсудили возможность подъёма «У-612» с глубины 48 метров.
Идея спасения лодки быстро приняла конкретную форму. Зигман передал командованию конкретный план спасательных операций. Через два дня мы получили ответ: подъем разрешён. Без промедления мы приступили к действиям. Я связался с командой опытных водолазов. Фридрих раздобыл два больших плавучих крана. Через день из бухты вышел буксир с Фридрихом, мною и водолазом на борту. Стояла великолепная погода для осуществления наших амбициозных планов. В тот же день к месту, где затонула лодка, подошли два плавучих крана. Подготовка к подъёму заняла значительную часть следующего дня. Пока мы с Фридрихом занимались спасательными операциями, Зигман и Ридель отправились с командой лодки в Данциг, где подводники были размещены на борту устаревшего пассажирского лайнера, совершавшего когда-то рейсы на линии Гамбург – США.
На пятый день операции водолазу удалось наконец обвязать корпус лодки толстыми тросами. Когда краны попытались поднять её, они чуть не опрокинулись. Тросы лопнули. Пришлось привезти новые из Данцига. На седьмой день спасательных работ водолаз снова завязал вокруг корпуса стальные петли. Одному из кранов удалось приподнять на метр нос лодки. Преодолев всасывающий эффект, второй кран оторвал от песчаного дна отяжелевшую от воды корму. Оба крана подняли якоря и медленно двинулись в сторону Данцига. Пройдя за два дня 16 миль, они вытащили «У-612» на мелководье бухты. Из воды показалась рубка лодки. Следующий день ушёл на ремонт корпуса лодки. На двенадцатый день с буксира сквозь рубочный люк был опущен в лодку шланг помпы, начавшей откачивать заполнявшую её маслянистую жидкость. Уровень затопления быстро понижался, обнажая приборы и оборудование. Через три часа середина лодки была свободна от воды. Сгорая от нетерпения, я спустился вниз по алюминиевому трапу. В помещении центрального поста царило полное разорение. Всё было покрыто песком, перемешавшимся с соляркой, смазочным маслом и водорослями. Была затоплена также секция, в которой помещалась радиорубка, офицерская и унтер-офицерская каюты, а также комплект аккумуляторных батарей. В суматохе, последовавшей за катастрофой, мы забыли заткнуть переговорную трубу, ведшую из боевой рубки к радисту. Пока лодка покоилась на дне, вода текла сквозь переговорную трубу и полностью вывела радиорубку из строя.
После обстоятельного осмотра «У-612» на следующее утро, когда из неё полностью была откачана вода, лодку отбуксировали в сухой док. Пробоина в корпусе оказалась диаметром с ведро. Единственным помещением, которое не подверглось затоплению, был носовой торпедный отсек. Его переборки были наглухо задраены. Пропавших моряков на борту лодки мы не обнаружили. По заключению экспертной комиссии, ремонт лодки займёт от 8 до 12 месяцев. Моя надежда на скорый боевой поход была поколеблена.
Два дня мы пребывали в неопределённом состоянии. Затем штаб приказал укомплектовать нашим экипажем новую подлодку «У-230», ремонт которой на верфях Киля приближался к завершению. Мы приступили к своим новым обязанностям после длительного отпуска.
Затонувшая подлодка и потеря двух человек были не единственными бедами, которые нас постигли. Во время спасательной операции обнаружилось, что наш кок, Меснер, утаил большое количество кофе, чая и масла. Допрошенный Риделем, Меснер признался, что сбыл значительную часть этих продуктов на чёрном рынке. Подводники утверждали, что кок занимался жульничеством со времени прибытия на борт лодки. Меня поразило, однако, что никто не сообщил об этом раньше. Как бы то ни было, пришлось обсудить поведение Меснера на суде чести. Его посадили на гауптвахту.
