Виолетта Пальмова. Штурмовики над Днепром

они сделали отметину, раздробили законцовку фюзеляжа. Увидев совсем рядом
разрывы снарядов, воздушный стрелок с тревогой в голосе сообщил о пробоине.
Но самолет вел себя устойчиво, и я понял, что Толя преувеличил опасность.
После посадки Баранский долго возился с парашютными ремнями и выбирался из
кабины. Я не торопил, хорошо понимая состояние воздушного стрелка после
первого боевого вылета.
- Ну, как в зенитном огне? Страшновато?
- Да ничего... - храбрился стрелок. Потом откровенно признался: -
Вообще-то, приятного мало. А чего это все зенитки били по нашему самолету?
Я улыбнулся. Мне было знакомо это ощущение. В первых вылетах всегда
кажется, что противник бьет только по тебе. Отделываюсь шуткой:
- У врага, Толя, разведка тоже работает. Вот и донесла, что ты вылетел
на первое задание.
Стрелок понял шутку, напряженное лицо смягчилось улыбкой. Теперь можно
и о серьезном:
- Надо нам с тобой отработать информацию о зенитных разрывах. Я слежу
за всем, что делается впереди, за строем и землей. Ты - хозяин задней
полусферы.
Баранский слушает внимательно. Уверен - из него получится хороший
воздушный стрелок. Впереди еще немало испытаний. И надо быть готовым к ним.
Теперь летчики чувствовали себя в фронтовом небе как-то уютнее, спокойнее:
за спиной сидел вооруженный крупнокалиберным пулеметом надежный напарник. В
какой-то кинокартине я видел, как в старину оборонялись от врагов два воина,
прижавшись спиной друг к другу. Вокруг кипела рукопашная схватка, а они,
орудуя мечами, действовали как единое целое, защищаясь и нападая. В этом
единстве были сила и безопасность. Каждый сознавал - его тыл прикрыт друтом.
Вот так же действовали в воздушном бою летчик и стрелок. Хотя их разделяли
бронеспинка и бензобак, оба чувствовали свою слитность и взаимную
зависимость. О войне я перечитал немало книг и в первую очередь, конечно, об
авиации. Про ее фронтовые дела рассказывают летчики-истребители, штурмовики,
бомбардировщики, командиры и рядовые. Но мне еще ни разу не удалось
встретить книги, автором которой был бы воздушный стрелок. А ведь есть что
рассказать и о чем вспомнить нашим друзьям по небу, с которыми мы вели бой,
прижавшись спиной друг к другу. Среди воздушных стрелков было немало
по-настоящему талантливых мастеров меткого огня, людей большой отваги. Они
имели на своем счету по несколько сбитых фашистских самолетов. Впервые
экипажи, укомплектованные летчиками и воздушными стрелками, прибыли в полк
под Ростовом. Формировались они в запасном полку. В одну шеренгу
выстраивались летчики, напротив - стрелки. Стоявшие друг против друга
составляли один экипаж. Напротив Леонида Кузнецова оказался низкорослый,
внешне неприметный сержант. Представился командиру экипажа.
- Сержант Михаил Устюжанин!
Кузнецов - летчик молодой, в полку недавно, почти ровесник своему
стрелку, обоим чуть больше двадцати.
- Летать приходилось? - спросил летчик. - Стрелять умеете?
Сержант неспешно рассказал, что в армии с тридцать девятого года,
служил в бомбардировочной авиации мастером по вооружению. Родом с Урала, из
рабочей семьи. Отец на одном из заводов кует оружие для фронта, а три его
сына воюют. Михаил - самый младший. Окончил школу воздушных стрелков в
Сибири. Комсомолец с 1940 года. Летчику понравился обстоятельный рассказ
сержанта. Первый совместный вылет подтвердил - Кузнецов приобрел надежного
друга в бою. Михаил Устюжанин за войну совершил 158 боевых вылетов, грудь
воздушного стрелка украсили два ордена Красного Знамени, ордена Красной
Звезды и Отечественной войны I степени, многие медали,
Мне тоже приходилось летать с этим опытным и умелым воздушным стрелком.
Это был поистине виртуоз своего дела. Он отличался богатырской отвагой,
всегда старался первым увидеть врага и открыть по нему огонь. Помню, как-то
перед вылетом мы получили информацию: враг использует трофейные истребители
Як-1, которые нападают под видом "своих" на наши штурмовики. У вражеских
истребителей красные коки. За одну ночь коки на всех наших "яках" были
перекрашены в защитный цвет. Было приказано открывать огонь по красноносым
истребителям. В одном из вылетов Михаил увидел, как во фланг нашей группы
зашел Як-1 с красным коком. Не дожидаясь, пока он откроет огонь, воздушный
стрелок дал по вражескому самолету пулеметную очередь. Враг понял - его
провокация разгадана.
А сколько было случаев, когда бдительность стрелка, его мастерство
спасали экипаж от беды! Для боевых действий нашей авиации на Кубани были
характерны массированные удары. Инициатором таких ударов был командующий 4-й
воздушной армии К. А. Вершинин. Это были дни, когда разгоралась битва за
"Голубую линию" - основной оборонительный рубеж гитлеровцев. Предстояло
разгромить кубанскую группировку противника и освободить Таманский
полуостров. Летчикам нравились массированные удары, когда одновременно
поднималась почти вся воздушная армия - целые полки и дивизии истребителей,
штурмовиков и бомбардировщиков. Такая воздушная армада подавляла все на
земле и в воздухе. Шла ожесточенная борьба за господство в небе Кубани.
Советская авиация все увереннее брала инициативу и на других фронтах войны.
Враг упорно сопротивлялся, пытаясь сохранить превосходство над полем боя.
Массированные удары наносились в районе станиц Крымской, Молдаванской,
Неберджаевской. Когда мы садились в самолеты, над аэродромом уже шли к линии
фронта бомбардировщики. Впереди них для "расчистки воздуха" улетели
истребители. Штурмовая авиация расчищала путь наступающей пехоте.
Массированные удары не исключали действий в составе полка и эскадрильи,
Такие действия чаще использовались там, где оживали очаги сопротивления
противника. Наш полк располагался по центру фронта и мог наносить удары по
его любому флангу - от приазовских плавней до Новороссийска. Мы не раз
вылетали на помощь защитникам Малой земли, били по базе отдыха фашистов в
совхозе Абрау-Дюрсо, штурмовали позиции на Тамани. Мне запомнилась цель,
которая носила название Калабатка: одинокий домик на западном берегу
водосточного канала. Здесь был узел обороны противника, и командование
решило нанести по нему удар силами двух штурмовых эскадрилий. Стояли первые
дни кубанского лета - теплого, ясного, алевшего спелой черешней.
Возвратишься с задания, а механик тащит полную пилотку спелых ягод. После
жаркого боя особенно приятна сочная мякоть кубанской черешни, тем более, что
пробовал я ее впервые, в наших северных валдайских краях нет такой ранней
благодати. На Калабатку уходили поэскадрильно. Я вел первую группу. Сверяясь
с картой, точно выходим на цель. Зенитный огонь слабый, воздушный стрелок
изредка сообщает по переговорному устройству о разрывах снарядов. Захожу на
пикирование, тщательно ловлю в перекрестие прицела домик на берегу канала. И
в этот момент самолет сотрясает сильный удар по мотору. Еле успеваю вывести
внезапно отяжелевший штурмовик из крутого пике. Вижу, как мимо меня один за
другим проскакивают ведомые, а мою машину словно кто-то держит за хвост.
- Товарищ командир, за нами - белый дым! - кричит Толя.
Потом добавляет:
- Появились "мессеры"!
Бросаю взгляд на приборы: обороты выше предельных, давление масла -
ноль. Стараюсь уменьшить угол планирования, одновременно ввожу самолет в
левый разворот. Ил-2, ввинчиваясь в воздух, несется к земле.
- Толя, снижаюсь до бреющего, мотор сдал, будем садиться...
- Товарищ командир, у меня в кабине масло, пахнет горелым, -
докладывает Баранский.
Потом словно утешает:
- А дым уменьшился.
- Следи за "мессерами"! - требую уже у самой земли.
Внизу мелькают окопы своих войск. Хорошо, что удалось перетянуть через
их линию.. Но где сесть? Все изрыто огневыми позициями. Используя запас
скорости, делаю двухсотметровый выскок. Замечаю впереди небольшую ровную
площадку. Открываю фонарь, кран шасси ставлю на выпуск. Самолет плавно
касается земли и, не замедляя движения, проседает все ниже. Догадываюсь: это
складываются шасси. Фонарь сдвигается вперед и чувствительно бьет по локтю.
Но боль не слышна. Самолет пробегает еще полсотню метров и прижимается
брюхом к земле. Выскакиваю на плоскость и бросаюсь к кабине стрелка.
- Цел?
- Цел, товарищ командир! - еще не совсем верит Толя.
- Хорошо отделались...
Помогаю Толе выбраться на плоскость. Осматриваю самолет, лежащий на
земле, словно птица с перебитыми крыльями. Оглядываю небо. Моя группа уходит
от цели без ведущего. А над передовой, извиваясь ужами, ходят
"мессершмитты". Показываю в их сторону:
- Слава богу - ускользнули от них. Раненого да подбитого они не
упустят.
К нам бегут солдаты, впереди них девушка с медицинской сумкой. Еле
переводя дух, красавица-медсестра спрашивает:
- Вы не ранены, товарищи летчики?
Толя при виде девушки быстро поправляет летный шлемофон и расправляет
ремень на комбинезоне. Что значит молодость!
- Нет, спасибо за беспокойство, - спешу с ответом и спрыгиваю с
плоскости. Внезапно в левой руке возникла жгучая боль и закапала кровь.
- А это? - бросилась ко мне медсестра.
Ловким движением она закатала рукав комбинезона и ахнула - от кисти до
локтя была стесана вся кожа. "Когда это? Чем?" - удивился я. Потом
догадался: очевидно, фонарем. Сестра стала искать йод, но оказалось, что он
закончился. Тогда она обработала руку крепким раствором марганцовки. Толя с
тревогой следил за моим лицом, не зная, как я перенесу боль. Но после
посадки нервное напряжение еще не спало, и боль чувствовалась слабее. Да и в
присутствии сестрички нельзя было, проявлять слабость.
Солдаты окружили самолет, охали и ахали при виде пробоин, заглядывали в
кабину, живо комментируя событие.
- Такая махина, а в воздухе держится. Техника! - удивлялся здоровяк,
впервые так близко видевший самолет.
- Чудно!
- Вот они какие, "горбатые"! - щупал горячую броню мотора сержант.
- Хорошая машина! Почаще бы приходили пехоте на помощь. Мы рады
летчикам.
Сержант что-то сказал солдатам, и они бросились за скошенной травой.
Вскоре самолет был замаскирован. Я заглянул под мотор. В картере дыра, нет
нижнего бронелючка. По следу движения самолета на посадке нашел
рассыпавшийся подшипник. Он был еще обжигающе горяч. Эге, похоже на обрыв
шатуна! Значит, легко еще отделались: масло выбросило через пробоину, но
окажись перебитым хотя бы самый маленький бензопровод, и тогда - пожар. Сдав
под расписку самолет, мы с Толей взвалили на плечи парашюты, радиоприемник и
пошли в сторону дороги, чтобы попутными машинами добраться в полк. В полк
прибыли к вечеру. Первым выбежал навстречу Саша Карпов.
- Опять подбили? - в голосе Саши искреннее сожаление.
- Вот уж не везет тебе, Вася! А мы ходили на Калабатку - хоть бы один
выстрел с земли!
- Значит, мы все подавили, - пытаюсь шутить.
- А по нас и зенитки, и "мессеры"! Впрочем, думаю, что у меня авария
мотора. Но надо же - чтобы над целью, да еще на пикировании! - не могу никак
успокоиться.
Горячий, порывистый Карпов схватил мой парашют, старается подбодрить
меня:
- Иди быстрее докладывай. И сразу - на ужин! Фронтовые сто граммов всю
печаль смоют. Главное, что живы и невредимы!
Как много значит доброе слово, вовремя сказанное товарищем! Сразу на
душе стало легче. В штабе полка уже знали о нашей неудаче над полем боя.
Начальник штаба майор Красюков, выслушав мой короткий доклад, заметил:
- Не расстраивайся, могло быть хуже. Все ваши ведомые возвратились
нормально, но не группой, а то одному. Командир приказал отработать вопрос
замени ведущего на любом этапе полета.
Летчики н воздушные стрелки, собравшись в столовой, обменивались
впечатлениями заполненного событиями дня. Вначале - короткие реплики, а
через несколько минут, знаю уже по опыту, будет в спор, и шум.
- А мы... Море зениток - летим! Огонь со всех сторон - летим! -
слышится голос самого молодого стрелка, по которому "все зенитки палили".
Более опытные, бывалые, сдержанно улыбаются, не перебивают - пусть
выскажется. Иногда подбросят:
- Море не море, а зениток пятьсот было...
- Не-е, больше. Шестьсот пятьдесят! - поддержит другой. Кто-то из
летчиков словно мимоходом обронит:
- А я удачно попал эрэсом в машину. Только щепки полетели...
Этому веришь, потому что такое - не редкость.
Утром на разборе полетов командир подтвердил свое распоряжение,
переданное мне начальником штаба: в каждом вылете назначать двух
заместителей. Это было логично. В авиации командир - всегда впереди, ведет в
бой. Отсюда и название - ведущий. Поэтому противник и старается его сбить в
первую очередь, чтобы обезглавить группу. В бою могло случиться всякое, но
группа должна оставаться в кулаке. Для этого и было введено двойное
дублирование. Это правило стало незыблемым законом до конца войны. Сложнее
обстояло дело с подготовкой ведущих. Опыт убеждал - для ведущего мало быть
хорошим летчиком. Фронтовому летчику приходилось летать чаще всего над
незнакомой местностью, ориентируясь по карте. В боевых условиях он не всегда
мог выдерживать заданный маршрут. Ведущий штурмовик должен превосходно
ориентироваться, отыскать заданную цель и нанести удар в непосредственной
близости от своих войск, уметь отличить свои войска от противника. Если
успех полета зависит от мастерства летчика, ведущему такое мастерство нужно
вдвойне. Теперь, когда у каждого летчика была радиосвязь, командиру стало
легче управлять группой. Мы чаще поручали тому или иному ведомому на
обратном маршруте быть ведущим. Такая внезапная команда заставляла постоянно
следить за местностью, больше проявлять самостоятельности в полете. На земле
командир обязательно спросит, что видел, какие ориентиры запомнились. Так
выявлялись плюсы и минусы в штурманской подготовке молодых летчиков. Теперь
с большей уверенностью можно было определить, кому, в случае нужды, можно
доверить группу. На Кубани не обошлось и без потерь. Погиб мой старый
товарищ Михаил Николаевич Полынов. Младший лейтенант Лаврентьев, будучи
раненным, сел на подбитом самолете на Малой земле под Новороссийском.
Младший лейтенант Тимофеев и его воздушный стрелок покинули горящий Ил-2 и с
парашютами приземлились в расположение своих войск. Одним словом, наша
молодежь понюхала пороху, познала радость побед и горечь неудач. Смотришь на
иного - совсем юноша, а уже имеет с десяток боевых вылетов, на груди орден.

ЗДРАВСТВУЙ, НЕБО УКРАИНЫ!

5 июля, в первый день гитлеровского наступления на Курской дуге, полк
получил приказ на перебазирование. Посадку совершили под Ростовом.
Дальнейший маршрут нам не был известен. Всех охватило волнение: где окажется
наш конечный пункт маршрута? Многие были убеждены - на Курской дуге.
Оказалось - Миус-фронт, преддверие растерзанного фашистами Донбасса. Полк
сел на аэродром Большой Должик. Здесь базировались истребители, прибывшие
также с Кубани. В первые же дни подполковник Смыков познакомил нас с
обстановкой на фронте. На возвышенном правом берегу реки Миус гитлеровцы
построили прочную оборону. Изучив район боевых действий, ведущие групп
нанесли удар по целям. Итак, знакомство состоялось. Теперь надо хорошо
подготовиться к предстоящим боям. Начальник штаба майор Красюков в эти дни
был похож на дирижера большого оркестра. Много вопросов предстояло решить. И
важнейший из них - отработка взаимодействия с наземными войсками и
истребителями.
Прошли времена, когда штурмовикам приходилось действовать в одиночку,
на свой страх и риск. Сейчас нас все чаще сопровождали "яки" и "лагги", а на
переднем крае находился наш авиационный представитель, который подсказывал)
кого и где бить. Не знал покоя и технический состав. Часто слышался голос
Гурия Конпновича, покрикивавшего по нужде и без нужды на техников и
механиков. Каждый из них отлично понимал - к предстоящим вылетам должны быть
готовы все самолеты. Под вечер, когда по команде из штаба дивизии снималась
боевая готовность, в эскадрильях проводились партийные и комсомольские
собрания. Фронтовые митинги и собрания... Они, как правило, были короткие,
но давали заряд на долгое время.
Выступления коммунистов и комсомольцев всегда были конкретные, деловые,
такие же принимались и решения. Обычно речь шла о поведении в бою летчиков и
воздушных стрелков, о тактике боев, использовании опыта сражений в небе
Калмыкии и Кубани, о подготовке в кратчайший срок самолетов к боевым
вылетам. Прибывшая в полк весной летная молодежь получила хорошую обкатку и
сейчас горела желанием скорее идти в бой. Нет-нет да и прорвется петушиное
нетерпение у парня:
- Товарищ командир, долго мы будем загорать?
Вот те на! Только из боев, и уже вынужденный перерыв надоел.
- Командованию лучше нас известны планы, - отвечаю уклончиво.
А к концу дня подходит младший лейтенант Игнатенко, обращается строго
по уставу. В левой руке лист бумаги. Может, тревожное письмо из дому?
Оказывается, рапорт: "Прошу перевести меня в наземные войска, где я смогу
ежедневно участвовать в боях, чем принесу больше пользы..."
- Это серьезно? - спрашиваю летчика.
- Так точно! - решительно отвечает Игнатенко. И предупреждает:
- В случае вашего отказа, товарищ старший лейтенант, буду обращаться к
командиру полка.
Нет, это не бравада, не игра в "боевой дух". Горячее дыхание Курской
битвы прокатилось по всем фронтам. Вот и рвутся летчики туда, где идет самое
крупное сражение. Как объяснить Смирнову, Игнатенко и другим летчикам, что
сейчас важен каждый участок большого фронта! В любой момент может поступить
сигнал для боя и на нашем Миус-фронте.
Посоветовавшись с замполитом полка Поваляевым, порторгом, мы решили
поговорить с летчиками, что называется, по душам. Напомнили приказ
Верховного Главнокомандующего о переводе авиационных специалистов из
наземных войск в авиацию, о том, что летчик, конечно, может воевать и в
пехоте, но пользы он больше принесет на своем "летающем танке".
Подобные доводы и убеждения иному читателю могут показаться наивными,
элементарными. Разве, мол, летчик не понимал, что его все равно не отпустят
в окопы. Штурмовика подготовить труднее, чем автоматчика. Понимал, конечно.
Но надо понять и то время, когда шел святой и правый бой не ради славы, а
ради жизни на земле. У многих летчиков и техников родные края были
оккупированы врагом, погибли родные и близкие. Боль и гнев пылали в их
душах. Вот и рвались поскорее в бой, чтобы сполна отплатить врагу за
причиненные им беды.
После беседы Александр Игнатенко забрал свой рапорт. Удалось его
убедить, что близится и наш час "Ч" - так называли на фронте момент начала
наступления наземных войск. Авиация обычно начинала боевую работу незадолго
до "Ч". Мы были уверены - в высших штабах уже определено это время. И не
ошиблись. Буквально на второй день после беседы с молодыми летчиками
аэродром пришел в движение. На Миус-фронте началось наступление. Наш полк,
группа за группой, наносил удары по переднему краю противника. Возвращаясь с
задания, летчики докладывали о продвижении наших войск, тут же получали
новые боевые задачи - и снова в бой. Радиостанция наведения сообщала
воздушную и наземную обстановку. В наушниках слышалось: ""Горбатые", бейте
по третьей траншее, в первой уже наши!"; "Будьте внимательны! С запада идут
"мессы!"; "Маленькие", "маленькие", прикройте "горбатых"!" Толя Баранский
дает красную ракету - сигнал всей группе: в воздухе истребители противника.
После вывода из первой атаки спешу прикрыть замыкающего Василия Свалова,
который уже набирает высоту. При пикировании на прямой в этом месте
образовался большой разрыв между самолетами, и "мессеры" могут этим
воспользоваться. Быстрее в круг, надежнее прикрыть друг друга! После
энергичного разворота стремительна сокращается инстанция. Но не успеваю
зайти в "хвост" Свалову, как навстречу устремляется истребитель. "Яки"
прикрывают нас с обратным "кругом". От напряжения и неожиданности невольно
вздрагиваю: заговорил пулемет Баранского.
- В чем дело, Толя?
- Пара "мессеров" атаковала Игнатенко на выводе из пикирования.
Далековато, не попал, но атаку сорвал.
- Молодец! Где Игнатенко?
- Идет за нами, дистанция - 800. "Мессеров" связали "яки".
- Будь внимателен: под шумок враг может свалиться на голову.
Мой Толя - уже опытный стрелок, и мы хорошо понимаем друг друга.
Впереди меня Ил-2 делает доворот перед пикированием. И сразу же выскользнули
у земли, как два пятнистых ужа, два "мессершмитта". Ясно - будут атаковать
снизу на выводе из пикирования. Передаю по радио: "Внизу, правее цели, два
"месса"! Атакую!". Делаю доворот вправо, пикирую. Но не хватает угла
пикирования, и противник уходит под меня. Даю заградительную очередь из двух
пушек. И в то же время испытываю томительное ожидание удара снизу. Ведь подо
мной враг, я чувствую его. Нужно быстрее прикрыться землей. Работаю рулями и
вывожу штурмовик из пикирования у самой земли. Затем, пристроившись в хвост
к замыкающему, смотрю вниз и по сторонам. "Мессеров" нигде нет. В наушниках
слышен голос Мартынова, пришедшего со своей группой на смену моей. Командую:
- Последний заход! "Маленькие", прикройте сбор!
Ведущий истребителей лаконично отвечает:
- Понял, вижу, прикрою!
- Толя, дай белую ракету. Где "мессеры"?
- Даю! Ушли.
- Смотри в оба!
- Смотрю!
Последний заход на цель, и самолеты собираются на "змейке". Ведомые,
как цыплята к наседке, спешат к ведущему, стараясь погасить скорость, чтобы
не проскочить. Проверяю, вся ли группа в сборе.
- Толя, проверь, все?
- Все, товарищ командир! - бодро отвечает стрелок.
На душе радостно. Поработали на славу, все целы и невредимы. Снижаю
группу до бреющего, и берем курс на восток. Сброшены бомбы, выпущены
снаряды, израсходовано больше половины горючего. Самолет легок и чутко
слушается рулей. Теперь идем на бреющем.
Красив и стремителен этот полет, когда штурмовики в хорошем строю
проносятся над самой землей, словно сбривая верхушки деревьев, обдавая тугой
волной травы, обрушивая грохот на головы врага. Особенно низко ходили мы над
территорией, занятой противником. Хорошо видно, как шарахаются и падают
фашисты, как несутся по полю или дороге неуправляемые кони. Танки - и те
начинают "юлить" и маневрировать, опасаясь удара. Но совсем не так прост,
напротив, даже опасен бреющий полет.
Запомнился случай над Волгой. Мы возвращались с задания на высоте
метров четыреста. А впереди нас незнакомый Ил-2 "брил" над самой водой.
"Лихо идет!" - подумал я с восхищением. Но вдруг словно вспыхнул белый
бурун, и самолет, как снаряд, скрылся под водой. Поразило, что волна и след
смыла. От такого зрелища мороз по коже прошел...
Труден бреющий полет: мал обзор, проносятся ориентиры, есть опасность
столкнуться с препятствиями. Надо строго следить за курсом и временем
полета, стараться выйти на знакомый ориентир. Не уверен - сделай выскок на
высоту, осмотрись, проверь, правильно ли идешь. Упустишь момент - трудно
будет восстанавливать ориентировку.
Первые дни боевых действий на Миус-фронте были похожи на стремительный
бреющий полет. Мелькали задания и цели, мы штурмовали вражеские танки,
траншеи, артиллерийские позиции, ожесточенно дрались с вражескими
самолетами. До сих пор в памяти названия районов штурмовых ударов:
Степановка, Амвросиевка, Кутейниково, Снежное, Саур-Могила. В эти горячие
дни мы потеряли командира третьей эскадрильи старшего лейтенанта Ходорова.
Погиб он при необычных обстоятельствах. О подобном случае мне не
пришлось ни слышать, ни читать. Поэтому расскажу подробнее. Группа Ходорова
подходила к линии фронта в тот момент, когда наши истребители активно
атаковали, фашистских бомбардировщиков Хейнкель-111. Гитлеровцы решили
поспешно освободиться от бомб, и они посыпались... на группу Ходорова,
оказавшуюся под одним из бомбардировщиков. Бомба угодила в самолет командира
эскадрильи. Воздушного стрелка взрывом выбросило из кабины, и он спасся на
парашюте. А старший лейтенант Ходоров погиб вместе с самолетом.
Вскоре командиром третьей эскадрильи был назначен Иван Иванович Розов.
Он прибыл к нам из соседнего полка и счастливо командовал эскадрильей до
конца войны. Счастливо в том смысле, что, выполнив более ста вылетов, ни
разу не был даже подбит. Прорвав оборону гитлеровцев на высоком западном
берегу реки Миус, наши войска вступили в Донбасс и начали освобождение
Украины. Мы отметили это на своих полетных картах: вчера штурмовали передний
край врага на русской земле, сегодня - на украинской. Мне еще не приходилось
бывать на Украине. Но знал и любил этот край с детских лет по книгам Гоголя
и Шевченко. Так и представлялись мне утопавшие в вишневых садах белые
"мазанки" под соломенными крышами. Народ трудолюбивый, чуть медлительный.
Девчата и хлопцы в вышитых рубашках. Что касается украинских песен, то их
часто пели и очень любили в нашем валдайском крае. Во время учебы в
Ленинграде я побывал на гастролях одного из украинских театров, слушал оперу
"Запорожец за Дунаем". Понравилась певучая украинская речь, мелодичная,
нежная музыка. Теперь понимаю, как мало знал я тогда об Украине. И вот она
под плоскостями моего "ила" раскинула донецкие степи. Здравствуй, родная