Кошмар... Скоро каждый житель земного шара узнает, что такое пребывать в постоянном кошмаре.
   Исполненный нежности, он положил Магду на подушку и подоткнул одеяло. Несмотря ни на что, он никогда не разлюбит ее. Она тоже поступила бы так, окажись он на ее месте.
   Все утро он колебался, стоит ли сообщать средствам массовой информации то, что ему известно о трещине. Нет, лучше не делать этого. Не привлекать к себе внимания, а то чего доброго его примут за одного из болтунов, предрекающих конец света, и не обратят на его слова никакого внимания. И тогда придется идти более сложным путем.
* * *
   Из выпуска новостей Эф-эн-эн:
   «На товарных биржах цены резко поднялись, особенно на фьючерсные поставки бобов и апельсинов в октябре. Повышение цен коснулось торговых сделок во всех частях земного шара, что вызвано неопределенностью прогнозов относительно предстоящего сезона вызревания сельскохозяйственных культур».
* * *
   Кто-то тронул Ника за руку. Нехотя оторвав взгляд от трещины, он обернулся и увидел перед собой полицейского из оцепления парка.
   – Это вы мистер Квинн? – спросил полицейский, стараясь перекричать шум двигателей.
   – Да, а в чем дело?
   – Тут один священник из толпы сказал, что вы просили его прочесть несколько псалмов.
   – Священник? – удивился Ник. – Я никого ни о чем не просил... – И вдруг вспомнил и чуть не рассмеялся полицейскому в лицо. – Ах да, я его жду. Можете привести его сюда?
   Полицейский обернулся и махнул кому-то через ограждение. Ник увидел, как от толпы отделился человек и быстрым шагом стал приближаться к нему.
   Он пожал руку отцу Биллу, которого видел раза два с тех пор, как вернулся из Северной Каролины. За пять лет, пока скрывался, Билл сильно постарел, и Ник пока не мог к этому привыкнуть. Перед тем как Билл бежал, Ник достиг в общении с ним той степени близости, когда мог называть его просто «Билл». Но после его возвращения снова начал добавлять к имени слово «отец». От Ника не ускользнуло, что Билл снова в облачении священника.
   – А я думал, вы с этим покончили. – Ник указал на сутану и воротник.
   – Я и сам так думал, но потом решил, что в облачении священника есть своя польза. Особенно когда хочешь, чтобы тебя заметили в толпе.
   – А что вы здесь делаете?
   Отец Билл улыбнулся.
   – Я пришел сюда произнести заклинание, – сказал он, понизив голос, – чтобы закрыть эту штуку.
   – Забавно.
   С лица Билла исчезла улыбка.
   – Нет, Ник, я не шучу. Хотелось бы поближе рассмотреть трещину.
   – Да, конечно. Только оставайтесь на платформе. Грунт, похоже, осыпается по краям.
   Ведя отца Билла к трещине, Ник не мог справиться с охватившим его волнением. Подумать только – таинственная трещина шириной в двести футов почти у него на задворках! Чудеса, да и только. Когда они с Биллом дошли до ограждения на платформе и заглянули вниз, у отца Билла перехватило дыхание.
   – Непостижимо, не правда ли? – спросил Ник. – До сих пор не могу поверить в такую удачу. Ведь все дело в удаче. Пойди я за кофе сегодня утром, когда звонили эти ребята с геологического факультета, трубку мог бы взять кто-то другой и делал бы сейчас контрольные замеры. Главное – в нужное время быть в нужном месте.
   Отец Билл не отвечал, словно загипнотизированный трещиной. Это чувство было знакомо Нику. Он заглядывал в пропасть сотни раз, с тех пор как прибыл сюда, но все еще не мог смириться с происходящим – таким противоестественным оно ему казалось.
