Страница:
февральские дни по радио были переданы сообщение об освобождении Ростова и
Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении капитану В. А. Ширяеву
посмертно звания Героя Советского Союза. Это был первый Герой в нашем полку!
Получив самолеты, мы возвращались на них "домой", под Ростов, недавно
освобожденный от врага. Наш аэродром находился в совхозе э 1 у станицы
Пролетарской. В полку нас ожидала куча новостей. И главная из них - боевые
награды. В первые месяцы войны их приходилось ждать долго, наградные
документы отправлялись в Москву. Потом порядок награждения упростился, право
награждать многими орденами и почти всеми медалями получили командиры
фронтовых частей и соединений. Лишь звание Героя Советского Союза
по-прежнему присваивал Президиум Верховного Совета СССР. Боевые ордена и
медали вручались торжественно, перед строем всего личного состава полка.
Каждый, получая награду, отвечал: "Служу Советскому Союзу!" А когда
состоялся митинг, награжденные заверили, что будут еще отважнее сражаться с
немецко-фашистскими захватчиками, беспощадно уничтожать фашистскую нечисть
на земле и в небе.
Была еще одна новость организационного порядка. В штат полка вводилась
третья эскадрилья, в дивизии создавался третий полк, две дивизии
объединялись в корпус. Раньше полк имел 20 самолетов, сейчас - больше
тридцати. В штурмовом корпусе теперь были 200 "плов"! Нетрудно подсчитать
его огневую мощь. Корпус мог одновременно сбросить 800 стокилограммовых
бомб, выпустить 800 реактивных снарядов, дать залп из 400 пушек и 400
пулеметов. "Да плюс наших 200 крупнокалиберных пулеметов", - подсказывали
воздушные стрелки увлеченным статистикой летчикам.
Теперь каждый летчик имел боевого напарника - воздушного стрелка.
Правда, почти все они еще не встречались с "мессершмиттами" и "фоккерами".
Стали добровольно воздушными стрелками некоторые авиационные механики и
мотористы полка, знакомые с пулеметом и штурмовиком. Они наскоро овладели
основами стрельбы по воздушным целям: ознакомились с ракурсами, умением
определять расстояние до цели. В числе первых, кто овладел новой боевой
специальностью, были комсомольцы полка - механики Сычев, Баранский и
моторист Кресик. Сычев уже не раз поднимался в воздух в импровизированной
кабине за спиной летчика и сейчас выступал в роли наставника новых
добровольцев. Первую эскадрилью принял у меня старший лейтенант Иван
Александрович Заворыкин. Высокий, подтянутый, энергичный, он сразу пришелся
всем по душе. Я остался заместителем у нового комэска. Такое перемещение
меня более чем устраивало. Иван Александрович был старше меня годами и
опытом, у него было чему поучиться. Меня же больше интересовала чисто боевая
работа, хотя командование полка дало понять - в заместителях мне ходить
недолго. Новую, третью эскадрилью возглавлял старший лейтенант Ходоров, ее
пополнили боевыми летчиками. В нее вошли мои товарищи Александр Амбарное и
старший лейтенант Иван Устинов. Первая эскадрилья теперь наполовину состояла
из молодежи. После нового распределения к нам были назначены молодые летчики
Виктор Смирнов, Василий Свалов, Александр Игнатенко, Николай Маркелов, Борис
Остапенко. Все они были комсомольцами. Комсорг эскадрильи Геннадий Щукин
радовался такому пополнению, рассказал новичкам о боевых традициях полка,
его боевой славе, добытой в тяжелых боях с фашистами. Время было горячее, в
марте над Кубанью разразилось ожесточенное воздушное сражение, в котором с
обеих сторон участвовало большое количество самолетов разных типов. Печать и
радио сообщили имена советских асов, диктовавших фашистским летчикам свои
условия боя. Они побеждали врага, применяя новые тактические приемы. Именно
на Кубани я впервые услышал о мастерстве А. И. Покрышкина, о его знаменитой
формуле боя: высота - скорость - маневр - огонь. И хотя А. И. Покрышкин вел
речь об истребителях, эту формулу умело применяли и штурмовики. Правда, у
нас было свое понятие высоты и многие свои приемы, но принцип действия
оставался один - наступательный.
С накоплением боевого опыта назрела необходимость проанализировать
тактику боевого применения штурмовиков Ил-2, обменяться опытом воздушных
боев, тактическими находками и новинками. Этому и были посвящены трехдневные
сборы командиров эскадрилий и их заместителей шести штурмовых авиационных
полков. На сборах обсуждалось два вопроса: об использовании радиосвязи на
Ил-2 и о тактике штурмовой авиации, перешедшей на новую организацию. Основой
опыта служили бои за Сталинград, приводились также примеры применения
штурмовиков и на других фронтах. В последнее время радиосвязь активно
входила в нашу фронтовую жизнь, потому и уделили ей на сборах много
внимания. На всех двухместных самолетах, которыми был вооружен корпус,
стояли радиоприемники, а на каждом третьем - радиопередатчики. Батальоны
аэродромного обслуживания (БАО) обеспечивались наземными связными
радиостанциями на автомашинах. Появились радиостанции на старте аэродрома. В
период активных воздушных операций предполагалось высылать в наземные войска
авиационного представителя для управления самолетами над полем боя.
Вот это то, что нужно! Отсутствие такого квалифицированного управления
часто снижало эффективность штурмовых ударов. Ни одного полета без
радиосвязи! Хорошее требование. Главное, что оно подкреплено материально. В
штат полка вводились должности начальника связи и радиомехаников. Теперь
шлемофоны, без которых мы не могли вести радиосвязь, стали неотъемлемой
экипировкой летчика. Злободневным был вопрос о боевых порядках, о тактике
действия штурмовиков над полем боя. В небе Калмыкии мы убедились: боевой
порядок звена и эскадрильи в виде клина, взятый из бомбардировочной авиации,
для штурмовиков не подходит. Бомбардировщики наносят удар по крупноразмерным
целям и с горизонтального полета. Для "илов" же лучше "пеленг" (боевой
порядок самолетов в виде уступов вправо или влево от ведущего). Такой строй
позволял свободно маневрировать, перестраиваться. Перемены коснулись и
звеньев. В них стало вместо трех четыре самолета" то есть две пары.
Воздушные бои подсказали: пара - самая лучшая боевая единица.
И еще одну новинку, рожденную во фронтовых боях, признали на сборах.
Атаку целей над полем боя рекомендовалось вести из боевого порядка "круг
самолетов". Как это выглядело на деле? Группа подходила к цели в пеленге.
