Вилсон Фрэнсис Пол. Ночной мир

   Алан оглядел комнату. В ее глубине застыли Ба и Джек, напряженно вслушиваясь. Справа от них сидела Сильвия с таким видом, словно хотела сказать: «Ну-ну, продолжайте, послушаем, что вы еще скажете». Отец Райан облокотился о диван с выражением глубокой задумчивости. У Алана возникло ощущение, что он когда-то уже слышал все, что собирается сейчас рассказать Глэкен. Лицо Кэрол, сидевшей по ту сторону дивана, словно зеркало отражало чувства священника, в то время как Хэнк сохранял выражение дружелюбного сомнения. Итак, Глэкен поведал о двух непрестанно враждующих силах, существующих где-то за пределами нашей реальности – не имеющих возраста, бессмертных, непримиримых, таинственных, могучих и непостижимых. Одна сила – враждебная человечеству – подпитывалась страхом и несправедливостью, другая – союзник, не друг, не защитник или хранитель, а всего лишь союзник, просто потому, что борется со второй силой. Он рассказал о бесконечной войне между этими двумя силами, бушующей в разных галактиках, разных измерениях, вне времени. О человеке по имени Расалом, который в древнейшие времена вступил в союз со злой силой, и о другом человеке, не менее древнем, взвалившем на свои плечи чудовищный груз, став воплощением противодействующей силы. И вот длившаяся веками война подошла к концу, и на поле боя осталась только одна армия. Теперь исход битвы зависит от тех, кто собрался здесь, в этой комнате. Не сможем одолеть враждебную силу – проиграем.
   – Так вот в чем дело! – воскликнул тот, кого звали Джек. – Вот в чем, оказывается, дело! – Он покачал головой и оглядел комнату: – Надеюсь, вы сошли с ума, но, если это не так, нас ждут страшные беды.
   В душе Алан поверил Глэкену. Он чувствовал, что все рассказанное – правда. Возможно, потому, что в свое время соприкасался с Дат-тай-вао.Но разум его отказывался воспринять сказанное.
   – А почему мы так интересуем эти силы? – спросил он.
   – Насколько я знаю, не очень интересуем, – ответил Глэкен. – Четко определить мотивы этих субстанций почти не возможно, но длительные наблюдения свидетельствуют, что ни для одной из сторон мы не представляем ни малейшей стратегической ценности.
   – Тогда почему...
   – Думаю, для противоборствующей силы, именуемой нами, по вполне понятным причинам, Врагом, мы просто забава. К тому же он ненавидит все, что придает смысл нашей жизни, что делает ее достойной продолжения. Эта сила черпает энергию из всего, что есть в нас плохого, подпитывается несчастьями и болью, которые мы причиняем друг другу, нашими отрицательными эмоциями. Хотя не исключено, что для нее это всего лишь легкая закуска.
   Алан услышал, как Джек из глубины комнаты пробормотал:
   – Черт возьми, я чувствую себя чем-то вроде «Макдональдса» космического масштаба.
   – Не знаю, по какой причине, но сейчас эта сила рвется сюда.
   – А вторая сила? – спросила Сильвия, подавшись всем телом вперед. – Онахочет защитить нас?
   – Сомневаюсь. Вряд ли простой союзник станет заботиться вашем благополучии. Он хочет использовать ситуацию и потому интересуется нами.
   – А где была эта сила прошлой ночью? – спросил Алан.
   – Ушла, – ответил Глэкен.
   – Она мертва?
   – Нет. Просто ушла. Оставила поле битвы, как я себе представляю. В 1941 году, по моим догадкам, она посчитала, что выиграла в маленькой стычке на нашей захолустной планете, и перекочевала в другие места.
   – Как же так! – воскликнул Алан. – Этот наш союзник, сражающийся в масштабах вечности, полагает, что одержал победу, и отправляется куда-то еще. Неужели ему не хотелось побыть здесь немного, чтобы насладиться лаврами победителя или, на худой конец, поражением противника?
