Страница:
— Около шестисот лет назад через заставу в Сумеречном Ущелье прорвалась стая волколаков. Во внешний мир им пройти не удалось — жители Зингара, вампирского поселения, расположенного прямо у выхода из Ущелья, уничтожили их. Но в самом поселке было много жертв. Вампирские правила на этот счет очень строги: все укушенные волколаками были немедленно убиты. Все, кроме одного: восьмилетнего сына Фар-Сейнаро, которого мать спрятала в лесу. Фар-Сейнаро разыскал жену, но видя ее страдания, не смог поднять руку на сына, хотя понимал, что спасти ребенка нет никаких шансов. Это завязка. А сама повесть рассказывает о трех неделях, которые они втроем провели в лесной хижине: автор повести, его жена и восьмилетний мальчик, их единственный сын, который постепенно превращается в волчонка.
— Разве волколак не превращается в волка только единожды в месяц, в полнолуние?
— Кто вам сказал такую чушь? — удивился Вереск. — Это опять что-то из вашей мифологии? Укушенный волколаком превращается в волка довольно медленно. У взрослого эльфа или вампира полная трансформация занимает около месяца, ребенку потребуется от недели до двух, человек вряд ли продержится больше трех дней. Потом, если у него достаточно сильная воля, раз в месяц — не обязательно в полнолуние, обычно в ту фазу луны, когда он был укушен — оборотень может принимать человеческий облик и способность мыслить разумно. Но это вряд ли принесло счастье кому-либо из волколаков: они при этом помнят все, что сотворили в облике волка.
— А… чем закончилось? — дрогнувшим голосом спросила я.
— Волчонок загрыз свою мать, и Фар-Сейнаро его убил. Другого исхода быть не могло. От укуса волколака нет противоядия, и трансформация — процесс необратимый. Лайри не хотела этого принять, но это факт.
— Не могу ее за это винить, — я зябко поежилась. — Надеюсь, мне никогда не придется делать такой страшный выбор. Я бы не смогла убить собственного ребенка — и вообще кого-либо, кто мне дорог.
— Если бы вы прочитали книгу, вы бы сделали это без колебаний, Юлия, — серьезно сказал полуэльф. — Она ведь не только — и, может быть, даже не столько — о трагедии родителей, которые теряют единственного сына, но и о том кошмаре, который переживает мальчик, превращающийся в зверя. Он всего лишь ребенок — перепуганный, растерянный, не понимающий, что с ним происходит. Вполне естественно, что его разумная часть ищет защиты и спасения у матери. Но инстинкты хищника, которые с каждым днем становятся все сильнее, видят в ней лишь источник свежего мяса и соблазнительно теплой крови. То, что мальчик продержался три недели прежде, чем вцепиться ей в глотку, говорит исключительно о его сильной воле.
Я слишком живо представила себе мучения малыша, и непрошенные слезы навернулись на глаза. Горячая капля упала Женьке на щеку. Он вскочил, встревоженно заглядывая мне в лицо:
— Юлька, ты чего? Ну, перестань, это ж было шесть веков назад! Ну чего ты, в самом деле!
— Материнский инстинкт, — невозмутимо пояснил полуэльф. — Истории о детских страданиях всегда вызывают у женщин слезы.
От этого циничного — хотя и, безусловно, справедливого — замечания плакать моментально расхотелось.
— Я смотрю, вы большой знаток женской психологии? — неприязненно осведомилась я.
— Это физиология, Юлия. Ничего больше. И это абсолютно нормально.
Тон его был спокойным, но мне почудилась скрытая насмешка. Невежливо отпихнув белль Канто, я резко поднялась.
— Тоже мне, физиолог непризнанный, Павлов местного разлива, блин, — сквозь зубы бормотала я, быстрым шагом направляясь в сторону леса.
Женя в два прыжка настиг меня и подхватил на руки.
— Идиот! — я взвизгнула от неожиданности. — Поставь ребенка на планету!
Он отнес меня на прежнее место и с довольной ухмылкой сгрузил обратно на траву. Я попыталась снова подняться, но Женька обхватил мои плечи так крепко, что я едва могла дышать.
— Отпусти!
— Ни за что. Ты тут же слиняешь в лес, и на тебя там набросятся дикие вол… эгхм… кролики. Мне будет тебя очень не хватать, — добавил он проникновенным шепотом.
Я дернулась еще пару раз — больше для виду — и затихла. Весь этот безумный фарс выбил из моей головы переживания о мальчике-волколаке и его несчастных родителях, и мысли вернулись к более насущной проблеме: что такое происходит с Женькой? Определенно, он вел себя очень странно. Так, словно имел на меня какие-то виды. Не то чтобы мне это не нравилось… черт, да еще месяц назад я бы взвыла от восторга, заметив такое внимание с его стороны. Но с тех пор многое изменилось. Во-первых, у него появилась девушка — об этом знал весь дворец, и даже его величество, хоть и посматривал в сторону ухажера дочери с подозрением, не проявлял открытого недовольства их отношениями. Во-вторых, та ночь с Вереском повернула какие-то шестеренки в моей голове. Нет, я не влюбилась: при свете дня я могла признаться себе в этом со всей определенностью. Но иногда, ночами, я вспоминала горячее дыхание на своей щеке, неуловимый запах вереска, смеющиеся глаза — «Сумасшедшая девушка!..» — и наваждение накатывало с новой силой. В общем, все стало как-то сложно, и я уже не была уверена, что хочу более близких отношений с Женькой. По крайней мере, мне нужно было время, чтобы во всем разобраться.
— Жень, можно тебя на минуточку? Поговорить надо.
— Конечно, — с готовностью откликнулся он. — Пойдем прогуляемся по памятнику старины.
Едва крепостная стена отделила нас от Вереска, я остановилась и требовательно посмотрела на Женьку:
— Что, черт возьми, происходит?
Он выдал мне самую обаятельную из своих улыбок. (Уж что-что, а улыбаться этот паршивец умеет.)
— Ты против? Мне казалось, я тебе нравлюсь.
— Нет! — кого я пытаюсь обмануть? — Ладно, разумеется, ты мне нравишься. Любой другой мужчина на твоем месте схлопотал бы по физиономии без лишних предисловий. Но это уже совершенно не важно.
— Почему?
— Потому что. Разберись сначала в своих отношениях с Вероникой.
Он проницательно посмотрел на меня.
— Это единственная причина?