Однако в тот же день кок скрылся. Напрасно я обыскивал его комнату. Пока я этим занимался, пришли два обозлённых матроса, заявивших, что Меснер украл у одного фотоаппарат, а у другого комплект новой формы. Беглый просмотр офицерами своего багажа показал, что кок сбежал со штурманским пистолетом «люгер». Я подождал сутки перед объявлением тревоги, чтобы дать Меснеру шанс раскаяться. Однако он не вернулся, и это дало основание возбудить дело о дезертирстве. Зная, что Меснер был падок до женщин, я составил список адресов, по которым он мог скрываться. Я надеялся лично предостеречь Меснера и спасти его от военного трибунала, приговор которого стоил бы беглецу нескольких лет пребывания за решёткой. Получив по заявке машину с шофёром, я посадил на заднее сиденье двух матросов и отправился на поиски Меснера.
– Не думаю. Тебе кажется так, потому что мы год не виделись. Расскажи, как отец, как мать?
Пока мы шли к дому, Труди попыталась за несколько минут выложить все новости. Мать сияла от счастья. За год после моего последнего отпуска она извелась в ожидании и даже не спрашивала о войне. Её интересовали только моё здоровье и аппетит.
– Ты мог бы послать нам телеграмму, тогда я испекла бы к сегодняшнему дню пирог, – сказала она.
Тем не менее в это утро пирог был всё же испечён. Я позвонил по телефону отцу. Он закрыл на весь день свой офис и прибежал домой. Отец тепло приветствовал меня. Мы пожали друг другу руки, как два старых солдата.
– Здравствуй, сынок, сколько продлится твой отпуск на этот раз? – спросил он.
– Я не в отпуске, папа. Остановился проездом по пути к Балтийскому морю. Могу побыть дома не больше 30 часов.
– Печально. Но погоди. Дай мне подумать, что можно сделать, чтобы ты получше провёл это время.
Затем он начал расспрашивать меня. Как я заслужил свою награду? Что представляет собой битва за конвои? Как влияют бомбардировки глубинными бомбами на лодку и экипаж? Он хотел знать моё мнение о перспективе войны с англичанами и обо всём, что касалось моих боевых походов. Постепенно наш разговор коснулся тем, которые, кажется, его особенно тревожили.
– Не думаешь ли ты, что наши войска на континенте слишком растянули свои коммуникации? Достаточно ли у нас живой силы, чтобы контролировать оккупированные территории? Сколько ещё фронтов мы можем позволить себе открыть? – задавал он мне тревожные вопросы. Я не ответил, так как сам испытывал смутное беспокойство. И перевёл разговор на более приятные темы.
Этот и следующий вечер, проведённые в родном Убермингене, успокоили мою душу. Быть дома значило оказаться в безопасности, укрыться на островке спокойствия и родственных чувств среди военной стихии. Несмотря на настойчивые просьбы отца, я почти не рассказывал ему о подлодках и своих ощущениях в бою. Я хотел внушить впечатление, моя служба не представляет смертельной опасности и я всегда стану навещать дом.
Когда мой поезд прибыл в Берлин, дул ледяными резкими порывами северо-восточный ветер. Марианна со своей обычной пунктуальностью ожидала меня на вокзале. Мы шли по почти пустынным улицам к роскошному отелю «Фюрстендорф», в котором я решил остановиться. Апартаменты были гораздо комфортнее и дороже, чем та скромная комната, которую мы наняли во время нашей предыдущей встречи. Но теперь я мог себе это позволить. Марианна тоже изменилась – стала менее сдержанной. Её ласки заставили меня забыть о том, что шла война, что я сам провёл в море все лето и осень. В её объятиях окружающий жестокий мир исчезал, а воздушная тревога не вызывала беспокойства.
В течение двух дней моего пребывания в столице мы бросались от одного развлечения к другому. В условиях войны культурная жизнь Берлина пошла на убыль, а художественный уровень спектаклей театра и оперетты значительно понизился. Другой заметной потерей стало ухудшение качества блюд, подаваемых в ресторанах на Курфюрстендамм. Нет, Берлин был уже не тот. Но моя ласковая Марианна превращала холодный город в обетованную землю. И я был опечален – возможно, слишком опечален – необходимостью снова упаковывать багаж и проститься с ней.
