По мере того, как возрастала усталость, расширялся и круг обвиняемых. Предателю Андрею досталось за то, что так некстати вздумал заморозить наши отношения. Внутренний голос, который попытался было робко намекнуть, что я сама собиралась порвать с Андреем, тоже схлопотал по первое число — в частности, за то, что выдает информацию скудными плевками, вместо того, чтобы по-человечески разъяснить, в какую дрянь мы влипли. Но особо теплые слова я приберегла для менестреля, чтоб ему, талантливому, ни грифа ни струны. «Соблазнил — и испарился, сволочь синеглазая! Как это по-мужски!» — патетически провозглашала я, забывая о том, что в моей бурной любовной биографии мелодраматических сюжетов на тему «Совратил и исчез» как раз-таки не было.
   А потом запал кончился, и на смену раздражению пришла апатия — всемерная, всепоглощающая, какая бывает только в крайней степени утомления. Боль, голод, злость — все чувства померкли, затушевались. Они не исчезли — нет, это не было пресловутое «второе дыхание» — просто перестали вызывать у меня какие-либо эмоции, подернулись пленкой тупого усталого безразличия.
   Только одно чувство болезненно обострилось — чувство собственного достоинства. Именно оно помогало (а скорее — вынуждало) собирать последние крохи силы, чтобы удержаться в седле. Потому что если бы я рухнула с лошади, это дало надменному полукровке лишний повод повеселиться за мой счет. И именно оно намертво запечатало рот, готовый предательски просить об отдыхе: ведь жалобы не только подчеркнут мою слабость, но и заставят Женю пожалеть о том, что он согласился взять меня с собой.
 
   Пребывая в прострации, я не сразу заметила, что наша живописная кавалькада замедлила ход.
   — Привал, — пояснил Женя в ответ на мой вопросительный взгляд. И с безмятежной улыбкой добавил:
   — Лошадям надо отдохнуть.
   Я оценила его деликатность.
 
   На привал мы устроились в живописнейшем месте — на стыке негустого подлеска и огромного поля. Луг, расцвеченный всеми красками палитры, простирался почти до горизонта, и лишь на самой границе окоема были видны крошечные домики.
   Я с облегчением растянулась на земле и закрыла глаза. Вокруг надрывались цикады, жужжали пчелы, чуть поодаль пофыркивали стреноженные лошади, одуряюще пахли медоносные луговые травы. Женя с Вереском о чем-то негромко разговаривали, но смысл их слов не доходил до моего сознания. Мне снова было почти хорошо — насколько вообще может быть хорошо человеку, у которого в кровь стерты бедра, судорогой сводит мышцы, отваливается копчик и ломит поясницу. Я решила, что не двинусь с места ближайшие пару-тройку столетий.
   Разумеется, мне не удалось выполнить план и на сотую долю процента. Когда раздался аппетитный хруст и над полем поплыл божественный запах свежего огурца, оголодавший организм пробудился и истошно завопил, что главное событие жизни сейчас пройдет без нас. Пришлось подчиниться.
   Мммм… Бесподобно. И зачем люди мучались, изобретая тирамису, если вкуснее хлеба с сыром до сих пор ничего не придумали?
 
