Страница:
Оба они исчезли из кадра, студия уплыла из эфира, остался только светящийся экран. Мы четверо встали и обнялись.
Пилли, которая немного знала язык моро, попросила свидания у Малигата и все рассказала ему. Вечером состоялся вроде бы торжественный, но молчаливый общий ужин, только глаза моро были теплее, чем обычно. В полной тишине Малигат сказал всего несколько слов.
-- Пусть победит тот, кто веками не имел ничего, кроме страданий, а его маленькие радости станут большими и вечными. Прикоснемся нашими душами к душам тех, кто взял в руки оружие, чтобы вернуть себе свободу!
До начала ночи телек заработал еще трижды. В первый раз это было короткое сообщение, что все воюющие геллы получили в руки оружие. Во второй раз (мы обмерли!) диктор оказался прежним, "официальным", он заявил, что войска квистора отбили видеоцентр и "вы вновь узнаете правду о событиях в Тарнфиле и стране". Пока он говорил, а мы, пораженные, тупо глядели на него и не слушали, в студию вновь ворвались повстанцы, диктор был уведен "под белы рученьки", а один из ворвавшихся повстанцев заявил, что события постоянно меняются, они, повстанцы, были выбиты из видеоцентра, но теперь вновь завладели им. Третий "эфир" был снова повстанческим; в коротком сообщении было заявлено, что взят в плен главный военачальник квистории -уль Патр. К сожалению, потери повстанцев значительны, как, впрочем, и войск квистора, но новые повстанцы прибывают.
... Я стоял на краю скалы, обрывающейся к морю, и глядел в воду. Странное это было ощущение: скала, море внизу, нечто подобное было со мною и на Земле, когда папа, мама и я ездили в Коктебель и со стороны Золотых ворот нам позволили подняться на Карадаг. Эти непохожие картины (тогда и сейчас) все-таки так совпадали по облику, что я, на какие-то мгновения перед этим, невольно как бы уносясь на Землю, очень резко ощущал потом, где я.
Нелегко мне давалось и "соседство" с папой: он, зрелый мужчина (здоровый мужик, как иногда говорили у нас на Земле), войну и в глаза не видевший, явно переживал, что друзья его воюют, невольно -- и за меня, и за него, и за Землю, против возможной войны с Землей, а он, видите ли, полеживает на пляже, загорает. Я был почти убежден, что, когда я спущусь вниз, мой папаня будет обсуждать эту тему с Пилли и Оли. Спустившись к ним, я понял, что не ошибся, правда, говорила Пилли, а не папа.
-- Как мы поглядим в глаза землянам, прилетев к вам, когда они узнают, что мы не уберегли хотя бы одного из вас. Мы привезем на Землю возвышенные слова о вашем героизме и мертвое тело? Хорошенькая встреча для первого раза! Нет, вы обязаны подчиниться решению Центра. Может, это вас успокоит? К тому же, простите, мне неловко за вас, когда я вижу ваши переживания, а свои-то считаю посерьезнее ваших: Орик ушел сражаться... а... у меня нет больше никого на свете, и у Оли -- кроме него.
Это был какой-то тягостный монолог, и я обрадовался, когда вдруг заработал телек и мы увидели возбужденное лицо повстанца, другого, нежели вчера. Этот "диктор", с рукой на перевязи и с пистолетом, пристегнутым к руке, сказал, что второй день восстания отличается жесткостью, постоянным огнем и огромным напряжением сил. Трудно сказать, каковы реальные потери с обеих сторон, они велики, но в ряды повстанцев вступают все новые и новые политоры, в том числе и политоры, бросающие армию квистора. Неплохо с боеприпасами и огнестрельным оружием. Гораздо сложнее -- с танками и летательными боевыми аппаратами, кое-какие экипажи еще ранее перешли на сторону повстанцев, но машин (и наземных, и воздушных) у квистории куда больше. Трудно с медикаментами, с врачами, с медицинскими сестрами. Геллы подорвали одну из казарм, и были взяты в плен еще три военачальника квистории. Определить точно, где именно находится сам квистор, -- не удалось. По-прежнему очень бдительно охраняются космодромы и сами звездолеты. Повстанцы все время начеку, космодромы никто не бомбит с воздуха, так как, похоже, квистория очень дорожит звездолетами, может быть, готовясь к бегству. Борьба -- продолжается.