— Это достаточная причина, — отрезала я. — Не уходи от ответа. Что все это значит? Ни за что не поверю, что ты внезапно воспылал ко мне порочной страстью.
— Неужели я был неубедителен? — он скорчил досадливую мину.
— Женя!!!
Ореховые глаза стали серьезными. Женька нагнулся, сорвал травинку, пробившуюся сквозь каменный пол, задумчиво повертел ее в пальцах.
— Понимаешь, Юлька, тут такое дело. У меня есть друг. Он полуэльф, и в некоторых вопросах проявляет поистине эльфийскую неторопливость. Я хотел его немного подтолкнуть в нужном направлении. Спровоцировать.
— Что?! — я не поверила своим ушам.
— Заставить ревновать, — невозмутимо пояснил Женя.
Звучало это так бредово, что я не сразу нашлась с ответом, и, чтобы заполнить паузу, выглянула из-за стены. Упомянутый полуэльф флегматично настраивал гитару. Если ему и было знакомо значение слова «ревность», то явно не в данном контексте.
— Жень, — осторожно поинтересовалась я. — А у тебя с головой вообще как?
— Не жалуюсь.
— Это хорошо. А то я уже начала бояться, что ты посеял свой разум там же, где совесть и чувство такта.
— При чем здесь совесть и чувство такта?
— При том. Я, конечно, уважаю твое стремление устроить личную жизнь друга. Но ты мог бы сначала спросить меня, хочу ли Я становиться частью этой жизни!
— А ты не хочешь? — его удивление было настолько искренним, что у меня вырвался нервный смешок.
— Разумеется, нет. Протри глаза, белль Канто! Как я могу встречаться с человеком, который каждую секунду ждет от меня удара в спину и при этом считает полной дурой?
— Дура и есть, — беззлобно согласился Женя, сплевывая в сторону откусанный стебелек. — Он тебя любит.
— Это он сам тебе сказал? — осведомилась я с сарказмом, ни на секунду не сомневаясь в ответе.
— Нет. Я вижу.
— Ты никогда не любил, откуда тебе знать, как выглядит любовь? Твой приятель действительно ко мне неравнодушен, в этом ты прав, — я невесело усмехнулась. — Но, поверь мне, его чувство не имеет с любовью ничего общего. Если ты всерьез вознамерился заняться сводничеством, поищи более подходящую кандидатуру. А лучше всего — предоставь ему самому улаживать свою личную жизнь.
Последнюю фразу я произнесла, уже спускаясь с холма. После того, как я получила ответ на главный вопрос, у меня не осталось никакого желания продолжать этот нелепый разговор.
— Пари? — упрямо бросил Женька мне в спину.
Не оборачиваясь, я покрутила пальцем у виска.
Любого другого я бы придушила на месте за гораздо меньшее оскорбление, на этого придурка не могла даже по-настоящему рассердиться. Как ему это удается?
Вереск кинул на меня короткий взгляд исподлобья. Значение взгляда мне, как водится, расшифровать не удалось, но ни любви, ни ревности в нем точно не было.
«С чего бы ему ревновать? — хмыкнул внутренний голос. — Господин белль Канто любезно разъяснил, что никакого повода для ревности нет.»
«Он не мог ничего слышать!»
«Юля, — мне почудилась снисходительная усмешка, — чистокровный эльф на таком расстоянии расслышит даже звук дыхания. Вряд ли у Вереска слух настолько же острый, но уж речь-то он точно разберет.»
Я вспыхнула. Покосилась на полуэльфа — он продолжал лениво перебирать гитарные струны.
«Не мог раньше предупредить?!»
«Зачем?»
«Я бы не чувствовала себя сейчас такой идиоткой.»
«Если ты еще не привыкла к этому чувству за двадцать шесть лет, срочно начинай привыкать. Потому что избавление от него не входит в мои первоочередные задачи. Кстати, если тебя это утешит, ты вела себя вполне адекватно. Вот твоему приятелю белль Канто действительно стоило бы устыдиться.»
Однако было не похоже, чтобы моя отповедь произвела на Женьку серьезное впечатление.
— Сыграй, а? — жизнерадостно предложил он Вереску, плюхаясь рядом со мной на траву. — Сто лет не слышал, как ты поешь. Я уж думал, ты совсем гитару забросил.
Сначала я решила, что Вереск проигнорировал предложение, и лишь когда он запел, осознала: то, что мне казалось беспорядочным перебором гитарных струн, было типичной эльфийской мелодией. Я уже говорила, что с музыкой Старшего Народа у меня любви не сложилось: неровная, нервная мелодия, ломкая ритмика стиха, трудноуловимая, не подчиняющаяся строгим правилам рифма… Но сейчас — как тогда, в Вельмарском трактире — голос певца превращал песню в произведение искусства, вел меня через хаос, показывая скрытую в нем гармонию.
Взгляд Вереска был расфокусирован и устремлен куда-то вдаль, слов я не понимала, но мне почему-то казалось, что песня предназначена для меня. Было ли это проявлением еще одного таланта барда или отражением моего внутреннего состояния? Я не знала.
Поглощенная своими мыслями, я не сразу заметила, что он перешел с эльфийского на всеобщий:
— Чье… это? — спросила я внезапно севшим голом.
— Мое, — лаконично ответил полуэльф.
Он отложил гитару, легко поднялся и молча исчез в густом подлеске.
— «Святой Мика! — вскричал воспламененный отец Гаук. — Чьи это стихи? — Мои, — сказал Румата и вышел,» — несколько растерянно процитировал Женька, явно пытаясь за иронией скрыть смущение. Похоже, до него только сейчас дошло, что Вереск мог слышать наш диалог в разрушенной крепости.
— Ты что-нибудь поняла?
Я медленно покачала головой.
— Никуда не отходи. Я скоро вернусь.
Женька с решительным видом отправился вслед за приятелем, и я осталась одна. Недопетая песня продолжала звучать во мне, предупреждая о чем-то еще не свершившемся, но уже непоправимом. Однако смысл ее от меня ускользал. О чем это он вообще? Ведь он же не собрался умирать прямо сейчас, правда? Ведь в его кошмарах не было указания на время! И не было там никакого костра!
Горсть пепла греет ладони…
В конце концов, с чего я взяла, что песня — о нем? И тем более — обо мне? С того, что я восприняла ее слишком близко к сердцу? Так это говорит только о таланте исполнителя — и ни о чем больше. Как говорится, талантливый человек талантлив во всем. Особенно, если он наполовину эльф. Это просто набор поэтических образов, обернутых затейливой мелодией. И никакой мистики.