Когда я прибыл в последний день ноября в Кенигсберг, было холодно, 15 градусов ниже нуля. Окончательно прозябнув в своей лёгкой морской форме, я сел на местный поезд, идущий до Пиллау, небольшого порта на Балтийском побережье. В купе я чувствовал себя словно в холодильнике и, доехав до места назначения, буквально превратился в сосульку. Уже в полночь я прибыл на борт комфортабельного лайнера «Претория», резиденцию командования и учебный дивизион Первой подводной флотилии.
За завтраком состоялся большой сбор курсантов. Я обменивался рукопожатиями со многими бывшими сокурсниками и отмечал расставание со многими другими в баре. Мы прибыли из всех уголков Европы, участвовали в самых крупных сражениях и потопили приличное количество кораблей союзников. Между нашим выпуском в апреле и нынешним морозным декабрём прошло семь месяцев. Для большинства из нас подводная война прошла без серьёзных потерь. Это был хороший повод для торжества.
Для наших напряжённых учений имелись серьёзные препятствия. Бухта Пиллау была покрыта льдом, в ряде мест он достигал 30 сантиметров толщины. Постоянно работали ледоколы, чтобы пробивать фарватеры для ограниченного движения судов и проходы для выхода подлодок в море. Мы выходили днём и ночью, попеременно выполняя функции старшего механика и командира. Наши преподаватели, опытные подводники, учили нас всем премудростям атаки в надводном положении ночью и в погруженном – днём. Погружение производилось в искусственно созданных нештатных ситуациях, так что мы доходили до изнеможения в попытках выровнять лодку. Вскоре мы могли даже во сне совершать действия, необходимые в обычной, боевой и аварийной обстановке. Отдыхать не удавалось даже для того, чтобы восстановить силы после напряжённой учёбы предыдущего дня.
Однако случались и лёгкие дни. Командующий флотилией Шухарт, заслуженный подводный ас, который в 1939 году потопил британский авианосец «Кариджес», был выдающимся педагогом. Его лекции посещались нами с особым удовольствием. Выходные дни недели я проводил на борту «Претории», развлекаясь чтением книг, игрой в карты или обсуждением причин нападения японцев на базу ВМС США в Перл-Харборе. Наступление японцев на Филиппинах или в других районах Тихоокеанского региона происходило слишком далеко, чтобы вызвать у нас большой интерес. Однако я понимал, что события на Тихом океане оказывали глубокое воздействие на ход подводной войны в Атлантике. С полным вовлечением США в войну, особенно в боевые действия против нашего флота, ситуация радикально изменилась за две недели. Я приготовился к длительной войне.
Тем не менее сражение в Атлантике все ещё развивалось благоприятно для нас и не было причины терять веру в окончательную победу. Наши радиостанции часто передавали победные реляции и побуждали немецких граждан подсчитывать количество кораблей противника, отправленных на дно. В 1941 году общий тоннаж потопленных судов составил почти три миллиона регистровых брутто-тонн. Англичане все ещё не могли противостоять нашему усиливающемуся давлению на море. Целые конвои их судов отдавались фактически на растерзание нашим «волчьим стаям». Впрочем, и мы несли потери, В декабре у Гибралтара погиб ещё один ас. «У-567» под командованием капитан-лейтенанта Эндраса, которая потопила вражеские суда общим тоннажем в 200 тысяч тонн, отправилась на дно. Никто из её экипажа не спасся.
В январе 1942 года мы продолжали интенсивную учёбу в Пиллау. В начале февраля меня направили в Военно-морское училище во Фленсбурге совершенствовать знания в торпедной атаке. Шесть недель теоретических занятий и практики в стрельбе раскрыли передо мной последние секреты торпедного дела. Вслед за ослаблением зимних холодов пошли занятия по тактике подводной войны и радиосвязи. С наступлением весны, когда я уже проходил курс артиллерийской подготовки, меня произвели в лейтенанты. Я с нетерпением ждал приказа об отправке на фронт. Вспоминая с нежностью об Ивонне, надеялся вернуться в Брест.