Теперь по капельке, по малой малости, день за днем, острота переживаний гибели Алурга будет уменьшаться, и увеличится тревога за живых: за Латора, Рольта, Ир-фа и, конечно, Орика. Странно, подумал я вдруг, чего это Сириус натянул до предела длинный поводок в папиных руках и стоит у самой воды, ощетинясь. Моллюск, что ли, подполз к самому берегу? Сириус вякнул несколько раз и поднял лапу. Внезапно вода у самого берега выгнулась, Сириус отскочил, и секундой позже мы увидели аквалангиста в голубоватом, под цвет воды, костюме. Не вставая из воды и выбросив руки (одна с пристегнутым пистолетом) на песок, он "выплюнул" изо рта трубку и несколько секунд спокойно фыркал и отдувался. На его спине были голубые баллоны и винты -- маленькая подводная лодочка. Не вынимая лица из воды, он помахал нам рукой, но мы сидели неподвижно, пока он не снял с лица маску, и только тогда вскочили: это был Фи-лол.
-- Ну как вы тут? -- спросил он, подымаясь из воды.
-- Мы-то унизительно отдыхаем, -- сказал папа. -- А вот как вы?
-- Я в порядке. Я пилот винтокрыла, и, как видите, у меня за спиной винт, а где шпарить -- в воздухе или воде, это уже детали. Рольт и Ки-лан -отлично, ученые -- тоже. Олиф, конечно... не очень. Рольт в море. Он вас издалека высмотрел и послал меня узнать, как дела. Орик волнуется. Он поговорил с Рольтом, может, вам лучше перебраться на подлодку. Или податься к Тульпагану, к моро -- все подальше от военных действий.
-- Здесь ближе Тарнфил, -- сказала Пилли. -- Там мало медсестер.
-- Но на этом берегу уже нет перемещений наших войск к Тарнфилу, а на северном есть. Как вы доберетесь? Северный берег вам выгоднее.
-- Своей машиной, -- сказала Пилли. -- Как же еще?
-- Привет! -- Фи-лол прыгнул, надев маску, спиной в воду.
-- Вы это серьезно про Тарнфил, Пилли? -- спросил папа.
-- Вполне.
Папа как-то растерянно затрепыхал руками.
Вдруг мы услышали над головой тихую и протяжную песню моро; мы обернулись -- по ущелью к нам спускался Олуни. Его длинный нож и тело были в крови, и он, улыбнувшись нам, быстро прыгнул в воду и омылся. Потом сел рядом с нами на песок, сказав, как бы между прочим, что две криспы-тутты мешали ему пройти в тоннеле скалы. Потом он рассказал нам о важном для всех моро событии. Еще неделю назад Малигат принял решение: мы живем на этой планете особняком, сказал он, но мы, моро, ходим по ее земле, ловим ее рыбу и едим ее мясо и плоды с деревьев, пьем ее воду; в воздухе городов, леса и моря пахнет войной, и войной справедливой, мы, моро, должны помочь политорам в их борьбе. Всем молодым моро уходить на войну нельзя: кто тогда будет кормить и защищать остальных? Пойдут триста человек. По берегам моря живет много племен моро -- пусть вождь каждого племени знает о решении Малигата. Вожди согласились с Малигатом, что моро трудно будет воевать в городах. Малигат решил, что войска квистора, терпя поражение, будут вынуждены отступать в леса, где их и встретят моро.
-- Завтра мы. уходим, -- закончил Олуни, -- надо сообщить об этом Орику.
Папа кивнул и долго пытался "изловить" в эфире Рольта.
-- Капитан? -- спросил папа. -- Это сварщик с берега. Недавно мы видели винтокрыльщика с вашего летательного корабля, но не знали тогда одной новости...
-- Внимательно слушаю вас, -- сказал Рольт. Папа замялся, стараясь придумать, как в разговоре обозначить моро; похоже, Рольт почувствовал именно это, так как спросил у папы: -- Это касается ребят, которые посильнее кулачных бойцов, да?
-- Да-да, -- обрадовался папа. -- Они завтра веселыми компаниями отправятся по всем городам, но в них входить не будут, будут в лесах рядом. Передайте кому следует.
-- Ясно, -- сказал Рольт. -- Завтра. Спасибо. Все?
-- Все!.. О вашем выходе завтра, -- сказал папа Олуни, -- я передал. -Папа улыбался, почувствовав себя "при деле".
Олуни кивнул, положив папе руку на плечо.
После обеда возникла мысль, чем бы заняться, хотя все "занятия" воспринимались мною в одну сотую их силы. Пилли и папа решили, что ничем не займутся, останутся в селении; несколько неохотно папа согласился на то, чтобы я и Оли побросали блесну на ближайшей речке. Пилли попросила нас набрать побольше красной травы, она очень бы пригодилась к ужину. Я положил свой пистолет и коммуникатор в маленький рюкзак, мы с Оли взяли снасти и улетели на одной из наших машин. Пилли спросила еще у Оли, взяла ли та свой "кистевой" пистолет, и Оли кивнула.
Прилетев на речку, мы сделали плавный поворот и "спустились" вниз по течению, выискивая красную траву и щели в скалах: стало уже привычным находить глубокую и не узкую щель, куда бы можно было спрятать машину. Так мы и поступили.
