Страница:
— Учтем, — кивнул Агафон, — очень своевременно предупредил. Как будто и не было часа езды.
— Там я на дорогу смотрел, — сказал Гребешок сердито. — Ладно, режь колбасу!
Тем временем Евдокия Сергеевна, достав из темно-голубого самодельного шкафа какие-то не менее самодельные препараты, усадила Лузу на табурет и стала смачивать марлевый тампон жидкостью со спиртовым запахом и мерзковатым бурым оттенком. Когда она приложила этот тампон к Лузиной щеке, тот аж взвыл:
— Уй, бабушка, а ничего менее щипастого нету?!
— Нету, милый. Но зато лечит в два счета. Сейчас примотаю тебе эту штуку к щеке, покушаешь, выпьешь, а завтра проснешься — и как не бывало всех болячек. А тебе наука будет — не дерись. Ты вон какой большой. Небось думал, что тебе и сдачи не дадут? Дадут, еще как. У нас-то тут еще ничего, а вот на центральной усадьбе мужики больно злы. Как изопьют, так и изобьют. Вербованных много осталось, бомжей. А милиционер-то один, да и сам пьет больно крепко. Его как ни разбудят, все лыка не вяжет.
— Вот жизнь! — Луза скромно порадовался за сельских жителей, и ему ужас как захотелось остаться в таком месте, где есть только один-единственный мент, и тот алкаш.
— А то нет? — сказала бабушка Дуся, обматывая бинтом Лузину башку. Она-то думала, будто он возмущается поведением нерадивого стража закона.
Когда Луза с перевязанной щекой появился перед публикой, народ не отказал себе в удовольствии малость поржать.
— Где-то я такого типа видел, — заметил Агафон. — По-моему, в «Веселых ребятах» такого показывали, с флюсом.
— Ладно вам! — вступилась бабушка. — Потешаются! Небось не вам попало! Что же вы, друзья-то, не заступились за малого?
Определение «малой» (с ударением на последнем слоге) применительно к двухметровому Лузе заставило присутствующих заржать еще громче, так, что стекла в окнах зазвенели.
— Мы заступались, бабуль, — сказал Налим, — вот видите, Мишка всю руку разбил, пока защищал.
— И прячется, нехристь! — проворчала Евдокия Сергеевна, хватая внука за руку. — Ой, да она синяя вся! Ну-ка пошли-ка, и тебе припарку поставлю.
— Да чего там, — отмахнулся было Гребешок. — Она не болит. Я даже машину вел больше часа.
— Иди-иди! — строго сказала баба Дуся, поддав внучку по мягкому месту (до затылка не доставала, ревматизм мешал поднять руку повыше). — Ишь, отговаривать бабку вздумал!
Луза злорадно захихикал.
— Красиво стол уставили! — похвалила Евдокия Сергеевна. — Надо бы по такому случаю и соседей позвать, да вот угораздило ж вас подраться-то! Эка срамота! Нет, сами уж повечеряем сегодня. Надо бы огурчиков, лучку принести. Давай-ка, Мишка, пока руку не замотала, сходи с ребятами, нарви. Небось не забыл еще, где чего растет.
Гребешок прихватил с собой Лузу и вышел на двор.
Набрав пакет лука, огурцов, укропа, они вернулись.
— Агафоша, — сказал Гребешок, — пойдем-ка курнем на воздухе, чтобы в избе не чадить.
Агафон сразу понял, что дело вовсе не в заботе о чистоте воздуха. Он молча кивнул и вышел с Гребешком на крыльцо-терраску.
— В чем дело?
— Здесь, через два двора от нас, — вполголоса произнес Гребешок, — серая «Волга» стоит. Та самая, Элькина. И сама Элька тоже здесь.
— Ты ее видел?
— Нет. Но голос слышал в избе. С какой-то бабой беседовала.
— А она тебя не могла засечь?
— Нет, навряд ли. Я аккуратно подходил. Луза овощами занимался, а я из-за забора «Волгу» увидел. Ну, думаю, надо проверить… Подошел с задов, глянул. Точно, она.
— Знаешь, кто в том доме живет?
— Дарья Петровна жила, еще старше моей бабки. Но она, по-моему, померла. Когда тот раз приезжал, она совсем больная была, еле дышала. А Элька с какой-то молодухой болтала. Ржали вовсю, небось поддавшие.
— Машины после нас вроде бы не проезжали, значит, она раньше нас сюда прикатила, — поразмышлял Агафон. — Говоришь, с другой стороны подъезда нет к деревне?
— Нет. Там только пешком ходят. По грибы или по ягоды. А с чего ты об этом?
— С того, что если она завтра утречком нашу «девятку» увидит, то сможет проехать только мимо нас. — Она, между прочим, может и пешком удрать. Из Воронцова в семь утра автобус идет в райцентр.
— Резонно. Куда бы твою машинку спрятать?
— Во «двор»… — не очень уверенно произнес Гребешок.
— Увидит.
— Не увидит. Тут «двором» совсем не то называется.
— А что?
— Пошли, покажу, — Гребешок перешел с терраски на «мост», Агафон пошел следом.
— Вот видишь — дверь в «двойни». Подальше, слева, лестница ведет на «вышку». На самом деле это не вышка, а мансарда такая. Прямо — будет чулан. А справа — три ступеньки и маленькая дверка. Там, за этой дверкой, повить.
— Как?
— Ну, типа чердака, чтоб сено прятать. Сейчас увидишь. Они вошли в маленькую дверь и очутились в просторном помещении, не уступавшем по площади двойням. Только тут сверху не было потолка, а сразу просматривались стропила и крепкая тесовая крыша, поверх которой с внешней стороны был набит шифер. Коньковое бревно располагалось где-то в трех с лишним метрах от пола повити. Справа лежало, занимая около четверти всей площади, должно быть, еще прошлогоднее сено, а слева была бревенчатая перегородка с дверью.
— Это — «клетка», — пояснил Гребешок. — Тоже кладовка. У бабки там самовары старинные стояли, медные, с медалями. Станок ручной ткацкий. Ну а вот тут дырка в полу, чтобы ночью далеко не бегать.
— А под полом что?
— Вот там и есть «двор». Когда-то, бабка говорила, там пять коров стояло и три лошади. Телега, розвальни, дровни. Короче, весь транспорт.
— И прямо туда оправлялись? — брезгливо сморщился Агафон.