Начальство, однако, имело в отношении лейтенанта Вернера другие планы. Мне было приказано ехать в Данциг[2] и явиться на борт «У-612», заняв должность старпома. Я дважды прочёл телетайпную ленту, прежде чем уразумел содержание приказа. Фактически я должен был стать ведущим офицером, уступающим по рангу только капитану новой подлодки. Смутная перспектива стать командиром неожиданно оказалась вполне реальной.
19 мая я прибыл в Данциг и явился на борт «У-612». Моя лодка, недавно построенная, но уже достаточно потрёпанная в походах, покачивалась у старого каменного мола. Караульный сообщил мне, что командир в лодке. Я спустился в неё и сразу же почувствовал знакомый прогорклый запах. Я нашёл капитана и представился:
– Герр капитан, лейтенант Вернер явился для прохождения службы.
– Добро пожаловать! Я – обер-лейтенант Зигман. Жду вас со вчерашнего дня. Мы готовы покинуть порт. Проходите, пожалуйста, хотелось бы, чтобы вы познакомились с другими членами экипажа.
Командир, полноватый рыжеволосый мужчина, выглядел опытным моряком и, кажется, был лет на семь старше меня. Я последовал за ним в крохотную кают-компанию и был представлен главмеху и моему будущему помощнику, второму вахтенному офицеру. Мы обменялись традиционными любезностями. Меня посвятили в историю лодки. «У-612» была укомплектована личным составом в минувшем декабре в Гамбурге, родном городе командира. С тех пор он проходил интенсивную учебную подготовку. Зигман рассчитывал завершить обязательное пробное плавание в течение трёх месяцев, чтобы подготовить лодку и экипаж к боевым действиям. Я узнал, что прежний старпом был освобождён от своих обязанностей из-за слабого здоровья. Черноволосый главмех, лейтенант Фридрих, оказался на год старше меня и уже был женат. Оказалось, что второй вахтенный офицер, лейтенант Ридель, мой сокурсник. Оба офицера не имели боевого опыта, чем, собственно, и было вызвано моё назначение на «У-612». Её командир зарекомендовал себя перспективным подводником во время боевого похода в Атлантику, но только треть экипажа испытала вкус боя. Остальные нуждались в подготовке к первому боевому походу. Я познакомился со старшими унтер-офицерами, имевшими большой стаж морской службы. Затем мы с командиром отправились в его каюту, где он коротко и чётко познакомил меня с обязанностями старшего помощника.
Как первый вахтенный офицер, я нёс ответственность за состояние торпедного и артиллерийского вооружения лодки. Я должен был производить пуски торпед, когда лодка находилась в надводном положении, и управлять стрельбой в погруженном. На мне, как старпоме, лежала забота о благосостоянии экипажа. То, что на эту должность назначили меня, а не моего сокурсника Риделя, объяснялось исключительно моим боевым опытом, и ничем больше. Позже, уединившись в кают-компании, мы с Риделем откровенно обсудили этот вопрос. Договорились уважать друг друга, конфликтовать с врагом, а не между собой. С этого разговора началась наша долгая дружба, которая закончилась только с гибелью Риделя.
В тот же день «У-612» направилась к полуострову Хела. Там я позаботился о размещении команды в одноэтажных чистеньких казармах, которые расположились среди хвойных деревьев в песчаных дюнах. «У-612» посвятила следующие шесть недель учебной подготовке – стрельбе торпедами. Не позже 7.00 мы выходили в море день за днём, чтобы заняться часом позже стрельбой по целям. В полдень меняли порядок учений. Зигман освобождал аппараты от торпед, имитируя атаку в погруженном положении. Лишённые торпед, мы мчались в порт за новым комплектом. Затем отрабатывали всю программу в темноте, выстреливая последние торпеды около полуночи. Экипаж самозабвенно трудился почти без отдыха и перерывов шесть дней в неделю. В течение этих недель я добился важного достижения: научился стрелять торпедами по целям, а не просто выпускать их в море.
