Страница:
— Этой штуки я не видал…
— А я видал, и даже в руках держал, — сказал Гребешок. — Смотри дальше!
Тут я не смог подавить удивления и выдохнул:
— Ну надо же!
Перстни Аль-Мохадов — все четыре, с выпуклыми и вогнутыми плюсами и минусами, были изображены очень хорошо и узнаваемо.
— А что, дорогие колечки? — осклабился Гребешок.
— Куда там, — произнес я взволнованно, — с этими колечками шутки плохи… Показывай последние!
На двух последних фото был изображен «Black Box» с кольцом на торцевой грани в масштабе 1:10 и отдельно — само кольцо в масштабе 1:100.
— Вот это они здесь искали, командир, — с уверенностью в голосе объявил Гребешок. — Только похоже, что этот пузан (боец указал пальцем на дона Фелипе) их крепко кинул.
— Нет, — возразил я, — для него это слишком круто. Похоже, здесь побывали ребята половчее, а может быть…
— Что «может быть»? — нетерпеливо спросил Гребешок, но тут из коридора, с той стороны, где занимал оборону Луза, раздалась автоматная очередь. Следом за ней в ответ загрохотали сразу несколько автоматов.
— Прячь фотки! — скомандовал я Гребешку.
ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ Определиться в обстановке оказалось не очень сложно, хотя пальба, которая началась в коридоре, была более чем интенсивная, и высунуть нос хотя бы за косяк двери представлялось очень рискованным. Все же я глянул вполглаза и тут же убрался обратно. За те полторы секунды, что я проводил рекогносцировку, разглядеть удалось немного. Тем не менее я понял, что на сей раз нас атакуют уже не «джикеи», а хайдийские коммандос: «тигры» или из какого-то другого батальона. Всего, как известно, в отдельной бригаде хайдийских коммандос таковых было четыре: «тигры», «ягуары», «пантеры» и «леопарды». «Тигры» считались традиционно самыми сильными и подготовленными, но и остальные были ребята крепкие. Понять, кто есть кто, можно было по нарукавным нашивкам, но за полторы секунды я при всем желании не сумел бы их рассмотреть.
Так или иначе, но коммандос работали очень четко. Две группы, примерно по три-четыре бойца в каждой, двигались вдоль стен коридора, используя в качестве прикрытия статуи, мебель и стеновые ниши, а посередине, чуть впереди, третья группа коммандос катила на колесиках броневой щит, почти вплотную примыкавший к полу. Через несколько бойниц в щите — мне вприглядку увиделось штуки четыре — соответствующее число стволов, из которых минимум два принадлежали пулеметам «М-60», поливали огнем все пространство впереди себя. Луза, естественно, с одним «Калашниковым» ничего сделать не мог и, пятясь, отползал в глубь коридора. Пока его спасал от смерти порог стальной двери, создавший нечто вроде мертвого пространства, да еще трупы, лежавшие поверх порога, в которые коммандос уже не раз попадали. Конечно, Луза не отвечал на огонь. Стоило ему только приподнять голову, не говоря о том, чтобы прицелиться, — и ему мгновенно навертели бы дыр в башке.
Гребешок тоже глянул и сказал с легкой дрожью:
— Ни хрена себе! Их и не достанешь ни фига…
— Ну да, — проворчал я, выставляя из-за косяка дуло подствольника и посылая гранату в направлении щита. Бумм! Должно быть, угодил прямо в щит! Бах! Взорвалась. Мя-у! Мя-у! Осколки пошли гулять. Дзын-нь! Стекла посыпались. Так, на звук пытался определить ситуацию, а заодно на ощупь загонял в подствольник новую гранату. Знать не знал, что она была фугасная объемного взрыва. Тем более что после того, как коммандос слегка глушануло, они на минуту прекратили пальбу, и Луза, рискнув привскочить, обалдев от счастья, ввалился в нашу комнату, весь перемазанный в чужой кровище, обляпанный разными неаппетитными ошметками от трупов, но при этом целехонький.
— Ой, бля-а! — выдохнул детинушка, выдергивая из автомата пустой магазин, и трясущейся рукой стал вставлять новый. — Думал — все, накрылся… К тому же по жмурам ползать — я бу-бу!
У него не только руки тряслись, но и зубы стучали.
— Ничего, кореш, — подбодрил Гребешок, — помнишь, как в том году нашли ошметки от Ростика? Тогда блеванул, а нынче — орел! Даже в штаны не нассал, кажется…
— Да Ростик против того, которого Барин гранатой развернул, — это фигня!
— пролязгал Луза. — Там кишок совсем немного было. А этот, блин, — вообще-е!
Стрельба со стороны коммандос возобновилась, но пули почему-то в коридор не залетали. Казалось бы, надо было на гранату гранатой ответить, но и гранаты к нам не посыпались.
Рискнул опять глянуть. И опять, само собой, на полторы секунды. Глянул и все понял тут же. Солдат, которые шли вдоль стены, как корова языком слизнула. А из бойниц щита торчал лишь один пулеметный ствол. Пулеметчик, конечно, заметил какие-то шевеления на нашей стороне и стреканул, но уже после дела, когда я отскочил от двери в глубь комнаты. Но все остальные явно продолжали палить в противоположную сторону. Слышались вопли раненых.
— По-моему, Ванька с Валетом ожили, — заметил Гребешок.
— Или «джикеи» к своей «Мамбе» приползли… — возразил я. — Тут фиг поймешь, «кто за нас, кого бояться» — все против всех. И учтите, Ванька с Валетом — для нас тоже не подарок. Если они меня послушаются — молитесь о моем здравии. Если нет — останется только заупокойные читать.
Справедливо рассудив, что пуля, а тем более подствольная граната виноватого найдет, я дернул из подствольника, прикидывая поверх щита. Пших! И сразу — прыжком от двери в ближний угол! Ба-бах! — так шурануло-тряхнуло, что я крепко сел на копчик. Ало-оранжевый жаркий вихрь профуговал по коридору, краешком заплеснув в нашу комнату и оставив жирно-черные пятна копоти на филенках выбитой двери и на стене. Хорошо, что никто из нас там не стоял! Без обваренного лица не обошлись бы, а то и без выжженных глаз — это как минимум.
— Ты, „-мое, предупреждай, чем хреначишь! — произнес Гребешок без особого почтения. — Я, знаешь ли, на жаркое не подписывался…
— Точно, — пробухтел Луза, — а то я чуть в штаны не наложил, ей-Богу! А президент вообще копыта отбросил, кажется…
Я поглядел в сторону Морено, лежавшего у стеночки с самым безжизненным видом, и подумал, что еще ни у одного покойника не было такого ритмичного дыхания. По крайней мере пузо дона Фелипе, заметно приподнимавшееся при вдохе и опускавшееся при выдохе, не позволяло мне констатировать смерть.