   Глэкен пристально посмотрел на него, и Алан почувствовал скрытую силу в голубых глазах старика.
   – Когда вы играете в шахматы, – заговорил Глэкен мягко, – разве фигуры противника представляют для вас какую-то ценность за пределами игры? Разве вы связываете свои дальнейшие планы с этими фигурами? Разве думаете о пешке противника, которую съели?
   Глэкен умолк, но никто не нарушил наступившей тишины. Все сидели, затаив дыхание. Наконец из глубины комнаты донесся голос Джека:
   – Насколько я понял, когда-то у нас была сильная поддержка, но теперь мы предоставлены самим себе.
   – Совершенно верно. – Глэкен взглянул на миссис Трис. – В 1968 году наш союзник сделал слабую попытку отразить атаку противника, которую он, возможно, считал просто ложным маневром, после чего покинул театр военных действий. Но сейчас мы хорошо знаем, что возвращение Расалома не было ложным маневром, однако союзная нам сила этого не знает.
   – Все, как во время битвы при Литл-Бигхорн, только нас никак не сравнишь с индейцами.
   – Можно и так сказать, но в этом случае у нас есть шанс позвать на подмогу кавалерию.
   – Ожерелья, – сказал Джек.
   Глэкен кивнул:
   – Ожерелья, хороших кузнецов, а еще... – он показал рукой на Джеффи, – этого малыша.
   – Вы не могли бы выразить свою мысль более определенно? – спросила Сильвия, процедив эти слова сквозь зубы. – Что вы имеете в виду?
   Глэкен не выглядел обескураженным этой вспышкой гнева, даже улыбнулся Сильвии:
   – Хотите, чтобы я разложил все по полочкам, миссис Нэш? Извольте. Необходимо известить нашего союзника о том, что битва не закончена, что враг все еще действует здесь, и весьма активно, что он может полностью захватить контроль над этой сферой влияния. В общем, необходимо послать союзной силе сигнал.
   – И как это сделать? – спросила Сильвия.
   – Надо реконструировать одно древнее сооружение.
   – Оружие?
   – Да, своего рода оружие. Но под оружием я в данном случае подразумеваю антенну, фокусирующее устройство.
   – Где оно сейчас? – спросил Джек.
   – Оно было выведено из строя полвека назад, когда, как считалось, уничтожило доверенное лицо нашего противника в румынских горах, в каком-то месте, именуемом Замком.
   Разум Алана все еще сопротивлялся тому, что рассказывал Глэкен, и теперь, пожалуй, еще более яростно, но сердце уговаривало поверить.
   – Хорошо, – сказал Алан, – допустим, что мы приняли все это за чистую монету. – Последние слова вызвали осуждающий взгляд Сильвии. – Но как восстановить это фокусирующее устройство, вышедшее из строя в Румынии?
   – Это невозможно, – сказал Глэкен. – Элементы, из которых оно состояло, истощились, когда устройство задействовали для уничтожения Расалома. Но в силу неудачного стечения обстоятельств – неудачного для всех нас – Расалом выжил. А остатки устройства были обращены в пыль в 1968 году, когда Расалом вступил на путь своего возрождения.
   – Но если оружие утеряно и нам его не вернуть, – возразил Джек, – что толку сейчас болтать об этом?
   – Дело в том, что таких устройств существовало всего два. Второе было украдено в древнейшие времена, разобрано и переплавлено в другие изделия.
   – О Господи, – снова вступил в разговор Джек, – ожерелья!
   Глэкен улыбнулся:
   – Совершенно верно.
   – О чем вы толкуете? – спросила Сильвия.
   Алан почувствовал, что она на пределе и гнев ее вот-вот вырвется наружу.
   – Второе фокусирующее устройство было украдено и переплавлено. В процессе переплавки силовое поле, скрытое внутри, попало в атмосферу и стало свободно перемещаться в пространстве. Но сила эта, точнее, ее остатки, сохранились в переплавленном металле. Металл пошел на изготовление ожерелий, которые веками носили жрецы и жрицы древних культов самого высокого ранга, заботясь о своем здоровье и продлении жизни.