Выполнив первый заход на цель, ведущий энергичным маневром заходил в хвост
замыкающему группы. Остальные самолеты повторяли маневр, образуя вертящийся
круг, наклоненный к земле при пикировании на цель. Такой круг свободно
замыкали шесть "илов" на дистанциях 600 - 800 метров. Преимущества "круга"
особенно сказывались при самообороне штурмовиков, атакованных вражескими
истребителями: выстроившись "кругом", "илы" получали возможность прикрывать
огнем друг друга. Пока кольцо не разорвется, противник не сунется под пушки
и пулеметы. Помогал этот боевой порядок и в момент поддержки своих войск,
атакующих врага. Прижатый к земле непрерывным огнем штурмовиков, враг не мог
оказать сильного сопротивления нашей атакующей пехоте. "Круг" не ограничивал
инициативу летчика, который мог самостоятельно выбирать цель и решать, какой
вид оружия применить. Вблизи линии фронта рекомендовалось проводить атаки
параллельно переднему краю; это исключало случайные удары по своим войскам.
Однако остались и нерешенные проблемы. Большую сложность представляли
выход из боя и сбор группы. Опыт подсказывал два способа решения задачи.
Первый: не размыкая круга, перемещать его, вытягивая в сторону своих войск.
Второй - выход на свою территорию "змейкой". Первый способ был надежнее во
время обороны. Однако при нем требовалось больше времени и горючего. Второй
был рациональнее, хотя и сложнее. В этом случае командир группы, прикрыв
атаку последнего самолета, энергично разворачивался в сторону, обратную
кругу, словно распрямляя его, затем шел со своими ведомыми на встречных
курсах, готовый отсечь вражеские истребители, если они увяжутся за
последним, замыкающим штурмовиком. Поравнявшись с ним, командир
разворачивался в сторону своих войск. Ведомые повторяли маневр ведущего.
Так, виток за витком, прижимаясь к земле, чтобы исключить атаки снизу,
прикрываясь сверху огнем воздушных стрелков, группа выходила из боя.
Отработка таких маневров требовала четкости в управлении, слаженности и
взаимопонимания летчиков. Это избавляло группу от лишних потерь. После
сборов мы начали усиленные тренировки в отработке рекомендованных
тактических приемов. После полетов летчики выходили из кабин мокрые от пота,
но довольные. Они убеждались в том, что смогут не только успешно выполнить
боевую задачу, но в случае необходимости и защитить себя от "мессеров" и
"фоккеров". Готовясь к предстоящим воздушным схваткам, мы старались как
можно эффективнее использовать каждую минуту учебы. Авиаторы претворяли в
жизнь суворовское правило: трудно в учении, легко в бою. Или: больше пота в
учебе, меньше крови в бою. И хотя фашистское командование сосредоточило на
Кубани большую массу авиации, надеясь добиться здесь господства в воздухе,
это не испугало наших авиаторов. Теперь уже были другие времена: окрепла
советская авиация, пополнилась самолетами, ее летчики научились бить
фашистских асов. И сейчас они шли в бой с уверенностью в победе. Наступила
весна... Как волнует она молодые сердца, какие рождает мысли и думы! В садах
поют соловьи, сальские степи покрыты буйной зеленью. Весь аэродром наполнен
терпкими запахами цветов, молодой травы и парами бензина от разогретых
самолетов. Там непрестанно идут полеты, не смолкает моторный гул. Летчики
отрабатывают поиск цели и выход на нее, способы атак. Тренируются в
слетанности пар, в бреющих полетах, отрабатывают индивидуальный пилотаж.
Воздушные стрелки учатся в воздухе правильно определять дистанцию до цели. А
по вечерам, когда прекращаются полеты, после их разборов и анализов молодежь
собирается у совхозного клуба. И словно не было перегрузок на виражах, до
тумана в глазах. Звучат песни, шутки, смех. Оказывается, Алексей Будяк
хорошо играет на гитаре, трогательно поет родные украинские песни. Да так
выводит, что за душу берет. А когда запоет "Землянку", все стихает вокруг,
слышны только протяжные вздохи.
Я хочу, чтобы слышала ты, Как тоскует мой голос живой,
- задушевно поет Алексей.
И кто знает, где в эту минуту бродят мысли авиаторов. У многих, как и у
лейтенанта Будяка, родные и любимые находятся по ту сторону фронта, на
оккупированной врагом территории. Далеко отсюда мой отчий дом. Слушая песню,
я ушел думами в прошлое, вспоминая свои родные места - живописный уголок
русской земли.
С детских лет хранит моя память пологие холмы Валдайской возвышенности,
поросшие мхом огромные валуны ледниковой эпохи, широкие зеленые луга,
стройные сосновые рощи, голубые глаза бесчисленных озер. На холмах Псковщины
стоят села Михайловское, Тригорское, Святогорский монастырь. Их названия
освящены славой великого русского поэта А. С. Пушкина. Мой отец, имевший
пять классов образования, считался по тому времени человеком грамотным.
Многие пушкинские строки он знал наизусть и часто повторял нам, своим детям.
Так в наш бедный крестьянский дом проник свет прекрасной поэзии. Может,
поэтому и я, когда пришло время идти в школу, уже мог читать и знал наизусть
многие пушкинские сказки. Наша деревня Болваново была настоящей глушью. Ее
девять дворов, разбросанных на пригорке, робко смотрели на мир
подслеповатыми глазницами маленьких окон. Жители села были почти сплошь
неграмотными. В двенадцать лет, будучи пионером, я участвовал в ликвидации
безграмотности.
Сейчас слово "ликбез" не всем понятно. Но в конце двадцатых, начале
тридцатых годов оно было не менее популярным, чем Магнитка, Днепрогэс,
Комсомольск-на-Амуре, ХТЗ... Эти слова тогда проникали в самые глухие уголки
помолодевшей Советской России, будоражили юные умы, души. Школьные годы
запомнились мне своей заполненностью, активностью. Мы учились в школе и
работали в только что созданном колхозе, участвовали в различных кружках
самодеятельности, помогали крестьянам овладевать грамотой. Однажды весенним
вечером нас, пионеров, собрали в сельском клубе. Его деревянные стены
выглядели нарядно, празднично. Через всю сцену был протянут плакат:
"Приветствуем достойное пополнение Ленинского комсомола!"
Мы давно ждали этого дня, волновались - а вдруг откажут? Правда, все
вроде было в порядке: Пальмовы с деда-прадеда - труженики-пахарей. Что
касается моей учебы, то здесь тоже все было в норме: ходил в отличниках,
числился активистом. И все же я переживал. Наверное потому, что прием в
комсомол - очень ответственный момент в жизни подростка. На сцену поднялись
председатель колхоза, учителя.
Пионервожатый объявил:
- Сегодня мы передаем своих лучших пионеров в ряды Ленинского
комсомола.
И начал называть фамилии по алфавиту. Дошла очередь и до меня. Я вышел
на сцену и дал, по примеру товарищей, клятвенное обещание быть достойным
высокого звания комсомольца. Я был ровесником Советской страны. Ей тогда
тоже было пятнадцать. Она только расправляла плечи. В свои пятнадцать лет мы
уже многое делали для того, чтобы наша молодая страна росла и крепла, стала
сильной и могучей. Вскоре комсомольцы избрали меня секретарем школьной
комсомольской организации. Работы у комсомольцев было много. Мы активно
агитировали за полную коллективизацию, участвовали в посевных кампаниях и
уборочной страде, разоблачали кулаков и их приспешников, читали
односельчанам газеты, устанавливали в селе радиоточки. Это было незабываемое
время, наполненное заботами о счастье Родины. Мы входили в жизнь с огромной
верой в будущее- Комсомол был для нас большой школой жизни, наставником. И,
как показало время, для многих моих сверстников он сыграл очень важную роль
в выборе жизненного пути. За работу в комсомольской организации райком ВЛКСМ
наградил меня денежной премией. Об этом даже сообщила районная газета.
Премия очень пригодилась: после семилетки я собирался учиться дальше и уже
выбрал авиационный техникум. Правда, тогда еще я отчетливо не представлял,
что это такое. Но сердце волновало и будоражило само слово "авиация" и все,
что было с ней связано. В феврале 1934 года земной шар облетела весть: в
полярном море, раздавленный льдами, затонул ледокольный пароход "Челюскин".
Экипаж высадился на лед: 104 человека, среди них 10 женщин и двое детей.
В нашей школе каждое утро вывешивалась сводка с сообщением о ходе
спасательных работ. У всех на устах были имена летчиков, которые на
самолетах пробивались к лагерю челюскинцев. В еще недавно глухой псковской
деревне с волнением и тревогой следили за эпопеей челюскинцев. Мы старались
все узнать о тактико-технических данных самолетов, которые участвовали в
спасении. К сожалению, информация по тому времени была очень скупой. Гораздо
позже я узнал, что большинство самолетов, участвовавших в экспедиции, было
Р-5. Впервые я увидел самолет в одиннадцать лет. Это был, как позже я понял,
Р-5. В тихий летний полдень я пас стадо коров, которые разбрелись по сочному
лугу. Кругом тишина, в небе - ни облачка. И вдруг откуда-то из-за леса
послышался все нарастающий мощный гул. Такой гул я слышал впервые в жизни.
Незадолго перед этим в районном центре Сережино трактор демонстрировал для
крестьян вспашку. Но тот гул не был похож на голос тракторного двигателя.
Мои размышления прервал грохот девятки самолетов, которые тройками, на
бреющем полете, совсем низко промчались над лугом. Появление их настолько
взволновало меня, что уже давно растаял гул скрывшихся за горизонтом
самолетов, а я все еще стоял, как завороженный, подняв к небу глаза. Так вот
они какие, самолеты! Кто управляет ими? В моем представлении летчик был
фигурой почти легендарной. Сама мысль стать летчиком казалась мне дерзкой и
несбыточной. Я долго ходил под впечатлением увиденного. Прошли годы, и это
впечатление несколько сгладилось. А весть о спасении челюскинцев снова
возродила желание поближе познакомиться с авиацией. Отправил документы в
Москву, в авиационный техникум Гражданского Воздушного Флота. И начал ждать.
Ответ пришел скоро. С нетерпением разрываю конверт, достаю небольшой листок.
В нем сообщалось об отказе в приеме документов. Причина одна: наплыв
желающих большой, и техникум удовлетворить все просьбы не может.
- Значит, эта самая авиация - не твоя судьба, сынок, - сказал отец. -
Слышал я, что в Ленинграде есть такое заведение, где лесному хозяйству учат.
Это ближе нашему крестьянскому занятию.
В техникуме зеленого строительства, о котором говорил отец, учился мой
дружок Петя Цветков. Уехал он туда в прошлом году и теперь звал меня. "Что
ж, разве на авиации свет клином сошелся? - решил я. - Деревья, травы, цветы
я тоже люблю". Впервые за семнадцать лет я уезжал далеко от дома - верст за
500, в большой и неизвестный мне город Ленинград. По тому времени такая
поездка считалась необычным делом, и потому провожала меня вся родня.
Наслушался я наставлений и советов, надавали мне харчей на дорогу, и
колхозная лошадка увезла меня из родного Болванова в неизвестную большую
жизнь. Грустно было расставаться с родными до боли местами - полями и
перелесками, широкими лугами и древними каменными изваяниями на них -
"болванами", в местах древних захоронений. Прощай, детство, здравствуй
юность! Техникум оказался в центре города, рядом с Таврическим дворцом,
недалеко от Смольного. Меня поразило множество людей на улицах, высокие
дома, величественная архитектура зданий, обилие памятников. Три года учебы в
техникуме запомнились на всю жизнь. В техникуме подобрался хороший состав
преподавателей. Они не только учили нас по программе подготовки специалистов
зеленого строительства, но и воспитывали высокое чувство любви к молодой
советской Родине, к героическому прошлому, к великому культурному наследию,
созданному народом, его лучшими представителями, водили нас в музеи и
театры, учили понимать прекрасное. Это было время, когда в Германии к власти
пришел фашизм. На востоке японские милитаристы прощупывали прочность
советских границ. В войне против республиканской Испании немецкие и
итальянские фашисты испытывали новые образцы оружия и боевой техники, в том
числе самолеты. Мы с болью и тревогой следили за ходом войны, еще не зная,
что она все ближе подходит к нашему порогу. Наши комсомольцы, как один,
записались в кружки Осоавиахима, "Ворошиловский стрелок", ходили в тир,
стреляли из малокалиберной винтовки, прыгали с парашютной вышки. И вдруг -
вызов в комитет комсомола техникума, затем в смольненский райком, короткий
разговор: надо пройти медицинскую комиссию в военном госпитале. Потом узнали
- Центральный Комитет ВЛКСМ объявил внеочередной призыв комсомольцев в
авиацию. От такой новости голова шла кругом. Старичок-медик, осматривая
меня, доверительно спросил:
- Летать хотите, молодой человек?
- Хочу.
- Значит, будете.
А в смольненском райкоме военный с голубыми петлицами тоже задал такой
вопрос, только еще спросил:
- А не боитесь?
Нет, мы не боялись, мы просто волновались: вдруг не пройдем комиссию. Я
написал отцу письмо: так, мол, и так, есть шанс попасть в военные летчики.
Отец, по своей крестьянской привычке все взвесив и рассудив, ответил длинным
посланием. Он писал о том, что не только в нашем крестьянском роду, но и во
всей деревне не было летчиков. Много неизвестного таила авиация. "За ней
будущее, это бесспорно, - рассуждал отец, умевший своим хлеборобским умом
смотреть в завтрашний день.
- Ну, а если война? В газетах пишут - в Германии появились фашисты,
коммунистов сажают в тюрьмы. На земле воевать спокойнее, каждая кочка
укроет. А в небе ты один..."
Наконец сообщили список кандидатов в училище. В этом списке была и моя
фамилия. По сей день помню дату - 12 августа 1937 года, день, когда узнал о
новой своей судьбе, определившей дорогу на всю жизнь...
И СНОВА - В БОЙ!
В последних числах мая наш новый штурман полка Герой Советского Союза
майор Лобанов получил команду подготовить карты до Краснодара. Значит, на
Кубань! И сразу - вылет. Прощайте, сальские степи, аэродром, на котором мы
провели почти три месяца. После взлета собираемся поэскадрильно, держим курс
на станицу Усть-Лабинскую.
Радостно бьется сердце при виде грозного строя штурмовиков. Было время,
когда волновал вид девятки, а сейчас наша эскадрилья стала мощнее еще на три
самолета. Конечный пункт - станица Елизаветинская, западнее Краснодара.
Следом за нами приземлился подполковник Г. М. Смыков, известный
летчикам как работник штаба дивизии. Теперь он будет у нас командиром полка.
Майор Еськов, бывший наш комполка, получил назначение инспектором техники
пилотирования в гвардейскую Сталинградскую штурмовую дивизию. Спустя год он
погиб на Украине в боях за Никополь. Новый командир для подчиненных всегда
загадка. Особенно в авиации. Летчики не признают авторитетов на слово, они
ценят командира по делам. Им надо знать: и как сам летает, и какой у него
характер, и как относится к подчиненным. Нам, ветеранам полка, было
известно: Георгий Михайлович владеет высоким летным мастерством. В то время
мало кто знал, что летчик Смыков уже шестнадцать лет служил в авиации,
освоил свыше двадцати типов самолетов - от легких матерчатых этажерок
разведчиков Р-1 до тяжелых бомбардировщиков ТБ-3.
35-летний командир полка был сыном рабочего-металлиста из Алчевска.
Отец его, Михаил Иванович Смыков, с 1905 года состоял членом РСДРП, был
соратником и другом К. Е. Ворошилова. В годы гражданской белогвардейцы
расстреляли М. И. Смыкова на глазах его жены и детей. После победы советской
власти в Донбассе мать с четырьмя детьми переехала в тихий украинский
городок Тульчин. Егорка, как звали в семье Георгия Михайловича, с
четырнадцати лет начал трудовую жизнь, помогал матери растить младших
братьев и сестер. В 1927 году Смыков по путевке комсомола поступил в
Ленинградскую летно-теоретическую школу. Летную программу закончил в
Оренбурге, там же работал инструктором Оренбургской летной школы. Вот где
могли сойтись наши дороги, но к моменту нашего прибытия в Оренбург Георгий
Михайлович уже учился в высшей тактической летной школе. Перед войной
работал заместителем командира авиаполка, потом создавал летную школу на
Украине.
В первые недели войны майор Смыков водил тяжелый бомбардировщик в тыл
врага, участвовал во многочисленных воздушных боях. И стал закаленным
опытным летчиком. Оперативная работа в штабе тяготила Смыкова, Он скучал по
полетам и, когда потребовался командир полка, ускоренным темпом овладел
самолетом Ил-2 и на нем вылетел нам вдогонку. После первого знакомства
сложилось впечатление, что новый командир нетороплив, общителен, любит шутку
и умеет заразительно смеяться. Но это было чисто внешнее впечатление. А
вскоре мы почувствовали и его многоопытную командирскую руку. Георгий
Михайлович дотошно вникал в летную работу, интересовался жизнью летчиков.
Это сразу понравилось. Острым глазом подметили и другое: "Батя" любит
порисоваться, Давая распоряжение, неторопливо, смачно произносит? "Я
р-решил..."
Вот это характерное "Я р-решил" мне пришлось услышать через несколько
дней после перелета на новый аэродром. Вначале подполковник Смыков вызвал
старшего лейтенанта Заворыкина, потом меня и объявил:
- Я р-решил, товарищ Пальмов, назначить вас командиром первой
эскадрильи. Старший лейтенант Заворыкин возглавит воздушно-стрелковую службу
полка. Приступайте к исполнению своих обязанностей.
Начали с облета линии фронта и бомбоштурмового удара по противнику у
станицы Крымской. В этом вылете участвовал только руководящий состав
эскадрилий и полка. Летели восьмеркой под надежным прикрытием истребителей.
Мне в этой группе выпала особая роль - быть замыкающим. Считается, что с
этим может справиться только лучший летчик. Приятно, конечно, такое доверие,
но утешение невелико. Противник первым атакует если не ведущего, то
обязательно замыкающего, бьет с тыла. Это был первый боевой вылет моего
воздушного стрелка Анатолия Баранского. Стараюсь его подбодрить:
- Главное - смотри в оба. И постоянно докладывай обстановку.
Мы прикрываем хвост. Ну, а в случае необходимости, станем в "круг".
Толя знает, что такое "круг", на полигоне мы его отрабатывали. Но то была
учеба, а теперь - настоящий бой. Это понимает воздушный стрелок и волнуется,
хотя держится молодцом. Ведущим группы был летчик соседней дивизии, знавший
район боевых действий, как кабину своего самолета. Группу он вел легко и
ровно, это особенно было заметно мне, замыкающему. Не баловался скоростями,
не рыскал без нужды. Перед целью истребители прикрытия вырвались вперед,
обшарили каждое облачко. Хорошо бить по цели, когда чувствуешь над головой
надежный щит. А вот снизу от зенитного огня одна защита - маневр. Пришлось
здорово маневрировать, чтобы не угодить под трассу "эрликонов". И все-таки
Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении капитану В. А. Ширяеву
посмертно звания Героя Советского Союза. Это был первый Герой в нашем полку!
Получив самолеты, мы возвращались на них "домой", под Ростов, недавно
освобожденный от врага. Наш аэродром находился в совхозе э 1 у станицы
Пролетарской. В полку нас ожидала куча новостей. И главная из них - боевые
награды. В первые месяцы войны их приходилось ждать долго, наградные
документы отправлялись в Москву. Потом порядок награждения упростился, право
награждать многими орденами и почти всеми медалями получили командиры
фронтовых частей и соединений. Лишь звание Героя Советского Союза
по-прежнему присваивал Президиум Верховного Совета СССР. Боевые ордена и
медали вручались торжественно, перед строем всего личного состава полка.
Каждый, получая награду, отвечал: "Служу Советскому Союзу!" А когда
состоялся митинг, награжденные заверили, что будут еще отважнее сражаться с
немецко-фашистскими захватчиками, беспощадно уничтожать фашистскую нечисть
на земле и в небе.
Была еще одна новость организационного порядка. В штат полка вводилась
третья эскадрилья, в дивизии создавался третий полк, две дивизии
объединялись в корпус. Раньше полк имел 20 самолетов, сейчас - больше
тридцати. В штурмовом корпусе теперь были 200 "плов"! Нетрудно подсчитать
его огневую мощь. Корпус мог одновременно сбросить 800 стокилограммовых
бомб, выпустить 800 реактивных снарядов, дать залп из 400 пушек и 400
пулеметов. "Да плюс наших 200 крупнокалиберных пулеметов", - подсказывали
воздушные стрелки увлеченным статистикой летчикам.
Теперь каждый летчик имел боевого напарника - воздушного стрелка.
Правда, почти все они еще не встречались с "мессершмиттами" и "фоккерами".
Стали добровольно воздушными стрелками некоторые авиационные механики и
мотористы полка, знакомые с пулеметом и штурмовиком. Они наскоро овладели
основами стрельбы по воздушным целям: ознакомились с ракурсами, умением
определять расстояние до цели. В числе первых, кто овладел новой боевой
специальностью, были комсомольцы полка - механики Сычев, Баранский и
моторист Кресик. Сычев уже не раз поднимался в воздух в импровизированной
кабине за спиной летчика и сейчас выступал в роли наставника новых
добровольцев. Первую эскадрилью принял у меня старший лейтенант Иван
Александрович Заворыкин. Высокий, подтянутый, энергичный, он сразу пришелся
всем по душе. Я остался заместителем у нового комэска. Такое перемещение
меня более чем устраивало. Иван Александрович был старше меня годами и
опытом, у него было чему поучиться. Меня же больше интересовала чисто боевая
работа, хотя командование полка дало понять - в заместителях мне ходить
недолго. Новую, третью эскадрилью возглавлял старший лейтенант Ходоров, ее
пополнили боевыми летчиками. В нее вошли мои товарищи Александр Амбарное и
старший лейтенант Иван Устинов. Первая эскадрилья теперь наполовину состояла
из молодежи. После нового распределения к нам были назначены молодые летчики
Виктор Смирнов, Василий Свалов, Александр Игнатенко, Николай Маркелов, Борис
Остапенко. Все они были комсомольцами. Комсорг эскадрильи Геннадий Щукин
радовался такому пополнению, рассказал новичкам о боевых традициях полка,
его боевой славе, добытой в тяжелых боях с фашистами. Время было горячее, в
марте над Кубанью разразилось ожесточенное воздушное сражение, в котором с
обеих сторон участвовало большое количество самолетов разных типов. Печать и
радио сообщили имена советских асов, диктовавших фашистским летчикам свои
условия боя. Они побеждали врага, применяя новые тактические приемы. Именно
на Кубани я впервые услышал о мастерстве А. И. Покрышкина, о его знаменитой
формуле боя: высота - скорость - маневр - огонь. И хотя А. И. Покрышкин вел
речь об истребителях, эту формулу умело применяли и штурмовики. Правда, у
нас было свое понятие высоты и многие свои приемы, но принцип действия
оставался один - наступательный.
С накоплением боевого опыта назрела необходимость проанализировать
тактику боевого применения штурмовиков Ил-2, обменяться опытом воздушных
боев, тактическими находками и новинками. Этому и были посвящены трехдневные
сборы командиров эскадрилий и их заместителей шести штурмовых авиационных
полков. На сборах обсуждалось два вопроса: об использовании радиосвязи на
Ил-2 и о тактике штурмовой авиации, перешедшей на новую организацию. Основой
опыта служили бои за Сталинград, приводились также примеры применения
штурмовиков и на других фронтах. В последнее время радиосвязь активно
входила в нашу фронтовую жизнь, потому и уделили ей на сборах много
внимания. На всех двухместных самолетах, которыми был вооружен корпус,
стояли радиоприемники, а на каждом третьем - радиопередатчики. Батальоны
аэродромного обслуживания (БАО) обеспечивались наземными связными
радиостанциями на автомашинах. Появились радиостанции на старте аэродрома. В
период активных воздушных операций предполагалось высылать в наземные войска
авиационного представителя для управления самолетами над полем боя.
Вот это то, что нужно! Отсутствие такого квалифицированного управления
часто снижало эффективность штурмовых ударов. Ни одного полета без
радиосвязи! Хорошее требование. Главное, что оно подкреплено материально. В
штат полка вводились должности начальника связи и радиомехаников. Теперь
шлемофоны, без которых мы не могли вести радиосвязь, стали неотъемлемой
экипировкой летчика. Злободневным был вопрос о боевых порядках, о тактике
действия штурмовиков над полем боя. В небе Калмыкии мы убедились: боевой
порядок звена и эскадрильи в виде клина, взятый из бомбардировочной авиации,
для штурмовиков не подходит. Бомбардировщики наносят удар по крупноразмерным
целям и с горизонтального полета. Для "илов" же лучше "пеленг" (боевой
порядок самолетов в виде уступов вправо или влево от ведущего). Такой строй
позволял свободно маневрировать, перестраиваться. Перемены коснулись и
звеньев. В них стало вместо трех четыре самолета" то есть две пары.
Воздушные бои подсказали: пара - самая лучшая боевая единица.
И еще одну новинку, рожденную во фронтовых боях, признали на сборах.
Атаку целей над полем боя рекомендовалось вести из боевого порядка "круг
самолетов". Как это выглядело на деле? Группа подходила к цели в пеленге.
Выполнив первый заход на цель, ведущий энергичным маневром заходил в хвост
замыкающему группы. Остальные самолеты повторяли маневр, образуя вертящийся
круг, наклоненный к земле при пикировании на цель. Такой круг свободно
замыкали шесть "илов" на дистанциях 600 - 800 метров. Преимущества "круга"
особенно сказывались при самообороне штурмовиков, атакованных вражескими
истребителями: выстроившись "кругом", "илы" получали возможность прикрывать
огнем друг друга. Пока кольцо не разорвется, противник не сунется под пушки
и пулеметы. Помогал этот боевой порядок и в момент поддержки своих войск,
атакующих врага. Прижатый к земле непрерывным огнем штурмовиков, враг не мог
оказать сильного сопротивления нашей атакующей пехоте. "Круг" не ограничивал
инициативу летчика, который мог самостоятельно выбирать цель и решать, какой
вид оружия применить. Вблизи линии фронта рекомендовалось проводить атаки
параллельно переднему краю; это исключало случайные удары по своим войскам.
Однако остались и нерешенные проблемы. Большую сложность представляли
выход из боя и сбор группы. Опыт подсказывал два способа решения задачи.
Первый: не размыкая круга, перемещать его, вытягивая в сторону своих войск.
Второй - выход на свою территорию "змейкой". Первый способ был надежнее во
время обороны. Однако при нем требовалось больше времени и горючего. Второй
был рациональнее, хотя и сложнее. В этом случае командир группы, прикрыв
атаку последнего самолета, энергично разворачивался в сторону, обратную
кругу, словно распрямляя его, затем шел со своими ведомыми на встречных
курсах, готовый отсечь вражеские истребители, если они увяжутся за
последним, замыкающим штурмовиком. Поравнявшись с ним, командир
разворачивался в сторону своих войск. Ведомые повторяли маневр ведущего.
Так, виток за витком, прижимаясь к земле, чтобы исключить атаки снизу,
прикрываясь сверху огнем воздушных стрелков, группа выходила из боя.
Отработка таких маневров требовала четкости в управлении, слаженности и
взаимопонимания летчиков. Это избавляло группу от лишних потерь. После
сборов мы начали усиленные тренировки в отработке рекомендованных
тактических приемов. После полетов летчики выходили из кабин мокрые от пота,
но довольные. Они убеждались в том, что смогут не только успешно выполнить
боевую задачу, но в случае необходимости и защитить себя от "мессеров" и
"фоккеров". Готовясь к предстоящим воздушным схваткам, мы старались как
можно эффективнее использовать каждую минуту учебы. Авиаторы претворяли в
жизнь суворовское правило: трудно в учении, легко в бою. Или: больше пота в
учебе, меньше крови в бою. И хотя фашистское командование сосредоточило на
Кубани большую массу авиации, надеясь добиться здесь господства в воздухе,
это не испугало наших авиаторов. Теперь уже были другие времена: окрепла
советская авиация, пополнилась самолетами, ее летчики научились бить
фашистских асов. И сейчас они шли в бой с уверенностью в победе. Наступила
весна... Как волнует она молодые сердца, какие рождает мысли и думы! В садах
поют соловьи, сальские степи покрыты буйной зеленью. Весь аэродром наполнен
терпкими запахами цветов, молодой травы и парами бензина от разогретых
самолетов. Там непрестанно идут полеты, не смолкает моторный гул. Летчики
отрабатывают поиск цели и выход на нее, способы атак. Тренируются в
слетанности пар, в бреющих полетах, отрабатывают индивидуальный пилотаж.
Воздушные стрелки учатся в воздухе правильно определять дистанцию до цели. А
по вечерам, когда прекращаются полеты, после их разборов и анализов молодежь
собирается у совхозного клуба. И словно не было перегрузок на виражах, до
тумана в глазах. Звучат песни, шутки, смех. Оказывается, Алексей Будяк
хорошо играет на гитаре, трогательно поет родные украинские песни. Да так
выводит, что за душу берет. А когда запоет "Землянку", все стихает вокруг,
слышны только протяжные вздохи.
Я хочу, чтобы слышала ты, Как тоскует мой голос живой,
- задушевно поет Алексей.
И кто знает, где в эту минуту бродят мысли авиаторов. У многих, как и у
лейтенанта Будяка, родные и любимые находятся по ту сторону фронта, на
оккупированной врагом территории. Далеко отсюда мой отчий дом. Слушая песню,
я ушел думами в прошлое, вспоминая свои родные места - живописный уголок
русской земли.
С детских лет хранит моя память пологие холмы Валдайской возвышенности,
поросшие мхом огромные валуны ледниковой эпохи, широкие зеленые луга,
стройные сосновые рощи, голубые глаза бесчисленных озер. На холмах Псковщины
стоят села Михайловское, Тригорское, Святогорский монастырь. Их названия
освящены славой великого русского поэта А. С. Пушкина. Мой отец, имевший
пять классов образования, считался по тому времени человеком грамотным.
Многие пушкинские строки он знал наизусть и часто повторял нам, своим детям.
Так в наш бедный крестьянский дом проник свет прекрасной поэзии. Может,
поэтому и я, когда пришло время идти в школу, уже мог читать и знал наизусть
многие пушкинские сказки. Наша деревня Болваново была настоящей глушью. Ее
девять дворов, разбросанных на пригорке, робко смотрели на мир
подслеповатыми глазницами маленьких окон. Жители села были почти сплошь
неграмотными. В двенадцать лет, будучи пионером, я участвовал в ликвидации
безграмотности.
Сейчас слово "ликбез" не всем понятно. Но в конце двадцатых, начале
тридцатых годов оно было не менее популярным, чем Магнитка, Днепрогэс,
Комсомольск-на-Амуре, ХТЗ... Эти слова тогда проникали в самые глухие уголки
помолодевшей Советской России, будоражили юные умы, души. Школьные годы
запомнились мне своей заполненностью, активностью. Мы учились в школе и
работали в только что созданном колхозе, участвовали в различных кружках
самодеятельности, помогали крестьянам овладевать грамотой. Однажды весенним
вечером нас, пионеров, собрали в сельском клубе. Его деревянные стены
выглядели нарядно, празднично. Через всю сцену был протянут плакат:
"Приветствуем достойное пополнение Ленинского комсомола!"
Мы давно ждали этого дня, волновались - а вдруг откажут? Правда, все
вроде было в порядке: Пальмовы с деда-прадеда - труженики-пахарей. Что
касается моей учебы, то здесь тоже все было в норме: ходил в отличниках,
числился активистом. И все же я переживал. Наверное потому, что прием в
комсомол - очень ответственный момент в жизни подростка. На сцену поднялись
председатель колхоза, учителя.
Пионервожатый объявил:
- Сегодня мы передаем своих лучших пионеров в ряды Ленинского
комсомола.
И начал называть фамилии по алфавиту. Дошла очередь и до меня. Я вышел
на сцену и дал, по примеру товарищей, клятвенное обещание быть достойным
высокого звания комсомольца. Я был ровесником Советской страны. Ей тогда
тоже было пятнадцать. Она только расправляла плечи. В свои пятнадцать лет мы
уже многое делали для того, чтобы наша молодая страна росла и крепла, стала
сильной и могучей. Вскоре комсомольцы избрали меня секретарем школьной
комсомольской организации. Работы у комсомольцев было много. Мы активно
агитировали за полную коллективизацию, участвовали в посевных кампаниях и
уборочной страде, разоблачали кулаков и их приспешников, читали
односельчанам газеты, устанавливали в селе радиоточки. Это было незабываемое
время, наполненное заботами о счастье Родины. Мы входили в жизнь с огромной
верой в будущее- Комсомол был для нас большой школой жизни, наставником. И,
как показало время, для многих моих сверстников он сыграл очень важную роль
в выборе жизненного пути. За работу в комсомольской организации райком ВЛКСМ
наградил меня денежной премией. Об этом даже сообщила районная газета.
Премия очень пригодилась: после семилетки я собирался учиться дальше и уже
выбрал авиационный техникум. Правда, тогда еще я отчетливо не представлял,
что это такое. Но сердце волновало и будоражило само слово "авиация" и все,
что было с ней связано. В феврале 1934 года земной шар облетела весть: в
полярном море, раздавленный льдами, затонул ледокольный пароход "Челюскин".
Экипаж высадился на лед: 104 человека, среди них 10 женщин и двое детей.
В нашей школе каждое утро вывешивалась сводка с сообщением о ходе
спасательных работ. У всех на устах были имена летчиков, которые на
самолетах пробивались к лагерю челюскинцев. В еще недавно глухой псковской
деревне с волнением и тревогой следили за эпопеей челюскинцев. Мы старались
все узнать о тактико-технических данных самолетов, которые участвовали в
спасении. К сожалению, информация по тому времени была очень скупой. Гораздо
позже я узнал, что большинство самолетов, участвовавших в экспедиции, было
Р-5. Впервые я увидел самолет в одиннадцать лет. Это был, как позже я понял,
Р-5. В тихий летний полдень я пас стадо коров, которые разбрелись по сочному
лугу. Кругом тишина, в небе - ни облачка. И вдруг откуда-то из-за леса
послышался все нарастающий мощный гул. Такой гул я слышал впервые в жизни.
Незадолго перед этим в районном центре Сережино трактор демонстрировал для
крестьян вспашку. Но тот гул не был похож на голос тракторного двигателя.
Мои размышления прервал грохот девятки самолетов, которые тройками, на
бреющем полете, совсем низко промчались над лугом. Появление их настолько
взволновало меня, что уже давно растаял гул скрывшихся за горизонтом
самолетов, а я все еще стоял, как завороженный, подняв к небу глаза. Так вот
они какие, самолеты! Кто управляет ими? В моем представлении летчик был
фигурой почти легендарной. Сама мысль стать летчиком казалась мне дерзкой и
несбыточной. Я долго ходил под впечатлением увиденного. Прошли годы, и это
впечатление несколько сгладилось. А весть о спасении челюскинцев снова
возродила желание поближе познакомиться с авиацией. Отправил документы в
Москву, в авиационный техникум Гражданского Воздушного Флота. И начал ждать.
Ответ пришел скоро. С нетерпением разрываю конверт, достаю небольшой листок.
В нем сообщалось об отказе в приеме документов. Причина одна: наплыв
желающих большой, и техникум удовлетворить все просьбы не может.
- Значит, эта самая авиация - не твоя судьба, сынок, - сказал отец. -
Слышал я, что в Ленинграде есть такое заведение, где лесному хозяйству учат.
Это ближе нашему крестьянскому занятию.
В техникуме зеленого строительства, о котором говорил отец, учился мой
дружок Петя Цветков. Уехал он туда в прошлом году и теперь звал меня. "Что
ж, разве на авиации свет клином сошелся? - решил я. - Деревья, травы, цветы
я тоже люблю". Впервые за семнадцать лет я уезжал далеко от дома - верст за
500, в большой и неизвестный мне город Ленинград. По тому времени такая
поездка считалась необычным делом, и потому провожала меня вся родня.
Наслушался я наставлений и советов, надавали мне харчей на дорогу, и
колхозная лошадка увезла меня из родного Болванова в неизвестную большую
жизнь. Грустно было расставаться с родными до боли местами - полями и
перелесками, широкими лугами и древними каменными изваяниями на них -
"болванами", в местах древних захоронений. Прощай, детство, здравствуй
юность! Техникум оказался в центре города, рядом с Таврическим дворцом,
недалеко от Смольного. Меня поразило множество людей на улицах, высокие
дома, величественная архитектура зданий, обилие памятников. Три года учебы в
техникуме запомнились на всю жизнь. В техникуме подобрался хороший состав
преподавателей. Они не только учили нас по программе подготовки специалистов
зеленого строительства, но и воспитывали высокое чувство любви к молодой
советской Родине, к героическому прошлому, к великому культурному наследию,
созданному народом, его лучшими представителями, водили нас в музеи и
театры, учили понимать прекрасное. Это было время, когда в Германии к власти
пришел фашизм. На востоке японские милитаристы прощупывали прочность
советских границ. В войне против республиканской Испании немецкие и
итальянские фашисты испытывали новые образцы оружия и боевой техники, в том
числе самолеты. Мы с болью и тревогой следили за ходом войны, еще не зная,
что она все ближе подходит к нашему порогу. Наши комсомольцы, как один,
записались в кружки Осоавиахима, "Ворошиловский стрелок", ходили в тир,
стреляли из малокалиберной винтовки, прыгали с парашютной вышки. И вдруг -
вызов в комитет комсомола техникума, затем в смольненский райком, короткий
разговор: надо пройти медицинскую комиссию в военном госпитале. Потом узнали
- Центральный Комитет ВЛКСМ объявил внеочередной призыв комсомольцев в
авиацию. От такой новости голова шла кругом. Старичок-медик, осматривая
меня, доверительно спросил:
- Летать хотите, молодой человек?