   Это впечатление создавалось стенами. Они были абсолютно отвесны. Просто не верилось, что грунт осыпался. Скорее казалось, что здесь поработал экскаватор: чередующиеся пласты земли и камня с ровными краями среза. Впервые заглянув вниз, он ожидал увидеть нечто вроде перевернутого конуса с дном, заваленным булыжниками. Но дна он так и не разглядел. Трещина была значительно глубже, чем он предполагал. По его расчетам, мили полторы, а то и глубже. И уходила в темноту. Может быть, когда поднимется солнце, удастся что-нибудь рассмотреть, но сейчас все было черным-черно, будто ночью.
   Прошлым летом Ник ездил на Гранд-Каньон и до сих пор не помнил, как закружилась голова, когда он впервые остановился на краю пропасти. Такое же ощущение у него вызывали теперь отвесные стены. На дне каньона виднелась полоска воды. Здесь, где струи воздуха затягивало вниз, все тонуло во мраке.
   Откуда эти струи? Вначале он никак не мог понять. Но потом догадался, что воздух сначала попадает в углубление в стенах, а потом идет в обратном направлении, поднимаясь вертикально вверх. Вот оно, объяснение. Воздушные потоки не могут идти только вниз. Еще немного – и там для воздуха не останется места.
   Ник выпрямился и повернулся к священнику:
   – Ну, что вы думаете об этой ямке в песке?
   Билл оторвался от созерцания трещины и испуганно посмотрел на Ника:
   – Как могла она здесь появиться, Ник?
   – Не знаю. Пусть этим займутся геологи. Кстати, уже сейчас многие проводят параллель с геометрическими построениями на английских пшеничных полях. Бульварным газетенкам сегодня будет чем поживиться. Полагаю, в «Лайт» уже тиснули материальчик.
   – А что ты думаешь о ее глубине?
   – Ничего не могу сказать. Это тоже дело геологов. Сегодня они направили на дно звуковую волну, но безрезультатно.
   – Значит, у нее нет дна? – Голос священника почему-то прозвучал хрипло.
   Ник рассмеялся:
   – Дно, разумеется, есть. Просто эхо от отвесных стен создает помехи для звуковой волны. Геологи оказались в тупике и позвали физиков. Мы могли подождать, пока солнце достигнет зенита, и сделать визуальные измерения, но зачем ждать? У нас есть новейший лазер. Выпущенный им луч отразится от дна и даст нам возможность вычислить расстояние до него с точностью до сантиметра.
   Снова устремив взгляд на трещину, отец Билл сказал:
   – Один из авторитетных источников утверждает, что трещина бездонна.
   – Она, конечно, глубока, но не настолько, как вы себе представляете. – И тут его осенило: – Не тот ли это авторитетный источник, который предсказывал какие-то изменения на небесах?
   Отец Билл, кивнул. Ник почувствовал, как на плечи ему легла холодная тяжесть. Он показал рукой на трещину:
   – Да? И что дальше? Бездонная, говорите? Но не можете же вы в это верить?
   – Я ни за что не поверил бы, что в разгаре весны солнце будет всходить все позже и позже. А ты?
   – Да, но...
   Бездонная? Ноэто невероятно. Все на свете имеет верхушку и дно, начало и конец. Такова природа вещей. Другого не дано.
   Кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел выпускника факультета.
   – Можно запускать.
   – Отлично. – Он обернулся к отцу Биллу: – Лазер уже установлен. Подождите здесь. Через несколько минут мы определим глубину, какой бы она ни была.