— Ни фига подобного. В этом углу типа короба устроено и яма для навоза. Все, что из-под коров и лошадей выгребали, туда сваливали, люди от себя добавляли, а потом все это на удобрение вывозили. А «техника» с другой стороны стояла. Слазаем, увидишь.
Гребешок обошел кучу с сеном и нашел в полу деревянную крышку с кольцом. Открыл люк, под которым к стене была приставлена лестница, и первым спустился вниз. Агафон последовал его примеру и очутился в просторном и запашистом — у бабки тут три козы и четыре овцы размещались! — помещении с земляным полом.
— Им тут и потеряться недолго, — хмыкнул Агафон: загородка с мелкими рогатыми и четверти всего пространства не занимала. — Сюда, пожалуй, и Элькину «Волгу» вместе с твоей «девяткой» можно поставить.
В крытый двор через боковые ворота запросто могла въехать любая легковая машина советского производства, за исключением разве что «Чайки» или иного «членовоза».
— Да, — кивнул Гребешок, — если бы Элькину «Волгу» сюда поставить, то это неплохо было бы. Но меня лично очень устроит, если «девятка» просто не будет на улице стоять. А то эта зараза опять бензин сольет или шины порежет.
Гребешок вышел из «двора» на свежий воздух, к забору, и сказал Агафону, указывая на изгородь:
— Вынешь эти три жердины, откроешь «отвод», проезд, значит. А я пойду машину заводить.
Агафон вынул жердины, Гребешок завел мотор, проехал в «отвод», а потом внутрь «двора». Жерди уложили на место, закрыли ворота изнутри и заложили между скобами солидный брус.
— Так-то надежней, — похвалил Гребешок. — Пошли обратно, небось бабка уже заждалась.
Вечерний визит
— Там я на дорогу смотрел, — сказал Гребешок сердито. — Ладно, режь колбасу!
Тем временем Евдокия Сергеевна, достав из темно-голубого самодельного шкафа какие-то не менее самодельные препараты, усадила Лузу на табурет и стала смачивать марлевый тампон жидкостью со спиртовым запахом и мерзковатым бурым оттенком. Когда она приложила этот тампон к Лузиной щеке, тот аж взвыл:
— Уй, бабушка, а ничего менее щипастого нету?!
— Нету, милый. Но зато лечит в два счета. Сейчас примотаю тебе эту штуку к щеке, покушаешь, выпьешь, а завтра проснешься — и как не бывало всех болячек. А тебе наука будет — не дерись. Ты вон какой большой. Небось думал, что тебе и сдачи не дадут? Дадут, еще как. У нас-то тут еще ничего, а вот на центральной усадьбе мужики больно злы. Как изопьют, так и изобьют. Вербованных много осталось, бомжей. А милиционер-то один, да и сам пьет больно крепко. Его как ни разбудят, все лыка не вяжет.
— Вот жизнь! — Луза скромно порадовался за сельских жителей, и ему ужас как захотелось остаться в таком месте, где есть только один-единственный мент, и тот алкаш.
— А то нет? — сказала бабушка Дуся, обматывая бинтом Лузину башку. Она-то думала, будто он возмущается поведением нерадивого стража закона.
Когда Луза с перевязанной щекой появился перед публикой, народ не отказал себе в удовольствии малость поржать.
— Где-то я такого типа видел, — заметил Агафон. — По-моему, в «Веселых ребятах» такого показывали, с флюсом.
— Ладно вам! — вступилась бабушка. — Потешаются! Небось не вам попало! Что же вы, друзья-то, не заступились за малого?
Определение «малой» (с ударением на последнем слоге) применительно к двухметровому Лузе заставило присутствующих заржать еще громче, так, что стекла в окнах зазвенели.
— Мы заступались, бабуль, — сказал Налим, — вот видите, Мишка всю руку разбил, пока защищал.
— И прячется, нехристь! — проворчала Евдокия Сергеевна, хватая внука за руку. — Ой, да она синяя вся! Ну-ка пошли-ка, и тебе припарку поставлю.
— Да чего там, — отмахнулся было Гребешок. — Она не болит. Я даже машину вел больше часа.
— Иди-иди! — строго сказала баба Дуся, поддав внучку по мягкому месту (до затылка не доставала, ревматизм мешал поднять руку повыше). — Ишь, отговаривать бабку вздумал!
Луза злорадно захихикал.
— Красиво стол уставили! — похвалила Евдокия Сергеевна. — Надо бы по такому случаю и соседей позвать, да вот угораздило ж вас подраться-то! Эка срамота! Нет, сами уж повечеряем сегодня. Надо бы огурчиков, лучку принести. Давай-ка, Мишка, пока руку не замотала, сходи с ребятами, нарви. Небось не забыл еще, где чего растет.
Гребешок прихватил с собой Лузу и вышел на двор.
Набрав пакет лука, огурцов, укропа, они вернулись.
— Агафоша, — сказал Гребешок, — пойдем-ка курнем на воздухе, чтобы в избе не чадить.
Агафон сразу понял, что дело вовсе не в заботе о чистоте воздуха. Он молча кивнул и вышел с Гребешком на крыльцо-терраску.
— В чем дело?
— Здесь, через два двора от нас, — вполголоса произнес Гребешок, — серая «Волга» стоит. Та самая, Элькина. И сама Элька тоже здесь.
— Ты ее видел?
— Нет. Но голос слышал в избе. С какой-то бабой беседовала.
— А она тебя не могла засечь?
— Нет, навряд ли. Я аккуратно подходил. Луза овощами занимался, а я из-за забора «Волгу» увидел. Ну, думаю, надо проверить… Подошел с задов, глянул. Точно, она.
— Знаешь, кто в том доме живет?
— Дарья Петровна жила, еще старше моей бабки. Но она, по-моему, померла. Когда тот раз приезжал, она совсем больная была, еле дышала. А Элька с какой-то молодухой болтала. Ржали вовсю, небось поддавшие.
— Машины после нас вроде бы не проезжали, значит, она раньше нас сюда прикатила, — поразмышлял Агафон. — Говоришь, с другой стороны подъезда нет к деревне?
— Нет. Там только пешком ходят. По грибы или по ягоды. А с чего ты об этом?
— С того, что если она завтра утречком нашу «девятку» увидит, то сможет проехать только мимо нас. — Она, между прочим, может и пешком удрать. Из Воронцова в семь утра автобус идет в райцентр.
— Резонно. Куда бы твою машинку спрятать?
— Во «двор»… — не очень уверенно произнес Гребешок.
— Увидит.
— Не увидит. Тут «двором» совсем не то называется.
— А что?
— Пошли, покажу, — Гребешок перешел с терраски на «мост», Агафон пошел следом.
— Вот видишь — дверь в «двойни». Подальше, слева, лестница ведет на «вышку». На самом деле это не вышка, а мансарда такая. Прямо — будет чулан. А справа — три ступеньки и маленькая дверка. Там, за этой дверкой, повить.
— Как?
— Ну, типа чердака, чтоб сено прятать. Сейчас увидишь. Они вошли в маленькую дверь и очутились в просторном помещении, не уступавшем по площади двойням. Только тут сверху не было потолка, а сразу просматривались стропила и крепкая тесовая крыша, поверх которой с внешней стороны был набит шифер. Коньковое бревно располагалось где-то в трех с лишним метрах от пола повити. Справа лежало, занимая около четверти всей площади, должно быть, еще прошлогоднее сено, а слева была бревенчатая перегородка с дверью.
— Это — «клетка», — пояснил Гребешок. — Тоже кладовка. У бабки там самовары старинные стояли, медные, с медалями. Станок ручной ткацкий. Ну а вот тут дырка в полу, чтобы ночью далеко не бегать.
— А под полом что?
— Вот там и есть «двор». Когда-то, бабка говорила, там пять коров стояло и три лошади. Телега, розвальни, дровни. Короче, весь транспорт.
— И прямо туда оправлялись? — брезгливо сморщился Агафон.
— Ни фига подобного. В этом углу типа короба устроено и яма для навоза. Все, что из-под коров и лошадей выгребали, туда сваливали, люди от себя добавляли, а потом все это на удобрение вывозили. А «техника» с другой стороны стояла. Слазаем, увидишь.
Гребешок обошел кучу с сеном и нашел в полу деревянную крышку с кольцом. Открыл люк, под которым к стене была приставлена лестница, и первым спустился вниз. Агафон последовал его примеру и очутился в просторном и запашистом — у бабки тут три козы и четыре овцы размещались! — помещении с земляным полом.
— Им тут и потеряться недолго, — хмыкнул Агафон: загородка с мелкими рогатыми и четверти всего пространства не занимала. — Сюда, пожалуй, и Элькину «Волгу» вместе с твоей «девяткой» можно поставить.
В крытый двор через боковые ворота запросто могла въехать любая легковая машина советского производства, за исключением разве что «Чайки» или иного «членовоза».
— Да, — кивнул Гребешок, — если бы Элькину «Волгу» сюда поставить, то это неплохо было бы. Но меня лично очень устроит, если «девятка» просто не будет на улице стоять. А то эта зараза опять бензин сольет или шины порежет.
Гребешок вышел из «двора» на свежий воздух, к забору, и сказал Агафону, указывая на изгородь:
— Вынешь эти три жердины, откроешь «отвод», проезд, значит. А я пойду машину заводить.
Агафон вынул жердины, Гребешок завел мотор, проехал в «отвод», а потом внутрь «двора». Жерди уложили на место, закрыли ворота изнутри и заложили между скобами солидный брус.
— Так-то надежней, — похвалил Гребешок. — Пошли обратно, небось бабка уже заждалась.
Вечерний визит
Иванцов хотел лично сопроводить Михалыча в аэропорт, но тот категорически отказался от этой чести по той же причине, по которой не разрешил себя встречать. Виктору Семеновичу, исходя из итогов послеобеденного разговора, стремление старика не показываться на людях в обществе прокурора было вполне понятно. А вот то, что московский ангел-хранитель отказался переночевать и настоял на отлете рейсом 17.00, Иванцова немного озадачило и даже напугало. Гость явно торопился покинуть гостеприимные пределы «Русского вепря», но никаких удобоваримых объяснений по этому поводу не давал, а лишь, вежливо улыбаясь, говорил: «Дела, Витюша, дела!» И во время встречи, несмотря на то, что вроде бы оружейный период разборок с Лавровкой уже закончился, гость явно немного нервничал. Не означало ли это, что он побаивался возможного налета на «Русский вепрь»? То ли тех лавровцев, что остались на свободе, то ли обиженных жизнью соловьевцев, то ли московских спецов, если, допустим, по ходу допроса Фили Рыжего и его ближайших сподвижников всплыло что-нибудь интересное против самого Иванцова… Хотя Виктор Семенович и убеждал себя, что все это лишь плод игры больного воображения, после отъезда Михалыча чувство тревоги его не покидало. Успокоился он лишь после того, как машина, отвозившая старика в аэропорт, привезла обратным рейсом четырех специалистов по техническим средствам наблюдения и связи, которых Михалыч обещал подослать. Правда, вопреки ожиданиям Иванцова, их аппаратура умещалась в нескольких чемоданах и спортивных сумках. Тем не менее, специалисты, не теряя времени даром, тут же принялись оборудовать номер, который им выделили в «Русском вепре», а также тот, который предполагалось использовать для возможных контактов с Соловьевым или его эмиссарами.
Конечно, беспокоился Иванцов зря. Михалыч нервничал вовсе не от того, что боялся угодить в какую-нибудь заваруху. Во-первых, он за свою долгую жизнь побывал в таких переделках, которые прокурору и не снились, отчего перестал бояться даже смерти. Тем более что возраст был такой, когда перспектива переселения в мир иной кажется столь же близкой, как дембель для солдата, дослуживающего последние сто дней до приказа. А во-вторых, Михалыч ориентировался в ситуации гораздо лучше Иванцова и хорошо знал, что лавровцев подмели почти всех, а те, кто случайно еще остался на воле, думают сейчас о чем угодно, но не о мести Иванцову. Что же касается соловьевцев, то есть надежда договориться с ними, и силовые акции пока не планируют. Даже получив от Фили Рыжего какие-то данные на Иванцова, правоохранительные структуры вряд ли побегут хватать областного прокурора без санкции Генерального.
Тем не менее, Михалыч все-таки нервничал. Дело в том, что на сегодняшний вечер у него была запланирована деловая встреча с господином Чудом-юдом. Ему непременно надо было улететь в 17.00, чтобы к 19.00 попасть в закрытый поселок Центра трансцендентных методов обучения (ЦТМО). Любая задержка отлета из-за плохой погоды означает, что Михалыч опоздает и Сергей Сергеевич, у которого все расписано по минутам, сократит время, отведенное на аудиенцию, а то и вовсе ее отменит. Это вызовет цепь серьезных осложнений, предсказать которые в полном объеме не мог даже опытный аналитик.
Поэтому в течение всего перелета Михалыч поглядывал на часы, прихлебывал минеральную воду производства «Лукошкиной и Кб», а однажды даже накапал себе валокордина. Ему казалось, будто время идет слишком быстро, а самолет летит слишком медленно.
Тем не менее, самолет прилетел точно по расписанию, в 18.10, не заставив встречающих долго дожидаться. Неподалеку от трапа оказался джип «Гранд-Чероки» с тонированными стеклами. За рулем сидел невысокий коренастый паренек в бейсболке и темных очках. Тем не менее, Михалыч его сразу узнал — это был один из личных шоферов Баринова — Юра Лосев по кличке «Лосенок». Кроме водителя, Михалыча ожидали два внушительных молодых человека в хорошо пошитых костюмах и темных очках, закрывающих пол-лица, — охрана. Михалыча бережно усадили на заднее сиденье, и «Чероки» тронулся в путь. Ровно в 18.50 автомобиль проехал через КПП закрытого поселка ЦТМО, а еще через десять минут Михалыч оказался в кабинете профессора Баринова.
Сергей Сергеевич с улыбкой встретил Михалыча у дверей и подвел к паре глубоких кожаных кресел, стоявших по обе стороны приземистого столика.
— Присаживайся, — Чудо-юдо подождал, пока Михалыч усядется, и лишь после этого занял второе кресло. — Чай сейчас принесут.
Чудо-юдо прекрасно знал, что Михалыч ни кофе, ни коньяка не пьет, и уже загодя заказал для гостя его любимый напиток. Это, кстати, свидетельствовало о том, что Сергей Сергеевич в неплохом настроении и не скован дефицитом времени. В тех случаях, когда он куда-то торопился и не мог позволить себе более чем получасовой беседы, разговор проходил без чая, в ускоренном темпе. Сегодня, похоже, можно было рассчитывать на часовую, а то и полуторачасовую аудиенцию.
Появилась немолодая, но симпатичная секретарша, принесла чай, печенье. Когда она удалилась, Баринов произнес:
— Ну, как там провинция поживает? Как настроение у Иванцова? Не удивился, что его летом в отпуск отправили?
— Трусит. Очень боится Наташу Алпатову. Понял, что ее ему на смену готовят. Но в принципе, конечно, очень доволен, что в стороне от разборок. По-моему, беспокоится, что Филя успеет наболтать слишком много.
— Правильно беспокоится. И Теплову надо беспокоиться. И главе, как ни странно, тоже. Думаю, что это ускорит решение вопроса в правильном направлении. Соловьевцы не проявляли лишней активности?
— Нет. Пока нет. Но есть признаки, что работать будут. И прежде всего, постараются вернуть Иванцова. Я его подготовил морально к возможным попыткам установления контактов. По-моему, ближнюю перспективу он хорошо определил и будет работать правильно. Во всяком случае, без отсебятины и ситуация из-под контроля не выйдет. Девяносто процентов гарантии.
— У меня было впечатление, что не больше пятидесяти. Как он, кстати, воспринял предложение по установлению плотного контроля и по поводу присылки специалистов? Никаких сомнений не высказывал? Хотя бы в скрытом виде?
— Нет, принял все без особого протеста, как некое неизбежное зло.
— Ладно, поверим твоему опыту. Ребята прибыли и развернули аппаратуру. Первое сообщение уже получено. Пока в информации нет противоречий. И это мне очень приятно, тебе, наверно, тоже. Твою миссию можно считать вполне успешной, во всяком случае, на сегодняшний день. Позже будем делать окончательные выводы. Согласен со мной?
— Конечно, — кивнул Михалыч. — Главное, чтобы не вмешался элемент непредсказуемости. Вроде той весенней истории, когда одна слишком памятливая и эмоциональная девочка устроила нам осложнения на мировом уровне.
— Ну да, — хмыкнул Чудо-юдо. — Она, кстати, благополучно бегает по Европе. До сих пор. А ты обещал, что ее найдут за два месяца. Она исчезла в апреле, сейчас уже июль на исходе. Срок явно превышен. Мне подключать своих сотрудников или есть надежда?
— Надежда есть всегда. Когда я прикидывал тот двухмесячный срок, который действительно оказался сильно превышен, то исходил из возможностей, которыми наши ребята располагали раньше. В мое, так сказать, время. Сейчас профессионализм подрастеряли, уволили вполне перспективный народ. Некоторых элементарно засветили или завалили. К тому же времена сильно изменились. Когда-то практически все, кто выходил за шлагбаум, были изучены от и до. Сейчас все носятся туда-сюда и их почти не контролируют. Я тебе докладывал, что она штатным образом прошла через украинский канал, в Париже явилась на предусмотренную связь. То, что она была нацелена на фон Воронцоффа, лично для меня не секрет. А как события развивались Дальше — темный лес… Женская душа — потемки. Последние сведения такие: по некоторым, пока не совсем проверенным данным, вашу Любу прибрали люди некоего Куракина. Выдает себя за потомка русского князя, эмигранта первой волны. На этой почве сблизился с фон Воронцоффом. Легальное прикрытие — экспорт сельхозпродукции из стран Центральной и Южной Америки, а также Карибского бассейна. На самом деле капитально занимается торговлей наркотиками. Как традиционными, так и синтетическими. Причем имеет серьезную исследовательскую базу, ищет контакты со специалистами по психотропным препаратам, собирает информацию, содержит солидный штат агентуры в научно-исследовательских подразделениях фармацевтических фирм. Одновременно интересуется биофизическими методиками управления поведением. Правда, пока об этом у нас мало информации. В Италии его агенты дважды встречались с представителями Сережи Сорокина. Дон Умберто держит их на дистанции: пока не уточнил их реальные возможности. Прежде всего, выходы на большие и легальные финансовые группы. Если ему удастся в этом удостовериться, то он пойдет с ними на сотрудничество.
— Хорошая информация. А зачем Куракину такая мелкая сошка, как Люба?
— Знал бы — сказал, но пока могу только делать предположения. А ты не очень любишь умозрительные построения.
— Факты, конечно, лучше. Но и аналитические вычисления иногда интересны.
— Само собой, он знает, что имеет дело с полуграмотной бабой-киллером, которая ничего толком не знает ни о том, кого должна ликвидировать, ни о том, кто заказчик мероприятия. Обыкновенно если такая попадается, то ее просто уничтожают или передают правосудию. Но она ведь не попалась. Она ушла сознательно. Просто потому, что просчитала весь твой план. А он был простой и серый, как штаны пожарного. Дать ей отработать по фон Воронцоффу, раз не получилось у курдов, а затем тихо убрать. То, что голова этой девочки нужна была для восстановления дружбы с преемниками Цезаря и паханами Жеки, — истинный факт, а не мой домысел.
— Ладно, допустим. Но насчет причин, по каким господин Куракин удерживает Любашу в живом виде, я еще ничего не услышал. Ты говоришь: ушла сознательно. В наше время сознательно уходили так, как Резун, Гордиевский или Шевченко — знали, что уносят с собой, знали, к кому уходят, знали, что их не выбросят умирать под забором, и десять раз подряд все проверяли, чтобы невзначай не влететь. Но они профессионалы. А это кто? Деревенская девка, сидела по бытовухе, каскадерила, кажется, потом занялась мокрухами. Языков не знает, это проверено, на Комитет или другие службы не работала даже внештатно. Проституцией — и то не занималась.
— У нее к тому же нетрадиционная ориентация… — хмыкнул Михалыч.
— Это я знаю. Тем не менее, это ей вряд ли могло помочь выйти на Куракина. Значит, у нее нашлись помощники. Не она нашла Куракина, а он ее нашел.
— Могу подсказать версию. Не так давно из тюрьмы вышел некий гражданин без гражданства по кличке «Равалпинди». У него был серьезный послужной, тянувший на вышку. Но поскольку на два особо крутых эпизода доказательств не было, получил червонец. Еще в 1986 году. И, по-моему, не без твоего участия.
— Помню. Пакостный малый. Хотел работать на моем канале, причем бесконтрольно. За это и наказали. Гуманные мы тогда были, черт побери! Теперь его бы давно замочили.
— А про одну занятную коробочку ты не слышал? Которую некто изъял из поезда, усыпив двух курьеров?
— Так… Если знаешь подробности относительно самого ящика — постарайся о них не вспоминать в других компаниях, уговорились? Значит, это сработала Люба по команде Равалпинди? Одна? Или с напарницей?
— Так точно, вместе с Соней, которая, кстати, погибла при попытке завалить Клыка. Но тогда Равалпинди сел, а девушки спрятали свою добычу. Этой весной, выполняя работу против Рублика, Люба заодно изъяла из тайника эту штуку и передала ее на вокзале курьеру. Теперь она ушла за кордон. За речку!
— За речку? — Чудо-юдо ожидал чего угодно, но только не этого. — Кому она там нужна?
— Тому имя — Большая Тайна. Но отследить можно. Скорее всего, у Ахмад-хана. Наверно, помнишь такого самостийного дядю?
— А разве ему талибы еще башку не свернули?
— Пока нет. То ли откупился, то ли слишком крепко окопался. У них там покрупнее волки есть, чем этот. Не мешает, и ладно.
— Ты давно эту информацию получил?
— Если бы получил раньше, чем вчера, то доложил бы сразу. Но она пришла только вчера поздно вечером. Поэтому и предложил перенести поездку к Иванцову. Но раз ты настоял, пришлось отложить до сегодняшнего вечера.
— Извини, не всегда определишь, что важнее. Иногда кажется, что ничего более насущного быть не может, ан нет! Ну ладно. Надо думать, что с Равалпинди мы разберемся. А вот то, что Люба попала к Куракину, обладая такими фактами в биографии, — это намного меняет ситуацию с той конторой, которую она представляла. Придется проводить реорганизацию и серьезные кадровые перестановки. Возможно, очень серьезные.
— Это ваши проблемы, гражданин начальник, — усмехнулся Михалыч.
— Точно, мои. Но есть одна проблема, которую придется решать тебе. Мне нужно получить полное досье на Куракина. И желательно на кое-кого из его предков. Князья они или нет, от кого бегали и зачем, чем занимались до 1917 года и после. В каких связях были с Воронцовыми и так далее.
— Сделаем. Между прочим, я по своей инициативе дал команду слегка прощупать Куракина на предмет взаимных интересов.
— Хотел бы я, сидючи на пенсии и ни за что не отвечая, давать команды.
— Ну, это ты умеешь, не прибедняйся. Тоже ведь генеральскую пенсию получаешь, на государственной службе не состоишь, а влияние имеешь. И мне до него, до твоего влияния, как до небес — никогда не подняться.
— Не знаю, не знаю… — с сомнением прищурился Чудо-юдо, слегка пошебаршив в бородище. — Так какие же ты решил нащупать общие интересы?
— Видишь ли, ко мне поступили сведения, что в окружении Куракина появилась некая таинственная блондинка. Мадемуазель Элен Шевалье. Судя по всему, последние месяцы она самым серьезным образом влияет на деятельность этой конторы, но почти нигде не показывается. Со вчерашней информацией пришел вот этот очень некачественный, но все-таки вполне различимый снимок… — Михалыч выдернул из бумажника фотографию. — По-моему, вполне можно разглядеть, хотя снимали, сам понимаешь, «из кармана».
Чудо-юдо вооружился большой лупой, несколько минут тщательно изучал снимок, а потом сказал, мрачно и с заметным волнением:
— Похоже, действительно Ленка.
— Между прочим, дама имеет подлинный французский паспорт. Проверяли через МИД. Конечно, не сообщали им, что она — Баринова Елена Ивановна.
— С кем твои люди завели разговор?
— Пока с фигурами третьего, если не четвертого разряда. Очень издалека, не открывая карт. Разумеется, тоже не напрямую. Беседы между собой ведут два очень милых алжирца. Не знаю, сколько инстанций проходит информация с их стороны, но с нашей, могу сказать точно: пять. Куракин не осведомлен, кто и что, но интерес проявляет. Ему уже оказано несколько посреднических услуг, поэтому он уловил ценность сотрудничества и не станет рвать дружбу с нашими представителями. Нам он тоже оказал несколько неплохих информационных услуг. Правда, к твоим проблемам это не имеет прямого отношения, но информация достоверная. Поначалу выпросили те сведения, которые уже знали сами, — дал четко, без капли дезы. Потом закинули крючок на данные, которых не было, но можно было легко проверить по другому каналу — один к одному. Одновременно постарались выяснить, не курирует ли его кто из спецов. Ничего не разглядели. Уже есть договоренность о перенесении контактов на более высокий уровень. Есть встречное движение.
— Так вы тысячу лет будете двигаться навстречу.
— Ну, знаешь, лучше не спеша, но наверняка. Насчет тысячи лет ты, конечно, чуточку перегнул, но работать надо осторожно. Не забывай, что сейчас у нас очень ограниченные возможности.
— Я знаю, какие у нас возможности, — многозначительно усмехнулся Чудо-юдо. — И перебарщивать с вашим финансированием не намерен. Учти, Михалыч, пожалуйста, я ведь из этого котелка в общей сложности двадцать семь лет питался и хорошо знаю, как многие товарищи подотчетные суммы расходовали. Сам в какой-то степени грешен. Поэтому если твои «действующие люди» намерены меня за нос водить и работать «от забора и до обеда» — первый кнут будет твой. Форсируйте эти переговоры.
— Хорошо. Будем стараться. Но я не уверен, что это стоит делать. Если, конечно, тебя интересует только судьба невестки, тогда — да, но если тебя еще и сын интересует, то могу порадовать. На днях, может быть, через неделю будет точно известно, где твой Димка. Вероятность того, что он жив, очень велика.
— Это серьезно? — встрепенулся Чудо-юдо. — Два года ищем хотя бы тело… Три раза носились опознавать трупы, два раза находили беспамятных идиотов. А тут живой… Если не подтвердится, Михалыч, я тебя убью, честно говорю, и похороню за свой счет на Новодевичьем.
— Хоть в Кремлевской стене, если разрешат, — усмехнулся Михалыч. — Информация серьезная. Исходит из кругов тебе известных. С Хайди и Гран-Кальмаро. Доминго Ибаньес всерьез интересуется, кто, что и почем. Боюсь, правда, что у него на руках товара нет, но где взять, он знает.
— Доминго Косой, — наморщил лоб Сергей Сергеевич, — это, конечно, деляга. Кинуть он может элементарно. Это раз. Во-вторых, он сам может ошибиться. В-третьих, у него наверняка появится желание провести небольшой аукцион среди заинтересованных сторон: кто больше даст, тому и продаст. «G & К», например, или тому же Куракину, если он еще не проинформирован мадемуазель Шевалье…
— Похоже, что он не против пойти на контакт и с тобой. Переговоры идут, правда, вяло.
— Ладно. Эти направления мне уже относительно ясны. Теперь давай немного поговорим о «ключевом вопросе». Что там происходило на момент твоего отлета? Так сказать, новости на последний час?
— Ты же получил первое сообщение от твоих спецов. Наверняка они лучше меня осведомлены о том, что там происходит. Как-никак ваши средства контроля помощнее.
Конечно, беспокоился Иванцов зря. Михалыч нервничал вовсе не от того, что боялся угодить в какую-нибудь заваруху. Во-первых, он за свою долгую жизнь побывал в таких переделках, которые прокурору и не снились, отчего перестал бояться даже смерти. Тем более что возраст был такой, когда перспектива переселения в мир иной кажется столь же близкой, как дембель для солдата, дослуживающего последние сто дней до приказа. А во-вторых, Михалыч ориентировался в ситуации гораздо лучше Иванцова и хорошо знал, что лавровцев подмели почти всех, а те, кто случайно еще остался на воле, думают сейчас о чем угодно, но не о мести Иванцову. Что же касается соловьевцев, то есть надежда договориться с ними, и силовые акции пока не планируют. Даже получив от Фили Рыжего какие-то данные на Иванцова, правоохранительные структуры вряд ли побегут хватать областного прокурора без санкции Генерального.
Тем не менее, Михалыч все-таки нервничал. Дело в том, что на сегодняшний вечер у него была запланирована деловая встреча с господином Чудом-юдом. Ему непременно надо было улететь в 17.00, чтобы к 19.00 попасть в закрытый поселок Центра трансцендентных методов обучения (ЦТМО). Любая задержка отлета из-за плохой погоды означает, что Михалыч опоздает и Сергей Сергеевич, у которого все расписано по минутам, сократит время, отведенное на аудиенцию, а то и вовсе ее отменит. Это вызовет цепь серьезных осложнений, предсказать которые в полном объеме не мог даже опытный аналитик.
Поэтому в течение всего перелета Михалыч поглядывал на часы, прихлебывал минеральную воду производства «Лукошкиной и Кб», а однажды даже накапал себе валокордина. Ему казалось, будто время идет слишком быстро, а самолет летит слишком медленно.
Тем не менее, самолет прилетел точно по расписанию, в 18.10, не заставив встречающих долго дожидаться. Неподалеку от трапа оказался джип «Гранд-Чероки» с тонированными стеклами. За рулем сидел невысокий коренастый паренек в бейсболке и темных очках. Тем не менее, Михалыч его сразу узнал — это был один из личных шоферов Баринова — Юра Лосев по кличке «Лосенок». Кроме водителя, Михалыча ожидали два внушительных молодых человека в хорошо пошитых костюмах и темных очках, закрывающих пол-лица, — охрана. Михалыча бережно усадили на заднее сиденье, и «Чероки» тронулся в путь. Ровно в 18.50 автомобиль проехал через КПП закрытого поселка ЦТМО, а еще через десять минут Михалыч оказался в кабинете профессора Баринова.
Сергей Сергеевич с улыбкой встретил Михалыча у дверей и подвел к паре глубоких кожаных кресел, стоявших по обе стороны приземистого столика.
— Присаживайся, — Чудо-юдо подождал, пока Михалыч усядется, и лишь после этого занял второе кресло. — Чай сейчас принесут.
Чудо-юдо прекрасно знал, что Михалыч ни кофе, ни коньяка не пьет, и уже загодя заказал для гостя его любимый напиток. Это, кстати, свидетельствовало о том, что Сергей Сергеевич в неплохом настроении и не скован дефицитом времени. В тех случаях, когда он куда-то торопился и не мог позволить себе более чем получасовой беседы, разговор проходил без чая, в ускоренном темпе. Сегодня, похоже, можно было рассчитывать на часовую, а то и полуторачасовую аудиенцию.
Появилась немолодая, но симпатичная секретарша, принесла чай, печенье. Когда она удалилась, Баринов произнес:
— Ну, как там провинция поживает? Как настроение у Иванцова? Не удивился, что его летом в отпуск отправили?
— Трусит. Очень боится Наташу Алпатову. Понял, что ее ему на смену готовят. Но в принципе, конечно, очень доволен, что в стороне от разборок. По-моему, беспокоится, что Филя успеет наболтать слишком много.
— Правильно беспокоится. И Теплову надо беспокоиться. И главе, как ни странно, тоже. Думаю, что это ускорит решение вопроса в правильном направлении. Соловьевцы не проявляли лишней активности?
— Нет. Пока нет. Но есть признаки, что работать будут. И прежде всего, постараются вернуть Иванцова. Я его подготовил морально к возможным попыткам установления контактов. По-моему, ближнюю перспективу он хорошо определил и будет работать правильно. Во всяком случае, без отсебятины и ситуация из-под контроля не выйдет. Девяносто процентов гарантии.
— У меня было впечатление, что не больше пятидесяти. Как он, кстати, воспринял предложение по установлению плотного контроля и по поводу присылки специалистов? Никаких сомнений не высказывал? Хотя бы в скрытом виде?
— Нет, принял все без особого протеста, как некое неизбежное зло.
— Ладно, поверим твоему опыту. Ребята прибыли и развернули аппаратуру. Первое сообщение уже получено. Пока в информации нет противоречий. И это мне очень приятно, тебе, наверно, тоже. Твою миссию можно считать вполне успешной, во всяком случае, на сегодняшний день. Позже будем делать окончательные выводы. Согласен со мной?
— Конечно, — кивнул Михалыч. — Главное, чтобы не вмешался элемент непредсказуемости. Вроде той весенней истории, когда одна слишком памятливая и эмоциональная девочка устроила нам осложнения на мировом уровне.
— Ну да, — хмыкнул Чудо-юдо. — Она, кстати, благополучно бегает по Европе. До сих пор. А ты обещал, что ее найдут за два месяца. Она исчезла в апреле, сейчас уже июль на исходе. Срок явно превышен. Мне подключать своих сотрудников или есть надежда?
— Надежда есть всегда. Когда я прикидывал тот двухмесячный срок, который действительно оказался сильно превышен, то исходил из возможностей, которыми наши ребята располагали раньше. В мое, так сказать, время. Сейчас профессионализм подрастеряли, уволили вполне перспективный народ. Некоторых элементарно засветили или завалили. К тому же времена сильно изменились. Когда-то практически все, кто выходил за шлагбаум, были изучены от и до. Сейчас все носятся туда-сюда и их почти не контролируют. Я тебе докладывал, что она штатным образом прошла через украинский канал, в Париже явилась на предусмотренную связь. То, что она была нацелена на фон Воронцоффа, лично для меня не секрет. А как события развивались Дальше — темный лес… Женская душа — потемки. Последние сведения такие: по некоторым, пока не совсем проверенным данным, вашу Любу прибрали люди некоего Куракина. Выдает себя за потомка русского князя, эмигранта первой волны. На этой почве сблизился с фон Воронцоффом. Легальное прикрытие — экспорт сельхозпродукции из стран Центральной и Южной Америки, а также Карибского бассейна. На самом деле капитально занимается торговлей наркотиками. Как традиционными, так и синтетическими. Причем имеет серьезную исследовательскую базу, ищет контакты со специалистами по психотропным препаратам, собирает информацию, содержит солидный штат агентуры в научно-исследовательских подразделениях фармацевтических фирм. Одновременно интересуется биофизическими методиками управления поведением. Правда, пока об этом у нас мало информации. В Италии его агенты дважды встречались с представителями Сережи Сорокина. Дон Умберто держит их на дистанции: пока не уточнил их реальные возможности. Прежде всего, выходы на большие и легальные финансовые группы. Если ему удастся в этом удостовериться, то он пойдет с ними на сотрудничество.
— Хорошая информация. А зачем Куракину такая мелкая сошка, как Люба?
— Знал бы — сказал, но пока могу только делать предположения. А ты не очень любишь умозрительные построения.
— Факты, конечно, лучше. Но и аналитические вычисления иногда интересны.
— Само собой, он знает, что имеет дело с полуграмотной бабой-киллером, которая ничего толком не знает ни о том, кого должна ликвидировать, ни о том, кто заказчик мероприятия. Обыкновенно если такая попадается, то ее просто уничтожают или передают правосудию. Но она ведь не попалась. Она ушла сознательно. Просто потому, что просчитала весь твой план. А он был простой и серый, как штаны пожарного. Дать ей отработать по фон Воронцоффу, раз не получилось у курдов, а затем тихо убрать. То, что голова этой девочки нужна была для восстановления дружбы с преемниками Цезаря и паханами Жеки, — истинный факт, а не мой домысел.
— Ладно, допустим. Но насчет причин, по каким господин Куракин удерживает Любашу в живом виде, я еще ничего не услышал. Ты говоришь: ушла сознательно. В наше время сознательно уходили так, как Резун, Гордиевский или Шевченко — знали, что уносят с собой, знали, к кому уходят, знали, что их не выбросят умирать под забором, и десять раз подряд все проверяли, чтобы невзначай не влететь. Но они профессионалы. А это кто? Деревенская девка, сидела по бытовухе, каскадерила, кажется, потом занялась мокрухами. Языков не знает, это проверено, на Комитет или другие службы не работала даже внештатно. Проституцией — и то не занималась.
— У нее к тому же нетрадиционная ориентация… — хмыкнул Михалыч.
— Это я знаю. Тем не менее, это ей вряд ли могло помочь выйти на Куракина. Значит, у нее нашлись помощники. Не она нашла Куракина, а он ее нашел.
— Могу подсказать версию. Не так давно из тюрьмы вышел некий гражданин без гражданства по кличке «Равалпинди». У него был серьезный послужной, тянувший на вышку. Но поскольку на два особо крутых эпизода доказательств не было, получил червонец. Еще в 1986 году. И, по-моему, не без твоего участия.
— Помню. Пакостный малый. Хотел работать на моем канале, причем бесконтрольно. За это и наказали. Гуманные мы тогда были, черт побери! Теперь его бы давно замочили.
— А про одну занятную коробочку ты не слышал? Которую некто изъял из поезда, усыпив двух курьеров?
— Так… Если знаешь подробности относительно самого ящика — постарайся о них не вспоминать в других компаниях, уговорились? Значит, это сработала Люба по команде Равалпинди? Одна? Или с напарницей?
— Так точно, вместе с Соней, которая, кстати, погибла при попытке завалить Клыка. Но тогда Равалпинди сел, а девушки спрятали свою добычу. Этой весной, выполняя работу против Рублика, Люба заодно изъяла из тайника эту штуку и передала ее на вокзале курьеру. Теперь она ушла за кордон. За речку!
— За речку? — Чудо-юдо ожидал чего угодно, но только не этого. — Кому она там нужна?
— Тому имя — Большая Тайна. Но отследить можно. Скорее всего, у Ахмад-хана. Наверно, помнишь такого самостийного дядю?
— А разве ему талибы еще башку не свернули?
— Пока нет. То ли откупился, то ли слишком крепко окопался. У них там покрупнее волки есть, чем этот. Не мешает, и ладно.
— Ты давно эту информацию получил?
— Если бы получил раньше, чем вчера, то доложил бы сразу. Но она пришла только вчера поздно вечером. Поэтому и предложил перенести поездку к Иванцову. Но раз ты настоял, пришлось отложить до сегодняшнего вечера.
— Извини, не всегда определишь, что важнее. Иногда кажется, что ничего более насущного быть не может, ан нет! Ну ладно. Надо думать, что с Равалпинди мы разберемся. А вот то, что Люба попала к Куракину, обладая такими фактами в биографии, — это намного меняет ситуацию с той конторой, которую она представляла. Придется проводить реорганизацию и серьезные кадровые перестановки. Возможно, очень серьезные.
— Это ваши проблемы, гражданин начальник, — усмехнулся Михалыч.
— Точно, мои. Но есть одна проблема, которую придется решать тебе. Мне нужно получить полное досье на Куракина. И желательно на кое-кого из его предков. Князья они или нет, от кого бегали и зачем, чем занимались до 1917 года и после. В каких связях были с Воронцовыми и так далее.
— Сделаем. Между прочим, я по своей инициативе дал команду слегка прощупать Куракина на предмет взаимных интересов.
— Хотел бы я, сидючи на пенсии и ни за что не отвечая, давать команды.
— Ну, это ты умеешь, не прибедняйся. Тоже ведь генеральскую пенсию получаешь, на государственной службе не состоишь, а влияние имеешь. И мне до него, до твоего влияния, как до небес — никогда не подняться.
— Не знаю, не знаю… — с сомнением прищурился Чудо-юдо, слегка пошебаршив в бородище. — Так какие же ты решил нащупать общие интересы?
— Видишь ли, ко мне поступили сведения, что в окружении Куракина появилась некая таинственная блондинка. Мадемуазель Элен Шевалье. Судя по всему, последние месяцы она самым серьезным образом влияет на деятельность этой конторы, но почти нигде не показывается. Со вчерашней информацией пришел вот этот очень некачественный, но все-таки вполне различимый снимок… — Михалыч выдернул из бумажника фотографию. — По-моему, вполне можно разглядеть, хотя снимали, сам понимаешь, «из кармана».
Чудо-юдо вооружился большой лупой, несколько минут тщательно изучал снимок, а потом сказал, мрачно и с заметным волнением:
— Похоже, действительно Ленка.
— Между прочим, дама имеет подлинный французский паспорт. Проверяли через МИД. Конечно, не сообщали им, что она — Баринова Елена Ивановна.
— С кем твои люди завели разговор?
— Пока с фигурами третьего, если не четвертого разряда. Очень издалека, не открывая карт. Разумеется, тоже не напрямую. Беседы между собой ведут два очень милых алжирца. Не знаю, сколько инстанций проходит информация с их стороны, но с нашей, могу сказать точно: пять. Куракин не осведомлен, кто и что, но интерес проявляет. Ему уже оказано несколько посреднических услуг, поэтому он уловил ценность сотрудничества и не станет рвать дружбу с нашими представителями. Нам он тоже оказал несколько неплохих информационных услуг. Правда, к твоим проблемам это не имеет прямого отношения, но информация достоверная. Поначалу выпросили те сведения, которые уже знали сами, — дал четко, без капли дезы. Потом закинули крючок на данные, которых не было, но можно было легко проверить по другому каналу — один к одному. Одновременно постарались выяснить, не курирует ли его кто из спецов. Ничего не разглядели. Уже есть договоренность о перенесении контактов на более высокий уровень. Есть встречное движение.
— Так вы тысячу лет будете двигаться навстречу.
— Ну, знаешь, лучше не спеша, но наверняка. Насчет тысячи лет ты, конечно, чуточку перегнул, но работать надо осторожно. Не забывай, что сейчас у нас очень ограниченные возможности.
— Я знаю, какие у нас возможности, — многозначительно усмехнулся Чудо-юдо. — И перебарщивать с вашим финансированием не намерен. Учти, Михалыч, пожалуйста, я ведь из этого котелка в общей сложности двадцать семь лет питался и хорошо знаю, как многие товарищи подотчетные суммы расходовали. Сам в какой-то степени грешен. Поэтому если твои «действующие люди» намерены меня за нос водить и работать «от забора и до обеда» — первый кнут будет твой. Форсируйте эти переговоры.
— Хорошо. Будем стараться. Но я не уверен, что это стоит делать. Если, конечно, тебя интересует только судьба невестки, тогда — да, но если тебя еще и сын интересует, то могу порадовать. На днях, может быть, через неделю будет точно известно, где твой Димка. Вероятность того, что он жив, очень велика.
— Это серьезно? — встрепенулся Чудо-юдо. — Два года ищем хотя бы тело… Три раза носились опознавать трупы, два раза находили беспамятных идиотов. А тут живой… Если не подтвердится, Михалыч, я тебя убью, честно говорю, и похороню за свой счет на Новодевичьем.
— Хоть в Кремлевской стене, если разрешат, — усмехнулся Михалыч. — Информация серьезная. Исходит из кругов тебе известных. С Хайди и Гран-Кальмаро. Доминго Ибаньес всерьез интересуется, кто, что и почем. Боюсь, правда, что у него на руках товара нет, но где взять, он знает.
— Доминго Косой, — наморщил лоб Сергей Сергеевич, — это, конечно, деляга. Кинуть он может элементарно. Это раз. Во-вторых, он сам может ошибиться. В-третьих, у него наверняка появится желание провести небольшой аукцион среди заинтересованных сторон: кто больше даст, тому и продаст. «G & К», например, или тому же Куракину, если он еще не проинформирован мадемуазель Шевалье…
— Похоже, что он не против пойти на контакт и с тобой. Переговоры идут, правда, вяло.
— Ладно. Эти направления мне уже относительно ясны. Теперь давай немного поговорим о «ключевом вопросе». Что там происходило на момент твоего отлета? Так сказать, новости на последний час?
— Ты же получил первое сообщение от твоих спецов. Наверняка они лучше меня осведомлены о том, что там происходит. Как-никак ваши средства контроля помощнее.