   К концу обеда я пришла в такое благодушное настроение, что даже озаботилась вопросом, а куда мы, собственно, направляемся (не то чтобы раньше он меня совсем не интересовал, но все как-то не выдавалось шанса его задать). Женя рассказал, что наша цель — небольшой городок Риан, в который, если не будет никаких неожиданностей, мы должны приехать вечером. В этом городе в маленькой псевдо-ювелирной лавочке, по непроверенным слухам, несколько месяцев назад видели камень, похожий на один из Лучей.
   — В псевдо-ювелирной лавочке? — не поняла я.
   — Ювелирная лавка — только прикрытие, — пояснил Женя. — На самом деле владелец охотно покупает и затем выгодно перепродает не только ювелирку, но и разные интересные вещи — живопись, манускрипты, амулеты. Причем никогда не интересуется происхождением вещи.
   — Короче, скупает краденое? — уточнила я.
   — Можно сказать и так.
   После некоторых раздумий Женя признался, что не возлагает особо серьезных надежд на поездку. Потому что если слухи правдивы, то проходивший через лавку камень, скорее всего, окажется Лучом Воздуха.
   — Зачем же мы туда едем? — я не смогла скрыть разочарования. Столько мучений — и все ради того, чтобы услышать, что проданный несколько месяцев назад камень лежит у меня в кармане.
   — Другой зацепки у нас все равно нет, — Женя сочувственно улыбнулся: мол, понимаю твое разочарование, но так уж сложилось.
   Вереск, который лежал, закинув руки под голову, и как будто бы дремал, неожиданно подал голос:
   — Когда нам удастся проследить путь камня от Риана до Вельмарского леса, понять, почему он рос на кусте и как это вообще возможно — если, конечно, Юлия говорит правду — это, вполне вероятно, даст нам подсказку для поиска оставшихся Лучей.
   Все это, включая ремарку насчет моей правдивости, полуэльф произнес самым будничным тоном, не открывая глаз и не меняя позы. Он не собирался никого оскорблять, просто не считал нужным скрывать, что не доверяет мне.
   — Если уж говорить о зацепках, то нужно прежде всего потрясти саму Корпорацию, — заметила я.
   Полуэльф, наконец, соизволил взглянуть на меня и не без ехидства поинтересовался:
   — Это у вас очередной приступ ясновидения или логическое умозаключение?
   — Конечно, ясновидение, — в тон ему ответила я. — Блондинкам ведь логика не положена.
   Вереск явно не понял шутки и вопросительно посмотрел на друга.
   — Я тебе потом расскажу, — многообещающе ухмыльнулся Женя.
   Полуэльф снова закрыл глаза, давая понять, что дальнейшее развитие темы его мало интересует.
* * *
   Городок выскочил из-за холма внезапно, как клоун из-за кулис. Поначалу я даже не поняла, что это и есть наша цель, приняв его за очередную деревню: те же покосившиеся дощатые заборы, те же куры, вальяжно разгуливающие по дороге, те же наглые хавроньи, за недостатком луж купающиеся в пыли бок о бок с голой малышней. И лишь когда заборы стали ровнее, избы — богаче, живность подрастеряла гонор, а на детях появилось подобие одежды, я внезапно осознала, что моим мучениям близится конец. Ну или по крайней мере антракт.
   Город встретил нас сдержанно. Собаки лениво погавкивали из-под заборов, не удосуживаясь даже оторвать от земли разморенное духотой туловище. Бабки на лавочках, главный информационный канал любого маленького города, и играющие на обочинах карапузы провожали нас умеренно любопытными взглядами. Большая же часть населения, занятая своими нехитрыми сельскохозяйственными делами, просто проигнорировала наше появление. Путешественники были в Риане обычным делом.
   В центре города преобладали каменные постройки. Величавой строгости и стройности линий, присущей Вельмару, тут не было и в помине — одни дома стыдливо прятались в глубине зеленых палисадников, другие, напротив, нахально выскакивали чуть ли не на середину улицы. Но в целом это уже было похоже на то, что я привыкла называть городом.
   «Ювелирная лавка господина Фандора» (так гласила корявая вывеска, сделанная неумелой рукой — очевидно, самим господином Фандором), располагалась в узеньком невысоком домике. Зажатый между двумя массивными двухэтажными зданиями из одинакового серого камня, он производил впечатление жалкое и трогательное — казалось, великаны-близнецы нарочно оттесняют дом вглубь улицы, чтобы рано или поздно занять его место.
   Прежде, чем войти в лавку, Женя повернулся ко мне.
   — Я еще не понял твою роль во всей этой истории, но она определенно есть, и игнорировать ее было бы глупо. Поэтому твоя задача пока что будет звучать несколько расплывчато: смотри в оба глаза, слушай в оба уха, если заметишь что-нибудь подозрительное — постарайся незаметно дать мне знать. Но не переусердствуй. Если не будет возможности сделать это незаметно, лучше бездействуй. Пообщаемся на улице. Все понятно?
   — Так точно, сэр, — ответила я, пряча улыбку.
   Женя удовлетворенно кивнул и толкнул тяжелую дверь.
 