В начале июля мы завершили свои наиболее трудные упражнения. «У-612» вскоре была придана другой бригаде, и более щадящий режим учёбы сменился лихорадочной активностью на Хела. Мы переместились на пирс Готенхафенского порта в Данцигской бухте. Я перевёл экипаж в массивные каменные здания. Теперь нас занимали и другие интересы. Пришло лето. Недель шесть или больше я не встречался с женщиной, а всего лишь в двадцати минутах поездки поездом, на другой стороне бухты, в знаменитом курортном городке Сопот было полно женщин. Я проводил выходные дни в роскошных казино, кафе и на пляжах Сопота. Устраивал и посещал застолья, приобретал и терял любовь девушек и в конце концов воспользовался возможностью хорошо пожить, прежде чем смерть приберёт меня к себе.
Пока «У-612» готовилась к боевым действиям, наши войска все глубже проникали на территорию противника. Был окружён Ленинград, хотя он и продолжал упорное сопротивление. В Крыму капитулировал Севастополь. Германские дивизии захватили Ростов-на-Дону, достигли Кавказа и штурмовали нефтеносный район Майкопа. В Северной Африке Роммель вёл свой Африканский корпус против «томми» от победы к победе. Он захватил Эль-Аламейн в ливийской пустыне и уверенно продвигался к Нилу. В Атлантике, несмотря на вступление в войну США, наши подлодки наращивали беспощадные удары против британских конвоев. Боевые операции немецких подлодок распространились на прибрежные районы Америки, встречая лишь слабое противодействие или вовсе никакое. Торпеды поражали торговые суда на коммуникациях от Нантакета до Гатерраса, от Флориды до Виндвордских островов. Немецкие подлодки сожгли, торпедировали, обстреляли из артиллерийских орудий и потопили большое число кораблей союзников между Бостоном и Нью-Йорком, недалеко от Джэксонвилла, Майами, Гаваны, Нью-Орлеана, Корпус-Кристи, близ Баранкиллы, Маракайбо, порта Спейн, Барбадоса и Гваделупы. В те месяцы были отправлены на дно более 500 судов, включая 140 танкеров общим тоннажем в 2,5 миллиона тонн. Наступила золотая фаза подводной войны.
Боевой дух экипажей подлодок, проходивших учебную подготовку, достиг небывалой высоты. Меня, однако, не покидало чувство раздражения в связи с нашей затянувшейся учёбой. Я стремился вернуться в боевую обстановку, топить суда противника, испытывать радость победы. Но сдерживаемое мною нетерпение должно было пройти новые испытания.
Катастрофическое 6 августа чуть было не похоронило мои надежды. Как обычно, в 8.00 «У-612» покинула порт. Акватория бухты была спокойной и отражала солнечные лучи, как зеркало. Нас, очевидно, ожидал впереди ещё один жаркий день. Более 20 подлодок, выкрашенных в светло-серый цвет, направлялись в заданные квадраты, сверкая на солнце в кильватерном строю. По правому борту лежал город Данциг, его старинные шпили и башни упирались в безукоризненно голубое небо. Наш штурман Прагер определял курс лодки по ориентирам на суше. После двухчасового обмена впечатлениями – ведь большинство из нас вчера поздно вечером вернулись из увеселительной прогулки в Сопот – Прагер сообщил мне, что лодка прибыла в свой квадрат. Командира вызвали на мостик, и начались учения по заведённому на каждый день порядку. Матросы разделились на три смены, каждая из которых упражнялась по очереди в артиллерийских стрельбах. Офицерский состав отрабатывал манёвры по погружению лодки и атаке в надводном положении. В 11.00 «У-612» совершила погружение. Мы шли на глубине 25 метров со скоростью три узла. Я находился в носовом отсеке, обучая обращению с торпедами значительную часть команды, а также 12 новобранцев-подводников, которые были взяты на борт для приобретения навыков пребывания под водой.
