Страница:
Машина Милонова, пробежав сотню метров, накренилась, черкнула плоскостью по
земле и остановилась. Что с ней: застряла, наскочила на кочку, сломала ногу
шасси? Летчик и стрелок выскочили из кабины и попытались устранить
неисправности, но ничего сделать не смогли. С одной стороны к месту посадки
уже мчались вражеские конники, с другой, совсем рядом, под конвоем
полицейских ремонтировали дорогу женщины. В беде оказались три человека, два
самолета. Раздумывать было некогда.
И лейтенант Демехин принимает дерзкое решение - идет на посадку сам.
Прикрывать его в небе остались два "ила" лейтенантов Клюева, Глазычева и
один "як" - очевидно, напарник Стопы. Короткий пробег - и самолет Демехина
застрял в оттаявшем грунте. Теперь на земле уже было три самолета и пять
человек. С воздуха смельчаков прикрывала пара "илов" и "як", которые огнем
своих пулеметов отрезали вражеских конников. На выручку летчикам бросились
женщины. С их помощью удалось вырвать самолет Демехина из грязи и вырулить
на более сухое место! Теперь предстояло решить вопрос - как разместить пять
человек на двухместном "иле"?
И Демехин дает команду:
- Два летчика - в кабину стрелка. Стрелки - на шасси!
Сможет ли взлететь самолет, не застрянет ли снова? Демехин берет разгон
и - взлетает с форсажем. Не набирая высоты, на бреющем, он берет курс на
свою территорию. Пара "илов", выпустив шасси, чтобы погасить скорость,
экскортирует идущий домой штурмовик с пятью пассажирами на борту.
Трудно себе представить состояние людей, которые летели в воздухе на
открытых подкосах шасси. Стрелки могли быть смяты на взлете или посадке,
могли, окоченев, сорваться в воздухе, могли быть подбиты пулей с земли. Риск
был огромный, но это был единственный шанс на спасение. Горючее
заканчивалось.
Перелетев Днепр, Демехин совершил посадку на первом полевом аэродроме
от линии фронта. Помня о людях в нишах шасси, летчик сумел искусно посадить
самолет, не повредив их.
Подвиг штурмовиков, спасших летчика-истребителя, сразу же облетел все
авиационные части. Андрей Демехин был удостоен звания Героя Советского
Союза, остальные участники подвига награждены орденами. Мы гордились славой
товарищей по оружию. Вспомнилось, как такой же подвиг совершил в Калмыкии
Григорий Панкратов, чтобы спасти Сергея Вшивцева. В этом повторении подвига
не было случайности. Летчики еще раз подтвердили незыблемость святого закона
фронтового братства: сам погибай, но товарища выручай. На этот раз никто не
погиб, а товарищи были спасены.
Во время мартовской оперативной паузы произошел еще один случай, о
котором долго говорили в частях нашей воздушной армии и за ее пределами. На
этот раз он был связан с нашими братьями по небу - летчиками-истребителями.
Еще весной 1943 года стали широко известны имена асов-фронтовиков А. И.
Покрышкина, братьев Дмитрия и Бориса Глинки (братья были по отчеству
Борисовичи, и летчики в шутку называли их просто ДБ и ББ). Мы были наслышаны
о боевом мастерстве Алелюхина, о поединке с вражеским разведчиком ФВ-189
("рамой") Владимира Лавриненкова, о его дерзком побеге из плена и новых
воздушных схватках. В крымском небе особенно ярко засияла слава храброго
летчика-истребителя Амет-Хана Султана. Мне запомнился один случай, связанный
с этим летчиком.
Как-то в солнечный день над аэродромом наших истребителей неожиданно
появился одиночный гость - "Мессершмитт-109". Спикировав, он сбросил вымпел
с запиской, где в наглой форме, надеясь на безнаказанность, вызывал на
поединок одного из наших лучших, летчиков.
Сбросил и устремился ввысь, извиваясь в лучах весеннего солнца. Неужели
в гитлеровской авиации объявился "рыцарь"? Что-то раньше не отличались этим
фашистские летчики, пикировавшие на толпы беженцев, расстреливавшие на
дорогах женщин и детей. Может, этим они хотели поднять престиж уже изрядно
битых молодчиков люфтваффе, терявшей былое превосходство в воздухе? Как бы
там ни было, гитлеровский ас жаждал поединка. Но выполнит ли он предложенные
им же условия?
На старт быстро подрулил самолет Амет-Хана Султана. После короткого
разбега он взмыл вверх, навстречу противнику. И начался поединок. В течение
пятнадцати минут над аэродромом на глазах у сотен людей до хрипоты ревели
моторы "мессера" и нашего "ястребка". Один за другим следовали каскады
фигур. Оба противника обладали большим искусством воздушного боя. У кого из
них оно окажется выше, кто первый поймает противника в перекрестие прицела?
Сделал это Амет-Хан. Короткая пушечная очередь словно прострочила небо.
"Мессершмитт" покачнулся и начал падать. Раскрылся купол парашюта, и
немецкий ас опустился на нашем аэродроме. Приземлившись, он поднял руки и
попросил показать ему летчика-победителя.
Я вспомнил этот случай из боевой биографии дважды Героя Советского
Союза Амет-Хана Султана в Крымском городе Алупка, когда стоял, склонив
голову у бюста отважному летчику. После войны он долгие годы испытывал новую
авиационную технику и во время одного из вылетов погиб. Если тебе, читатель,
придется быть в Алупке, положи цветы у памятника человеку, который не раз
доказывал величие духа советского летчика и был одним из славных
героев-авиаторов прошедшей войны,
27 марта 1944 года - вторая годовщина нашего штурмового полка. Первую
отметить не удалось, в тот год в это время мы как раз летали на завод за
"илами". Да и итоги были менее впечатлительны. И вот прошло почти два года
непрерывных боев. Теперь полк уже МОР гордиться своей историей, славой своих
летчиков, воздушных стрелков и технического состава. На праздник полка
приехал новый командир дивизии полковник Чубченков. Его предшественник
полковник Чумаченко ушел от нас в другую воздушную армию. Новый комдив
оказался высоким, стройным, подтянутым. Поражала его скромность, он вроде
стеснялся своей должности. Спокойные серые глаза полковника были внимательны
и доброжелательны.
- А ведь я вас помню, товарищ старший лейтенант, - обратился ко мне
новый комдив. - По запасному полку. Как воюете?
Вот это зрительная память! Через зап, как называли запасной авиационный
полк, проходили не сотни, а тысячи людей, и вдруг - "помню"! Я кратко
доложил, что командую эскадрильей, был ранен.
- Так это ваша эскадрилья объявлена лучшей в полку? Поздравляю!
Да, вторая эскадрилья при подведении итогов боевой работы заняла первое
место, и ей был вручен подарок - патефон с набором пластинок. Во фронтовых
условиях такая премия означала не только признание успехов, чем люди
гордились, но и представляла немалый интерес для организации досуга. Теперь
по вечерам у патефона послушать пластинки собиралась почти вся эскадрилья.
Ходили ребята и в сельский клуб на концерты художественной самодеятельности,
которой руководил командир звена лейтенант Алексей Будяк. В полку нашлись и
певцы, и чтецы, и танцоры, и музыканты. Тот же Алексей Будяк прекрасно играл
на гитаре и чудесно пел. Лучшим его номером была "Песня о Днепре". Обычно он
пел ее вдохновенно и торжественно, а полковой хор с особым подъемом
подхватывал слова припева:
Как весенний Днепр, всех врагов сметет Наша армия, наш народ!
При этом мне каждый раз вспоминались летящие над Днепром штурмовики,
бои за днепровские переправы. Четыре трудных месяца боев над этой великой
рекой навсегда запали в сердца летчиков нашего полка. После одного из
вечеров в сельском клубе, когда ребята вышли на улицу, мела настоящая
февральская метель, образовались высокие сугробы.
- А когда все это растает, будет потоп, - сказал подполковник Смыков.
- Надо думать, как спасать самолеты. Пришлось временно перебазироваться
на аэродром соседнего полка, в село Григорьевку. Мы с Георгием Михайловичем
пошли посмотреть, как разместились по хатам люди. Жители охотно потеснились,
с радостью принимая авиаторов на постой. Почти в каждой семье кто-то воевал
- муж, сын, зять. Георгий Михайлович, свободно владевший украинским языком,
спросил у хозяйки одной из хат:
- Дэ ж ваш чоловик?
- На хронти - дэ ж ному буты! Та и сын там же. Тилькы зараз у
госпитали, в голову раненный.
- Що ж вин голову пидставляв?
- А-а, молодэ та дурнэ! - с досадой махнула рукой хозяйка.
Такой ответ не мог нас не рассмешить. Впрочем, в словах матери был свой
резон: некоторые новички, может, и не "дурные", но неопытные, действительно
подставляли голову. А делать это, конечно, не стоило. Надо больше
присматриваться да прислушиваться к бывалым воинам. Они зряшного риска не
любят, зато в трудном деле задних не пасут. Таких пули тоже не щадят, но
попадают в них реже. Потому что, как пели тогда, "смелого пуля боится,
храброго штык не берет". А смелого и умелого - тем более. Об этом знали и
опытные летчики, и фронтовая молодежь.
Правда, были и исключения. Мне, как командиру эскадрильи, не давал
покоя младший лейтенант Ганин. Все чаще с ним случались истории, которые
заставляли усомниться в умении молодого летчика вести себя в бою, Впрочем,
об этом разговор еще впереди.
В марте в полку началась активная подготовка к боям за Крым. Ведущие
группы облетали район; штабы накапливали и анализировали разведданные,
определяли первоочередные цели для удара с воздуха, Казалось, уже все
готово, можно бы и приступать к делу. Но команды к наступлению не было. На
земле подготовка проходила труднее. Южная весна размочила, расквасила землю,
приходилось очень туго. В этом мы могли убедиться, побывав на переднем крае
фронта. Вначале мы летели туда транспортным Ли-2, затем до переправы через
Сиваш ехали на автомашинах. Часто останавливались, вытаскивали увязшие
машины из грязи. От переправы к переднему краю добирались пешком, поминутно
стряхивая с сапог липкие комья. Чем ближе к переднему краю, очертания
которого нам предстояло изучить, тем молчаливее становились летчики. С
воздуха они видели войну "в плане", а тут увидели "в профиль". Все заметнее
становилось горячее дыхание фронта. Изредка ухали пушки, временами
прострочит пулемет и раздастся автоматная очередь. Берег рядом с переправой
был в сплошных воронках, в воде торчал хвост истребителя ФоккеВульф-190,
чуть подальше виднелись обломки бомбардировщика Ю-87. Кто-то из летчиков
высказал догадку:
- Да, здесь не заскучаешь: с неба сыплет и с фронта бьет...
Словоохотливый сапер-капитан, сопровождавший нас через переправу, сразу
подхватил:
- Вчера, под закат солнца, налетело их, как комаров с болота! Дырок
наделали, но переправа жива. Два гитлеровца здесь остались, - кивнул сапер
на обломки самолетов. - А многим наши зенитчики хорошо припечатали...
Сильнее забила артиллерия, воздух, казалось, стал накаляться. Но бойцы
переднего края, словно не происходило ничего необычного, спокойно занимались
будничным фронтовым делом. Вот группа пехотинцев, подоткнув полы шинелей,
отводила воду от землянки. Артиллеристы дружно вытаскивали из глубокой колеи
зенитку. Скрытая ложбинкой, по которой мы пробирались, дымилась походная
кухня.
Вдруг из-за наших спин вынырнул вездесущий трудяга По-2 и прямо с ходу
сел на бугорке. И тут же один за другим рядом с самолетом вспыхнули фонтаны
земли: то била вражеская артиллерия. Снаряды ложились то справа, то слева, а
По-2 безмятежно лопотал деревянным винтом, ожидая, пока летчик передаст
какой-то пакет и решит свои дела. Затем самолет неторопливо разбежался и,
заложив крутой вираж, повернул на север. Несколько снарядов разорвалось на
том месте, где только что стоял По-2, и артобстрел прекратился.
Мы были поражены смелостью и выдержкой летчика-связиста, который под
огнем врага делал свое обычное дело. После этого многие из
летчиков-штурмовиков еще больше укрепились в своем добром мнении о скромном
труженике авиации. Вот уж действительно: лучше раз увидеть, чем сто раз
услышать.
На некоторое время по всему фронту воцарилась тишина. Напряженная,
хрупкая. И вдруг с голубого неба посыпалась на землю серебряная трель
жаворонка. Это было настолько неожиданно и, казалось, противоестественно,
что все мы остановились, как завороженные. Птичья песня утверждала радость
весны и торжество жизни рядом со смертью, считавшей себя хозяйкой в небе и
на земле. А по краям свежих воронок порхала пара трясогузок. По извилистым
траншеям и ходам сообщения; кое-где обшитым досками и плетнями, мы добрались
до наблюдательного пункта командира стрелковой дивизии. Солдаты выглядывали
из пулеметных гнезд и стрелковых ячеек, с интересом рассматривая летчиков. А
мы, в свою очередь, думали о том, что с воздуха траншеи кажутся глубокими
шрамами на теле земли и людей почти не видно. А здесь - роты, батальоны и
полки держат основной рубеж войны. Через окуляры стереотрубы по очереди
рассматриваем передний край. Но видно очень плохо. И только подсказка
комдива помогла по отдельным деталям узнать огневые точки противника,
блиндажи и другие объекты. Ведь с воздуха они видятся совсем по-иному.
Поездка оказалась очень полезной. Теперь, когда мы увидели наземные
ориентиры из солдатского окопа, сможем свободнее разбираться в них из кабины
самолета. На обратном пути завернули к гвардейским минометчикам, осмотрели
прославленные "катюши". У нас ведь тоже эрэсы, так что с минометчиками мы
вроде братьев по оружию. Хозяева с уважением отозвались о нашей боевой
работе:
- На земле воевать трудно, конечно, - говорил командир батареи "катюш",
- но здесь есть и кочки, и окопы. А в небе где спрячешься?
- А мы и не прячемся, - пошутил один из летчиков.
Капитан понимающе улыбнулся:
- Видели мы вашу штурмовку. Молодцы! Для фрицев это настоящая черная
смерть...
Похвала была приятна, но она ко многому и обязывала. В предстоящих боях
на авиационные штурмовые полки возлагались большие задачи. Противник создал
в Крыму прочные оборонительные рубежи, схватка предстояла ожесточенная и
кровопролитная. Войска 3-го Украинского фронта уже приближались к Одессе. А
здесь немецко-фашистское командование старалось любой ценой удержать
крымские позиции. В планах гитлеровцев им отводилась особая роль. Владея
Крымом, противник мог держать под постоянной угрозой все Черноморское
побережье, оказывать влияние на Румынию, Болгарию и Турцию. В полку
состоялись партийные и комсомольские собрания. С докладом на них выступал
заместитель командира по политчасти майор Поваляев. Алексей Иванович говорил
об успешных действиях советских фронтов, освобождавших Правобережье Украины,
о выходе на государственную границу Родины по реке Прут. В честь этого
Москва салютовала 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.
- Я уверен, товарищи, что и мы скоро услышим салют в честь войск,
освободивших Крым, - закончил замполит. - Надеюсь, что в предстоящих боях
коммунисты и комсомольцы покажут пример мужества и мастерства и полк успешно
выполнит боевую задачу.
Партийное собрание - всегда волнующее событие. Когда собираются
коммунисты полка обсудить свои задачи, принимают решение, это сказывается на
жизни всего полкового коллектива. Члены и кандидаты ленинской партии - его
ядро, его ведущая сила. В ходе боев заметно выросла наша партийная
организация. Коммунисты показывали личный пример в бою, они первыми шли на
трудное дело, на подвиги во имя победы. В полковой летописи уже было
записано немало славных имен коммунистов и комсомольцев, отличившихся в
боях, отдавших жизнь за Родину. Я чувствую рядом плечо товарищей по партии,
боевых друзей. Мы говорим о главном - как лучше выполнить боевую задачу,
остро критикуем ошибки и промахи в боевой работе, вносим предложения. И это
помогает в последующих вылетах на штурмовку врага, в подготовке техники к
полетам, в воспитании у летчиков, воздушных стрелков, техников и механиков
боевого духа, готовности с честью выполнить свой воинский долг.
Вспоминается тот сердечный разговор, который вели со мной трое моих
друзей-коммунистов. Он пошел на пользу. Слова замполита, выразившего
надежду, что коммунисты и комсомольцы и впредь будут впереди, были встречены
гулом одобрения. Мужества летчикам и воздушным стрелкам не занимать, к тем
же, кто не владеет пока боевым мастерством, оно придет с боями, быстрее
приобрести опыт помогут "старики" и, в первую очередь, коммунисты. Так было
записано и в решении партийного собрания.
Наконец-то южная весна вступила в свои права. Щедрое солнце подсушило
землю, все вокруг покрылось зеленью. Мы возвратились на свой аэродром,
опробовали рулежные дорожки, взлетную полосу. Еще два-три дня - и можно
уверенно взлетать и садиться. Техники и механики осматривают самолеты.
Старший техник эскадрильи Несметный докладывает об их готовности.
- Прибыла, товарищ командир, комплексная комиссия инженеров из корпуса
и дивизии, - сообщил Посметный. - Будут проверять...
- Выдержим проверку? - спрашиваю у стартеха.
Гурий Кононович Савичев в таком случае ударил бы себя в грудь и
уверенно заявил, что отличная оценка у него уже давно в кармане. Посметный
имеет другой характер. В его работе нет шума, помпы. Это человек дела,
грамотный инженер и хороший организатор. Его оценки всегда объективны,
взвешены. И им больше веришь. Вот и сейчас он ответил скупо, но объективно:
- Механики доложили - в бою машины не подведут. Я осматривал строго. Не
подведут...
Значит, так и будет. Мой механик Василий Щедров не отстает от
остальных, Он готов хоть всю ночь не отходить от самолета, прощупывая
несколько раз каждый болтик. Зато инженерную проверку Василий выдержал с
честью.
...Впервые слово "Тархан" мы услышали еще при изучении района полетов.
Потом оно стало повторяться все чаще и чаще. У этого населенного пункта были
расположены основные артиллерийские позиции противника. И нам предстоит
нанести по ним удар. Тархан... Это название звучало таинственно и загадочно
не только для меня. На вражеские артиллерийские позиции пойдут в первый
боевой вылет и молодые летчики эскадрильи. Хотелось, чтобы со словом
"Тархан" у них были связаны первые боевые успехи. Восьмое апреля выдалось
погожее. Утро было по-весеннему теплое, ясное. На аэродроме у самолетных
стоянок выстроился полк. На правом фланге алеет полотнище знамени части.
Замполит полка майор Поваляев открывает митинг и зачитывает обращение
командующего фронтом и Военного совета. Обращение призывает воинов
возвратить Родине Крым и уничтожить захватчиков. Выступают летчики,
воздушные стрелки, техники и механики. И каждый бросает клич "Даешь Крым!".
Слушая горячие, взволнованные речи боевых друзей, готовых идти на штурм
вражеских укреплений, я вдруг вспомнил Ленинградский техникум зеленого
строительства, в котором учился и откуда ушел в авиацию. Его директор
Николай Лукич Головко в 1920 году участвовал в штурме Перекопа. В связи с
15-летием этого события он выступил перед нами, студентами техникума.
- Многие из тех, кто шел на перекопские и чонгарские укрепления, кто
переправлялся через холодный Сиваш, не увидели радостных дней, за которые
отдали свои жизни, - сказал директор и... заплакал.
Тогда нам, семнадцатилетним, не совсем были понятны чувства человека,
который спустя пятнадцать лет со слезами говорил о павших в боях за
Советскую власть. Сейчас я хорошо знаю, что и спустя почти сорок лет
сжимается болью сердце, когда вспоминаешь друзей, отдавших свои юные жизни в
боях за Родину. И мог ли я тогда думать о том, что через восемь лет буду
участвовать в штурме того же Перекопа, в боях за Крым пройду, вернее,
пролечу над местами былых сражений, что мы, комсомольцы тридцатых годов,
умножим славу комсомольцев гражданской войны.
Закончен короткий митинг. Уже известны время вылета и начало удара под
Тарханом. С Леонидом Кузнецовым, моим молодым заместителем, уточняем
последние расчеты и команды. Мне нравится Кузнецов - спокойный,
уравновешенный, мужественный. Год тому назад он прибыл в полк вместе с
Алексеем Будяком, Дмитрием Гапеевым, Виктором Смирновым, Николаем
Маркеловым. Сейчас это уже опытный летчик-штурмовик, он хорошо ориентируется
в боевой обстановке. Одним словом - толковый заместитель, которому можно
доверить и группу, и трудное задание. Наш аэродром - заливной луг, почти
болото. Стоянка эскадрильи самая невыгодная.
- Как думаешь, - спрашиваю у Кузнецова, - не подведет грунт при
выруливании?
- Может, выбраться на старт пораньше? - предлагает Леонид.
- Дело говоришь...
Подполковник Смыков разрешил второй эскадрилье вырулить
заблаговременно. И вот мы в воздухе. Вскоре показался зеленоватый Сиваш,
дальше все ориентиры - по памяти. Радиостанция наведения сообщает: "В
воздухе спокойно, следуйте в свой квадрат". Молодые летчики жмутся к
ведущим, их задача - удержаться в боевом строю, не засматриваться по
сторонам. Все равно в первом вылете мало что удастся увидеть. Новичок должен
лишь строго придерживаться установок ведущего.
Показался Тархан. В лучах утреннего солнца выделяются красные
черепичные крыши домов, открытые террасы. Севернее, ближе к нам, расположены
артиллерийские позиции противника. Они, конечно, хорошо замаскированы, но их
надо найти. Не свожу глаз с заданного места: авось мелькнет вспышка
выстрела.
Ага, есть! Командую по радио: "Внимание! Вижу цель! Приготовиться к
атаке!" Впереди - шапки заградительного огня. Нелегко идти среди сплошных
разрывов. Цель как будто совсем не движется навстречу. Время тянется
томительно долго, такое ощущение, словно самолет повис у всех на виду и по
нему со всех сторон палят зенитки. Но надо выдержать. Противник старается не
пустить, заставить от. вернуть, сбросить бомбы раньше. А ты должен упорно,
не обращая внимания на опасность, идти на огненный забор, преодолеть его и
выполнить задачу. Самый трудный момент - подход к цели. Когда стреляют по
тебе, опасно, когда молчат, и того хуже. Сейчас цель видна отчетливее, можно
и маневрировать. А затем атака! Стремительно бросаю шеститонный штурмовик в
пикирование. Смотри, не промахнись, командир! Ведомые должны сбросить бомбы
туда же, куда упали твои. Повторные заходы проще: уже замкнут боевой порядок
"круг", каждый летчик выбирает цель самостоятельно. На повторных заходах и
зенитки слабее, часть их уже выведена из строя. Время работы нашей
эскадрильи истекло, объявляю сбор. Теперь надо смотреть внимательно:
пользуясь тем, что круг обороны разрывается, нас могут атаковать
истребители. Для сбора группы требуется некоторое время. Подсчитываю свою
группу: два, три, пять...
- Ваня, кого нет? - спрашиваю Гальянова.
- Товарищ командир, я не хотел вас отвлекать. Один ушел на свою
территорию. Кажется, Ганин.
Ох, уже этот Ганин! Почему же ничего не сообщил? Может, подбит?
Осматриваю землю, нет ли там нашего "ила". Ни в районе цели, ни по маршруту
его не видно. Не оказалось его и на нашем аэродроме. Что: же могло произойти
с молодым летчиком? Не успели собраться шумной стайкой вернувшиеся летчики,
как над аэродромом появился "ил". По номеру определяем - он, Ганин.
Вначале хотелось крикнуть "ура!", порадоваться тому, что наконец
прилетел. Но тут же я одернул себя: ведь Ганин вышел из боя раньше нас, а
пришел на аэродром позже. Сперва надо выяснить почему. Заблудился? Подходили
летчики, докладывали о выполнении боевого задания, о своих наблюдениях.
Новички возбуждены, довольны. Поздравляю их с первым боевым крещением. В
ответ - счастливые улыбки. Спрашиваю, видали ли разрывы зениток. Лейтенант
Алексей Ефимов честно признался: ожидал, мол, черных разрывов, а они
оказались белыми, вначале принял их за маленькие облачка. Потом, когда
рассмотрел вспышку, понял - это разрывы. Тем временем Ганин лихо зарулил и
спешит с докладом. Твердый шаг, хорошая выправка и не моргающий взгляд:
- Товарищ капитан, младший лейтенант Ганин задание выполнил.
Наблюдал...
- Почему пришли не с группой?
- Виноват, товарищ командир. Зазевался. Не слышал команды, - отвечает
виноватым голосом. Потом бодро: - После вашего ухода еще дважды штурмовал
цель. Один!
В серых глазах упрямое нахальство. Знает, что никто из экипажей не
подтвердит это.
- Ладно, - отвечаю, - разберемся позже. А сейчас все на КП, Доложим о
вылете и узнаем следующую задачу.
После доклада начинаем разбор вылета по деталям. Летчики докладывают -
Ганин ушел после первого захода. Но тот сразу "нашелся" с объяснением: он
действительно уходил, потому что мотор плохо работал. Потом вернулся и
самостоятельно сделал еще два захода.
Не хотелось верить, что молодой летчик проявил трусость, да и прямых
доказательств этого у меня тоже не было. На первый раз пришлось серьезно
предупредить. А для себя сделал вывод: летчик требует особого внимания и
проверки в бою.
Последующие три дня шла напряженная боевая работа. Мы делали по два-три
вылета в день, и все з один и тот же район. Тарханское направление оказалось
направлением главного удара. Вначале наши войска успешно продвинулись
вперед, но вскоре темп наступления начал затихать. А это нехороший признак -
значит, на этом участке неудача. И вдруг одиннадцатого апреля с утра стало
известно: прорыв наметился на левом фланге наших войск, там, где и не
планировался. Оказывается, ночью наш батальон скрытно переправился через
небольшое озеро и обнаружил слабинку в обороне противника. Утром основной
земле и остановилась. Что с ней: застряла, наскочила на кочку, сломала ногу
шасси? Летчик и стрелок выскочили из кабины и попытались устранить
неисправности, но ничего сделать не смогли. С одной стороны к месту посадки
уже мчались вражеские конники, с другой, совсем рядом, под конвоем
полицейских ремонтировали дорогу женщины. В беде оказались три человека, два
самолета. Раздумывать было некогда.
И лейтенант Демехин принимает дерзкое решение - идет на посадку сам.
Прикрывать его в небе остались два "ила" лейтенантов Клюева, Глазычева и
один "як" - очевидно, напарник Стопы. Короткий пробег - и самолет Демехина
застрял в оттаявшем грунте. Теперь на земле уже было три самолета и пять
человек. С воздуха смельчаков прикрывала пара "илов" и "як", которые огнем
своих пулеметов отрезали вражеских конников. На выручку летчикам бросились
женщины. С их помощью удалось вырвать самолет Демехина из грязи и вырулить
на более сухое место! Теперь предстояло решить вопрос - как разместить пять
человек на двухместном "иле"?
И Демехин дает команду:
- Два летчика - в кабину стрелка. Стрелки - на шасси!
Сможет ли взлететь самолет, не застрянет ли снова? Демехин берет разгон
и - взлетает с форсажем. Не набирая высоты, на бреющем, он берет курс на
свою территорию. Пара "илов", выпустив шасси, чтобы погасить скорость,
экскортирует идущий домой штурмовик с пятью пассажирами на борту.
Трудно себе представить состояние людей, которые летели в воздухе на
открытых подкосах шасси. Стрелки могли быть смяты на взлете или посадке,
могли, окоченев, сорваться в воздухе, могли быть подбиты пулей с земли. Риск
был огромный, но это был единственный шанс на спасение. Горючее
заканчивалось.
Перелетев Днепр, Демехин совершил посадку на первом полевом аэродроме
от линии фронта. Помня о людях в нишах шасси, летчик сумел искусно посадить
самолет, не повредив их.
Подвиг штурмовиков, спасших летчика-истребителя, сразу же облетел все
авиационные части. Андрей Демехин был удостоен звания Героя Советского
Союза, остальные участники подвига награждены орденами. Мы гордились славой
товарищей по оружию. Вспомнилось, как такой же подвиг совершил в Калмыкии
Григорий Панкратов, чтобы спасти Сергея Вшивцева. В этом повторении подвига
не было случайности. Летчики еще раз подтвердили незыблемость святого закона
фронтового братства: сам погибай, но товарища выручай. На этот раз никто не
погиб, а товарищи были спасены.
Во время мартовской оперативной паузы произошел еще один случай, о
котором долго говорили в частях нашей воздушной армии и за ее пределами. На
этот раз он был связан с нашими братьями по небу - летчиками-истребителями.
Еще весной 1943 года стали широко известны имена асов-фронтовиков А. И.
Покрышкина, братьев Дмитрия и Бориса Глинки (братья были по отчеству
Борисовичи, и летчики в шутку называли их просто ДБ и ББ). Мы были наслышаны
о боевом мастерстве Алелюхина, о поединке с вражеским разведчиком ФВ-189
("рамой") Владимира Лавриненкова, о его дерзком побеге из плена и новых
воздушных схватках. В крымском небе особенно ярко засияла слава храброго
летчика-истребителя Амет-Хана Султана. Мне запомнился один случай, связанный
с этим летчиком.
Как-то в солнечный день над аэродромом наших истребителей неожиданно
появился одиночный гость - "Мессершмитт-109". Спикировав, он сбросил вымпел
с запиской, где в наглой форме, надеясь на безнаказанность, вызывал на
поединок одного из наших лучших, летчиков.
Сбросил и устремился ввысь, извиваясь в лучах весеннего солнца. Неужели
в гитлеровской авиации объявился "рыцарь"? Что-то раньше не отличались этим
фашистские летчики, пикировавшие на толпы беженцев, расстреливавшие на
дорогах женщин и детей. Может, этим они хотели поднять престиж уже изрядно
битых молодчиков люфтваффе, терявшей былое превосходство в воздухе? Как бы
там ни было, гитлеровский ас жаждал поединка. Но выполнит ли он предложенные
им же условия?
На старт быстро подрулил самолет Амет-Хана Султана. После короткого
разбега он взмыл вверх, навстречу противнику. И начался поединок. В течение
пятнадцати минут над аэродромом на глазах у сотен людей до хрипоты ревели
моторы "мессера" и нашего "ястребка". Один за другим следовали каскады
фигур. Оба противника обладали большим искусством воздушного боя. У кого из
них оно окажется выше, кто первый поймает противника в перекрестие прицела?
Сделал это Амет-Хан. Короткая пушечная очередь словно прострочила небо.
"Мессершмитт" покачнулся и начал падать. Раскрылся купол парашюта, и
немецкий ас опустился на нашем аэродроме. Приземлившись, он поднял руки и
попросил показать ему летчика-победителя.
Я вспомнил этот случай из боевой биографии дважды Героя Советского
Союза Амет-Хана Султана в Крымском городе Алупка, когда стоял, склонив
голову у бюста отважному летчику. После войны он долгие годы испытывал новую
авиационную технику и во время одного из вылетов погиб. Если тебе, читатель,
придется быть в Алупке, положи цветы у памятника человеку, который не раз
доказывал величие духа советского летчика и был одним из славных
героев-авиаторов прошедшей войны,
27 марта 1944 года - вторая годовщина нашего штурмового полка. Первую
отметить не удалось, в тот год в это время мы как раз летали на завод за
"илами". Да и итоги были менее впечатлительны. И вот прошло почти два года
непрерывных боев. Теперь полк уже МОР гордиться своей историей, славой своих
летчиков, воздушных стрелков и технического состава. На праздник полка
приехал новый командир дивизии полковник Чубченков. Его предшественник
полковник Чумаченко ушел от нас в другую воздушную армию. Новый комдив
оказался высоким, стройным, подтянутым. Поражала его скромность, он вроде
стеснялся своей должности. Спокойные серые глаза полковника были внимательны
и доброжелательны.
- А ведь я вас помню, товарищ старший лейтенант, - обратился ко мне
новый комдив. - По запасному полку. Как воюете?
Вот это зрительная память! Через зап, как называли запасной авиационный
полк, проходили не сотни, а тысячи людей, и вдруг - "помню"! Я кратко
доложил, что командую эскадрильей, был ранен.
- Так это ваша эскадрилья объявлена лучшей в полку? Поздравляю!
Да, вторая эскадрилья при подведении итогов боевой работы заняла первое
место, и ей был вручен подарок - патефон с набором пластинок. Во фронтовых
условиях такая премия означала не только признание успехов, чем люди
гордились, но и представляла немалый интерес для организации досуга. Теперь
по вечерам у патефона послушать пластинки собиралась почти вся эскадрилья.
Ходили ребята и в сельский клуб на концерты художественной самодеятельности,
которой руководил командир звена лейтенант Алексей Будяк. В полку нашлись и
певцы, и чтецы, и танцоры, и музыканты. Тот же Алексей Будяк прекрасно играл
на гитаре и чудесно пел. Лучшим его номером была "Песня о Днепре". Обычно он
пел ее вдохновенно и торжественно, а полковой хор с особым подъемом
подхватывал слова припева:
Как весенний Днепр, всех врагов сметет Наша армия, наш народ!
При этом мне каждый раз вспоминались летящие над Днепром штурмовики,
бои за днепровские переправы. Четыре трудных месяца боев над этой великой
рекой навсегда запали в сердца летчиков нашего полка. После одного из
вечеров в сельском клубе, когда ребята вышли на улицу, мела настоящая
февральская метель, образовались высокие сугробы.
- А когда все это растает, будет потоп, - сказал подполковник Смыков.
- Надо думать, как спасать самолеты. Пришлось временно перебазироваться
на аэродром соседнего полка, в село Григорьевку. Мы с Георгием Михайловичем
пошли посмотреть, как разместились по хатам люди. Жители охотно потеснились,
с радостью принимая авиаторов на постой. Почти в каждой семье кто-то воевал
- муж, сын, зять. Георгий Михайлович, свободно владевший украинским языком,
спросил у хозяйки одной из хат:
- Дэ ж ваш чоловик?
- На хронти - дэ ж ному буты! Та и сын там же. Тилькы зараз у
госпитали, в голову раненный.
- Що ж вин голову пидставляв?
- А-а, молодэ та дурнэ! - с досадой махнула рукой хозяйка.
Такой ответ не мог нас не рассмешить. Впрочем, в словах матери был свой
резон: некоторые новички, может, и не "дурные", но неопытные, действительно
подставляли голову. А делать это, конечно, не стоило. Надо больше
присматриваться да прислушиваться к бывалым воинам. Они зряшного риска не
любят, зато в трудном деле задних не пасут. Таких пули тоже не щадят, но
попадают в них реже. Потому что, как пели тогда, "смелого пуля боится,
храброго штык не берет". А смелого и умелого - тем более. Об этом знали и
опытные летчики, и фронтовая молодежь.
Правда, были и исключения. Мне, как командиру эскадрильи, не давал
покоя младший лейтенант Ганин. Все чаще с ним случались истории, которые
заставляли усомниться в умении молодого летчика вести себя в бою, Впрочем,
об этом разговор еще впереди.
В марте в полку началась активная подготовка к боям за Крым. Ведущие
группы облетали район; штабы накапливали и анализировали разведданные,
определяли первоочередные цели для удара с воздуха, Казалось, уже все
готово, можно бы и приступать к делу. Но команды к наступлению не было. На
земле подготовка проходила труднее. Южная весна размочила, расквасила землю,
приходилось очень туго. В этом мы могли убедиться, побывав на переднем крае
фронта. Вначале мы летели туда транспортным Ли-2, затем до переправы через
Сиваш ехали на автомашинах. Часто останавливались, вытаскивали увязшие
машины из грязи. От переправы к переднему краю добирались пешком, поминутно
стряхивая с сапог липкие комья. Чем ближе к переднему краю, очертания
которого нам предстояло изучить, тем молчаливее становились летчики. С
воздуха они видели войну "в плане", а тут увидели "в профиль". Все заметнее
становилось горячее дыхание фронта. Изредка ухали пушки, временами
прострочит пулемет и раздастся автоматная очередь. Берег рядом с переправой
был в сплошных воронках, в воде торчал хвост истребителя ФоккеВульф-190,
чуть подальше виднелись обломки бомбардировщика Ю-87. Кто-то из летчиков
высказал догадку:
- Да, здесь не заскучаешь: с неба сыплет и с фронта бьет...
Словоохотливый сапер-капитан, сопровождавший нас через переправу, сразу
подхватил:
- Вчера, под закат солнца, налетело их, как комаров с болота! Дырок
наделали, но переправа жива. Два гитлеровца здесь остались, - кивнул сапер
на обломки самолетов. - А многим наши зенитчики хорошо припечатали...
Сильнее забила артиллерия, воздух, казалось, стал накаляться. Но бойцы
переднего края, словно не происходило ничего необычного, спокойно занимались
будничным фронтовым делом. Вот группа пехотинцев, подоткнув полы шинелей,
отводила воду от землянки. Артиллеристы дружно вытаскивали из глубокой колеи
зенитку. Скрытая ложбинкой, по которой мы пробирались, дымилась походная
кухня.
Вдруг из-за наших спин вынырнул вездесущий трудяга По-2 и прямо с ходу
сел на бугорке. И тут же один за другим рядом с самолетом вспыхнули фонтаны
земли: то била вражеская артиллерия. Снаряды ложились то справа, то слева, а
По-2 безмятежно лопотал деревянным винтом, ожидая, пока летчик передаст
какой-то пакет и решит свои дела. Затем самолет неторопливо разбежался и,
заложив крутой вираж, повернул на север. Несколько снарядов разорвалось на
том месте, где только что стоял По-2, и артобстрел прекратился.
Мы были поражены смелостью и выдержкой летчика-связиста, который под
огнем врага делал свое обычное дело. После этого многие из
летчиков-штурмовиков еще больше укрепились в своем добром мнении о скромном
труженике авиации. Вот уж действительно: лучше раз увидеть, чем сто раз
услышать.
На некоторое время по всему фронту воцарилась тишина. Напряженная,
хрупкая. И вдруг с голубого неба посыпалась на землю серебряная трель
жаворонка. Это было настолько неожиданно и, казалось, противоестественно,
что все мы остановились, как завороженные. Птичья песня утверждала радость
весны и торжество жизни рядом со смертью, считавшей себя хозяйкой в небе и
на земле. А по краям свежих воронок порхала пара трясогузок. По извилистым
траншеям и ходам сообщения; кое-где обшитым досками и плетнями, мы добрались
до наблюдательного пункта командира стрелковой дивизии. Солдаты выглядывали
из пулеметных гнезд и стрелковых ячеек, с интересом рассматривая летчиков. А
мы, в свою очередь, думали о том, что с воздуха траншеи кажутся глубокими
шрамами на теле земли и людей почти не видно. А здесь - роты, батальоны и
полки держат основной рубеж войны. Через окуляры стереотрубы по очереди
рассматриваем передний край. Но видно очень плохо. И только подсказка
комдива помогла по отдельным деталям узнать огневые точки противника,
блиндажи и другие объекты. Ведь с воздуха они видятся совсем по-иному.
Поездка оказалась очень полезной. Теперь, когда мы увидели наземные
ориентиры из солдатского окопа, сможем свободнее разбираться в них из кабины
самолета. На обратном пути завернули к гвардейским минометчикам, осмотрели
прославленные "катюши". У нас ведь тоже эрэсы, так что с минометчиками мы
вроде братьев по оружию. Хозяева с уважением отозвались о нашей боевой
работе:
- На земле воевать трудно, конечно, - говорил командир батареи "катюш",
- но здесь есть и кочки, и окопы. А в небе где спрячешься?
- А мы и не прячемся, - пошутил один из летчиков.
Капитан понимающе улыбнулся:
- Видели мы вашу штурмовку. Молодцы! Для фрицев это настоящая черная
смерть...
Похвала была приятна, но она ко многому и обязывала. В предстоящих боях
на авиационные штурмовые полки возлагались большие задачи. Противник создал
в Крыму прочные оборонительные рубежи, схватка предстояла ожесточенная и
кровопролитная. Войска 3-го Украинского фронта уже приближались к Одессе. А
здесь немецко-фашистское командование старалось любой ценой удержать
крымские позиции. В планах гитлеровцев им отводилась особая роль. Владея
Крымом, противник мог держать под постоянной угрозой все Черноморское
побережье, оказывать влияние на Румынию, Болгарию и Турцию. В полку
состоялись партийные и комсомольские собрания. С докладом на них выступал
заместитель командира по политчасти майор Поваляев. Алексей Иванович говорил
об успешных действиях советских фронтов, освобождавших Правобережье Украины,
о выходе на государственную границу Родины по реке Прут. В честь этого
Москва салютовала 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.
- Я уверен, товарищи, что и мы скоро услышим салют в честь войск,
освободивших Крым, - закончил замполит. - Надеюсь, что в предстоящих боях
коммунисты и комсомольцы покажут пример мужества и мастерства и полк успешно
выполнит боевую задачу.
Партийное собрание - всегда волнующее событие. Когда собираются
коммунисты полка обсудить свои задачи, принимают решение, это сказывается на
жизни всего полкового коллектива. Члены и кандидаты ленинской партии - его
ядро, его ведущая сила. В ходе боев заметно выросла наша партийная
организация. Коммунисты показывали личный пример в бою, они первыми шли на
трудное дело, на подвиги во имя победы. В полковой летописи уже было
записано немало славных имен коммунистов и комсомольцев, отличившихся в
боях, отдавших жизнь за Родину. Я чувствую рядом плечо товарищей по партии,
боевых друзей. Мы говорим о главном - как лучше выполнить боевую задачу,
остро критикуем ошибки и промахи в боевой работе, вносим предложения. И это
помогает в последующих вылетах на штурмовку врага, в подготовке техники к
полетам, в воспитании у летчиков, воздушных стрелков, техников и механиков
боевого духа, готовности с честью выполнить свой воинский долг.
Вспоминается тот сердечный разговор, который вели со мной трое моих
друзей-коммунистов. Он пошел на пользу. Слова замполита, выразившего
надежду, что коммунисты и комсомольцы и впредь будут впереди, были встречены
гулом одобрения. Мужества летчикам и воздушным стрелкам не занимать, к тем
же, кто не владеет пока боевым мастерством, оно придет с боями, быстрее
приобрести опыт помогут "старики" и, в первую очередь, коммунисты. Так было
записано и в решении партийного собрания.
Наконец-то южная весна вступила в свои права. Щедрое солнце подсушило
землю, все вокруг покрылось зеленью. Мы возвратились на свой аэродром,
опробовали рулежные дорожки, взлетную полосу. Еще два-три дня - и можно
уверенно взлетать и садиться. Техники и механики осматривают самолеты.
Старший техник эскадрильи Несметный докладывает об их готовности.
- Прибыла, товарищ командир, комплексная комиссия инженеров из корпуса
и дивизии, - сообщил Посметный. - Будут проверять...
- Выдержим проверку? - спрашиваю у стартеха.
Гурий Кононович Савичев в таком случае ударил бы себя в грудь и
уверенно заявил, что отличная оценка у него уже давно в кармане. Посметный
имеет другой характер. В его работе нет шума, помпы. Это человек дела,
грамотный инженер и хороший организатор. Его оценки всегда объективны,
взвешены. И им больше веришь. Вот и сейчас он ответил скупо, но объективно:
- Механики доложили - в бою машины не подведут. Я осматривал строго. Не
подведут...
Значит, так и будет. Мой механик Василий Щедров не отстает от
остальных, Он готов хоть всю ночь не отходить от самолета, прощупывая
несколько раз каждый болтик. Зато инженерную проверку Василий выдержал с
честью.
...Впервые слово "Тархан" мы услышали еще при изучении района полетов.
Потом оно стало повторяться все чаще и чаще. У этого населенного пункта были
расположены основные артиллерийские позиции противника. И нам предстоит
нанести по ним удар. Тархан... Это название звучало таинственно и загадочно
не только для меня. На вражеские артиллерийские позиции пойдут в первый
боевой вылет и молодые летчики эскадрильи. Хотелось, чтобы со словом
"Тархан" у них были связаны первые боевые успехи. Восьмое апреля выдалось
погожее. Утро было по-весеннему теплое, ясное. На аэродроме у самолетных
стоянок выстроился полк. На правом фланге алеет полотнище знамени части.
Замполит полка майор Поваляев открывает митинг и зачитывает обращение
командующего фронтом и Военного совета. Обращение призывает воинов
возвратить Родине Крым и уничтожить захватчиков. Выступают летчики,
воздушные стрелки, техники и механики. И каждый бросает клич "Даешь Крым!".
Слушая горячие, взволнованные речи боевых друзей, готовых идти на штурм
вражеских укреплений, я вдруг вспомнил Ленинградский техникум зеленого
строительства, в котором учился и откуда ушел в авиацию. Его директор
Николай Лукич Головко в 1920 году участвовал в штурме Перекопа. В связи с
15-летием этого события он выступил перед нами, студентами техникума.
- Многие из тех, кто шел на перекопские и чонгарские укрепления, кто
переправлялся через холодный Сиваш, не увидели радостных дней, за которые
отдали свои жизни, - сказал директор и... заплакал.
Тогда нам, семнадцатилетним, не совсем были понятны чувства человека,
который спустя пятнадцать лет со слезами говорил о павших в боях за
Советскую власть. Сейчас я хорошо знаю, что и спустя почти сорок лет
сжимается болью сердце, когда вспоминаешь друзей, отдавших свои юные жизни в
боях за Родину. И мог ли я тогда думать о том, что через восемь лет буду
участвовать в штурме того же Перекопа, в боях за Крым пройду, вернее,
пролечу над местами былых сражений, что мы, комсомольцы тридцатых годов,
умножим славу комсомольцев гражданской войны.
Закончен короткий митинг. Уже известны время вылета и начало удара под
Тарханом. С Леонидом Кузнецовым, моим молодым заместителем, уточняем
последние расчеты и команды. Мне нравится Кузнецов - спокойный,
уравновешенный, мужественный. Год тому назад он прибыл в полк вместе с
Алексеем Будяком, Дмитрием Гапеевым, Виктором Смирновым, Николаем
Маркеловым. Сейчас это уже опытный летчик-штурмовик, он хорошо ориентируется
в боевой обстановке. Одним словом - толковый заместитель, которому можно
доверить и группу, и трудное задание. Наш аэродром - заливной луг, почти
болото. Стоянка эскадрильи самая невыгодная.
- Как думаешь, - спрашиваю у Кузнецова, - не подведет грунт при
выруливании?
- Может, выбраться на старт пораньше? - предлагает Леонид.
- Дело говоришь...
Подполковник Смыков разрешил второй эскадрилье вырулить
заблаговременно. И вот мы в воздухе. Вскоре показался зеленоватый Сиваш,
дальше все ориентиры - по памяти. Радиостанция наведения сообщает: "В
воздухе спокойно, следуйте в свой квадрат". Молодые летчики жмутся к
ведущим, их задача - удержаться в боевом строю, не засматриваться по
сторонам. Все равно в первом вылете мало что удастся увидеть. Новичок должен
лишь строго придерживаться установок ведущего.
Показался Тархан. В лучах утреннего солнца выделяются красные
черепичные крыши домов, открытые террасы. Севернее, ближе к нам, расположены
артиллерийские позиции противника. Они, конечно, хорошо замаскированы, но их
надо найти. Не свожу глаз с заданного места: авось мелькнет вспышка
выстрела.
Ага, есть! Командую по радио: "Внимание! Вижу цель! Приготовиться к
атаке!" Впереди - шапки заградительного огня. Нелегко идти среди сплошных
разрывов. Цель как будто совсем не движется навстречу. Время тянется
томительно долго, такое ощущение, словно самолет повис у всех на виду и по
нему со всех сторон палят зенитки. Но надо выдержать. Противник старается не
пустить, заставить от. вернуть, сбросить бомбы раньше. А ты должен упорно,
не обращая внимания на опасность, идти на огненный забор, преодолеть его и
выполнить задачу. Самый трудный момент - подход к цели. Когда стреляют по
тебе, опасно, когда молчат, и того хуже. Сейчас цель видна отчетливее, можно
и маневрировать. А затем атака! Стремительно бросаю шеститонный штурмовик в
пикирование. Смотри, не промахнись, командир! Ведомые должны сбросить бомбы
туда же, куда упали твои. Повторные заходы проще: уже замкнут боевой порядок
"круг", каждый летчик выбирает цель самостоятельно. На повторных заходах и
зенитки слабее, часть их уже выведена из строя. Время работы нашей
эскадрильи истекло, объявляю сбор. Теперь надо смотреть внимательно:
пользуясь тем, что круг обороны разрывается, нас могут атаковать
истребители. Для сбора группы требуется некоторое время. Подсчитываю свою
группу: два, три, пять...
- Ваня, кого нет? - спрашиваю Гальянова.
- Товарищ командир, я не хотел вас отвлекать. Один ушел на свою
территорию. Кажется, Ганин.
Ох, уже этот Ганин! Почему же ничего не сообщил? Может, подбит?
Осматриваю землю, нет ли там нашего "ила". Ни в районе цели, ни по маршруту
его не видно. Не оказалось его и на нашем аэродроме. Что: же могло произойти
с молодым летчиком? Не успели собраться шумной стайкой вернувшиеся летчики,
как над аэродромом появился "ил". По номеру определяем - он, Ганин.
Вначале хотелось крикнуть "ура!", порадоваться тому, что наконец
прилетел. Но тут же я одернул себя: ведь Ганин вышел из боя раньше нас, а
пришел на аэродром позже. Сперва надо выяснить почему. Заблудился? Подходили
летчики, докладывали о выполнении боевого задания, о своих наблюдениях.
Новички возбуждены, довольны. Поздравляю их с первым боевым крещением. В
ответ - счастливые улыбки. Спрашиваю, видали ли разрывы зениток. Лейтенант
Алексей Ефимов честно признался: ожидал, мол, черных разрывов, а они
оказались белыми, вначале принял их за маленькие облачка. Потом, когда
рассмотрел вспышку, понял - это разрывы. Тем временем Ганин лихо зарулил и
спешит с докладом. Твердый шаг, хорошая выправка и не моргающий взгляд:
- Товарищ капитан, младший лейтенант Ганин задание выполнил.
Наблюдал...
- Почему пришли не с группой?
- Виноват, товарищ командир. Зазевался. Не слышал команды, - отвечает
виноватым голосом. Потом бодро: - После вашего ухода еще дважды штурмовал
цель. Один!
В серых глазах упрямое нахальство. Знает, что никто из экипажей не
подтвердит это.
- Ладно, - отвечаю, - разберемся позже. А сейчас все на КП, Доложим о
вылете и узнаем следующую задачу.
После доклада начинаем разбор вылета по деталям. Летчики докладывают -
Ганин ушел после первого захода. Но тот сразу "нашелся" с объяснением: он
действительно уходил, потому что мотор плохо работал. Потом вернулся и
самостоятельно сделал еще два захода.
Не хотелось верить, что молодой летчик проявил трусость, да и прямых
доказательств этого у меня тоже не было. На первый раз пришлось серьезно
предупредить. А для себя сделал вывод: летчик требует особого внимания и
проверки в бою.
Последующие три дня шла напряженная боевая работа. Мы делали по два-три
вылета в день, и все з один и тот же район. Тарханское направление оказалось
направлением главного удара. Вначале наши войска успешно продвинулись
вперед, но вскоре темп наступления начал затихать. А это нехороший признак -
значит, на этом участке неудача. И вдруг одиннадцатого апреля с утра стало
известно: прорыв наметился на левом фланге наших войск, там, где и не
планировался. Оказывается, ночью наш батальон скрытно переправился через
небольшое озеро и обнаружил слабинку в обороне противника. Утром основной