пережито, с людьми, которые, как никто, знали цену жизни и дружбы, которые
любили ее и которых любила она. Но хирург был неумолим. Говорили, что его
дочь тоже где-то в пехоте командовала санитарным взводом. А жестокая
статистика войны утверждала: в этих взводах самый большой процент погибших.
Так лейтенант Мария Бугера оказалась на одном из полевых аэродромов
Прибалтики. Работала военным фельдшером в батальоне аэродромного
обслуживания. Вначале ей показалось, что здесь глубокий тыл. Нигде не
стреляют, можно спать раздевшись. Вместо кирзовых сапог она носила теперь
хромовые. Но вскоре Маша убедилась: здесь тоже идет война, не менее
жестокая, хотя и не всем видимая. Выруливает на старт, уходит на задание
шестерка самолетов, а возвращаются четыре или три. Остальные сгорели в небе.
Часто молодые, веселые ребята, которые полчаса тому назад приветливо
улыбались симпатичному военфельдшеру, больше никогда не возвращались на свой
аэродром. И снова, как и раньше при виде смертельно раненого пехотинца,
щемило и болело сердце...
На аэродроме приземлился новый полк истребителей. Маша обратила
внимание: один из летчиков как-то необычно поднимался и вылезал из кабины.
Сразу решила - раненый! Схватила санитарную сумку. Но руководитель полетов
упредил:
- Не спешите. С летчиком все в порядке.
Маша долгим обеспокоенным взглядом провожала коренастую фигуру
истребителя. Вначале он шагал так, будто шел по тонкому льду, потом шаги его
стали увереннее. Под вечер военфельдшера попросили захватить санитарную
сумку и зайти в общежитие, где размещались летчики.
- Кто болен, товарищи? - спросила Маша, перешагнув порог.
Навстречу поднялся тот самый летчик, которого она уже приметила. У него
оказался богатейший чуб, открытое лицо, выразительные глаза.
- Я просил бы вас помочь обработать потертости. После полета очень уж
беспокоят...
Пока летчик раздевался, Маша копошилась в сумке. Подняла голову и чуть
не обомлела - минуту тому прочно стоявший на земле парень оказался... без
ног. Рядом с кроватью лежали протезы... Собрав всю силу воли, чтобы не
показать охватившее ее волнение. Маша приступила к работе. Когда закончила
ее, тепло попрощалась, пообещав завтра снова прийти после полетов. Только за
порогом спало огромное напряжение и из глаз хлынули слезы. Многое перевидела
девушка в свои девятнадцать лет: на ее руках умирали раненые, она бинтовала
исколотых штыками бойцов, отправляла в тыл обожженных детей. Казалось, от
горя запеклось, обуглилось сердце. Но нет, живо в нем чувство сострадания!
Правда, сейчас слезы были вызваны иным - чувством восторга перед человеком,
который летал без ног и сражался с врагами! А вечером летчики устроили
танцы. Полковой врач, который уже рассказал Маше о необычной судьбе летчика,
посоветовал:
- Обязательно сходите на танцы. Вы увидите там кое-что необычное...
Танцы были в каком-то невзрачном помещении. Мужчинам надоело танцевать
друг с другом, а девчат было мало. Поэтому, хоть Маша и стала в сторонке, ее
сразу приметили. Только баянист заиграл вальс, как сразу несколько кавалеров
бросились к симпатичной девушке. Но она увидела, как через весь зал к ней
шел он, Алеша. И перед ним все расступились. Смущаясь, он спросил:
- Разрешите...
От волнения Маша не могла сдвинуться с места, словно ее новые сапожки
кто-то к полу гвоздями приколотил. Но, преодолев себя, она подала руку и с
трудом сделала первый шаг. Как он мягко и красиво танцевал, как легко вел
партнершу! Не верилось, что у летчика вместо ног протезы. Утром полк улетел.
Больше не удалось Маше встретить Алексея. Только после войны, прочитав
книгу Бориса Полевого "Повесть о настоящем человеке", она узнала в ее герое
знакомого летчика - Алексея Маресьева. Он стал для Маши Настоящим Человеком
на всю жизнь.
После истребителей на этот аэродром сел наш полк, где и состоялась моя
первая встреча с военфельдшером Машей Бугерой. Вскоре наши фронтовые пути
разошлись.
Вторая встреча стала возможной лишь в 1946 году. С тех пор мы на одной
фамилии.
Когда наступил новый, 1945 год, мы не смогли отсалютовать ему даже из
ракетниц. Дома, в которых стояла дивизия, были в основном деревянными, и
поэтому подполковник Рыбаков категорически запретил всякие салюты. Пришлось
отложить салюты до победы. В первых числах января поступил приказ вывести
наш полк из боев и приступить к тренировке и вводу в строй молодых летчиков.
- У вас есть бывшие инструкторы училищ, - говорил мне комдив. -
Подключите их и постарайтесь быстрее справиться с задачей. Вот тогда и будем
вести речь об участии полка в новых боях.
Это для меня явилось неожиданностью. В условиях прибалтийской зимы, в
прифронтовой зоне предстояло обучать летное пополнение групповой слетанности
и боевому применению. Вот где пригодились мне навыки командира эскадрильи,
опыт работы с молодыми летчиками. Был такой опыт у Карпова и у других
командиров. И мы дружно взялись за дело.
Очень мешала нам погода. В конце января началась оттепель с дождем.
Потом за ночь мороз сковал летное поле, и оно превратилось в каток. Взлететь
и сесть можно, но тормозить и не думай, выкатишься без остановки за все
ограничительные знаки. Что делать? Нельзя же приостанавливать учебу! Решили
с помощью местного населения посыпать взлетную полосу песком, как тротуар в
городе во время гололеда. И полеты продолжались.
Не обошлось без курьезов. Один из молодых летчиков нежданно-негаданно
для себя слетал за линию фронта. Отрабатывая в зоне индивидуальный пилотаж,
он потерял из виду свой аэродром. И вдруг увидел пару "илов". Решив, что они
из нашего полка, пошел за ними следом. Летит и летит, а аэродрома все нет и
нет. Что делать? Вот уже и береговая черта Балтийского моря. "Илы" делают
разворот и заходят на цель. Пришлось пикировать и молодому летчику, хотя и
вхолостую. Зато "илы" привели его "домой", на соседний с нами аэродром. С
тех пор к фамилии молодого летчика, который по случайности участвовал в
штурме окрестностей Мемеля, ради шутки "прикипела" приставка "Мемельский".
В феврале 1945 года полк облетела радостная весть
- Николаю Маркелову и Леониду Кузнецову присвоено звание Героя
Советского Союза.
Состоялся полковой митинг. После зачтения Указа Президиума Верховного
Совета СССР, приветственных телеграмм, выступлений офицеров и солдат слово
предоставили летчику Маркелову. От волнения Николай не сразу смог говорить.
- Спасибо вам... - начал летчик, - спасибо командирам, которые учили,
боевым друзьям, которые помогали мне своим плечом, спасибо всем наземным
труженикам, кто обеспечивает наши полеты. Высокое звание обязывает меня
воевать еще лучше, чтобы быстрее приблизить светлый день Победы!
Герой дожил до победы и испытал ее радость. Но прожил недолго. Жизнь
Героя Советского Союза Николая Даниловича Маркелова оборвалась в ноябре 1945
года.
А пока еще шла война со своими бедами и печалями. Они подкрадывались со
всех сторон, и никто не знал, как от них уберечься. К нам на полеты приехал
подполковник Рыбаков. Командир дивизии был в добром настроении, живо
интересовался ходом подготовки молодых летчиков и остался доволен. Я
доложил, что недели через две, к середине марта, мы завершим программу и
будем готовы к боевой работе.
Василий Николаевич поговорил с летчиками, сообщил фронтовые новости,
пожал всем руки и уехал. К вечеру мне позвонил начальник штаба дивизии
полковник Соковых.
- Василий Васильевич, у тебя командир не садился?
- Нет, он уехал на машине еще перед обедом.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Рыбаков в тот день вылетел на
боевое задание с одной из групп соседнего полка. В районе цели шел обильный
снегопад. После штурмовки возвратились все летчики, но без командира
дивизии. Его долго и упорно искали, но безрезультатно.
И только после войны стала известна трагедия подполковника Рыбакова.
Зенитный снаряд угодил в мотор "ила" в момент захода на цель. Летчик
при плохой видимости еле посадил машину, но... в расположении немецкой
зенитной батареи. Выскочив из кабины, Рыбаков и стрелок бросились в лес,
отстреливаясь от автоматчиков. Когда стало ясно, что плена не избежать,
Василий Николаевич Рыбаков последний патрон приберег для себя. Смерть он
предпочел плену.
Это была последняя жертва войны в нашей дивизии. В начале апреля весь
штурмовой корпус выехал на Волгу для переучивания на новые самолеты Ил-10.
Тогда мы еще не знали, что война для нас практически закончилась. Замкнулся
круг нашего маршрута: именно с этих, теперь глубоко тыловых аэродромов, мы
стартовали в полет в 1942 году. Из двадцати летчиков, начинавших здесь свой
боевой путь, в живых осталось четыре: Александр Амбарнов, Иван Мартынов,
Александр Карпов и автор этих строк. Тогда, в 1942 году, нашу отправку на
фронт на три месяца задерживала очередь на переучивание, не хватало
самолетов. Сейчас весь штурмовой корпус за один месяц овладел новой машиной.
Не терпелось испытать в бою более мощный, более маневренный Ил-10. Он
прекрасно выполнял все фигуры высшего пилотажа, мог свободно лететь "на
спине" т. е. в перевернутом положении. По сравнению с Ил-2 новый самолет был
мощнее, маневреннее, меньше размером. Уже отпраздновали 1 Мая, а готовый к
боям корпус находился на далеком тыловом аэродроме, ждал команды. Радио
принесло весть: пал Берлин! Над рейхстагом взвилось Красное знамя.
В первых числах мая многих летчиков направили в Дом отдыха на волжском
берегу. Здесь мы и встретили День Победы. Трудно описать радость, которая
охватила каждого. И хоть в этот момент мы оказались далеко от тех, кто
произвел последние залпы войны, душой и сердцем мы были вместе с ними. И
здесь, за тысячи километров от последнего рубежа войны, народ приветствовал
нас, как победителей. Но каждый из нас знал: не только мы своими яростными
атаками громили врага. Удары по нему наносили рабочие, ковавшие броню "илов"
и стволы автоматов, колхозники, чей хлеб ели фронтовики, ученые, давшие в
руки воинов оружие победы. Она была общей, эта победа, и праздновал ее весь
народ.
В тот день я достал свою летную книжку, перелистал ее страницы,
возобновил в памяти события от первого фронтового вылета в августе 1942 года
до последнего - в марте 1945 года. Почти три года в небе войны! Долго сидел
я над раскрытыми страницами летной книжки, а мысли мои были далеко. Мысленно
я повторял маршруты войны. И встали передо мной лица боевых друзей - Сережи
Вшивцева, Гриши Панкратова, Всеволода Ширяева и многих других ушедших в
бессмертие однополчан. Все они погибли молодыми на пути к победе. Им
поставят памятники, их имена будут навечно занесены в списки живых. А
оставшиеся в живых ветераны войны всегда первый тост будут провозглашать за
тех, кто не дожил до Дня Победы, утвердив ее ценой своей жизни.
Началась мирная жизнь, о которой мы так мечтали в кабине готового к
вылету штурмовика, в тесном кругу после напряженного летного дня, на
госпитальной койке. Какой она будет, эта мирная жизнь, после пропахших
порохом четырех лет войны? Многие из нас мечтали о возвращении к своим
семьям, к мирному труду. Уходили в запас старшие товарищи. Я и мои друзья
получили назначения в разные части и разъехались. Меня назначили штурманом
дивизии. Возвратившийся из госпиталя Георгий Михайлович Смыков стал
заместителем командира одной из дивизий, Мой друг Александр Карпов ушел
учиться в военную академию.
Мечтая о мире, мы надеялись, что с войной покончено если и не навсегда,
то на долгие годы. Но вскоре в воздухе снова запахло грозой:
англо-американские империалисты развязали "холодную войну", начали угрожать
нашему народу атомной бомбой. Помню, с каким возмущением читали мы,
вчерашние фронтовики, сообщение о поджигательской речи в американском
городке Фултоне премьер-министра Англии У. Черчилля. Интересы безопасности
Родины, завоеванная большой кровью победа требовали надежной защиты. И мы
приступили к совершенствованию боевого мастерства. В послевоенные годы я
летал на Ил-10. Приходилось осваивать не только технику пилотирования, но и
вырабатывать новую тактику применения штурмовика. Теперь нашим полем боя
стали полигоны. Я, как штурман дивизии, обобщал опыт боевого применения
самолета, писал инструкции по бомбометанию и стрельбе, составлял программы
обучения.
Порой казалось, что фронтовые вылеты на штурмовку вражеских позиций
были более легким делом. Один из командиров эскадрильи, опытный
летчик-фронтовик, так и заявил:
- Уволь, Василий Васильевич, от писанины. Лучше пять раз слетать на
полигон, чем описывать это на бумаге.
Летал и бомбил летчик отлично, а вот грамотно и четко рассказать,
обосновать свои результаты не мог. Это был практик, мастер метких ударов. Но
ему явно не хватало теоретической подготовки. А время требовало новых
знаний, более солидного образования, и фронтового опыта уже становилось
недостаточно.
В начале пятидесятых годов началось усиленное обучение
летчиков-штурмовиков полетам в облаках и ночью. Читатель помнит: на фронте
"илы" ночью не летали, для этого на самолете не было необходимых приборов, а
на аэродромах - светового и радиотехнического оборудования. Совершенствуя
боевую подготовку на Ил-10, летчики чувствовали: в авиации наступает новая
эра. На смену винтомоторной идет реактивная авиация.
Приятно было сознавать, что у колыбели ее рождения стоял воспитанник
Чкаловского летного училища капитан Григорий Яковлевич Бахчиванджи. 15 мая
1942 года в глубоком тылу, на одном из заводских аэродромов, он первый в
мире совершил полет на реактивном самолете, И вот реактивный истребитель
МиГ-15 бис должен заменить Ил-10. Все летчики, от рядового до командира
соединения, засели в учебных классах за изучение новой техники. Велик был
интерес к новой необычной машине без винта. Впечатление после первых полетов
было огромное. Особенно если учесть, что прежде мы летали на Ил-10. На
штурмовике мы поднимались до трех тысяч метров. А здесь - сразу 12,5 тысячи!
Совсем иным было и вооружение - три пушки: одна 37-мм и две 23-мм.
Автоматический стрелковый прицел, с помощью которого достаточно обрамить
цель ромбиками - и открывай огонь, снаряды попадут в нее, прицел
автоматически введет поправку. Это ли не мечта боевого летчика? Мне и сейчас
помнится, с каким азартом обсуждали летчики достоинства новой машины.
- Перейти с Ил-10 на МиГ-15 - все равно, что после повозки пересесть на
легковую машину! - говорили некоторые.
- Понимаешь, подхожу после взлета ко второму развороту, думаю, ну, уже
есть 200 метров. Глянул на высотомер, а там - две тысячи! Вот это мощь! -
делился после полета летчик впечатлениями.
- Вывел двигатель на взлетные обороты - рвется вперед так, что
прижимает к спинке сиденья! И бежит по полосе прямехонько, можно даже
закурить. Наш старый "ильюха" все норовил вильнуть в сторону, - рассказывал
другой.
Пожилой полковник, освоивший за свою долгую летную службу не один
десяток самолетов, откровенно доволен:
- Хоть под конец службы удалось полетать на настоящем агрегате.
Почувствовать скорость и высоту!
Официально мы именовались уже истребителями-бомбардировщиками. Теперь
это наименование носят летчики, принявшие у фронтовых штурмовиков эстафету
метких ударов по врагу, боевое наследство ветеранов войны, славных героев
штурмовых атак. Навсегда в боевом строю истребителей-бомбардировщиков
осталось имя нашего славного однополчанина капитана Всеволода Александровича
Ширяева. На вечерней поверке личного состава одной из частей первым старшина
называет его фамилию. И в ответ звучит голос правофлангового:
- Герой Советского Союза капитан Ширяев пал смертью храбрых в бою за
свободу и независимость нашей Родины.
Наш боевой командир остался навечно в списках живых. Он участвует в
учениях и боевых тренировках, присутствует на классных занятиях и собраниях
личного состава. В далекие годы войны он служил для нас, молодых летчиков,
примером выполнения воинского долга. Сейчас наш командир воодушевляет и
вдохновляет новые поколения авиаторов на верное служение Отечеству. На войне
мы часто пели полюбившуюся песню "Давай закурим!" С особым чувством
фронтовики повторяли: Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать. Об
огнях-пожарищах, О друзьях-товарищах... Пророческими стали эти слова. О
боях-пожарищах, о друзьях-товарищах мы, фронтовики, помнили и помним всегда.
Через тридцать лет после окончания войны исполнилось заветное желание
моих однополчан - собраться вместе прежней дружной боевой семьей. И вот
снова рядом боевые побратимы. Мы узнаем и не узнаем друг друга.
- Постой, постой, кто этот полковник со звездой Героя и пепельной
сединой? - спрашивает меня жена...
- Это же Леня Кузнецов! Леонид Кузьмич! Недавно уволился в запас.
- А эти трое в форме гражданского флота?
- Алексей Ефимов - командир Ту-104 в Борисполе, Николай Пичугин -
работник Министерства гражданской авиации. Третий, Петр Мацнев, так и
остался верен "илам" - в Домодедово командир корабля Ил-18.
Подходит Александр Карпов. Мы живем с ним в Киеве. Сплотившая нас
фронтовая дружба с годами стала еще прочнее. Александр - генерал, кандидат
исторических наук, автор ряда книг о военных годах.
Навстречу мне идет рослый, плечистый мужчина в светлом костюме, с
депутатским значком на лацкане, Ваня, нет, Иван Никитович Гальянов! Дорогой
мой воздушный стрелок! Объятия, поцелуи, дружеские похлопывания по плечу...
Оказывается, Гальянов - председатель райисполкома на Смоленщине, уважаемый
человек. Да иначе и быть не могло! Фронтовик, коммунист!
А вот и наши москвичи, чьими дружескими усилиями организована эта
встреча, - Александр Амбарнов, Александр Козлов, Михаил Барулин.
Бывший полковой писарь Александр Сергеевич Козлов - кандидат химических
наук, долгое время работал доцентом в одном из московских институтов.
А наш сослуживец Николай Зубов, один из лучших авиационных механиков
второй эскадрильи, ныне директор научно-исследовательского института,
лауреат Государственной премии.
А вот и наш славный комиссар Сатаев! Он приехал с женой из далекого
Уральска.
А Виктор Щербаков - из Читы.
Андрей Яковлевич Красиков, наш бывший начальник штаба, ныне полковник в
отставке. Он около двадцати лет работает начальником отдела кадров на
крупнейшей стройке страны - Северо-Крымском канале. На груди рядом с боевыми
наградами сверкают ордена и медали за трудовую доблесть. Раздаются вопросы:
- Почему не приехала Елена Григорьевна Ширяева?
- Она в Калмыкии на открытии бюста мужу, установленного на месте его
гибели. В Утте местная школа носит имя Ширяева, кстати, школа - инициатор
установки бюста, - рассказывают товарищи.
- А это кто такой молодой?
- Бывший летчик второй эскадрильи Розанов Владимир Иванович.
Он действительно моложе многих из нас. В полк прибыл под конец войны, в
Прибалтике. Сейчас живет и работает в Луцке.
Разговор прервала знакомая песня "Давай закурим!" Кто-то вспомнил:
- Хорошо пел эту песню Веня Шашмурин. Помните, погиб под Мелитополем...
Многих однополчан, как сказал поэт, если "на войне не взяла война, на
мушку взяли года". Сказались старые раны, болезни, пережитое. Незадолго до
встречи однополчан пришла скорбная весть - нет полковника запаса Георгия
Михайловича Смыкова. Не дождался встречи и наш любимый "доктор Карло". После
войны он работал врачом на высокогорном кавказском курорте в Теберде, там и
умер. Давно уже нет в живых доброго труженика авиации Гурия Кононовича
Савичева, нет и моего земляка боевого летчика Пети Федорова... В дни, когда
готовилась к печати эта книга, страна широко отмечала 40-летие битвы за
Днепр. В честь этого жители города Мелитополя, в освобождении которого
участвовала наша 206-я Мелитопольская Краснознаменная штурмовая дивизия,
пригласили в гости группу ее ветеранов. Всего 27 человек смогло откликнуться
на приглашение, в том числе восемь бывших воинов из моего родного полка.
Встреча была теплой и дружеской. Мы услышали немало искренних слов
благодарности, почувствовали истинное уважение и любовь со стороны тех, кто
помнит войну, и тех, кто знает о ней из книг и кинофильмов, из уст дедов и
отцов.
Много интересных моментов было в этой встрече прошлого с настоящим.
Рассказывать о ней - значит снова пройти дорогами войны. За три дня,
проведенные на мелитопольской земле, очень часто звучало: "А помнишь?"
- А помнишь, Василий Васильевич, майский вечер сорок третьего? - вдруг
спросил меня бывший механик по радио В. Ф. Недздвецкий, - как пели мы "Песню
о Днепре". Ее исполнял Алеша Будяк.
- Конечно, помню! - живо откликнулся я, немало удивившись совпадению
наших мыслей.
По радио как раз передавали "Песню о Днепре". Алексей исполнял ее и
осенью сорок третьего над Днепром, когда мы шли с ним в атаку. Недздвецкий,
тяжело вздохнув, сказал:
- Да, хорошие были ребята. Ушли из жизни молодыми...
Мне понятна боль старого ветерана. Редеет строй и тех, кто дожил до
Победы. С каждым ее юбилеем все меньше остается боевых спутников, которым
можно сказать: "А помнишь, товарищ?". Уходя, они остаются в памяти
поколений. Ведь человек и дело его живы до тех. пор, пока о них помнит род
людской. Пусть нетленной будет память и навсегда сохранит имена тех, кто
отважно сражался за родную землю!
Работая над книгой, я постоянно обращался к своим однополчанам за
советом и помощью. Как бы ни была хороша память одного человека, она не
может вместить и сохранить фамилии всех людей, с которыми сводили его
фронтовые дороги, запомнить во всех подробностях боевые эпизоды и дни,
ознаменованные тем или иным событием.
Выручила коллективная память боевых друзей. Я выражаю искреннюю
признательность и благодарность летчикам, воздушным стрелкам, техникам,
механикам, моим командирам, товарищам и подчиненным, которые первыми прочли
рукопись будущей книги и поделились своими замечаниями, внесли в нее
изменения и дополнения, - А. С. Козлову, А. Я. Амбарнову, А. Я. Красюкову,
И. Н. Гальянову, Н. Д. Зубову, М. П. Барулину, Г. А. Друмову, В. С.
Щербакову, И. И. Мартынову, Н. Н. Гореву, Д. К. Фещенко и многим другим.
{1}Оренбург с 1938 по 1957 год именовался г.Чкалов.
{2}Ныне г. Донецк, - Ред.
{3}Ныне Октябрьское. - Ред.
{4}Ныне г. Лиепая. - Ред.
{5}Ныне г. Клайпеда. - Ред
любили ее и которых любила она. Но хирург был неумолим. Говорили, что его
дочь тоже где-то в пехоте командовала санитарным взводом. А жестокая
статистика войны утверждала: в этих взводах самый большой процент погибших.
Так лейтенант Мария Бугера оказалась на одном из полевых аэродромов
Прибалтики. Работала военным фельдшером в батальоне аэродромного
обслуживания. Вначале ей показалось, что здесь глубокий тыл. Нигде не
стреляют, можно спать раздевшись. Вместо кирзовых сапог она носила теперь
хромовые. Но вскоре Маша убедилась: здесь тоже идет война, не менее
жестокая, хотя и не всем видимая. Выруливает на старт, уходит на задание
шестерка самолетов, а возвращаются четыре или три. Остальные сгорели в небе.
Часто молодые, веселые ребята, которые полчаса тому назад приветливо
улыбались симпатичному военфельдшеру, больше никогда не возвращались на свой
аэродром. И снова, как и раньше при виде смертельно раненого пехотинца,
щемило и болело сердце...
На аэродроме приземлился новый полк истребителей. Маша обратила
внимание: один из летчиков как-то необычно поднимался и вылезал из кабины.
Сразу решила - раненый! Схватила санитарную сумку. Но руководитель полетов
упредил:
- Не спешите. С летчиком все в порядке.
Маша долгим обеспокоенным взглядом провожала коренастую фигуру
истребителя. Вначале он шагал так, будто шел по тонкому льду, потом шаги его
стали увереннее. Под вечер военфельдшера попросили захватить санитарную
сумку и зайти в общежитие, где размещались летчики.
- Кто болен, товарищи? - спросила Маша, перешагнув порог.
Навстречу поднялся тот самый летчик, которого она уже приметила. У него
оказался богатейший чуб, открытое лицо, выразительные глаза.
- Я просил бы вас помочь обработать потертости. После полета очень уж
беспокоят...
Пока летчик раздевался, Маша копошилась в сумке. Подняла голову и чуть
не обомлела - минуту тому прочно стоявший на земле парень оказался... без
ног. Рядом с кроватью лежали протезы... Собрав всю силу воли, чтобы не
показать охватившее ее волнение. Маша приступила к работе. Когда закончила
ее, тепло попрощалась, пообещав завтра снова прийти после полетов. Только за
порогом спало огромное напряжение и из глаз хлынули слезы. Многое перевидела
девушка в свои девятнадцать лет: на ее руках умирали раненые, она бинтовала
исколотых штыками бойцов, отправляла в тыл обожженных детей. Казалось, от
горя запеклось, обуглилось сердце. Но нет, живо в нем чувство сострадания!
Правда, сейчас слезы были вызваны иным - чувством восторга перед человеком,
который летал без ног и сражался с врагами! А вечером летчики устроили
танцы. Полковой врач, который уже рассказал Маше о необычной судьбе летчика,
посоветовал:
- Обязательно сходите на танцы. Вы увидите там кое-что необычное...
Танцы были в каком-то невзрачном помещении. Мужчинам надоело танцевать
друг с другом, а девчат было мало. Поэтому, хоть Маша и стала в сторонке, ее
сразу приметили. Только баянист заиграл вальс, как сразу несколько кавалеров
бросились к симпатичной девушке. Но она увидела, как через весь зал к ней
шел он, Алеша. И перед ним все расступились. Смущаясь, он спросил:
- Разрешите...
От волнения Маша не могла сдвинуться с места, словно ее новые сапожки
кто-то к полу гвоздями приколотил. Но, преодолев себя, она подала руку и с
трудом сделала первый шаг. Как он мягко и красиво танцевал, как легко вел
партнершу! Не верилось, что у летчика вместо ног протезы. Утром полк улетел.
Больше не удалось Маше встретить Алексея. Только после войны, прочитав
книгу Бориса Полевого "Повесть о настоящем человеке", она узнала в ее герое
знакомого летчика - Алексея Маресьева. Он стал для Маши Настоящим Человеком
на всю жизнь.
После истребителей на этот аэродром сел наш полк, где и состоялась моя
первая встреча с военфельдшером Машей Бугерой. Вскоре наши фронтовые пути
разошлись.
Вторая встреча стала возможной лишь в 1946 году. С тех пор мы на одной
фамилии.
Когда наступил новый, 1945 год, мы не смогли отсалютовать ему даже из
ракетниц. Дома, в которых стояла дивизия, были в основном деревянными, и
поэтому подполковник Рыбаков категорически запретил всякие салюты. Пришлось
отложить салюты до победы. В первых числах января поступил приказ вывести
наш полк из боев и приступить к тренировке и вводу в строй молодых летчиков.
- У вас есть бывшие инструкторы училищ, - говорил мне комдив. -
Подключите их и постарайтесь быстрее справиться с задачей. Вот тогда и будем
вести речь об участии полка в новых боях.
Это для меня явилось неожиданностью. В условиях прибалтийской зимы, в
прифронтовой зоне предстояло обучать летное пополнение групповой слетанности
и боевому применению. Вот где пригодились мне навыки командира эскадрильи,
опыт работы с молодыми летчиками. Был такой опыт у Карпова и у других
командиров. И мы дружно взялись за дело.
Очень мешала нам погода. В конце января началась оттепель с дождем.
Потом за ночь мороз сковал летное поле, и оно превратилось в каток. Взлететь
и сесть можно, но тормозить и не думай, выкатишься без остановки за все
ограничительные знаки. Что делать? Нельзя же приостанавливать учебу! Решили
с помощью местного населения посыпать взлетную полосу песком, как тротуар в
городе во время гололеда. И полеты продолжались.
Не обошлось без курьезов. Один из молодых летчиков нежданно-негаданно
для себя слетал за линию фронта. Отрабатывая в зоне индивидуальный пилотаж,
он потерял из виду свой аэродром. И вдруг увидел пару "илов". Решив, что они
из нашего полка, пошел за ними следом. Летит и летит, а аэродрома все нет и
нет. Что делать? Вот уже и береговая черта Балтийского моря. "Илы" делают
разворот и заходят на цель. Пришлось пикировать и молодому летчику, хотя и
вхолостую. Зато "илы" привели его "домой", на соседний с нами аэродром. С
тех пор к фамилии молодого летчика, который по случайности участвовал в
штурме окрестностей Мемеля, ради шутки "прикипела" приставка "Мемельский".
В феврале 1945 года полк облетела радостная весть
- Николаю Маркелову и Леониду Кузнецову присвоено звание Героя
Советского Союза.
Состоялся полковой митинг. После зачтения Указа Президиума Верховного
Совета СССР, приветственных телеграмм, выступлений офицеров и солдат слово
предоставили летчику Маркелову. От волнения Николай не сразу смог говорить.
- Спасибо вам... - начал летчик, - спасибо командирам, которые учили,
боевым друзьям, которые помогали мне своим плечом, спасибо всем наземным
труженикам, кто обеспечивает наши полеты. Высокое звание обязывает меня
воевать еще лучше, чтобы быстрее приблизить светлый день Победы!
Герой дожил до победы и испытал ее радость. Но прожил недолго. Жизнь
Героя Советского Союза Николая Даниловича Маркелова оборвалась в ноябре 1945
года.
А пока еще шла война со своими бедами и печалями. Они подкрадывались со
всех сторон, и никто не знал, как от них уберечься. К нам на полеты приехал
подполковник Рыбаков. Командир дивизии был в добром настроении, живо
интересовался ходом подготовки молодых летчиков и остался доволен. Я
доложил, что недели через две, к середине марта, мы завершим программу и
будем готовы к боевой работе.
Василий Николаевич поговорил с летчиками, сообщил фронтовые новости,
пожал всем руки и уехал. К вечеру мне позвонил начальник штаба дивизии
полковник Соковых.
- Василий Васильевич, у тебя командир не садился?
- Нет, он уехал на машине еще перед обедом.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Рыбаков в тот день вылетел на
боевое задание с одной из групп соседнего полка. В районе цели шел обильный
снегопад. После штурмовки возвратились все летчики, но без командира
дивизии. Его долго и упорно искали, но безрезультатно.
И только после войны стала известна трагедия подполковника Рыбакова.
Зенитный снаряд угодил в мотор "ила" в момент захода на цель. Летчик
при плохой видимости еле посадил машину, но... в расположении немецкой
зенитной батареи. Выскочив из кабины, Рыбаков и стрелок бросились в лес,
отстреливаясь от автоматчиков. Когда стало ясно, что плена не избежать,
Василий Николаевич Рыбаков последний патрон приберег для себя. Смерть он
предпочел плену.
Это была последняя жертва войны в нашей дивизии. В начале апреля весь
штурмовой корпус выехал на Волгу для переучивания на новые самолеты Ил-10.
Тогда мы еще не знали, что война для нас практически закончилась. Замкнулся
круг нашего маршрута: именно с этих, теперь глубоко тыловых аэродромов, мы
стартовали в полет в 1942 году. Из двадцати летчиков, начинавших здесь свой
боевой путь, в живых осталось четыре: Александр Амбарнов, Иван Мартынов,
Александр Карпов и автор этих строк. Тогда, в 1942 году, нашу отправку на
фронт на три месяца задерживала очередь на переучивание, не хватало
самолетов. Сейчас весь штурмовой корпус за один месяц овладел новой машиной.
Не терпелось испытать в бою более мощный, более маневренный Ил-10. Он
прекрасно выполнял все фигуры высшего пилотажа, мог свободно лететь "на
спине" т. е. в перевернутом положении. По сравнению с Ил-2 новый самолет был
мощнее, маневреннее, меньше размером. Уже отпраздновали 1 Мая, а готовый к
боям корпус находился на далеком тыловом аэродроме, ждал команды. Радио
принесло весть: пал Берлин! Над рейхстагом взвилось Красное знамя.
В первых числах мая многих летчиков направили в Дом отдыха на волжском
берегу. Здесь мы и встретили День Победы. Трудно описать радость, которая
охватила каждого. И хоть в этот момент мы оказались далеко от тех, кто
произвел последние залпы войны, душой и сердцем мы были вместе с ними. И
здесь, за тысячи километров от последнего рубежа войны, народ приветствовал
нас, как победителей. Но каждый из нас знал: не только мы своими яростными
атаками громили врага. Удары по нему наносили рабочие, ковавшие броню "илов"
и стволы автоматов, колхозники, чей хлеб ели фронтовики, ученые, давшие в
руки воинов оружие победы. Она была общей, эта победа, и праздновал ее весь
народ.
В тот день я достал свою летную книжку, перелистал ее страницы,
возобновил в памяти события от первого фронтового вылета в августе 1942 года
до последнего - в марте 1945 года. Почти три года в небе войны! Долго сидел
я над раскрытыми страницами летной книжки, а мысли мои были далеко. Мысленно
я повторял маршруты войны. И встали передо мной лица боевых друзей - Сережи
Вшивцева, Гриши Панкратова, Всеволода Ширяева и многих других ушедших в
бессмертие однополчан. Все они погибли молодыми на пути к победе. Им
поставят памятники, их имена будут навечно занесены в списки живых. А
оставшиеся в живых ветераны войны всегда первый тост будут провозглашать за
тех, кто не дожил до Дня Победы, утвердив ее ценой своей жизни.
Началась мирная жизнь, о которой мы так мечтали в кабине готового к
вылету штурмовика, в тесном кругу после напряженного летного дня, на
госпитальной койке. Какой она будет, эта мирная жизнь, после пропахших
порохом четырех лет войны? Многие из нас мечтали о возвращении к своим
семьям, к мирному труду. Уходили в запас старшие товарищи. Я и мои друзья
получили назначения в разные части и разъехались. Меня назначили штурманом
дивизии. Возвратившийся из госпиталя Георгий Михайлович Смыков стал
заместителем командира одной из дивизий, Мой друг Александр Карпов ушел
учиться в военную академию.
Мечтая о мире, мы надеялись, что с войной покончено если и не навсегда,
то на долгие годы. Но вскоре в воздухе снова запахло грозой:
англо-американские империалисты развязали "холодную войну", начали угрожать
нашему народу атомной бомбой. Помню, с каким возмущением читали мы,
вчерашние фронтовики, сообщение о поджигательской речи в американском
городке Фултоне премьер-министра Англии У. Черчилля. Интересы безопасности
Родины, завоеванная большой кровью победа требовали надежной защиты. И мы
приступили к совершенствованию боевого мастерства. В послевоенные годы я
летал на Ил-10. Приходилось осваивать не только технику пилотирования, но и
вырабатывать новую тактику применения штурмовика. Теперь нашим полем боя
стали полигоны. Я, как штурман дивизии, обобщал опыт боевого применения
самолета, писал инструкции по бомбометанию и стрельбе, составлял программы
обучения.
Порой казалось, что фронтовые вылеты на штурмовку вражеских позиций
были более легким делом. Один из командиров эскадрильи, опытный
летчик-фронтовик, так и заявил:
- Уволь, Василий Васильевич, от писанины. Лучше пять раз слетать на
полигон, чем описывать это на бумаге.
Летал и бомбил летчик отлично, а вот грамотно и четко рассказать,
обосновать свои результаты не мог. Это был практик, мастер метких ударов. Но
ему явно не хватало теоретической подготовки. А время требовало новых
знаний, более солидного образования, и фронтового опыта уже становилось
недостаточно.
В начале пятидесятых годов началось усиленное обучение
летчиков-штурмовиков полетам в облаках и ночью. Читатель помнит: на фронте
"илы" ночью не летали, для этого на самолете не было необходимых приборов, а
на аэродромах - светового и радиотехнического оборудования. Совершенствуя
боевую подготовку на Ил-10, летчики чувствовали: в авиации наступает новая
эра. На смену винтомоторной идет реактивная авиация.
Приятно было сознавать, что у колыбели ее рождения стоял воспитанник
Чкаловского летного училища капитан Григорий Яковлевич Бахчиванджи. 15 мая
1942 года в глубоком тылу, на одном из заводских аэродромов, он первый в
мире совершил полет на реактивном самолете, И вот реактивный истребитель
МиГ-15 бис должен заменить Ил-10. Все летчики, от рядового до командира
соединения, засели в учебных классах за изучение новой техники. Велик был
интерес к новой необычной машине без винта. Впечатление после первых полетов
было огромное. Особенно если учесть, что прежде мы летали на Ил-10. На
штурмовике мы поднимались до трех тысяч метров. А здесь - сразу 12,5 тысячи!
Совсем иным было и вооружение - три пушки: одна 37-мм и две 23-мм.
Автоматический стрелковый прицел, с помощью которого достаточно обрамить
цель ромбиками - и открывай огонь, снаряды попадут в нее, прицел
автоматически введет поправку. Это ли не мечта боевого летчика? Мне и сейчас
помнится, с каким азартом обсуждали летчики достоинства новой машины.
- Перейти с Ил-10 на МиГ-15 - все равно, что после повозки пересесть на
легковую машину! - говорили некоторые.
- Понимаешь, подхожу после взлета ко второму развороту, думаю, ну, уже
есть 200 метров. Глянул на высотомер, а там - две тысячи! Вот это мощь! -
делился после полета летчик впечатлениями.
- Вывел двигатель на взлетные обороты - рвется вперед так, что
прижимает к спинке сиденья! И бежит по полосе прямехонько, можно даже
закурить. Наш старый "ильюха" все норовил вильнуть в сторону, - рассказывал
другой.
Пожилой полковник, освоивший за свою долгую летную службу не один
десяток самолетов, откровенно доволен:
- Хоть под конец службы удалось полетать на настоящем агрегате.
Почувствовать скорость и высоту!
Официально мы именовались уже истребителями-бомбардировщиками. Теперь
это наименование носят летчики, принявшие у фронтовых штурмовиков эстафету
метких ударов по врагу, боевое наследство ветеранов войны, славных героев
штурмовых атак. Навсегда в боевом строю истребителей-бомбардировщиков
осталось имя нашего славного однополчанина капитана Всеволода Александровича
Ширяева. На вечерней поверке личного состава одной из частей первым старшина
называет его фамилию. И в ответ звучит голос правофлангового:
- Герой Советского Союза капитан Ширяев пал смертью храбрых в бою за
свободу и независимость нашей Родины.
Наш боевой командир остался навечно в списках живых. Он участвует в
учениях и боевых тренировках, присутствует на классных занятиях и собраниях
личного состава. В далекие годы войны он служил для нас, молодых летчиков,
примером выполнения воинского долга. Сейчас наш командир воодушевляет и
вдохновляет новые поколения авиаторов на верное служение Отечеству. На войне
мы часто пели полюбившуюся песню "Давай закурим!" С особым чувством
фронтовики повторяли: Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать. Об
огнях-пожарищах, О друзьях-товарищах... Пророческими стали эти слова. О
боях-пожарищах, о друзьях-товарищах мы, фронтовики, помнили и помним всегда.
Через тридцать лет после окончания войны исполнилось заветное желание
моих однополчан - собраться вместе прежней дружной боевой семьей. И вот
снова рядом боевые побратимы. Мы узнаем и не узнаем друг друга.
- Постой, постой, кто этот полковник со звездой Героя и пепельной
сединой? - спрашивает меня жена...
- Это же Леня Кузнецов! Леонид Кузьмич! Недавно уволился в запас.
- А эти трое в форме гражданского флота?
- Алексей Ефимов - командир Ту-104 в Борисполе, Николай Пичугин -
работник Министерства гражданской авиации. Третий, Петр Мацнев, так и
остался верен "илам" - в Домодедово командир корабля Ил-18.
Подходит Александр Карпов. Мы живем с ним в Киеве. Сплотившая нас
фронтовая дружба с годами стала еще прочнее. Александр - генерал, кандидат
исторических наук, автор ряда книг о военных годах.
Навстречу мне идет рослый, плечистый мужчина в светлом костюме, с
депутатским значком на лацкане, Ваня, нет, Иван Никитович Гальянов! Дорогой
мой воздушный стрелок! Объятия, поцелуи, дружеские похлопывания по плечу...
Оказывается, Гальянов - председатель райисполкома на Смоленщине, уважаемый
человек. Да иначе и быть не могло! Фронтовик, коммунист!
А вот и наши москвичи, чьими дружескими усилиями организована эта
встреча, - Александр Амбарнов, Александр Козлов, Михаил Барулин.
Бывший полковой писарь Александр Сергеевич Козлов - кандидат химических
наук, долгое время работал доцентом в одном из московских институтов.
А наш сослуживец Николай Зубов, один из лучших авиационных механиков
второй эскадрильи, ныне директор научно-исследовательского института,
лауреат Государственной премии.
А вот и наш славный комиссар Сатаев! Он приехал с женой из далекого
Уральска.
А Виктор Щербаков - из Читы.
Андрей Яковлевич Красиков, наш бывший начальник штаба, ныне полковник в
отставке. Он около двадцати лет работает начальником отдела кадров на
крупнейшей стройке страны - Северо-Крымском канале. На груди рядом с боевыми
наградами сверкают ордена и медали за трудовую доблесть. Раздаются вопросы:
- Почему не приехала Елена Григорьевна Ширяева?
- Она в Калмыкии на открытии бюста мужу, установленного на месте его
гибели. В Утте местная школа носит имя Ширяева, кстати, школа - инициатор
установки бюста, - рассказывают товарищи.
- А это кто такой молодой?
- Бывший летчик второй эскадрильи Розанов Владимир Иванович.
Он действительно моложе многих из нас. В полк прибыл под конец войны, в
Прибалтике. Сейчас живет и работает в Луцке.
Разговор прервала знакомая песня "Давай закурим!" Кто-то вспомнил:
- Хорошо пел эту песню Веня Шашмурин. Помните, погиб под Мелитополем...
Многих однополчан, как сказал поэт, если "на войне не взяла война, на
мушку взяли года". Сказались старые раны, болезни, пережитое. Незадолго до
встречи однополчан пришла скорбная весть - нет полковника запаса Георгия
Михайловича Смыкова. Не дождался встречи и наш любимый "доктор Карло". После
войны он работал врачом на высокогорном кавказском курорте в Теберде, там и
умер. Давно уже нет в живых доброго труженика авиации Гурия Кононовича
Савичева, нет и моего земляка боевого летчика Пети Федорова... В дни, когда
готовилась к печати эта книга, страна широко отмечала 40-летие битвы за
Днепр. В честь этого жители города Мелитополя, в освобождении которого
участвовала наша 206-я Мелитопольская Краснознаменная штурмовая дивизия,
пригласили в гости группу ее ветеранов. Всего 27 человек смогло откликнуться
на приглашение, в том числе восемь бывших воинов из моего родного полка.
Встреча была теплой и дружеской. Мы услышали немало искренних слов
благодарности, почувствовали истинное уважение и любовь со стороны тех, кто
помнит войну, и тех, кто знает о ней из книг и кинофильмов, из уст дедов и
отцов.
Много интересных моментов было в этой встрече прошлого с настоящим.
Рассказывать о ней - значит снова пройти дорогами войны. За три дня,
проведенные на мелитопольской земле, очень часто звучало: "А помнишь?"
- А помнишь, Василий Васильевич, майский вечер сорок третьего? - вдруг
спросил меня бывший механик по радио В. Ф. Недздвецкий, - как пели мы "Песню
о Днепре". Ее исполнял Алеша Будяк.
- Конечно, помню! - живо откликнулся я, немало удивившись совпадению
наших мыслей.
По радио как раз передавали "Песню о Днепре". Алексей исполнял ее и
осенью сорок третьего над Днепром, когда мы шли с ним в атаку. Недздвецкий,
тяжело вздохнув, сказал:
- Да, хорошие были ребята. Ушли из жизни молодыми...
Мне понятна боль старого ветерана. Редеет строй и тех, кто дожил до
Победы. С каждым ее юбилеем все меньше остается боевых спутников, которым
можно сказать: "А помнишь, товарищ?". Уходя, они остаются в памяти
поколений. Ведь человек и дело его живы до тех. пор, пока о них помнит род
людской. Пусть нетленной будет память и навсегда сохранит имена тех, кто
отважно сражался за родную землю!
Работая над книгой, я постоянно обращался к своим однополчанам за
советом и помощью. Как бы ни была хороша память одного человека, она не
может вместить и сохранить фамилии всех людей, с которыми сводили его
фронтовые дороги, запомнить во всех подробностях боевые эпизоды и дни,
ознаменованные тем или иным событием.
Выручила коллективная память боевых друзей. Я выражаю искреннюю
признательность и благодарность летчикам, воздушным стрелкам, техникам,
механикам, моим командирам, товарищам и подчиненным, которые первыми прочли
рукопись будущей книги и поделились своими замечаниями, внесли в нее
изменения и дополнения, - А. С. Козлову, А. Я. Амбарнову, А. Я. Красюкову,
И. Н. Гальянову, Н. Д. Зубову, М. П. Барулину, Г. А. Друмову, В. С.
Щербакову, И. И. Мартынову, Н. Н. Гореву, Д. К. Фещенко и многим другим.
{1}Оренбург с 1938 по 1957 год именовался г.Чкалов.
{2}Ныне г. Донецк, - Ред.
{3}Ныне Октябрьское. - Ред.
{4}Ныне г. Лиепая. - Ред.
{5}Ныне г. Клайпеда. - Ред