В 11.42 лодка неожиданно получила сильный удар в корму. Она резко пошла вверх, а затем качнулась вправо. Интуиция подсказала мне, что мы столкнулись с другой подлодкой. Я немедленно скомандовал:
– Надеть спасательные пояса! Всем в помещение центрального поста! – И побежал на корму.
В дизельном отсеке меня остановила мощная струя воды, бьющая из пробоины. Я заметил, что в результате аварии несколько человек оказались изолированными в торпедном отсеке, и крикнул им:
– Убирайтесь отсюда поскорее, если хотите жить!
Немного поколебавшись, они бросились в бурный поток. Корпус лодки быстро заполнялся водой. «У-612» устремилась вниз с сильным дифферентом на корму. Мне удалось эвакуировать людей из кормовых отсеков и наглухо задраить люк переборки. Затем я поспешил в помещение центрального поста. Зигман между тем дал команду главмеху на всплытие лодки. Фридрих поддерживал компрессорные шланги, помогая сжатому воздуху заполнять цистерны плавучести. Необходимо было удержать лодку на плаву и дать возможность команде выбраться наружу. Командир на мостике управлял движением повреждённой лодки, направляя её к побережью. Предстояло пройти четыре бесконечные мили к югу. Я приказал раздать спасательные пояса, нашим гостям-новобранцам и поторапливал их быстрее подниматься по алюминиевому трапу в рубочный люк. На секунду я увидел круглое отверстие люка и сквозь него голубое небо. Почувствовал непреодолимую потребность броситься вверх по трапу, но долг повелевал мне идти с главмехом вниз, внутрь лодки, и, возможно, погибнуть там. Одним глазом я следил за тем, как колеблется стрелка глубиномера, другим – как люди покидают «У-612». Скоро корма лодки настолько отяжелеет, что она камнем пойдёт вниз и потащит с собой всех, кто ещё в ней находился. Тем не менее я сердито бормотал про себя: «Чёрт возьми, через минуту с небольшим мы все сможем выбраться из этой могилы». Повернувшись, я крикнул в рубку:
– Поторапливайтесь, позади вас тоже идут люди! Внезапно «У-612» скользнула вниз дифферентом на корму. С мостика прозвучал возглас:
– Лодка тонет! Какого чёрта вы медлите…
На трапе остались всего два механика. Фридрих перепрыгнул через клапан и нырнул в заполненное водой пространство рубки. Он быстро поднялся по трапу к рубочному люку. Я последовал за ним. Мощный поток воды тащил меня вниз. Преодолевая его, я протиснулся сквозь рубочный люк и с помощью капитана выбрался наружу. Вода смыла меня с мостика, и в это мгновение нос «У-612» погрузился глубоко в воду. Лодка стремительно пошла на дно. Быстрота её гибели ошеломила меня.
Когда мы плыли к берегу, я обнаружил, что на мне нет спасательного пояса. Я отдал его одному из гостей. Море, однако, было спокойным и тёплым, только лёгкий бриз вызывал рябь на поверхности. Чуть дальше от меня сверкала в солнечных лучах белая флотская фуражка Зигмана. Он с комфортом плыл в своём жёлтом спасательном жилете в фуражке плотно надвинутой на его голову.
– Ребята, держитесь вместе, нас вот-вот спасут! – крикнул командир из воды. Затем он повернулся ко мне и спросил: – Старпом, все выбрались из лодки?
– Не осталось ни души. Я уходил последним.