   – А силовое поле? – спросила Сильвия, еще больше подавшись вперед, с бледным, напряженным лицом.
   Тут Алана осенило: Сильвия все поняла.
   – Это силовое поле веками бродило по нашей планете, – продолжал Глэкен, – под разными названиями. И вот теперь оно известно как Дат-тай-вао.
   Алану почудилось, что Сильвия издала еле слышный стон после чего закрыла глаза и прижала к себе Джеффи.
   Вдруг где-то в доме прозвучал голос: «Гленн! Гленн!», визгливый с истерическими нотками: «Гленн! Я совсем одна! Куда ты ушел?»
   Глэкен устремил взгляд куда-то в глубину квартиры, и Алан прочел в его взгляде тревогу, смешанную с досадой. Впервые он проявил нерешительность и после некоторых колебаний поднялся с места.
   – Позвольте я пойду, – сказал отец Райан, тоже поднимаясь с дивана и опережая Глэкена. – Она уже привыкла ко мне. Может быть, успокоится.
   – Спасибо, Билл, – поблагодарил Глэкен и повернулся к гостям: – Моя жена тяжело больна.
   – Может быть, я могу чем-то помочь? – спросил Алан.
   – Боюсь, что нет, доктор Балмер, но все равно спасибо за участие. – Алан заметил в его глазах отчаяние. – У нее болезнь Альцгеймера.
   Все, что оставалось Алану, это сказать:
   – Очень сожалею.
   Но тут Сильвия резко вскочила:
   – Ну, теперь все понятно!
   – Что именно, миссис Нэш? – Глэкен был озадачен.
   Сильвия ткнула в него пальцем. Теперь клокотавшая в ней ярость вырвалась наружу, полыхая огнем и обжигая всех.
   – Как же я сразу не поняла! Вы что, считаете меня идиоткой? Вам нужен Джеффи, точнее, его внутренняя сила для лечения жены!
   – Вовсе нет, миссис Нэш, – мягко, с расстановкой возразил Глэкен, печально покачав головой. – Дат-тай-ваобессильно при синдроме Альцгеймера. Эта сила способна лечить болезни, но не может повернуть время вспять.
   – Это вы сейчас так говорите! – крикнула Сильвия.
   – Мама, – Джеффи схватил ее за рукав, – не кричи на него. Он мой друг.
   Сильвия вздрогнула, будто ее укололи иголкой.
   – Мы уходим, – сказала она, схватив Джеффи за руку и увлекая за собой.
   – Но, миссис Нэш, – произнес Глэкен, – нам необходим Джеффи, чтобы восстановить фокусирующее устройство. Чтобы, дат-тай-ваои металлы, из которых было сооружено устройство, снова стали одним целым.
   – Но ведь у вас сейчас нет этого металла, не так ли?
   – Пока нет.
   – В таком случае не вижу смысла обсуждать все это дальше. Дайте мне знать, когда найдете волшебный металл. Номер телефона вам известен. Тогда и поговорим. Но не раньше.
   – Куда же вы сейчас?
   – Домой, куда же еще?
   – Нет, останьтесь, пожалуйста. Здесь-то, по крайней мере, вы в полной безопасности.
   – Здесь? – переспросила она, подходя к двери. – Да ведь ваш дом почти на самом краю трещины! Еще немного – и он туда провалится. Нет, уж лучше я останусь в Монро.
   – Это место по-своему защищено. Оно выстоит. Джеффи и ваши друзья могут этим воспользоваться.
   – Что же такого особенного в этом месте?
   – А то, что здесь нахожусь я. А мне будет сохранена жизнь до самого конца.
   «...А потом он заставит тебя пройти все муки ада!»Алан вдруг вспомнил слова Ника и поразился, что старик совсем не выглядит испуганным.
   – Тоад-Холл тоже будет защищен. Мы с Аланом уже позаботились об этом.
   Алан развернул свое кресло и покатился к Джеффи и Сильвии. Сегодня утром он первым делом взялся за телефон и обзвонил всех, чтобы найти подрядчика, который взялся бы немедленно поставить им стальные ставни. Он предложил очень солидное вознаграждение в случае, если работа будет закончена до заката солнца. Но теперь он уже усомнился в том, что этих ставней будет достаточно.
   Вполне разумно остаться здесь. Правда, тесновато, но в обществе этих людей, в этой разношерстной компании Алан чувствовал себя почти как дома, в полной безопасности. Что-то необычное ощущалось в царившей здесь атмосфере, что-то неуловимое. Какая-то связь на подсознательном уровне.
   Но ничего этого Сильвия, казалось, не замечала. Теперь ее поведение определяла только вырвавшаяся наружу ярость. В своем решении она была непреклонна, ничто не могло заставить ее думать иначе. Алан знал: когда у нее такое состояние, разговаривать с ней просто невозможно. Он уже научился безошибочно распознавать эти симптомы. Нужно переждать эту бурю. Рассеются облака, стихнет ветер, и Сильвия станет совсем другой, спокойной и хладнокровной. Тогда с ней можно будет обсудить все.
   Как ни хотелось Алану остаться, он вынужден был уйти вслед за Сильвией. Потом он уговорит ее изменить свое решение. Вспышки ее гнева создавали множество неудобств: то приводили в отчаяние, то вызывали возмущение, но этот гнев был неотъемлемой частью характера Сильвии, и тут ничего нельзя было поделать. И именно такой и любил ее Алан.
   Судя по всему, Джеффи тоже хотел остаться.
   – Мама, не надо уходить.
   – Джеффи, пожалуйста, не спорь со мной. – Сильвия понизила голос. – Нам пора.
   Джеффи попытался вырваться от нее.
   – Нет!
   – Джеффи, прошу тебя, слушайся маму, – вмешался Глэкен.
   Мальчик сразу же присмирел. Это вызвало у Сильвии все что угодно, только не благодарность к Глэкену.
   – Все-таки, миссис Нэш. Одну вещь вам следует понять, – сказал Глэкен. – Насекомые, напавшие на ваш дом, действуют только в ночное время, от заката до рассвета, а днем прячутся от солнечного света. Однако, как вам известно, день продолжает сокращаться.
   – Но это не может продолжаться вечно, – послышался чей-то голос.
   Алан обернулся. Это Хэнк поднялся с дивана и обвел собравшихся взглядом. С тех пор как его представили, он заговорил в первый раз.
   – Разве не так? – спросил Хэнк.
   – Нет. Это будет продолжаться. Сегодня солнце взошло позднее, чем вчера. Завтра взойдет позднее, чем сегодня. А зайдет раньше.
   – Но если так будет продолжаться... – Хэнк округлил глаза. – О Господи! – Он медленно подошел к Кэрол, сидевшей на диване. – Понимаете, к чему это ведет? Дневное время, когда летающие твари прячутся, день ото дня будет сокращаться и в конце концов сойдет на нет...
   – Они никогда не уймутся, – сказал Джек хриплым голосом.
   Взглянув на него, Алан понял, что какие бы ужасы он и Ба ни пережили прошлой ночью, Джек повидал кое-что похуже.
   – Все правильно, – сказал Глэкен. – Нас ждет Вселенная без света, мир без законов, разума и логики. Планета во тьме, где никогда больше не наступит рассвет. Все будет именно так, если мы ничего не предпримем.
   – Позвоните мне, когда раздобудете этот металл, – сказала Сильвия.
   Алан пробирался к выходу. Проезжая мимо Глэкена, он обменялся с ним рукопожатиями, затем подкатил к двери, которую придерживал Ба.
   – Не уходите, – сказал чей-то дрожавший от напряжения голос.
   Алан обернулся и увидел вышедшего из кухни Ника. Его глаза больше не были пустыми. Он бросил на Алана взгляд полный тревоги.
   – Почему нет? – спросил Алан.
   – Если сегодня вы все четверо покинете этот дом, то лишь, трое из вас останутся в живых.
   У Алана по телу пробежали мурашки. Он выглянул на лестницу и увидел у лифта Сильвию, Ба и Джеффи. Сильвия вошла первая, как только кабина открылась. Ба оставался снаружи и поддерживая дверь своей огромной рукой. На какой-то момент Алан был словно парализован. С одной стороны Сильвия, Ба и Джеффи, с другой – все остальные. Ему очень хотелось остаться, но только с Сильвией. Однако это невозможно. По крайней мере, сейчас. Он пожал плечами и заставил себя улыбнуться всем, кто его провожал, стоя в дверях.
   – Ну, это мы еще посмотрим.
   И он поехал к лифту с таким чувством, словно кресло катилось к пропасти, такой же темной и бездонной, как на Овечьем Пастбище.
   Как только за доктором Балмером закрылась дверь, Билл снова отвел Ника на кухню. К его великому огорчению, молодой человек вел себя словно дельфийский оракул, передающий людям угрозы и предостережения, посылаемые свыше. Было это безумием или же результатом погружения в бездонную пропасть, как считал Глэкен, где Нику пришлось соприкоснуться с тем хаосом, в который очень скоро будет ввергнут род человеческий!
   – Ник, ты что, хочешь всех напугать?
   – Нет, – ответил Ник, снова усаживаясь за кухонный стол. В его глазах стояло страдание. – Они все в опасности, а один обречен на гибель.
   – Кто именно? Ник, скажи!
   Может быть, Нику и в самом деле открылась какая-то тайна тогда Билл сможет узнать от него что-то определенное, прежде чем тот снова впадет в забытье. Среди этих четверых из Лонг-Айленда одна – хорошая стерва, Сильвия, но Билл не желал вреда никому из них, а тем более мальчику.
   – Кто должен умереть, Ник? Кому угрожает опасность? Джеффи, этому малышу?
   Но Ник снова впал в прострацию, глаза стали пустыми.
   – Черт возьми, Ник, – сказал Билл с мягким укором и легонько похлопал его по ссутулившимся плечам. – Неужели не мог продержаться хотя бы еще несколько минут?
   Его слова остались без ответа. Зато из комнаты донесся голос, и Билл поспешил туда узнать, в чем дело.
   – Чем мы здесь занимаемся? – Это говорил Хэнк.
   Говорил стоя, бросая взгляды на Кэрол, сидящую на диване.
   Вид у него был испуганный. Он посмотрел на Глэкена, на Джека, который занял место Сильвии Нэш, потом на Билла.
   – Что вы хотите от Кэрол и от меня?
   – Я привела тебя сюда, чтобы ты узнал правду, – сказала Кэрол. – Правду обо мне.
   – Какую правду? Ты говорила о каком-то сыне. Никогда не слышал, что у тебя есть сын.
   – Да, это правда, – сказала Кэрол и отвернулась. – И есть, и нет.
   Билл заметил невыразимое страдание в ее глазах и прижался плечом к выступу стены так, чтобы стало больно. Пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не броситься к ней.
   – Но какое это имеет отношение к тому, что происходит в этой комнате? Признаться, я совершенно не понимаю.
   – За всем этим стоит мой сын, – сказала Кэрол, понизив голос и не глядя на него.
   Хэнк огляделся:
   – Может быть, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?
   – Я попытаюсь, мистер Трис. – Глэкен вышел вперед. – Вы конечно, помните, что я только что рассказывал о человеке по имени Расалом, который в древнейшие времена заключил союз с Врагом и стал его доверенным лицом. В пятнадцатом столетии этот человек попал в заключение в Восточной Европе. Он так и остался бы узником, но германская армия по чистой случайности освободила его в 1941 году. Но прежде, чем окончательно освободиться, он был уничтожен. Или, по крайней мере, так казалось. Благодаря совершенно исключительному и благоприятному для него стечению обстоятельств, Расалом смог проникнуть в тело еще не родившегося мужчины, который получил имя Джеймс Стивенс.
   От Билла не ускользнуло, что Хэнк бросил острый взгляд на Кэрол: когда они встретились, ее фамилия была Стивенс.
   – Но внутри Джима Стивенса он был абсолютно бессилен, – продолжал Глэкен, – и обладал только способностью созерцать мир изнутри его тела. До тех пор, пока Джим не женился на Кэрол Невинс, и они не зачали ребенка. Этим ребенком стал Расалом. Он вновь родился в 1968 году. Потом затаился на десятилетия, ожидая, пока его новое тело достигнет зрелости, впитывая энергию из окружающего его мира: из войн и геноцида в Южной Африке, из межафриканских конфликтов и ближневосточных кризисов, из бесчисленных проявлений вражды, злобы, желчности и всех тех жестокостей, которые каждый день творятся в нашей жизни. Он ждал подходящего момента, чтобы предпринять что-то. Несколько месяцев назад он обнаружил, что ему никто не противостоит, и пустил пробный шар – в прошлый четверг утром задержал восход солнца. С тех пор он день ото дня активизировал свою деятельность.
   Хэнк неотрывно смотрел на Кэрол.
   – Твой сын? Я не верю. Не верю во все эти сказки. Пойдем, Кэрол, я отведу тебя домой.
   – Но проблема все равно не исчезнет, – возразила Кэрол, не отводя глаз. – Нам от этого не уйти.
   – Лучше столкнуться с этим где-нибудь в другом месте. Где угодно, только не здесь. Здесь я не могу сосредоточиться.
   Кэрол встала:
   – Хорошо. Пусть в другом месте. Но так или иначе, мы с этим столкнемся.
   Биллу так хотелось их образумить, убедить Хэнка, заставить его поверить, но он не мог вмешиваться в чужие дела. Встать между мужем и женой, даже если женой была Кэрол.
   Кэрол попрощалась и поблагодарила Глэкена. Хэнк не сказал ни слова. Они ушли под общее молчание. Тогда к Глэкену подошел Джек:
   – Можно время от времени пользоваться вашими услугами? – спросил он, похлопывая старика по спине. – Если, к примеру, у меня засидятся гости, вы зайдете и поможете мне от них избавиться?
   Глэкен улыбнулся, и даже Билл, поглощенный мыслями о Кэрол, не мог удержаться от смеха. Посмеяться – всегда хорошо, тем более неизвестно, когда еще у него появится причина для смеха.

3. ПРИГОТОВЛЕНИЯ

   – Да ведь они все сумасшедшие, или я ошибаюсь? – сказал Хэнк, когда они повернули налево, на Пятьдесят седьмую стрит, и пошли в восточном направлении.
   Полиция никого не пропускала в Центральный парк, и все ведущие к нему улицы были перекрыты. Поймать такси казалось невозможным, так что Кэрол и Хэнку пришлось добираться в южную часть города пешком. Солнце уже начало припекать, и проплешины на голове Хэнка поблескивали. Кэрол пожалела, что не оделась легче.
   – Кто? – спросила она, хотя прекрасно понимала, кого он имеет в виду.
   – Твои друзья. Они с большим приветом и тебя заразили.
   От Кэрол не ускользнуло, что, говоря все это, он наблюдает за ней, и при этом лицо у него напряженное. Ему так хотелось, чтобы Кэрол с ним согласилась!
   – Из всех, кто там был, только Глэкен и Билл – мои друзья, и я могу за них поручиться. Так вот, Хэнк, они вполне нормальные люди, уверяю тебя.
   – Но только сумасшедших, Кэрол, одолевают навязчивые идеи. – Он говорил почти с мольбой.
   – А то, что солнце восходит позже, а заходит раньше – тоже навязчивая идея, Хэнк? – спросила она настойчиво. Он должен поверить, должен понять, она заставит его. – А дыра в Центральном парке, по-твоему, это мираж? А люди, погибшие прошлой ночью, – тоже навязчивая идея?
   – Возможно, – сказал Хэнк, – возможно, все мы стали жертвами какой-то коллективной формы истерии.
   – Только не говори, что ты действительно в это веришь.
   – Ну ладно, не верю. Просто выдаю желаемое за действительное. Но от всех этих чудовищных событий, происходящих сейчас в мире, навязчивые идеи, посещающие твоего друга Глэкена, вовсе не становятся правдоподобнее. Я хочу сказать: тот факт, что на земле и на небесах творится какое-то безумие, отнюдь не означает, что я должен молча проглатывать то, что говорит этот выживший из ума старик.
   – Конечно. Но суди сам: не нашлось в мире еще ни одного научного авторитета, который взялся бы объяснить этот бред, в котором мы живем последние дни.
   – Но добавить к старому бреду новый – совсем не значит его объяснить.
   – Хэнк, но все это правда, – промолвила Кэрол, – клянусь тебе. Многое из того, что я видела, подтверждает справедливость его слов. Многое, чего никому не пожелала бы видеть. Он не сумасшедший.
   Хэнк изучающе посмотрел на нее своими карими, сейчас не такими яркими, как при солнечном свете, глазами.
   – Что именно ты имеешь в виду?
   – Потом расскажу. Сегодня вечером за бутылкой вина я расскажу тебе все, о чем боялась рассказывать раньше.
   Некоторое время они шли молча. Кэрол знала, что Хэнк, по своему складу ученый, сейчас анализирует и просеивает полученную им информацию. Он все разложит по полочкам, а потом займется этой проблемой и придет к каким-нибудь выводам. Такова была его суть. Никаких всплесков внезапных прозрений. Но стоило ему прийти к какому-нибудь мнению, и он оглашал его как вердикт.
   Неожиданно они вздрогнули от звука шин, скребущих о мостовую, и громких криков. Обернулись и увидели, как поднимается в воздух такси. Водитель раскрыл дверцу и, повиснув на ремне, спрыгнул на мостовую.
   Женщина и ребенок высунулись из окон и призывали на помощь.
   – Господи! – воскликнула Кэрол. – Неужели никто ничего не может сделать?
   Она вцепилась в руку Хэнка, и они с ужасом смотрели, как машина продолжает подниматься вверх. Поравнявшись с крышами домов, она начала медленно вращаться вокруг своей оси, взмывая все выше и выше.
   – Пойдем. – Хэнк потянул Кэрол за руку. – Мы все равно не сможем им помочь. А наблюдая за ними, я чувствую себя просто стервятником.
   Кэрол понимала его. От разыгравшейся на их глазах трагической сцены она почувствовала слабость. И в то же время было в этом кошмаре что-то завораживающее.
   – Держись ближе к домам, – сказал Хэнк. – Если с нами случится нечто подобное, будет по крайней мере за что ухватиться.
   Они продолжали свой путь молча, продвигаясь осторожно, почти робко, опасаясь, что впереди их подстерегает такая же гравитационная дыра. Но Кэрол не могла удержаться и то и дело бросала взгляды через плечо. И каждый раз видела, что такси поднимается все выше и выше. Дойдя до Второй авеню они должны были направиться в Аптаун, но Хэнк остановился и, щурясь, посмотрел на солнце:
   – Не похоже, что оно стало двигаться быстрее.
   Кэрол тоже подняла голову, но солнце слепило глаза.
   – А почему ты думаешь, что оно должно ускорить движение?
   – Если не оно, то что-то другое. – Он посмотрел на нее слезящимися от солнца глазами: – Конечно, я имею в виду не Солнце, а нас, наше движение вокруг Солнца. Вращение Земли и наклон ее оси – вот что определяет изменение продолжительности дня в течение года. Если сейчас дни пошли на убыль, то либо мы стали вращаться быстрее, либо угол наклона оси изменился. Но ученые утверждают, что ни того, ни другого не случилось. А день все равно укорачивается. Это парадокс. Таким образом, случилось невозможное. А если так, если все это правда, то все невозможные или кажущиеся невозможными события, о которых рассказывал Глэкен, вполне могут произойти.