Я стану твоим проклятьем.
А может быть, это — всего-навсего! — такое изощренное издевательство. Что, если он — виртуоз психологической игры, дергающий душевные струны с той же непринужденной легкостью, что и струны гитары? Он знает, чем меня приманить и куда больнее ударить. Чтобы я ушла — сама. И я ведь уйду, я не умею играть по таким правилам. Позорно убегу, размазывая по лицу слезы, и сопли, и кровь с искусанных губ, и оставлю наконец-то в покое милого мальчика Женьку. Так просто. И не придется об меня руки марать.
Привычно всколыхнулась ярость. Всегда бешусь, когда мной пытаются манипулировать. Но под яростью, билось робко-тревожное: «Пусть.» Пусть он лучше окажется негодяем и сволочью. Пусть… лучше разочароваться, чем потерять.
Мне уже не успеть…
Приятели появились минут через двадцать, причем с неожиданной стороны — из-за восточной стены форта. Полуэльф был невозмутим, как обычно. Женька выглядел притихшим, сердитым и, кажется, слегка напуганным. Не могу даже представить, о чем они говорили в лесу, но не похоже, чтобы Вереск объяснялся в любви ко мне. Я легла на траву и устало прикрыла глаза, испытывая одновременно облегчение и разочарование. Все. Я окончательно запуталась.
Помнится, не так давно, всего-то пару месяцев — и целую жизнь — назад я сокрушалась, что судьба подсовывает мне ответы до того, как я озабочусь постановкой вопроса. Вероятно, мироздание откликнулось на мои жалобы. Я безнадежно заплутала в лабиринте собственных чувств, парень, который мне нравится, приготовился умирать, моему другу угрожают психи из Корпорации, главный из этих психов всерьез намеревается стать властелином мира, а вокруг — вопросы, вопросы, вопросы — и ни одного ответа.
— Всем привет, — раздался у меня над головой мелодичный женский голос, похожий на журчание горного ручья.
Я открыла глаза. В двух шагах от меня стояли две стройные босые ножки. Ну, по крайней мере одна из них была стройной — вторую полностью закрывало узкое зеленое платье со скошенным подолом. Но соблазнительный изгиб бедра под одеждой подсказывал, что вторая ничуть не хуже. Я подняла взгляд выше. Широкий пояс из бежевой кожи охватывал тонкую талию. Платье с глухим воротом прикрывало небольшую грудь, но оставляло обнаженными безупречные руки и плечи. Венчала все это великолепие изящная белокурая головка с огромными ярко-голубыми глазами на ослепительно красивом лице.
Моя самооценка со свистом полетела вниз. Эльфийка, напомнила я себе. Она — эльфийка. У них другие стандарты красоты.
Летящей походкой, почти не касаясь земли, девушка подошла к Вереску и поцеловала его в щеку (для этого ей пришлось встать на цыпочки). Я заинтересованно приподнялась на локте. Было странно видеть, что холодный полуэльф кому-то позволяет подобную фамильярность.
— Ты все такой же красавчик, Вереск, — произнесла девушка с некоторым — впрочем, больше наигранным, как мне показалось, — сожалением. — И все такой же недоступный?
— Больше, чем когда-либо, — с улыбкой подтвердил Вереск. — Но я тоже очень рад тебя видеть, Ним.
Эльфийка слегка повернула голову и с прохладцей бросила через плечо:
— Здравствуй, белль Канто.
— «Здравствуй, белль Канто»?!! — возмутился Женя. — И это ВСЕ?!
— Большего ты не заслужил, — девушка картинно надула губки.
— Кого ты пытаешься обмануть, Ним? — Женька лукаво улыбнулся. — Если бы ты была на меня все еще обижена, ты бы сюда не пришла. У графини и без тебя достаточно телепортистов. Скажешь, нет?
Еще пару секунд эльфийка пыталась сохранять надутый вид, но не выдержала и звонко расхохоталась.
— Ты все-таки невообразимый нахал, белль Канто! Я-то надеялась, что ты на коленях будешь вымаливать у меня прощение.
— А это легко, — с готовностью отозвался Женя. — Можно приступать?
Девушка обняла Женьку за шею и одарила его быстрым, но отнюдь не сестринским поцелуем. (Невообразимый нахал белль Канто и не подумал сопротивляться!)
— Говорят, у тебя появилась дама сердца? — полюбопытствовала эльфийка, отстраняясь.
— Кто это говорит?
— Витторио.
— Старый сплетник, — недовольно проворчал Женька. — Ему что, в твоей постели больше заняться нечем, кроме как обсуждать мою личную жизнь?
Ним кокетливо повела точеным плечиком.
— У двух старинных друзей всегда найдется минутка посплетничать об общих знакомых.
— Скажи лучше: у двух профессионалов всегда найдется часок-другой, чтобы обменяться информацией, — хмыкнул Женя. — Полагаю, про Юлию твой… гм… старинный друг тебе тоже доложил?
— Конечно, — спокойно согласилась девушка.
Она присела рядом со мной на корточки — у нее это получилось невыразимо грациозно, даже платье каким-то дивным образом само наползло на обнаженную коленку — и доброжелательно сказала:
— Рада с тобой познакомиться, Юлия. Меня зовут Нимроэль.
В ее оценивающем взгляде не было ничего наглого или оскорбительного, но вместе с тем он был настолько не по-женски откровенным, что мне стало не по себе.
— Не надо на меня так смотреть. Я безнадежно гетеросексуальна.
Нимроэль снова мелодично рассмеялась, словно я сказала что-то очень веселое.
— Так не бывает, Юлия. Но тебе не о чем беспокоиться — я никого не тащу в свою спальню против воли. Можешь спросить у Вереска.
— Всенепременно, — язвительно пообещала я. — Это, безусловно, самый главный вопрос, который я хочу ему задать.
Эльфийка протянула мне узкую ладошку:
— Поднимайся. Нам пора в путь.
Интересно, как Женька ухитряется собирать вокруг себя такое количество странных личностей, фриков и маргиналов всех мастей? Сексуально озабоченная эльфийка — судя по случайной оговорке, агент какой-нибудь тайной службы. Измученный ночными кошмарами полуэльф, который отказался от титула, наследства и карьеры в Академии ради сомнительного права бродить по миру с двумя мечами и гитарой за спиной. Невероятно талантливый врач, который зарабатывает деньги, излечивая персонажей компьютерной игры, а по ночам бесплатно дежурит в детском хосписе… Просто паноптикум какой-то.