Тёмные фигуры в жёлтых спасательных жилетах барахтались в воде на широком пространстве. В отдалении, к югу, за лёгкой дымкой я увидел едва заметную полоску побережья в устье Вислы. Её серые волны отбрасывали нас назад в открытое море. Зная силу течения в этих местах, я понял, что мы вряд ли доплывём здесь до берега. Однако примерно через 20 минут на поверхности показался нос подлодки. Секундами позже она всплыла полностью и, набирая скорость, понеслась в нашем направлении. Нанёсшая нам сокрушительный удар, она была близка к тому, чтобы совершить вторую ошибку. Я сгруппировался в воде и замахал обеими руками в отчаянной попытке побудить командира лодки застопорить двигатели. К счастью, кто-то из экипажа понял мой сигнал. Двигатели были заглушены, и она стала медленно дрейфовать в нашу сторону. После её полной остановки неподалёку всплыла ещё одна лодка и стала осторожно к нам приближаться. Мы подплывали к двум стальным махинам и при помощи своих спасителей взбирались на палубы, отфыркиваясь, чихая и кашляя. Заботливые руки покрывали наши плечи одеялами.
Я поднялся на борт лодки, которая отправила нас на дно. Зигман принял извинения её капитана, но пришёл в бешенство, когда тот заявил, что даже не заметил, как его лодка столкнулась с подводным объектом.
Спасённые выстроились на корме для переклички. Я насчитал 37 человек, включая некоторых из наших гостей, которые показали себя с наилучшей стороны. Предположив, что 22 человека находятся с Фридрихом на другой лодке, я стал сигналить им прожектором:
– Сообщите: сколько спаслось людей?
– На борт поднято двадцать человек, – ответил главмех.
– Включая тебя самого?
– Включая меня.
– Прошу пересчитать людей ещё раз. Вас должно быть двадцать два.
– К сожалению, нас всего двадцать. Мы потеряли двух человек. Я был уверен, что на борту «У-612» никого не осталось. Зигман рассвирепел:
– Только этого нам не хватало. Послушай, старпом, разве ты не уверял меня в том, что последним покинул лодку?
– Уверял. И я, чёрт возьми, убеждён, что все ребята выбрались из неё. Там не осталось ни души.
Я растерянно указал на место, где час назад находилась наша лодка. Однако поиски пропавших оказались безрезультатными, нашли только два плавающих спасательных жилета. Мы вернулись в порт на борту лодки, которая доставила нам столько бед. Столкновение произошло потому, что она двигалась ошибочным курсом. Её командир не учёл сильного течения в бухте, вызываемого водами Вислы, и продолжал движение в погруженном состоянии, игнорируя такие средства ориентировки, как акустические приборы и перископ. Эта ошибка стоила двух человеческих жизней и гибели дорогостоящей подлодки.
Гибель «У-612» оказала на нас удручающее воздействие. Об этом можно было судить на следующее утро, когда Зигман производил перекличку во внутренним дворике жилого комплекса, а не на борту подлодки: боеспособный экипаж потерял её. Командир провёл в своей квартире офицерское собрание, чтобы обсудить наше неопределённое будущее. Мы находились в подавленном состоянии. Нашим экипажем могли бы укомплектовать новую подлодку, но это потребовало бы много времени. Тем временем другие подлодки уже ушли бы в рейды на крупные конвои противника. Наше появление на театре боевых действий оказалось бы слишком поздним. Необходимо было принять быстрое решение. Поэтому мы обсудили возможность подъёма «У-612» с глубины 48 метров.
Идея спасения лодки быстро приняла конкретную форму. Зигман передал командованию конкретный план спасательных операций. Через два дня мы получили ответ: подъем разрешён. Без промедления мы приступили к действиям. Я связался с командой опытных водолазов. Фридрих раздобыл два больших плавучих крана. Через день из бухты вышел буксир с Фридрихом, мною и водолазом на борту. Стояла великолепная погода для осуществления наших амбициозных планов. В тот же день к месту, где затонула лодка, подошли два плавучих крана. Подготовка к подъёму заняла значительную часть следующего дня. Пока мы с Фридрихом занимались спасательными операциями, Зигман и Ридель отправились с командой лодки в Данциг, где подводники были размещены на борту устаревшего пассажирского лайнера, совершавшего когда-то рейсы на линии Гамбург – США.
