Он вылез из машины возле общежития строителей (улица Александра Матросова, дом 12), но заплатил — этого Саня не утаил — и за несостоявшуюся ходку к «Береговии».
   Саня точно помнил и то, что в руках у Валеры был пакет с голой бабой, а в пакете лежала какая-то штуковина, похожая на большой кубик. Саму коробку Саня не видел, на вес не пробовал.
   Пообещав Сане, что проверят все «от и до», Агафон и Налим отправились в общагу. Им повезло — вахтер, сидевший в стеклянной будке у вертушки, дежурил в тот день, когда Ростик-Валера посетил общагу. Конечно, среди прочей мужской публики, которая наведывалась в гости к юным строительницам, его нельзя было не заметить. Дед-вахтер, как выяснилось, из отставников, встретил Агафона и Налима весьма прохладно и подозрительно. Но когда Агафон профессиональным жестом достал удостоверение сотрудника МВД (не настоящее, но очень похожее) и очень профессиональным тоном стал задавать вопросы, вахтер подтянулся и бодро взялся излагать все, что знал. Правда, в отличие от перетрусившего Сани он решил, что имеет дело с представителями закона. А потому беспокоился, как бы не просказаться о том, что использовал служебное положение в личных целях. В том, что это было именно так, а никак не иначе, у Агафона сомнений не было.
   Согласно показаниям вахтера Степана Ивановича, в 20.30 — время он назвал точно, Агафон в этом не сомневался — в общагу пришли две постоянно проживающие: Лида Терехина и Лариса Зуева. С ними был тот самый гражданин, который изображен на фото. Он был в легкой степени опьянения, с собой имел пластиковый пакет, в котором лежали две бутылки красного вина. Кроме того, был другой пакет с изображением обнаженной натуры, там находилась закуска. Ровно в 23.00 данный товарищ покинул территорию общежития в сопровождении тех же девушек, которые вернулись через полчаса. Больше гражданин, изображенный на снимке, в общежитие не приходил.
   Агафон очень сомневался в том, что Валера-Ростик покинул общагу в 23.00. В принципе, несмотря на то, что дед старался выглядеть неподкупным службистом, Агафон на сто процентов был убежден, что за сотню баксов или соответствующую сумму в рублях вахтер оставил бы в общаге до утра даже Салмана Радуева. Впрочем, для пользы дела Агафон сделал вид, что во все это поверил, и поинтересовался, где сейчас находятся девушки. Степан Иванович доложил, что должны быть на работе, но в каком стройуправлении они работают, он не в курсе. Агафон и Налим, поблагодарив деда, отправились к комендантше.
   Анна Владимировна, пухлая, но строгая дама, перевалившая за полувековой юбилей, охотно проинформировала «милиционеров», что обе девушки работают малярами в муниципальной фирме «Возрождение», которая занимается благоустройством улиц, отделкой, ремонтом и покраской фасадов зданий, находящихся в собственности города, и тому подобными работами. И Лида, и Лариса в городе недавно, но довольно бойкие, хотя по нынешним временам особой распущенностью не отличались. Конечно, юноши к ним заходят, в комнате довольно часто выпивают, но скандалов или крупных драк у них не отмечалось.
   Агафон не преминул подняться на четвертый этаж, в 451-ю комнату, где проживали Терехина и Зуева. Комендантша отперла комнату. Кроме Лиды и Ларисы, там жили еще две девицы, работавшие в СМУ-7 штукатурами. Они тоже были на работе. В комнате было относительно прибрано и даже уютно, хотя бедновато.