«Блондинка, которая регулярно общается с внутренним голосом и считает, что она уже умерла, отлично впишется в эту компанию, ты не находишь?» — невинным тоном осведомился Умник.
Да уж. Но главное не это. Женька — бесцеремонный, легкомысленный, самоуверенный тип, постоянно лезущий на рожон и обожающий циничные пари. Но почему-то все эти странные личности (не исключая и блондинку с симптомами шизофрении) готовы рисковать ради него жизнью. Может быть, потому, что рядом с ним мир обретает новые краски и невозможное становится возможным? Или потому, что он и сам без колебаний отдаст жизнь за любого из своих друзей?
Ты знаешь, что смерти нет…Да. Я — знаю. Но разве это делает жизнь менее ценной?
Глава 12
— Разве волколак не превращается в волка только единожды в месяц, в полнолуние?
— Кто вам сказал такую чушь? — удивился Вереск. — Это опять что-то из вашей мифологии? Укушенный волколаком превращается в волка довольно медленно. У взрослого эльфа или вампира полная трансформация занимает около месяца, ребенку потребуется от недели до двух, человек вряд ли продержится больше трех дней. Потом, если у него достаточно сильная воля, раз в месяц — не обязательно в полнолуние, обычно в ту фазу луны, когда он был укушен — оборотень может принимать человеческий облик и способность мыслить разумно. Но это вряд ли принесло счастье кому-либо из волколаков: они при этом помнят все, что сотворили в облике волка.
— А… чем закончилось? — дрогнувшим голосом спросила я.
— Волчонок загрыз свою мать, и Фар-Сейнаро его убил. Другого исхода быть не могло. От укуса волколака нет противоядия, и трансформация — процесс необратимый. Лайри не хотела этого принять, но это факт.
— Не могу ее за это винить, — я зябко поежилась. — Надеюсь, мне никогда не придется делать такой страшный выбор. Я бы не смогла убить собственного ребенка — и вообще кого-либо, кто мне дорог.
— Если бы вы прочитали книгу, вы бы сделали это без колебаний, Юлия, — серьезно сказал полуэльф. — Она ведь не только — и, может быть, даже не столько — о трагедии родителей, которые теряют единственного сына, но и о том кошмаре, который переживает мальчик, превращающийся в зверя. Он всего лишь ребенок — перепуганный, растерянный, не понимающий, что с ним происходит. Вполне естественно, что его разумная часть ищет защиты и спасения у матери. Но инстинкты хищника, которые с каждым днем становятся все сильнее, видят в ней лишь источник свежего мяса и соблазнительно теплой крови. То, что мальчик продержался три недели прежде, чем вцепиться ей в глотку, говорит исключительно о его сильной воле.
Я слишком живо представила себе мучения малыша, и непрошенные слезы навернулись на глаза. Горячая капля упала Женьке на щеку. Он вскочил, встревоженно заглядывая мне в лицо:
— Юлька, ты чего? Ну, перестань, это ж было шесть веков назад! Ну чего ты, в самом деле!
— Материнский инстинкт, — невозмутимо пояснил полуэльф. — Истории о детских страданиях всегда вызывают у женщин слезы.
От этого циничного — хотя и, безусловно, справедливого — замечания плакать моментально расхотелось.
— Я смотрю, вы большой знаток женской психологии? — неприязненно осведомилась я.
— Это физиология, Юлия. Ничего больше. И это абсолютно нормально.
Тон его был спокойным, но мне почудилась скрытая насмешка. Невежливо отпихнув белль Канто, я резко поднялась.
— Тоже мне, физиолог непризнанный, Павлов местного разлива, блин, — сквозь зубы бормотала я, быстрым шагом направляясь в сторону леса.
Женя в два прыжка настиг меня и подхватил на руки.
— Идиот! — я взвизгнула от неожиданности. — Поставь ребенка на планету!
Он отнес меня на прежнее место и с довольной ухмылкой сгрузил обратно на траву. Я попыталась снова подняться, но Женька обхватил мои плечи так крепко, что я едва могла дышать.
— Отпусти!
— Ни за что. Ты тут же слиняешь в лес, и на тебя там набросятся дикие вол… эгхм… кролики. Мне будет тебя очень не хватать, — добавил он проникновенным шепотом.
Я дернулась еще пару раз — больше для виду — и затихла. Весь этот безумный фарс выбил из моей головы переживания о мальчике-волколаке и его несчастных родителях, и мысли вернулись к более насущной проблеме: что такое происходит с Женькой? Определенно, он вел себя очень странно. Так, словно имел на меня какие-то виды. Не то чтобы мне это не нравилось… черт, да еще месяц назад я бы взвыла от восторга, заметив такое внимание с его стороны. Но с тех пор многое изменилось. Во-первых, у него появилась девушка — об этом знал весь дворец, и даже его величество, хоть и посматривал в сторону ухажера дочери с подозрением, не проявлял открытого недовольства их отношениями. Во-вторых, та ночь с Вереском повернула какие-то шестеренки в моей голове. Нет, я не влюбилась: при свете дня я могла признаться себе в этом со всей определенностью. Но иногда, ночами, я вспоминала горячее дыхание на своей щеке, неуловимый запах вереска, смеющиеся глаза — «Сумасшедшая девушка!..» — и наваждение накатывало с новой силой. В общем, все стало как-то сложно, и я уже не была уверена, что хочу более близких отношений с Женькой. По крайней мере, мне нужно было время, чтобы во всем разобраться.
— Жень, можно тебя на минуточку? Поговорить надо.
— Конечно, — с готовностью откликнулся он. — Пойдем прогуляемся по памятнику старины.
Едва крепостная стена отделила нас от Вереска, я остановилась и требовательно посмотрела на Женьку:
— Что, черт возьми, происходит?
Он выдал мне самую обаятельную из своих улыбок. (Уж что-что, а улыбаться этот паршивец умеет.)
— Ты против? Мне казалось, я тебе нравлюсь.
— Нет! — кого я пытаюсь обмануть? — Ладно, разумеется, ты мне нравишься. Любой другой мужчина на твоем месте схлопотал бы по физиономии без лишних предисловий. Но это уже совершенно не важно.
— Почему?
— Потому что. Разберись сначала в своих отношениях с Вероникой.
Он проницательно посмотрел на меня.