* * *
   Некоторое время Билл наблюдал, как Ник идет к хитроумному устройству, установленному на краю трещины на платформе. Билл гордился Ником. Он помнил его девятилетним сиротой, с которым играл в шахматы, давая ему фору, когда тот еще жил в приюте для мальчиков Святого Франциска. Теперь это был зрелый и уверенный в себе человек, по крайней мере в том, что касалось физики. Билл не знал, как чувствовал себя Ник в социальном смысле. Знал только, что Ник болезненно относился к своей внешности – на голове у него были шрамы от жестоких побоев в детстве, а на лице – следы от прыщей. Билл, правда, знал мужчин более уродливых, которые женились и жили счастливо до конца дней своих. Он надеялся, что то же самое в конечном счете ожидает и Ника. Он снова посмотрел в зияющую пропасть. Как там у Ницше? «Если ты смотришь в бездну, она тоже смотрит на тебя». Именно это он сейчас и чувствовал. Он как будто заглядывал в бездну, которая была в нем самом. Эта бездна манила к себе глубиной, полной страхов, тайн и хаоса. На мгновение его охватила безумная мысль: шагнуть в пропасть и лететь, лететь... Если она и в самом деле бездонна, как утверждает Глэкен, он будет падать вечно. Подумать только, какие чудеса откроются его взору. Что он найдет там? Самого себя? Бесконечное движение по пути самопознания? Просто невероятно. Кто в силах от этого отказаться?
   – Осторожнее, святой отец!
   Чей-то голос вывел его из задумчивости. И к своему ужасу он обнаружил, что сидит на перилах платформы и готов перекинуть за ограду другую ногу. Бездна по-прежнему зияла внизу. Судорожным рывком он перекинул тело обратно на платформу и опустился на корточки, весь в поту, дрожащий и задыхающийся. Подняв глаза, он заметил, что на него смотрит один из рабочих.
   – Все в порядке, отец?
   – Через минуту буду в порядке.
   – Не хочу вас пугать, но ограда может не выдержать ваших габаритов, хотя мы делали ее на совесть. Понимаете?
   Билл кивнул, поднимаясь на дрожащих ногах:
   – Понимаю. Спасибо, что предупредили.
   Ты заслужил гораздо большую благодарность, чем думаешь.
   Рабочий помахал рукой и ушел, оставив Билла одного на платформе. Билл постарался взять себя в руки и отошел подальше от края.
   Что случилось с ним минуту назад? Почему он сидел на ограде? Неужели действительно готов был шагнуть в пропасть? О чем думал в эти мгновения?
   И думал ли вообще? Скорее, действия его были импульсивными. Но что послужило причиной этого безумного желания? Сама пропасть?
   Билл поежился. Да, шагнуть в бездну – не самая удачная мысль. Он опять посмотрел на трещину. Она была совсем близко. Теперь он мог наблюдать за дальнейшим развитием событий из дома Глэкена или по телевизору. Он огляделся и увидел, что к нему приближается Ник. Он был явно чем-то расстроен.
   – Что-нибудь не так, Ник?
   – Технические неполадки, как обычно говорят на телевидении. Мы все исправим за несколько минут.
   Билл увидел у него на губе капельки пота.
   – Ваши надежды не оправдались? Вы не смогли снять нужных показаний, не так ли?
   – Мы вообще не сняли никаких показаний. Вспышка в приемнике сигналов, и все.
   Билл с облегчением вздохнул. Ему так хотелось, чтобы Ник обнаружил дно трещины, а Глэкен хотя бы раз в жизни ошибся. Не злоба или зависть двигали им. Просто ему было досадно, что все предсказания Глэкена сбываются. Даже самые страшные. Ошибись Глэкен хоть раз, у Билла прошла бы бессонница.
   И вдруг от внезапной догадки по телу забегали мурашки. Чувства облегчения как не бывало.
   – Погоди, Ник, ты сказал, что не принял никакого сигнала. Значит, пропасть и в самом деле бездонная.
   – Она не бездонная, святой отец.
   – Но вы ведь могли не получить сигнала именно по этой причине?
   – В общем, да. Но такое могло произойти по целому ряду причин. Тому есть множество объяснений.
   – Но одна из возможных причин – это то, что пущенному вами лучу не от чего бы до оттолкнуться, и он остался там на всегда. Я правильно рассуждаю?
   Ник тяжело вздохнул.
   – Да, вы правы. – В голосе его вдруг появились нотки усталости. – Но трещина не бездонна. Она не может быть бездонной. Такого в природе не бывает.
   Один из выпускников, держа в руках какую-то распечатку с зелеными полосами, бросился к Нику. По выражению лица Ника Билл догадался, что тот недоволен.
   – Сделайте еще раз. И не допускайте больше ошибок. – Он вернул листок студенту.
   – Мы и не допускали. – В голосе студента зазвучала обида. – Все проверено. Излучатель и приемник работают нормально.
   Ник помахал в воздухе распечаткой:
   – Что-то все-таки не так.
   – Может быть, луч чем-то поглощен?
   – "Поглощен", – медленно повторил Ник. Казалось, в голову ему пришла какая-то идея. – Нужно посмотреть еще в одном месте. – Он повернулся к отцу Биллу: – Я буду какое-то время неподалеку отсюда, святой отец. Мы справимся с этим. – Он подмигнул Биллу и ушел.
   Билл вернулся на квартиру в полдень, чтобы освежиться и передохнуть, перед тем как Ник начнет свое погружение.
   Следует отдать Нику должное – он настолько же изобретателен, насколько и упрям. Ни за что не признает поражения. Узнав, что в южном порту есть капсула, используемая для подводных работ, он позвонил в несколько мест и договорился, что берет ее в аренду. Он собирался опустить эту штуку на всю длину троса и еще раз снять показания с лазера. Билл хотел вернуться вовремя, чтобы проводить его.
   Ему пришлось пробиваться сквозь толпу в западной части Центрального парка. Район, прилегающий к низине парка, стал местом импровизированного уличного фестиваля. А почему бы и нет? Солнце светило, и здесь собралось полно любопытных. У кого было что-нибудь на продажу, тоже пришел сюда: горячие сосиски, люля-кебаб, воздушные шары, сногсшибательные ролексы. В воздухе витали ароматы блюд национальных кухонь, способные заткнуть за пояс даже ресторан в здании ООН. Кто-то торговал майками с надписью «Я видел трещину в Центральном парке» с еще не просохшей краской.
   Вернувшись в квартиру, Билл, как и ожидал, застал там Глэкена, стоящего у окна.
   – Что они решили делать там, внизу? – спросил старик, не оборачиваясь.
   – Они пришли к выводу, что не могут замерить глубину из-за технических помех.
   Даже в полдень, когда солнце было в зените и его лучи светили вертикально, прямо в трещину, дна так и не удалось разглядеть. Мешала темнота.
   Глэкен наконец обернулся. На губах его блуждала сочувственная улыбка.
   – Они соорудили эти пресловутые приборы для точного измерения, а теперь не верят полученным с их помощью сигналам. Поразительно, как сознание противится правде, когда та противоречит догмам.
   – Я не виню их. Непросто поверить в невозможное.
   – Понимаю. Но слово «невозможное» сейчас утеряло всякий смысл. – Он снова повернулся к окну. – Что же они теперь собираются делать?
   – Соорудить пусковое устройство. Ник хочет спуститься в трещину и...
   Глэкен широко раскрыл глаза и даже подскочил на месте:
   – Вы имеете в виду вашего молодого друга? Он собирается спуститься в пропасть?
   – Да, как только установят капсулу.
   Глэкен схватил Билла за руку повыше кисти. Хватка его была железная.
   – Вы не должны этого допустить! Ему надо помочь во что бы то ни стало!
   Стоило Биллу взглянуть на Глэкена, как он в панике бросился к двери, выбежал в холл, нажал кнопку лифта и, не дождавшись, сбежал вниз по лестнице. Но там натолкнулся на неожиданное препятствие. Толпа стала гуще, и он протискивался сквозь нее с таким трудом, словно пробирался через трясину.
   Едва подавляя страх, он изо всех сил работал локтями, вызывая возмущенные возгласы. Он не стал терять время и спрашивать Глэкена, что может случиться с Ником в этой трещине. По лицу Глэкена, обычно невозмутимому, он понял все. Никогда еще он не видел Глэкена таким.
   Продвигаясь шаг за шагом в сторону Овечьего Пастбища, он вспомнил, как Ник говорил, что ему повезло. Билл старался не думать о том, что обычно случается с близкими ему людьми. Да, в данном случае не приходится говорить о везении. Билл содрогнулся.
* * *
   – Освещение, камера, пуск! – Ник руководил подготовкой капсулы к погружению.
   Доктор Дан Бакли слабо улыбнулся ему и схватился за одну из ручек. Доктор Бакли был пожилым, седоволосым, лысеющим сотрудником геологического факультета, не моложе шестидесяти. Его видеокамера была прикреплена к одному из передних иллюминаторов. На шее болтался тридцатимиллиметровый «Никон». Бакли сильно вспотел. Ника одолевали сомнения: не случится ли у Бакли приступа паники. Капсула под названием «Тритон» напоминала маленькую душевую кабинку с низким потолком. Не самое лучшее место для страдающих клаустрофобией.
   У него сердце екнуло, когда капсула стала раскачиваться над трещиной. Ник терпеть не мог парковых аттракционов, а капсула напоминала один из них. Он посмотрел в правый иллюминатор, еще раз проверяя закрепленную там лазерную установку. Все оказалось в полном порядке. Он выглянул из другого иллюминатора, глядя в ту сторону, где возвышался кран и стояла толпа рабочих, полицейские, представители городской администрации и сотрудники университета. Отец Билл тоже был здесь, протискивался вперед, махал руками и что-то кричал. Он все-таки пришел, хотя и с опозданием. Ник был рад, что Билл здесь и видит все это. Он тоже махнул рукой и приготовился к погружению.
   Это было невообразимо. Это было великолепно. Это было самое волнующее событие в его жизни.
   – Все готовы? -услышал Ник скрипучий голос в переговорном устройстве у них над головами.
   – Все готовы, – ответил Ник. То же самое повторил Бакли.
   Последовал не очень приятный момент свободного падения капсулы, и они стали плавно опускаться вниз на стальном тросе, погружаясь в глубину трещины. Скоро они пройдут участок, освещаемый солнцем, и дальше будут продвигаться в тени. Прожекторы, вмонтированные в капсулу по окружности, уже были включены, освещая ближнюю к ним и противоположную стену. Бакли приник к иллюминатору, беспрестанно щелкая затвором фотокамеры, чтобы запечатлеть пройденные ими участки.
   – Как звучат наши голоса? – спросил Ник.
   – Громко и отчетливо, «Тритон». А как проходит погружение?
   – Спокойнее не бывает. Зрелище просто захватывающее. Городским властям стоит подумать о том, чтобы купить это снаряжение и организовать сюда увеселительные прогулки. За счет доходов от этого мероприятия можно будет снизить налоги.
   Его шутку оценили – он услышал наверху смех и улыбнулся. Все это он произнес как и положено хладнокровному и собранному человеку. Во всяком случае, ему хотелось, чтобы это было именно так. Ведь Синтия Хейес вместе со всеми университетскими работниками тоже наблюдает сейчас за событиями, ожидая новостей. Хорошо, если она слышала его ответ и он произвел на нее впечатление. Эта небольшая прогулка принесет славу Николасу Квинну, ученому-физику. Пресса об этом позаботится. Толпа репортеров уже ждет наверху и, как только он поднимется на поверхность, забросает, его вопросами. Его покажут во всех вечерних телепрограммах, может быть, даже по кабельному каналу новостей. Другие на его месте думали бы о том, какой замечательный это трамплин для карьеры, – по крайней мере трое с его факультета, это уж точно. Ему вдруг стало смешно: какая ерунда его сейчас занимает. А интересно, согласится ли теперь Синтия пойти к нему на свидание? Неужели откажет? Ведь он теперь знаменитый!