   Изнутри лавка мало чем напоминала ювелирные магазины моего мира с их респектабельными охранниками в дорогих костюмах, оптико-волоконными светильниками и рядами сверкающих витрин. Витрина была только одна — от входа я не видела, что в ней выставлялось, — остальное пространство, включая длинный прилавок, было завалено толстенными фолиантами, свертками и коробками. Освещали помещение два магических светильника, причем более яркий располагался не над витриной, а над маленьким столиком, за которым сидел благообразный старичок в длинном халате.
   При нашем появлении владелец лавки — а это, несомненно, был он — отложил в сторону лупу и поднялся с табуретки:
   — Чем могу быть полезен, господа?
   — Добрый вечер, почтенный Фандор, — учтиво поздоровался Женя. — Меня интересует камень. Прозрачный светло-голубой топаз, ограненный в форме наконечника стрелы. Взгляните, вот его изображение. Несколько месяцев назад его видели в вашей лавке.
   Старик внимательно рассмотрел протянутый рисунок и, возвращая его, сокрушенно покачал головой:
   — Простите, молодой человек, не припоминаю. Вот если бы вас интересовал алмаз необычной огранки или, скажем, редкий магический амулет — тогда другое дело. А таких безделушек через мои руки в хороший день по десятку проходит.
   Господин Фандор держался уверенно и благожелательно и вроде бы искренне сожалел, что не может помочь славному молодому человеку. И все же что-то в его словах меня насторожило. Что-то неуловимое — словно бы в безупречной симфонии проскользнула одна фальшивая нота, и через секунду ты уже не уверен — было? показалось?
   Хозяин лавки не смотрел на меня, поэтому я отважилась состроить едва заметную скептическую гримасу. Жене хватило и этого.
   — Господин Фандор, я понимаю, что в интересах безопасности клиентов вы стараетесь сразу вычеркнуть из памяти информацию о том, откуда приходят и куда уходят товары в вашем магазине. Однако, — тут Женя драматически понизил голос, — ситуация, косвенной причиной которой стал этот камень, затрагивает жизнь и честь одной очень дорогой мне особы. Вы знаете, что кхаш-ти редко выбираются за пределы крупных городов, но ради нее я проделал долгий путь и готов, если надо, отправиться на край света. И вот я здесь, и вынужден просить вас о помощи. Разумеется, — спохватился он, — ваша доброта будет оплачена по достоинству.
   Жестом заправского фокусника Женя извлек откуда-то золотую монету и положил ее на прилавок. Я мысленно подивилась такой щедрости. За один золотой можно было на три или четыре дня снять комнату в хорошей Вельмарской гостинице. По моим представлениям, информация о камне, который и так лежал у меня в кармане, не стоила этого.
   Фандор, однако, на монету даже не взглянул.
   — Такая преданность делает вам честь, юноша, — медленно произнес он. — Это такая редкость в наше время… Хорошо. Я расскажу вам все, что помню. Три месяца назад ко мне в лавку зашел чхен и сказал, что ему нужно… некое снадобье — для нашей истории не важно, какое именно. Сам я, разумеется, в снадобьях ничего не смыслю, но у меня есть знакомый аптекарь, которому я иногда оказываю посредничество в таких делах. Я принял заказ и попросил клиента зайти на следующий день в то же время. Увы, оказалось, что аптекарь болен и не сможет изготовить снадобье к назначенному сроку.
   «Молодой человек, — сказал я чхену на следующий день, — я дорожу своей репутацией, и мне бы не хотелось, чтобы о господине Фандоре говорили, что он обманывает клиентов. Я провинился перед вами, приняв заказ, который не в состоянии исполнить. Чтобы загладить свою вину, я хотел бы вам сделать небольшой подарок. Вот эту коробку мне принесли сегодня утром, и я еще сам не знаю, что в ней находится. Возьмите из этой коробки любой предмет, который вам приглянется.»
   Чхен молча открыл коробку и сразу вытащил оттуда камень, о котором вы спрашиваете. На другие предметы он даже не посмотрел. Я не заметил в этом камне ничего необычного — он не представлял художественной ценности, магическими свойствами не обладал. Во мне проснулся профессиональный интерес.
   «Простите мое любопытство, — сказал я. — Этот камень — ваш, и я ни в коем случае не стану нарушать свое обещание. Но все же — почему вы выбрали именно его?»
   «Это он меня выбрал», — ответил чхен и вышел из лавки. С тех пор я его ни разу не видел.
   Старик замолчал.
   — Вы можете описать этого человека? — спросил Женя.
   — Признаюсь, я вряд ли узнал бы его в лицо, если бы встретил еще раз. Но его главная примета была не на лице. Длинные волосы чхена были стянуты жгутом на затылке, и когда он повернулся, чтобы выйти, я заметил, что их концы окрашены в разные цвета. Вы знаете, что это значит?
   — Да, почтенный Фандор. Благодарю за информацию, вы мне очень помогли. Прощайте.
   — Всего доброго, молодой человек. Удачи вам в ваших поисках.
 
   Две минуты спустя, когда мы уже медленным шагом ехали по улице, Вереск негромко сказал:
   — Про интересы клиентов ты зря упомянул. У Фандора есть свои, хоть и довольно странные, понятия о чести, и задевая лишний раз эти струны, ты мог испортить все дело. Но легенда отыграна очень убедительно.
   Женя пожал плечами, как бы говоря «Разве у меня бывает по-другому?», но было видно, что ему приятна похвала друга. Меня же, напротив, вся эта ситуация слегка покоробила.
   — Чему радоваться-то? — с досадой буркнула я. — Что обманули старика?
   Вереск исподлобья посмотрел на меня.
   — Юлия, этот старик занимается скупкой краденого. Он не задает лишних вопросов, но это не значит, что он не догадывается о происхождении вещей, на которых зарабатывает деньги. И вряд ли старик настолько наивен, что не понимает, для чего чхену мог понадобиться яд.
   Умом я осознавала, что полуэльф прав. Хозяин лавки определенно не являлся образцом безупречной морали. Но в то же время я видела, что старик помог Жене только потому, что поверил в его слезоточивую историю, и спекуляция на доверии почему-то оставляла гаденький осадок.
   — Это не доказано, — упрямо возразила я. — И потом, если уж вы допускаете обман во имя великой цели, то хотя бы не бахвальтесь тем, как удачно его провернули.
   — Вас с собой не звали, — ледяным тоном напомнил Вереск. — Если вы так боитесь запачкаться, сидели бы дома и протирали свою кристально чистую совесть бархатной тряпочкой.
   — Вы непоследовательны, господин белль Гьерра! — вскипела я. — Вы уж определитесь: то ли я беспринципная сука, готовая ударить в спину вашего друга, то ли изнеженная барышня с устаревшей моралью.
   — Не называйте меня «белль Гьерра».
   Лицо полуэльфа оставалось непроницаемым, но меня обдало таким потоком ярости, что я даже испугалась. И вместе с тем испытала приступ отстраненного любопытства: до каких пределов можно довести хладнокровного полуэльфа? Опустится ли он до того, чтобы ударить женщину? Нет? Ну хотя бы просто выругаться?
   — Тихо, тихо, бойцы, — Женя вклинился между нами, блистательно веселый и отчаянно безмятежный — как обычно. — Зато мы теперь точно знаем, что из лавки Фандора камень попал к Чин Тану. Это объясняет две вещи: как Луч Воздуха оказался в Вельмарском лесу и как Чин Тан наложил на себя невидимость такого высокого уровня. Осталось понять, как чхену при полном отсутствии магического Дара удалось использовать артефакт.
   Такая уверенность меня удивила:
   — Почему ты думаешь, что это был Чин Тан? В Карантелле, конечно, не слишком много чхенов, но все же твой доморощенный мститель — не единственный, чтобы сбрасывать со счетов другие варианты.
   — Я тебе уже, кажется, говорил, что после смерти хозяина чхен должен совершить ритуальное самоубийтво. А если хозяин погиб в результате злого умысла, то сначала месть, а потом самоубийство. Так вот, готовясь к мести, чхен выкрашивает волосы в разные цвета.
   — Ну и что? Так ведь делают все чхены, не только Чин Тан.
   — Обычай дозволяет только сорок дней отсрочки. Если за это время чхену так и не удается свершить месть, он в любом случае должен совершить ритуал Ухода. Этот народ слишком серьезно чтит традиции, чтобы в Карантелле могло найтись хотя бы два чхена, которые позволили окрашенным в цвета мести волосам отрасти. А Чин Тан вполне вписывается в хронологические рамки.
   Когда Женя замолчал, мы отчетливо услышали сзади топот ботинок по мостовой — кто-то бежал по направлению к нам. Мои спутники развернули лошадей. Внешне они выглядели ничуть не обеспокоенными неожиданным преследованием, но я заметила, что Женя как бы невзначай положил руку на пояс.
   Из-за поворота вылетел мальчишка лет тринадцати:
   — Подождите!
   Увидев, что удалявшаяся цель уже никуда не торопится, он тоже замедлил шаг. Подождал, пока дыхание выровняется, подошел к Жене и лишь тогда степенно — явно подражая кому-то из старших — произнес:
   — Господа, я прошу прощения за то, что задерживаю вас. Однако у меня есть информация, которая может вас заинтересовать.
   Женя потянулся к внутреннему карману — там у него хранились деньги для текущих расходов. Вереск мягко перехватил его руку.
   — Подожди. Ты — подмастерье господина Фандора?
   — Да, — мальчик кивнул и растерянно перевел взгляд с Жени на Вереска. Вероятнее всего, наблюдая сцену в лавке, он принял застывшего у входа полуэльфа за телохранителя. И теперь пребывал в смятении: то ли отвечать на вопросы охранника, то ли продолжать обращаться к хозяину. Однако видя, что молодой господин не возражает против такого самоуправства, успокоился.
   — Этот камень — не единственный в своем роде. И вы не единственные, кто интересуется им.
   Он выжидательно посмотрел на Вереска, словно спрашивая: ну как, стоит моя информация того, чтобы за нее платить?
   — В этом нет для нас ничего нового, однако любопытно, что привело тебя к таким выводам, — полуэльф бросил мальчику серебряную монетку. — Получишь еще столько же, если информация действительно окажется ценной.
   Подмастерье проворно спрятал монету и сказал:
   — Две недели назад в лавку заходили двое господ, тоже интересовались камнем. Господин Фандор им ничего не рассказал.
   — А ты? — с усмешкой спросил Вереск.
   — Что я, по-вашему, дурак какой, идти наперекор хозяину? — обиделся юный продавец информации.
   — Мудрая политика, — без тени иронии похвалил полуэльф.
   — Но я случайно подслушал их разговор на улице, — едва заметное смущение выдало истинную подоплеку этой «случайности». — Они были расстроены неудачей. Один сказал, что ему надоело таскаться по всему континенту в поисках этих проклятых камней и каждый раз обнаруживать, что след ложный. Второй ответил, что пока есть след, хоть бы и ложный, он будет продолжать поиск.
   — Продолжай, очень интересно, — подбодрил полуэльф. — Пока что ты честно отработал только аванс. Для второй серебрушки не хватает деталей. Как выглядели эти люди?
   — По правде сказать, это не совсем люди. Один из них был вампир. Ну, знаете, высокий, бледный, как известь, волосы темные, прямые. Только глазищи голубые сияют. Жуть, одним словом. Второй — южанин. Смуглый такой. Волосы вьющиеся. Темные. Хотя, пожалуй, посветлее, чем у вас будут. Особые приметы…
   Мальчишка прикрыл глаза, мысленно перемещаясь на две недели назад.
   — Вспомнил! У южанина был шрам на подбородке.
   Женя с Вереском обменялись короткими взглядами.
   — Как тебя зовут, наблюдательный юноша?
   — Тори, господин. Торинул Шелест.
   — Ты молодец, Тори. У тебя есть чутье и наблюдательность, но нет опыта. И если хочешь его приобрести, запомни, что для торговца информацией важна осторожность и… осторожность. Те, кто готов платить за информацию, опасные люди. Те, кто в этой информации фигурирует, опасны вдвойне. Держи две серебрушки, заработал. Если в следующий раз, когда я появлюсь здесь, ты будешь еще жив, можешь считать, что приобрел постоянного клиента.
   — Благодарю вас, господин, — мальчик выглядел ошеломленным — то ли от неожиданно свалившегося богатства, то ли от оригинального напутствия. — Я… могу идти?
   — Да… Хотя нет, погоди. Есть еще кое-что. Я знаю, что ты легко продашь информацию о нас следующим визитерам, которые заинтересуются камнем.
   Тори слегка вспыхнул, но у него не хватило наглости отрицать очевидное.
   — С моей стороны было бы жестоко брать с тебя слово не делать этого. Наоборот, я дам еще пару медяков за то, чтобы ты рассказал о нашей компании как можно подробнее. При этом добавь, что случайно подслушал наш разговор на улице, — Вереск тонко улыбнулся. — Мы обсуждали, что, по слухам, один из камней находится у Корпорации.
   — А это правда? — с любопытством спросил мальчик.
   — По слухам — да, — невозмутимо ответил Вереск.
   Тори ссыпал монетки в карман и заторопился обратно в лавку.
 
   — Ну что, кажется, придется навестить конкурентов? — весело сказал Женя.
   — Держу пари, Мигель будет счастлив тебя увидеть, — с мрачноватой иронией ответил Вереск.
   — Ну, ему-то грех на меня жаловаться, он отделался только шрамом на подбородке, а я едва не лишился возможности лицезреть небо Эртана навсегда. К тому же его клиент через пару месяцев скончался при таинственных обстоятельствах — заметь, без моего участия — и, как я слышал, Мигель был не особо огорчен по этому поводу.
 
   Наша кавалькада медленно двинулась в сторону трактира. Вереск натянул на лицо непроницаемую маску, превратившись в надменную, неразговорчивую и ослепительно красивую статую. А я снова и снова возвращалась к его разговору с мальчиком-подмастерьем. Если следовать логике, то мне стоило поразмыслить о том, почему он так легко отодвигает в сторону Женю, который вроде бы является вдохновителем, организатором и командиром нашей экспедиции. И почему самолюбивый Женя ему это позволяет. Но вместо этого я прокручивала в голове сцену беседы, обращая внимание не столько на слова, сколько на жесты, мимику, интонации, и не могла отделаться от ощущения, что это был какой-то другой Вереск. Более теплый. Более человечный. Более… живой.

Глава 7

   Лес. Лес. Лес.
   Кто бы знал, как мне надоел этот невыносимо однообразный и депрессивно- сумрачный пейзаж! То, что лес не относится к пригодным для меня средам обитания, я поняла еще в детстве, когда хмурыми осенними воскресеньями приходилось сопровождать папу в его «грибных вылазках». Повзрослев, я немного примирилась с природой: не без удовольствия принимаю живописный берег лесного озера в качестве антуража к дружеским посиделкам у костра, люблю задумчиво пройтись по летнему парку — светлому и радостному, прозрачному от солнечных лучей. Изредка, под настроение, я согласна на парк осенний, наполненный сладковатым ароматом прели, кричащим предсмертным багрянцем и шелестом опавшей листвы.
   И совершенно не переношу глухой и дремучий ельник, в разлапистых кронах которого безнадежно гибнет любой свет, а между стволами даже днем безбоязненно шныряет кто-то очччень недобрый. В таких лесах непременно водятся кровожадные хищники, опасные змеи, противные летучие мыши… И пауки, конечно. Пауки водятся везде, но в такой глухомани их почему-то особенно много. Словом, эти чащобы всегда действуют на меня угнетающе. Особенно, когда приходится их созерцать по двое суток кряду.
 
   Вчера утром наша теплая компания вышла из телепортала в Хольдане. С тех пор нам попались на глаза несколько деревень и пара поселений лесорубов — в последнем из них мы заночевали. За сегодняшний день, который уже начинал потихоньку клониться к вечеру, на нашем пути не встретилось ни одного живого человека. Мертвого, впрочем, тоже — к моему вящему облегчению. А то перед тем, как покинуть виртуальность, Женька рассказал парочку леденящих душу баек о зомби, которых якобы видели в здешних лесах.
   Вечер в поселке лесорубов вообще был богат на истории. Я наконец-то узнала, почему захолустный проселок носит пафосное название Золотой тракт. Оказывается, еще каких-то полвека назад эта дорога была куда более оживленной и вела ни много ни мало к золотым рудникам, ныне истощившимся и потому заброшенным. Словоохотливый парнишка — сын хозяина избы, в которой мы остановились, — поведал несколько забавных случаев из жизни семейства привидений, облюбовавшего покинутые старателями шахты. А затем заговорщицким шепотом добавил: говорят, что по катакомбам, прорытым шахтерами внутри горы, можно пробраться на ту сторону Карлисского хребта — в Диг-а-Нарр. (Заметив, как азартно вспыхнули Женины глаза, я испугалась, что нам грозит немедленная переквалификация в спелеологов. Но Женька никак не прокомментировал историю, только выдал свое коронное «Любопытно».)
   Словом, вечер прошел весьма познавательно. Однако я так и не получила ответа на свой главный вопрос: за каким дьяволом нас понесло в эту глушь, если существует по меньшей мере два цивилизованных пути в Диг-а-Нарр? Ладно, допустим самый короткий путь — телепортом из Вельмара в Нарру, столицу южного королевства — выводил нас слишком далеко от Карлисских гор. Но кто нам мешал пересечь эти горы по Южному торговому тракту, проходящему через широкое и безопасное ущелье Кромана? Вместо этого завтра днем нам предстоял переход через перевал с дружелюбным названием Скалящийся.
 
   Впрочем, брюзжала я больше по привычке. Говоря по правде, грядущий поход через горы меня скорее радовал: после двух дней созерцания мрачных еловых чащоб любая перемена ландшафта внушала оптимизм. Оставалось надеяться, что последнюю ночь в предгорьях нам не придется провести на лоне природы: светящиеся в лесном сумраке глаза наводили на нехорошие подозрения, что к утру можно недосчитаться пары конечностей.