— Это единственная причина?
— Это достаточная причина, — отрезала я. — Не уходи от ответа. Что все это значит? Ни за что не поверю, что ты внезапно воспылал ко мне порочной страстью.
— Неужели я был неубедителен? — он скорчил досадливую мину.
— Женя!!!
Ореховые глаза стали серьезными. Женька нагнулся, сорвал травинку, пробившуюся сквозь каменный пол, задумчиво повертел ее в пальцах.
— Понимаешь, Юлька, тут такое дело. У меня есть друг. Он полуэльф, и в некоторых вопросах проявляет поистине эльфийскую неторопливость. Я хотел его немного подтолкнуть в нужном направлении. Спровоцировать.
— Что?! — я не поверила своим ушам.
— Заставить ревновать, — невозмутимо пояснил Женя.
Звучало это так бредово, что я не сразу нашлась с ответом, и, чтобы заполнить паузу, выглянула из-за стены. Упомянутый полуэльф флегматично настраивал гитару. Если ему и было знакомо значение слова «ревность», то явно не в данном контексте.
— Жень, — осторожно поинтересовалась я. — А у тебя с головой вообще как?
— Не жалуюсь.
— Это хорошо. А то я уже начала бояться, что ты посеял свой разум там же, где совесть и чувство такта.
— При чем здесь совесть и чувство такта?
— При том. Я, конечно, уважаю твое стремление устроить личную жизнь друга. Но ты мог бы сначала спросить меня, хочу ли Я становиться частью этой жизни!
— А ты не хочешь? — его удивление было настолько искренним, что у меня вырвался нервный смешок.
— Разумеется, нет. Протри глаза, белль Канто! Как я могу встречаться с человеком, который каждую секунду ждет от меня удара в спину и при этом считает полной дурой?
— Дура и есть, — беззлобно согласился Женя, сплевывая в сторону откусанный стебелек. — Он тебя любит.
— Это он сам тебе сказал? — осведомилась я с сарказмом, ни на секунду не сомневаясь в ответе.
— Нет. Я вижу.
— Ты никогда не любил, откуда тебе знать, как выглядит любовь? Твой приятель действительно ко мне неравнодушен, в этом ты прав, — я невесело усмехнулась. — Но, поверь мне, его чувство не имеет с любовью ничего общего. Если ты всерьез вознамерился заняться сводничеством, поищи более подходящую кандидатуру. А лучше всего — предоставь ему самому улаживать свою личную жизнь.
Последнюю фразу я произнесла, уже спускаясь с холма. После того, как я получила ответ на главный вопрос, у меня не осталось никакого желания продолжать этот нелепый разговор.
— Пари? — упрямо бросил Женька мне в спину.
Не оборачиваясь, я покрутила пальцем у виска.
Любого другого я бы придушила на месте за гораздо меньшее оскорбление, на этого придурка не могла даже по-настоящему рассердиться. Как ему это удается?
Вереск кинул на меня короткий взгляд исподлобья. Значение взгляда мне, как водится, расшифровать не удалось, но ни любви, ни ревности в нем точно не было.
«С чего бы ему ревновать? — хмыкнул внутренний голос. — Господин белль Канто любезно разъяснил, что никакого повода для ревности нет.»
«Он не мог ничего слышать!»
«Юля, — мне почудилась снисходительная усмешка, — чистокровный эльф на таком расстоянии расслышит даже звук дыхания. Вряд ли у Вереска слух настолько же острый, но уж речь-то он точно разберет.»
Я вспыхнула. Покосилась на полуэльфа — он продолжал лениво перебирать гитарные струны.
«Не мог раньше предупредить?!»
«Зачем?»
«Я бы не чувствовала себя сейчас такой идиоткой.»
«Если ты еще не привыкла к этому чувству за двадцать шесть лет, срочно начинай привыкать. Потому что избавление от него не входит в мои первоочередные задачи. Кстати, если тебя это утешит, ты вела себя вполне адекватно. Вот твоему приятелю белль Канто действительно стоило бы устыдиться.»
Однако было не похоже, чтобы моя отповедь произвела на Женьку серьезное впечатление.
— Сыграй, а? — жизнерадостно предложил он Вереску, плюхаясь рядом со мной на траву. — Сто лет не слышал, как ты поешь. Я уж думал, ты совсем гитару забросил.
Сначала я решила, что Вереск проигнорировал предложение, и лишь когда он запел, осознала: то, что мне казалось беспорядочным перебором гитарных струн, было типичной эльфийской мелодией. Я уже говорила, что с музыкой Старшего Народа у меня любви не сложилось: неровная, нервная мелодия, ломкая ритмика стиха, трудноуловимая, не подчиняющаяся строгим правилам рифма… Но сейчас — как тогда, в Вельмарском трактире — голос певца превращал песню в произведение искусства, вел меня через хаос, показывая скрытую в нем гармонию.
Взгляд Вереска был расфокусирован и устремлен куда-то вдаль, слов я не понимала, но мне почему-то казалось, что песня предназначена для меня. Было ли это проявлением еще одного таланта барда или отражением моего внутреннего состояния? Я не знала.
Поглощенная своими мыслями, я не сразу заметила, что он перешел с эльфийского на всеобщий:
Песня оборвалась неожиданно, на середине фразы. Вереск резким движением прижал струны ладонью, превращая многоточие в точку.
Струится дым над золой,
Горсть пепла греет ладони…
Мне нет иного пути, кроме как через смерть.
Ты стала моей судьбой,
Я поздно ошибку понял.
Я мог бы тебя спасти, но мне уже не успеть.
Ты стала моей судьбой —
Я стану твоим проклятьем.
Едва ли и сто смертей искупят мою вину.
Я стану самим собой —
Остаться с тобой не властен.
Но если я нужен здесь — я снова к тебе вернусь.
Ты знаешь, что смерти нет…
— Чье… это? — спросила я внезапно севшим голом.
— Мое, — лаконично ответил полуэльф.
Он отложил гитару, легко поднялся и молча исчез в густом подлеске.
— «Святой Мика! — вскричал воспламененный отец Гаук. — Чьи это стихи? — Мои, — сказал Румата и вышел,» — несколько растерянно процитировал Женька, явно пытаясь за иронией скрыть смущение. Похоже, до него только сейчас дошло, что Вереск мог слышать наш диалог в разрушенной крепости.
— Ты что-нибудь поняла?
Я медленно покачала головой.
— Никуда не отходи. Я скоро вернусь.