Нет, решительно, даже рыбалка не могла перешибить моего настроения, не говоря уже о сборе этой красной травы, которой мы набили с Оли весь мой рюкзак так, что (довольно небрежно с моей стороны) мой пистолет и коммуникатор остались на дне рюкзака, под травой. Рюкзак по привычке, приобретенной мною на Земле, я оставил за спиной, тем более он был очень легким. Оли шлепала блесной по воде как попало: бросала дальше, ближе, выше или ниже по течению, подмотку делала как-то нервно, но именно она вытащила-таки пару средних рыбок, и лицо ее так и сияло. Я улыбался ей в ответ. Обе рыбинки она вытащила прямо против щели, в глубине которой, за поворотами, стояла наша машина, и Оли отнесла рыбу в машину, в холодильник. Потом она вернулась, и мы продолжали блеснить, спускаясь дальше вниз по течению. Каким-то образом мне тоже попалась рыбина, посолиднее, неохота было возвращаться к машине, и я положил ее в рюкзак, приподняв сначала слой красной травы, -- не очень умно, конечно, если траве вовсе не полагалось пахнуть рыбой. Вдруг Оли подошла ко мне, как-то очень легко и свободно поцеловала меня в щеку и, сказав, что ей все поднадоело, отправилась обратно к щели, бросив на ходу, что подремлет в машине.
Минут через пять -- семь выше по течению речки появился низко летящий винтокрыл, он пролетел надо мной и скрылся за поворотом, и звук его быстро стих. Сменив блесну, я сначала поднялся чуть вверх по реке, и когда тронулся вниз и до поворота оставалось метров десять, из-за него появились двое винтокрыльщиков в очках и шлемах и, весело маша мне руками и смеясь, быстро оказались рядом со мной; один из них, улыбаясь, положил мне руку на плечо, и тут же я получил вполне оглушающий удар по голове, в полусознании я "поплыл" вниз, к земле, они подхватили меня, и я, чувствуя, что бессилен что-либо сделать, успел-таки сообразить и не закричал: Оли могла связать мои крик не с винтокрыльщиками, выскочить... нет, ею я рисковать не мог. Эти, легко приподняв меня, бросились бежать к повороту реки, я впился в руку того, что был справа от меня, тут же прогремел выстрел, этот правый упал, упал и я, успев заметить, как спряталась в щель Оли с револьвером, второй снова оглушил меня легким ударом, и я в каком-то полутумане, не имея сил бежать, видел только, как он склонился над своим напарником, непрерывно стреляя в сторону щели, потом махнул рукой, закинул меня себе на плечи и потащил дальше, отстреливаясь, так что снова Оли стрелять никак не могла; он, гад, стрелял не переставая. Уже за поворотом, ближе к винтокрылу, я получил еще один легонький ударчик, который лишил меня сознания... не знаю, насколько. Я очнулся уже в воздухе. Я был привязан какой-то веревкой к креслу, соседнему с пилотским, а сам пилот, ведя винтокрыл одной рукой, другой развязал мой рюкзак, поднял пук травы, увидел рыбу, лежащую тоже на траве, и снова бросил верхний пук травы на рыбу и пришлепнул мой рюкзак сверху рукой, не обращая больше на него внимания. Увидев, что я немного пришел в себя, он сказал мне:
-- Интересно, как хорошо ты видишь и хороша ли твоя память? Понимая, что терять мне нечего, я сказал:
-- Не исключено, что твой напарник не умер, а сильно ранен. Ты должен был бросить меня, а не его. Стало быть, ты не из повстанцев. Ну что, прав я? -- сказал я как-то даже грубовато.
-- Более того, -- сказал он и снял очки.
Это был... а,Урк. Тот самый кулачный боец, шпик квистории, которого вместе с а,Грипом чисто "вырубили" на вечере технициума Олуни и Кальтут. Я -- молчал.
3
Близилась ночь. Еще не совсем стемнело, винтокрыл стоял на маленькой поляне среди высоких деревьев леса, а,Урк ужинал, насильно запихивая куски еды и в мой рот, из чего напрашивался умный вывод, что я ему нужен живым. Поесть он мог и в воздухе, но мы уже давно сели, а несколько раньше он пробурчал: "Нет смысла лететь в Тарнфил днем, в самое пекло боя". Что я оценил довольно быстро, когда прошло головокружение от трех легких "педагогических" ударов а,Урка, так это свое незавидное положение.
-- Ну, узнал ты меня? -- спросил а,Урк, когда мы еще летели, а я немного отошел и думал: хвала небу, папа и остальные хоть будут знать от Оли, где я приблизительно, а не то чтобы просто как в воду канул. -- Узнал или нет? -- повторил а,Урк. А я подумал: коммуникатор-то мой и пистолет в рюкзаке под травой он не видел.
-- Нет, -- соврал я. -- Не узнал.