   В соседней комнате оказалась какая-то растрепанная дама неопределенного возраста, которая обматерила всех и вся, назвала Агафона ментом драным и поганым, но зато внесла важное уточнение. Оказывается, она помнила того «понтового», кого приводили Лида с Ларисой, и сказала, что вышел он из общаги не раньше чем в два часа ночи, потому что как раз в это время местная студия кабельного телевидения (в народе — «Кобель-ТВ») начала показ немецкого фильма «только для взрослых». Дама курила на балконе с «другом» и видела, как Лида и Лариса вышли из общаги со своим кавалером. Пошли они от выхода налево, то есть в направлении Матросова, 8. Вернулись они не через двадцать минут, а через полтора часа. Этому тоже можно было верить, потому что лахудра со своим хахалем совмещали просмотр порнухи с пьянкой и траханьем, причем специально растягивали удовольствие до конца фильма. Лиду и Ларису соседка на сей раз не наблюдала с балкона, а просто слышала, как они шли по коридору к своей комнате и открывали дверь. Поэтому сказать точно, провожал их кто до общаги или нет, не могла. В комнату девки точно вошли вдвоем, без мужика. Притом вернулись они злые, а пока не зашли в свою комнату, постоянно переругивались. Из-за чего и почему, лахудра не поняла, поскольку была в глухом кайфе и отрубилась до утра.
   После такого ценного признания Агафон и Налим покинули общежитие и отправились к участковому Наливайко, с которым Агафон начинал свою ментовскую службу. В отличие от бывшего старшины тому повезло в карьере куда больше. Наливайко уже дослужился до капитана, держал контакт с начальниками и не обижал подведомственную территорию.
   Агафон с ним тоже контактов не терял. Капитан за двести баксов, принятых им без особой застенчивости, рассказал все, что знал о «расчлененке» на своем участке, в том числе и то, что до него дошло от сыскарей.
   По результатам экспертиз и следственных действий получалось, что смерть Воинова-Лушина наступила в 2.30 — 3.00, то есть максимум через час после того, как он вышел из общаги вместе с девицами. Содержание алкоголя в крови было на уровне бредней степени опьянения. Что конкретно послужило причиной смерти, медики сказать затруднялись, потому что покойному было нанесено в общей сумме тридцать четыре колотые, резаные и рубленые раны. Причем в течение очень короткого промежутка времени и не менее чем четырьмя острыми металлическими предметами. Причиной смерти могли послужить минимум восемь ранений. Височная кость и левое полушарие мозга были Пробиты двумя ударами колющего предмета круглого сечения с максимальным диаметром четыре миллиметра, то есть шилом или заточкой, на глубину семь и двенадцать сантиметров. Правый глаз был выжжен накаленным металлическим предметом с температурой до 800 градусов, опять же с проникновением в мозг на два сантиметра. Левый был выколот ножом с шириной лезвия полтора сантиметра с проникновением в мозг на десять сантиметров. В сердце было нанесено четыре раны: одна все тем же шилом или заточкой, другая тем же ножом, который воткнули в левый глаз, третья — ножом с шириной лезвия более четырех сантиметров, а четвертая — трехгранным клинком. Практически все эти раны были нанесены на протяжении одной минуты, каждая могла стать причиной смерти. Но в принципе Воинов мог умереть и от болевого шока. Резаная рана живота длиной в сорок пять сантиметров или начисто откромсанные половые органы к тому располагали. Обнаружились и более интимные подробности. Оказалось, что господина Воинова, как и предполагал Сэнсей, перед тем, как разделать, использовали в мирных целях. Правда, с применением презерватива (обнаружилась смазка), не оставив такой важной улики, как сперма, но очень крупным калибром, вызвав разрывы тканей в соответствующем месте. На запястьях рук и лодыжках ног обнаружились следы от веревок.
   У ментов, само собой, были подняты все материалы на Воинова. Ростик и его друг Серега Коваленко еще десять лет назад были знакомы с Владимиром Черновым по кличке «Черный». В 1992 году Коваленко был зверски убит, и труп его был найден в реке только спустя несколько недель после смерти. По агентурным данным, Коваленко был убит по приказу Чернова за утрату какой-то весьма ценной вещи, но оснований для возбуждения уголовного дела против Чернова как организатора прокуратура области не нашла. Что же касается Ростика, то он незадолго до этого был задержан за незаконное хранение оружия, а потом раскрутился еще и на разбой. Дали ему за все про все шесть лет, но через три года пересмотрели дело и выпустили. Судя по всему. Черный какие-то фишки переставил. По идее Ростик должен был вернуться в родной город, но как раз в это время Курбаши перестрелял почти всю команду во главе с Вовой, а правоохранители жесточайшим образом и очень быстро прибрали всех, кто уцелел. Ростик мог узнать об этом только в Москве, куда заехал отдохнуть, возвращаясь из мест заключения. Так или иначе, но в родной город он не вернулся. Период его жизни с августа 1995-го по июль 1996-го начисто выпал из поля зрения органов. Откуда взялся паспорт на имя Лушина, а также где находился все эти одиннадцать месяцев его носитель, было неясно. Во всяком случае, официально, через пограничные КПП, ни Лушин, ни Воинов территорию РФ не покидали и соответственно обратно не приезжали. И морду лица, изображенную на общегражданском паспорте Лушина, погранцы с таможенниками отродясь не видали. Между тем в вещах Воинова-Лушина, которые остались в номере, нашлось несколько предметов, свидетельствовавших о том, что Ростик максимум за два-три дня до появления в облцентре пребывал за границей и не в ближнем, а в дальнем зарубежье. Во внутреннем кармашке «дипломата» с баксами, например, сохранилась таксофонная пластиковая карточка из Парижа. В спортивной сумке, где лежали носильные вещи, в кармане джинсовой куртки обнаружился авиабилет до аэропорта «Бонн-Кельн», опять же из того же Парижа, причем всего лишь двухнедельной давности, правда, на имя какого-то Гюнтера Гржибовски. Носки в нераспечатанной упаковке были куплены в Женеве неделю назад. Наконец, в кармашке той же сумки лежала багажная квитанция с Кипра, где Ростик, оказывается, пребывал всего за четыре дня до того, как его нашли изуродованным на задах дома 8 по улице Александра Матросова.
   Конечно, простой участковый, даже старший, так много подробностей знать бы не мог. Но капитан Наливайко — а Агафон был в курсе этого — имел контакты и с РУОПом, и с ФСБ. Он их просвещал кое о чем, они его, и все были довольны.
   То, что Ростик был убит где-то в парке, вроде бы сомнению не подлежало. Прежде всего потому, что с внутренней стороны ограды трава была опрыскана из баллончика перцовой смесью. Собачка, едва нюхнув, заскулила и отказалась работать. Ясно, что кому-то не хотелось, чтобы она взяла след и добралась до того места, где Ростика превратили в труп. Со стороны гаражей тоже пытались поискать след, но там все пропахло бензином, и кинолог сказал, что больше портить собаку он не даст. Ясно, что убивали не в гаражах и даже не в подвале дома 8. Дворничиха Рая, балдевшая до полчетвертого в компании еще двух баб и трех мужиков, несколько раз выходила с ними курить во двор и ничего похожего на крики, вопли и резню не слышала. Ни одна машина после часа ночи во двор не въезжала.
   Раину компашку все-таки поспрошали, поинтересовались их прошлым. Драки, приводы и задержания числились почти за всеми, но ничего такого, чтобы выводило их на Ростика, не имелось. Конечно, под пьяную лавочку любой из шестерых мог бы совершить бытовое убийство, но вряд ли сумел бы при этом замести следы и догадался бы применить перцовый баллончик. Если бы такие алкаши и убили бы кого-то во дворе или на квартире дворничихи с подобной жестокостью, то оставили бы целую кучу улик.
   Несмотря на то, что, по данным осмотра трупа, убийство выглядело не очень рациональным и создавалось впечатление, что в нем участвовали психи, маньяки или садисты, отсутствие следов говорило о том, что те, кто прятал труп, делали это в здравом уме и трезвой памяти. Поэтому в следственных кругах складывалась версия о том, что Ростику за что-то мстили.
   Самым непонятным местом в этой истории была ограда, отделявшая парк от гаражей. Та самая, из металлических пик и полос, укрепленных на кирпичных столбах, возведенная еще в тридцатые годы. В ней было много дырок и проломов. Местами чьи-то могучие руки разжали стальные прутья, а другие выпилили или вырубили. Такова уж натура русского человека: ежели видит какой забор, то непременно постарается его проломить. Любой — и деревянный, и кирпичный, и бетонный. Сказывается привычка не ждать милостей от природы, ходить нехожеными тропами, преодолевать трудности и так далее. Но как раз в том месте, где был обнаружен труп, никакой дыры не было. Ближайший пролом находился метрах в сорока левее, рядом с детской площадкой. Если бы труп в «разделанном виде» какие-нибудь дюжие дяди перекинули через забор высотой почти в три метра, то наверняка наляпали бы крови с обеих сторон забора. Да и вообще было непонятно, как они протащили Ростика к ограде, не оставив никаких следов на траве.
   Загруженные ценными сведениями, Агафон с Налимом отправились в центр, на бульвар Декабристов, где по какому-то занятному стечению обстоятельств Лида Терехина и Лариса Зуева красили уличные фонари.
   Именно об этом шел разговор в кабинете Сэнсея, когда туда явились усталые, но весьма довольные тем, что уцелели. Гребешок и Луза.
   — Садитесь, — строго посмотрел на них Сэнсей, — слушайте и не мешайте мне слушать. Потом о себе расскажете. Давай дальше, Агафоша. Излагай.
   — Ну вот, значит, нашли мы этих девах на бульваре. Действительно фонарные столбы красят. Замурзанные такие, в платочках, в робах. Они как раз очередной столб заканчивали, перекур собрались делать. Мы подошли, пошутили немножко, предложили обеденный перерыв устроить. Налим им тут же на бульваре по паре чебуреков купил, бутылку кока-колы. Они лопать стали, после этого я вежливо представился как майор угрозыска. Не испугались, а очень заинтересовались. Разговорились, не жались, не упирались. Да, мужика этого, то есть Ростика, они помнят. Очень обходительный, веселый. Пока ехали с Артемьевской до общаги, анекдоты им рассказывал, приличные, но смешные. Сам спереди сидел, рядом с «бомбилой» Саней, а они сзади. Лида предложила к ним в гости зайти, утверждает, что в шутку. А он взял да и согласился. Расплатился с водилой, отпустил машину. Потом повел их в магазин, купил две бутылки марочного вина, сыр, колбасу, ветчину, конфеты. Соседки по комнате в этот день где-то в другом месте гуляли, поэтому они там весь вечер втроем провели. Выпили, закусили, потанцевали немножко. А в 23.00 он, дескать, ушел. Конечно, я сразу усек, что они, как и дед с вахты, боятся проболтаться. Пришлось сделать грустное лицо, покачать головой и девушек немножко поправить. Дескать, такие хорошие, умные, работящие, а милицию неверно информируют. Мол, нам четко известно, что ваш гость вышел из общаги в два часа ночи и не один, а в вашем сопровождении. И вернулись вы в общежитие только полтора часа спустя. Источник я, конечно, раскрывать не стал, но, я думаю, они и сами догадаются. Про то, что Ростика убили — им-то он, конечно, Валерой представился, — я говорить не стал. Просто сказал, что из-за молчания возникают предположения о том, что они соучаствуют в особо опасном преступлении. И, мол, если они сейчас все, как было, подробно и правильно не расскажут, то придется отвезти их в управление, задержать «по подозрению» на срок до тридцати суток и официально допросить по всей форме. Сработало.
   — Раскололись? — спросил Сэнсей.
   — Как дважды два. Боялись, что из общаги выселят. Там эта Анна Владимировна, комендантша, жуткий зверь, оказывается. Тем, кто ей платит, можно кого хочешь водить и гулять хоть до утра. А нет — выгонит в любое время. И формально права будет, поскольку девки три месяца за общагу не платили. А кроме того, устыдились. Их ведь этот самый Ростик слегка так и очень нежно поимел. Обеих.
   — Ни фига себе! — вырвалось у Гребешка. Сэнсей недовольно посмотрел на него и сказал:
   — В чем дело?
   — Да в том, что он от бабы ехал, — хихикнул Гребешок, — неужели такой гигант в натуре?
   — Ладно, свои комментарии изложишь в свою очередь, — хмыкнул Сэнсей. — Может, он какого-нибудь йохимбе наглотался?
   Давай, Агафоша, продолжай.
   — Наглотался он чего или нет, — осклабился Агафон, — это я не знаю. А вот
   девок он явно чем-то напоил втихаря. Это Лариса предположила, потому что с двух бутылок марочного красного на троих так не дуреют. Тем более что они еще первую не допили, когда сами начали на него лезть. Вроде умопомрачения какого-то, говорят. В общем, он их обеих в койку уложил и трахнул. Как именно и сколько раз, я справляться не стал, но, судя по всему, неплохо. Потом он решил собираться, взял с собой свой пакет, в котором какая-то небольшая картонная коробка лежала. Они пошли его провожать, потому что им его отпускать не хотелось. А он торопился, сам себя якобы ругал за то, что загулял. У него, как он им сказал, на завтра очень важная встреча намечалась. Они его уговаривали заночевать, мол, завтра и поедешь, все равно транспорт уже не ходит, а частника неделю можно дожидаться. Он ни в какую. Тогда они его пугать стали, дескать, куда ты пойдешь, тут кругом шпана. А он тогда показал пистолет и сказал: «Не боюсь я вашей шпаны». Девки сказали: «А слабо с нами по парку кружок пройти?» Сами удивлялись, говорят, как такая дурь в голову пришла. Ну а Валера этот, то есть Ростик — все же поддатый был, — и сказал: «Ладно! Пройдем кружок, потом вы спать к себе пойдете, а я в гостиницу. Мне туда в шесть утра позвонят, прямо в номер. Если меня не будет на месте — хорошие люди волноваться станут».
   — Но в парк все-таки пошел? — с легким удивлением спросил Сэнсей.
   — Поддатый же был, неохота, чтобы девки трусом посчитали. Конечно, никакого кружка они проходить не стали, а просто забрались в кустики поглубже и стали там лизаться. Наверно, думали, что еще раз его заведут. Но какой бы мужик ни был, но если у него на уме уже не секс, а дела, то толку не будет. Короче, он отпихнул их и сказал: «Хорошего понемножку!» — и повел к выходу. Вывел из парка и тут себя по лбу хлопнул: «Блин! Пакет забыл! Все, домой идите, не ждите меня». И побежал обратно в парк. Они его минут пять подождали, а потом решили, что он через другую дырку вышел, и вернулись в общагу. По ходу дела у них этот самый кайф сошел, стыдно стало. Переругались даже. Из-за того, кто первый начал ему на шею вешаться. Ну и вообще, как я понял, там у них целый разбор полетов был. Я, конечно, их травмировать лишней информацией не стал, но предложил съездить с нами в парк и показать, куда они той ночью ходили. У них на бульваре было что-то типа бытовки, они свои причиндалы занесли, переоделись в чистенькое, поехали с нами.
   — Не побоялись? — спросил Сэнсей.
   — Нет, мы люди нестрашные. Мы очень солидно себя вели. Налим, когда их откровения слушал, аж за штаны держался, но серьезности не терял.
   — Ничего я не держался, — обиделся Налим.
   — Шучу. Короче, привезли их во двор дома номер десять. Он как раз между их общагой и тем домом, где труп нашли. Там есть дырка, через которую они в парк пролезли с Ростиком. Показали, куда ходили. Скажем так: ночью надо быть либо совсем пьяным, либо полным дураком, чтобы туда соваться. Они чуть ли не на километр в глубь парка зашли. Там все заросло, как в лесу, прямо джунгли какие-то. В принципе если кого-то завалят, раньше, чем через пару суток, не найдут.
   — Ну и нашли что-нибудь?
   — Понимаешь, Алексей, девки толком не помнили, до какого места со своим «Валерой» дошли. Может, конечно, и вообще ошиблись. Но вроде бы показали нам полянку, где обнимались. Где-то вправо от пруда, там рядом какие-то заброшенные здания стоят. Не то бараки, не то коровники, не то склады бывшие. Старые-престарые, через них, по-моему, уже не только кусты, но и деревья проросли. Потом спуск к реке начинается. В тех местах дорожек никаких нет. Тропки одни. Конечно, бутылок до фига, пивных банок. Шприцев до хрена валяется. Скажем так: я даже при пушке и среди бела дня себя хреново чувствовал, потому что тропки такие, что фиг разглядишь, что сбоку. Прыгнут сзади, удавку накинут — и никакая волына не поможет. Откровенно скажу: очень радовался, когда выбрались оттуда. Все время чудилось, будто следят. Сам когда-то в молодости тусовался в парке, но тогда таких трущоб не было.
   — В общем, не нашли ничего, — мрачно резюмировал Сэнсей. — Так надо понимать?
   — Считай, что не нашли. Кроме вот этого, — ухмыльнулся Агафон, вытаскивая из-под ветровки прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором лежал скомканный носовой платок. — Девки утверждают, что это «Валерин». Когда они его еще в общаге помадой обмазали, он этим платком физию вытирал. А вот когда он его потерял, не помнят. Место я пометил. Конечно, дождик все смыл, даже если собаку найдем, вряд ли сможем отработать след. К тому же через четыре дня на пятый. Но все-таки шанс есть…
   — Понятно, — задумчиво произнес Сэнсей. — Ну, все сказал?
   — Все.
   — Так, с вами ясно. Давай, Михаил, теперь тебя заслушаем… Гребешок начал рассказывать все по порядку. У него было неприятное чувство досады. Еще бы! Столько пыхтели, мучились, жизнью рисковали. Копошились-копошились, мотались-мотались, ходили-ездили, влезли в перестрелку неизвестно с кем, а все, получается, только для того, чтоб остановиться на том месте, с которого все раскрутил хитрый Агафон. Теперь получалось, что Гребешок с Лузой провели день без толку. Сэнсей слушал не перебивал, Агафон снисходительно улыбался. Когда речь зашла о перестрелке у Натальи Сергачевой, Сэнсей нахмурился. А когда Гребешок закончил, произнес:
   — Ну, что сказать, поработали классно. Ни хрена толком не узнали, навели шухер на весь город. Орден вам дать, что ли?
   — А что делать оставалось? — обиженно проворчал Луза, чуя себя главным виновником, ибо он первый открыл стрельбу. — Ждать, пока нам в лобешник засветили бы?
   — Надо было для начала сюда подъехать, с умными людьми посоветоваться, если своего ума Бог не дал! — сурово сказал Сэнсей. — Придумали хрен знает чего с этим «Милтонс косметик», вломились к бабе. А если бы соседи ментов вызвали? Или, к примеру, эти самые неизвестные друзья, которых вы каким-то чудом помочили, уже там были? Вы хоть знаете, на кого наехали? Нет. Кто завтра или послезавтра на «Куропатку» наехать может, знаете? Опять нет. А все потому, что задница быстрее головы думает. Если менты хоть кого-то живого найдут, ваши фотороботы на весь город развесят. Баба эта, Макаровна, вас видела. В ориентировках у каждого постового мента засветитесь. А кроме того, твой друг. Балахонов с рынка, в два счета тебя заложит. Вот и вся твоя работа, Гребешок. У Фрола ты бы уже трупом был, понимаешь?! Это я тут сижу, рассусоливаю, потому что жалко вас, дураков. И потому что я понимаю: ты не нарочно напакостил, а случайно. Но теперь так много накрутилось, что хрен поймешь. Какие ты своей стрельбой Ворону сложности создал, не знаю. Какую он насчет тебя даст команду — тоже. Очень может быть, что он прикажет вас через печку пропустить, для спокойствия, понимаешь? Ты понял или нет?
   — Понял, — пробормотал Гребешок.
   — Ни хрена ты не понял, — буркнул Сэнсей. — Короче, садитесь сейчас в свою «девятку», заливаете бак бензина и валите в Москву. Я вам напишу адресок, запомните наизусть, а бумажку спалите. Если вас там не примут или замочат, значит, судьба такая. Попадетесь ментам — сразу обещаю, что в нашем СИЗО за вашу жизнь никто копейки не даст. Через город поедете, считайте, что уже сидите. Если в Москве нормально примут, права не качайте, упаси Господь. Там ребята построже — в бетон замонолитят и в речку. Устроят золотарями работать, благодарите как за манну небесную. Будете делать четко все, что прикажут, — поживете.
   — И домой заехать нельзя? — вякнул Луза. Гребешок, который был намного понятливее, покрутил пальцем у виска.
   — Можешь, можешь, мальчик! — скривился Сэнсей. — Можешь прямо сразу в прокуратуру, к господину Иванцову заехать. Или к господину Теплову в УВД. А еще лучше будет, если ты пойдешь к ближайшей перекладине и повесишься. Это вообще идеальный вариант будет. В общем, у вас десять минут на сборы.
   — По-моему, Леха, ты сам горячку порешь! — рассудительно заметил Агафон.
   — На одном баке они до Москвы не доедут, а залететь в ментуру ночью на трассе проще, чем днем.
   — Точно, — поддакнул Налим, — ДПС лютует.
   — Конечно, — сказал Агафон, — в городе им пока лучше не маячить, но и мотать так резко не надо. Ориентировка если и пойдет, то народ на нее будет максимум три дня работать. Потом притрется, другие появятся. Уже не тот пригляд. Если кого из крутых задело, тогда похуже, но это пока неустановленный факт. Тем более он им представился ментом. Баба эта, Наташка, тоже скорее всего его ментом сочла. Пока то да се, расчухают-разнюхают — время уйдет. Опять же обо всем лучше Ворону сначала доложить.
   — Ага, — хмыкнул Сэнсей, — а Ворон даст команду их в трубу отправить.
   — Вот когда даст, тогда можно будет и спрятать.
   — В кошки-мышки с ним не поиграешь, — произнес Сэнсей, — он без контроля такой вопрос не оставит.
   — Ну, тебе виднее, — нахмурился Агафон. — Только вообще-то, если будешь каждый раз Ворону в рот смотреть, он из тебя «шестерню» сделает. А у нас, между прочим, своя контора. Ребята «шестеризма» не поймут, это учти.
   — Хрен с вами, — махнул рукой Сэнсей, — пусть остаются и носа из
   «Куропатки» не высовывают. Давайте все еще раз обмозгуем. Подведем, как говорится, итоги. Значит, первый итог: более-менее прояснили весь день, можно сказать, до самого исчезновения. Узнали, где он был, чего делал и с кем трахался. Второй итог: мы его не спугнули, он нас и не заметил. Очень полезные данные для отмаза перед Вороном. Третье: примерно установили, где его могли замочить. Но тут, скажем так, очень много странного.
   — Что именно? — прищурился Агафон.
   — Во-первых, то, что вы, когда ходили с девками, не смогли найти ни капельки крови. Платок он вполне мог обронить еще живым и даже до нападения. С другой стороны, его раздели догола. Вряд ли вооруженного пистолетом нехилого мужика живым и здоровым заставили раздеться, верно? Скорее всего налетели, пырнули ножом или даже несколькими сразу. То есть «шкуру» его дорогую, костюмчик, иначе говоря, попортили. Встает вопрос: зачем снимали? Грабеж, естественно, отпадает, остается садизм и извращенное изнасилование. Стало быть, с уже раненного срывают одежду, правильно? Окровавленную и пропоротую ножами. То есть попросту раздирают эту одежку в клочья за ненадобностью. Особенно рубашку, майку, трусы. Но клочьев этих вы не нашли. Платок нашли, а тряпок с кровью — нет. Странно? Очень странно.