Женька с решительным видом отправился вслед за приятелем, и я осталась одна. Недопетая песня продолжала звучать во мне, предупреждая о чем-то еще не свершившемся, но уже непоправимом. Однако смысл ее от меня ускользал. О чем это он вообще? Ведь он же не собрался умирать прямо сейчас, правда? Ведь в его кошмарах не было указания на время! И не было там никакого костра!
Горсть пепла греет ладони…
В конце концов, с чего я взяла, что песня — о нем? И тем более — обо мне? С того, что я восприняла ее слишком близко к сердцу? Так это говорит только о таланте исполнителя — и ни о чем больше. Как говорится, талантливый человек талантлив во всем. Особенно, если он наполовину эльф. Это просто набор поэтических образов, обернутых затейливой мелодией. И никакой мистики.
Я стану твоим проклятьем.
А может быть, это — всего-навсего! — такое изощренное издевательство. Что, если он — виртуоз психологической игры, дергающий душевные струны с той же непринужденной легкостью, что и струны гитары? Он знает, чем меня приманить и куда больнее ударить. Чтобы я ушла — сама. И я ведь уйду, я не умею играть по таким правилам. Позорно убегу, размазывая по лицу слезы, и сопли, и кровь с искусанных губ, и оставлю наконец-то в покое милого мальчика Женьку. Так просто. И не придется об меня руки марать.
Привычно всколыхнулась ярость. Всегда бешусь, когда мной пытаются манипулировать. Но под яростью, билось робко-тревожное: «Пусть.» Пусть он лучше окажется негодяем и сволочью. Пусть… лучше разочароваться, чем потерять.
Мне уже не успеть…
Приятели появились минут через двадцать, причем с неожиданной стороны — из-за восточной стены форта. Полуэльф был невозмутим, как обычно. Женька выглядел притихшим, сердитым и, кажется, слегка напуганным. Не могу даже представить, о чем они говорили в лесу, но не похоже, чтобы Вереск объяснялся в любви ко мне. Я легла на траву и устало прикрыла глаза, испытывая одновременно облегчение и разочарование. Все. Я окончательно запуталась.
Помнится, не так давно, всего-то пару месяцев — и целую жизнь — назад я сокрушалась, что судьба подсовывает мне ответы до того, как я озабочусь постановкой вопроса. Вероятно, мироздание откликнулось на мои жалобы. Я безнадежно заплутала в лабиринте собственных чувств, парень, который мне нравится, приготовился умирать, моему другу угрожают психи из Корпорации, главный из этих психов всерьез намеревается стать властелином мира, а вокруг — вопросы, вопросы, вопросы — и ни одного ответа.
— Всем привет, — раздался у меня над головой мелодичный женский голос, похожий на журчание горного ручья.
Я открыла глаза. В двух шагах от меня стояли две стройные босые ножки. Ну, по крайней мере одна из них была стройной — вторую полностью закрывало узкое зеленое платье со скошенным подолом. Но соблазнительный изгиб бедра под одеждой подсказывал, что вторая ничуть не хуже. Я подняла взгляд выше. Широкий пояс из бежевой кожи охватывал тонкую талию. Платье с глухим воротом прикрывало небольшую грудь, но оставляло обнаженными безупречные руки и плечи. Венчала все это великолепие изящная белокурая головка с огромными ярко-голубыми глазами на ослепительно красивом лице.
Моя самооценка со свистом полетела вниз. Эльфийка, напомнила я себе. Она — эльфийка. У них другие стандарты красоты.
Летящей походкой, почти не касаясь земли, девушка подошла к Вереску и поцеловала его в щеку (для этого ей пришлось встать на цыпочки). Я заинтересованно приподнялась на локте. Было странно видеть, что холодный полуэльф кому-то позволяет подобную фамильярность.
— Ты все такой же красавчик, Вереск, — произнесла девушка с некоторым — впрочем, больше наигранным, как мне показалось, — сожалением. — И все такой же недоступный?
— Больше, чем когда-либо, — с улыбкой подтвердил Вереск. — Но я тоже очень рад тебя видеть, Ним.
Эльфийка слегка повернула голову и с прохладцей бросила через плечо:
— Здравствуй, белль Канто.
— «Здравствуй, белль Канто»?!! — возмутился Женя. — И это ВСЕ?!
— Большего ты не заслужил, — девушка картинно надула губки.
— Кого ты пытаешься обмануть, Ним? — Женька лукаво улыбнулся. — Если бы ты была на меня все еще обижена, ты бы сюда не пришла. У графини и без тебя достаточно телепортистов. Скажешь, нет?
Еще пару секунд эльфийка пыталась сохранять надутый вид, но не выдержала и звонко расхохоталась.
— Ты все-таки невообразимый нахал, белль Канто! Я-то надеялась, что ты на коленях будешь вымаливать у меня прощение.
— А это легко, — с готовностью отозвался Женя. — Можно приступать?
Девушка обняла Женьку за шею и одарила его быстрым, но отнюдь не сестринским поцелуем. (Невообразимый нахал белль Канто и не подумал сопротивляться!)
— Говорят, у тебя появилась дама сердца? — полюбопытствовала эльфийка, отстраняясь.
— Кто это говорит?
— Витторио.
— Старый сплетник, — недовольно проворчал Женька. — Ему что, в твоей постели больше заняться нечем, кроме как обсуждать мою личную жизнь?
Ним кокетливо повела точеным плечиком.
— У двух старинных друзей всегда найдется минутка посплетничать об общих знакомых.
— Скажи лучше: у двух профессионалов всегда найдется часок-другой, чтобы обменяться информацией, — хмыкнул Женя. — Полагаю, про Юлию твой… гм… старинный друг тебе тоже доложил?
— Конечно, — спокойно согласилась девушка.
Она присела рядом со мной на корточки — у нее это получилось невыразимо грациозно, даже платье каким-то дивным образом само наползло на обнаженную коленку — и доброжелательно сказала:
— Рада с тобой познакомиться, Юлия. Меня зовут Нимроэль.
В ее оценивающем взгляде не было ничего наглого или оскорбительного, но вместе с тем он был настолько не по-женски откровенным, что мне стало не по себе.
— Не надо на меня так смотреть. Я безнадежно гетеросексуальна.
Нимроэль снова мелодично рассмеялась, словно я сказала что-то очень веселое.
— Так не бывает, Юлия. Но тебе не о чем беспокоиться — я никого не тащу в свою спальню против воли. Можешь спросить у Вереска.
