Страница:
– Ну вот, – сказал Глэкен, засунув руки в карманы, – вернулись наши странники. Что вы с собой привезли?
Билл залез в мешок, вытащил несколько ржавых кусочков металла причудливой формы и высыпал их на мраморный кофейный столик.
– Вот все, что мне удалось найти.
Глэкен сгреб кусочки, внимательно осмотрел и кивнул.
– Поразительно. Это и в самом деле остатки меча. Но каким образом?..
– Ник мне помог. Без него я бы ничего не сделал. Но хватит ли их?..
– Вполне. Нам нужен лишь образец металла. – Он обернулся к Джеку: – А как ваши успехи на Мауи?
Джек бросил на стол тяжелое, причудливой формы ожерелье. Оно скользнуло по столу, остановившись напротив Глэкена.
– Надеюсь, ожерелье вам тоже нужно только в качестве образца.
Глэкен взял его, но даже не стал осматривать. Казалось, едва дотронувшись до него, он уже знал, что это то самое ожерелье.
– Отлично. Очень хорошо. А второе где?
– Вот со вторым проблемы, – сказал Джек, опустив глаза, – я не смог его добыть.
Кэрол увидела, как сильно побледнел Глэкен. Он сел – очень осторожно.
– Не смог добыть?
Джек вкратце рассказал о том, что случилось на Мауи.
– Меня одурачили, – произнес он, закончив рассказ. – Калабати показалась мне не такой, как прежде. Я думал, она изменилась. И ошибся. Чудовищно ошибся. Но ведь это не страшно, да? У вас есть все, чтобы сделать свое, дел о, ведь так? Я имею в виду: у вас есть мальчик, обломки старого меча и одно ожерелье. Ведь этого достаточно, правда?
Глэкен какое-то время сидел абсолютно неподвижно, потом покачал головой, медленно, с выражением боли на лице.
– Нет, Джек, мне очень хотелось бы, чтобы это было так, но, к сожалению, нужны оба ожерелья.
Джек вскочил и принялся расхаживать по комнате. За последние дни Кэрол узнала о нем кое-что и от Глэкена, например, что он зарабатывает на жизнь, оказывая услуги несправедливо обиженным людям. Этот человек, как показалось Кэрол, видимо, не привык проигрывать, и сейчас его мучило сознание поражения.
– Я не знаю, где она сейчас. Она сбежала, исчезла. Она может находиться где угодно.
– Не переживай, Джек, – сказал Глэкен, – ты сделал все что мог.
– Но я не довел дело до конца!
– Вряд ли кто-то другой добыл бы даже одно ожерелье.
– Все это, конечно, прекрасно, но ведь вы говорите, что одним ожерельем не обойтись, значит – вся поездка оказалась пустой тратой времени. Так же как и поездка Билла. А не возьми я с собой Ба, останься он дома... – Джек умолк с мукой в глазах, оглядел всех, кто был в комнате, и лишь через несколько секунд заговорил снова: – Я прохлопал это дело, разве нет? И теперь мы в безвыходном положении. Я всех вас подвел. Я очень виноват.
Он повернулся и пошел к двери. Кэрол искала слова, способные унять его боль, облегчить этот тяжкий груз, но прежде чем она успела окликнуть его, Сильвия схватила его за руку, когда он проходил мимо. Джек остановился и пристально посмотрел на нее. Сильвия поднялась, не говоря ни слова, и обняла его.
На какое-то мгновение Джек растерялся, пришел в замешательство, а потом тоже обнял ее и закрыл глаза. Ему было очень больно.
Билл поднялся со своего места, вслед за ним встала Кэрол.
– Все нормально, Джек, – сказал Билл. – Правда. Мы знаем – ты сделал все, что мог. И если не выполнил этой задачи, значит, она вообще невыполнима. Мы верим в это. И будь что будет. Сделаем то, что в наших силах.
Он подошел к Джеку, протянул ему руку.
Джек высвободился из объятий Сильвии, пожал руку Биллу, потом обнял Кэрол. Глэкен тоже протянул ему руку.
Чувствуя, что комок подступает к горлу, что голос вот-вот дрогнет, Джек шагнул назад, посмотрел на людей, обступивших его полукругом.
–Вы – люди... вы – люди. Откуда вы все пришли? И почему раньше не повстречались мне в жизни?
Голос его осекся, он отвернулся и пошел из комнаты. После его ухода все еще какое-то время молча смотрели друг на друга.
– Значит, никакой надежды? – спросила Кэрол.
Глэкен с тяжелым вздохом покачал головой. В его потухшем взгляде можно было прочесть разочарование.
– Если она и существует, – ответил Глэкен, – я все равно не знаю, где ее искать.
– Вот как? – сказала Кэрол. – Значит, мы проиграли? И что нам теперь делать?
– То же, что делали всегда, – ответил Билл. – Мы не сдадимся. И будем держаться с достоинством.
Кэрол посмотрела на него: он стоял, выпрямившись во весь свой внушительный рост, с вызывающим видом. Из его рассказов она знала, что пришлось ему пережить за последние пять лет, и если все это не сломило его, то вряд ли он сдастся. Горячая волна захлестнула ее, и она поняла вдруг, что любит Билла Райана.
Казалось, Глэкен тоже черпает у него силы.
– Конечно, вы правы. Мы можем заставить Расалома прийти за нами, вместо того чтобы самим броситься к нему и сдаться на его милость. Это тоже будет своего рода победой. – Он дотронулся локтем до Сильвии: – Миссис Нэш, если позволите, я покажу вам апартаменты, которые приготовил для вас.
Когда они ушли, Билл повернулся к Нику:
– Хочешь, я отведу тебя в твою комнату, дружище?
Ник смотрел, не отрываясь, на пламя в камине. К удивлению Кэрол, он ответил:
– Я хочу смотреть на огонь. Хочу увидеть, куда денется пепел.
Кэрол бросила быстрый взгляд на камин, собираясь мгновенно отвернуться, если кожа Расалома все еще там. Но ее там не было – по крайней мере, Кэрол ее не увидела. Остались только горящие поленья.
– Пепел выйдет через трубу и улетучится вместе с дымом, Ник, – произнесла Кэрол.
– Не весь. Вон часть его – на окне.
Кэрол обернулась и только сейчас заметила, что к оконному стеклу прилип пепел. Она ахнула и схватила Билла за руку, обнаружив, что пепел налип на стекло, образовав на нем серый узор – силуэт обезглавленного человека, распластанного на стекле, подсвечиваемого неярким предзакатным светом.
Билл торопливо подошел к стене и нажал кнопку. Шторы опустились на окна.
– Пожалуй, я лучше провожу тебя в комнату.
– Я не могу туда возвращаться. – От одной мысли о кучке грязи на ковре – напоминании о том, что он собирался сделать, – ей стало дурно.