- Хочу.
- Значит, будете.
А в смольненском райкоме военный с голубыми петлицами тоже задал такой
вопрос, только еще спросил:
- А не боитесь?
Нет, мы не боялись, мы просто волновались: вдруг не пройдем комиссию. Я
написал отцу письмо: так, мол, и так, есть шанс попасть в военные летчики.
Отец, по своей крестьянской привычке все взвесив и рассудив, ответил длинным
посланием. Он писал о том, что не только в нашем крестьянском роду, но и во
всей деревне не было летчиков. Много неизвестного таила авиация. "За ней
будущее, это бесспорно, - рассуждал отец, умевший своим хлеборобским умом
смотреть в завтрашний день.
- Ну, а если война? В газетах пишут - в Германии появились фашисты,
коммунистов сажают в тюрьмы. На земле воевать спокойнее, каждая кочка
укроет. А в небе ты один..."
Наконец сообщили список кандидатов в училище. В этом списке была и моя
фамилия. По сей день помню дату - 12 августа 1937 года, день, когда узнал о
новой своей судьбе, определившей дорогу на всю жизнь...
И СНОВА - В БОЙ!
В последних числах мая наш новый штурман полка Герой Советского Союза
майор Лобанов получил команду подготовить карты до Краснодара. Значит, на
Кубань! И сразу - вылет. Прощайте, сальские степи, аэродром, на котором мы
провели почти три месяца. После взлета собираемся поэскадрильно, держим курс
на станицу Усть-Лабинскую.
Радостно бьется сердце при виде грозного строя штурмовиков. Было время,
когда волновал вид девятки, а сейчас наша эскадрилья стала мощнее еще на три
самолета. Конечный пункт - станица Елизаветинская, западнее Краснодара.
Следом за нами приземлился подполковник Г. М. Смыков, известный
летчикам как работник штаба дивизии. Теперь он будет у нас командиром полка.
Майор Еськов, бывший наш комполка, получил назначение инспектором техники
пилотирования в гвардейскую Сталинградскую штурмовую дивизию. Спустя год он
погиб на Украине в боях за Никополь. Новый командир для подчиненных всегда
загадка. Особенно в авиации. Летчики не признают авторитетов на слово, они
ценят командира по делам. Им надо знать: и как сам летает, и какой у него
характер, и как относится к подчиненным. Нам, ветеранам полка, было
известно: Георгий Михайлович владеет высоким летным мастерством. В то время
мало кто знал, что летчик Смыков уже шестнадцать лет служил в авиации,
освоил свыше двадцати типов самолетов - от легких матерчатых этажерок
разведчиков Р-1 до тяжелых бомбардировщиков ТБ-3.
35-летний командир полка был сыном рабочего-металлиста из Алчевска.
Отец его, Михаил Иванович Смыков, с 1905 года состоял членом РСДРП, был
соратником и другом К. Е. Ворошилова. В годы гражданской белогвардейцы
расстреляли М. И. Смыкова на глазах его жены и детей. После победы советской
власти в Донбассе мать с четырьмя детьми переехала в тихий украинский
городок Тульчин. Егорка, как звали в семье Георгия Михайловича, с
четырнадцати лет начал трудовую жизнь, помогал матери растить младших
братьев и сестер. В 1927 году Смыков по путевке комсомола поступил в
Ленинградскую летно-теоретическую школу. Летную программу закончил в
Оренбурге, там же работал инструктором Оренбургской летной школы. Вот где
могли сойтись наши дороги, но к моменту нашего прибытия в Оренбург Георгий
Михайлович уже учился в высшей тактической летной школе. Перед войной
работал заместителем командира авиаполка, потом создавал летную школу на
Украине.
В первые недели войны майор Смыков водил тяжелый бомбардировщик в тыл
врага, участвовал во многочисленных воздушных боях. И стал закаленным
опытным летчиком. Оперативная работа в штабе тяготила Смыкова, Он скучал по
полетам и, когда потребовался командир полка, ускоренным темпом овладел
самолетом Ил-2 и на нем вылетел нам вдогонку. После первого знакомства
сложилось впечатление, что новый командир нетороплив, общителен, любит шутку
и умеет заразительно смеяться. Но это было чисто внешнее впечатление. А
вскоре мы почувствовали и его многоопытную командирскую руку. Георгий
Михайлович дотошно вникал в летную работу, интересовался жизнью летчиков.
Это сразу понравилось. Острым глазом подметили и другое: "Батя" любит
порисоваться, Давая распоряжение, неторопливо, смачно произносит? "Я
р-решил..."
Вот это характерное "Я р-решил" мне пришлось услышать через несколько
дней после перелета на новый аэродром. Вначале подполковник Смыков вызвал
старшего лейтенанта Заворыкина, потом меня и объявил:
- Я р-решил, товарищ Пальмов, назначить вас командиром первой
эскадрильи. Старший лейтенант Заворыкин возглавит воздушно-стрелковую службу
полка. Приступайте к исполнению своих обязанностей.
Начали с облета линии фронта и бомбоштурмового удара по противнику у
станицы Крымской. В этом вылете участвовал только руководящий состав
эскадрилий и полка. Летели восьмеркой под надежным прикрытием истребителей.
Мне в этой группе выпала особая роль - быть замыкающим. Считается, что с
этим может справиться только лучший летчик. Приятно, конечно, такое доверие,
но утешение невелико. Противник первым атакует если не ведущего, то
обязательно замыкающего, бьет с тыла. Это был первый боевой вылет моего
воздушного стрелка Анатолия Баранского. Стараюсь его подбодрить:
- Главное - смотри в оба. И постоянно докладывай обстановку.
Мы прикрываем хвост. Ну, а в случае необходимости, станем в "круг".
Толя знает, что такое "круг", на полигоне мы его отрабатывали. Но то была
учеба, а теперь - настоящий бой. Это понимает воздушный стрелок и волнуется,
хотя держится молодцом. Ведущим группы был летчик соседней дивизии, знавший
район боевых действий, как кабину своего самолета. Группу он вел легко и
ровно, это особенно было заметно мне, замыкающему. Не баловался скоростями,
не рыскал без нужды. Перед целью истребители прикрытия вырвались вперед,
обшарили каждое облачко. Хорошо бить по цели, когда чувствуешь над головой
надежный щит. А вот снизу от зенитного огня одна защита - маневр. Пришлось
здорово маневрировать, чтобы не угодить под трассу "эрликонов". И все-таки