— Всенепременно, — язвительно пообещала я. — Это, безусловно, самый главный вопрос, который я хочу ему задать.
Эльфийка протянула мне узкую ладошку:
— Поднимайся. Нам пора в путь.
Интересно, как Женька ухитряется собирать вокруг себя такое количество странных личностей, фриков и маргиналов всех мастей? Сексуально озабоченная эльфийка — судя по случайной оговорке, агент какой-нибудь тайной службы. Измученный ночными кошмарами полуэльф, который отказался от титула, наследства и карьеры в Академии ради сомнительного права бродить по миру с двумя мечами и гитарой за спиной. Невероятно талантливый врач, который зарабатывает деньги, излечивая персонажей компьютерной игры, а по ночам бесплатно дежурит в детском хосписе… Просто паноптикум какой-то.
«Блондинка, которая регулярно общается с внутренним голосом и считает, что она уже умерла, отлично впишется в эту компанию, ты не находишь?» — невинным тоном осведомился Умник.
Да уж. Но главное не это. Женька — бесцеремонный, легкомысленный, самоуверенный тип, постоянно лезущий на рожон и обожающий циничные пари. Но почему-то все эти странные личности (не исключая и блондинку с симптомами шизофрении) готовы рисковать ради него жизнью. Может быть, потому, что рядом с ним мир обретает новые краски и невозможное становится возможным? Или потому, что он и сам без колебаний отдаст жизнь за любого из своих друзей?
Ты знаешь, что смерти нет…Да. Я — знаю. Но разве это делает жизнь менее ценной?
Глава 12
Эльфийка летела по коридору так стремительно, что даже парням приходилось напрягаться, чтобы поспевать за ней. Про меня уже и говорить нечего. Как раз в тот момент, когда я начала раздумывать, что более уязвит мое достоинство: переход на бег или просьба идти помедленнее — Ним внезапно остановилась перед массивной дверью, украшенной барельефом в виде головы загадочного монстра с черепашьими глазами.
— Вэл! — требовательно крикнула Нимроэль, барабаня в дверь изящным кулачком. — Мы пришли!
— Одну минуту, Ним, — отозвались из комнаты глубоким контральто. — Я сейчас выйду. Проводи гостей в голубую гостиную.
Эльфийка махнула рукой, приглашая следовать за ней, и, почти не касаясь босыми ногами ступеней, легко побежала вниз по лестнице.
Гостиная, как нетрудно догадаться, была оформлена в голубых тонах: стены, обитые нежно-голубым диганом, создавали ощущение простора, потолок изображал лазурное небо с искусно прорисованными на нем кучевыми облаками, даже паркет был покрыт лаком с голубоватым отливом. Миленько, но, на мой вкус, слегка однообразно.
После забега по коридорам поместья, минуты ожидания тянулись особенно медленно. Ним слегка пританцовывала — то ли в такт слышной ей одной музыке, то ли просто от нетерпения. Наконец, дверь распахнулась и в гостиную вошла женщина. У нее была внешность типичной уроженки Диг-а-Нарра: густые каштановые волосы, темно-карие, почти черные глаза, гладкая смуглая кожа. Черты лица были, пожалуй, крупноваты, но ей это удивительным образом шло. Она была красива той особой красотой, что проявляется только ближе к сорока и только у тех женщин, которые оказались достаточно мудры, чтобы уже в тридцать не рассчитывать на природные данные до старости. На ней не было заметно ни грамма косметики, но женское чутье безошибочно подсказывало мне, сколько усилий вкладывается ежедневно в поддержание этой естественности. Идеально ровная спина, горделивая посадка головы, слегка высокомерное выражение лица: истинная аристократка, наследница древнего рода.
При виде Женьки надменный взгляд смягчился.
— Здравствуй, Женя, — она протянула руку для поцелуя.
Женька шагнул вперед и коснулся губами ее руки с таким куртуазно-небрежным изяществом, словно посещение светских раутов было для него обычным делом.
— Миледи, вы восхитительны. С каждой нашей встречей вы становитесь все прекраснее. Вам известен секрет вечной молодости?
Графиня улыбнулась тепло и чуточку снисходительно: мол, вижу, что льстишь, но мне все равно приятно. Повернула аристократический подбородок в сторону Вереска — улыбка снова сделалась вежливо-прохладной:
— Здравствуйте, господин белль Гьерра.
— Добрый день, леди да Оратти, — Вереск отвесил светский полупоклон, даже не пытаясь изобразить дружелюбие. Эти двое явно относились друг к другу без особой симпатии.
— Миледи, — подхватился Женя, — позвольте вам представить Юлию, мою сводную сестру. Юля, это графиня Вэллария да Оратти. Единственная женщина, перед которой я преклоняюсь.
Я с удивлением поняла, что, несмотря на трескучую патетику фразы, это не очередной комплимент. Женька действительно безмерно уважал эту женщину, и его чувства не имели ничего общего с ее красотой или титулом.
Графиня смерила меня долгим заинтересованным взглядом. Если версия о нашем с белль Канто родстве и вызвала у нее сомнения, она предпочла деликатно о них умолчать.
— Добро пожаловать в мой дом, Юлия.
Я тоже поклонилась, стараясь в точности повторить движения Вереска (только, помня о разнице в нашем с ним социальном положении, добавила к поклону еще десяток сантиметров). Получилось неуклюже, и я мысленно порадовалась, что надела брючный дорожный костюм. Будь на мне платье, неизбежно пришлось бы изображать женский вариант поклона, а этот шедевр церемониальной хореографии мне точно не по зубам. Со всеми заморочками последних недель я так и не удосужилась попрактиковаться в искусстве светского этикета.
— Женя, вы голодны? Я прикажу накрыть стол.
— С вашего позволения, графиня, я хотел бы сначала побеседовать с Мигелем.
— Он в своей спальне, я провожу тебя. Мик сказал, что хочет видеть тебя одного. Женя!..
Графиня порывистым движением схватила Женьку за руку. Маска аристократической надменности сменилась мольбой и болью влюбленной женщины.
— Он будет просить тебя взять его с собой. Откажи ему. Пожалуйста. Я знаю, он все равно уйдет за… ним. Но я не могу отпустить его сейчас. Он только неделю назад начал сам ходить. Он еще слишком слаб! Пообещай мне, что он не уйдет с тобой!
В последней фразе странным образом сочетались смиренная просьба и жесткое приказание. Пальцы на Женькином запястье побелели от напряжения.
