Винтерфельд Генри. Детективы в тогах

   – Ничего, – ответил Публий. – Он крепко спал. Я даже не стал его будить. Просто взял вторую табличку и смылся.
   Муций потянул бронзовое кольцо, и дверь открыл огромный, похожий на бывшего гладиатора, привратник.
   – Что вам надо? – грубо спросил он.
   – Мы должны поговорить с сенатором, – ответил Муций.
   Привратник удивленно поднял брови.
   – Да кто вы такие? – потребовал он ответа.
   – Ученики из школы Ксанфа, – отозвался Муций.
   На привратника это не произвело ни малейшего впечатления.
   – Какой сюрприз! – с притворным восторгом воскликнул он. – Хозяин будет польщен, я уверен. Он вам назначил встречу?
   – В этом не было необходимости, – сказал Муций. – Он нас знает. Мы пришли по поводу Руфа.
   – Руфа? Какого еще Руфа?
   – Руф – наш товарищ, сын Марка Претония, – с достоинством пояснил Муций.
   Привратник задумчиво нахмурился.
   – Марк Претоний? Марк Претоний… Ах, да… это не полководец, который проиграл битву с галлами?
   – Но Руф в этом не виноват, – возмутился Му-
   – Уходите, малышня! – фыркнул привратник. Он уже захлопнуть дверь у них перед носом, но тут в глубине двора появилась Клавдия в сопровождении одной из своих наставниц. Муций немедленно позвал ее:
   – Клавдия! Клавдия! Он не хочет нас впустить.
   Клавдия подбежала к двери и приказала привратнику пропустить ребят.
   – Это мои друзья, – твердо произнесла она.
   Привратник тут же переменился. Он торжественно распахнул двери, проговорив: «С правой ноги, пожалуйста!», чтобы отвратить несчастье от дома, если кто-нибудь войдет в него с левой ноги.
   – Как хорошо, что вы пришли, – радостно приветствовала ребят Клавдия. – Я ужасно скучала.
   Теперь на ней была темно-розовая туника с вышитыми по краю цветами, а на ногах – маленькие, изящные шелковые сандалии для дома.
   – Мне жаль, но у нас нет времени для игр, – с серьезным видом произнес Муций. – Нам нужно немедленно поговорить с твоим отцом. Мы теперь точно знаем, что это сделал не Руф.
   – Ой, как чудесно! – Клавдия от восторга захлопала в ладоши. – Снимите сандалии и проходите.
   Мальчики быстро скинули обувь, торжествующе взглянули на привратника и побежали за Клавдией. Она провела их в большой внутренний двор, окруженный колоннами, и велела подождать.
   – Я скажу отцу, что вы хотите видеть его, – пообещала она и исчезла за занавеской на двери в дальнем углу двора.
   Мальчики поправили складки своей одежды, критически оглядели друг друга и удостоверились, что выглядят вполне достойно для встречи с сенатором. Флавий подошел к фонтану в центре двора, окунул ладони в воду и пригладил волосы. Остальные последовали его примеру.
   – Привет! – неожиданно раздалось сзади.
   Мальчики обернулись и увидели, что между двумя колоннами стоит Кай и смущенно улыбается.
   – Ребята, чем вы здесь занимаетесь? – с наигранной веселостью поинтересовался он.
   Единственным ответом был враждебный взгляд. Кай криво ухмыльнулся.
   – Разучились разговаривать? – спросил он. Но мальчики продолжали упрямо молчать. Кай вспыхнул, злобно прошипел: – Идиоты! – Потом пожал плечами, повернулся и ушел.
   – Теперь он знает, как мы к нему относимся, – заметил Флавий.
   – Мы еще с ним разберемся, – мрачно пообещал Муций.
   – Пусть только подождет, пока мы затащим его в нашу пещеру, – заявил Антоний. Он сунул одну ногу в фонтан, но тут же выдернул ее из воды. – Ух, какая холодная!
   Занавеска раздвинулась, появилась Клавдия и взволнованно позвала ребят:
   – Идите сюда, отец ждет вас!
   Мальчики пошли за ней гурьбой. Девочка привела их в огромную, роскошно обставленную комнату. Пол был устлан мягкими коврами, повсюду стояли широкие кушетки с пухлыми подушками. Стены украшали картины, а с потолка свисали дорогие светильники из александрийского стекла.
   Клавдия указала на высокую двойную дверь между мраморными статуями.
   – Отец там, в гимнастическом зале, – сказала она.
   – Он в хорошем настроении? – поинтересовался Антоний.
   – Не очень, – ответила Клавдия, сморщив носик. – Я говорила с ним только через дверь, и он рычал, как медведь. Ну что, боитесь?
   – Ничуть, – отрезал Муций, но все же бросил на дверь обеспокоенный взгляд.
   – Смело входите, – продолжала Клавдия. – Он не укусит. В конце концов, он вас знает.
   Она уселась на кушетку, грациозно откинулась на подушки и ободряюще улыбнулась. Муций еще раз одернул свою тогу и распахнул двери.
   Сенатор возлежал на широком мраморном столе, а его спину растирали двое рабов. В комнате сильно пахло ароматическими маслами.
   Виниций повернул голову к мальчикам и сурово спросил:
   – Ну, что вы хотите?
   Сенатор был совершенно седой, но с густыми и абсолютно черными бровями, что показалось мальчикам весьма странным. Произносил он слова очень отрывисто, в ритме стаккато, так как рабы как раз в этот момент мелко колотили ладонями по его спине.
   – Мы пришли насчет Руфа, – начал Муций.
   Виниций свирепо посмотрел на своих гостей.
   – Если вы пришли, чтобы наврать мне с три короба, лучше сразу убирайтесь прочь! – пригрозил он.
   «Отвратительное начало», – подумал Муций, но попытался продолжить: – Видите ли, мы-друзья Руфа. Мы ходим вместе в школу…
   – Знаю, – прервал его сенатор. – А почему с вами нет Руфа?
   – Он заболел. Простудился, – объяснил Муций.
   – Чепуха, – прорычал Виниций. – Он прячется, потому что совесть нечиста.
   – Честное слово, он не виноват, – поспешил заверить его Муций. – Мы готовы на огне поклясться за него.
   Отстранив рабов, сенатор сел.
   – Можете ручаться чем угодно, – сказал он. – Меня этим не проймешь.
   Виниций надел поданную рабами тунику и, несмотря на внушительную комплекцию, ловко соскочил со стола. Наклонившись, он подобрал несколько вощеных табличек и сунул их под нос Муцию.
   – Вот! Взгляни на последние новости. Мой переписчик только что принес их. Весь Рим знает об осквернении храма. Люди ждут, что я найду преступника и предам его правосудию. Я намерен прямо сейчас отправиться к префекту города и выдвинуть обвинение против Руфа. Его злодеяние – это оскорбление нашего горячо любимого императора, и Руф должен поплатиться. Мне жаль, но даже уважение, которое я питаю к моему другу Претонию, не сможет поколебать этого решения.
   Муций встревожился, услышав, что до сенатора уже дошли дурные вести. Все-таки он и его друзья пришли слишком поздно.
   – Но Руф поклялся, что это сделал не он, – в смущении пробормотал староста класса.
   Вот и все, что он успел сказать.
   – Значит, Руф солгал! – резко прервал мальчика сенатор. – Мой сын утверждает, что это почерк Руфа, а он не станет лгать.
   – Но почерк Руфа подделан! – выкрикнул Муций. Сенатор опешил.
   – Что ты сказал? – не поверил он своим ушам.
   – Почерк подделан, – повторил Муций. – У нас есть верное доказательство.
   И Муций рассказал сенатору о том, как у Ксантиппа украли вощеную табличку.
   – Кто-то выкрал ее, чтобы скопировать почерк Руфа, – закончил он свою историю.
   Тут заговорил Юлий. Надувшись от собственной важности, он произнес:
   – Вот настоящий почерк Руфа.
   И вручил Виницию табличку, которую только что принес Публий.
   Сенатор пристально посмотрел на нее и тут же со злостью воскликнул:
   – Что?! Опять «Кай – болван»!
   Мальчики испугались; они никак не ожидали такой реакции.
   – Это… это наша вина, – пролепетал Муций. – Я хочу казать, мы заставили Руфа снова написать то же самое, потому что хотели сравнить эту надпись с той, что на стене храма.
   – Хм, – пророкотал Виниций, но, казалось, он несколько смягчился. – А как вы думаете, кто мог подделать почерк Руфа?
   – Это нам неизвестно, – признался Муций.
   – Но, конечно, не мы, – поспешно добавил Флавий, покраснев.
   Виниций снова обратился к Муцию.
   – Так ты говоришь, что это написал Руф? – спросил он, указав на табличку.
   – Да, – подтвердил Муций. – Мы подумали, что с вашим опытом судьи вы сразу же увидите, что надпись стене храма поддельная.
   – Я не очень разбираюсь в графологии, – признался сенатор, но по всему было видно, что эта мысль заинтриговала его.
   Шагнув к окну, он постоял там немного, попеременно разглядывая то табличку, то надпись на стене.
   Наконец он произнес:
   – Эти две надписи, безусловно, выглядят очень похожими.
   – Они и должны быть такими, если кто-то нарочно постарался, – хмыкнул Публий.
   Виниций вновь повернулся к мальчикам. Усевшись прямо перед ними, он принялся пытливо их разглядывать.
   – Так и быть, – наконец проговорил он. – Я займусь вашей теорией.
   Сенатор обратился к хорошо одетому рабу, который в течение всего разговора почтительно держался в стороне:
   – Сульпиций, пойди узнай, дома ли Скрибон. Попроси его зайти ко мне немедленно. Если он уже в библиотеке Аполлона, найми носилки и доставь его сюда.
   Раб поспешил выполнить приказание. Виниций уселся поудобнее и разрешил мальчикам сесть тоже.
   – Скрибон – директор библиотеки Аполлона, – пояснил он. – Самый известный в Риме знаток почерков. Если Скрибон подтвердит, что надпись подделана, значит, она подделана. А если он скажет, что она настоящая, так оно и есть.
   – Она подделана, – убежденно произнес Муций.
   – Это Скрибону решать, – рассудил Виниций.
   – А что вы сделаете, если окажется, что она все-таки подделана? – спросил Флавий.
   – Не знаю, – рассмеялся Виниций. – Но, по крайней мере, мы будем знать, что Руф не виноват. Вряд ли бы ему взбрело в голову подделывать собственный почерк, как думаете?
   – Конечно нет! – хором отозвались мальчики.
   Они чувствовали себя гораздо лучше. Виниций оказался не таким уж несговорчивым. Теперь они беседовали вполне дружески; сенатор расспрашивал ребят о родителях, о школе и о том, кем они хотят стать.
   – Я хочу быть сенатором, – заявил Юлий. – Отец иногда берет меня с собой в Сенат, чтобы я учился.
   – А я собираюсь стать возничим колесницы, – звонко и пронзительно громко поведал Антоний. – Как это здорово – мчаться по арене в колеснице, запряженной четырьмя горячими арабскими скакунами! Зрители будут забрасывать меня цветами, а император увенчает лавровым венкам…
   Приятную болтовню прервали голоса за дверью. Через секунду вошел Сульпиций в сопровождении маленького старичка с длинной седой бородой – Скрибона. Мальчики тут же сообразили, что он, должно быть, грек. Почти все ученые мужи в Риме были греками; кроме того, римляне не носили бороды.
   Скрибон обходился без тоги. На нем была только потрепанная туника, которую давным-давно нужно было отдать прачке. И хотя пришелец выглядел как нищий, сенатор приветствовал его с большим уважением.
   – Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли, – сказал Виниций и начал объяснять, зачем он пригласил Скрибона.
   Старик внимательно слушал, наклонив набок голову.
   – Громче! – то и дело нетерпеливо повторял он. Наконец взял табличку, поднес ее близко к глазам и раздраженно спросил:
   – Кай-болван? Кто этот Кай?
   Добродушие Виниция тут же испарилось, он досадливо поморщился и буркнул:
   – Кай – это мой сын.
   – Я так и думал, – невозмутимо заметил Скрибон. Он прочистил ухо пальцем, а потом изрек приговор: – Это написано мальчиком примерно двенадцати лет. Почерк неустойчив, но уже обрел свой характер. А где предполагаемая подделка?
   – Вон там, на стене храма, – ответил Виниций, указывая на окно.
   Скрибон подошел к окну, но едва взглянул на храм.
   – Слишком далеко для меня, – заключил он. – Я близорук, поэтому придется подойти поближе.
   Виниций и Скрибон вместе с мальчиками вышли из дома. Когда они проходили по главному залу, с кушетки вскочила Клавдия и присоединилась к ним.
   – Ну, как отец? – шепотом спросила она Муция.
   – Мы нашли с ним общий язык, – ответил тот довольно снисходительно.
   Они вышли через парадную дверь и прошли совсем немного до храма Минервы. Скрибон вновь внимательно рассмотрел табличку. Затем он подошел к стене так близко, что кончик его носа почти касался каменной кладки, и долго стоял в тишине, изучая буквы, написанные красной краской.
   Наконец он произнес:
   – Краска попала в середину буквы «о», и верхний край «а» тоже смазан. Но эти детали не собьют меня толлку.
   Мальчишки задержали дыхание. Скрибон не торопился. Он достал из туники большой многоцветный платок, не спеша вытер нос, спрятал платок обратно и снова принялся разглядывать то стену, то табличку. В конце концов он произнес:
   – Надпись на стене и табличке сделана одной и той же рукой.

ПРОМОКШАЯ ОДЕЖДА И ПУСТАЯ КОПИЛКА

   Виниций, который до сих пор был таким покладистым, снова пришел в ярость.
   – Немедленно приведите этого Руфа ко мне, – прорычал он. – Я с ним поговорю.
   Поблагодарив Скрибона за услугу, он взял за руку Клавдию и возвратился в дом. Скрибон отдал табличку Юлию и зашагал прочь. Мальчики злобно посмотрели ему вслед.
   – Из-за него все рухнуло, – сказал Публий.
   – Итак, Руф солгал нам, – пробормотал Муций. – Все же я мог поклясться, что он говорит правду.
   – Какая теперь разница? – рассудил Юлий. – Жребий брошен, и Скрибон разрушил наши планы. Похоже, Руф попал в переделку.
   – Но он еще может убежать, – напомнил Флавий.
   – Теперь слишком поздно, – вздохнул Муций. – К тому же он не хочет. Давайте лучше приведем его.
   На этот раз они совсем не торопились. Шли нога за ногу и до дома Претония добирались не менее пятнадцати минут.
   Старый седобородый раб, открывший им дверь, выглядел бледным и перепуганным.
   – Слава богам, что вы пришли! – воскликнул он. – Госпожа уже несколько раз о вас спрашивала. Входите быстро. Случилось что-то ужасное.
   Каждый из ребят почувствовал внутри какую-то пустоту. Они разволновались настолько, что забыли снять сандалии и, кинувшись к главному залу, замерли в нерешительности на пороге.
   Лучи солнечного света падали сквозь отверстие в потолке на домашний алтарь, украшенный первыми весенними цветами. На кушетке спала кошка. На первый взгляд все дышало спокойствием и гармонией. Но потом мальчики увидели мать Руфа, Ливию, неподвижной сидящую в кресле возле стены, увешанной до потолка коллекцией оружия ее мужа. Ливия была в слезах, ее окружили в смятении любимые рабыни. Завидев ребят, Ливия вскочила на ноги и подошла к ним.
   – Руф арестован, – произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
   Мальчики онемели от ужаса.
   – Вы должны помочь мне, – взмолилась Ливия. – Ведь вы его друзья, не правда ли? И знаете, что он ничего дурного не совершал. Мне сказали, он виновен в осквернении храма. Не могу в это поверить – мой сын не способен на бесчинство. Примерно с час тому назад пришел центурион с двумя воинами забрать моего мальчика в тюрьму. Руф был в это время в своей комнате, но он, должно быть, услышал, как говорили о нем, потому что вышел, завернувшись в одеяло, и спросил: «Что случилось, мама?» Центурион положил руку ему на плечо и сказал: «Ты оскорбил нашего императора, и потому я тебя арестую». Руф вырвался и подбежал ко мне, заливаясь слезами: «Мама, клянусь, я не виноват». Он был белый, словно моя туника. Руф хотел сказать что-то еще, но центурион прикрикнул на него, велев замолчать, и даже пригрозил ребенку мечом. Они увели его в чем он был, не позволив даже одеться. Я чуть не сошла с ума. Хотела побежать за ними, но мои девушки удержали меня. Они боялись, что и меня могут арестовать. Мой бедный мальчик, – всхлипнула она, – это неправда, неправда!
   Мальчишки смущенно уставились в пол. Наконец Муций пробормотал:
   – Мы тоже в это не верим.
   Ливия взглянула на него с благодарностью.
   – Мне сказали, что вы уже заходили сегодня незадолго до ареста Руфа. Почему Руф не пошел в школу? Что произошло?
   Муций все ей рассказал, а остальные мальчики добавили, что он упустил. Ливия слушала их с растущим удивлением.
   – Руф вел себя в школе очень глупо, – печально заключила она. – Но Кай тоже был не прав. Он знает, с каким уважением Руф относится к отцу. С тех пор как пришла весть об этой несчастной битве, Руфа как будто подменили. Он очень расстроен из-за отца, поэтому, естественно, не стерпел обиды. Но даже в самом сильном гневе он все равно не смог бы обезобразить храм. На площади Минервы найдется немало других стен для надписей. Но вот что я никак не могу понять, – добавила Ливия, – вы говорите, что сенатор хочет видеть Руфа. Так Виниций успел побывать у префекта или нет?
   – Нет, – с гордостью ответил Муций. – Мы вовремя остановили его.
   – И тем не менее кто-то донес на Руфа, – сказала Ливия. – Разве вы не поняли?
   Эта мысль всех поразила. Если сенатор до сих пор не выдвинул обвинений против Руфа, что тогда послужило причиной ареста?
   – Мы – единственные, кто знает, что это почерк Руфа, – задумчиво произнес Юлий. – Я хочу сказать, только мы, и сенатор, и Клавдия, и Кай.
   – И Скрибон, – добавил Муций. – Хотя… нет. Когда он слушал нашу историю, Руфа уже арестовали.
   – Наверное, на него донес Кай, – предположил Публий.
   – Не может быть! – воскликнули остальные.
   – А почему нет? – продолжал Публий. – Кай был на него чрезвычайно зол.
   – Это глупо, – принялся рассуждать Юлий. – Кай знал, что его отец собирается обвинить Руфа. Даже если предположить, что Кай жаждал мести, ничего лучшего он придумать не смог бы – его отец, известный сенатор, лично обращается к префекту. Кроме того, префект никогда не стал бы арестовывать людей, полагаясь только на слово какого-то Кая.
   Последний довод показался всем убедительным.
   – А может, это был секретарь Виниция или старик Герод – воспитатель Кая? – выдвинул новую версию Флавий. – Они тоже знали о Руфе.
   Но у Юлия и на это был готов ответ.
   – Они – рабы, – напомнил он, – а рабы не могут свидетельствовать против римского гражданина. К тому же они никогда не осмелились бы действовать без, позволения своего хозяина.
   – Но ведь должен же быть кто-то! – воскликнул Муций, совершенно сбитый с толку.
   – Все очень просто: кто-то застукал его на месте преступления, – спокойно заключил Публий.
   – Кого застукал на месте преступления? – переспросил Юлий, отчаянно подавая знаки Публию, чтобы тот замолчал. Но Публий ничего не понял.
   – Руфа. Когда он выводил «Кай – болван» на стене храма.
   Ливия испуганно посмотрела на друзей сына.
   – Значит, вы верите, что Руф виновен? – с беспокойством спросила она.
   Публий уставился в пол, да и остальные тоже избегали взгляда Ливии.
   – Вы не должны так думать, – твердо произнесла она. – Мой сын поклялся, что невиновен, а он никогда не обманывает.
   Но уверенность ее была поколеблена, так как она повернулась к одной из рабынь и спросила:
   – Когда Руф вернулся домой вчера вечером?
   – Не знаю, – ответила девушка. – Но Ромп должен знать, госпожа.
   – Ромп забрал вчера Руфа из школы? – обратилась Ливия к мальчикам.
   – Руф ушел первым, – ответил Муций. – Ромп поспешил домой, надеясь перехватить Руфа по дороге.
   – Я так и не поговорила с Ромпом, – посетовала Ливия. – К несчастью, его нет сейчас дома. Утром я почувствовала недомогание, и Ромпа послали к врачу за целебными травами. Врач живет на другом берегу Тибра, так что Ромп вернется не раньше как через три часа. Нам остается только ждать. Может, вы будете столь добры и зайдете еще раз попозже? Мне очень нужна ваша помощь, одной мне не справиться. Конечно же, первым делом я отослала гонца к моему мужу, но ему понадобится по крайней мере дней пять, чтобы достичь Галлии, да и то только, если он сможет часто менять лошадей. В лучшем случае десять дней на дорогу туда и обратно, а тем временем может произойти самое ужасное. Мы должны найти истинного виновника, и как можно скорее. И вы мне в этом поможете. Вы ведь не покинете Руфа?
   Мальчики с горячностью закивали в знак согласия, хотя в душе недоумевали, каким образом они смогут помочь Ливии. Теперь они уже почти не сомневались в виновности Руфа. Ливия, однако, цеплялась за последнюю надежду.
   – Вчера вечером Руф не мог прийти поздно, – повторила она, – иначе Ромп сказал бы мне.
   Мальчики не поняли.
   – Вы сказали, что осквернение храма могло произойти только между пятым и шестым часом ночи, не так ли? – напомнила она.
   – Да, – подтвердил Юлий. – Стражники поклялись, что ничего не видели до пятого часа, а когда мы обнаружили надпись утром, краска уже высохла. Это означает, что ее должны были нанести на стену немногим позже пятого часа ночи.
   – Тогда Руфу пришлось бы уйти из дома прошлой ночью, – продолжала Ливия. – А это невозможно. Дверь заперта и хорошо охраняется; он и в окно не смог бы пролезть, так как окна слишком малы, а садовая ограда чересчур высока, чтобы через нее перелезть.
   Мальчики снова почувствовали полную растерянность. Каждый из них знал из собственного опыта, что улизнуть незаметно ночью из своего дома было практически невозможно.
   – А может, Ромп тайком выпустил его? – предположил Юлий.
   – Нет. – Ливня без колебаний отвергла эту идею. – Об этом не может быть и речи. Я полностью доверяю Ромпу. Он очень предан нашей семье. Мы не могли бы найти лучшего наставника для Руфа. Ромп скорее член семьи, нежели раб. Мой муж привез его из Македонии, когда Ромп был еще совсем ребенком, и мы воспитали его как родного сына. По правде говоря, мы собирались в скором времени даровать ему свободу, и он тогда сам может решить, оставаться ли ему с нами или открыть собственную небольшую лавочку где-нибудь в городе. – Ливия вздохнула. – Наверное, вам лучше отправиться по домам. Сейчас мы не в силах что-либо предпринять. Нужно ждать возвращения Ромпа и послушать, что он скажет.
   – Мы оставили наши школьные вещи в комнате Руфа. Можно забрать их? – спросил Юлий.
   Ливия кивнула. Мальчики поспешили в соседнюю комнату, сопровождаемые Ливией, которая держала занавеску откинутой, чтобы им было лучше видно. Подобрав свои вещи, ребята хотели уже уйти, когда Муций неожиданно вспомнил о своем фонаре, который Руф захватил по ошибке вчера вечером. Муций огляделся вокруг. Комната Руфа была обставлена по-спартански. Вдоль одной стены стояла кровать, над которой висел портрет отца Руфа в полном военном облачении. У другой стены находился маленький столик и полка с игрушками и школьными книгами. Шкафа у него не было, и одежда висела прямо на стене, на больших гвоздях.
   – Что ты ищешь? – спросил Юлий.
   – Фонарь, – ответил Муций. – Руф вчера взял его нечаянно. Это дорогой фонарь, на нем выгравировано мое имя. Дома поднимется шум.
   – Он должен быть где-то здесь, – решил Антоний, внимательно оглядывая комнату.
   – Что случилось? – спросила Ливия, переступив порог.
   – Я ищу свой фонарь, – покраснев, объяснил Муций. – Я… одолжил его Руфу… а сейчас он мне нужен.
   – Он должен быть среди его вещей на полке, – предположила Ливия.
   Муний тщательно все осмотрел, но ничего на полке не нашел, кроме книг Руфа, письменных принадлежностей, одиннадцати мраморных шариков, нескольких сломанных деревянных воинов, маленького ножика, кусочки александрийского стекла и копилки. Публий взял из рук Муция копилку и с любопытством встряхнул ее.
   – Пустая, – констатировал он, положив копилку на место.
   Тем временем Антоний залез под кровать и появился вновь с ворохом одежды.
   – Вот все, что я нашел, – разочарованно проговорил он.
   Ho Ливия была поражена.
   – Это так не похоже на Руфа – прятать что-то под кровать, – сказала она. – Обычно он всегда очень аккуратен. – Она взяла одежду из рук Антония и воскликнула: – Да ведь она насквозь мокрая! – и протянула ее ребятам, чтобы они потрогали.
   Одежду как будто только что вынули из воды. Ливия слегка сжала ткань, и на каменный пол брызнули тяжелые капли.
   – Но почему она мокрая? – удивленно произнесла она.
   В этот момент в комнату вбежала рабыня.
   – Вернулся Ромп, госпожа! – задыхаясь, объявила она.
   – Так скоро? – засомневалась Ливия. – Значит, он не дошел до доктора.
   – Нет, госпожа, – пояснила девушка. – Он вернулся, чтобы сообщить важную новость.

ЛАЗ В СТЕНЕ

   Когда Ливия с мальчиками вошла в зал, Ромп, красивый юноша, радостно подбежал к ним со словами:
   – Я принес хорошие новости, госпожа!
   – Рассказывай! – нетерпеливо велела Ливия, и по выражению ее лица было видно, что она думает о Руфе.
   – Наш господин выиграл великую битву, – объявил Ромп. – Когда я проходил через Форум, там только что вывесили последний выпуск новостей. Наш господин одержал победу над восставшими галлами, и поэтому в городе царит ликование.
   Мальчики пришли в восторг, а девушки-рабыни окружили Ливию и поздравляли ее.
   – Теперь все будет хорошо, госпожа! – заверила Ливию одна из них.
   – Руфа немедленно освободят, – обрадовался Муций.
   – Освободят? Руфа? – не понял Ромп.
   От волнения ему забыли рассказать об аресте Руфа.
   – Боюсь, что нет, – ответила Ливия Муцию, и он понял, что для нее более радостной была бы новость о Руфе, нежели о победе мужа.
   Она хотела добавить что-то еще, но передумала и отослала рабынь. Позволили остаться только Ромпу. Ливия села, кивком пригласила ребят устроиться поближе и заговорила тихим голосом:
   – Император ревнует к славе моего мужа, которого обожают воины. Вы же знаете, император требует, чтобы ему поклонялись, как богу, и он не потерпит никаких соперников. Префект крайне честолюбив, и сейчас более вероятно, чем когда-либо, что он определит Руфу суровое наказание и тем самым польстит императору.