На пятый день операции водолазу удалось наконец обвязать корпус лодки толстыми тросами. Когда краны попытались поднять её, они чуть не опрокинулись. Тросы лопнули. Пришлось привезти новые из Данцига. На седьмой день спасательных работ водолаз снова завязал вокруг корпуса стальные петли. Одному из кранов удалось приподнять на метр нос лодки. Преодолев всасывающий эффект, второй кран оторвал от песчаного дна отяжелевшую от воды корму. Оба крана подняли якоря и медленно двинулись в сторону Данцига. Пройдя за два дня 16 миль, они вытащили «У-612» на мелководье бухты. Из воды показалась рубка лодки. Следующий день ушёл на ремонт корпуса лодки. На двенадцатый день с буксира сквозь рубочный люк был опущен в лодку шланг помпы, начавшей откачивать заполнявшую её маслянистую жидкость. Уровень затопления быстро понижался, обнажая приборы и оборудование. Через три часа середина лодки была свободна от воды. Сгорая от нетерпения, я спустился вниз по алюминиевому трапу. В помещении центрального поста царило полное разорение. Всё было покрыто песком, перемешавшимся с соляркой, смазочным маслом и водорослями. Была затоплена также секция, в которой помещалась радиорубка, офицерская и унтер-офицерская каюты, а также комплект аккумуляторных батарей. В суматохе, последовавшей за катастрофой, мы забыли заткнуть переговорную трубу, ведшую из боевой рубки к радисту. Пока лодка покоилась на дне, вода текла сквозь переговорную трубу и полностью вывела радиорубку из строя.
После обстоятельного осмотра «У-612» на следующее утро, когда из неё полностью была откачана вода, лодку отбуксировали в сухой док. Пробоина в корпусе оказалась диаметром с ведро. Единственным помещением, которое не подверглось затоплению, был носовой торпедный отсек. Его переборки были наглухо задраены. Пропавших моряков на борту лодки мы не обнаружили. По заключению экспертной комиссии, ремонт лодки займёт от 8 до 12 месяцев. Моя надежда на скорый боевой поход была поколеблена.
Два дня мы пребывали в неопределённом состоянии. Затем штаб приказал укомплектовать нашим экипажем новую подлодку «У-230», ремонт которой на верфях Киля приближался к завершению. Мы приступили к своим новым обязанностям после длительного отпуска.
Затонувшая подлодка и потеря двух человек были не единственными бедами, которые нас постигли. Во время спасательной операции обнаружилось, что наш кок, Меснер, утаил большое количество кофе, чая и масла. Допрошенный Риделем, Меснер признался, что сбыл значительную часть этих продуктов на чёрном рынке. Подводники утверждали, что кок занимался жульничеством со времени прибытия на борт лодки. Меня поразило, однако, что никто не сообщил об этом раньше. Как бы то ни было, пришлось обсудить поведение Меснера на суде чести. Его посадили на гауптвахту.
Однако в тот же день кок скрылся. Напрасно я обыскивал его комнату. Пока я этим занимался, пришли два обозлённых матроса, заявивших, что Меснер украл у одного фотоаппарат, а у другого комплект новой формы. Беглый просмотр офицерами своего багажа показал, что кок сбежал со штурманским пистолетом «люгер». Я подождал сутки перед объявлением тревоги, чтобы дать Меснеру шанс раскаяться. Однако он не вернулся, и это дало основание возбудить дело о дезертирстве. Зная, что Меснер был падок до женщин, я составил список адресов, по которым он мог скрываться. Я надеялся лично предостеречь Меснера и спасти его от военного трибунала, приговор которого стоил бы беглецу нескольких лет пребывания за решёткой. Получив по заявке машину с шофёром, я посадил на заднее сиденье двух матросов и отправился на поиски Меснера.