-- Плохое зрение, что ли? -- спросил он. -- Ты сидел в зальчике этого идиотского технициума, а я и мой напарник показывали, что такое кулачный бой, настоящий кулачный бой... Все это было подстроено. (Я молчал.) Небось эти двое моро первую нашу пару не тронули, потому что, я думаю, были с ними в сговоре, заодно.
-- Что значит "не тронули?" -- сказал я. -- Моро выиграли.
-- Вот именно. А нас они искалечили.
-- Как это?.. -- удивился я. -- Вы же опытные бойцы. Просто они у вас тоже чисто выиграли, так как вообще сильнее всех вас.
-- Сильнее?! -- прохрипел а,Урк. -- Заткни глотку. Они нас искалечили. Мы лежали в больнице. В обмороке, с переломами.
-- Ничего я не знаю, -- сказал я. -- И ничего я не заметил. Они вас уложили, и занавес опустился. Никто ничего не видел.
-- Вот именно, -- зло сказал а,Урк. -- Чистая работа. Было у нас с а,Грипом одно дельце, не скрою, хотя и не скажу, какое. Острое дельце и денежное. За это нам и отомстили, но -- бей меня по башке самым большим шаром здания квистории -- ума не приложу, откуда они узнали об этом деле. Знали двое: я и а,Грип.
-- Кто они-то? -- глупо спросил я.
-- Не твое дело. Не моро, конечно. В больнице мы кое-как пришли в себя, ну, все, думаю, пригрозили нам -- и ладно. После разберемся. Бамбус, врач, кабан этот, жмет нам руки, мол, пока. Мы идем менять больничную одежду на нашу, в этой комнатке нас и связали. Кляп в рот, руки в наручники, ноги -веревкой, их там человек шесть из шкафа выскочило. В машину -- и под Калихар, к повстанцам. Конечно, они нас там собирались кокнуть, но сначала само собой кое-что из нас вытянуть. Мы перестали врать, одну правду говорили -- жизнь дороже. Не в том смысле, что они нас благородно отпустят, а что контроль будет послабее. В наручниках, но гуляй где хочешь -- понимали, что мы с наручниками и без оружия в лес не уйдем. Но в одном они просчитались.
"Душу раскрывает, гад, -- подумал я. -- Или хвастается".
-- Мы и в наручниках -- кулачные бойцы. Тем более я когда-то летал. Оказались мы у винтокрыла, стоявшего с краю, а там двое всего повстанцев было. Два сильных удара ногами -- те вповалку до утра. А мы -- в машину и в небо. Это я мог сделать и в наручниках. Пока летели, а,Грип распилил наручники...
-- Зачем ты мне все это рассказываешь?! -- нарочито грубо спросил я. Он поглядел на меня, расхохотался и сказал:
-- Чтобы ты знал, с кем имеешь дело!
-- Я это давно знаю. По трем ударчикам по голове.
-- Кто стрелял?! -- рявкнул он. Заревел как хурпу.
-- А я откуда знаю? Мы жили в глуши, в палатке, я и отец. Недалеко был поселок моро, километрах в трех. Моро говорили, что рядом скрывается отряд повстанцев. Наверное, они и стреляли.
-- Это почему это?! Из-за тебя, что ли?!
-- А хоть бы и из-за меня! -- Это я даже прохрипел зло. -- Когда-то меня уже украли, кое-кто из квистории, делая вид, будто это повстанцы. Потом меня действительно выкрали повстанцы, разницу-то в обращении я заметил. И знаю...
-- Это как же ты заметил? И что ты такое знаешь?!
-- Я думал, ты умнее, -- сказал я, наглея на глазах. -- Ты же сам мне все рассказал. Вас ищут -- это факт. Стрелять по вам могли и повстанцы-соседи: узнали о вас по коммуникатору...
Он глухо зарычал, но мне показалось, что в глазах его мелькнуло нечто вроде уважения ко мне.
-- Да. телек я у повстанцев смотрел и слушал, -- сказал он. -- Слышал, когда они хвастались, что взяли вас под свою защиту, а Орика и дочь превратили в заложников. Взяли вас под защиту, а бросили в глухом лесу.
-- Кулачный боец ты классный, -- я рассмеялся, -- но думаешь с трудом. Твоего дружка кокнули, а мы, видите ли, были без защиты в глухом лесу. Учти, по а,Грипу, мертвому или живому, "вычислят" и тебя.
-- И все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине.
-- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я.
-- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься!
-- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром связаться с Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего дружка.
-- Каким это образом? Ради чего?
-- Плохо у тебя с головой, -- сказал я. -- Да из-за меня, из-за меня же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что он повстанческий, а вот когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?! -резко спросил я.
-- Ты мне голову не задуряй, -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас, от землян, в восторге. Квистор, того и гляди, выменяет своего члена правительства, уля Орика, на тебя.
-- Да-а, я в тебе ошибся, -- сказал я. -- Расчет умный. Тебя, может, даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором.
-- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили, доставь я им Орика -- члена правительства. Но еще больше -- за Орика-предателя.
-- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я.
-- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и не знает, а я знаю. Повстанец он, этот ваш Орик, а по телеку объявили, что он заложник, для отвода глаз.
-- Если он повстанец -- в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То они его за меня не выдадут.
-- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты спас его дочурку, красу Политории! Да они готовы его же кровью заплатить за твое всеполиторское благородство!
Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в Тарнфил теперь никто не удержит. Почему этот гад столько времени, можно сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг понял: у него была та же реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово привязывало его к креслу, он хотел понять, разобраться, потому что был в себе не уверен, потому что боялся. И а,Урк тоже боялся, он, сам того не понимая, говорил со мной, желая услышать что-то успокаивающее, хоть что-нибудь. Он -- боялся.
-- Не пора нам лететь, а? Или мы заночуем в лесу? Развяжи меня, все тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь?
-- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу!
-- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?! А?!
-- Не хнычь, -- грубо сказал он, развязывая на мне веревку. -- Давай быстро вместе со мной, и летим.
Ночь пришла абсолютно темной, без единой звезды на небе. Кругом нас была сплошная тьма, кроме слабого свечения приборов на приборной доске винтокрыла. В какое-то мгновение я почувствовал себя пружиной, точным хронометром, хотя и не думал о себе этими, да и другими словами. Чисто интуитивно я дал а,Урку спрыгнуть первым, и только после, но сразу же спрыгнул сам -- веревка, которой я был привязан, и мой легкий рюкзачок (я схватил его за лямки, не завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной темноте, и а,Урк этого не видел. Сразу же я залепил громкую фразу позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.
-- Как ты взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая, ничего у тебя не выйдет, понял?! -- грубовато добавил я и хохотнул. Я сердцем чувствовал, что именно в длине его ответа все и заключено, сказать вторую фразу я уже не смогу, не буду иметь права, если создал нужную ситуацию.
-- Ты что, обалдел малость?! -- рявкнул он. -- Или я тебя сильновато пристукнул по башке?! Темнота, видите ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет, этого тебе не понять! Ты на своей Земле, наверное, и не видел винтокрылов, а?! А прожектор?! Соображаешь? Вряд ли ты соображаешь! Какой-то умишко у тебя есть...
Да, я выиграл, пока выиграл: фраза его, громкая ругань и мерзкий смех -- все было длинным и громким; большими мягкими шагами я отступал куда-то назад... шаг, шаг, шаг, еще шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь бы скорее "пройти" поляну и упереться ногой, рукой, спиной в дерево, лишь бы побыстрее оказаться в лесу.
-- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой, как я. Учуял? -- продолжал он.
И этого хватило, чтобы я действительно наткнулся наконец на дерево, сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...
-- Ты готов? Чего ты молчишь?! -- рявкнул он, и я, продолжая большими шагами (вроде "гусиного", но назад) отступать в лес, услышал, как он взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:
-- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но я молчал, застывая и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь на деревья и обходя их.
-- Сдох ты, что ли?! -- заорал он. Потом пауза. И потом, вероятно, увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:
-- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!
Отступая и отступая назад, легонечко, чтобы ветка не хрустнула, я слышал, как он, мерзко ругаясь, вывалился на землю из кабины, тут же перестал орать и остановился (шагов его не было слышно); его окружала полная тьма и он сообразил, что, куда ему броситься за мной, он не знает, потому что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня вернуться, крича о непроходимости леса и о диких зверях, а я все отступал и отступал назад, в полный и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в своем мерзком крике маленькие паузы. Продолжая гадко ругаться, он вновь залез в машину (я подумал -- за фонарем), голос его из машины звучал тише, да и он еще с меньшей вероятностью мог из кабины услышать меня, и я все отступал, отступал, отступал...
Он, сообразив видно, что я не такой дурак и что вряд ли пошел в ту сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери. По тому, куда ярко светил его прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес сумел я отступить, и теперь уже а,Урк ничего не сможет со мной поделать. Я догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он покружит в этом районе, "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я уже отступал назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро стали тише, еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он летал над лесом кругами, взяв за центр поляну, на которой мы сели, он все увеличивал круги, и вдруг я, обмерев, услышал, как заработал пулемет винтокрыла и редкие постукивания пуль по листве. Это он уже делал зря: он рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою смерть, если бы потом меня нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.
Наконец он улетел, шум двигателя замер вдали, и я остался один в абсолютно полной темноте. Я сел в невысокую траву, прислонясь спиной к дереву и напряженно вслушиваясь в шорохи дикого леса, попробовал думать. Потом почти сразу же встал, поняв, что первым делом мне следует "покинуть" землю. В темноте это было сложно. Завязав и надев на себя рюкзак и спрятав веревку в его кармашек, я стал ходить от дерева к дереву, щупая ствол каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При этом все еще "помня" лицом направление, по которому я удалялся от поляны, я старался не утратить этого ощущения. Конечно, все это было до чертиков глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх, обхватил дерево руками и, опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я лез вверх упорно и вдруг почувствовал, что ствол слегка наклоняется все больше и больше к земле, согнут, кривой; я чувствовал, что наклон ствола увеличивается и что он тянется почти параллельно земле, и в тот момент, когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар, я нащупал руками одну ветку, другую, третью, они росли и вверх, и вниз, и тех, которые росли вверх, торчком, было несколько, и все они были вполне прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю защищали бы ветки, и я так и сделал, привязал веревку к рюкзаку, закрепил его на стволе так, будто это подушка, а потом уже и сам лег, привязав веревкой к основному стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво, жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.
Только улегшись таким образом, ерзая и ища наиболее удобное положение тела, я и начал думать, постаравшись забыть, что если здесь есть крупные кольво, то дерево для меня не защита. Но эта мысль не лезла у меня из головы, я снова отвязал себя и рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его) работал из рук вон плохо: треск, шумы, хрипы, и ни с кем из своих я связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится без страшных хищников; поляну я найду; как именно а,Урк сел на нее относительно курса на Тарнфил, я определю курс на Тарнфил, пусть без гарантий, что выйду прямо на него, но грохот и гул сражения мне подскажут. Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев -- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут, они меня знают, видели по телеку, я для них тоже гость, -- не кокнут. Да, может, я и от них опять сбегу. А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать меня. Кажется, я "прилежался" на этом дереве, чуть расслабился, почувствовав, как одни мышцы моего тела нашли удобные точечки, а другие, найдя неудобные, смирились, даже привыкли, адаптировались. "Неужели я засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось: этот полусон, сами кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря, счастливое лицо Оли), потом -- сцены кулачных боев, рыбы, рыбы, морские, яркие, "цветики степные", -- замелькали на темном фоне за прикрытыми веками глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое, улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.
Пилли, которая немного знала язык моро, попросила свидания у Малигата и все рассказала ему. Вечером состоялся вроде бы торжественный, но молчаливый общий ужин, только глаза моро были теплее, чем обычно. В полной тишине Малигат сказал всего несколько слов.
-- Пусть победит тот, кто веками не имел ничего, кроме страданий, а его маленькие радости станут большими и вечными. Прикоснемся нашими душами к душам тех, кто взял в руки оружие, чтобы вернуть себе свободу!
До начала ночи телек заработал еще трижды. В первый раз это было короткое сообщение, что все воюющие геллы получили в руки оружие. Во второй раз (мы обмерли!) диктор оказался прежним, "официальным", он заявил, что войска квистора отбили видеоцентр и "вы вновь узнаете правду о событиях в Тарнфиле и стране". Пока он говорил, а мы, пораженные, тупо глядели на него и не слушали, в студию вновь ворвались повстанцы, диктор был уведен "под белы рученьки", а один из ворвавшихся повстанцев заявил, что события постоянно меняются, они, повстанцы, были выбиты из видеоцентра, но теперь вновь завладели им. Третий "эфир" был снова повстанческим; в коротком сообщении было заявлено, что взят в плен главный военачальник квистории -уль Патр. К сожалению, потери повстанцев значительны, как, впрочем, и войск квистора, но новые повстанцы прибывают.
... Я стоял на краю скалы, обрывающейся к морю, и глядел в воду. Странное это было ощущение: скала, море внизу, нечто подобное было со мною и на Земле, когда папа, мама и я ездили в Коктебель и со стороны Золотых ворот нам позволили подняться на Карадаг. Эти непохожие картины (тогда и сейчас) все-таки так совпадали по облику, что я, на какие-то мгновения перед этим, невольно как бы уносясь на Землю, очень резко ощущал потом, где я.
Нелегко мне давалось и "соседство" с папой: он, зрелый мужчина (здоровый мужик, как иногда говорили у нас на Земле), войну и в глаза не видевший, явно переживал, что друзья его воюют, невольно -- и за меня, и за него, и за Землю, против возможной войны с Землей, а он, видите ли, полеживает на пляже, загорает. Я был почти убежден, что, когда я спущусь вниз, мой папаня будет обсуждать эту тему с Пилли и Оли. Спустившись к ним, я понял, что не ошибся, правда, говорила Пилли, а не папа.
-- Как мы поглядим в глаза землянам, прилетев к вам, когда они узнают, что мы не уберегли хотя бы одного из вас. Мы привезем на Землю возвышенные слова о вашем героизме и мертвое тело? Хорошенькая встреча для первого раза! Нет, вы обязаны подчиниться решению Центра. Может, это вас успокоит? К тому же, простите, мне неловко за вас, когда я вижу ваши переживания, а свои-то считаю посерьезнее ваших: Орик ушел сражаться... а... у меня нет больше никого на свете, и у Оли -- кроме него.
Это был какой-то тягостный монолог, и я обрадовался, когда вдруг заработал телек и мы увидели возбужденное лицо повстанца, другого, нежели вчера. Этот "диктор", с рукой на перевязи и с пистолетом, пристегнутым к руке, сказал, что второй день восстания отличается жесткостью, постоянным огнем и огромным напряжением сил. Трудно сказать, каковы реальные потери с обеих сторон, они велики, но в ряды повстанцев вступают все новые и новые политоры, в том числе и политоры, бросающие армию квистора. Неплохо с боеприпасами и огнестрельным оружием. Гораздо сложнее -- с танками и летательными боевыми аппаратами, кое-какие экипажи еще ранее перешли на сторону повстанцев, но машин (и наземных, и воздушных) у квистории куда больше. Трудно с медикаментами, с врачами, с медицинскими сестрами. Геллы подорвали одну из казарм, и были взяты в плен еще три военачальника квистории. Определить точно, где именно находится сам квистор, -- не удалось. По-прежнему очень бдительно охраняются космодромы и сами звездолеты. Повстанцы все время начеку, космодромы никто не бомбит с воздуха, так как, похоже, квистория очень дорожит звездолетами, может быть, готовясь к бегству. Борьба -- продолжается.
Теперь по капельке, по малой малости, день за днем, острота переживаний гибели Алурга будет уменьшаться, и увеличится тревога за живых: за Латора, Рольта, Ир-фа и, конечно, Орика. Странно, подумал я вдруг, чего это Сириус натянул до предела длинный поводок в папиных руках и стоит у самой воды, ощетинясь. Моллюск, что ли, подполз к самому берегу? Сириус вякнул несколько раз и поднял лапу. Внезапно вода у самого берега выгнулась, Сириус отскочил, и секундой позже мы увидели аквалангиста в голубоватом, под цвет воды, костюме. Не вставая из воды и выбросив руки (одна с пристегнутым пистолетом) на песок, он "выплюнул" изо рта трубку и несколько секунд спокойно фыркал и отдувался. На его спине были голубые баллоны и винты -- маленькая подводная лодочка. Не вынимая лица из воды, он помахал нам рукой, но мы сидели неподвижно, пока он не снял с лица маску, и только тогда вскочили: это был Фи-лол.
-- Ну как вы тут? -- спросил он, подымаясь из воды.
-- Мы-то унизительно отдыхаем, -- сказал папа. -- А вот как вы?
-- Я в порядке. Я пилот винтокрыла, и, как видите, у меня за спиной винт, а где шпарить -- в воздухе или воде, это уже детали. Рольт и Ки-лан -отлично, ученые -- тоже. Олиф, конечно... не очень. Рольт в море. Он вас издалека высмотрел и послал меня узнать, как дела. Орик волнуется. Он поговорил с Рольтом, может, вам лучше перебраться на подлодку. Или податься к Тульпагану, к моро -- все подальше от военных действий.
-- Здесь ближе Тарнфил, -- сказала Пилли. -- Там мало медсестер.
-- Но на этом берегу уже нет перемещений наших войск к Тарнфилу, а на северном есть. Как вы доберетесь? Северный берег вам выгоднее.
-- Своей машиной, -- сказала Пилли. -- Как же еще?
-- Привет! -- Фи-лол прыгнул, надев маску, спиной в воду.
-- Вы это серьезно про Тарнфил, Пилли? -- спросил папа.
-- Вполне.
Папа как-то растерянно затрепыхал руками.
Вдруг мы услышали над головой тихую и протяжную песню моро; мы обернулись -- по ущелью к нам спускался Олуни. Его длинный нож и тело были в крови, и он, улыбнувшись нам, быстро прыгнул в воду и омылся. Потом сел рядом с нами на песок, сказав, как бы между прочим, что две криспы-тутты мешали ему пройти в тоннеле скалы. Потом он рассказал нам о важном для всех моро событии. Еще неделю назад Малигат принял решение: мы живем на этой планете особняком, сказал он, но мы, моро, ходим по ее земле, ловим ее рыбу и едим ее мясо и плоды с деревьев, пьем ее воду; в воздухе городов, леса и моря пахнет войной, и войной справедливой, мы, моро, должны помочь политорам в их борьбе. Всем молодым моро уходить на войну нельзя: кто тогда будет кормить и защищать остальных? Пойдут триста человек. По берегам моря живет много племен моро -- пусть вождь каждого племени знает о решении Малигата. Вожди согласились с Малигатом, что моро трудно будет воевать в городах. Малигат решил, что войска квистора, терпя поражение, будут вынуждены отступать в леса, где их и встретят моро.
