Виолетта Пальмова. Штурмовики над Днепром

сестра моей России! Настал час освобождения твоей земли от ига фашистских
поработителей!
Между тем фронтовая жизнь была наполнена событиями. Среди них были
радостные и печальные, серьезные и смешные, такие, о которых будешь
вспоминать через десятки лет, и такие, которые забывались на второй же день.
После одного из вылетов ко мне подошел младший лейтенант Смирнов и баском
доложил:
- Товарищ командир, мотор у меня барахлит. Правда, не все время, а на
одном режиме. Трясет, вот-вот развалится... - сказал и спохватился: ведь
самолет-то от полетов отстранят: И потому поспешно добавил: - Но летать
можно, я уже привык...
Я хорошо знал Витю Смирнова - скромного неторопливого летчика. Без
нужды он жаловаться не станет. Вспоминая случай с самолетом Панкратова.
Может, та же причина?
- Механик знает об этом? А старший техник Савичев?
Смирнов мнется, ему неудобно подводить ваших славных наземных
тружеников. Запинаясь, отвечает:
- Они говорят, все в норме.
Что ж, может быть и так: на земле нормально, а в воздухе нет. Тем более
на одном режиме. Его ведь на земле не всегда создашь. Вызываю Савичева:
- Гурий Кононович, что с мотором у Смирнова?
- Т-товарищ командир, мотор - зверь, палец от кнопки запуска на
полметра, а он - "чик" и заработал!
Гурий Кононович в своем репертуаре. Он может заставить крутиться вместо
винта даже палку. Но здесь не до шуток, в другое время можно было бы
отстранить самолет от полетов и дать команду найти причину. Сейчас же идет
наступление, у нас каждый "ил" на счету.
- Гурий Кононович, летчик зря винить мотор не станет.
Савичев некоторое время молчит, размышляет. Потом уверенно повторяет:
- М-мотор исправен... И тут у меня созрело решение:
- Подготовьте парашюты. Самолет облетаем вдвоем.
Удивленно посмотрев на меня, Гурий Кононович лихо, по-савичевски,
козырнул и пошел на стоянку. Через несколько минут я был у самолета. Савичев
вынырнул из ниши шасси и доложил о готовности к вылету. Когда надевали
парашюты, старший техник вдруг попросил:
- Т-товарищ командир, вы только не п-пикируйте.
- Хорошо, - в душе улыбнулся я.
"Значит, волнуешься, Гурий Кононович? Люблю и уважаю тебя, а все-таки
нарушу слово, чтобы в следующий раз был осмотрительнее". Откровенно говоря,
я думал, что Савичев захочет еще раз проверить мотор на земле. Однако
стартех стоял на своем.
На взлете и в полете мотор работал хорошо. Правда, почему-то не
убирались шасси, но мотор здесь ни при чем. Но вот я захожу над аэродромом
по линии стартовых знаков и устанавливаю режим, о котором говорил Смирнов. В
одну секунду мотор задрожал так, что, глядишь, вот-вот развалится! Сквозь
грохот из кабины стрелка доносится по переговорному устройству голос
Савичева:
- В-все п-понятно! Дав-вайте на посадку!
Нет уж, теперь потерпи, дорогой Гурий Кононович! Пикирую на посадочный
знак из белых полотнищ, выложенных буквой "Т". Плохо, что не убрались шасси.
Повторяю заход, изменяю режим. И снова знакомая картина, мотор трясет -
удержу нет. Когда сели, спрашиваю:
- Какие выводы, Гурий Кононович!
После перегрузок у него чуть осунулось лицо. Медленно отстегивая лямки
парашюта, Савичев отвечает:
- Всэ я-асно... Будэм шукать п-прячину...
- Пока не найдете, самолет не боеготов. Кстати, проверьте, почему не
убирались шасси.
В глазах старшего техника заплясали чертики.
- Так и д-должно быть...
Только тут я понял, зачем Гурий Кононович перед вылетом лазил в нишу
шасси: принимал меры против крутого пикирования. Ох, и хитрец!
- А если бы мотор "обрезал" и пришлось садиться на вынужденную?
- Вы в л-любом месте посадите, - льстит старший техник - Опыт у вас
есть...
Несколько суток лучшие техники и механики полка копались в моторе.
Помогала им заводская бригада. Но дефект так и не был найден. Пришлось мотор
заменить. О заковыристой неисправности сообщили на завод: вдруг она
проявится на других машинах.
Уже две недели на земле и в воздухе идут непрерывные бои. Не вернулся с
задания младший лейтенант Гапеев, летчик из эскадрильи Мартынова. Афанасий
Гапеев был известен в полку своими "тактическими" теориями. Он, например, не
признавал плотный строй и считал, что от него все несчастья: зенитки целятся
по ведущему, а попадают в ведомого. Поэтому Гапеев всегда увеличивал
интервал между ведущим в два раза больше против обычного. Друзья упрекали
летчика в "отсебятине", пророчили нападение вражеских истребителей. На это
Гапеев отвечал, что с любым "мессером" он справится. Наконец, поддавшись
требованиям товарищей, летчик занял свое место в строю. На втором же вылете
он был подбит и сел на вынужденную в районе своих войск. Наставление по
производству полетов предписывало: с места вынужденной посадки может
вылетать только командир подразделения. Поскольку Мартынова в полку не
оказалось, подполковник Смыков приказал вылететь за Гапеевым на По-2 мне с
инженером второй эскадрильи. Не успели мы дойти до стоянки "кукурузника",
как на горизонте появился Ил-2. Чья это машина? Все наши, кроме Гапеева,
были на стоянках. При подходе к аэродрому мотор штурмовика смолк. Летчик
выпустил шасси и пошел на вынужденную прямо на пологий бугор.
- Это же Гапеев! - закричал инженер, заметив номер самолета.
Вместе с замполитом полка майором Поваляевым мы подъехали на полуторке
к самолету. Гапеев и его воздушный стрелок уже вылезли из кабины. Водитель
полуторки Шура Желтова лихо затормозила у самого самолета. Гапеев доложил
майору: отказал мотор, экипаж здоров.
- Сколько же раз вы садились от линии фронта?
- Это - четвертый...
- Вы не имели права вылетать без разрешения с первой посадки! - строго
сказал Поваляев.
Гапеев ожидал похвалы, а здесь - упрек. Чем оправдаться?
- Товарищ майор, мы же еще не обедали!
Первой прыснула от смеха Шура. Не удержались от улыбки и мы. Веский
довод! Алексей Иванович сумел по достоинству оценить находчивость летчика,
обнял Гапеева и расцеловал:
- Молодец! Хорошо, что все закончилось хорошо. Но за нарушение
наставления отвечать все-таки придется.
Запомнился один из наиболее трудных для нашего полка дней наступления
на Миусе. С утра все летчики сделали по вылету и готовились ко второму.
Обстановка над полем боя была сложная, свирепствовали истребители противника
и его зенитки. Наши войска упорно продвигались вперед. Линия соприкосновения
с противником часто менялась, и штурмовикам надо было быть особо
внимательными, чтобы не ударить по своим. Сидим на командном пункте и ждем
сигнала на очередной вылет. На стоянке уже закончены заправка и зарядка
самолетов. Бомболюки штурмовиков заполнены противотанковыми, фугасными и
осколочными бомбами. Вынужденный перерыв плохо сказывается на настроении
летчиков, они томятся в ожидании. А здесь еще жара. Ведь июль - середина
лета. Наконец звонок из штаба дивизии. Все насторожились. Командир полка
слушает внимательно, делает пометки на карте, кивает головой, потом
откладывает трубку в сторону.
- Специальное задание. Требуются добровольцы. - Георгий Михайлович
обводит взглядом сидящих под брезентовым навесом летчиков.
- Кто поведет группу?
Непродолжительное молчание, всего двадцать-тридцать секунд. В это время
каждый взвешивает свои возможности. Ведь задание специальное, надо суметь с
ним справиться. Командир, конечно, понимает: поспешность здесь не нужна, но
трубка ждет.
- Я поведу...
Глаза командира теплеют. Берет трубку, сообщает:
- Поведет командир эскадрильи старший лейтенант Пальмов.
Смыков протягивает мне трубку. Слышу хрипловатый голос командира
дивизии гвардии полковника Чумаченко:
- Здравствуйте, товарищ Пальмов. Возьмите карту. Есть? Найдите
юго-западнее Дмитровки высоту 168,5. Она окружена нашими войсками. Нужно
помочь пехоте овладеть высотой. Отберите в группу лучших летчиков.
Обеспечите взятие высоты - все летчики получат награды. Если же хоть один
снаряд упадет на головы наших пехотинцев - трибунал. Задача ясна?
Мой ответ, видимо, был не совсем бодрый.
- Желаю успеха! - послышалось в трубке, и она замолчала.
Приказ по-военному строг и лаконичен. Только сейчас осознал всю
трудность и серьезность задания.
Желающих лететь оказалось больше, чем требовалось. Отбирая летчиков,
мысленно прикидываю, как искать эту проклятую высоту. Она-то ведь там не
одна, на ней нет метровых цифр "168,5". Жаль, не знаю, кто из авиаторов
находится сейчас на станции наведения... Со мной идут верные и старые боевые
друзья Александр и Павел Карповы, Амбарнов. Из молодежи первыми вызвались на
задание Игнатенко и Смирнов. Собрав группу, уточняю порядок взлета, сбора и
удара по цели. Предупреждаю: каждый из нас в ответе за успех вылета. Поэтому
в воздухе надо быть особо внимательными, постоянно информировать друг друга
об обстановке. Об этом, впрочем, можно и не говорить, но такова обязанность
командира: даже известные истины следует повторять, чтобы после боя не
сожалеть.
Запущены моторы. На крыло моей "семерки" вскочил штурман дивизии майор
Абрамов. Он специально для меня привез из штаба дивизии крупномасштабную
карту района цели. Вкладывая карту в планшет, в знак благодарности киваю
головой. Значит, в штабе дивизии придают этому заданию большое значение.
Группа идет хорошо. Волнение улеглось, и теперь мысли работают в одном
направлении. На подходе к линии фронта по взаимному расположению ориентиров
определяю место цели. Пора связаться со станцией наведения, получить "добро"
на работу. Вместо положенного ответа "Вас понял, разрешаю!" со станции
наведения поступила команда: "На подходе с запада группа "юнкерсов".
Атакуйте!". А как же основное задание? Может, изменилась обстановка? Там, на
земле, она лучше известна. Приказ есть приказ, и надо его выполнять. Справа
вверху я увидел около 30 вражеских бомбардировщиков. Высота у них свыше двух
тысяч метров, у нас - восемьсот. Расстояние между нами пять-семь километров,
оно быстро сокращается. "Юнкерсы" уже пересекают линию фронта. Повинуясь
приказу, доворачиваю вправо, перевожу группу в набор высоты. С тяжелым
грузом бомб делать это нелегко. "Юнкерсы" уже почти над головой, открывают
люки. Нет, не дотянуться нам до гитлеровцев, поздно спохватились. Сбросить
бомбы, чтобы облегчить самолет, нельзя: внизу свои войска. Такой
безграмотной команды наведенца еще не приходилось встречать.
К счастью, выручила четверка "яков". Они камнем свалились на "юнкерсы"
и разметали их строй. Гитлеровцы начали беспорядочно освобождаться от груза.
Чтобы не попасть под бомбы, отворачиваю группу влево и ложусь на курс цели.
Ругаю себя за связь со станцией наведения. Хотелось, чтобы все было как
лучше, а получилось вон как! На высотке видны взрывы снарядов: это ведет
огонь наша артиллерия. Но едва мы перешли в пикирование, как обстрел
прекратился. Первый заход делаем холостой - надо определить линию
соприкосновения войск. Прижавшись к земле, готовые к атаке наши пехотинцы
машут нам руками. Сейчас, друзья, мы вам поможем! С круга по одному пикируем
на вражеские траншеи, блиндажи, окопы и уходящие в тыл хода сообщения.
Летчики бьют с азартом, прицельно. Бомбы разворачивают бревна блиндажей,
снаряды рыхлят траншеи, пулеметы кропят свинцом окопы. Штурмовики выходят из
пике у самой земли, оглушая ревом фашистов, втиснувшихся в высоту. Надо
подольше подержать их в таком положении, чтобы головы не могли поднять. А
наша пехота тем временем все ближе подбирается к первой траншее. Пора давать
группе команду на сбор. Уже замелькали фигуры наших бойцов, ворвавшихся на
вражеские позиции. Теперь наша пехота довершит дело.
- "Коршун-73", западнее пять километров - танки. Атакуйте!
Голос по радио был категоричный, и это меня рассердило. Чем атаковать?
Бомбы и эрэсы сброшены, из боеприпасов остались одни пулеметные ленты!
Отвечаю: "Понял!" - и объявляю сбор группы. Чувствую, как неохотно летчики
отрываются от цели, от штурма обратных склонов высоты, откуда враг мог
выдвинуть подкрепление. Вражеские танки мы обнаружили сразу. Но,
присмотревшись, увидели, что там были и наши танки. Уже, наверное, несколько
минут длился танковый бой. С двух сторон горели рыжие костры клубами жирного
дыма.
Наконец на станции наведения спохватились: "Будьте осторожны, тут наши,
противник дальше..." Теперь нам хорошо видны черепашьего цвета коробки
гитлеровских танков. Даю команду на атаку и перевожу самолет в пикирование.
Моментально небо взрывается зенитными снарядами, они пляшут совсем рядом. Но
атаку уже не остановить. Брызнули пулеметные струи, кто-то запасливый
приберег несколько пушечных снарядов. Выводим машины над самыми башнями
вражеских танков. На бреющем увожу группу на восток.
Израсходованы последние патроны, в баках горючего - только бы дотянуть
до аэродрома. Осматриваю группу. В левой плоскости самолета Александра
Карпова видна дыра. Пробит руль поворота у Игнатенко. Мотор Смирнова
оставляет дымный след. Все это - свежие отметины. Эта атака - дань тому
"стратегу", который сидит с микрофоном у рации. Надо обязательно доложить о
нем по команде. Разбирается ли он в авиации, умеет ли правильно ее
использовать? После посадки первым подходит ко мне Александр Карпов. Со
злостью сдергивает с головы совсем мокрый шлемофон.
- Зачем послушался его? - спрашивает меня с возмущением.
- А как бы ты поступил на моем месте?
- Плюнул бы на команду! Ведь мы были безоружными мишенями, могли
половину группы потерять! Дыр привезли - техникам на всю ночь латать!
Подошли остальные летчики. Закурили, постепенно успокоились. Теперь
можно поговорить без горячки.
- Да, ты прав, могли половину группы потерять, - отвечаю Карпову. -
Вчера, помнишь? Шли вдоль линии фронта километров двадцать в сплошном
зенитном огне. Я тоже возмущался - зачем? Оказывается, нужно было подбодрить
нашу пехоту. Как знать, может, и сегодня не без пользы была наша почти
холостая атака. Видел, как их танки заюлили? Думали, мы их бомбами да
эрэсами...
- А мы их - горохом из пулеметов! - уже улыбается Саша Амбарнов.
- Напугали - и то добре.
Наступила разрядка. Хорошо, когда вот так, честно и прямо, летчики
оценивают свои и чужие поступки. Карпов и Амбарнов - мои друзья, их мнение
для меня очень важно. Молодой летчик не всегда его выскажет, помешает
субординация. И командир не всегда сможет разубедить подчиненного.
Убедительнее всего - совет друга. Всей гурьбой идем на КП. Докладываю о
главном - задание выполнено. Подполковник Смыков жмет руки, говорит:
- Знаю, уже звонили из штаба дивизии. Будут награды. Молодцы!
Рассказываем о командах наведенца. Смыков хмурит брови, обещает
доложить, кому следует. Забегая вперед, замечу: наши претензии были учтены.
Наведением авиации над полем боя стали заниматься тактически грамотные
офицеры, иногда даже командир корпуса генерал В. М. Филин. Но чаще на
переднем крае находился начальник штаба корпуса генерал А. И. Харебов.

ВЫЛЕТ НА РАССВЕТЕ

Крепкий сон был прерван торопливо-тревожным стуком в окно. Вначале
показалось - пулеметная очередь. Но вот раздался голос Анатолия Баранского:
- Товарищ командир, срочно вызывают на аэродром!
Растолкав Смирнова, зажег спичку. На часах половина третьего. Что за
тревога в такую рань? Смирнов вскочил на ноги, начал быстро одеваться. Не
спрашивает, куда и зачем, лишь когда бежали к полуторке, высказал догадку:
- Полетим, товарищ командир, да?
Говорят, что добавление "да" придумали авиаторы. Армейские юмористы
утверждают, что летчики докладывают командиру о своем прибытии так: "Вы меня
вызывали? Да?" Виктор Смирнов, видимо, тоже входил в число этих летчиков.
Из-под ног шарахаются кошки. Наш водитель Шура чертыхается. Кто-то
спрашивает, какое сегодня число. - 22 июля, по приметам - неважный день, -
отвечает один из воздушных стрелков: - В авиации счастливое число
тринадцатое.
В приметы не верю с тех пор, как "прогадал" на фитиле: сгорел и второй
фитиль, а я пока жив. И все-таки есть традиционно-устойчивые поверья, в
которые хотя и не веришь, но отказаться от них тоже не в силах. Некоторые
летчики, например, считают, что летать лучше в старой одежде. Может, это
потому, что привыкаешь к ней, она более удобная? Другие говорят, что перед
полетами нельзя ни бриться, ни фотографироваться...
Как-то еще на Кубани в полк прибыл корреспондент фронтовой газеты.
Командир полка рекомендовал ему побеседовать со мной. Но подвигов я не
совершал и поэтому .предложил выбрать другую кандидатуру.
- Тогда разрешите вас сфотографировать?
Я категорически отказался.
- По-ня-тно! - протянул корреспондент, пристально глядя на меня. -
Верите в приметы?
Это уж было слишком.
- Ах, так! Тогда фотографируйте!
Корреспондент, видать, хорошо знал психологию летчиков и умело
использовал свои знания. Иначе возвратишься в редакцию, не выполнив задания.
Летчики, когда речь заходит об их личной боевой работе, - очень
неразговорчивый народ.
В землянке командного пункта полка тесно, собрались все летчики. До
восхода солнца осталось часа два. Подполковник Смыков ставит задачу:
- Вчера вечером на аэродром Кутейниково село около сотни вражеских
бомбардировщиков и истребителей. Нашему полку приказано с рассветом нанести
но аэродрому удар. Первая группа атакует стоянку самолетов и командный
пункт, вторая, Устинова, - бензосклад, третья, Амбарнова, ведет борьбу с
выявленными зенитками и взлетающими истребителями. На цель делаем два
захода: первый - с ходу, второй - разворотом на 180^o. Полк поведу
я...
В голосе Георгия Михайловича четкость и решительность. Задание очень
важное и ответственное. Командир полка чуть возбужден. Свое место он
определил в голове первой эскадрильи и меня назначил своим заместителем.
Уточняем данные авиаразведки. По ее сообщениям, у командного пункта
противника стоит спаренный крупнокалиберный пулемет.
- Что-то здесь не так! - восклицает один из летчиков. - Аэродромы и
переправы фашисты прикрывают плотно.
Нас должны сопровождать 20 истребителей с аэродрома Большекрепинская.
Двадцать "яков" из другого полка за пять минут до нашего удара должны
блокировать соседние аэродромы противника. Это сообщение обрадовало, летчики
одобрительно зашумели:
- С таким прикрытием летать можно!
- Такой армадой еще не ходили!
На аэродроме серел рассвет. Технический состав уже расчехлил машины,
подсоединил. баллоны со сжатым воздухом для запуска мотора. Воздушные
стрелки приготовили парашюты и стоят на плоскостях, ожидая командиров. С КП
взметнулась зеленая ракета. И сразу же зарокотало два десятка моторов. Винт
моего мотора сделал пару холостых оборотов, судорожно дернулся, чихнул дымом
и заработал. Беглым взглядом осматриваю приборную доску: показания
вольтметра в норме; давление бензина - тоже, масла... Стоп! Масло на нуле.
Подтолкнул вперед сектор газа - стрелка на прежнем месте. Не раздумывая,
сразу выключаю мотор. Первые самолеты уже выруливают на старт. Что делать?
На плоскость вскакивает обеспокоенный механик. Показываю на давление масла.
Механик хватается за голову. Но сейчас уже не до выяснения причин. В сотне
метров на бугре стоит зачехленный самолет. Выбираюсь из. кабины, и кричу
стрелку: "Толя, быстрее на 39-й!" С парашютом под мышкой бежим к "илу". Его
механик Фешенко догадался сразу же сбросить чехол и открыл кабину. Когда я
запускал мотор, командир полка уже был на старте. Мотор заработал со второго
запуска. Бросаю взгляд на приборы - все в норме. Даю сигнал убрать колодки.
Мотор надо бы прогреть, но некогда - командир уже пошел на взлет. Выруливаю
на край стоянки и с разрешения выпускающего С. И. Лобанова взлетаю прямо
отсюда. Уже в воздухе, заняв место в строю, уточняю показания приборов.
Мотор работает хорошо, и это успокаивает. Когда легли на курс, обратил
внимание - в эфире тишина. Все молчат или я никого не слышу? Оказалось - на
самолете неисправна радиостанция. Так вот почему "тридцатьдевятка" стояла на
приколе! Придется лететь без радиосвязи. Ну и пусть, ведь совсем недавно ее
вообще не было. С аэродрома истребителей для нашего прикрытия взлетело не
двадцать, а всего шесть "яков". Один из них почему-то сразу же сел,
остальные над линией фронта встретили "мессершмиттов" и завязали бой. А нам
еще идти до цели полсотни километров. Что ж, обойдемся пока без прикрытия.
Значит, что-то помешало командованию выполнить обещанное.
Командир полка точно выдерживает маршрут. Рассвет выдался туманный, с
ограниченной видимостью. В одном месте проскочили полосу дождя. Над линией
фронта нас встретил заградительный зенитный огонь. Дальше идем спокойно. Под
нами - территория, занятая противником. Но - ни единого выстрела. С минуты
на минуту должен показаться вражеский аэродром. Оглядываюсь через плечо и
вижу: из-за горизонта выкатывается огненно-красный мяч солнца. Пока что он
виден только наполовину, но уже побежали от него лучи, посветлела земля.
Первое, что замечаю на аэродроме, - белое-белое полотнище посадочного знака.
Затем вижу, как четверка "худых" спешит на старт. Наперерез ей отделяется
четверка Амбарнова. Сейчас ударят эрэсы. На северной границе аэродрома, нос
к носу стоит не меньше сотни самолетов с крестами и свастиками: толстые
"юнкерсы" и тонкие "мессершмитты". Подумалось - как на парад выстроились.
Тем лучше для нас.
Смыков доворачивает на цель, идет в пикирование. Следом за ведущим
устремляется вся атакующая группа. В тот же миг пространство перед
штурмовиками заволакивают разрывы зенитных снарядов и красные трассы
"эрликонов". Маневрировать некогда и не стоит: можно самому нарваться на
снаряд. Нажимаю на кнопки пуска эрэсов и сброса бомб. Вслед за командирскими
они взрываются прямо в гуще самолетов. Хорошо! Когда выхожу из пикирования,
успеваю заметить чуть выше, в стороне от аэродрома, истребители. Может, наши
подоспели и блокируют аэродром? На повторном заходе зенитки хлещут нам в
лоб, стараясь заставить нас отвернуть от цели. А она вся в огне. Прямо на
меня летит красный шар "эрликона". Невольно пригибаюсь в кабине. Пронесло.
Пушечными очередями прочесываем стоянку - вспыхивают новые очаги пожаров.
Зрительно отмечаю их число.
Спроси меня в тот миг, сколько их, вряд ли ответил бы. А позже, на
земле, мог бы вспомнить по "картинке", запечатленной в памяти. Например,
летчик-штурмовик Устинов, когда его спрашивали, в какое время были над
целью, торопливо говорил: "Дайте часы!" - и показывал: "Стрелки были вот
здесь". После вывода из атаки стараюсь быстрее занять свое место за ведущим.
Только непонятно, зачем командир набирает высоту. Сейчас нужен бреющий или
сбор на "змейке". Вот бы подсказать по радио, но нечем. Мотор работает на
полную мощность, но расстояние до ведущего сокращается медленно. Слева сзади
кто-то из наших идет на вынужденную. Справа одна из групп уходит на бреющем,
а за ними, как гончие псы, увязались "мессеры". Зататакал длинной очередью
пулемет Баранского.
- Что там, Толя?
- На нас "месс" выскочил. Отогнал...
Хороший у меня стрелок, бдительный, врасплох его не поймаешь. Теперь,
когда я догнал командира, наши стрелки взаимодействуют, срывая атаки
"мессершмиттов". И они отстают, чувствуя, что "илы" им не по зубам.
После посадки все собираемся возле подполковника Смыкова. Он молча
принимает доклады, часто вытирая вспотевший широкий лоб. Оказалось, что мы
сожгли около двадцати самолетов противника и бензосклад. Но потеряли пять
экипажей. Фамилия каждого не вернувшегося летчика - как острый гвоздь в
темя. Нет Саши Амбарнова, нет Васи Свалова, Саши Игнатенко, Пети Федорова,
Гриши Шапина. Достоверно известно, что на первом заходе погибли Василий
Свалов и его стрелок Кресик. Многие из летчиков видели, как объятый пламенем
штурмовик Свалова огненным снарядом врезался в стоянку фашистских самолетов.
Прощайте, боевые друзья! Мне навсегда запомнится лучистый, с хитринкой
взгляд Васи Свалова, его острое словцо, которое так нужно было товарищам.
Уверен, что, бросая свой самолет в гущу вражеских бомбардировщиков, он
хранил улыбку презрения к смерти. Он был смелым летчиком, славно прожил свои
двадцать с небольшим лет и погиб смертью героя, повторив подвиг первого
командира эскадрильи капитана Ширяева.
Примерно через месяц возвратился экипаж Федорова. Летчик и воздушный
стрелок, совершив вынужденную посадку в тылу врага, сожгли самолет и пошли в
сторону фронта. Тяжелой оказалась судьба Амбарнова и Шапина. Оба очутились в
плену. Амбарное находился в дарницком лагере под Киевом, и его через три
месяца освободили наши войска. Летчика Шапина гитлеровцы успели вывезти в
Германию, и он получил свободу только в мае 1945 года. О том, что Шапин жив,
мы узнали три девятилетия спустя.
Судьба Игнатенко и его стрелка Федорчука так и осталась неизвестной.
22 июля 1943 года - "черный день" в истории полка. По поводу потери
пяти экипажей состоялся крупный разговор в штабах дивизии и корпуса.
Подполковник Смыков, очень удрученный такими потерями, объяснил их причину
одним - слабым прикрытием. Однако мы так и не узнали, почему командованию не
удалось осуществить первоначальный замысел, так вдохновивший летчиков нашего
полка. Из всех самолетов только мой возвратился без пробоин. Может, потому,
что не маневрировал? Нет, наверное, просто повезло. Хотя начало вылета не