— Жив он, ничего с ним не станется.
— Но все равно, Барин, — посоветовал Гребешок, — как завещал Жванецкий, «тщательнее надо», понял?
— А то поссоримся… — добавил Луза.
— Ладно вам галдеть! — прорычал я. — Дайте послушать, что в коридоре деется, бляха-муха!
В коридоре было относительно тихо. Что-то шуршало, правда, но никто не стрелял. Кроме того, слышалось характерное потрескивание и тянуло гарью — похоже, начинался пожар. Выглянув, я увидел картинку, неприятную по форме, но вполне приемлемую по содержанию.
Щит валялся в опрокинутом состоянии, с рамой, погнутой и измятой до безобразия, с отлетевшими колесиками, а поверх него — обугленный труп в остатках тлеющей одежды. Скорее всего, это был тот пулеметчик, которого оставили прикрывать тыл, когда появилась угроза с другой стороны коридора. Дальше было несколько, выражаясь языком пожарных, «очагов загорания». Горело несколько картин, гардин, разгорались стулья и банкетки. Несколько трупов, опять же, сожженных огненным валом, прокатившимся по коридору в обе стороны, дымились и тлели в самых разнообразных позах.
Тяга в коридоре была хорошая. Выбитые окна прибавляли свежего кислорода, и вот-вот могли заполыхать паркет, мебель, пластиковые рамы. Тогда нам тут хана, даже если убежим обратно в подвал, то задохнемся от дыма. А это значило, что при всей рискованности выхода из комнаты нам этого не избежать.
— Пошли, — сказал я, — идем змейкой, держим обе стороны под наблюдением. Дистанция пять шагов. Я перебегаю вправо, Гребешок — влево, Луза — вправо, президент — как хочет. Один перебегает, двое прикрывают. Потом я иду влево, Гребешок вправо, Луза тоже влево. Система ясна?
— Около дела… — отозвался Гребешок. — Только надо быстрее, пока пожар не раздуло.
Сеньор Морено приподнял голову и сказал.
— Бросьте меня здесь. Я умираю… — Этот ленивый боров, конечно, рассчитывал на то, что мы проявим благородство и великодушие, а потому потащим его на руках. Но меня лично пробить на слезу было трудно.
— Очень хорошо, сеньор президент, — сказал я. — Нас это очень устраивает. Сейчас начинается пожар, и нам хотелось бы побыстрее отсюда уйти.
Морено некоторое время полежал, рассчитывая на то, что у меня совесть пробудится. Однако когда я выскочил из комнаты и перебежал — не поскользнувшись! — к стальной двери, он уже проявил беспокойство. Впрочем, мне было сильно наплевать, побежит он за нами или нет. Наверно, и Гребешку с Лузой тоже. После третьей или четвертой перебежки я позволил себе на пару секунд оглянуться и увидел, что сеньор Морено с посильной для его комплекции скоростью все же перебегает следом за Лузой. Естественно, он явно занижал свои физические возможности и преувеличивал угрозу для своей жизни и здоровья.
Огоньку все прибывало, дыму тоже становилось больше, и вскоре нам стало ясно, что пуль здесь можно не бояться. Мы уже особо не следовали системе «перебегает-прикрывает» и попросту убегали из коридора, пока он только подсыхал и разгорался. Трупы не считали, просто перепрыгивали через них. Кажется, были и еще шевелящиеся, но оказание медпомощи не входило в наши планы. Дон Фелипе не отставал, крестился, охал по поводу погибшей обстановки дворца, но не очень сильно. Наоборот, возможно, это давало ему возможность слегка подразжиться на восстановлении и переоборудовании своей временной обители за казенный счет.
Судя по тому, что на одном из полусгоревших молодцов чудом уцелела нарукавная нашивка с тигриной мордой, в контакте с нами был все тот же батальон полковника Гарсии. Впрочем, теперь им кто-то другой командовал. Но вот чуть подальше мы наткнулись на трупы еще более обгорелые, в черных комбезах. Именно с ними вели бой «тигры», когда оставили нас в покое. И именно их накрыл непосредственно объемный взрыв. Еще пятеро представителей компании по торговле прохладительными напитками нас больше не волновали. Если прав был «Джек», которого мы по нечаянности уморили, то «джикеев» осталось только четверо.
Наконец мы выскочили из разгорающегося коридора и оказались на очередной угловой лестнице. Как раз в это время где-то далеко сзади шумно фукнуло, и метрах в тридцати от нас коридор охватило пламенем. Будь мы еще там — нам бы не выскочить. Впрочем, пожар быстро распространялся дальше, и оставаться на втором этаже значило изжариться в собственном соку.
— Ходу! — заорал я. — На лестницу, вниз!
Можно было и не отдавать такой команды — Гребешок, Луза и даже сеньор Морено правильно оценили обстановку. С топотом мы скатились с лестницы на первый этаж, где на паркете валялись два убитых гвардейца в попугайских мундирах и «тигр» в камуфляже.
От лестницы можно было либо выбежать сразу во двор, либо пойти в один из двух перпендикулярных друг другу коридоров.
— Это холл канцелярии президента, — сообщил Морено, отдуваясь. — Если пойдете влево, то попадете в кабинет сеньора Хоакина Фьерро…
Нет, жалко все-таки, что я не помнил, как именно напоил дона Фелипе водой из унитаза! Он обладал удивительной способностью говорить то, что его не спрашивали, в самый критический момент, когда речь шла о принятии важного решения. Еще пару минут назад я мечтал об одном: выбраться из горящего дворца, одно из крыльев которого к тому же обрушили танки, найти хоть какого-нибудь завалящего генерала, который хранит верность этому толстопузому прохиндею, и выпросить какой-нибудь транспорт до «Горного Шале». Оставаться или хотя бы еще на секунду задержаться здесь, где разгорается пожар, где бегают всякие полуидиоты с автоматами, выполняя неизвестно чьи приказы, — ну его на хрен! После того, как я в очередной раз нанюхался пороху, крови и горелого мяса, мне были по фигу все суперсолдаты и «черные ящики», «джикеи», ищущие здесь инопланетное барахло. Я жить хотел — и ничего больше!
Но этот гадский президент сбил-таки меня с панталыку. Вместо того чтоб выскочить во двор и дунуть от этого чертова дворца форсированным ходом, а лучше вообще бегом, я поперся влево по коридору, отделанному панелями из ценных пород дерева и застланному каким-то шикарным половиком, впрочем, уже затоптанным солдатскими сапогами.
Наверно, мне надо было обратить внимание на то, что в коридоре уже валялись трупы. А там лежало минимум два «тигра» и какой-то тип, похожий на «джикея». И то, что дверь кабинета начальника канцелярии президента была настежь распахнута, тоже не настраивало на то, что сеньор Хоакин Фьерро ведет прием посетителей. Но я все-таки вошел туда, даже не бросив впереди себя ручную гранату.
Впрочем, бросать в комнату, наверное, не требовалось. Потому что все, кто находился тут до нас, были истреблены. И госсоветник 1-го ранга сеньор Фьерро — я его узнал, даже несмотря на оскал залитого кровью лица, и несколько «тигров», причем двое или трое были офицерами. Лежали тут и бойцы «G & К», все четверо, которых еще не хватало. Вся мебель, окна, двери были буквально искрошены пулями. Весь пол был завален стреляными гильзами, а оружие, которое сжимали в коченеющих руках убитые, было еще горячее от непрерывной стрельбы. Крови было столько, что трудно было найти свободный от нее участок пола.
— Между собой разбирались, — предположил Гребешок. — В упор долбили…
С деревянным стуком упал на пол дон Фелипе. Похоже, на сей раз это был натуральный обморок. Однако меня это не больно взволновало, ибо в это самое время из коридора, через который мы только что прошли, раздались твердые шаги. Прямо-таки шаги Командора, ежели вспомнить классику. Правда, Командор за Дон Гуаном топал один, а тут дружно и в ногу шли двое. Ать-два! Ать-два! Мы, все трое, Морено не в счет, повернули головы и остолбенели.
Прямо на нас, плечом к плечу, топали Валет и Ваня. Но какие!
Если головы и, главное, лица, еще можно было узнать, то все, что находилось ниже подбородка, изменилось до неузнаваемости. Ни камуфляжек, ни белья на них не было, но сказать, что они разгуливали голышом, было бы неправильно. Во всяком случае, с человеческой точки зрения, они казались аквалангистами, затянутыми в иссиня-черные блестящие гидрокостюмы… Но я-то знал, что это не так. Потому что память о лунной сибирской ночи, когда два существа, имевшие точно такую же кожу, прошли мимо меня в нескольких шагах, я ни в каком потоке времени не потеряю, пока не потеряю памяти вообще…
Да, в такой «шкуре» ходили «длинные-черные», с трехпалыми перепончатыми ступнями, похожими на ласты. И Ваня с Валетом не надели ее на себя, а вросли в нее. Они прибавили в росте и хотя еще не стали трехметровыми, но уже явно перевалили за два. И ступни у них еще не совсем стали ластами. Они были еще похожи на человеческие, только спереди на месте пальцев появилось нечто похожее на зачаток перепонки. Ну и головы, конечно, были еще вполне человеческими, хотя лица уже приобрели какую-то неестественность, значительно большую, чем та, что появилась у Вани и Валета после инъекций «Z-8» и «331-го». Но все-таки это еще были лица, а не маски, и, уж конечно, не выпуклые и гладкие, как крутое яйцо, лики «длинных-черных».
Страх, знакомый, безотчетный и парализующий, волной катился впереди них. Точно! Не один я почуял. Луза и Гребешок аж в лице переменились. Они побледнели, видно было даже через загар и копоть. Сейчас они могли со страху натворить бед, это я как-то сразу догадался. У них было два варианта решения в головах, я это сам прочитал, прямо как Сарториус или Чудо-юдо. Либо стрелять в Ваню и Валета, либо бежать. Бежать можно было через окна, благо их в кабинете было два и оба они находились всего в полутора метрах над землей. Решеток на них не наблюдалось, а стекла были выбиты по ходу перестрелки.
— Бегите! — крикнул я, и Луза с Гребешком, словно их кнутом подстегнули, вспрыгнули на подоконники, вышибли все, что преграждало им путь, выскочили во двор и, очутившись на воле, сломя голову куда-то побежали… По идее, то же самое должен был сделать и я. Но не сделал, и вовсе не потому, что не пожелал оставить на заклание хайдийского президента, валявшегося без чувств. Я не сделал этого потому, что вдруг почувствовал: если я сейчас побегу, то уже никто не сможет остановить Ваню и Валета. Точнее, тех «длинных-черных», в которых они превратятся.
Я вспомнил, как пули из «ПК» пролетали насквозь через черных великанов там, в ином потоке времени, на мостике через ручей, обтекающий сопку «Котловина». То есть в обычном смысле, с помощью оружия, мне вряд ли удастся их остановить. Потому что пуль с крестообразными пропилами у меня нет, и я не успею их сделать раньше, чем за несколько минут, тогда как Ваня и Валет подойдут ко мне вплотную уже через несколько секунд.
И единственное, что сумел сделать, это перекреститься. Так, как учил внука Анатолия дед Леонтий Кислов на случай встречи с «длинными-черными»:
«От них не бегай! Побегишь — либо сам со страху помрешь, либо на смерть наскочишь. Крестом Святым спасайся, нечистая его не любит. Но не всякий крест свят. Главно дело, после лба прикладывай щепоть к пупу, а не на грудь. Плечи если попутаешь — не беда, а вот если руку шибко высоко приложишь, то еще на себя страху нагонишь. И руку может паралик разобрать. Когда так будет, тут же левой крестись по-правильному, до пупа. Иначе помрешь или дураком останешься. А от правильного креста черные спиной поворачиваются и у тебя страху убывает. Трижды покрестишься — уйдут и страх унесут».
Нет, я не ошибся, наложил крест правильно. И троекратно, точно, как Кислов говорил, прикладывал руку после лба гораздо ниже пупа. Но ни Ваня, ни Валет никуда не исчезли. Только остановились и повернулись спинами, через левое плечо, будто услышали команду: «Стой! Кругом!» Именно «кругом!», а не «кругом! Марш!», после которой должны были продолжить движение в обратном направлении. Нет, они остались стоять спиной ко мне, и, в принципе, наверно, я мог бы выстрелить им в стриженые затылки. Правда, в руках оба суперсолдата держали затрофеенные где-то «AR-185», но вряд ли они успели бы повернуться, если б я действовал достаточно быстро. И потом — я же вспомнил, что, по идее, они должны были мне подчиняться. Мне, и только мне. Это, однако, нуждалось в проверке.
— Ваня, Валет! Напра-во! — скомандовал я.
Ноль внимания, кило презрения. Начхать им на мои команды.
— Шагом — марш!
Хрен вам, гражданин начальник, в отрицаловке мы.
Еще один сеанс троекратного перекрещивания провел — по фигу мороз. Как стояли, так и стоят. В паре метров от меня. И страх вновь стал обволакивать меня ледяной пеленой.
Да, что-то, видно, в инструкциях деда Кислова устарело или было неприменимо в условиях тропического Хайди. В сибирском климате небось даже черти себя ведут приличнее. А здесь — полный беспредел.
Точно помню, что к моменту нашего прихода в этот злосчастный кабинет за окнами было еще светло, во всяком случае, даже с учетом тропиков, сумерки не могли бы перейти в ночь за такое короткое время. Когда Луза и Гребешок выпрыгивали в окна, то есть всего минуты две назад, никакой темени не было. Да и вообще мы ж не в джунглях, а в центре города находимся. Тут в двух шагах огромный небоскреб «Кока-колы», куча центральных улиц с кабаками, на которых всяческая реклама горит. Я ведь помню, как три года назад, после успешных переговоров с тогдашним начальником доном Хосе Соррильей, мы с Чудом-юдом, Таней и иными присными возвращались на «Кадиллаках» в дом Эухении Дорадо — все светилось, ночь не ощущалась.
Конечно, можно представить себе, что в связи с вторжением Вани и Валета, а также всякими иными событиями, как-то: пропажа президента или повальное бегство населения, в Сан-Исидро объявили комендантский час и полную светомаскировку. Но ведь совсем рядом, на втором этаже, разгорался пожар. Ему приказ — по фигу. А потушить его так быстро не могли. Зарево было бы видно, а если б его кто-то и начал тушить, то понагнал бы во двор пожарных машин с фарами и мигалками.
Ничего такого не просматривалось, и за окнами была непрогляднейшая темень. Такая, какой даже в космосе не бывает, поскольку там звезды есть. И мне вспомнилась та темнотища, которая некогда привиделась Майку Атвуду, Тине Уильяме и супругам Роджерс перед появлением «длинных-черных» пришельцев… Точно! Все было именно так! Страх, тьма, холод… Особенно, конечно, удивил холод. У меня непроизвольно возникло ощущение, что я опять переместился в зимнюю тайгу, на заимку Лисовых или в ту заметенную снегом избушку, откуда в голом виде по тридцатиградусному морозцу убежала неведомо куда Лусия Рохас.
3-й БРЕД СИВОЙ КОБЫЛЫ ДЛЯ ДМИТРИЯ БАРИНОВА (БСК-3)
— А я видал, и даже в руках держал, — сказал Гребешок. — Смотри дальше!
Тут я не смог подавить удивления и выдохнул:
— Ну надо же!
Перстни Аль-Мохадов — все четыре, с выпуклыми и вогнутыми плюсами и минусами, были изображены очень хорошо и узнаваемо.
— А что, дорогие колечки? — осклабился Гребешок.
— Куда там, — произнес я взволнованно, — с этими колечками шутки плохи… Показывай последние!
На двух последних фото был изображен «Black Box» с кольцом на торцевой грани в масштабе 1:10 и отдельно — само кольцо в масштабе 1:100.
— Вот это они здесь искали, командир, — с уверенностью в голосе объявил Гребешок. — Только похоже, что этот пузан (боец указал пальцем на дона Фелипе) их крепко кинул.
— Нет, — возразил я, — для него это слишком круто. Похоже, здесь побывали ребята половчее, а может быть…
— Что «может быть»? — нетерпеливо спросил Гребешок, но тут из коридора, с той стороны, где занимал оборону Луза, раздалась автоматная очередь. Следом за ней в ответ загрохотали сразу несколько автоматов.
— Прячь фотки! — скомандовал я Гребешку.
ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ Определиться в обстановке оказалось не очень сложно, хотя пальба, которая началась в коридоре, была более чем интенсивная, и высунуть нос хотя бы за косяк двери представлялось очень рискованным. Все же я глянул вполглаза и тут же убрался обратно. За те полторы секунды, что я проводил рекогносцировку, разглядеть удалось немного. Тем не менее я понял, что на сей раз нас атакуют уже не «джикеи», а хайдийские коммандос: «тигры» или из какого-то другого батальона. Всего, как известно, в отдельной бригаде хайдийских коммандос таковых было четыре: «тигры», «ягуары», «пантеры» и «леопарды». «Тигры» считались традиционно самыми сильными и подготовленными, но и остальные были ребята крепкие. Понять, кто есть кто, можно было по нарукавным нашивкам, но за полторы секунды я при всем желании не сумел бы их рассмотреть.
Так или иначе, но коммандос работали очень четко. Две группы, примерно по три-четыре бойца в каждой, двигались вдоль стен коридора, используя в качестве прикрытия статуи, мебель и стеновые ниши, а посередине, чуть впереди, третья группа коммандос катила на колесиках броневой щит, почти вплотную примыкавший к полу. Через несколько бойниц в щите — мне вприглядку увиделось штуки четыре — соответствующее число стволов, из которых минимум два принадлежали пулеметам «М-60», поливали огнем все пространство впереди себя. Луза, естественно, с одним «Калашниковым» ничего сделать не мог и, пятясь, отползал в глубь коридора. Пока его спасал от смерти порог стальной двери, создавший нечто вроде мертвого пространства, да еще трупы, лежавшие поверх порога, в которые коммандос уже не раз попадали. Конечно, Луза не отвечал на огонь. Стоило ему только приподнять голову, не говоря о том, чтобы прицелиться, — и ему мгновенно навертели бы дыр в башке.
Гребешок тоже глянул и сказал с легкой дрожью:
— Ни хрена себе! Их и не достанешь ни фига…
— Ну да, — проворчал я, выставляя из-за косяка дуло подствольника и посылая гранату в направлении щита. Бумм! Должно быть, угодил прямо в щит! Бах! Взорвалась. Мя-у! Мя-у! Осколки пошли гулять. Дзын-нь! Стекла посыпались. Так, на звук пытался определить ситуацию, а заодно на ощупь загонял в подствольник новую гранату. Знать не знал, что она была фугасная объемного взрыва. Тем более что после того, как коммандос слегка глушануло, они на минуту прекратили пальбу, и Луза, рискнув привскочить, обалдев от счастья, ввалился в нашу комнату, весь перемазанный в чужой кровище, обляпанный разными неаппетитными ошметками от трупов, но при этом целехонький.
— Ой, бля-а! — выдохнул детинушка, выдергивая из автомата пустой магазин, и трясущейся рукой стал вставлять новый. — Думал — все, накрылся… К тому же по жмурам ползать — я бу-бу!
У него не только руки тряслись, но и зубы стучали.
— Ничего, кореш, — подбодрил Гребешок, — помнишь, как в том году нашли ошметки от Ростика? Тогда блеванул, а нынче — орел! Даже в штаны не нассал, кажется…
— Да Ростик против того, которого Барин гранатой развернул, — это фигня!
— пролязгал Луза. — Там кишок совсем немного было. А этот, блин, — вообще-е!
Стрельба со стороны коммандос возобновилась, но пули почему-то в коридор не залетали. Казалось бы, надо было на гранату гранатой ответить, но и гранаты к нам не посыпались.
Рискнул опять глянуть. И опять, само собой, на полторы секунды. Глянул и все понял тут же. Солдат, которые шли вдоль стены, как корова языком слизнула. А из бойниц щита торчал лишь один пулеметный ствол. Пулеметчик, конечно, заметил какие-то шевеления на нашей стороне и стреканул, но уже после дела, когда я отскочил от двери в глубь комнаты. Но все остальные явно продолжали палить в противоположную сторону. Слышались вопли раненых.
— По-моему, Ванька с Валетом ожили, — заметил Гребешок.
— Или «джикеи» к своей «Мамбе» приползли… — возразил я. — Тут фиг поймешь, «кто за нас, кого бояться» — все против всех. И учтите, Ванька с Валетом — для нас тоже не подарок. Если они меня послушаются — молитесь о моем здравии. Если нет — останется только заупокойные читать.
Справедливо рассудив, что пуля, а тем более подствольная граната виноватого найдет, я дернул из подствольника, прикидывая поверх щита. Пших! И сразу — прыжком от двери в ближний угол! Ба-бах! — так шурануло-тряхнуло, что я крепко сел на копчик. Ало-оранжевый жаркий вихрь профуговал по коридору, краешком заплеснув в нашу комнату и оставив жирно-черные пятна копоти на филенках выбитой двери и на стене. Хорошо, что никто из нас там не стоял! Без обваренного лица не обошлись бы, а то и без выжженных глаз — это как минимум.
— Ты, „-мое, предупреждай, чем хреначишь! — произнес Гребешок без особого почтения. — Я, знаешь ли, на жаркое не подписывался…
— Точно, — пробухтел Луза, — а то я чуть в штаны не наложил, ей-Богу! А президент вообще копыта отбросил, кажется…
Я поглядел в сторону Морено, лежавшего у стеночки с самым безжизненным видом, и подумал, что еще ни у одного покойника не было такого ритмичного дыхания. По крайней мере пузо дона Фелипе, заметно приподнимавшееся при вдохе и опускавшееся при выдохе, не позволяло мне констатировать смерть.
— Жив он, ничего с ним не станется.
— Но все равно, Барин, — посоветовал Гребешок, — как завещал Жванецкий, «тщательнее надо», понял?
— А то поссоримся… — добавил Луза.
— Ладно вам галдеть! — прорычал я. — Дайте послушать, что в коридоре деется, бляха-муха!
В коридоре было относительно тихо. Что-то шуршало, правда, но никто не стрелял. Кроме того, слышалось характерное потрескивание и тянуло гарью — похоже, начинался пожар. Выглянув, я увидел картинку, неприятную по форме, но вполне приемлемую по содержанию.
Щит валялся в опрокинутом состоянии, с рамой, погнутой и измятой до безобразия, с отлетевшими колесиками, а поверх него — обугленный труп в остатках тлеющей одежды. Скорее всего, это был тот пулеметчик, которого оставили прикрывать тыл, когда появилась угроза с другой стороны коридора. Дальше было несколько, выражаясь языком пожарных, «очагов загорания». Горело несколько картин, гардин, разгорались стулья и банкетки. Несколько трупов, опять же, сожженных огненным валом, прокатившимся по коридору в обе стороны, дымились и тлели в самых разнообразных позах.
Тяга в коридоре была хорошая. Выбитые окна прибавляли свежего кислорода, и вот-вот могли заполыхать паркет, мебель, пластиковые рамы. Тогда нам тут хана, даже если убежим обратно в подвал, то задохнемся от дыма. А это значило, что при всей рискованности выхода из комнаты нам этого не избежать.
— Пошли, — сказал я, — идем змейкой, держим обе стороны под наблюдением. Дистанция пять шагов. Я перебегаю вправо, Гребешок — влево, Луза — вправо, президент — как хочет. Один перебегает, двое прикрывают. Потом я иду влево, Гребешок вправо, Луза тоже влево. Система ясна?
— Около дела… — отозвался Гребешок. — Только надо быстрее, пока пожар не раздуло.
Сеньор Морено приподнял голову и сказал.
— Бросьте меня здесь. Я умираю… — Этот ленивый боров, конечно, рассчитывал на то, что мы проявим благородство и великодушие, а потому потащим его на руках. Но меня лично пробить на слезу было трудно.
— Очень хорошо, сеньор президент, — сказал я. — Нас это очень устраивает. Сейчас начинается пожар, и нам хотелось бы побыстрее отсюда уйти.
Морено некоторое время полежал, рассчитывая на то, что у меня совесть пробудится. Однако когда я выскочил из комнаты и перебежал — не поскользнувшись! — к стальной двери, он уже проявил беспокойство. Впрочем, мне было сильно наплевать, побежит он за нами или нет. Наверно, и Гребешку с Лузой тоже. После третьей или четвертой перебежки я позволил себе на пару секунд оглянуться и увидел, что сеньор Морено с посильной для его комплекции скоростью все же перебегает следом за Лузой. Естественно, он явно занижал свои физические возможности и преувеличивал угрозу для своей жизни и здоровья.
Огоньку все прибывало, дыму тоже становилось больше, и вскоре нам стало ясно, что пуль здесь можно не бояться. Мы уже особо не следовали системе «перебегает-прикрывает» и попросту убегали из коридора, пока он только подсыхал и разгорался. Трупы не считали, просто перепрыгивали через них. Кажется, были и еще шевелящиеся, но оказание медпомощи не входило в наши планы. Дон Фелипе не отставал, крестился, охал по поводу погибшей обстановки дворца, но не очень сильно. Наоборот, возможно, это давало ему возможность слегка подразжиться на восстановлении и переоборудовании своей временной обители за казенный счет.
Судя по тому, что на одном из полусгоревших молодцов чудом уцелела нарукавная нашивка с тигриной мордой, в контакте с нами был все тот же батальон полковника Гарсии. Впрочем, теперь им кто-то другой командовал. Но вот чуть подальше мы наткнулись на трупы еще более обгорелые, в черных комбезах. Именно с ними вели бой «тигры», когда оставили нас в покое. И именно их накрыл непосредственно объемный взрыв. Еще пятеро представителей компании по торговле прохладительными напитками нас больше не волновали. Если прав был «Джек», которого мы по нечаянности уморили, то «джикеев» осталось только четверо.
Наконец мы выскочили из разгорающегося коридора и оказались на очередной угловой лестнице. Как раз в это время где-то далеко сзади шумно фукнуло, и метрах в тридцати от нас коридор охватило пламенем. Будь мы еще там — нам бы не выскочить. Впрочем, пожар быстро распространялся дальше, и оставаться на втором этаже значило изжариться в собственном соку.
— Ходу! — заорал я. — На лестницу, вниз!
Можно было и не отдавать такой команды — Гребешок, Луза и даже сеньор Морено правильно оценили обстановку. С топотом мы скатились с лестницы на первый этаж, где на паркете валялись два убитых гвардейца в попугайских мундирах и «тигр» в камуфляже.
От лестницы можно было либо выбежать сразу во двор, либо пойти в один из двух перпендикулярных друг другу коридоров.
— Это холл канцелярии президента, — сообщил Морено, отдуваясь. — Если пойдете влево, то попадете в кабинет сеньора Хоакина Фьерро…
Нет, жалко все-таки, что я не помнил, как именно напоил дона Фелипе водой из унитаза! Он обладал удивительной способностью говорить то, что его не спрашивали, в самый критический момент, когда речь шла о принятии важного решения. Еще пару минут назад я мечтал об одном: выбраться из горящего дворца, одно из крыльев которого к тому же обрушили танки, найти хоть какого-нибудь завалящего генерала, который хранит верность этому толстопузому прохиндею, и выпросить какой-нибудь транспорт до «Горного Шале». Оставаться или хотя бы еще на секунду задержаться здесь, где разгорается пожар, где бегают всякие полуидиоты с автоматами, выполняя неизвестно чьи приказы, — ну его на хрен! После того, как я в очередной раз нанюхался пороху, крови и горелого мяса, мне были по фигу все суперсолдаты и «черные ящики», «джикеи», ищущие здесь инопланетное барахло. Я жить хотел — и ничего больше!
Но этот гадский президент сбил-таки меня с панталыку. Вместо того чтоб выскочить во двор и дунуть от этого чертова дворца форсированным ходом, а лучше вообще бегом, я поперся влево по коридору, отделанному панелями из ценных пород дерева и застланному каким-то шикарным половиком, впрочем, уже затоптанным солдатскими сапогами.
Наверно, мне надо было обратить внимание на то, что в коридоре уже валялись трупы. А там лежало минимум два «тигра» и какой-то тип, похожий на «джикея». И то, что дверь кабинета начальника канцелярии президента была настежь распахнута, тоже не настраивало на то, что сеньор Хоакин Фьерро ведет прием посетителей. Но я все-таки вошел туда, даже не бросив впереди себя ручную гранату.
Впрочем, бросать в комнату, наверное, не требовалось. Потому что все, кто находился тут до нас, были истреблены. И госсоветник 1-го ранга сеньор Фьерро — я его узнал, даже несмотря на оскал залитого кровью лица, и несколько «тигров», причем двое или трое были офицерами. Лежали тут и бойцы «G & К», все четверо, которых еще не хватало. Вся мебель, окна, двери были буквально искрошены пулями. Весь пол был завален стреляными гильзами, а оружие, которое сжимали в коченеющих руках убитые, было еще горячее от непрерывной стрельбы. Крови было столько, что трудно было найти свободный от нее участок пола.
— Между собой разбирались, — предположил Гребешок. — В упор долбили…
С деревянным стуком упал на пол дон Фелипе. Похоже, на сей раз это был натуральный обморок. Однако меня это не больно взволновало, ибо в это самое время из коридора, через который мы только что прошли, раздались твердые шаги. Прямо-таки шаги Командора, ежели вспомнить классику. Правда, Командор за Дон Гуаном топал один, а тут дружно и в ногу шли двое. Ать-два! Ать-два! Мы, все трое, Морено не в счет, повернули головы и остолбенели.
Прямо на нас, плечом к плечу, топали Валет и Ваня. Но какие!
Если головы и, главное, лица, еще можно было узнать, то все, что находилось ниже подбородка, изменилось до неузнаваемости. Ни камуфляжек, ни белья на них не было, но сказать, что они разгуливали голышом, было бы неправильно. Во всяком случае, с человеческой точки зрения, они казались аквалангистами, затянутыми в иссиня-черные блестящие гидрокостюмы… Но я-то знал, что это не так. Потому что память о лунной сибирской ночи, когда два существа, имевшие точно такую же кожу, прошли мимо меня в нескольких шагах, я ни в каком потоке времени не потеряю, пока не потеряю памяти вообще…
Да, в такой «шкуре» ходили «длинные-черные», с трехпалыми перепончатыми ступнями, похожими на ласты. И Ваня с Валетом не надели ее на себя, а вросли в нее. Они прибавили в росте и хотя еще не стали трехметровыми, но уже явно перевалили за два. И ступни у них еще не совсем стали ластами. Они были еще похожи на человеческие, только спереди на месте пальцев появилось нечто похожее на зачаток перепонки. Ну и головы, конечно, были еще вполне человеческими, хотя лица уже приобрели какую-то неестественность, значительно большую, чем та, что появилась у Вани и Валета после инъекций «Z-8» и «331-го». Но все-таки это еще были лица, а не маски, и, уж конечно, не выпуклые и гладкие, как крутое яйцо, лики «длинных-черных».
Страх, знакомый, безотчетный и парализующий, волной катился впереди них. Точно! Не один я почуял. Луза и Гребешок аж в лице переменились. Они побледнели, видно было даже через загар и копоть. Сейчас они могли со страху натворить бед, это я как-то сразу догадался. У них было два варианта решения в головах, я это сам прочитал, прямо как Сарториус или Чудо-юдо. Либо стрелять в Ваню и Валета, либо бежать. Бежать можно было через окна, благо их в кабинете было два и оба они находились всего в полутора метрах над землей. Решеток на них не наблюдалось, а стекла были выбиты по ходу перестрелки.
— Бегите! — крикнул я, и Луза с Гребешком, словно их кнутом подстегнули, вспрыгнули на подоконники, вышибли все, что преграждало им путь, выскочили во двор и, очутившись на воле, сломя голову куда-то побежали… По идее, то же самое должен был сделать и я. Но не сделал, и вовсе не потому, что не пожелал оставить на заклание хайдийского президента, валявшегося без чувств. Я не сделал этого потому, что вдруг почувствовал: если я сейчас побегу, то уже никто не сможет остановить Ваню и Валета. Точнее, тех «длинных-черных», в которых они превратятся.
Я вспомнил, как пули из «ПК» пролетали насквозь через черных великанов там, в ином потоке времени, на мостике через ручей, обтекающий сопку «Котловина». То есть в обычном смысле, с помощью оружия, мне вряд ли удастся их остановить. Потому что пуль с крестообразными пропилами у меня нет, и я не успею их сделать раньше, чем за несколько минут, тогда как Ваня и Валет подойдут ко мне вплотную уже через несколько секунд.
И единственное, что сумел сделать, это перекреститься. Так, как учил внука Анатолия дед Леонтий Кислов на случай встречи с «длинными-черными»:
«От них не бегай! Побегишь — либо сам со страху помрешь, либо на смерть наскочишь. Крестом Святым спасайся, нечистая его не любит. Но не всякий крест свят. Главно дело, после лба прикладывай щепоть к пупу, а не на грудь. Плечи если попутаешь — не беда, а вот если руку шибко высоко приложишь, то еще на себя страху нагонишь. И руку может паралик разобрать. Когда так будет, тут же левой крестись по-правильному, до пупа. Иначе помрешь или дураком останешься. А от правильного креста черные спиной поворачиваются и у тебя страху убывает. Трижды покрестишься — уйдут и страх унесут».
Нет, я не ошибся, наложил крест правильно. И троекратно, точно, как Кислов говорил, прикладывал руку после лба гораздо ниже пупа. Но ни Ваня, ни Валет никуда не исчезли. Только остановились и повернулись спинами, через левое плечо, будто услышали команду: «Стой! Кругом!» Именно «кругом!», а не «кругом! Марш!», после которой должны были продолжить движение в обратном направлении. Нет, они остались стоять спиной ко мне, и, в принципе, наверно, я мог бы выстрелить им в стриженые затылки. Правда, в руках оба суперсолдата держали затрофеенные где-то «AR-185», но вряд ли они успели бы повернуться, если б я действовал достаточно быстро. И потом — я же вспомнил, что, по идее, они должны были мне подчиняться. Мне, и только мне. Это, однако, нуждалось в проверке.
— Ваня, Валет! Напра-во! — скомандовал я.
Ноль внимания, кило презрения. Начхать им на мои команды.
— Шагом — марш!
Хрен вам, гражданин начальник, в отрицаловке мы.
Еще один сеанс троекратного перекрещивания провел — по фигу мороз. Как стояли, так и стоят. В паре метров от меня. И страх вновь стал обволакивать меня ледяной пеленой.
Да, что-то, видно, в инструкциях деда Кислова устарело или было неприменимо в условиях тропического Хайди. В сибирском климате небось даже черти себя ведут приличнее. А здесь — полный беспредел.
Точно помню, что к моменту нашего прихода в этот злосчастный кабинет за окнами было еще светло, во всяком случае, даже с учетом тропиков, сумерки не могли бы перейти в ночь за такое короткое время. Когда Луза и Гребешок выпрыгивали в окна, то есть всего минуты две назад, никакой темени не было. Да и вообще мы ж не в джунглях, а в центре города находимся. Тут в двух шагах огромный небоскреб «Кока-колы», куча центральных улиц с кабаками, на которых всяческая реклама горит. Я ведь помню, как три года назад, после успешных переговоров с тогдашним начальником доном Хосе Соррильей, мы с Чудом-юдом, Таней и иными присными возвращались на «Кадиллаках» в дом Эухении Дорадо — все светилось, ночь не ощущалась.
Конечно, можно представить себе, что в связи с вторжением Вани и Валета, а также всякими иными событиями, как-то: пропажа президента или повальное бегство населения, в Сан-Исидро объявили комендантский час и полную светомаскировку. Но ведь совсем рядом, на втором этаже, разгорался пожар. Ему приказ — по фигу. А потушить его так быстро не могли. Зарево было бы видно, а если б его кто-то и начал тушить, то понагнал бы во двор пожарных машин с фарами и мигалками.
Ничего такого не просматривалось, и за окнами была непрогляднейшая темень. Такая, какой даже в космосе не бывает, поскольку там звезды есть. И мне вспомнилась та темнотища, которая некогда привиделась Майку Атвуду, Тине Уильяме и супругам Роджерс перед появлением «длинных-черных» пришельцев… Точно! Все было именно так! Страх, тьма, холод… Особенно, конечно, удивил холод. У меня непроизвольно возникло ощущение, что я опять переместился в зимнюю тайгу, на заимку Лисовых или в ту заметенную снегом избушку, откуда в голом виде по тридцатиградусному морозцу убежала неведомо куда Лусия Рохас.
3-й БРЕД СИВОЙ КОБЫЛЫ ДЛЯ ДМИТРИЯ БАРИНОВА (БСК-3)
Некоторое время я еще ощущал, что нахожусь в кабинете ныне покойного сеньора Хоакина Фьерро, где валяются трупы и упавший в обморок президент Хайди. Однако несколько минут спустя тьма словно бы втекла в это помещение из окон и затопила его почти полностью. То есть, кроме мертвенно-зеленоватого свечения, окаймлявшего по контуру тела Вани и Валета, по-прежнему стоявших спиной ко мне, никаких источников света не имелось. Но так продолжалось недолго.
Примерно на равном расстоянии от меня и суперсолдат вспыхнула зеленая искорка. Просто небольшая светящаяся точка, окутанная полупрозрачным и зыбким ореольчиком. Этот ореольчик был поначалу не больше теннисного мяча или даже поменьше. Но он стал быстро расширяться и одновременно становиться все ярче и ярче. А точка, находившаяся в центре этого зеленоватого, мерцающего сфероида, постепенно превращалась в нечто похожее на свернувшегося в клубок и растопырившего иглы ужас как хорошо знакомого «зеленого ежа». Он плавно стал приближаться ко мне… Я помнил, как эти «иголочки» взрывали и плавили скалы в кратере сопки «Котловина». Приятно, когда на вас плывет, чуть потрескивая, этакая игрушка, не правда ли?
Когда мне показалось, будто до этого «ежа» осталось не больше двух метров, и какая-нибудь из «игл» вот-вот меня прожжет или испепелит, страх мой — напомню, что он все время увеличивался — дошел до максимума. Но я ни крикнуть не мог, ни заплакать, ни пошевелить рукой или ногой. Ледяной холод словно бы сковал меня, превратил в статую, хотя я ощущал учащенное биение своего сердца, а голова, пусть сбивчиво и панически, но пыталась осмыслить происходящее.
Но тут «еж» вместе с окружающим его ореолом стал быстро вытягиваться по вертикали. Сначала получилось что-то вроде огромной дыни, потом — кабачка, затем — длинного огурца или кактуса. Последнее, то есть кактус, точнее всего передает ту форму, которую обрел бывший «еж», поскольку в это время у него еще сохранялись «иглы». Точь-в-точь, как в давнем сне, доставшемся мне в наследство от убиенного Сарториусом Майка Атвуда.
Дальше все тоже не отклонялось от прежнего сценария.
Ореол, окружавший «кактус», стал сжиматься, а сам «кактус» расширяться, причем в середине зеленоватой искрящейся фигуры возникло продолговатое темное пятно. Оно сначала было совсем бесформенным и маленьким, но потом стало быстро увеличиваться в размерах, и обретать контуры человеческой фигуры. Одновременно и «кактус», и сближавшийся с ним ореол стали изменять очертания по форме человеческой фигуры. За какую-нибудь минуту все три контура совместились, и передо мной возникло черное, безликое, но с головой, руками и ногами человекообразное существо, ростом эдак в четыре с половиной метра. По контуру фигуры по-прежнему мерцали «иголочки»-искорки, но совсем маленькие, похожие на те, что проскакивают между контактами, по которым идет ток от слабой батарейки, только не голубого, а зеленоватого цвета.
Однако, как и в памятном мне БСК-2, трансформация на этом не завершилась. «Длинный-черный» — по-моему, он был самым здоровенным из всех, которых мне довелось видеть! — быстро потерял человекообразную форму и стал сжиматься, приобретать угловатые формы. Еще пара минут — и на расстоянии двух метров от меня нарисовался здоровенный «Black Box», размерами, примерно, 2x1x1 м. Конечно, это был еще не «черный камень» с объекта «Котловина», но уже сильно приближавшийся к тому. «Черный камень» был на полметра подлиннее, но в поперечном сечении этот «Black Box» был ему равен.
Странно, но едва «черный ящик» оказался передо мной, как страх заметно ослабел. То ли оттого, что я уже привык к его фенечкам, то ли, как выражался по-научному Чудо-юдо, у меня поднялся уровень контрсуггестии.
— Привет, — сказал я. — Опять шутки шутишь? Что ж ты Васей на этот раз не прикинулся?
Голос «ящика», исходивший из пустоты, на сей раз походил скорее всего на чудо-юдовский, но, как мне показалось, придавать ему стопроцентное сходство и морочить мне голову «Black Box» не собирался:
— Зачем? Ты уже умный парень, тебя не обманешь… Опять же папа у тебя шибко талантливый оказался, понял принцип нашей работы, а теперь использует его в своих корыстных целях.
— И какой же этот принцип, интересно знать? — Страх у меня совсем прошел. Наоборот, стало до ужаса интересно. Это надо же: запросто общаюсь не то с инопланетянином каким-то, не то вообще с чертом! И не боюсь даже вопросы задавать. Обалдеть можно!
Примерно на равном расстоянии от меня и суперсолдат вспыхнула зеленая искорка. Просто небольшая светящаяся точка, окутанная полупрозрачным и зыбким ореольчиком. Этот ореольчик был поначалу не больше теннисного мяча или даже поменьше. Но он стал быстро расширяться и одновременно становиться все ярче и ярче. А точка, находившаяся в центре этого зеленоватого, мерцающего сфероида, постепенно превращалась в нечто похожее на свернувшегося в клубок и растопырившего иглы ужас как хорошо знакомого «зеленого ежа». Он плавно стал приближаться ко мне… Я помнил, как эти «иголочки» взрывали и плавили скалы в кратере сопки «Котловина». Приятно, когда на вас плывет, чуть потрескивая, этакая игрушка, не правда ли?
Когда мне показалось, будто до этого «ежа» осталось не больше двух метров, и какая-нибудь из «игл» вот-вот меня прожжет или испепелит, страх мой — напомню, что он все время увеличивался — дошел до максимума. Но я ни крикнуть не мог, ни заплакать, ни пошевелить рукой или ногой. Ледяной холод словно бы сковал меня, превратил в статую, хотя я ощущал учащенное биение своего сердца, а голова, пусть сбивчиво и панически, но пыталась осмыслить происходящее.
Но тут «еж» вместе с окружающим его ореолом стал быстро вытягиваться по вертикали. Сначала получилось что-то вроде огромной дыни, потом — кабачка, затем — длинного огурца или кактуса. Последнее, то есть кактус, точнее всего передает ту форму, которую обрел бывший «еж», поскольку в это время у него еще сохранялись «иглы». Точь-в-точь, как в давнем сне, доставшемся мне в наследство от убиенного Сарториусом Майка Атвуда.
Дальше все тоже не отклонялось от прежнего сценария.
Ореол, окружавший «кактус», стал сжиматься, а сам «кактус» расширяться, причем в середине зеленоватой искрящейся фигуры возникло продолговатое темное пятно. Оно сначала было совсем бесформенным и маленьким, но потом стало быстро увеличиваться в размерах, и обретать контуры человеческой фигуры. Одновременно и «кактус», и сближавшийся с ним ореол стали изменять очертания по форме человеческой фигуры. За какую-нибудь минуту все три контура совместились, и передо мной возникло черное, безликое, но с головой, руками и ногами человекообразное существо, ростом эдак в четыре с половиной метра. По контуру фигуры по-прежнему мерцали «иголочки»-искорки, но совсем маленькие, похожие на те, что проскакивают между контактами, по которым идет ток от слабой батарейки, только не голубого, а зеленоватого цвета.
Однако, как и в памятном мне БСК-2, трансформация на этом не завершилась. «Длинный-черный» — по-моему, он был самым здоровенным из всех, которых мне довелось видеть! — быстро потерял человекообразную форму и стал сжиматься, приобретать угловатые формы. Еще пара минут — и на расстоянии двух метров от меня нарисовался здоровенный «Black Box», размерами, примерно, 2x1x1 м. Конечно, это был еще не «черный камень» с объекта «Котловина», но уже сильно приближавшийся к тому. «Черный камень» был на полметра подлиннее, но в поперечном сечении этот «Black Box» был ему равен.
Странно, но едва «черный ящик» оказался передо мной, как страх заметно ослабел. То ли оттого, что я уже привык к его фенечкам, то ли, как выражался по-научному Чудо-юдо, у меня поднялся уровень контрсуггестии.
— Привет, — сказал я. — Опять шутки шутишь? Что ж ты Васей на этот раз не прикинулся?
Голос «ящика», исходивший из пустоты, на сей раз походил скорее всего на чудо-юдовский, но, как мне показалось, придавать ему стопроцентное сходство и морочить мне голову «Black Box» не собирался:
— Зачем? Ты уже умный парень, тебя не обманешь… Опять же папа у тебя шибко талантливый оказался, понял принцип нашей работы, а теперь использует его в своих корыстных целях.
— И какой же этот принцип, интересно знать? — Страх у меня совсем прошел. Наоборот, стало до ужаса интересно. Это надо же: запросто общаюсь не то с инопланетянином каким-то, не то вообще с чертом! И не боюсь даже вопросы задавать. Обалдеть можно!