— Я клянусь, что не возьму Мигеля с собой, даже если он будет умолять об этом. Но удержать его здесь только в ваших силах, миледи.
— Спасибо, — спохватившись, она отпустила Женькину руку. На запястье остались неровные красно-белые пятна. — Идем.
Когда они удалились, мы с Вереском привычно расселись по разным углам. Нимроэль осталась стоять, прислонившись к столу посередине гостиной. Это было единственное место, с которого она могла одинаково хорошо видеть нас обоих.
— Вы что, поссорились? — с любопытством спросила эльфийка.
— Нет! — хором ответили мы.
Она перевела задумчивый взгляд с меня на Вереска и обратно.
— Из вас получилась бы прекрасная пара, если бы вы сами не усложняли ситуацию.
Вереск вежливо приподнял уголки губ — дал понять, что он слышал реплику собеседника, но не считает нужным развивать тему. Я отчаянно покраснела и с вызовом поинтересовалась:
— Вэл! — требовательно крикнула Нимроэль, барабаня в дверь изящным кулачком. — Мы пришли!
— Одну минуту, Ним, — отозвались из комнаты глубоким контральто. — Я сейчас выйду. Проводи гостей в голубую гостиную.
Эльфийка махнула рукой, приглашая следовать за ней, и, почти не касаясь босыми ногами ступеней, легко побежала вниз по лестнице.
Гостиная, как нетрудно догадаться, была оформлена в голубых тонах: стены, обитые нежно-голубым диганом, создавали ощущение простора, потолок изображал лазурное небо с искусно прорисованными на нем кучевыми облаками, даже паркет был покрыт лаком с голубоватым отливом. Миленько, но, на мой вкус, слегка однообразно.
После забега по коридорам поместья, минуты ожидания тянулись особенно медленно. Ним слегка пританцовывала — то ли в такт слышной ей одной музыке, то ли просто от нетерпения. Наконец, дверь распахнулась и в гостиную вошла женщина. У нее была внешность типичной уроженки Диг-а-Нарра: густые каштановые волосы, темно-карие, почти черные глаза, гладкая смуглая кожа. Черты лица были, пожалуй, крупноваты, но ей это удивительным образом шло. Она была красива той особой красотой, что проявляется только ближе к сорока и только у тех женщин, которые оказались достаточно мудры, чтобы уже в тридцать не рассчитывать на природные данные до старости. На ней не было заметно ни грамма косметики, но женское чутье безошибочно подсказывало мне, сколько усилий вкладывается ежедневно в поддержание этой естественности. Идеально ровная спина, горделивая посадка головы, слегка высокомерное выражение лица: истинная аристократка, наследница древнего рода.
При виде Женьки надменный взгляд смягчился.
— Здравствуй, Женя, — она протянула руку для поцелуя.
Женька шагнул вперед и коснулся губами ее руки с таким куртуазно-небрежным изяществом, словно посещение светских раутов было для него обычным делом.
— Миледи, вы восхитительны. С каждой нашей встречей вы становитесь все прекраснее. Вам известен секрет вечной молодости?
Графиня улыбнулась тепло и чуточку снисходительно: мол, вижу, что льстишь, но мне все равно приятно. Повернула аристократический подбородок в сторону Вереска — улыбка снова сделалась вежливо-прохладной:
— Здравствуйте, господин белль Гьерра.
— Добрый день, леди да Оратти, — Вереск отвесил светский полупоклон, даже не пытаясь изобразить дружелюбие. Эти двое явно относились друг к другу без особой симпатии.
— Миледи, — подхватился Женя, — позвольте вам представить Юлию, мою сводную сестру. Юля, это графиня Вэллария да Оратти. Единственная женщина, перед которой я преклоняюсь.
Я с удивлением поняла, что, несмотря на трескучую патетику фразы, это не очередной комплимент. Женька действительно безмерно уважал эту женщину, и его чувства не имели ничего общего с ее красотой или титулом.
Графиня смерила меня долгим заинтересованным взглядом. Если версия о нашем с белль Канто родстве и вызвала у нее сомнения, она предпочла деликатно о них умолчать.
— Добро пожаловать в мой дом, Юлия.
Я тоже поклонилась, стараясь в точности повторить движения Вереска (только, помня о разнице в нашем с ним социальном положении, добавила к поклону еще десяток сантиметров). Получилось неуклюже, и я мысленно порадовалась, что надела брючный дорожный костюм. Будь на мне платье, неизбежно пришлось бы изображать женский вариант поклона, а этот шедевр церемониальной хореографии мне точно не по зубам. Со всеми заморочками последних недель я так и не удосужилась попрактиковаться в искусстве светского этикета.
— Женя, вы голодны? Я прикажу накрыть стол.
— С вашего позволения, графиня, я хотел бы сначала побеседовать с Мигелем.
— Он в своей спальне, я провожу тебя. Мик сказал, что хочет видеть тебя одного. Женя!..
Графиня порывистым движением схватила Женьку за руку. Маска аристократической надменности сменилась мольбой и болью влюбленной женщины.
— Он будет просить тебя взять его с собой. Откажи ему. Пожалуйста. Я знаю, он все равно уйдет за… ним. Но я не могу отпустить его сейчас. Он только неделю назад начал сам ходить. Он еще слишком слаб! Пообещай мне, что он не уйдет с тобой!
В последней фразе странным образом сочетались смиренная просьба и жесткое приказание. Пальцы на Женькином запястье побелели от напряжения.
— Я клянусь, что не возьму Мигеля с собой, даже если он будет умолять об этом. Но удержать его здесь только в ваших силах, миледи.
— Спасибо, — спохватившись, она отпустила Женькину руку. На запястье остались неровные красно-белые пятна. — Идем.
Когда они удалились, мы с Вереском привычно расселись по разным углам. Нимроэль осталась стоять, прислонившись к столу посередине гостиной. Это было единственное место, с которого она могла одинаково хорошо видеть нас обоих.
— Вы что, поссорились? — с любопытством спросила эльфийка.
— Нет! — хором ответили мы.
Она перевела задумчивый взгляд с меня на Вереска и обратно.
— Из вас получилась бы прекрасная пара, если бы вы сами не усложняли ситуацию.
Вереск вежливо приподнял уголки губ — дал понять, что он слышал реплику собеседника, но не считает нужным развивать тему. Я отчаянно покраснела и с вызовом поинтересовалась: