Генри Винтерфельд
Детективы в тогах
НЕДОРАЗУМЕНИЕ С ФОНАРЕМ
Муций с удивлением поднял голову. Весь класс покатывался со смеху, а он не знал почему. Муций так сосредоточенно работал, что ничего не замечал вокруг. Теперь же он увидел, что Руф покинул свое место и стоял около стены, за спиной учителя Ксантиппа. Должно быть, он потихоньку прокрался мимо учителя, – довольно ловкий трюк, если, конечно, тебя не застукают на месте. На стене на большом гвозде висела карта Римской империи, и вот на этот самый гвоздь Руф повесил одну из своих навощенных табличек для письма. На ней он нацарапал большими корявыми буквами: «Кай – болван».
Шутка имела успех. Кай на самом деле был не очень сметлив. Тем временем Руф раскланивался, как актер на сцене. Ксантипп, который до этого момента был погружен в чтение, раздраженно взглянул на класс.
– Тихо! – раздался его громогласный приказ.
Мгновенно наступила тишина. Руф в панике втянул голову в плечи, а остальные притворно склонились над работой. Они должны были выучить наизусть греческие слова: ho georgos – земледелец, ho lukos – волк, ho tendron – дерево, ho hippos – лошадь и так далее. Потом им придется писать эти слова по памяти. Поэтому они снова обратились к своим табличкам.
Муций зашептал своему соседу Антонию:
– Руф дождется, что его накажут. Какая муха его укусила?
Антоний усмехнулся.
– Руф разозлился на Кая, – зашептал он в ответ. – Кай не давал ему заниматься: все время колол в спину стилем.[1]
Муций нахмурился. Уже много раз он предупреждал Кая не мешать другим. Муций был старостой класса, и мальчишки подчинялись ему. Но не в характере Кая было слушаться кого-либо. Наверное, он считал, что послушание для него необязательно, раз его отец – могущественный сенатор Виниций.
Кай, физически сильный и грубоватый мальчишка, был не таким уж и вредным. А еще он питал слабость к розыгрышам. Беда только в том, что ему совсем не нравилось, если предметом шуток становился он сам. Поэтому, когда Руф вывесил свое изречение, лицо Кая стало ярко-красным. Через минуту он совершенно потерял над собой контроль.
– А ты – сын труса! – завопил он, обращаясь к Руфу.
Ксантипп снова вскинулся, ошеломленный.
– Я – сын труса? – нахмурившись, переспросил учитель. – Что ты хотел этим сказать?
Прежде чем Кай смог что-либо объяснить, весь класс пришел в смятение. Руф обожал своего отца, и обидные слова Кая задели его за живое: отец Руфа, Марк Претоний, был известнейшим полководцем, но совсем недавно он проиграл важное сражение где-то в Галлии,[2] и Руф почувствовал себя глубоко оскорбленным.
– Ты – врун! – с этим криком он набросился на Кая.
Кай опрокинулся на спину вместе со скамейкой, на которой сидел. Сцепившись, оба мальчика покатились по полу, а все остальные повскакивали со скамеек, чтобы лучше видеть потасовку. Она была ничуть не хуже любой битвы гладиаторов на арене.
Но победителем нежданно-негаданно стал Ксантипп. Он подошел к дерущимся, ухитрился растащить их и поднял за шиворот с пола. Тяжело дыша, Кай и Руф злобно уставились друг на друга. Туника Руфа порвалась у шеи, а тога Кая собрала почти всю грязь с пола. Что до Ксантиппа, то он рассвирепел.
– Муций! – строго произнес он, еле переводя дыхание от того, что ему пришлось разнимать вояк. – Как могло произойти такое безобразие в школе? Устроить драку! Позор!
Ксантипп был греком, и на самом деле его звали Ксанф. Но мальчишки прозвали его Ксантиппом, потому что он напоминал им Ксантиппу – жену знаменитого философа Сократа, которая, как известно, имела дурной нрав и постоянно пилила своего мужа. Мальчишки, в свою очередь, считали, что их учитель тоже ужасный придира и ворчун. Он все время твердил о трудолюбии и дисциплине. Однако, в отличие от прочих учителей, он никогда не бил мальчиков. Ксантипп знал другие способы добиться уважения. Ко всему прочему у него были и причуды: например, он никогда не позволял рабам, приводившим ребят в школу, оставаться на занятиях, как велел обычай. Ксантипп сделал так, что рабы уходили, а вечером возвращались за своими маленькими хозяевами. «Иначе, – утверждал он, – мальчики в присутствии посторонних не смогут сосредоточиться на занятиях».
Учитель обладал достаточным авторитетом, чтобы не допускать возражений в таких делах. Он был известным математиком и написал много книг об окружностях, треугольниках, диагоналях, параллелограммах и тому подобной болиголовной муре. Его школа, которую все называли школой Ксанфа, была одним из лучших частных учебных заведений в Риме. Отправлять в нее своих сыновей могли позволить себе только богатые патриции.[3] По этой причине классы у Ксантиппа были обычно малочисленными. Сейчас в школе учились только семь учеников: Муций, Кай, Руф, Публий, Юлий, Флавий и Антоний. Все они жили по соседству друг от друга в районе роскошных дворцов на Эсквилинском[4] холме.
Ксантипп все еще ждал, что Муций объяснит причину драки.
– Что с тобой? – раздраженно спросил он. – Ты проглотил язык?
Муций взял себя в руки.
– Я не знаю, как это случилось, – неуверенно начал он. – Я записывал греческие слова и не очень-то смотрел по сторонам.
Тут Ксантипп не смог придраться, как бы того ни хотелось.
– Мы все были заняты делом, – поспешно добавил Антоний.
Ксантипп что-то заподозрил. Он перенес свою атаку на Руфа и приказал:
– Сейчас же покажи мне твой список греческих слов!
– Я… я не сделал его, – заикаясь, проговорил Руф.
– Почему же? – потребовал объяснений Ксантипп ледяным тоном.
– У меня от письма свело судорогой руку, – еле слышно пробормотал Руф.
Это было глупое объяснение, но товарищи Руфа посчитали, что он молодец, раз не выдал Кая. Ведь он мог бы сказать, что ничего не писал из-за приставаний Кая.
– В самом деле? Судорога от письма? – повторил Ксантипп с явным недоверием. Затем он обратился к Каю: – Ну, а ты что скажешь?
– Я? – Кай притворился удивленным.
– Да, ты! К кому я обращаюсь, к Ромулу и Рему,[5] что ли? Где твой список слов?
– У меня его нет, – промямлил Кай, пожимая плечами.
– Почему нет?
– Просто я не вспомнил ни одного слова. – Кай вздохнул.
Он как будто даже обиделся, что Ксантипп мог так хорошо о нем подумать.
– Я преподам вам урок, который вы никогда не забудете! – презрительно бросил Ксантипп. – Учинить драку в школе вместо того, чтобы заниматься делом! Кто из вас начал первым?
Кай и Руф молчали.
– Все ясно! – промолвил Ксантипп. – Хотите быть героями? Вы вынуждаете меня прибегнуть к суровым мерам.
Он ткнул пальцем, точно кинжалом, в Руфа и хитро спросил:
– Ну, а что ты делал за моей спиной? Отвечай, Руф Марк Претоний!
Но Руф продолжал хранить молчание, только таращился вовсю на своего учителя. Ксантипп обернулся и окинул взглядом стену. Увидев табличку с каракулями «Кай – болван», он взорвался:
– А! Так вот что ты затеял! Вот какая у тебя судорога! Ну подожди, мой мальчик. Ты меня еще не знаешь. Вместо того, чтобы учить урок, ты валял дурака. Да тому же разбуянился в классе. И ко всему прочему, ты солгал мне. Немедленно собирай свои вещи и ступай прочь! Школа Ксанфа – это не борцовская арена для подрастающих римлян, не знающих, что такое дисциплина. Завтра я поговорю с твоей матерью и попрошу ее забрать тебя из школы. Деньги, которые она заплатила за твое обучение, я возвращу! Ты не стоишь того, что родители тратят на тебя.
После гневной тирады Ксанф приказал остальным разойтись по своим местам и продолжать заниматься. Не забыл он и о Кае.
– А что касается тебя, завтра ты принесешь все задание. Каждое слово из списка должно быть написано десять раз лучшим почерком, на какой ты способен! – строго заявил он. – И горе тебе, если сделаешь хоть одну ошибку!
Не сказав больше ни слова, Ксантипп вернулся за стол и вновь погрузился в чтение. Руфа он не удостоил ни единым взглядом. Кай сел на место, пылая от злости.
А Руф остался, оцепенев, посреди класса, не сводя с учителя глаз, полных ужаса. Остальные украдкой поглядывали на своего товарища. Руф всегда очень гордился, что учится в знаменитой школе Ксанфа. Родители возлагали на сына большие надежды. Высокая плата за обучение была для них тяжким бременем: отец Руфа был далеко не богач. Снаряжение его легионов стоило очень больших денег.
Внезапно Руф метнулся прямо к столу учителя и взмолился:
– Пожалуйста, не ходите завтра к моей маме! Накажите меня как-нибудь иначе, но только не так!
Ксантипп раздраженно отмахнулся.
– Твое раскаяние пришло слишком поздно, – проворчал он и даже не поднял глаз от книги. За развернутым свитком папируса виднелись только его растрепанные седые волосы и остроконечная бородка.
Медленно передвигая ноги, Руф побрел к своей скамье и собрал школьные принадлежности, которые рассыпались по полу во время драки с Каем. Из-за потасовки оказался на полу и фонарь Муция, а подобрать его Муций забыл. Это был красивый бронзовый фонарь с гравировкой «Муций Марий Домитий». Руф присоединил его к остальным вещам, не заметив, что его собственный фонарь закатился под другую скамью. Муций увидел ошибку, но не захотел в ту минуту беспокоить Руфа.
Сложив вещи, Руф медленно надел плащ. Он был из домотканой шерстяной ткани и немного коротковат мальчику. На левом плече плащ заштопали более темной ниткой длинными аккуратными стежками.
Руф последний раз умоляюще взглянул на Ксантиппа, но тот отказался замечать его. С удрученным видом мальчик шагнул за порог.
Школа Ксанфа располагалась на Главной улице – суматошной и шумной в дневное время. Поблизости находился Римский Форум[6] с ораторской трибуной и многочисленными постройками, храмами и памятниками. Форум знали во всем мире: он считался сердцем Римской империи.
Главная улица пролегала по красивой деловой части города и, по мнению Ксантиппа, больше всех подходила для его школы. С этой целью он арендовал маленький домик. Классное помещение на первом этаже с одной стороны открывалось на улицу во всю ширину, так что мальчики практически были на виду у всех. Но они давно привыкли к этому, а прохожие не обращали на них почти никакого внимания. Вид учеников за занятиями – вполне обычное зрелище; много дешевых школ располагалось фактически под уличными арками.
У жителей соседних домов школа Ксанфа не пользовалась особой любовью. Занятия начинались до восхода солнца, и голоса ребят, зубривших уроки, не давали людям спать. Но с этим приходилось мириться, в конце концов, мальчики ходили в школу не для собственного удовольствия, а чтобы стать образованными людьми и примерными гражданами.
Руф зашагал по Главной улице по направлению к Форуму. Но на первом же углу он остановился и присел на бочонок из-под вина, который был прикован цепью к стене у входа в таверну.
Муций, который со своей скамьи в школе хорошо мог разглядеть Руфа, удивился, почему тот сидит там так долго. Неужели он уже позабыл свои неприятности? Казалось, его занимает толчея на улице. Солнце спустилось за Яникул,[7] и начало смеркаться. На безоблачном небе показалось несколько звезд. На Главной улице было полно людей, многие из них вышли из бань, что располагались неподалеку, на Марсовом поле. Их сандалии гулко хлопали по каменной мостовой. Время от времени из общего шума долетали обрывки разговоров и смех. На обочинах примостились нищие, выпрашивая у прохожих подаяние. Несколько уличных торговцев кричали до хрипоты, стараясь освободиться от своего товара, прежде чем стемнеет: горячие колбаски, фиги в меду, маслины, фруктовые пирожные и другие лакомства – все по самой выгодной цене. Отряд преторианцев[8] в латах, с копьями у плеча, промаршировал строем под командой молодого военачальника с мечом и в шлеме, украшенном плюмажем. Вслед за ними появилась большая повозка земледельца, которую тащили два сильных мула.
Повозка была нагружена доверху. Ее грубо сделанные колеса оглушительно гремели по неровной мостовой. Она остановилась как раз напротив школы, так как навстречу ей с другой стороны двигались носилки. Их несли восемь негров в богатых одеждах. Образовалась уличная пробка, и тут же собралась толпа. Гонец, прокладывавший путь носилкам, принялся вовсю размахивать палкой и кричать:
«Дорогу его светлости! Дорогу его светлости!»
Толпа отпрянула, а земледелец загнал наполовину свою повозку в узкий переулок, чтобы пропустить носилки. На них восседал толстый лысый человек в тоге сенатора с двумя красными полосами. Он читал свиток и обмахивался восточным веером. Очевидно, это был очень важный сановник: за ним следовала многочисленная толпа рабов и почитателей. Люди на улице громко выкрикивали ему приветствия, а некоторые даже подбегали поцеловать у него руку. Другие отпускали по его адресу шуточки, вызывавшие взрывы смеха.
Когда толстяк поднял голову, Муций узнал его по большому шраму, диагональю пересекающему лысину. Это был экс-консул Тэлл. Много лет назад он занимал высокий военный пост. Теперь считалось, что он ушел на покой и живет в роскоши на несметные богатства, награбленные во время успешных военных кампаний.
Негры рьяно продвигались с носилками на плечах, а Тэлл грациозно помахивал толпе веером. Затем он скрылся из вида. Земледелец снова тронул повозку, и она прогрохотала в сторону Форума.
«Хорошо, что тяжелые повозки не пускают в город днем, – подумал Муций. – На таких узких улицах они все время мешали бы движению».
Больше разглядывать было нечего. Уличная суета начала стихать; только несколько запоздалых путников спешили по домам, изо всех сил стараясь засветло добраться до родного порога. Уличные торговцы и нищие исчезли. Показались два ночных стража в длинных плащах, наброшенных на плечи. Они неторопливо двигались от одной лавки к другой, проверяя, хорошо ли заперты все ставни.
Руф так и сидел на бочонке, уставившись в никуда. Наверное, он ждал, когда закончатся занятия и придут рабы, чтобы отвести мальчиков домой. Они должны были теперь появиться с минуты на минуту.
Неожиданно Руф вскочил, перебежал на другую сторону улицы и исчез за углом в боковом переулке, ведущем мимо Марсова поля к большому мосту через Тибр.
Муцию, который все видел, его поведение показалось странным. Если Руф собирался пойти домой, он должен был пересечь Форум, а он побежал в обратную сторону. Было уже довольно поздно, наступил первый ночной час,[9] а бродить одному по улицам в полной темноте – неприятное занятие.
«Наверное, Руф просто захотел выбрать путь подлиннее, – мысленно рассуждал Муций. – Уж сегодня, конечно, он не будет спешить домой».
Такое объяснение вполне удовлетворило Муция, и он наконец принялся за скучные греческие слова. Через несколько минут он и думать забыл о Руфе.
Шутка имела успех. Кай на самом деле был не очень сметлив. Тем временем Руф раскланивался, как актер на сцене. Ксантипп, который до этого момента был погружен в чтение, раздраженно взглянул на класс.
– Тихо! – раздался его громогласный приказ.
Мгновенно наступила тишина. Руф в панике втянул голову в плечи, а остальные притворно склонились над работой. Они должны были выучить наизусть греческие слова: ho georgos – земледелец, ho lukos – волк, ho tendron – дерево, ho hippos – лошадь и так далее. Потом им придется писать эти слова по памяти. Поэтому они снова обратились к своим табличкам.
Муций зашептал своему соседу Антонию:
– Руф дождется, что его накажут. Какая муха его укусила?
Антоний усмехнулся.
– Руф разозлился на Кая, – зашептал он в ответ. – Кай не давал ему заниматься: все время колол в спину стилем.[1]
Муций нахмурился. Уже много раз он предупреждал Кая не мешать другим. Муций был старостой класса, и мальчишки подчинялись ему. Но не в характере Кая было слушаться кого-либо. Наверное, он считал, что послушание для него необязательно, раз его отец – могущественный сенатор Виниций.
Кай, физически сильный и грубоватый мальчишка, был не таким уж и вредным. А еще он питал слабость к розыгрышам. Беда только в том, что ему совсем не нравилось, если предметом шуток становился он сам. Поэтому, когда Руф вывесил свое изречение, лицо Кая стало ярко-красным. Через минуту он совершенно потерял над собой контроль.
– А ты – сын труса! – завопил он, обращаясь к Руфу.
Ксантипп снова вскинулся, ошеломленный.
– Я – сын труса? – нахмурившись, переспросил учитель. – Что ты хотел этим сказать?
Прежде чем Кай смог что-либо объяснить, весь класс пришел в смятение. Руф обожал своего отца, и обидные слова Кая задели его за живое: отец Руфа, Марк Претоний, был известнейшим полководцем, но совсем недавно он проиграл важное сражение где-то в Галлии,[2] и Руф почувствовал себя глубоко оскорбленным.
– Ты – врун! – с этим криком он набросился на Кая.
Кай опрокинулся на спину вместе со скамейкой, на которой сидел. Сцепившись, оба мальчика покатились по полу, а все остальные повскакивали со скамеек, чтобы лучше видеть потасовку. Она была ничуть не хуже любой битвы гладиаторов на арене.
Но победителем нежданно-негаданно стал Ксантипп. Он подошел к дерущимся, ухитрился растащить их и поднял за шиворот с пола. Тяжело дыша, Кай и Руф злобно уставились друг на друга. Туника Руфа порвалась у шеи, а тога Кая собрала почти всю грязь с пола. Что до Ксантиппа, то он рассвирепел.
– Муций! – строго произнес он, еле переводя дыхание от того, что ему пришлось разнимать вояк. – Как могло произойти такое безобразие в школе? Устроить драку! Позор!
Ксантипп был греком, и на самом деле его звали Ксанф. Но мальчишки прозвали его Ксантиппом, потому что он напоминал им Ксантиппу – жену знаменитого философа Сократа, которая, как известно, имела дурной нрав и постоянно пилила своего мужа. Мальчишки, в свою очередь, считали, что их учитель тоже ужасный придира и ворчун. Он все время твердил о трудолюбии и дисциплине. Однако, в отличие от прочих учителей, он никогда не бил мальчиков. Ксантипп знал другие способы добиться уважения. Ко всему прочему у него были и причуды: например, он никогда не позволял рабам, приводившим ребят в школу, оставаться на занятиях, как велел обычай. Ксантипп сделал так, что рабы уходили, а вечером возвращались за своими маленькими хозяевами. «Иначе, – утверждал он, – мальчики в присутствии посторонних не смогут сосредоточиться на занятиях».
Учитель обладал достаточным авторитетом, чтобы не допускать возражений в таких делах. Он был известным математиком и написал много книг об окружностях, треугольниках, диагоналях, параллелограммах и тому подобной болиголовной муре. Его школа, которую все называли школой Ксанфа, была одним из лучших частных учебных заведений в Риме. Отправлять в нее своих сыновей могли позволить себе только богатые патриции.[3] По этой причине классы у Ксантиппа были обычно малочисленными. Сейчас в школе учились только семь учеников: Муций, Кай, Руф, Публий, Юлий, Флавий и Антоний. Все они жили по соседству друг от друга в районе роскошных дворцов на Эсквилинском[4] холме.
Ксантипп все еще ждал, что Муций объяснит причину драки.
– Что с тобой? – раздраженно спросил он. – Ты проглотил язык?
Муций взял себя в руки.
– Я не знаю, как это случилось, – неуверенно начал он. – Я записывал греческие слова и не очень-то смотрел по сторонам.
Тут Ксантипп не смог придраться, как бы того ни хотелось.
– Мы все были заняты делом, – поспешно добавил Антоний.
Ксантипп что-то заподозрил. Он перенес свою атаку на Руфа и приказал:
– Сейчас же покажи мне твой список греческих слов!
– Я… я не сделал его, – заикаясь, проговорил Руф.
– Почему же? – потребовал объяснений Ксантипп ледяным тоном.
– У меня от письма свело судорогой руку, – еле слышно пробормотал Руф.
Это было глупое объяснение, но товарищи Руфа посчитали, что он молодец, раз не выдал Кая. Ведь он мог бы сказать, что ничего не писал из-за приставаний Кая.
– В самом деле? Судорога от письма? – повторил Ксантипп с явным недоверием. Затем он обратился к Каю: – Ну, а ты что скажешь?
– Я? – Кай притворился удивленным.
– Да, ты! К кому я обращаюсь, к Ромулу и Рему,[5] что ли? Где твой список слов?
– У меня его нет, – промямлил Кай, пожимая плечами.
– Почему нет?
– Просто я не вспомнил ни одного слова. – Кай вздохнул.
Он как будто даже обиделся, что Ксантипп мог так хорошо о нем подумать.
– Я преподам вам урок, который вы никогда не забудете! – презрительно бросил Ксантипп. – Учинить драку в школе вместо того, чтобы заниматься делом! Кто из вас начал первым?
Кай и Руф молчали.
– Все ясно! – промолвил Ксантипп. – Хотите быть героями? Вы вынуждаете меня прибегнуть к суровым мерам.
Он ткнул пальцем, точно кинжалом, в Руфа и хитро спросил:
– Ну, а что ты делал за моей спиной? Отвечай, Руф Марк Претоний!
Но Руф продолжал хранить молчание, только таращился вовсю на своего учителя. Ксантипп обернулся и окинул взглядом стену. Увидев табличку с каракулями «Кай – болван», он взорвался:
– А! Так вот что ты затеял! Вот какая у тебя судорога! Ну подожди, мой мальчик. Ты меня еще не знаешь. Вместо того, чтобы учить урок, ты валял дурака. Да тому же разбуянился в классе. И ко всему прочему, ты солгал мне. Немедленно собирай свои вещи и ступай прочь! Школа Ксанфа – это не борцовская арена для подрастающих римлян, не знающих, что такое дисциплина. Завтра я поговорю с твоей матерью и попрошу ее забрать тебя из школы. Деньги, которые она заплатила за твое обучение, я возвращу! Ты не стоишь того, что родители тратят на тебя.
После гневной тирады Ксанф приказал остальным разойтись по своим местам и продолжать заниматься. Не забыл он и о Кае.
– А что касается тебя, завтра ты принесешь все задание. Каждое слово из списка должно быть написано десять раз лучшим почерком, на какой ты способен! – строго заявил он. – И горе тебе, если сделаешь хоть одну ошибку!
Не сказав больше ни слова, Ксантипп вернулся за стол и вновь погрузился в чтение. Руфа он не удостоил ни единым взглядом. Кай сел на место, пылая от злости.
А Руф остался, оцепенев, посреди класса, не сводя с учителя глаз, полных ужаса. Остальные украдкой поглядывали на своего товарища. Руф всегда очень гордился, что учится в знаменитой школе Ксанфа. Родители возлагали на сына большие надежды. Высокая плата за обучение была для них тяжким бременем: отец Руфа был далеко не богач. Снаряжение его легионов стоило очень больших денег.
Внезапно Руф метнулся прямо к столу учителя и взмолился:
– Пожалуйста, не ходите завтра к моей маме! Накажите меня как-нибудь иначе, но только не так!
Ксантипп раздраженно отмахнулся.
– Твое раскаяние пришло слишком поздно, – проворчал он и даже не поднял глаз от книги. За развернутым свитком папируса виднелись только его растрепанные седые волосы и остроконечная бородка.
Медленно передвигая ноги, Руф побрел к своей скамье и собрал школьные принадлежности, которые рассыпались по полу во время драки с Каем. Из-за потасовки оказался на полу и фонарь Муция, а подобрать его Муций забыл. Это был красивый бронзовый фонарь с гравировкой «Муций Марий Домитий». Руф присоединил его к остальным вещам, не заметив, что его собственный фонарь закатился под другую скамью. Муций увидел ошибку, но не захотел в ту минуту беспокоить Руфа.
Сложив вещи, Руф медленно надел плащ. Он был из домотканой шерстяной ткани и немного коротковат мальчику. На левом плече плащ заштопали более темной ниткой длинными аккуратными стежками.
Руф последний раз умоляюще взглянул на Ксантиппа, но тот отказался замечать его. С удрученным видом мальчик шагнул за порог.
Школа Ксанфа располагалась на Главной улице – суматошной и шумной в дневное время. Поблизости находился Римский Форум[6] с ораторской трибуной и многочисленными постройками, храмами и памятниками. Форум знали во всем мире: он считался сердцем Римской империи.
Главная улица пролегала по красивой деловой части города и, по мнению Ксантиппа, больше всех подходила для его школы. С этой целью он арендовал маленький домик. Классное помещение на первом этаже с одной стороны открывалось на улицу во всю ширину, так что мальчики практически были на виду у всех. Но они давно привыкли к этому, а прохожие не обращали на них почти никакого внимания. Вид учеников за занятиями – вполне обычное зрелище; много дешевых школ располагалось фактически под уличными арками.
У жителей соседних домов школа Ксанфа не пользовалась особой любовью. Занятия начинались до восхода солнца, и голоса ребят, зубривших уроки, не давали людям спать. Но с этим приходилось мириться, в конце концов, мальчики ходили в школу не для собственного удовольствия, а чтобы стать образованными людьми и примерными гражданами.
Руф зашагал по Главной улице по направлению к Форуму. Но на первом же углу он остановился и присел на бочонок из-под вина, который был прикован цепью к стене у входа в таверну.
Муций, который со своей скамьи в школе хорошо мог разглядеть Руфа, удивился, почему тот сидит там так долго. Неужели он уже позабыл свои неприятности? Казалось, его занимает толчея на улице. Солнце спустилось за Яникул,[7] и начало смеркаться. На безоблачном небе показалось несколько звезд. На Главной улице было полно людей, многие из них вышли из бань, что располагались неподалеку, на Марсовом поле. Их сандалии гулко хлопали по каменной мостовой. Время от времени из общего шума долетали обрывки разговоров и смех. На обочинах примостились нищие, выпрашивая у прохожих подаяние. Несколько уличных торговцев кричали до хрипоты, стараясь освободиться от своего товара, прежде чем стемнеет: горячие колбаски, фиги в меду, маслины, фруктовые пирожные и другие лакомства – все по самой выгодной цене. Отряд преторианцев[8] в латах, с копьями у плеча, промаршировал строем под командой молодого военачальника с мечом и в шлеме, украшенном плюмажем. Вслед за ними появилась большая повозка земледельца, которую тащили два сильных мула.
Повозка была нагружена доверху. Ее грубо сделанные колеса оглушительно гремели по неровной мостовой. Она остановилась как раз напротив школы, так как навстречу ей с другой стороны двигались носилки. Их несли восемь негров в богатых одеждах. Образовалась уличная пробка, и тут же собралась толпа. Гонец, прокладывавший путь носилкам, принялся вовсю размахивать палкой и кричать:
«Дорогу его светлости! Дорогу его светлости!»
Толпа отпрянула, а земледелец загнал наполовину свою повозку в узкий переулок, чтобы пропустить носилки. На них восседал толстый лысый человек в тоге сенатора с двумя красными полосами. Он читал свиток и обмахивался восточным веером. Очевидно, это был очень важный сановник: за ним следовала многочисленная толпа рабов и почитателей. Люди на улице громко выкрикивали ему приветствия, а некоторые даже подбегали поцеловать у него руку. Другие отпускали по его адресу шуточки, вызывавшие взрывы смеха.
Когда толстяк поднял голову, Муций узнал его по большому шраму, диагональю пересекающему лысину. Это был экс-консул Тэлл. Много лет назад он занимал высокий военный пост. Теперь считалось, что он ушел на покой и живет в роскоши на несметные богатства, награбленные во время успешных военных кампаний.
Негры рьяно продвигались с носилками на плечах, а Тэлл грациозно помахивал толпе веером. Затем он скрылся из вида. Земледелец снова тронул повозку, и она прогрохотала в сторону Форума.
«Хорошо, что тяжелые повозки не пускают в город днем, – подумал Муций. – На таких узких улицах они все время мешали бы движению».
Больше разглядывать было нечего. Уличная суета начала стихать; только несколько запоздалых путников спешили по домам, изо всех сил стараясь засветло добраться до родного порога. Уличные торговцы и нищие исчезли. Показались два ночных стража в длинных плащах, наброшенных на плечи. Они неторопливо двигались от одной лавки к другой, проверяя, хорошо ли заперты все ставни.
Руф так и сидел на бочонке, уставившись в никуда. Наверное, он ждал, когда закончатся занятия и придут рабы, чтобы отвести мальчиков домой. Они должны были теперь появиться с минуты на минуту.
Неожиданно Руф вскочил, перебежал на другую сторону улицы и исчез за углом в боковом переулке, ведущем мимо Марсова поля к большому мосту через Тибр.
Муцию, который все видел, его поведение показалось странным. Если Руф собирался пойти домой, он должен был пересечь Форум, а он побежал в обратную сторону. Было уже довольно поздно, наступил первый ночной час,[9] а бродить одному по улицам в полной темноте – неприятное занятие.
«Наверное, Руф просто захотел выбрать путь подлиннее, – мысленно рассуждал Муций. – Уж сегодня, конечно, он не будет спешить домой».
Такое объяснение вполне удовлетворило Муция, и он наконец принялся за скучные греческие слова. Через несколько минут он и думать забыл о Руфе.
СДАВЛЕННЫЙ СТОН
На следующее утро, когда мальчики пришли в школу, Ксантиппа там не было. Это не могло не вызвать удивления: до сих пор учитель никогда не заставлял себя ждать.
Ученики явились вовремя – за час до восхода солнца – и заняли свои места на скамьях, как полагалось. Рабы проводили их только до Форума, так как затем им надлежало идти за покупками на рынок.
Руф, конечно, отсутствовал; Кай, впрочем, тоже. Пришли только Муций, Юлий, Флавий, Публий и Антоний, и никто из них не мог сказать, почему нет Кая. Скорее всего, он не выполнил домашнего задания и сейчас наверняка гонял мяч, хотя вряд ли это могло ему помочь: Ксантипп обладал отличной памятью, особенно когда дело касалось наказания.
Но куда мог запропаститься Ксантипп? Не то чтобы ученики очень хотели его видеть, но сидеть в тишине и смотреть на стены было скучно. Мальчишки замерзли, их клонило ко сну, и с гораздо большим удовольствием они сейчас оказались бы дома в постелях. Их фонари, стоящие рядом на скамейках, тускло мерцали и издавали запах горелого оливкового масла. На улице еще не рассеялась тьма; в серый предрассветный час главная улица была пустынной и безжизненной.
В полном молчании Антоний и Флавий проглотили по паре булочек, купленных у пекаря по дороге в школу, так как из дома они ушли без завтрака. Мало-помалу мальчикам становилось не по себе. Комната, где жил Ксантипп, примыкала к классу и отделялась от него только тонкой занавеской. Если Ксантипп уже поднялся, то ученики наверняка бы услышали его. Но за занавеской стояла абсолютная тишина.
– Он проспал, – со злорадной усмешкой промолвил Публий.
Юлий покачал головой.
– Совершенно исключено, – сказал он. – Ксантипп всегда встает до наступления десятого часа ночи. Он сам нам говорил.
– Я не верю всему, что он говорит, – продолжал насмехаться Публий.
Флавий предположил, что Ксантипп, возможно, пошел с ранним визитом к матери Руфа. Но тут решительно возразил Муций:
– Ерунда! Никто, кроме школьников, не станет выходить из дома до рассвета. Погаси свой фонарь. От его дыма можно задохнуться.
Флавий задул фонарь. Антоний вдруг заметил, что скамеечка учителя лежит вверх ногами на полу прямо перед доской. Это было поразительно. Ксантипп всегда поддерживал образцовый порядок в классе.
– Может, он заболел, – предположил Юлий.
– Но при чем тут его скамейка? – спросил Публий.
– Иначе он поднял бы ее, – объяснил Юлий. – Нам следует войти к нему и посмотреть, что случилось.
Муций был против.
– Если бы Ксантипп заболел, он бы уже позвал вас. Будем ждать.
– Хорошо. – Публий зевнул. – Пока он нас не донимает, я доволен.
Он растянулся на скамейке и стал нарочно храпеть. Все рассмеялись. Но Антоний их тут же напугал, воскликнув в возбуждении:
– А что, если Ксантиппа убили!
Флавий побледнел. Он не отличался смелостью. Невольно он обернулся и посмотрел на занавеску.
– Кому могло понадобиться убивать Ксантиппа? – рассудительно спросил Муций.
– Лукосу! – прошептал Антоний.
Антоний всегда ожидал самого худшего. В голове у него были одни привидения и преступники. Каждый вечер, прежде чем лечь спать, он смотрел под кровать, не затаился ли там какой-нибудь грабитель, но всегда разочаровывался. Его друзья знали, что он любитель пофантазировать. Но на этот раз его слова произвели впечатление. При упоминании о Лукосе они все слегка вздрогнули.
Лукос был известным звездочетом и прорицателем. Считалось, что он приехал из Александрии – греческой колонии в Египте. В Риме Лукос появился года два назад. О нем рассказывали всевозможные истории. По слухам, он обладал таинственной силой и предсказал очень много важных политических событий. Говорили также, что он умел творить чудеса.
Лукос завораживал мальчиков уже тем, что его дом стоял как раз напротив школы и они могли наблюдать за ним все время. Это было мрачное здание без окон, построенное из тяжелых каменных блоков; оно возвышалось над низенькими лавчонками по обе стороны от него. Над внушительной дверью висело объявление, написанное большими красными буквами:
Антоний вообразил, что у Лукоса в подвале дома погребено по крайней мере с полдюжины нищих и торговцев. Но остальные только посмеялись над этим убеждением. «Это было бы против закона», – возражал Юлий, а даже волшебник не посмел бы нарушить закон. Его отец был судьей, вот почему Юлий многое знал о законах и тому подобных вещах.
Как ни странно, мальчики никогда не видели Лукоса. Предсказатель почему-то не выходил из дома. Однажды, во время перемены на завтрак, Антоний выступил со смелым заявлением:
– Лукос никогда не выходит, потому что у него нет ног.
Это раздразнило Публия, который любил противоречить по любому поводу, и он возразил:
– Тогда бы его носили рабы.
Но Антоний ответил:
– У него нет рабов.
Публий совсем разозлился.
– Какая глупость! – вскричал он. – Лукос – богач. Консул, который как-то у нас гостил, сказал, что Лукос получил целое состояние за свои предсказания. Все большие шишки сбегаются к нему, потому что наживают огромные богатства благодаря его пророчествам. И платят ему щедро. Консул говорил, что Лукос догадался даже о секретных планах императора. Император и не подозревает об этом, а все сенаторы и консулы знают. И просто глупо говорить, что у Лукоса нет рабов, когда каждый богач имеет по крайней мере сотню. Даже у нас и то двести рабов.
– А у нас еще больше, – моментально заметил Антоний. – Только смотреть за карасями приставлено двое рабов. Но у Лукоса нет рабов. Так сказал мой отец, а ему лучше знать, чем твоему консулу. Ты когда-нибудь видел, чтобы из дома Лукоса выходил раб? Видел?
– Нет, если подумать… Странно… – вынужден был признать Публий.
– Так-то! – торжествовал Антоний. – Рабы никогда не выходят из дома, потому что их вовсе нет.
Флавий, который слушал очень внимательно поинтересовался:
– Но кто же приносит ему еду?
– Никто, – с готовностью отвечал Антоний. – Когда ему хочется есть, он получает еду по волшебству.
Такое Муций выдержать не мог.
– Курам на смех, – презрительно фыркнул он. – Еду не делают по волшебству. Скорее всего, Лукос ходит за едой по ночам.
– Без ног?! – удивленно воскликнул Кай, и все покатились со смеху.
Этот разговор произошел несколько недель тому назад. Сейчас же мальчикам было не до смеха. А тут еще Антоний со своими жуткими идеями, будто бы Ксантиппа убили.
Муций нахмурился и сурово спросил Антония:
– Почему ты думаешь, что Лукосу захотелось убить Ксантиппа?
– О, это очень просто, – охотно объяснил Антоний. – Лукосу не пришлась по вкусу наша школа, ведь от нас всегда столько шума. Наш галдеж мешает ему, когда он пытается прорицать.
– Ну-у, этого мало, чтобы убить учителя, – запротестовал Юлий.
– А он и не убивал, – продолжал Антоний. – Он просто заколдовал Ксантиппа и превратил его в свинью, что одно и то же.
Все рассмеялись, а Юлий заметил:
– Если бы Ксантипп превратился в свинью, то мы услышали бы, как он хрюкает в соседней комнате.
– А он превратился в глухонемую свинью, – тут же нашелся Антоний.
– Глухонемых свиней не бывает, – не согласился с ним Юлий.
Все принялись спорить, существуют или нет глухонемые свиньи. Публия заинтересовал этот вопрос. Он даже забыл, что изображает спящего, и оторвался от своей скамейки.
Садясь, мальчик случайно взглянул на стену за учительским столом.
– Посмотрите, – позвал он всех. – Табличка исчезла.
Сначала мальчики не поняли. Затем они догадались, что Публий имеет в виду табличку для письма, на которой Руф нацарапал: «Кай – болван». Куда она могла подеваться? Муций решил, что Ксантипп, скорее всего, выбросил ее в раздражении. Юлий думал иначе.
– Он должен был сохранить ее, чтобы показать матери Руфа как доказательство, что Руф виновен в драке с Каем.
– Правильно, – согласился Антоний. – Такой математик, как Ксантипп, никогда ничего не сделает без хорошего доказательства.
– Бедняга Руф, – вздохнул Флавий, и ребята немного помолчали.
Тем временем снаружи посветлело, хотя солнце еще не взошло, но Главная улица по-прежнему оставалась пустынной.
– Пошли домой. Нет смысла здесь сидеть, – проворчал Публий.
– Тихо! – резким шепотом оборвал его Муций. – Мне кажется, я слышал что-то в соседней комнате.
Он наклонил голову и стал напряженно прислушиваться.
– Вот! Слышали?
Из комнаты Ксантиппа донесся глухой стон. Мальчики в ужасе уставились на занавеску.
Ученики явились вовремя – за час до восхода солнца – и заняли свои места на скамьях, как полагалось. Рабы проводили их только до Форума, так как затем им надлежало идти за покупками на рынок.
Руф, конечно, отсутствовал; Кай, впрочем, тоже. Пришли только Муций, Юлий, Флавий, Публий и Антоний, и никто из них не мог сказать, почему нет Кая. Скорее всего, он не выполнил домашнего задания и сейчас наверняка гонял мяч, хотя вряд ли это могло ему помочь: Ксантипп обладал отличной памятью, особенно когда дело касалось наказания.
Но куда мог запропаститься Ксантипп? Не то чтобы ученики очень хотели его видеть, но сидеть в тишине и смотреть на стены было скучно. Мальчишки замерзли, их клонило ко сну, и с гораздо большим удовольствием они сейчас оказались бы дома в постелях. Их фонари, стоящие рядом на скамейках, тускло мерцали и издавали запах горелого оливкового масла. На улице еще не рассеялась тьма; в серый предрассветный час главная улица была пустынной и безжизненной.
В полном молчании Антоний и Флавий проглотили по паре булочек, купленных у пекаря по дороге в школу, так как из дома они ушли без завтрака. Мало-помалу мальчикам становилось не по себе. Комната, где жил Ксантипп, примыкала к классу и отделялась от него только тонкой занавеской. Если Ксантипп уже поднялся, то ученики наверняка бы услышали его. Но за занавеской стояла абсолютная тишина.
– Он проспал, – со злорадной усмешкой промолвил Публий.
Юлий покачал головой.
– Совершенно исключено, – сказал он. – Ксантипп всегда встает до наступления десятого часа ночи. Он сам нам говорил.
– Я не верю всему, что он говорит, – продолжал насмехаться Публий.
Флавий предположил, что Ксантипп, возможно, пошел с ранним визитом к матери Руфа. Но тут решительно возразил Муций:
– Ерунда! Никто, кроме школьников, не станет выходить из дома до рассвета. Погаси свой фонарь. От его дыма можно задохнуться.
Флавий задул фонарь. Антоний вдруг заметил, что скамеечка учителя лежит вверх ногами на полу прямо перед доской. Это было поразительно. Ксантипп всегда поддерживал образцовый порядок в классе.
– Может, он заболел, – предположил Юлий.
– Но при чем тут его скамейка? – спросил Публий.
– Иначе он поднял бы ее, – объяснил Юлий. – Нам следует войти к нему и посмотреть, что случилось.
Муций был против.
– Если бы Ксантипп заболел, он бы уже позвал вас. Будем ждать.
– Хорошо. – Публий зевнул. – Пока он нас не донимает, я доволен.
Он растянулся на скамейке и стал нарочно храпеть. Все рассмеялись. Но Антоний их тут же напугал, воскликнув в возбуждении:
– А что, если Ксантиппа убили!
Флавий побледнел. Он не отличался смелостью. Невольно он обернулся и посмотрел на занавеску.
– Кому могло понадобиться убивать Ксантиппа? – рассудительно спросил Муций.
– Лукосу! – прошептал Антоний.
Антоний всегда ожидал самого худшего. В голове у него были одни привидения и преступники. Каждый вечер, прежде чем лечь спать, он смотрел под кровать, не затаился ли там какой-нибудь грабитель, но всегда разочаровывался. Его друзья знали, что он любитель пофантазировать. Но на этот раз его слова произвели впечатление. При упоминании о Лукосе они все слегка вздрогнули.
Лукос был известным звездочетом и прорицателем. Считалось, что он приехал из Александрии – греческой колонии в Египте. В Риме Лукос появился года два назад. О нем рассказывали всевозможные истории. По слухам, он обладал таинственной силой и предсказал очень много важных политических событий. Говорили также, что он умел творить чудеса.
Лукос завораживал мальчиков уже тем, что его дом стоял как раз напротив школы и они могли наблюдать за ним все время. Это было мрачное здание без окон, построенное из тяжелых каменных блоков; оно возвышалось над низенькими лавчонками по обе стороны от него. Над внушительной дверью висело объявление, написанное большими красными буквами:
ЛУКОСМальчики читали эту надпись изо дня в день, но каждый раз при ее виде заново испытывали трепет. Особенно действовала последняя строка: «Под страхом смерти!»
всемирно известный звездочет,
член Александрийской Академии,
бывший личный предсказатель персидского шаха.
Часы приема: после захода солнца.
Нищим и уличным торговцам вход воспрещен!
Под страхом смерти!
Антоний вообразил, что у Лукоса в подвале дома погребено по крайней мере с полдюжины нищих и торговцев. Но остальные только посмеялись над этим убеждением. «Это было бы против закона», – возражал Юлий, а даже волшебник не посмел бы нарушить закон. Его отец был судьей, вот почему Юлий многое знал о законах и тому подобных вещах.
Как ни странно, мальчики никогда не видели Лукоса. Предсказатель почему-то не выходил из дома. Однажды, во время перемены на завтрак, Антоний выступил со смелым заявлением:
– Лукос никогда не выходит, потому что у него нет ног.
Это раздразнило Публия, который любил противоречить по любому поводу, и он возразил:
– Тогда бы его носили рабы.
Но Антоний ответил:
– У него нет рабов.
Публий совсем разозлился.
– Какая глупость! – вскричал он. – Лукос – богач. Консул, который как-то у нас гостил, сказал, что Лукос получил целое состояние за свои предсказания. Все большие шишки сбегаются к нему, потому что наживают огромные богатства благодаря его пророчествам. И платят ему щедро. Консул говорил, что Лукос догадался даже о секретных планах императора. Император и не подозревает об этом, а все сенаторы и консулы знают. И просто глупо говорить, что у Лукоса нет рабов, когда каждый богач имеет по крайней мере сотню. Даже у нас и то двести рабов.
– А у нас еще больше, – моментально заметил Антоний. – Только смотреть за карасями приставлено двое рабов. Но у Лукоса нет рабов. Так сказал мой отец, а ему лучше знать, чем твоему консулу. Ты когда-нибудь видел, чтобы из дома Лукоса выходил раб? Видел?
– Нет, если подумать… Странно… – вынужден был признать Публий.
– Так-то! – торжествовал Антоний. – Рабы никогда не выходят из дома, потому что их вовсе нет.
Флавий, который слушал очень внимательно поинтересовался:
– Но кто же приносит ему еду?
– Никто, – с готовностью отвечал Антоний. – Когда ему хочется есть, он получает еду по волшебству.
Такое Муций выдержать не мог.
– Курам на смех, – презрительно фыркнул он. – Еду не делают по волшебству. Скорее всего, Лукос ходит за едой по ночам.
– Без ног?! – удивленно воскликнул Кай, и все покатились со смеху.
Этот разговор произошел несколько недель тому назад. Сейчас же мальчикам было не до смеха. А тут еще Антоний со своими жуткими идеями, будто бы Ксантиппа убили.
Муций нахмурился и сурово спросил Антония:
– Почему ты думаешь, что Лукосу захотелось убить Ксантиппа?
– О, это очень просто, – охотно объяснил Антоний. – Лукосу не пришлась по вкусу наша школа, ведь от нас всегда столько шума. Наш галдеж мешает ему, когда он пытается прорицать.
– Ну-у, этого мало, чтобы убить учителя, – запротестовал Юлий.
– А он и не убивал, – продолжал Антоний. – Он просто заколдовал Ксантиппа и превратил его в свинью, что одно и то же.
Все рассмеялись, а Юлий заметил:
– Если бы Ксантипп превратился в свинью, то мы услышали бы, как он хрюкает в соседней комнате.
– А он превратился в глухонемую свинью, – тут же нашелся Антоний.
– Глухонемых свиней не бывает, – не согласился с ним Юлий.
Все принялись спорить, существуют или нет глухонемые свиньи. Публия заинтересовал этот вопрос. Он даже забыл, что изображает спящего, и оторвался от своей скамейки.
Садясь, мальчик случайно взглянул на стену за учительским столом.
– Посмотрите, – позвал он всех. – Табличка исчезла.
Сначала мальчики не поняли. Затем они догадались, что Публий имеет в виду табличку для письма, на которой Руф нацарапал: «Кай – болван». Куда она могла подеваться? Муций решил, что Ксантипп, скорее всего, выбросил ее в раздражении. Юлий думал иначе.
– Он должен был сохранить ее, чтобы показать матери Руфа как доказательство, что Руф виновен в драке с Каем.
– Правильно, – согласился Антоний. – Такой математик, как Ксантипп, никогда ничего не сделает без хорошего доказательства.
– Бедняга Руф, – вздохнул Флавий, и ребята немного помолчали.
Тем временем снаружи посветлело, хотя солнце еще не взошло, но Главная улица по-прежнему оставалась пустынной.
– Пошли домой. Нет смысла здесь сидеть, – проворчал Публий.
– Тихо! – резким шепотом оборвал его Муций. – Мне кажется, я слышал что-то в соседней комнате.
Он наклонил голову и стал напряженно прислушиваться.
– Вот! Слышали?
Из комнаты Ксантиппа донесся глухой стон. Мальчики в ужасе уставились на занавеску.
ШИШКА ЗНАЧИТЕЛЬНОГО ДИАМЕТРА
– Пойдем? – тихо спросил Юлий.
Флавий запротестовал, заикаясь от страха:
– Разве не лучше позвать стражу?
Все вопросительно взглянули на Муция. Тот на цыпочках подошел к занавеске, остановился около нее и вновь прислушался. Было тихо.
– Может, это просто ветер, – предположил он.
– Никогда не слышал, чтобы ветер так стонал, – буркнул Публий. – Кроме того, сейчас нет никакого ветра.
Муций решил действовать.
– Принеси свой фонарь, Антоний! – приказал он. – Я посмотрю, в чем там дело.
Антоний принес фонарь. Одним решительным движением Муций рванул занавеску в сторону.
Флавий запротестовал, заикаясь от страха:
– Разве не лучше позвать стражу?
Все вопросительно взглянули на Муция. Тот на цыпочках подошел к занавеске, остановился около нее и вновь прислушался. Было тихо.
– Может, это просто ветер, – предположил он.
– Никогда не слышал, чтобы ветер так стонал, – буркнул Публий. – Кроме того, сейчас нет никакого ветра.
Муций решил действовать.
– Принеси свой фонарь, Антоний! – приказал он. – Я посмотрю, в чем там дело.
Антоний принес фонарь. Одним решительным движением Муций рванул занавеску в сторону.