Владко Владимир Николаевич. Фиолетовая гибель

   "Ой, кажется, я переборщил!" - почти испугался Клайд, увидев, как стремительно вскочил на ноги Фред Стапльтон и как у него от ярости перекосилось лицо.
   Сунув руки в карманы, он процедил:
   - Живая, да? Любознательная, да? Значит, ты полкостью оправдываешь, что эта безмозглая девчонка так иронически на меня смотрела? Следовательно, она все понимает и интересуется, не то что я, невежда и тупица! К черту! Довольно с меня! Она, видите ли, приехала специально для того, чтобы интересоваться дурацкой космической плесенью и вести интеллектуальные разговоры. Ну и возитесь с нею вы с Коротышкой, а меня избавьте. Мне надоела вся эта чепуха! Сначала болтовня о метеоритах и плесени, потом идиотский приезд Мэджи Бейкер. "Ах, ах, как мы рады, что вы приехали, пожалуйста, познакомьтесь с нашими новейшими научными открытиями. С пылу горячие, прилетели прямо с неба, разработаны в лаборатории Джеймса Марчи и Клайда Тальбота!" Нет, нет, с меня хватит нелепой болтовни! Будьте здоровы!
   Он резко повернулся и пошел к своей палатке.
   - Подожди, Фред, постой минутку! - крикнул Клайд, не на шутку обеспокоенный неожиданным результатом своей шутки. Фред!
   Но Фред уже исчез за пологом палатки. Через мгновение он вышел обратно, неся скомканную в охапку свою постель.
   - Устраивайте ее сами, я ушел ночевать на свежем воздухе, на опушку леса,- бросил он пренебрежительно в сторону костра.- И чем скорее она уедет, тем лучше!
   - Фред, погоди... - пробовал еще урезонить его Клайд, но Фред, не останавливаясь, исчез в уже сгустившейся темноте.
   19
   Джеймс Марчи был так увлечен разговором с Мэджи Бейкер, что вначале просто ничего не мог сообразить: все, как ему казалось, шло замечательно. Мэджи так внимательно слушала его, время от времени переспрашивая о том, что ей было почему-либо непонятно, и при этом вскидывала на него доверчивый и ласковый взгляд своих лучистых синих глаз. От этого Джеймсу было немного страшно и очень приятно, хотя он и понимал, что девушка смотрит на него, как на занимательную книгу, в которой есть еще много забавных, непрочитанных ею страниц. "Ну и что же,- думал Джеймс,- разве не замечательно, что Мэджи может с таким интересом слушать о заведомо далеких и чуждых для нее вещах, как метеориты п его космическая плесень? Мэджи, милая; как невыразимо приятно чувствовать участливое внимание к тому, что переполняет мои мысли, пусть неуклюжие, пусть даже несуразные, но ведь они оставались все время безответными! И Клайд тоже хоть и слушал меня, но у него какое-то заведомое предубеждение, не говоря уже о Фреде, совсем равнодушном и безразличном. Даже сейчас, когда они идут втроем по склону над рекой и так интересно рассказывать Мэджи о своих предположениях, еще раз внутренне проверяя их, находя новые догадки,- даже сейчас Фред ведет себя так, будто все это его совершенно не касается и попросту бесконечно скучно".
   Наверно, ему и в самом деле скучно; но разве можно было так грубо - нет, не по отношению к Джеймсу, он давно привык к таким выходкам Фреда, но по отношению к Мэджи, приехавшей к нему,- грубо и резко бросить "продолжайте всю эту чепуху без меня, мне надоело!", повернуться и уйти, как он сделал это?..
   Мэджи растерянно и даже боязливо посмотрела ему вслед, потом она певевела взгляд на Джеймса, и казалось, что она готова заплакать от огорчения. Глаза у нее наполнились слезами: или это только показалось Джеймсу?
   Она тихо спросила:
   - Он обиделся? За что?
   Джеймс Марчи развел руками, выражая полное недоумение. Должно быть, это оказалось неловким жестом, вероятно, ему надо было что-то сказать, как-то утешить девушку. Но Джеймс догадался об этом только мгновение спустя, когда Мэджи беспомощно уткнулась головой в шероховатый ствол дерева и беззвучно заплакала. Ее нервы не выдержали напряжения, в котором она находилась с момента приезда. Она героически сдерживала себя все время; она старалась искать оправдания тому, что делал Фред, и нежеланию остаться с нею, и неожиданной сонливости его после охоты, и безучастию, с которым он оставил ее на попечение друзей. Грубый уход Фреда с прогулки, о которой она его безмолвно умоляла, переполнил чашу. Все, все уже ни к чему! Теперь ясно, теперь так понятно, что ничего уже не сделаешь,- он ушел, совсем ушел, чтобы не быть с ней, потому что она ему надоела, и он ее не любит, и ничего теперь не сделаешь, все пропало... Она захлебывалась слезами, охватив вдруг ослабевшими руками ствол дерева.
   - Мэджи, пожалуйста, не надо... Мэджи, я очень прошу вас, успокойтесь... право, не надо плакать!
   Джеймс бессвязно повторял слова утешения, не думая о смысле. Он переступал с ноги на ногу, словно неуклюже пританцовывая около девушки; его руки пытались ласково прикоснуться к ее голове, но тотчас же отдергивались, будто он боялся обжечься. "О Мэджи, почему я такой неловкий, почему я не умею даже утешать толком! Мэджи, ну право же, не нужно так горько плакать, пожалуйста, не нужно, ведь так я и сам могу разреветься, и тогда будет совсем чепуха",- с отчаянием не то думал, не то говорил вслух Джеймс, он и сам не мог бы разобраться в этом.
   Наконец его рука все же дотронулась до головы девушки, ощутила под пальцами пушистые пряди ее волос,. Джеймс в испуге закрыл глаза: неужели он и вправду прикоснулся к Мэджи, гладит ее волосы?.. Нет, это невозможно!
   Но Мэджи будто только и ждала этого ласкового прикосновения. Она стремительно повернулась, руки ее судорожно обхватили плечи пораженного Джеймса, голова зарылась в его груди, словно в поисках надежной защиты. И она все еще плакала, мешая слезы с вырывавшимися у нее несвязными словами, в которых было отчаяние, горечь и жалоба.
   - О, я так... так старалась, чтобы он был со мной... взахлеб лепетала она словно провинившийся ребенок, смачивая рубашку Джеймса горячими, обжигавшими его грудь слезами.- Я хотела... я ехала сюда... потому что думала, что он... Джеймс, зачем он так?.. Разве я сделала что-нибудь плохое? Разве я не люблю его?.. Ой, Фред!.. Он говорил, что я синеглазая бэби-долл... Зачем он говорил это? Зачем?.. А я верила, что все будет хорошо... все время верила... а он...
   "Верила, верила"! - горько подумал Джеймс Марчи. - Да кому же вы верили, милая Мэджи? Фреду Стапльтону, очаровательному ловкачу, который всегда выйдет сухим из воды и с обаятельной непринужденностью забудет о ненужной ему любви, потому что она ему теперь уже ни к чему? Глупенькая Мэджи, и в этом есть своя дьявольская логика,- зло и жестоко рассуждал Джеймс.- Потому что безжалостный характер Фреда прямо идет от такой же безжалостной логики той жизни, где каждый кует свое мелкое счастье в одиночку. И плевать ему на всех остальных, на горести и слезы, будь то огорчения и страдания какой-то девушки или тех, кто стал на его деловой дороге, все равно... Но не могу же я сказать об этом ей, плачущей Мэджи, не могу, если бы и хотел!.."
   Джеймс гладил ее голову, ласково перебирал пальцами мягкие волосы и поражался своей смелости: он прикасается к Мэджи, к ее душистым бронзовым волосам! Вот он, кажется, мог бы даже прижаться губами к ним - и ничего! "Нет, нет, это немыслимо!" - вдруг сообразил он. Девушка плачет, у нее большое горе, она только потому и прижалась к нему так доверчиво, что ей сейчас все равно, кому пожаловаться, у кого найти защиту. А он... он позволяет, чтобы ему в голову приходили такие шальные мысли, от которых отчаянно бьется сердце и стучит в висках, потому что в этих мыслях и чувствах, переполняющих его, содержится та святая святых всего моего существа, та неосуществимая дерзкая мечта, о какой можно думать только наедине, лихорадочно убеждал он себя, о чем можно написать в потаенном дневнике, наглухо запирая его после этого в ящике стола, и нельзя, нельзя говорить вслух...
   "Конечно, об этом говорить нельзя,- пришел Джеймс к непреложному выводу.- Ни в каком случае",- повторил он как клятву.
   И тут же, ужасаясь своим словам, он неожиданно сказал, глядя куда-то в сторону:
   - А я, Мэджи, писал вам. Много-много писал. Нет, нет, вы не думайте, не для вас, а для себя...
   Может быть, она не услышала. "Он, хоть бы не услышала", мысленно взмолился Джеймс, чувствуя, как от охватившего его вдруг волнения покрываются испариной его ладони и даже пальцы, все еще прикасавшиеся к ее волосам. Но Мэджи услышала. Она приподняла голову, спрятанную до сих пор у него на груди, и недоумевающе спросила:
   - Как это "мне" и не для меня, а для вас?
   В ее заплаканных синих глазах светилось удивление. Большие ресницы были еще мокрыми от слез, мокрыми были и щеки, и круглый, по-детски вздернутый подбородок. Но пушистые изломанные брови изумленно поднялись, и свежий, точно умытый росой, рот с остатками помады тоже с любопытством приоткрылся. "Совсем как дольки апельсина-королька,- подумал Джеймс.- У них под кожицей как раз такие красные брызги..."
   Слова Джеймса, очевидно, поразили Мэджи своей неожиданностью, так как она переспросила:
   - Мне, не для меня, а для вас?.. Это непонятно, Джеймс!
   "Вот так всегда бывает,- с отчаянием подумал Джеймс.Сболтнешь случайно - и как это только у меня вырвалось! - а потом неизвестно, что делать".
   Он торопливо заговорил, как бы стремясь под этой торопливостью скрыть свою растерянность:
   - Я хотел с-сказать, что иногда... иногда я п-пишу дневник... и там кое-ч-что касалось вас, Мэджи...
   "А, черт... Почему "кое-что", когда почти все, и она обязательно поймет!" - ужаснулся Джеймс.
   И хотя он только подумал это, Мэджи уже сказала:
   - Тоже не выходит, Джеймс. Вы только что сказали, что писали мне "много-много". А теперь оказывается, всего "кое-что". Лучше расскажите по правде. Это и в самом деле дневник?
   Руки Мэджи уже не обнимали шею Джеймса, и он тоже давно перестал ласково гладить ее волосы, опустил ладони вниз, и в них почему-то все еще оставалось тонкое, как паутинка, ощущение мягкой нежности ее волос.
   Мэджи отошла от Джеймса на шаг, прислонилась к дереву, подле которого она безудержно расплакалась. Теперь она с деловитым видом вынула из маленькой сумочки носовой платок и пудреницу.
   - Наверно, я стала такая безобразная, зареванная,- сказала она, вытирая лицо платком и сдувая пудру с пуховки.Ужасно глупо все это вышло... Так как же, Джеймс? "Кое-что" или "много-много"?
   "Прямо удивительно, как быстро девушки могут менять свое настроение,- подумал Джеймс.- Ведь только что Мэджи горько плакала и сбивчиво рассказывала ему о себе и о Фреде, уткнувшись головою в его грудь, а он утешал ее, хоть это и не давало никаких результатов. А теперь она вдруг стала совершенно иной, пудрится и кокетливо разговаривает, поглядывая на него еще непросохшими глазами. Странные существа девушки..."
   - Вероятно, правильно будет наполовину,- сказал он с опаской.- Вообще "кое-что", но для меня и это много. Знаете, я не умею писать. Я не писатель и пе журналист. Вот у меня был один знакомый, так он писал о чем угодно и очень здорово. Однажды он дал мне прочитать свой рассказ, и, честное слово, я прямо поразился: он действительно как писатель...
   - Погодите, Джеймс,- перебила его Мэджи, спрятав пудреницу.- Мне не нужны рассказы о вашем знакомом. Что вы писали обо мне? Наверно, плохо, да? Вы дадите мне прочитать? Я страшно люблю читать дневники!
   "Час от часу не легче,- решил Джеймс, ожесточенно теребя бородку.- Ну ладно, была не была! Надо кончать щекотливую тему. А там еще поглядим, как получится".
   - Хорошо, Мэджи,- сказал он,- я дам вам посмотреть то, что писал о вас. Только ведь все это дома...
   - Не тут? - разочарованно спросила Мэджи.
   - Нет, что вы! Здесь и времени-то нет, и, кроме того, мы все были очень заняты историей с метеоритом, а потом - космическая плесень,- вдохновенно сочинял Джеймс.- Зато как возвратимся, обязательно дам прочитать написанное.
   - Обещаете? - недоверчиво прищурилась она.
   - Обещаю!
   - По-честному, все-все? Это так интересно - читать о себе! - совсем оживилась Мэджи. - Знаете, когда читаешь роман, то всегда примериваешь героиню к самой себе. Ну, часто из этого ничего не выходит. Героини-то ведь бывают разные и поступают каждая по-своему... Одна все терпит и только страдает, а другая, наоборот, заставляет других терпеть и сама посмеивается.
   - А вы, Мэджи? - неожиданно спросил Джеймс.
   - Что "я"?
   - Ну как вы поступаете в своей жизни? Терпите или...- Он не закончил фразы, но ему казалось, что от ответа Мэджи зависит очень-очень многое.
   Девушка на минутку задумалась, а потом медленно сказала, словно припоминая:
   - Не знаю... Раньше я, правда, всегда посмеивалась, когда другим приходилось терпеть мои выходки. А теперь... теперь получилось иначе...
   Ее слова прозвучали грустно и искренне, и она так доверчиво посмотрела в глаза Джеймса Марчи, что он сразу отвел свой настойчивый взгляд. "И чего я лезу к ней в душу со своими дурацкими вопросами,- подумал он, внутренне сердясь на самого себя,- допытываясь как инквизитор, хоть и не имею на это никакого права! Обязательно я должен сказать что-нибудь невпопад, неизвестно зачем, а потом приходится выкручиваться. Так уж у меня по-глупому устроены мозги",- продолжал он донимать себя запоздалыми обвинениями. И чтобы прервать затянувшуюся паузу, Джеймс с деланным оживлением быстро сказал:
   - Знаете, недавно я прочитал у одного поэта, какого-то восточного, что ли, такие слова: "Я поняла: терпенье - мой удел. Но что поделать? Жду нетерпеливо!" Правда, здорово? Понимаете, она вынуждена терпеть, но ждет нетерпеливо! А? Мне очень понравилось...
   Он с беспокойством заметил, как у Мэджи по мере его слов лицо принимало какое-то другое, скорбное выражение; уголки губ опустились вниз, брови огорченно приподнялись, она мяла в руках свой носовой платок, и в синих глазах, которые стали вдруг печальными, появились влажные блестки. "Боже мой, кажется, она снова может заплакать,- ужаснулся Джеймс.- Но почему, разве я сказал что-то не так?.."
   - Мэджи! О Мэджи, пожалуйста, не надо! - горячо воскликнул он, чувствуя с отвращением, как у него покрылись испариной нос и щеки и как от этого запотевают очки, сквозь которые он теперь видел лицо девушки уже неясным и нечетким, словно через пелену. Он сорвал с носа очки и, размахивая ими, продолжал: - Очень, очень прошу вас, не нужно! Лучше ударьте меня, если я... если вам показалось... но не надо!
   Но Мэджи не собиралась плакать. Она посмотрела вверх, туда, где на фоне вечереющего темно-синего неба вырисовывались мощные ветви кедров с их буйной зеленью, и задумчиво сказала:
   - Ждет нетерпеливо... потому что ее удел - терпение... Тут и примеривать не надо к себе. Все понятно и правильно...
   "Да будь же я проклят! - с ожесточением мысленно выругался Джеймс, бешено крутя в пальцах очки.- Ведь это я, как нарочно, сказал о ней и о чертовом Фреде! Ну да, она тоже ждет нетерпеливо, верно, потому, должно быть, эта фраза и пришла в голову. Только у других работают сдерживающие центры, а у меня ничего похожего! Взял и сболтнул неизвестно зачем. А почему? Да потому, что дьявольски трудно душевно разговаривать с деьушками без привычки. Ну, не умею, и все тут!.."
   - Мэджи... - умоляюще проговорил он.
   Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. И вдруг сказала:
   - Какой вы смешной, Джеймс, когда без очков! Глаза такие голубые-голубые, прямо светятся и смотрят ну совсем по-детски. Даже трудно представить, что вы так много знаете, по научным делам, я хочу сказать. А по другим не очень... Но все равно: вы ужасно милый и я вас страшно люблю, Джеймс! И знаете что? Расскажите мне еще о вашей космической плесени и обо всем этом. Пожалуйста, расскажите! Это очень интересно!
   Джеймс Марчи растерянно глядел на Мэджи, не зная, шутит ли она, или говорит серьезно. А может быть, ей и вправду интересно? У этих девушек никогда ничего нельзя по-настоящему понять... Но голос Мэджи звучал так убедительно, она говорила так ласково и необычно, что он, мысленно махнув рукой, охотно сдался.
   - Ладно,- сказал Коротышка, вытягивая платок, чтобы протереть очки,- о плесени и прочем мне и в самом деле будет говорить намного легче.
   20
   - И даже знаете что? - Джеймс оглянулся по сторонам.
   Вокруг вечерело, но темно еще не было, лишь вдали, за опушкой, лес понемногу окутывался туманной пеленой, словно призрачным предвестником приближавшихся сумерек и ночи. Они стояли у больших кедров над незаметной тропкой, которая спускалась к горной речушке; ее неумолчное журчание показалось сейчас Джеймсу Марчи более громким и каким-то настойчивым. "А вдруг вода в реке неожиданно поднялась.- с тревогой подумал он,- ведь в горных реках это бывает часто, и тогда она может снести метеорит... Это было бы непоправимым, страшным уроном для науки",- забеспокоился он еще больше.
   - Что именно, Джеймс? - спросила Мэджи, видя, что тот озабоченно всматривается в сторону тропки.
   - У нас есть еще время до сумерек... тут до нашего лагеря рукой подать,- быстро заговорил Джеймс, которому не терпелось проверить на месте свои опасения.- Давайте спустимся к реке, туда, где лежит наш метеорит! Ведь вы еще не видели его?
   - Нет. А это не опасно?
   - Боже упаси! Я уже и сам заглядывал туда несколько раз, хотел перенести его к палаткам, но никак не мог придумать, как тащить его оттуда на гору. Он тяжелый... и это, конечно, явная небрежность с моей стороны - оставить его так надолго у воды... Пойдем, Мэджи? - просительно сказал он.
   - Что ж, пошли,- не слишком охотно согласилась девушка.
   Джеймс с трудом сдерживал себя, чтобы не бежать по тропинке. Он делал несколько быстрых шагов вприпрыжку, оставляя Мэджи сзади; затем останавливался и возвращался к ней, понимая, что ей не под силу такой быстрый спуск по крутой, заплетенной выступавшими корнями деревьев и кустов тропке. Он заботливо помогал ей и тут же снова быстро перескакивал через корни вниз, опережая Мэджи и опять возвращаясь к ней, как неугомонный щенок, которому хочется удрать от хозяйки, но незримый поводок заставляет его вернуться к ней и, будто осведомившись, все ли в порядке, бежать дальше. Придумав это не чересчур лестное для Джеймса Марчи сравнение, Мэджи только улыбнулась, но ничего не сказала, опасаясь обидеть его.
   - Ой, как здесь сумрачно! - воскликнула она, оказавшись под огромными кедрами, которые, казалось, вырастали прямо из воды.- А где же ваш метеорит?
   - Вот он,- успокоенно ответил ей Джеймс, указывая на неприглядный черный валун, лежавший около ствола большого кедра.
   Еще подбегая к реке, он с удовлетворением заметил, что метеорит лежит там, где и лежал до сих пор. "И чего я в самом деле тревожился,- подумал Джеймс,- будто не мог сообразить, что вечером и ночью эта река всегда шумит громче? Может, воды немножко и прибавилось, но ничего страшного для метеорита нет. И все-таки как бы его перетащить наверх?.."
   - И вот об этом круглом камне столько разговоров? - неуважительно заметила Мэджи, не приближаясь, однако, к черному валуну.- Да он ничем и не отличается, разве что темнее других... а там что-то поблескивает... это где вы его отбили, Джеймс, да? И там еще какие-то ростки, что ли, или мне это кажется?.. Тут почти темно...
   Джеймс уже не слушал ее. Он затаив дыхание на цыпочках подошел к метеориту, вглядываясь в него. В неясном сумеречном свете он видел: там, где его молоток отбил небольшую часть метеорита и где раньше были заметны только мелкие трещины и углубления, теперь поверхность ярко блестела, будто ее покрывал ровный слой никеля или хрома. Это само по себе было уже непонятным. Но еще более странным было то, что на этой блестящей поверхности виднелись резко отличавшиеся от нее синие, перепутанные между собой побеги или ростки, как у гигантской плесени. Но ведь их раньше не было, излом метеорита представлял собою неровную, потрескавшуюся площадь, где ни он, ни Клайд не видели даже намека на плесень, которая, как им казалось, вся осталась на отбитом куске, принесенном в палатку. А сейчас загадочная плесень не только заново появилась на метеорите, но и разрослась намного больше, чем там, в самодельных чашках с бульоном-желе. "Значит... значит, ей не нужно никакое дополнительное питание! Воздухом она, что ли, питается? А может быть, и так,- лихорадочно думал Джеймс.- В палатке плесень стала фиолетовой, а здесь осталась синей... Почему? А острый запах? - Джеймс втянул ноздрями воздух около плесени.- Нет, здесь нет того пряного и неприятного запаха, который распространяла фиолетовая плесень в палатке. Почему?.."
   - Джеймс, да не молчите же вы! - тянула его за рукав Мэджи, не подходя ближе к метеориту.- И не стойте там! Вы же помните, что говорил Клайд! И мне вы тоже не позволяли приближаться к вашей плесени. Отойдите, я вам говорю! Слышите? Да отойдите же! Все равно уже темно и вы ничего не рассмотрите...
   Не сводя глаз с метеорита, Джеймс отступил на два-три шага назад от него, подчиняясь настойчивому зову Мэджи: он слышал торопливые, возбужденные ее слова, но смысл их до него не доходил - они словно скользили по его сознанию. Плесень сильно разрослась, это несомненно. Мутация это или ее естественный рост? И почему здесь не чувствуется ее специфический запах? Может быть, это и мутация: ведь в земном воздухе могут быть самые разнообразные вещества, неизвестные на той планете, откуда прилетел метеорит. И они, возможно, воздействуют на плесень... Черт возьми, можно с ума сойти от всех этих "возможно"! Вроде уравнения со многими неизвестными. Жаль, что не видно насекомых... Влияет на них плесень или нет? Там, в палатке, резкая мутация произошла оттого, что на плесень попал пепел из трубки, в этом Джеймс был совершенно уверен. Пепел... Да, да, конечно, пепел! Вот звено, которое может быть недостающим. И тогда все станет ясным...
   Джеймс Марчи поднял голову, будто очнувшись. Он взглянул на Мэджи Бейкер и заметил, что она как-то странно смотрит на него, пожалуй, даже боязливо. Да, ведь она что-то говорила, а он ничего не слышал, увлекшись своими мыслями, вел себя как сумасшедший,- должно быть, и правда он одержимый, как сказал Клайд. Фу, это прямо невежливо, нехорошо!..
   Мэджи продолжала говорить, очень убедительно и немного испуганно:
   - Джеймс, милый, пожалуйста, пойдемте! Мне чего-то страшно... Ведь уже скоро совсем вечер... и река бурлит, и тут, под этими огромными кедрами, так сумрачно. Ну послушайте же, наконец, Джеймс! Сколько можно просить? Господи, да вы, честное слово, ничего не слышите! - с отчаянием сказала она.
   - Нет, нет, Мэджи, я все слышу, я просто немножко задумался и потому не отвечал,- попытался ответить он как можно убедительнее.- Так задумался, что вот даже и не закурил, как хотел.- Он полез в карман за трубкой и табаком.
   - Это прямо невозможно! - воскликнула девушка, всплескивая руками и сердито глядя на него.- То он полчаса ничего не отвечает и молчит как окаменелый, сколько ему ни говори! То вдруг ему надо сейчас же закурить, когда нам давно уже пора идти. И чего вдруг? Будто нельзя идти и закуривать!..
   - Сейчас, сейчас, Мэджи, я сию минутку! Знаете, я так давно уже хотел закурить...
   Он торопливо набил трубку, чиркнул спичкой и зажег ее.
   - Кстати, и комары не будут лезть,- добавил Джеймс, ожесточенно раскуривая трубку.
   - Их и так тут нет. Во всяком случае, я не замечала,сердито возразила Мэджи.- И все-то вы выдумываете!
   - Ну что вы! - Джеймс окутался клубом дыма. - Комаров здесь уйма.- Он выпустил еще одно облако.- Их то нет, то вдруг как налетят...- И он снова запыхтел трубкой.
   - Ей-богу, вы и правда какой-то странный, Джеймс,- с удивлением протянула девушка.- Вы что, нарочно задерживаете меня тут?
   В сгущавшихся сумерках ее недовольное лицо то освещалось багровыми вспышками трубки Джеймса Марчи - и тогда синева ее глаз казалась ему прямо нестерпимо сияющей,- то уходило в темноту.
   - Вы назло тянете время? - продолжала она, топнув ногой.
   - Ой, нет, нет, Мэджи! - испугался Джеймс.- Мы уже идем! Только минуточку, я сейчас!
   Он покосился на свою трубку и, убедившись, что она полностью разгорелась, побежал к стволу кедра, под которым лежал метеорит.
   - Честное слово, он сумасшедший! - убежденно сказала Мэджи Бейкер, следя глазами за Джеймсом, который добежал до кедра, на мгновение остановился под ним и затем так же быстро помчался назад.
   Запыхавшись, он остановился перед нею и сказал:
   - Вот и все, Мэджи. Теперь я к вашим услугам.
   - Вам обязательно надо было попрощаться с вашим метеоритом? - язвительно осведомилась Мэджи, идя к тропке на склоне.
   - Н-нет... не попрощаться...- замялся Джеймс Марчи.- Это я т-так, хотел еще раз посмотреть...- В смущении он на ходу выколотил трубку о ствол дерева. Красные угольки посыпались на землю.
   Мэджи оглянулась.
   - А комары? - еще язвительнее спросила она.
   - Какие комары? - удивился Джеймс, растерянно смотря на нее.
   - Комары, которых вы собирались отгонять вашей трубкой?
   - Ах, комары! Да, да, конечно, это правда. Только их тут, оказывается, нет... ну, и я, знаете, уже накурился...
   Мэджи рассмеялась:
   - Ну и чудак же вы, Коро... простите, Джеймс, это я оговорилась!
   - Нет, нет, ничего, пожалуйста,- с облегчением сказал Джеймс Марчи, обрадованный возможностью переменить тему на менее скользкую.- Мне очень приятно, Мэджи, когда вы улыбаетесь... знаете, улыбка так идет к вам!
   - Это вы видите сзади, правда? И в темноте?
   - Н-ну... не сзади, а просто так, я ведь знаю, как это у вас получается. Очень хорошо получается!
   - Джеймс, вы, кажется, начинаете говорить комплименты!
   - Разве? - удивился Джеймс.
   Вот уж чего бы он никогда не подумал! Комплименты - это когда говорят девушкам разные приятные придуманные вещи. Но ведь он сказал чистую правду, и совсем не для того, чтобы Мэджи было приятно, а просто от всей души. А выходит, что это тоже комплимент. Ну ладно, тем лучше!