– Прости, – сказал он. – Я как-то не подумал об этом.
Кэрол посмотрела на Билла. Она не знала, как это можно сказать по-другому, поэтому сказала напрямик:
– Могу я остаться с тобой?
Он посмотрел на нее, помедлив, потом протянул руки, привлек ее к себе и поцеловал.
– Я каждый день хотел этого, – сказал он, вздохнув. – Мечтал об этом годами. Десятилетиями. Мне кажется, я всегда этого хотел.
Она заглянула в его синие глаза:
– Нам уже пора, правда?
Он кивнул:
– Да. Думаю, нам уже давно пора.
Он взял ее за руку и повел к себе в комнату.
(Тишина в эфире.)
~~
За всю свою жизнь Кэрол занималась любовью только с двумя мужчинами – своими мужьями. Но ни один из них не был таким нервным, как Билл. У него дрожали руки, когда он расстегивал и помогал снимать ей одежду, когда ласкал ее.
– Я девственник, – говорил он, когда они лежали обнаженные, прижавшись друг к другу. Голос его тоже дрожал. – Я прожил полвека и до сих пор оставался девственником.
– Зато я не девственница, – сказала Кэрол и помогла ему войти в себя.
Его страсть полностью компенсировала недостаток опыта. Кровать буквально стонала от их любовных упражнений. Это было как в горячке, неистово, и для Кэрол чересчур быстро. Но, несмотря на это, у нее перехватило дыхание, как и у Билла. Она прижимала его к себе все крепче, наслаждаясь тем, что он в ней, теплый и мокрый.
Потом она услышала, как он тихо плачет, положив голову ей на плечо.
– Билл? Что с тобой? Все в порядке?
– Нет. То есть да. Я не знаю. Просто я... подумал... об утерянном времени. Это так прекрасно. Никогда в жизни я не испытывал такой близости. Мне уже пятьдесят, Кэрол. Можно по пальцам сосчитать дни, отведенные нам, а я только сейчас понял это. Столько лет потеряно! Вся моя жизнь прожита напрасно! Какой же я идиот!
– Не говори так, Билл! Чтобы я никогда больше не слышала этих слов! – Она разделяла его горькое чувство, но одновременно сердилась на него. – Ты прожил жизнь не зря. Может быть, ты верил не в то, во что надо, но поступал всегда по справедливости. Всю жизнь ты был отцом для сотен потерянных и брошенных детишек, первым и, возможно, лучшим из отцов, которого они когда-либо знали. Ты не мог бы всего этого делать, если бы имел жену и собственных детей. Не смог бы посвящать несчастным малышам все двадцать четыре часа в сутки. Так что время это вовсе не было потерянным. Ты изменил кое-что в этой жизни. Очень сильно изменил. На свете живет много мужчин, которые помнят тебя, у которых ты в сердце. Уверена, они хорошо обращаются со своими детьми, потому что в свое время ты хорошо обращался с ними, потому что подал им пример. Это наследство, Билл, которое передавалось бы из поколения в поколение, если бы не Раса-лом, замысливший покончить со всеми поколениями сразу. Так что не смей говорить, что ты зря прожил жизнь – по крайней мере, при мне.
Выждав долгую паузу, Билл приподнял голову и поцеловал ее.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Я любил тебя со щенячьим восторгом еще в школе, а потом зарыл это чувство, словно щенок свою кость в дальнем углу двора. Но оно никогда не проходило. Думаю, я всегда любил тебя.
– А я думаю, что какая-то часть меня всегда тебя немножко любила. А теперь я люблю тебя вся – и очень сильно.
– Как хорошо! Значит, мы снова это сделаем. Скоро.
– Скоро – это когда?
– Давай сейчас.
И тут она почувствовала, что он снова стал твердым внутри нее.
– О, мой милый!
3. ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЙСТВИЕ
Четверг
Билл залез в мешок, вытащил несколько ржавых кусочков металла причудливой формы и высыпал их на мраморный кофейный столик.
– Вот все, что мне удалось найти.
Глэкен сгреб кусочки, внимательно осмотрел и кивнул.
– Поразительно. Это и в самом деле остатки меча. Но каким образом?..
– Ник мне помог. Без него я бы ничего не сделал. Но хватит ли их?..
– Вполне. Нам нужен лишь образец металла. – Он обернулся к Джеку: – А как ваши успехи на Мауи?
Джек бросил на стол тяжелое, причудливой формы ожерелье. Оно скользнуло по столу, остановившись напротив Глэкена.
– Надеюсь, ожерелье вам тоже нужно только в качестве образца.
Глэкен взял его, но даже не стал осматривать. Казалось, едва дотронувшись до него, он уже знал, что это то самое ожерелье.
– Отлично. Очень хорошо. А второе где?
– Вот со вторым проблемы, – сказал Джек, опустив глаза, – я не смог его добыть.
Кэрол увидела, как сильно побледнел Глэкен. Он сел – очень осторожно.
– Не смог добыть?
Джек вкратце рассказал о том, что случилось на Мауи.
– Меня одурачили, – произнес он, закончив рассказ. – Калабати показалась мне не такой, как прежде. Я думал, она изменилась. И ошибся. Чудовищно ошибся. Но ведь это не страшно, да? У вас есть все, чтобы сделать свое, дел о, ведь так? Я имею в виду: у вас есть мальчик, обломки старого меча и одно ожерелье. Ведь этого достаточно, правда?
Глэкен какое-то время сидел абсолютно неподвижно, потом покачал головой, медленно, с выражением боли на лице.
– Нет, Джек, мне очень хотелось бы, чтобы это было так, но, к сожалению, нужны оба ожерелья.
Джек вскочил и принялся расхаживать по комнате. За последние дни Кэрол узнала о нем кое-что и от Глэкена, например, что он зарабатывает на жизнь, оказывая услуги несправедливо обиженным людям. Этот человек, как показалось Кэрол, видимо, не привык проигрывать, и сейчас его мучило сознание поражения.
– Я не знаю, где она сейчас. Она сбежала, исчезла. Она может находиться где угодно.
– Не переживай, Джек, – сказал Глэкен, – ты сделал все что мог.
– Но я не довел дело до конца!
– Вряд ли кто-то другой добыл бы даже одно ожерелье.
– Все это, конечно, прекрасно, но ведь вы говорите, что одним ожерельем не обойтись, значит – вся поездка оказалась пустой тратой времени. Так же как и поездка Билла. А не возьми я с собой Ба, останься он дома... – Джек умолк с мукой в глазах, оглядел всех, кто был в комнате, и лишь через несколько секунд заговорил снова: – Я прохлопал это дело, разве нет? И теперь мы в безвыходном положении. Я всех вас подвел. Я очень виноват.
Он повернулся и пошел к двери. Кэрол искала слова, способные унять его боль, облегчить этот тяжкий груз, но прежде чем она успела окликнуть его, Сильвия схватила его за руку, когда он проходил мимо. Джек остановился и пристально посмотрел на нее. Сильвия поднялась, не говоря ни слова, и обняла его.
На какое-то мгновение Джек растерялся, пришел в замешательство, а потом тоже обнял ее и закрыл глаза. Ему было очень больно.
Билл поднялся со своего места, вслед за ним встала Кэрол.
– Все нормально, Джек, – сказал Билл. – Правда. Мы знаем – ты сделал все, что мог. И если не выполнил этой задачи, значит, она вообще невыполнима. Мы верим в это. И будь что будет. Сделаем то, что в наших силах.
Он подошел к Джеку, протянул ему руку.
Джек высвободился из объятий Сильвии, пожал руку Биллу, потом обнял Кэрол. Глэкен тоже протянул ему руку.
Чувствуя, что комок подступает к горлу, что голос вот-вот дрогнет, Джек шагнул назад, посмотрел на людей, обступивших его полукругом.
–Вы – люди... вы – люди. Откуда вы все пришли? И почему раньше не повстречались мне в жизни?
Голос его осекся, он отвернулся и пошел из комнаты. После его ухода все еще какое-то время молча смотрели друг на друга.
– Значит, никакой надежды? – спросила Кэрол.
Глэкен с тяжелым вздохом покачал головой. В его потухшем взгляде можно было прочесть разочарование.
– Если она и существует, – ответил Глэкен, – я все равно не знаю, где ее искать.
– Вот как? – сказала Кэрол. – Значит, мы проиграли? И что нам теперь делать?
– То же, что делали всегда, – ответил Билл. – Мы не сдадимся. И будем держаться с достоинством.
Кэрол посмотрела на него: он стоял, выпрямившись во весь свой внушительный рост, с вызывающим видом. Из его рассказов она знала, что пришлось ему пережить за последние пять лет, и если все это не сломило его, то вряд ли он сдастся. Горячая волна захлестнула ее, и она поняла вдруг, что любит Билла Райана.
Казалось, Глэкен тоже черпает у него силы.
– Конечно, вы правы. Мы можем заставить Расалома прийти за нами, вместо того чтобы самим броситься к нему и сдаться на его милость. Это тоже будет своего рода победой. – Он дотронулся локтем до Сильвии: – Миссис Нэш, если позволите, я покажу вам апартаменты, которые приготовил для вас.
Когда они ушли, Билл повернулся к Нику:
– Хочешь, я отведу тебя в твою комнату, дружище?
Ник смотрел, не отрываясь, на пламя в камине. К удивлению Кэрол, он ответил:
– Я хочу смотреть на огонь. Хочу увидеть, куда денется пепел.
Кэрол бросила быстрый взгляд на камин, собираясь мгновенно отвернуться, если кожа Расалома все еще там. Но ее там не было – по крайней мере, Кэрол ее не увидела. Остались только горящие поленья.
– Пепел выйдет через трубу и улетучится вместе с дымом, Ник, – произнесла Кэрол.
– Не весь. Вон часть его – на окне.
Кэрол обернулась и только сейчас заметила, что к оконному стеклу прилип пепел. Она ахнула и схватила Билла за руку, обнаружив, что пепел налип на стекло, образовав на нем серый узор – силуэт обезглавленного человека, распластанного на стекле, подсвечиваемого неярким предзакатным светом.
Билл торопливо подошел к стене и нажал кнопку. Шторы опустились на окна.
– Пожалуй, я лучше провожу тебя в комнату.
– Я не могу туда возвращаться. – От одной мысли о кучке грязи на ковре – напоминании о том, что он собирался сделать, – ей стало дурно.
– Прости, – сказал он. – Я как-то не подумал об этом.
Кэрол посмотрела на Билла. Она не знала, как это можно сказать по-другому, поэтому сказала напрямик:
– Могу я остаться с тобой?
Он посмотрел на нее, помедлив, потом протянул руки, привлек ее к себе и поцеловал.
– Я каждый день хотел этого, – сказал он, вздохнув. – Мечтал об этом годами. Десятилетиями. Мне кажется, я всегда этого хотел.
Она заглянула в его синие глаза:
– Нам уже пора, правда?
Он кивнул:
– Да. Думаю, нам уже давно пора.
Он взял ее за руку и повел к себе в комнату.
* * *
Радио, ФМ-диапазон:(Тишина в эфире.)
~~
За всю свою жизнь Кэрол занималась любовью только с двумя мужчинами – своими мужьями. Но ни один из них не был таким нервным, как Билл. У него дрожали руки, когда он расстегивал и помогал снимать ей одежду, когда ласкал ее.
– Я девственник, – говорил он, когда они лежали обнаженные, прижавшись друг к другу. Голос его тоже дрожал. – Я прожил полвека и до сих пор оставался девственником.
– Зато я не девственница, – сказала Кэрол и помогла ему войти в себя.
Его страсть полностью компенсировала недостаток опыта. Кровать буквально стонала от их любовных упражнений. Это было как в горячке, неистово, и для Кэрол чересчур быстро. Но, несмотря на это, у нее перехватило дыхание, как и у Билла. Она прижимала его к себе все крепче, наслаждаясь тем, что он в ней, теплый и мокрый.
Потом она услышала, как он тихо плачет, положив голову ей на плечо.
– Билл? Что с тобой? Все в порядке?
– Нет. То есть да. Я не знаю. Просто я... подумал... об утерянном времени. Это так прекрасно. Никогда в жизни я не испытывал такой близости. Мне уже пятьдесят, Кэрол. Можно по пальцам сосчитать дни, отведенные нам, а я только сейчас понял это. Столько лет потеряно! Вся моя жизнь прожита напрасно! Какой же я идиот!
– Не говори так, Билл! Чтобы я никогда больше не слышала этих слов! – Она разделяла его горькое чувство, но одновременно сердилась на него. – Ты прожил жизнь не зря. Может быть, ты верил не в то, во что надо, но поступал всегда по справедливости. Всю жизнь ты был отцом для сотен потерянных и брошенных детишек, первым и, возможно, лучшим из отцов, которого они когда-либо знали. Ты не мог бы всего этого делать, если бы имел жену и собственных детей. Не смог бы посвящать несчастным малышам все двадцать четыре часа в сутки. Так что время это вовсе не было потерянным. Ты изменил кое-что в этой жизни. Очень сильно изменил. На свете живет много мужчин, которые помнят тебя, у которых ты в сердце. Уверена, они хорошо обращаются со своими детьми, потому что в свое время ты хорошо обращался с ними, потому что подал им пример. Это наследство, Билл, которое передавалось бы из поколения в поколение, если бы не Раса-лом, замысливший покончить со всеми поколениями сразу. Так что не смей говорить, что ты зря прожил жизнь – по крайней мере, при мне.
Выждав долгую паузу, Билл приподнял голову и поцеловал ее.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Я любил тебя со щенячьим восторгом еще в школе, а потом зарыл это чувство, словно щенок свою кость в дальнем углу двора. Но оно никогда не проходило. Думаю, я всегда любил тебя.
– А я думаю, что какая-то часть меня всегда тебя немножко любила. А теперь я люблю тебя вся – и очень сильно.
– Как хорошо! Значит, мы снова это сделаем. Скоро.
– Скоро – это когда?
– Давай сейчас.
И тут она почувствовала, что он снова стал твердым внутри нее.
– О, мой милый!
3. ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЙСТВИЕ
Из передачи радио ФМ-диапазона:
"Джо: Сейчас четыре часа дня. До захода солнца осталось десять минут.
Фредди: Да. И если кривая Сапира вычерчена верно, то это наш предпоследний закат. Будем надеяться, что Сапир ошибся".
– Мистер Глэкен! Там внизу какая-то женщина спрашивает Джека!
– А что ей нужно? Надеюсь, вы впустили ее? – К тому времени уже стемнело. Улицы стали смертельно опасны.
– Да, но я оставил с ней в вестибюле человека. Дело в том, что я не могу отыскать Джека, а она просто с ума сходит от желания его увидеть.
– Не та ли это женщина, которую он отправил в укрытие?
– Джия? Исключено. Джию я знаю. Эта дама – темнокожая. Говорит, что ее зовут Калабоди или что-то в этом роде.
Глэкен прикрыл глаза и заставил себя спокойно подумать, не послышалась ли ему последняя фраза. Неужели это так? Неужели это действительно она? Или Расалом снова решил поиграть с ними?
Ну что же, очень скоро он об этом узнает.
– Проводите ее наверх. Немедленно.
Чуть позже, когда Глэкен стоял, ожидая, у дверей своей квартиры, Джулио вышел из лифта с тоненькой смуглокожей, черноволосой женщиной. Одежда ее была изодрана, руки и лицо перепачканы грязью, в широко раскрытых темных глазах, миндалевидных, чуть диких, читалась невероятная усталость. Глэкен представлял ее себе совсем другой, но подумал, что это дают о себе знать годы, скрытые под гладкой кожей.
Он не мог оторвать глаз от ожерелья у нее на шее. Он еще не знал, что будет делать, но был уверен, что не позволит ей уйти отсюда с этим ожерельем.
– Миссис Бхакти?
Она кивнула.
– А вы тот человек, о котором мне рассказывал Джек, тот самый старик?
«Тот самый старик». Он едва скрыл улыбку. Так вот, значит, как они обо мне говорят? Ну что же – это правда, разве нет? Это даже больше, чем они думают, соответствует действительности.
– Да, наверное, это я. Называйте меня Глэкен. Проходите.
Он кивком поблагодарил Джулио и провел Калабати в свою комнату. Переступая порог, она споткнулась и чуть не упала, но Глэкен подхватил ее под руку.
– С вами все в порядке?
Она покачала головой:
– Нет. Не совсем.
Он подвел ее к дивану. Калабати бессильно опустилась на него. Потом потерла рукой глаза и вздохнула. Она выглядела совершенно измученной.
– Джек рассказал мне, что происходит с нашим миром, – сказала она. – Я думала, он лжет, хочет перехитрить меня. Не верила, что все так плохо. – Она помолчала и посмотрела на Глэкена затравленными глазами. – Но на самом деле все еще хуже, намного хуже.
Глэкен кивнул, внимательно рассматривая ее. Судя по всему, она пережила тяжелое потрясение.
– Но самое худшее еще впереди.
Она изумленно посмотрела на него:
– Самое худшее? Там, снаружи... через квартал отсюда... что-то огромное, черное, склизкое, настолько большое, что едва протискивается между домами. Оно все покрыто щупальцами. Оно дотягивается до окон и вытаскивает оттуда все, что может найти на ощупь. Я слышала крики, плач детей. А тех, кто переживет все это, ожидает долгая, беспросветная ночь.
Калабати перевела взгляд на огонь в камине и взялась рукой за ожерелье.
– Джек привез ожерелье?
– Да.
– Его вам достаточно?
– Нет.
– Значит, вам все-таки нужно мое?
– Да.
– И это что-нибудь изменит?
– Может быть. А может быть, уже слишком поздно. И все-таки это единственный шанс, единственная надежда. И мы должны испробовать этот шанс.
Она продолжала смотреть на огонь. Голос ее был едва слышен.
– Хорошо. Тогда возьмите его.
Волна облегчения пробежала по телу Глэкена. Это было настолько ощутимо, что ему пришлось присесть на диван. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, в комнату ворвался Джек.
– Ах, это ты! – воскликнул он, глядя на Калабати сверкающими глазами. – И ты еще осмелилась появиться здесь?
– Джек... – Ее губы чуть дрогнули, но прежде, чем из них появилась улыбка, Джек подбежал к ней.
– Ты мне лгала. Обещала полететь сюда и поговорить с Глэкеном, а потом взяла и исчезла.
Глэкен хотел было остановить Джека, прежде чем тот наговорит грубостей, но потом заметил, что Калабати ничуть не напугана этой вспышкой гнева, и успокоился.
– Да, это правда, – сказала она. – И я действительно здесь. И поговорила с Глэкеном.
Джек все еще стоял перед ней, но она чувствовала, как его гнев проходит.
– Да. Но ты сказала...
– Я вовсе не обещала вернуться вместе с тобой. Я только сказала, что полечу. И сделала это, но на своих собственных условиях, а не на твоих. Я никогда не была чьей-либо пленницей. Никогда.
– Но как тебе удалось вернуться?
– Неужели ты всерьез считаешь, что только тебе под силу найти пилота, который согласился бы полететь сюда с Мауи?
Джек засунул руки в карманы.
– Видимо, нет.
Глэкен наблюдал, как пристально смотрят друг на друга Джек и Калабати. И, видимо, неспроста, что-то было большее между ними, чем обмен взглядами. И Глэкен решил воспользоваться паузой.
– Джек, – сказал он, – миссис Бхакти согласилась отдать нам свое ожерелье.
– Но оно уже у нас. Вы ведь говорили, что его недостаточно.
– Нет, – возразил Глэкен мягко, – она согласилась отдать то, что носит сама.
Глаза Джека подозрительно сощурились.
– И что же она требует взамен?
– Ничего, – сказала Калабати глухим, полным страдания голосом. – Ты не преувеличивал. Я убедилась в этом, когда добиралась сюда с Мауи. Все идет прахом. Это уже не тот мир, в котором мне хотелось бы жить. Если я оставлю ожерелье себе, то буду жить дальше, – хотя и не уверена в этом. Но даже трудно себе представить, какая это будет ужасная жизнь. Поэтому я решила отдать ожерелье тому, кто сможет извлечь из него больше пользы, чем я, и закончить свою жизнь, как всегда, на собственных условиях.
– Благотворительность – не в твоем духе, Бати, – сказал Джек. – Ты чего-то недоговариваешь?
– Прошу тебя, Джек, – вмешался Глэкен, задетый неутихающей враждебностью молодого человека. – Она согласилась отдать ожерелье, остальное вообще не имеет никакого значения...
– Я всегда говорил тебе все напрямик, Бати, – сказал Джек и повернулся к Глэкену: – И она это знает. Она знает и ничего другого и не ждет от меня. – Он снова повернулся к Калабати: – Что кроется за всем этим?
Она поднялась с дивана, подошла к окну. Какое-то время смотрела в темноту, в которой скрывались чудовища.
– Карма, – произнесла наконец Калабати. – То, что там происходит, опасно для Колеса Кармы.
Она обернулась к Джеку, словно Глэкена здесь вообще не было. И Глэкен это почувствовал.
– Ты знаешь о пятнах на моей карме, Джек. Кусум тоже зависел от этих пятен. Бремя кармы давило на него и привело к смерти от твоих рук. Я долгое время избегала смерти, потому что боялась, что возмездие кармы настигнет меня в следующей жизни. Но теперь... теперь... я боюсь остаться в живых еще больше, чем умереть. – Она снова дотронулась до ожерелья. – И возможно... отдав его, я помогу Великому Колесу продолжить свое вращение... возможно, эта смерть предотвратит многие другие смерти. И мой поступок очистит мою карму от пятен.
Джек с пониманием кивнул. Глэкену показалось, что он тоже все понимает: Калабати сейчас совершает сделку со своими богами – в обмен на ожерелье ее освобождают от бремени кармы. «А существует ли вообще Колесо Кармы?» – подумал Глэкен. За долгие годы ему ни разу не пришлось убедиться в этом. Но он не собирался ничего говорить, опасаясь, как бы Калабати не передумала отдать ожерелье.
Но в этот момент она расстегнула ожерелье, сняла и протянула Джеку.
– Вот оно, – сказала она охрипшим голосом, со сверкающими глазами. – Вот то, что ты хотел от меня получить.
С этими словами она повернулась и пошла к двери. Джек какое-то мгновение смотрел на ожерелье, потом ринулся за ней:
– Бати, подожди! Куда ты?
– На улицу. Там все быстро закончится.
Глэкен тоже бросился к ней. Опередив Джека, он настиг Калабати у двери и схватил за руку.
– Нет, – сказал он. – Я не могу допустить, чтобы вы погибли вот так. Это не должно случиться на улице. В одиночестве.
В глазах ее стоял страх, страх перед тем, что ожидает внизу.
– Все люди умирают в одиночку, – сказала она. – А я привыкла быть одна.
– Я тоже. Но я научился набираться сил, общаясь с друзьями. Позвольте годам сделать свое дело. Это лучше, гораздо лучше, чем то, что произойдет с вами снаружи.
– Я останусь с тобой, Бати. До самого конца.
– Нет! – Она повысила голос. – Не хочу, чтобы ты видел меня. Ни ты, ни кто-либо вообще.
«Гордая женщина, – подумал Глэкен. – И с самомнением. Но она может себе это позволить».
Он выпустил ее запястье и взял ее за кисть. Кисть была холодная, влажная, дрожащая.
– Я знаю подходящее место, где вы сможете остаться одна. Никто вас там не найдет. Пойдемте.
Он уже собирался вывести Калабати из комнаты, но Джек остановил их:
– Подождите!
Впервые за все время их знакомства Глэкен заметил, что Джеку не по себе. Куда подевалась кошачья грация? Казалось, он не может подобрать нужных слов.
– Джек, прошу тебя, – сказала Калабати, отвернувшись. – У меня совсем мало времени.
– Я знаю. Знаю. Я только хотел сказать, как плохо думал о тебе последние два года. Но то, на что ты решилась сейчас, требует мужества. Даже я спасовал бы на твоем месте. Думаю, ты самая храбрая женщина из всех, кого я знал. – Он взял ее руку и приложил к губам. – Я... мы все в долгу перед тобой. И никогда тебя не забудем.
Калабати кивнула. «Я знаю, ты больше не любишь меня, но спасибо на добром слове».
Она подошла к нему, поцеловала в щеку:
– Прощай, Джек.
– Да, – сказал Джек упавшим голосом. – Прощай.
Глэкен провел Калабати вниз, в бывшую комнату Кэрол. Теперь Кэрол не в силах была в нее войти. Глэкен подвел ее к кровати и не стал включать свет.
– Здесь спокойно. Тихо и темно. Никто не потревожит вас.
Он услышал скрип пружин, когда Калабати присела на кровать.
– Вы побудете со мной? – спросила она.
– А я думал...
– Это я из-за Джека. С ним я не чувствовала бы себя свободно. Но вы – другое дело. Ваш возраст намного больше моего. Думаю, вы меня понимаете.
Глэкен подвинул к кровати кресло.
– Понимаю.
Он сейчас думал то же самое, что и Джек: какая это храбрая женщина. Он снова взял ее за руку – как там, наверху.
– Поговорите со мной, – предложил он ей. – Расскажите об Индии вашего детства, – о храмах, о ракшасах. Расскажите про годы, которые прожили, не нося ожерелья.
– Мне кажется, я вообще не была молодой – так мало я помню о своей молодости.
Глэкен вздохнул:
– Я знаю. Но расскажите то, что сохранилось, а потом я расскажу то немногое, что запомнил.
И Калабати рассказала ему о времени, когда она была маленькой девочкой, о своих родителях, о том страхе, который испытывала перед демонами-людоедами, бродившими в туннеле под Храмом на Холмах. Голос ее становился все более хриплым, а воздух в комнате – влажным и кисловатым, по мере того как жизненные соки покидали тело. Ей стоило огромных усилий продолжать рассказ.
– Я так устала, – произнесла она, задыхаясь.
– Ложитесь, – посоветовал Глэкен.
Он помог ей лечь и сквозь одежду почувствовал, что тело ее высохло и отчетливо проступил скелет.
– Я замерзла, – сказала она.
Он накрыл ее одеялом.
– Мне так страшно. Не оставляйте меня, пожалуйста.
Он снова взял ее за руку.
– Я не оставлю вас.
– До тех пор, пока все не кончится. Вы обещаете мне?
– Обещаю.
Она больше ничего не сказала. Спустя какое-то время ее дыхание стало частым, прерывистым. Костлявые пальцы в предсмертной судороге сжали руку Глэкена...
А потом разжались.
И стало совсем тихо.
Калабати умерла.
Глэкен высвободил свою руку и вышел в прихожую. Там, на полу, рядом с дверью, сидел, скрестив ноги, Джек. Он поднял глаза на Глэкена:
– Она?..
Глэкен кивнул, и Джек опустил голову.
– Сложите оба ожерелья, обломки меча и будьте готовы отправиться в путь на рассвете.
Джек кивнул, все еще глядя в пол.
– Куда?
– Позже я скажу. Я должен побыть с ней еще немного.
Джек снова вскинул голову и вопросительно посмотрел на Глэкена.
– Я обещал остаться с ней до конца.
Из спальни тянуло сладковатым запахом гнили.
Глэкен опустился в кресло и взял руку Калабати в свою. Она была холодная и сухая, как чешуя. Глэкен сжимал ее до тех пор, пока она не рассыпалась в пыль между пальцами. А когда небо стало светлеть, он опустил занавески, прикрыл дверь и запер квартиру.
"Джо: Сейчас четыре часа дня. До захода солнца осталось десять минут.
Фредди: Да. И если кривая Сапира вычерчена верно, то это наш предпоследний закат. Будем надеяться, что Сапир ошибся".
* * *
Глэкен разместил Сильвию и ее сына в приготовленных для них комнатах и возвращался к себе, когда Джулио – маленького роста мускулистый мужчина, владелец того самого бара, в котором, в компании Джека, Глэкен впервые принял пинту «Храбрости», – подбежал к нему в коридоре.– Мистер Глэкен! Там внизу какая-то женщина спрашивает Джека!
– А что ей нужно? Надеюсь, вы впустили ее? – К тому времени уже стемнело. Улицы стали смертельно опасны.
– Да, но я оставил с ней в вестибюле человека. Дело в том, что я не могу отыскать Джека, а она просто с ума сходит от желания его увидеть.
– Не та ли это женщина, которую он отправил в укрытие?
– Джия? Исключено. Джию я знаю. Эта дама – темнокожая. Говорит, что ее зовут Калабоди или что-то в этом роде.
Глэкен прикрыл глаза и заставил себя спокойно подумать, не послышалась ли ему последняя фраза. Неужели это так? Неужели это действительно она? Или Расалом снова решил поиграть с ними?
Ну что же, очень скоро он об этом узнает.
– Проводите ее наверх. Немедленно.
Чуть позже, когда Глэкен стоял, ожидая, у дверей своей квартиры, Джулио вышел из лифта с тоненькой смуглокожей, черноволосой женщиной. Одежда ее была изодрана, руки и лицо перепачканы грязью, в широко раскрытых темных глазах, миндалевидных, чуть диких, читалась невероятная усталость. Глэкен представлял ее себе совсем другой, но подумал, что это дают о себе знать годы, скрытые под гладкой кожей.
Он не мог оторвать глаз от ожерелья у нее на шее. Он еще не знал, что будет делать, но был уверен, что не позволит ей уйти отсюда с этим ожерельем.
– Миссис Бхакти?
Она кивнула.
– А вы тот человек, о котором мне рассказывал Джек, тот самый старик?
«Тот самый старик». Он едва скрыл улыбку. Так вот, значит, как они обо мне говорят? Ну что же – это правда, разве нет? Это даже больше, чем они думают, соответствует действительности.
– Да, наверное, это я. Называйте меня Глэкен. Проходите.
Он кивком поблагодарил Джулио и провел Калабати в свою комнату. Переступая порог, она споткнулась и чуть не упала, но Глэкен подхватил ее под руку.
– С вами все в порядке?
Она покачала головой:
– Нет. Не совсем.
Он подвел ее к дивану. Калабати бессильно опустилась на него. Потом потерла рукой глаза и вздохнула. Она выглядела совершенно измученной.
– Джек рассказал мне, что происходит с нашим миром, – сказала она. – Я думала, он лжет, хочет перехитрить меня. Не верила, что все так плохо. – Она помолчала и посмотрела на Глэкена затравленными глазами. – Но на самом деле все еще хуже, намного хуже.
Глэкен кивнул, внимательно рассматривая ее. Судя по всему, она пережила тяжелое потрясение.
– Но самое худшее еще впереди.
Она изумленно посмотрела на него:
– Самое худшее? Там, снаружи... через квартал отсюда... что-то огромное, черное, склизкое, настолько большое, что едва протискивается между домами. Оно все покрыто щупальцами. Оно дотягивается до окон и вытаскивает оттуда все, что может найти на ощупь. Я слышала крики, плач детей. А тех, кто переживет все это, ожидает долгая, беспросветная ночь.
Калабати перевела взгляд на огонь в камине и взялась рукой за ожерелье.
– Джек привез ожерелье?
– Да.
– Его вам достаточно?
– Нет.
– Значит, вам все-таки нужно мое?
– Да.
– И это что-нибудь изменит?
– Может быть. А может быть, уже слишком поздно. И все-таки это единственный шанс, единственная надежда. И мы должны испробовать этот шанс.
Она продолжала смотреть на огонь. Голос ее был едва слышен.
– Хорошо. Тогда возьмите его.
Волна облегчения пробежала по телу Глэкена. Это было настолько ощутимо, что ему пришлось присесть на диван. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, в комнату ворвался Джек.
– Ах, это ты! – воскликнул он, глядя на Калабати сверкающими глазами. – И ты еще осмелилась появиться здесь?
– Джек... – Ее губы чуть дрогнули, но прежде, чем из них появилась улыбка, Джек подбежал к ней.
– Ты мне лгала. Обещала полететь сюда и поговорить с Глэкеном, а потом взяла и исчезла.
Глэкен хотел было остановить Джека, прежде чем тот наговорит грубостей, но потом заметил, что Калабати ничуть не напугана этой вспышкой гнева, и успокоился.
– Да, это правда, – сказала она. – И я действительно здесь. И поговорила с Глэкеном.
Джек все еще стоял перед ней, но она чувствовала, как его гнев проходит.
– Да. Но ты сказала...
– Я вовсе не обещала вернуться вместе с тобой. Я только сказала, что полечу. И сделала это, но на своих собственных условиях, а не на твоих. Я никогда не была чьей-либо пленницей. Никогда.
– Но как тебе удалось вернуться?
– Неужели ты всерьез считаешь, что только тебе под силу найти пилота, который согласился бы полететь сюда с Мауи?
Джек засунул руки в карманы.
– Видимо, нет.
Глэкен наблюдал, как пристально смотрят друг на друга Джек и Калабати. И, видимо, неспроста, что-то было большее между ними, чем обмен взглядами. И Глэкен решил воспользоваться паузой.
– Джек, – сказал он, – миссис Бхакти согласилась отдать нам свое ожерелье.
– Но оно уже у нас. Вы ведь говорили, что его недостаточно.
– Нет, – возразил Глэкен мягко, – она согласилась отдать то, что носит сама.
Глаза Джека подозрительно сощурились.
– И что же она требует взамен?
– Ничего, – сказала Калабати глухим, полным страдания голосом. – Ты не преувеличивал. Я убедилась в этом, когда добиралась сюда с Мауи. Все идет прахом. Это уже не тот мир, в котором мне хотелось бы жить. Если я оставлю ожерелье себе, то буду жить дальше, – хотя и не уверена в этом. Но даже трудно себе представить, какая это будет ужасная жизнь. Поэтому я решила отдать ожерелье тому, кто сможет извлечь из него больше пользы, чем я, и закончить свою жизнь, как всегда, на собственных условиях.
– Благотворительность – не в твоем духе, Бати, – сказал Джек. – Ты чего-то недоговариваешь?
– Прошу тебя, Джек, – вмешался Глэкен, задетый неутихающей враждебностью молодого человека. – Она согласилась отдать ожерелье, остальное вообще не имеет никакого значения...
– Я всегда говорил тебе все напрямик, Бати, – сказал Джек и повернулся к Глэкену: – И она это знает. Она знает и ничего другого и не ждет от меня. – Он снова повернулся к Калабати: – Что кроется за всем этим?
Она поднялась с дивана, подошла к окну. Какое-то время смотрела в темноту, в которой скрывались чудовища.
– Карма, – произнесла наконец Калабати. – То, что там происходит, опасно для Колеса Кармы.
Она обернулась к Джеку, словно Глэкена здесь вообще не было. И Глэкен это почувствовал.
– Ты знаешь о пятнах на моей карме, Джек. Кусум тоже зависел от этих пятен. Бремя кармы давило на него и привело к смерти от твоих рук. Я долгое время избегала смерти, потому что боялась, что возмездие кармы настигнет меня в следующей жизни. Но теперь... теперь... я боюсь остаться в живых еще больше, чем умереть. – Она снова дотронулась до ожерелья. – И возможно... отдав его, я помогу Великому Колесу продолжить свое вращение... возможно, эта смерть предотвратит многие другие смерти. И мой поступок очистит мою карму от пятен.
Джек с пониманием кивнул. Глэкену показалось, что он тоже все понимает: Калабати сейчас совершает сделку со своими богами – в обмен на ожерелье ее освобождают от бремени кармы. «А существует ли вообще Колесо Кармы?» – подумал Глэкен. За долгие годы ему ни разу не пришлось убедиться в этом. Но он не собирался ничего говорить, опасаясь, как бы Калабати не передумала отдать ожерелье.
Но в этот момент она расстегнула ожерелье, сняла и протянула Джеку.
– Вот оно, – сказала она охрипшим голосом, со сверкающими глазами. – Вот то, что ты хотел от меня получить.
С этими словами она повернулась и пошла к двери. Джек какое-то мгновение смотрел на ожерелье, потом ринулся за ней:
– Бати, подожди! Куда ты?
– На улицу. Там все быстро закончится.
Глэкен тоже бросился к ней. Опередив Джека, он настиг Калабати у двери и схватил за руку.
– Нет, – сказал он. – Я не могу допустить, чтобы вы погибли вот так. Это не должно случиться на улице. В одиночестве.
В глазах ее стоял страх, страх перед тем, что ожидает внизу.
– Все люди умирают в одиночку, – сказала она. – А я привыкла быть одна.
– Я тоже. Но я научился набираться сил, общаясь с друзьями. Позвольте годам сделать свое дело. Это лучше, гораздо лучше, чем то, что произойдет с вами снаружи.
– Я останусь с тобой, Бати. До самого конца.
– Нет! – Она повысила голос. – Не хочу, чтобы ты видел меня. Ни ты, ни кто-либо вообще.
«Гордая женщина, – подумал Глэкен. – И с самомнением. Но она может себе это позволить».
Он выпустил ее запястье и взял ее за кисть. Кисть была холодная, влажная, дрожащая.
– Я знаю подходящее место, где вы сможете остаться одна. Никто вас там не найдет. Пойдемте.
Он уже собирался вывести Калабати из комнаты, но Джек остановил их:
– Подождите!
Впервые за все время их знакомства Глэкен заметил, что Джеку не по себе. Куда подевалась кошачья грация? Казалось, он не может подобрать нужных слов.
– Джек, прошу тебя, – сказала Калабати, отвернувшись. – У меня совсем мало времени.
– Я знаю. Знаю. Я только хотел сказать, как плохо думал о тебе последние два года. Но то, на что ты решилась сейчас, требует мужества. Даже я спасовал бы на твоем месте. Думаю, ты самая храбрая женщина из всех, кого я знал. – Он взял ее руку и приложил к губам. – Я... мы все в долгу перед тобой. И никогда тебя не забудем.
Калабати кивнула. «Я знаю, ты больше не любишь меня, но спасибо на добром слове».
Она подошла к нему, поцеловала в щеку:
– Прощай, Джек.
– Да, – сказал Джек упавшим голосом. – Прощай.
Глэкен провел Калабати вниз, в бывшую комнату Кэрол. Теперь Кэрол не в силах была в нее войти. Глэкен подвел ее к кровати и не стал включать свет.
– Здесь спокойно. Тихо и темно. Никто не потревожит вас.
Он услышал скрип пружин, когда Калабати присела на кровать.
– Вы побудете со мной? – спросила она.
– А я думал...
– Это я из-за Джека. С ним я не чувствовала бы себя свободно. Но вы – другое дело. Ваш возраст намного больше моего. Думаю, вы меня понимаете.
Глэкен подвинул к кровати кресло.
– Понимаю.
Он сейчас думал то же самое, что и Джек: какая это храбрая женщина. Он снова взял ее за руку – как там, наверху.
– Поговорите со мной, – предложил он ей. – Расскажите об Индии вашего детства, – о храмах, о ракшасах. Расскажите про годы, которые прожили, не нося ожерелья.
– Мне кажется, я вообще не была молодой – так мало я помню о своей молодости.
Глэкен вздохнул:
– Я знаю. Но расскажите то, что сохранилось, а потом я расскажу то немногое, что запомнил.
И Калабати рассказала ему о времени, когда она была маленькой девочкой, о своих родителях, о том страхе, который испытывала перед демонами-людоедами, бродившими в туннеле под Храмом на Холмах. Голос ее становился все более хриплым, а воздух в комнате – влажным и кисловатым, по мере того как жизненные соки покидали тело. Ей стоило огромных усилий продолжать рассказ.
– Я так устала, – произнесла она, задыхаясь.
– Ложитесь, – посоветовал Глэкен.
Он помог ей лечь и сквозь одежду почувствовал, что тело ее высохло и отчетливо проступил скелет.
– Я замерзла, – сказала она.
Он накрыл ее одеялом.
– Мне так страшно. Не оставляйте меня, пожалуйста.
Он снова взял ее за руку.
– Я не оставлю вас.
– До тех пор, пока все не кончится. Вы обещаете мне?
– Обещаю.
Она больше ничего не сказала. Спустя какое-то время ее дыхание стало частым, прерывистым. Костлявые пальцы в предсмертной судороге сжали руку Глэкена...
А потом разжались.
И стало совсем тихо.
Калабати умерла.
Глэкен высвободил свою руку и вышел в прихожую. Там, на полу, рядом с дверью, сидел, скрестив ноги, Джек. Он поднял глаза на Глэкена:
– Она?..
Глэкен кивнул, и Джек опустил голову.
– Сложите оба ожерелья, обломки меча и будьте готовы отправиться в путь на рассвете.
Джек кивнул, все еще глядя в пол.
– Куда?
– Позже я скажу. Я должен побыть с ней еще немного.
Джек снова вскинул голову и вопросительно посмотрел на Глэкена.
– Я обещал остаться с ней до конца.
Из спальни тянуло сладковатым запахом гнили.
Глэкен опустился в кресло и взял руку Калабати в свою. Она была холодная и сухая, как чешуя. Глэкен сжимал ее до тех пор, пока она не рассыпалась в пыль между пальцами. А когда небо стало светлеть, он опустил занавески, прикрыл дверь и запер квартиру.
Четверг
Дом в конце дороги
Монро, Лонг-Айленд
– Вы уверены, что он дал вам именно эти координаты?
Джек остановил старый «мерседес» Глэкена посреди дороги и вглядывался в полумрак вокруг них. Билл Райан сидел около него с двумя автоматами на коленях. Оба ожерелья и осколки меча лежали рядом в резной деревянной шкатулке. Билл сверялся с торопливо написанной запиской, зажатой в руке.
– Все точно, – сказал он.
Джек предпочел бы, чтобы в этой поездке его сопровождал Ба, но он не осмелился просить его оставить Сильвию и мальчика. Однако Билл сегодня выглядел не таким, как обычно. Вокруг него распространялась какая-то особая атмосфера умиротворенности, в которой и Джек чувствовал себя на удивление уютно.
– Вы ведь выросли в Монро, да?
– Да, но сюда мне ни разу не приходилось забираться. Я вообще не подозревал о существовании такого места. Мы едем в никуда.
«В никуда. Очень точно сказано», – подумал Джек.
Они находились на северо-восточной окраине Монро, на залитой грязью дороге, посреди обширных топей. Слева, под низко нависшим, свинцово-серым, облачным небом простиралась гавань Монро – спокойная, безмолвная, недвижимая. Где-то далеко впереди находился залив Лонг-Айленд. Здесь все словно застыло: не было ни насекомого, ни птицы, ни даже ветерка, способного всколыхнуть тростник и высокую траву вдоль дороги. Да и сами они походили на неподвижные фигуры на пейзаже, изображающем болото.
Единственное, что нарушало монотонность пейзажа, был частокол вдоль дороги с восточной стороны, а вдалеке, ближе к воде, нечто похожее на чрезмерно большой деревянный сортир.
– Должно быть, это там, – сказал Билл.
– Не может быть.
– А что, тебе попадалось здесь что-нибудь другое? Мы должны были доехать по этой дороге до самого конца, где стоит дом. Вот это место. Наверняка здесь.
У Джека оставались сомнения на этот счет, но он погнал «мерседес» вперед.
– А мне все-таки кажется, что мы где-то неправильно повернули.
Когда они приблизились к хибаре, Джек заметил на заднем дворе дома дым.
– Кто бы там ни был, но огонь горит.
– Надеюсь, печи он кладет лучше, чем строит дома, – сказал Билл.
– Да уж. У него, должно быть, мозги сильно набекрень, поэтому и дом набекрень.
Ни одна деталь дома не была расположена под прямым углом. Все одноэтажное сооружение было скособочено влево, опираясь на облупленную цистерну, труба накренилась вправо, а антенна наверху, в свою очередь, тоже была, скошена влево.
Но это, видимо, было как раз то, что они искали, – дом в конце дороги. Возле дома стояла старая «торино». Если не считать огня где-то за домом, место выглядело глухим и заброшенным.
Монро, Лонг-Айленд
– Вы уверены, что он дал вам именно эти координаты?
Джек остановил старый «мерседес» Глэкена посреди дороги и вглядывался в полумрак вокруг них. Билл Райан сидел около него с двумя автоматами на коленях. Оба ожерелья и осколки меча лежали рядом в резной деревянной шкатулке. Билл сверялся с торопливо написанной запиской, зажатой в руке.
– Все точно, – сказал он.
Джек предпочел бы, чтобы в этой поездке его сопровождал Ба, но он не осмелился просить его оставить Сильвию и мальчика. Однако Билл сегодня выглядел не таким, как обычно. Вокруг него распространялась какая-то особая атмосфера умиротворенности, в которой и Джек чувствовал себя на удивление уютно.
– Вы ведь выросли в Монро, да?
– Да, но сюда мне ни разу не приходилось забираться. Я вообще не подозревал о существовании такого места. Мы едем в никуда.
«В никуда. Очень точно сказано», – подумал Джек.
Они находились на северо-восточной окраине Монро, на залитой грязью дороге, посреди обширных топей. Слева, под низко нависшим, свинцово-серым, облачным небом простиралась гавань Монро – спокойная, безмолвная, недвижимая. Где-то далеко впереди находился залив Лонг-Айленд. Здесь все словно застыло: не было ни насекомого, ни птицы, ни даже ветерка, способного всколыхнуть тростник и высокую траву вдоль дороги. Да и сами они походили на неподвижные фигуры на пейзаже, изображающем болото.
Единственное, что нарушало монотонность пейзажа, был частокол вдоль дороги с восточной стороны, а вдалеке, ближе к воде, нечто похожее на чрезмерно большой деревянный сортир.
– Должно быть, это там, – сказал Билл.
– Не может быть.
– А что, тебе попадалось здесь что-нибудь другое? Мы должны были доехать по этой дороге до самого конца, где стоит дом. Вот это место. Наверняка здесь.
У Джека оставались сомнения на этот счет, но он погнал «мерседес» вперед.
– А мне все-таки кажется, что мы где-то неправильно повернули.
Когда они приблизились к хибаре, Джек заметил на заднем дворе дома дым.
– Кто бы там ни был, но огонь горит.
– Надеюсь, печи он кладет лучше, чем строит дома, – сказал Билл.
– Да уж. У него, должно быть, мозги сильно набекрень, поэтому и дом набекрень.
Ни одна деталь дома не была расположена под прямым углом. Все одноэтажное сооружение было скособочено влево, опираясь на облупленную цистерну, труба накренилась вправо, а антенна наверху, в свою очередь, тоже была, скошена влево.
Но это, видимо, было как раз то, что они искали, – дом в конце дороги. Возле дома стояла старая «торино». Если не считать огня где-то за домом, место выглядело глухим и заброшенным.