   Селектор связи прервал его мечты:
   – Вы прошли половину расстояния, «Тритон». Как дела?
   – Все отлично, – ответил Ник. – Вы еще видите нас?
   – Пока да, но вы превратились в маленькое пятнышко света.
   Полпути. А всего у них десять тысяч футов троса. Уже спустились на милю, а дна все не видно. Непостижимо. Как могла образоваться такая трещина? Неужели она естественного происхождения? А может быть, здесь задействованы какие-то неземные силы? Да, вполне возможно. Все это похоже на искусственное образование. А что, если...
   На этот раз Бакли прервал его размышления.
   – Нельзя ли прибавить освещения? – спросил он через селектор.
   – Освещение включено на полную мощность. У вас какие-то сложности, «Тритон»?
   – Стену видно все хуже и хуже.
   – Вы вышли за пределы видимости. Хотите остановиться?
   Ник взглянул в иллюминатор. Сплошная темнота. Лучи фар растворяются в темноте, словно черная пустота поглощает их. В нескольких ярдах от ламп. Прожекторы тоже ничего не дают – свет виден футов на двенадцать впереди, а дальше все погружено во мрак.
   – Нет, еще на десять футов в темноту. Нет...
   Ник нервно сглотнул слюну. Темнота как бы обрубала лучи света, перекрывала их, пожирала.
   – У нас неполадки с освещением? – Голос Бакли дрогнул.
   – Не знаю, – ответил Ник.
   – Лампы утратили свою мощность.
   Однако Ник так не думал. Все дело было в темноте, царившей снаружи. Что-то забивало свет, пожирало его. Что-то густое и маслянистое. Казалось, за стеклом иллюминатора чернота шевелится, словно живая и прожорливая.
   Он встряхнул головой. Что за мысли? И все-таки было в этой черноте что-то необычное, не из-за нее ли лазерный луч не вернулся обратно? Он улыбнулся. Она и в самом деле «бездонная». Эта проклятая трещина гораздо глубже, чем можно было предположить, но дно у нее, конечно, есть.
   – Все включено на полную мощность, «Тритон» Если у вас неполадки с электроснабжением, поднимайтесь наверх, а завтра "опробуете еще раз.
   – Нет, хочу снять хотя бы одно показание с лазерной установки, – сказал Ник.
   Он принялся щелкать переключателями лазерного управления и отметил про себя, что у него дрожат руки. Внезапно в капсуле стало холодно.
   Он взглянул на Бакли, который приспосабливал к своей камере вспышку.
   – Вы замерзли?
   Бакли кивнул:
   – Да, после того, как вы спросили об этом. – Изо рта у него шел пар. – Вы снимете показания, а я попробую сделать не сколько снимков со вспышкой через иллюминатор. После этого будем подниматься наверх.
   – Договорились.
   Ник вдруг почувствовал сильное желание увидеть солнечный свет. Он отрегулировал приборы лазерной установки, нажал на пуск и стал ждать показаний. Ждал долго.
   Абсолютно ничего.
   Пока Ник проверял приборы, Бакли пытался сделать снимки.
   – Бесполезно, – сказал Бакли, с раздражением убирая камеру. – Как будто суп из фасоли разлили.
   Ник посмотрел в иллюминатор. Чернота, казалось, давила на стекла, как бы стремясь прорваться внутрь.
   Ник снова включил лазер. Опять ничего. Безвозвратно. Проклятие! Может быть, лазерный луч не может пробиться сквозь темноту, а может быть, трещина и в самом деле бездонна. Сейчас его уже это не волновало – он сильно замерз.
   – Ладно, хватит, – сказал Ник, – я закончил. Давайте подниматься.
   – Поднимайте нас! – крикнул Бакли.
   – Повторите, «Тритон», -откликнулись наверху. – Нет приема.
   Бакли повторил, но никакого ответа по рации не поступило. Капсула продолжала опускаться.
   Ник почувствовал страх. Стены «Тритона», казалось, сжимаются вокруг них. Стало еще холоднее. И темнее.
   – Может быть, свет слишком тусклый? – спросил Бакли. Ник лишь кивнул. Язык будто прирос к нёбу.
   – Господи, поднимайте нас! – закричал Бакли и стал барабанить кулаком по стальной стенке капсулы. – Поднимайте!
   – О'кей, «Тритон», -сказал спокойный голос. – Сейчас начнем.
   Но они не остановились, даже не замедлили движения. Темнота с каждой минутой сгущалась.
   – О Господи, Квинн! – Голос Бакли стал хриплым от страха. – Что происходит?
   У Квинна наконец прорезался голос. Он старался говорить спокойно. Теперь уже и Бакли почти поглотила темнота.
   – Не знаю. Но ясно одно: нужно сохранять спокойствие. Что-то случилось с рацией. Но ведь трос у них не бесконечный. Они опустят нас на полную длину, а потом все равно станут поднимать. Ничего другого им не останется. Давайте возьмем себя в руки и повисим здесь немного. Все будет в порядке.
   Теперь «Тритон» полностью погрузился во мрак, снаружи и изнутри. Ник не видел даже вытянутой вперед собственной руки. Он потерял ориентацию в пространстве, не знал, где верх, где низ. Живот сводило от страха.
   – Квинн! – Голос Бакли, казалось, донесся откуда-то снаружи. – Вы здесь?
   Ник выдавил из себя смешок:
   – Нет, я вышел за сигаретами.
   И вдруг темнота превратилась во что-то твердое, что-то реально осязаемое. Это «что-то» окружало их, прикасалось к ним. Было холодным и зловещим. Оно наполнило Ника безотчетным страхом, от которого холодело внутри. Ему хотелось кричать, звать отца Билла, хотелось домой, к матери-наркоманке, которая чуть не вышибла из него мозги, когда ему было три месяца – куда угодно, только бы не оставаться здесь.
   Вспышка у Бакли погасла, и они оба захлебнулись в крике, увидев то, что вползало к ним в капсулу.
* * *
   – Все нормально. Пока не надо нас поднимать. Размотайте трос до конца.
   Билл услышал голос по селектору и обмер. Это не был голос Ника или его напарника. Какой-то другой, совершенно незнакомый. Билл внимательно всмотрелся в лица людей у контрольных приборов. Ни один не отреагировал. Но это же совсем другой голос! Неужели они не слышат?
   А потом что-то знакомое послышалось ему в голосе. Он уже слышал его раньше. Но где?
   Ответ вертелся где-то рядом. И тут он снова услышал:
   – Да, вот так. Продолжайте нас опускать.
   Тут Билла осенило. От страха подкосились ноги.
   Раф. Это его голос. Раф. Джимми Стивенс. Расалом. Как бы его ни называли, это был он. Тот, кого Глэкен считал врагом. Тот, кто укоротил день и вырыл в земле эту гигантскую яму. Он годами измывался над Биллом, принимая разные обличья и меняя голоса. И тот, который звучал сейчас в селекторе, принадлежал Рафу Лосмаре. Ошибки быть не могло. Он все еще слышал этот голос. Враг сейчас в этой капсуле – и одному Богу известно, что он там делает с Ником.
   На ватных ногах он побежал к диспетчерскому пункту.
   – Поднимите их! – закричал он. – Сейчас же, немедленно!
   – Кто вы, черт побери? – спросили у него.
   – Я друг Николаса Квинна. Это был не его голос. Неужели вы не поняли?
   – Конечно, это голос Ника, – сказала женщина лет тридцати с короткими каштановыми волосами. – Я работаю с ним не один год. Это, несомненно, его голос.
   Стоящий позади нее пожилой мужчина с аккуратным пробором согласно закивал: