Страница:
— Который час, а? — спросила Лариса. — Я чувствую, что мне надо идти спать ложиться. А то завтра на работу просплю.
— У тебя там дежурит кто-нибудь ночью?
— Конечно. И педиатр, и гинеколог, и сестры. Если будут осложнения у мамочек или детишек, мне позвонят. Ну, до завтра!
Лариса ушла, а Вика, побрякав немного на кухне — должно быть, кружки мыла, — погасила свет и притопала в спальню.
— Спишь? — спросила Вика. Можно было промолчать, и она бы поверила, будто я сплю. Но уж больно любопытные вещи мне довелось услышать.
— Вы бы и мертвого разбудили, — с деланной суровостью проворчал я. — Крику наделали — хорошо, что дети у Зинки спать остались. А то бы напугались небось.
— Ты что-нибудь понял?
— Понял кое-что. Ты Чуду-юду об этих сомнениях докладывала?
— Неоднократно. Правда, пока не все, а только о корреляции между изменениями среды вокруг «ящика» и Зинкиными сеансами по управлению внутриутробным развитием этих несчастных.
— Ну и что?
— Пока ничего. Поздравил Ларку и Зинку с успехом.
— А надо было поздравлять «Black Box»?
— Думаю, что да. Хотя еще не понимаю, как ему это удается. Зинка работает ГВЭПом в режиме «У» (управление личностью), чередуя его с «Н» (наблюдение). При «У» энергия расходуется, при «Н» — восполняется. То есть имеют место колебательные процессы, которые по идее, если между работающим ГВЭПом и «ящиком» устанавливается контакт, должны были каким-то образом отразиться и на состоянии среды вокруг «ящика». То есть при работе ГВЭПа в плюсовом режиме температура воздуха вокруг ящика должна была повышаться, а при минусовом — снижаться. То есть получалась бы синусоидальная кривая. И в электростатическом поле вокруг ящика тоже должны были эти колебания отмечаться. Ан нет, синусоидальных колебаний через ноль датчики не регистрируют. Только быстрое повышение температуры и давления, скачок вверх напряженности поля и еще некоторых показателей в момент включения ГВЭПа, потом стабилизация на этом уровне на весь период Зинкиной работы, столь же быстрое падение всех параметров до прежнего уровня и стабилизация в таком виде до следующего сеанса.
Для наглядности Вика вычертила указательным пальцем фигуру.
— Понятно, — сказал я, позевывая, несмотря на определенный интерес ко всему этому делу. — Стало быть, тут у тебя тоже нет уверенности.
— Наоборот, есть. Только попробуй втолковать это Лариске. Упрямая, самодовольная. А того не понимает, что, может быть, мы из-за ее научных интересов сунулись к черту в зубы.
— Зинка, когда ее провожал, тоже что-то бормотала насчет чертей. Мол, они нам все это подсовывают, а мы и свои души губим, и чужие.
— А трезвая поддакивает Лариске и Чуду-юду. Лариска — дура. Ей просто интересно, в какой степени можно влиять на формирование плода через мозговую деятельность матери, можно ли воздействовать на генетическую информацию нейролингвистическими методами. Чудо-юдо вытащил ее из какого-то загибающегося института, запер здесь наглухо, что называется, в золотой клетке: коттедж, все удобства, ребенок в школе, мужу нашли место в какой-то ремонтной службе. Она готова в лепешку расшибиться. Тем более что у нее довольно узкий участок работы и многого она просто не знает. Зинка — хуже. Она все понимает, ей вся пакость нашего заведения известна, она может повлиять на Чудо-юдо, он ее слушает и, если почувствует, что Зинка нажимает,
— делает, как она скажет. Но на сей раз она в лучшем случае мямлит, что, мол, не надо торопиться. Хотя не хуже меня знает, что ее программа не могла дать такого стопроцентного успеха.
— Слушай, а может, это ты зазря паникуешь?
— Нет, не зря. У меня вообще создается впечатление, что сейчас работой всего ЦТМО управляет «Black Box»…
ЗАДАЧА
КВАРТЕТ ИГРАЕТ, БОГДАН СОЛИРУЕТ
— У тебя там дежурит кто-нибудь ночью?
— Конечно. И педиатр, и гинеколог, и сестры. Если будут осложнения у мамочек или детишек, мне позвонят. Ну, до завтра!
Лариса ушла, а Вика, побрякав немного на кухне — должно быть, кружки мыла, — погасила свет и притопала в спальню.
— Спишь? — спросила Вика. Можно было промолчать, и она бы поверила, будто я сплю. Но уж больно любопытные вещи мне довелось услышать.
— Вы бы и мертвого разбудили, — с деланной суровостью проворчал я. — Крику наделали — хорошо, что дети у Зинки спать остались. А то бы напугались небось.
— Ты что-нибудь понял?
— Понял кое-что. Ты Чуду-юду об этих сомнениях докладывала?
— Неоднократно. Правда, пока не все, а только о корреляции между изменениями среды вокруг «ящика» и Зинкиными сеансами по управлению внутриутробным развитием этих несчастных.
— Ну и что?
— Пока ничего. Поздравил Ларку и Зинку с успехом.
— А надо было поздравлять «Black Box»?
— Думаю, что да. Хотя еще не понимаю, как ему это удается. Зинка работает ГВЭПом в режиме «У» (управление личностью), чередуя его с «Н» (наблюдение). При «У» энергия расходуется, при «Н» — восполняется. То есть имеют место колебательные процессы, которые по идее, если между работающим ГВЭПом и «ящиком» устанавливается контакт, должны были каким-то образом отразиться и на состоянии среды вокруг «ящика». То есть при работе ГВЭПа в плюсовом режиме температура воздуха вокруг ящика должна была повышаться, а при минусовом — снижаться. То есть получалась бы синусоидальная кривая. И в электростатическом поле вокруг ящика тоже должны были эти колебания отмечаться. Ан нет, синусоидальных колебаний через ноль датчики не регистрируют. Только быстрое повышение температуры и давления, скачок вверх напряженности поля и еще некоторых показателей в момент включения ГВЭПа, потом стабилизация на этом уровне на весь период Зинкиной работы, столь же быстрое падение всех параметров до прежнего уровня и стабилизация в таком виде до следующего сеанса.
Для наглядности Вика вычертила указательным пальцем фигуру.
— Понятно, — сказал я, позевывая, несмотря на определенный интерес ко всему этому делу. — Стало быть, тут у тебя тоже нет уверенности.
— Наоборот, есть. Только попробуй втолковать это Лариске. Упрямая, самодовольная. А того не понимает, что, может быть, мы из-за ее научных интересов сунулись к черту в зубы.
— Зинка, когда ее провожал, тоже что-то бормотала насчет чертей. Мол, они нам все это подсовывают, а мы и свои души губим, и чужие.
— А трезвая поддакивает Лариске и Чуду-юду. Лариска — дура. Ей просто интересно, в какой степени можно влиять на формирование плода через мозговую деятельность матери, можно ли воздействовать на генетическую информацию нейролингвистическими методами. Чудо-юдо вытащил ее из какого-то загибающегося института, запер здесь наглухо, что называется, в золотой клетке: коттедж, все удобства, ребенок в школе, мужу нашли место в какой-то ремонтной службе. Она готова в лепешку расшибиться. Тем более что у нее довольно узкий участок работы и многого она просто не знает. Зинка — хуже. Она все понимает, ей вся пакость нашего заведения известна, она может повлиять на Чудо-юдо, он ее слушает и, если почувствует, что Зинка нажимает,
— делает, как она скажет. Но на сей раз она в лучшем случае мямлит, что, мол, не надо торопиться. Хотя не хуже меня знает, что ее программа не могла дать такого стопроцентного успеха.
— Слушай, а может, это ты зазря паникуешь?
— Нет, не зря. У меня вообще создается впечатление, что сейчас работой всего ЦТМО управляет «Black Box»…
ЗАДАЧА
Утром я проснулся от телефонного звонка. Время было армейское: 6.00. Я продрал глаза с большим трудом, потому что поспать удалось всего часиков пять или даже меньше. Проболтали почти до часу ночи, да еще и потрахались маленько на сон грядущий. Звонил внутренний, и даже спросонья, причем немного похмельного, я сразу сообразил, что это Чуду-юду неймется. Вика сонно заворочалась и проворчала:
— Совсем сдурел, старый хрыч!
Я так не считал. Во-первых, вчерашний разговор явно должен был вызвать некие последствия, а потому звонок в шесть утра был вполне предсказуемым явлением. А во-вторых, несмотря на то, что отцу уже стукнуло 58, он меньше всего подходил под определение «старый хрыч». Он никогда ни на что не жаловался, неизменно пробегал с утра по три километра, а с гирьками по два пуда делал все, что хотел. Когда я однажды увидел серию его ударов по мешку, то подумал, что ему еще и Тайсона под силу нокаутировать, если б, конечно, тот подставился.
— С добрым утром! — глуховато произнес Чудо-юдо. — Проспался после пьянки?
— Относительно.
— Ничего, сейчас встряхнешься. Поднимайся ко мне. В любой форме одежды.
Это немного обрадовало: может, даст время переодеться и пожрать, прежде чем пошлет куда-то. В том, что пошлет, и в том, что моя спокойная и размеренная жизнь прекращается, сомневаться не приходилось.
Для страховки я все-таки напялил тренировочный костюм и кроссовки. По коридорам и лестнице пробежался бегом.
— Пришел? — сказал Чудо-юдо, когда я закрыл за собой дверь его кабинета.
— Садись, слушай внимательно и запоминай. Надо будет работать быстро, даже нахально местами, но строго так, как я скажу. Конечно, в тех узловых моментах, которые выделю. Все не предусмотришь, но все-таки постарайся особо не отсебятничать даже в частностях. К сожалению, связь по РНС держать не будем. Кто-то на этом канале повис, а перекодировать его времени нет. Так что поправлять тебя по ходу дела не сумею. Перехожу к сути задачи…
У Чуда-юда были воспаленные глаза, нельзя сказать, чтоб он совсем уж плохо выглядел, но наверняка прошедшей ночью он спал намного меньше меня, а скорее всего вообще не спал.
— Первый узловой пункт. Один мой старый, но нехороший знакомый Абдулвахид Мирзоевич Максудов, более известный, как «Равалпинди», ибо большую часть
времени проводит в этом городе, прилетел в Москву под именем пакистанскогокоммерсанта Джавад-хана. Сегодня вечером или завтра утром он улетает в Швейцарию. Известно, что при Равалпинди, этом известном паскуднике, имеется атташе-кейс с очень важными и опасными для нас бумагами, которые не должны попасть туда, куда он их везет. Бумаги эти обязательно нужно уничтожить. Начисто, чтоб и крошки пепла не осталось. Потому что это подлинники, на которых кое-где стоят нежелательные для нас автографы.
— Это имеет какое-то отношение к фонду О'Брайенов? — спросил я, припомнив, что в Швейцарии у нашего семейства были кое-какие дела, благодаря которым меня, собственно, и женили на мисс Вик Мэллори.
— Лишний вопрос, — нахмурился Чудо-юдо. — Повторяю, бумаги должны исчезнуть и желательно вместе с Равалпинди. Но трупа его никто и никогда найти не должен.
— Уловил.
— Не торопись, я еще не изложил твою задачу. Самолет Равалпинди, как я тебе говорил, вылетает либо сегодня вечером, либо завтра утром. Это мы знаем. Но точного времени еще не установили. Во-первых, потому что сам Равалпинди его еще не определил. Самолет частный. А во-вторых, потому что Абдулка парень хитрый и может заготовить запасной вариант с отлетом на рейсовом.
— А он не может вообще сегодня утром улететь?
— Здравый вопрос неинформированного человека. Отвечаю: не может. В данный момент он еще не получил кое-какие дополнительные, но очень важные материалы, которые ему достали вчера при налете на офис Варана.
— Что ж там такого важного могло быть? — удивился я.
— Это не твое дело.
— Как это «не мое»? Я вообще должен знать, что искать, если ты мне поручаешь уничтожить документы. Тем более целиком и полностью.
— Тебе надо знать ровно столько, сколько положено. И будь добр дослушать до конца, не перебивая.
— Как скажешь…
— Так вот, материалы, без которых юридическая ценность бумаг, содержащихся у Равалпинди, падает на 70 процентов, были добыты по заказу совсем другой конторы. Заказчики, заметим, пожадничали. Они воспользовались тем, что имели дело с малограмотными людьми, и установили какую-то смехотворную цену за услуги. Десять тысяч баксов примерно. Но у Равалпинди в Москве много друзей. В том числе и в той конторке, которая выполняла заказ по Варану. Узнав о заказе, они проинформировали босса, и тот тут же предложил миллион. Само собой, что эти несчастные заежились и пошли враздрай. Одним показалось мало и миллиона, другие заорали: «Годится!», третьи напомнили, что первый заказчик на перо поставить может и лучше десять в кармане, чем миллион в небе… Ситуация ясна? Короче, Равалпинди ждет итогов этого внутриконторного толковища, которое запросто может перейти в разборку. Номинально там есть какой-то пахан, но он сейчас медленно подыхает от цирроза печени. Минимум четыре бригадира оспаривают первенство, и предсказать исход базара очень нелегко. Само толковище начинается в девять утра, во всяком случае, к этому самому времени на одну скромную дачку съедутся основные. В принципе Равалпинди будет ждать их даже до завтрашнего утра, но не дольше. Если он не появится в Цюрихе со своим кейсом до полудня, то шансов выиграть дело у него не будет никаких. Поэтому он улетит утром, даже если будет иметь только то, что имеет сейчас. Все-таки 30 процентов лучше, чем ни шиша. Ясно, что ребята, в руках которых сейчас находятся остальные семьдесят, сразу не договорятся. Представителю Равалпинди дали связной телефон, по которому он должен позвонить в 11.00. Это первый контрольный срок. Потом он должен позвонить в час дня и в дальнейшем беспокоить их каждые два часа. По идее, эта шобла, даже придя к общему знаменателю (в том смысле, что сочтет нужным продать материалы Равалпинди), помаринует его до последнего. То есть минимум до вечера. Могут запросить два, пять, десять миллионов, а кроме того, оговорить наиболее выгодные для себя условия передачи материалов. В смысле того, чтоб их в последний момент не кинули. Улавливаешь логику?
— Еще нет, — сказал я, хотя кое-что уже начинало проясняться.
— Сейчас уловишь. На эту самую дачу придется наведаться тебе. Днем, где-то в 10.30 для страховки. То есть чуть больше, чем через четыре часа. Разумеется, не одному, а с хорошей и дружной компанией. В нее войдет оператор ГВЭП, который, надо полагать, будет основной фигурой, а также Ваня и Валет в качестве грубой традиционной силы.
— Не мало ли будет? — посомневался я. — Вряд ли там, на толковище этом, соберутся только четверо основных. Если каждый приедет с парой телохранителей, то уже дюжина наберется. Конечно, я понимаю, что ГВЭПом, наверно, можно всю дачу в пыль превратить, но тебе это почему-то делать не хочется.
— Тут ты прав. Мне этого делать не хочется. Потому что мне очень нужно и чтобы дача осталась более-менее целой, и чтобы кое-кто из обитателей ее уцелел. Больше того, никакой стрельбы с нашей стороны желательно не допускать. Только в случае какой-либо экстренной, совершенно необходимой необходимости…
Затем Чудо-юдо популярно объяснил мне, как и что делать дальше, вручил план местности, где находилась дача, и рассказал, как туда проехать. Инструктаж он закончил ровно в 7.00, после чего объявил, что внизу меня ждет Лосенок.
Я не задавал вопросов, можно ли пожрать. Согласно диспозиции Чуда-юда, Лосенок должен был быстренько подбросить меня в ЦТМО, где имелся вертолетный круг. Уже к 7.30 вся группа должна быть экипирована и занять места в вертолете. Вертолету положено доставить нас на небольшую поляну, примерно в десяти километрах отдачи, к 8.00. Оттуда мы, уже пешкодралом, через лес, обязаны добраться до нее к 10.30.
Лосенок, видя мой встрепанный и небритый вид, посочувствовал:
— Опять беготня?
— Так точно, — кивнул я, — и на голодное брюхо к тому же.
Ехать от дворца до Центра было всего ничего, говорить было некогда, да и не следовало. Лосенок, конечно, службу знал, помалкивал, само собой, не интересуясь, какая беготня начинается. А я почему-то опять вспомнил, что где-то там, в параллельном потоке времени, Юрка уже девять месяцев как покоился на кладбище. Впрочем, черт его знает, может быть, там вся Земля разлетелась на атомы, и июль 1997 года вообще не наступил.
Экипировался я там же, где почти три года назад собирался в другую «поездку». Тогда, когда вез перстни Аль-Мохадов на некий полигон, но в результате попал в Нижнелыжье, а затем угодил в сибирское логово Сарториуса. Ничего хорошего о той экспедиции мне не вспоминалось, а плохого вспоминалось много. Тогда все четверо бойцов из СБ ЦТМО, которые ехали под моей командой, были перебиты. А выглядели, между прочим, крутыми профессионалами. Уж во всяком случае, намного круче Вани и Валета. Правда, я еще после прошлогоднею наезда в Афган знал, что на самом деле юные «зомби» стоят взвода профессионального спецназа. Вместе с тем мне припоминалось и то, как легко они могут сменить хозяина. Именно так произошло там, во время экспедиции к объекту «Котловина».
Оператор ГВЭП по имени Богдан был мне тоже знаком. Правда, он об этом не догадывался, потому что был искренне убежден, что видит меня в первый раз. И был прав, ибо я-то его знал по работе у «Котловины», а этот Богдан там не был. В отличие от покойного Васи Лопухина Богдан выглядел посолиднее, покрепче, и можно было не сомневаться, что и безо всякого ГВЭПа может за себя постоять.
К слову сказать, футляр, висевший на ремне у Богдана, был явно другой формы, чем у известного мне ГВЭП-12п.
— Новый? — спросил я, ткнув пальцем в прибор.
— Именно, — кивнул оператор. — ГВЭП-14пм. Допущен только я, поэтому подробного рассказа не получится.
Для начала было неплохо. Мне сразу пришла в голову неважнецкая мысль о том, что будет, если какой-то нехороший человек случайно завалит оператора раньше, чем тот выполнит свою часть работы. Я поскорее отогнал это неприятное видение подальше.
В общем, для работы в лесу мы были неплохо наряжены. Причем именно для этой жаркой, сухой погоды. Относительно легкие броники на голое тело, поверх камуфляжка, на ноги кроссовки. На голову кепочки армейского образца. Знаков различия никаких. Оружие у всех одинаковое, 9-миллиметровые «кобры» «ПП-90» и «ПСМ». Магазинов взяли по четыре на ствол. Предполагалось, что этого хватит.
В 7.30 вертолет снялся с круга и потащил нас в нужном направлении. Никто меня, конечно, ни о чем не спрашивал. Летчики в салон не входили и старательно делали вид, будто гонят пустую «вертушку». Вертолет, судя по всему, был военный, но с пассажирскими креслами, что позволило долететь с комфортом. Наши тоже вели себя скромно, не выпендривались и не производили шума. Я помаленьку разглядывал карту, полученную от Чуда-юда, и делал вид, будто ужасно ей заинтересовался. Ваня и Валет вообще не интересовались ровным счетом ничем, как им было и положено, а Богдан читал прихваченную с собой газетку, точь-в-точь как делал бы это в электричке. Полчаса в воздухе тянулись очень долго, я даже забеспокоился про себя, не опоздаем ли мы минут на двадцать. Однако на живописную полянку мы, как ни странно, прибыли тютелька в тютельку. Вертолет не садился, завис на паре метров, и оттуда мы спрыгнули на травку. Потом, быстренько сориентировавшись на местности, торопливо юркнули в лес и двинулись туда, где за лесом находилась весьма уединенная дачка.
— Совсем сдурел, старый хрыч!
Я так не считал. Во-первых, вчерашний разговор явно должен был вызвать некие последствия, а потому звонок в шесть утра был вполне предсказуемым явлением. А во-вторых, несмотря на то, что отцу уже стукнуло 58, он меньше всего подходил под определение «старый хрыч». Он никогда ни на что не жаловался, неизменно пробегал с утра по три километра, а с гирьками по два пуда делал все, что хотел. Когда я однажды увидел серию его ударов по мешку, то подумал, что ему еще и Тайсона под силу нокаутировать, если б, конечно, тот подставился.
— С добрым утром! — глуховато произнес Чудо-юдо. — Проспался после пьянки?
— Относительно.
— Ничего, сейчас встряхнешься. Поднимайся ко мне. В любой форме одежды.
Это немного обрадовало: может, даст время переодеться и пожрать, прежде чем пошлет куда-то. В том, что пошлет, и в том, что моя спокойная и размеренная жизнь прекращается, сомневаться не приходилось.
Для страховки я все-таки напялил тренировочный костюм и кроссовки. По коридорам и лестнице пробежался бегом.
— Пришел? — сказал Чудо-юдо, когда я закрыл за собой дверь его кабинета.
— Садись, слушай внимательно и запоминай. Надо будет работать быстро, даже нахально местами, но строго так, как я скажу. Конечно, в тех узловых моментах, которые выделю. Все не предусмотришь, но все-таки постарайся особо не отсебятничать даже в частностях. К сожалению, связь по РНС держать не будем. Кто-то на этом канале повис, а перекодировать его времени нет. Так что поправлять тебя по ходу дела не сумею. Перехожу к сути задачи…
У Чуда-юда были воспаленные глаза, нельзя сказать, чтоб он совсем уж плохо выглядел, но наверняка прошедшей ночью он спал намного меньше меня, а скорее всего вообще не спал.
— Первый узловой пункт. Один мой старый, но нехороший знакомый Абдулвахид Мирзоевич Максудов, более известный, как «Равалпинди», ибо большую часть
времени проводит в этом городе, прилетел в Москву под именем пакистанскогокоммерсанта Джавад-хана. Сегодня вечером или завтра утром он улетает в Швейцарию. Известно, что при Равалпинди, этом известном паскуднике, имеется атташе-кейс с очень важными и опасными для нас бумагами, которые не должны попасть туда, куда он их везет. Бумаги эти обязательно нужно уничтожить. Начисто, чтоб и крошки пепла не осталось. Потому что это подлинники, на которых кое-где стоят нежелательные для нас автографы.
— Это имеет какое-то отношение к фонду О'Брайенов? — спросил я, припомнив, что в Швейцарии у нашего семейства были кое-какие дела, благодаря которым меня, собственно, и женили на мисс Вик Мэллори.
— Лишний вопрос, — нахмурился Чудо-юдо. — Повторяю, бумаги должны исчезнуть и желательно вместе с Равалпинди. Но трупа его никто и никогда найти не должен.
— Уловил.
— Не торопись, я еще не изложил твою задачу. Самолет Равалпинди, как я тебе говорил, вылетает либо сегодня вечером, либо завтра утром. Это мы знаем. Но точного времени еще не установили. Во-первых, потому что сам Равалпинди его еще не определил. Самолет частный. А во-вторых, потому что Абдулка парень хитрый и может заготовить запасной вариант с отлетом на рейсовом.
— А он не может вообще сегодня утром улететь?
— Здравый вопрос неинформированного человека. Отвечаю: не может. В данный момент он еще не получил кое-какие дополнительные, но очень важные материалы, которые ему достали вчера при налете на офис Варана.
— Что ж там такого важного могло быть? — удивился я.
— Это не твое дело.
— Как это «не мое»? Я вообще должен знать, что искать, если ты мне поручаешь уничтожить документы. Тем более целиком и полностью.
— Тебе надо знать ровно столько, сколько положено. И будь добр дослушать до конца, не перебивая.
— Как скажешь…
— Так вот, материалы, без которых юридическая ценность бумаг, содержащихся у Равалпинди, падает на 70 процентов, были добыты по заказу совсем другой конторы. Заказчики, заметим, пожадничали. Они воспользовались тем, что имели дело с малограмотными людьми, и установили какую-то смехотворную цену за услуги. Десять тысяч баксов примерно. Но у Равалпинди в Москве много друзей. В том числе и в той конторке, которая выполняла заказ по Варану. Узнав о заказе, они проинформировали босса, и тот тут же предложил миллион. Само собой, что эти несчастные заежились и пошли враздрай. Одним показалось мало и миллиона, другие заорали: «Годится!», третьи напомнили, что первый заказчик на перо поставить может и лучше десять в кармане, чем миллион в небе… Ситуация ясна? Короче, Равалпинди ждет итогов этого внутриконторного толковища, которое запросто может перейти в разборку. Номинально там есть какой-то пахан, но он сейчас медленно подыхает от цирроза печени. Минимум четыре бригадира оспаривают первенство, и предсказать исход базара очень нелегко. Само толковище начинается в девять утра, во всяком случае, к этому самому времени на одну скромную дачку съедутся основные. В принципе Равалпинди будет ждать их даже до завтрашнего утра, но не дольше. Если он не появится в Цюрихе со своим кейсом до полудня, то шансов выиграть дело у него не будет никаких. Поэтому он улетит утром, даже если будет иметь только то, что имеет сейчас. Все-таки 30 процентов лучше, чем ни шиша. Ясно, что ребята, в руках которых сейчас находятся остальные семьдесят, сразу не договорятся. Представителю Равалпинди дали связной телефон, по которому он должен позвонить в 11.00. Это первый контрольный срок. Потом он должен позвонить в час дня и в дальнейшем беспокоить их каждые два часа. По идее, эта шобла, даже придя к общему знаменателю (в том смысле, что сочтет нужным продать материалы Равалпинди), помаринует его до последнего. То есть минимум до вечера. Могут запросить два, пять, десять миллионов, а кроме того, оговорить наиболее выгодные для себя условия передачи материалов. В смысле того, чтоб их в последний момент не кинули. Улавливаешь логику?
— Еще нет, — сказал я, хотя кое-что уже начинало проясняться.
— Сейчас уловишь. На эту самую дачу придется наведаться тебе. Днем, где-то в 10.30 для страховки. То есть чуть больше, чем через четыре часа. Разумеется, не одному, а с хорошей и дружной компанией. В нее войдет оператор ГВЭП, который, надо полагать, будет основной фигурой, а также Ваня и Валет в качестве грубой традиционной силы.
— Не мало ли будет? — посомневался я. — Вряд ли там, на толковище этом, соберутся только четверо основных. Если каждый приедет с парой телохранителей, то уже дюжина наберется. Конечно, я понимаю, что ГВЭПом, наверно, можно всю дачу в пыль превратить, но тебе это почему-то делать не хочется.
— Тут ты прав. Мне этого делать не хочется. Потому что мне очень нужно и чтобы дача осталась более-менее целой, и чтобы кое-кто из обитателей ее уцелел. Больше того, никакой стрельбы с нашей стороны желательно не допускать. Только в случае какой-либо экстренной, совершенно необходимой необходимости…
Затем Чудо-юдо популярно объяснил мне, как и что делать дальше, вручил план местности, где находилась дача, и рассказал, как туда проехать. Инструктаж он закончил ровно в 7.00, после чего объявил, что внизу меня ждет Лосенок.
Я не задавал вопросов, можно ли пожрать. Согласно диспозиции Чуда-юда, Лосенок должен был быстренько подбросить меня в ЦТМО, где имелся вертолетный круг. Уже к 7.30 вся группа должна быть экипирована и занять места в вертолете. Вертолету положено доставить нас на небольшую поляну, примерно в десяти километрах отдачи, к 8.00. Оттуда мы, уже пешкодралом, через лес, обязаны добраться до нее к 10.30.
Лосенок, видя мой встрепанный и небритый вид, посочувствовал:
— Опять беготня?
— Так точно, — кивнул я, — и на голодное брюхо к тому же.
Ехать от дворца до Центра было всего ничего, говорить было некогда, да и не следовало. Лосенок, конечно, службу знал, помалкивал, само собой, не интересуясь, какая беготня начинается. А я почему-то опять вспомнил, что где-то там, в параллельном потоке времени, Юрка уже девять месяцев как покоился на кладбище. Впрочем, черт его знает, может быть, там вся Земля разлетелась на атомы, и июль 1997 года вообще не наступил.
Экипировался я там же, где почти три года назад собирался в другую «поездку». Тогда, когда вез перстни Аль-Мохадов на некий полигон, но в результате попал в Нижнелыжье, а затем угодил в сибирское логово Сарториуса. Ничего хорошего о той экспедиции мне не вспоминалось, а плохого вспоминалось много. Тогда все четверо бойцов из СБ ЦТМО, которые ехали под моей командой, были перебиты. А выглядели, между прочим, крутыми профессионалами. Уж во всяком случае, намного круче Вани и Валета. Правда, я еще после прошлогоднею наезда в Афган знал, что на самом деле юные «зомби» стоят взвода профессионального спецназа. Вместе с тем мне припоминалось и то, как легко они могут сменить хозяина. Именно так произошло там, во время экспедиции к объекту «Котловина».
Оператор ГВЭП по имени Богдан был мне тоже знаком. Правда, он об этом не догадывался, потому что был искренне убежден, что видит меня в первый раз. И был прав, ибо я-то его знал по работе у «Котловины», а этот Богдан там не был. В отличие от покойного Васи Лопухина Богдан выглядел посолиднее, покрепче, и можно было не сомневаться, что и безо всякого ГВЭПа может за себя постоять.
К слову сказать, футляр, висевший на ремне у Богдана, был явно другой формы, чем у известного мне ГВЭП-12п.
— Новый? — спросил я, ткнув пальцем в прибор.
— Именно, — кивнул оператор. — ГВЭП-14пм. Допущен только я, поэтому подробного рассказа не получится.
Для начала было неплохо. Мне сразу пришла в голову неважнецкая мысль о том, что будет, если какой-то нехороший человек случайно завалит оператора раньше, чем тот выполнит свою часть работы. Я поскорее отогнал это неприятное видение подальше.
В общем, для работы в лесу мы были неплохо наряжены. Причем именно для этой жаркой, сухой погоды. Относительно легкие броники на голое тело, поверх камуфляжка, на ноги кроссовки. На голову кепочки армейского образца. Знаков различия никаких. Оружие у всех одинаковое, 9-миллиметровые «кобры» «ПП-90» и «ПСМ». Магазинов взяли по четыре на ствол. Предполагалось, что этого хватит.
В 7.30 вертолет снялся с круга и потащил нас в нужном направлении. Никто меня, конечно, ни о чем не спрашивал. Летчики в салон не входили и старательно делали вид, будто гонят пустую «вертушку». Вертолет, судя по всему, был военный, но с пассажирскими креслами, что позволило долететь с комфортом. Наши тоже вели себя скромно, не выпендривались и не производили шума. Я помаленьку разглядывал карту, полученную от Чуда-юда, и делал вид, будто ужасно ей заинтересовался. Ваня и Валет вообще не интересовались ровным счетом ничем, как им было и положено, а Богдан читал прихваченную с собой газетку, точь-в-точь как делал бы это в электричке. Полчаса в воздухе тянулись очень долго, я даже забеспокоился про себя, не опоздаем ли мы минут на двадцать. Однако на живописную полянку мы, как ни странно, прибыли тютелька в тютельку. Вертолет не садился, завис на паре метров, и оттуда мы спрыгнули на травку. Потом, быстренько сориентировавшись на местности, торопливо юркнули в лес и двинулись туда, где за лесом находилась весьма уединенная дачка.
КВАРТЕТ ИГРАЕТ, БОГДАН СОЛИРУЕТ
Шли быстрым шагом, гуськом. Сначала по тропинке, а потом, пройдя примерно пару километров, свернули с нее вправо. Сделали мы это, как было предписано Сергеем Сергеевичем, у большого муравейника, располагавшегося под сосной. Именно там для нашей команды оставил условные знаки некий анонимный хороший человек, благодаря которому мы были информированы о шашнях Равалпинди и той самой конторы, которая сейчас собиралась проводить сходнячок-междусобойчик. Чудо-юдо дал мне минуту поглядеть на его фотографию, дабы я знал, что этого товарища желательно оставить в живых, но при этом и постараться не засветить.
Этот самый «засланный казачок», дабы мы не сбились с курса и не перепутали муравейники — их тут было до фига и больше, — должен был приставить к дереву, около которого располагался муравейник, небольшую палку с вырезанным на коре поперечным желобком. Кроме того, на коре самого дерева
— вдруг палку кто-то случайно заберет или переставит — должно быть вырезано: «А.Х.». Далее нам надо было идти прямо через лес, до заросшего кустами овражка, по дну которого бежал ручеек.
После того, как свернули с тропы, на всякий случай приняли меры безопасности. Впереди, в роли головного дозора, отправился Валет. Следом, стараясь не слишком приближаться к нему, но и не терять его из виду, двинулся я, дальше Богдан с ГВЭПом и, наконец, Ваня. Само собой, шли намного медленнее, много петляли, старались не шуметь, хотя до цели было еще порядочно. В данном случае это было скорее тренировкой, чем оперативной необходимостью, поскольку мне хотелось узнать, сможем ли мы ходить более-менее скрытно поблизости от забора дачи.
Валет — вот они, способности биоробота! — исключительно точно выдержав заданное от муравейника направление, вывел нас прямехонько к мосткам, перекинутым через ручей, протекавший в овражке. Правда, я, посмотрев на часы, подумал, что мы потратили на бездорожный путь несколько больше времени, чем следовало.
Наверстывали вновь по тропке, причем временами переходили на бег. Не могу сказать, что мне бежать было легко и привычно, — вчерашние граммы немножко сказывались. Но постепенно притерпелся и разбегался, хотя держаться на нужном расстоянии от Валета было очень тяжко. Мальчик, правда, вовсе не напрягался, бежал в легком разминочном темпе, но тем не менее довольно быстро.
По этой тропе мы без особых приключений пробежали и прошли еще километра два. Как и было положено, тропа вывела нас к небольшому и давно заброшенному песчаному карьерчику, сильно заросшему кустами, а также довольно большими деревцами. Из карьера надо было двигаться по столь же заброшенной дороге, когда-то служившей для вывоза песка. По ней уже лет 20 или даже 30 никто не ездил, в колее выросли березки и осинки. Тем не менее идти по этой дорожке было удобнее.
Тем же предбоевым порядком мы дотопали до асфальтированной дороги, ведущей в тот дачный поселок, на отшибе которого стояла искомая дача. В принципе по этой же дороге можно было добраться и до нее, но нам такой маршрут, вестимо, не подходил. Поэтому, убедившись, что дорога с обоих концов пуста, мы пересекли ее бегом и вновь нырнули в лес. Здесь начинался самый ответственный и рискованный участок пути.
Во-первых, потому что до поселка было совсем близко — чуть больше двух километров по прямой, и в лесу нам могли запросто встретиться какие-нибудь дачники. Конечно, оружие у нас наружу не торчало, и мы вполне могли сойти, допустим, за компанию солдат-самовольщиков или мирно прогуливающихся офицеров, решивших раздавить пузырь на природе, — по нынешней форме фиг поймешь сразу, кто есть кто. ГВЭП мог сойти за фотоаппарат «Polaroid» для моментальной съемки или видеокамеру. Но показываться кому-либо было некстати. Есть ведь и нервные люди, которые могут принять за чеченских террористов или за какую-нибудь бригаду «Рабоче-Крестьянской Красной Армии», которая памятник Николаю II рванула. Правда, здесь памятников вроде бы не было, но народ опасливый пошел. Не дай Бог, позвонят в милицию или еще какого шухера наделают. Можно считать, что все провалят без единого выстрела, потому что участники сходняка быстренько разбегутся.
Так что мы, перескочив шоссе, устремились поглубже в чащу, причем даже маленько удалились от поселка, чтобы обойти его наиболее безопасным путем, через заболоченный овраг. Жители поселка через него обычно не ходили. Конечно, утонуть в этом болоте было нельзя, но нормальному человеку и ноги зря мочить не хочется. Мы были людьми ненормальными и полезли.
На наше счастье, сухая погода сильно обезводила болото, и мы тоже не промочили ног. Более того, мы даже кроссовки почти не испачкали. Метров через двести справа показался большой трухлявый пень, около которого тоже стояла палка с кольцевым желобком, а на несгнившей еще части спила были вырезаны знакомые буквы: «А.Х.». Это означало, что наш наводчик приглашал подняться по склону оврага.
Когда я в вертолете от скуки просматривал карту, мне не раз приходило в голову, что такую запутанную и длинную дорожку, по какой мы добирались до цели, можно было придумать по двум причинам: а) от большой дури и б) из скрытого садизма. Но когда мы поднялись повыше и, прикрываясь кустами, стали продвигаться по склону оврага, я изменил свое мнение. Похоже, что маршрут был здорово продуман и готовился задолго до начала нашего рейда. Вся его запутанность и кажущаяся нелогичность были результатом кропотливого изучения местности, а также привычек и обычаев здешних постоянных жителей, дачников из поселка и хозяев той самой дачи, которую поручили, так сказать, нашему попечению. В густонаселенном Подмосковье, в разгар лета и дачного сезона, то есть в период, когда в поселке полно народу, мы среди бела дня не встретили ни одного человека. Конечно, у нас был ГВЭП, но Богдан нес его в чехле и вряд ли успел бы прикрыть нас имитационной картинкой, если бы внезапно появился кто-то посторонний. Может быть, и стоило держать ГВЭП в готовности, но Чудо-юдо, кстати, буквально за минуту до моего отъезда с Лосенком, строго предупредил, что генератор надо включать только непосредственно вблизи от дачи, и порядок применения ГВЭПа — епархия оператора. Из этого следовало — отец не сказал, но я сам как-то догадался, — что Сергей Сергеевич опасается засветить ГВЭП перед кем-то, кто может обнаружить его работу. А людей, которые знают о наличии и свойствах ГВЭПа, не так-то много во всем мире. И еще меньше тех, у кого есть аппаратура, способная засекать его применение. Я лично знал, что такая аппаратура, может быть, не считая нас, у «джикеев» и «сорокинцев». Впрочем, время идет, технический прогресс так и прет, мог ведь и кто-то еще разжиться.
За два с лишним часа перехода я успел передумать немало. И не только непосредственно о маршруте, но и о многом другом. Какой бы клевый агент ни был, меньше чем за сутки он все это не мог изучить. Тем более не по карте, а непосредственно на местности. А уж где меньше всего вероятность встречи с людьми, это и вовсе сразу не вычислить. Ясно, что нынешняя акция, вопреки моему первому впечатлению, вряд ли была каким-то эмоциональным экспромтом Чуда-юда, который тот предпринял с бухты-барахты, озлившись за нахальный налет на офис и убийство Варана. Весьма возможно, что он был загодя уведомлен и о прилете Равалпинди в Москву, и о том, что ему придется иметь дело с этой конторой. Но ведь Чудо-юдо говорил, будто жлобы с этой дачи уперли самое ценное, за что Равалпинди может и десять миллионов отвалить, именно из офиса Варана? Тогда, извините, получается, что налет на Варана был запланированной подставкой? И очень может быть, что необычно жесткий разнос за, в общем-то, пустячную провинность был следствием отцовского переживания за мою персону? Ведь задержись я подольше, и меня могли изрешетить за компанию… А Варан — он же Воронов Александр Андреевич, бывший морпех и неудавшийся рэкетир, — как и его старый корешок Бето или Бетто (по паспорту
— Карпухин Роберт Анатольевич), были со спокойной совестью занаряжены С. С. Бариновым в плановые отходы производства. Нездорово это, если я верно догадался. Все-таки живые, молодые ребята, можно было и пожалеть…
Но на то, чтобы заклеймить Чудо-юдо позором и нехорошими словами, у меня не было ни времени, ни возможности. Мне надо было еще малость поработать, чтоб хотя бы самому дожить до вечера.
Итак, когда мы поднялись по склону оврага, то увидели, что вышли к высокому и довольно прочному деревянному забору, по верху которого тянулась колючка. За забором сквозь густые кроны деревьев просматривалась большая, рубленная из толстых бревен дача. Скорее всего, она была минимум довоенной, а то и дореволюционной постройки. Дерево было темное, крыша заметно ржавая. Ясно, что это не постоянное обиталище «нового русского», а остатки чьей-то прежней роскоши. Однако участочек при даче был просторный, верных полгектара, а то и больше. Да и ее блеклый вид был таким не всегда. Возможно, в прошлом дача имела какого-то настоящего, заботливого хозяина. То ли купца, шлепнутого в 1918 году, то ли комбрига, расстрелянного в 1937-м. Очень может быть, что побывала и у того, и у другого. Сколько у нее за прошедшие после гипотетического комбрига 60 лет еще хозяев поменялось, можно было только догадываться.
Этот самый «засланный казачок», дабы мы не сбились с курса и не перепутали муравейники — их тут было до фига и больше, — должен был приставить к дереву, около которого располагался муравейник, небольшую палку с вырезанным на коре поперечным желобком. Кроме того, на коре самого дерева
— вдруг палку кто-то случайно заберет или переставит — должно быть вырезано: «А.Х.». Далее нам надо было идти прямо через лес, до заросшего кустами овражка, по дну которого бежал ручеек.
После того, как свернули с тропы, на всякий случай приняли меры безопасности. Впереди, в роли головного дозора, отправился Валет. Следом, стараясь не слишком приближаться к нему, но и не терять его из виду, двинулся я, дальше Богдан с ГВЭПом и, наконец, Ваня. Само собой, шли намного медленнее, много петляли, старались не шуметь, хотя до цели было еще порядочно. В данном случае это было скорее тренировкой, чем оперативной необходимостью, поскольку мне хотелось узнать, сможем ли мы ходить более-менее скрытно поблизости от забора дачи.
Валет — вот они, способности биоробота! — исключительно точно выдержав заданное от муравейника направление, вывел нас прямехонько к мосткам, перекинутым через ручей, протекавший в овражке. Правда, я, посмотрев на часы, подумал, что мы потратили на бездорожный путь несколько больше времени, чем следовало.
Наверстывали вновь по тропке, причем временами переходили на бег. Не могу сказать, что мне бежать было легко и привычно, — вчерашние граммы немножко сказывались. Но постепенно притерпелся и разбегался, хотя держаться на нужном расстоянии от Валета было очень тяжко. Мальчик, правда, вовсе не напрягался, бежал в легком разминочном темпе, но тем не менее довольно быстро.
По этой тропе мы без особых приключений пробежали и прошли еще километра два. Как и было положено, тропа вывела нас к небольшому и давно заброшенному песчаному карьерчику, сильно заросшему кустами, а также довольно большими деревцами. Из карьера надо было двигаться по столь же заброшенной дороге, когда-то служившей для вывоза песка. По ней уже лет 20 или даже 30 никто не ездил, в колее выросли березки и осинки. Тем не менее идти по этой дорожке было удобнее.
Тем же предбоевым порядком мы дотопали до асфальтированной дороги, ведущей в тот дачный поселок, на отшибе которого стояла искомая дача. В принципе по этой же дороге можно было добраться и до нее, но нам такой маршрут, вестимо, не подходил. Поэтому, убедившись, что дорога с обоих концов пуста, мы пересекли ее бегом и вновь нырнули в лес. Здесь начинался самый ответственный и рискованный участок пути.
Во-первых, потому что до поселка было совсем близко — чуть больше двух километров по прямой, и в лесу нам могли запросто встретиться какие-нибудь дачники. Конечно, оружие у нас наружу не торчало, и мы вполне могли сойти, допустим, за компанию солдат-самовольщиков или мирно прогуливающихся офицеров, решивших раздавить пузырь на природе, — по нынешней форме фиг поймешь сразу, кто есть кто. ГВЭП мог сойти за фотоаппарат «Polaroid» для моментальной съемки или видеокамеру. Но показываться кому-либо было некстати. Есть ведь и нервные люди, которые могут принять за чеченских террористов или за какую-нибудь бригаду «Рабоче-Крестьянской Красной Армии», которая памятник Николаю II рванула. Правда, здесь памятников вроде бы не было, но народ опасливый пошел. Не дай Бог, позвонят в милицию или еще какого шухера наделают. Можно считать, что все провалят без единого выстрела, потому что участники сходняка быстренько разбегутся.
Так что мы, перескочив шоссе, устремились поглубже в чащу, причем даже маленько удалились от поселка, чтобы обойти его наиболее безопасным путем, через заболоченный овраг. Жители поселка через него обычно не ходили. Конечно, утонуть в этом болоте было нельзя, но нормальному человеку и ноги зря мочить не хочется. Мы были людьми ненормальными и полезли.
На наше счастье, сухая погода сильно обезводила болото, и мы тоже не промочили ног. Более того, мы даже кроссовки почти не испачкали. Метров через двести справа показался большой трухлявый пень, около которого тоже стояла палка с кольцевым желобком, а на несгнившей еще части спила были вырезаны знакомые буквы: «А.Х.». Это означало, что наш наводчик приглашал подняться по склону оврага.
Когда я в вертолете от скуки просматривал карту, мне не раз приходило в голову, что такую запутанную и длинную дорожку, по какой мы добирались до цели, можно было придумать по двум причинам: а) от большой дури и б) из скрытого садизма. Но когда мы поднялись повыше и, прикрываясь кустами, стали продвигаться по склону оврага, я изменил свое мнение. Похоже, что маршрут был здорово продуман и готовился задолго до начала нашего рейда. Вся его запутанность и кажущаяся нелогичность были результатом кропотливого изучения местности, а также привычек и обычаев здешних постоянных жителей, дачников из поселка и хозяев той самой дачи, которую поручили, так сказать, нашему попечению. В густонаселенном Подмосковье, в разгар лета и дачного сезона, то есть в период, когда в поселке полно народу, мы среди бела дня не встретили ни одного человека. Конечно, у нас был ГВЭП, но Богдан нес его в чехле и вряд ли успел бы прикрыть нас имитационной картинкой, если бы внезапно появился кто-то посторонний. Может быть, и стоило держать ГВЭП в готовности, но Чудо-юдо, кстати, буквально за минуту до моего отъезда с Лосенком, строго предупредил, что генератор надо включать только непосредственно вблизи от дачи, и порядок применения ГВЭПа — епархия оператора. Из этого следовало — отец не сказал, но я сам как-то догадался, — что Сергей Сергеевич опасается засветить ГВЭП перед кем-то, кто может обнаружить его работу. А людей, которые знают о наличии и свойствах ГВЭПа, не так-то много во всем мире. И еще меньше тех, у кого есть аппаратура, способная засекать его применение. Я лично знал, что такая аппаратура, может быть, не считая нас, у «джикеев» и «сорокинцев». Впрочем, время идет, технический прогресс так и прет, мог ведь и кто-то еще разжиться.
За два с лишним часа перехода я успел передумать немало. И не только непосредственно о маршруте, но и о многом другом. Какой бы клевый агент ни был, меньше чем за сутки он все это не мог изучить. Тем более не по карте, а непосредственно на местности. А уж где меньше всего вероятность встречи с людьми, это и вовсе сразу не вычислить. Ясно, что нынешняя акция, вопреки моему первому впечатлению, вряд ли была каким-то эмоциональным экспромтом Чуда-юда, который тот предпринял с бухты-барахты, озлившись за нахальный налет на офис и убийство Варана. Весьма возможно, что он был загодя уведомлен и о прилете Равалпинди в Москву, и о том, что ему придется иметь дело с этой конторой. Но ведь Чудо-юдо говорил, будто жлобы с этой дачи уперли самое ценное, за что Равалпинди может и десять миллионов отвалить, именно из офиса Варана? Тогда, извините, получается, что налет на Варана был запланированной подставкой? И очень может быть, что необычно жесткий разнос за, в общем-то, пустячную провинность был следствием отцовского переживания за мою персону? Ведь задержись я подольше, и меня могли изрешетить за компанию… А Варан — он же Воронов Александр Андреевич, бывший морпех и неудавшийся рэкетир, — как и его старый корешок Бето или Бетто (по паспорту
— Карпухин Роберт Анатольевич), были со спокойной совестью занаряжены С. С. Бариновым в плановые отходы производства. Нездорово это, если я верно догадался. Все-таки живые, молодые ребята, можно было и пожалеть…
Но на то, чтобы заклеймить Чудо-юдо позором и нехорошими словами, у меня не было ни времени, ни возможности. Мне надо было еще малость поработать, чтоб хотя бы самому дожить до вечера.
Итак, когда мы поднялись по склону оврага, то увидели, что вышли к высокому и довольно прочному деревянному забору, по верху которого тянулась колючка. За забором сквозь густые кроны деревьев просматривалась большая, рубленная из толстых бревен дача. Скорее всего, она была минимум довоенной, а то и дореволюционной постройки. Дерево было темное, крыша заметно ржавая. Ясно, что это не постоянное обиталище «нового русского», а остатки чьей-то прежней роскоши. Однако участочек при даче был просторный, верных полгектара, а то и больше. Да и ее блеклый вид был таким не всегда. Возможно, в прошлом дача имела какого-то настоящего, заботливого хозяина. То ли купца, шлепнутого в 1918 году, то ли комбрига, расстрелянного в 1937-м. Очень может быть, что побывала и у того, и у другого. Сколько у нее за прошедшие после гипотетического комбрига 60 лет еще хозяев поменялось, можно было только догадываться.