-- Завтра мы. уходим, -- закончил Олуни, -- надо сообщить об этом Орику.
Папа кивнул и долго пытался "изловить" в эфире Рольта.
-- Капитан? -- спросил папа. -- Это сварщик с берега. Недавно мы видели винтокрыльщика с вашего летательного корабля, но не знали тогда одной новости...
-- Внимательно слушаю вас, -- сказал Рольт. Папа замялся, стараясь придумать, как в разговоре обозначить моро; похоже, Рольт почувствовал именно это, так как спросил у папы: -- Это касается ребят, которые посильнее кулачных бойцов, да?
-- Да-да, -- обрадовался папа. -- Они завтра веселыми компаниями отправятся по всем городам, но в них входить не будут, будут в лесах рядом. Передайте кому следует.
-- Ясно, -- сказал Рольт. -- Завтра. Спасибо. Все?
-- Все!.. О вашем выходе завтра, -- сказал папа Олуни, -- я передал. -Папа улыбался, почувствовав себя "при деле".
Олуни кивнул, положив папе руку на плечо.
После обеда возникла мысль, чем бы заняться, хотя все "занятия" воспринимались мною в одну сотую их силы. Пилли и папа решили, что ничем не займутся, останутся в селении; несколько неохотно папа согласился на то, чтобы я и Оли побросали блесну на ближайшей речке. Пилли попросила нас набрать побольше красной травы, она очень бы пригодилась к ужину. Я положил свой пистолет и коммуникатор в маленький рюкзак, мы с Оли взяли снасти и улетели на одной из наших машин. Пилли спросила еще у Оли, взяла ли та свой "кистевой" пистолет, и Оли кивнула.
Прилетев на речку, мы сделали плавный поворот и "спустились" вниз по течению, выискивая красную траву и щели в скалах: стало уже привычным находить глубокую и не узкую щель, куда бы можно было спрятать машину. Так мы и поступили.
Нет, решительно, даже рыбалка не могла перешибить моего настроения, не говоря уже о сборе этой красной травы, которой мы набили с Оли весь мой рюкзак так, что (довольно небрежно с моей стороны) мой пистолет и коммуникатор остались на дне рюкзака, под травой. Рюкзак по привычке, приобретенной мною на Земле, я оставил за спиной, тем более он был очень легким. Оли шлепала блесной по воде как попало: бросала дальше, ближе, выше или ниже по течению, подмотку делала как-то нервно, но именно она вытащила-таки пару средних рыбок, и лицо ее так и сияло. Я улыбался ей в ответ. Обе рыбинки она вытащила прямо против щели, в глубине которой, за поворотами, стояла наша машина, и Оли отнесла рыбу в машину, в холодильник. Потом она вернулась, и мы продолжали блеснить, спускаясь дальше вниз по течению. Каким-то образом мне тоже попалась рыбина, посолиднее, неохота было возвращаться к машине, и я положил ее в рюкзак, приподняв сначала слой красной травы, -- не очень умно, конечно, если траве вовсе не полагалось пахнуть рыбой. Вдруг Оли подошла ко мне, как-то очень легко и свободно поцеловала меня в щеку и, сказав, что ей все поднадоело, отправилась обратно к щели, бросив на ходу, что подремлет в машине.
Минут через пять -- семь выше по течению речки появился низко летящий винтокрыл, он пролетел надо мной и скрылся за поворотом, и звук его быстро стих. Сменив блесну, я сначала поднялся чуть вверх по реке, и когда тронулся вниз и до поворота оставалось метров десять, из-за него появились двое винтокрыльщиков в очках и шлемах и, весело маша мне руками и смеясь, быстро оказались рядом со мной; один из них, улыбаясь, положил мне руку на плечо, и тут же я получил вполне оглушающий удар по голове, в полусознании я "поплыл" вниз, к земле, они подхватили меня, и я, чувствуя, что бессилен что-либо сделать, успел-таки сообразить и не закричал: Оли могла связать мои крик не с винтокрыльщиками, выскочить... нет, ею я рисковать не мог. Эти, легко приподняв меня, бросились бежать к повороту реки, я впился в руку того, что был справа от меня, тут же прогремел выстрел, этот правый упал, упал и я, успев заметить, как спряталась в щель Оли с револьвером, второй снова оглушил меня легким ударом, и я в каком-то полутумане, не имея сил бежать, видел только, как он склонился над своим напарником, непрерывно стреляя в сторону щели, потом махнул рукой, закинул меня себе на плечи и потащил дальше, отстреливаясь, так что снова Оли стрелять никак не могла; он, гад, стрелял не переставая. Уже за поворотом, ближе к винтокрылу, я получил еще один легонький ударчик, который лишил меня сознания... не знаю, насколько. Я очнулся уже в воздухе. Я был привязан какой-то веревкой к креслу, соседнему с пилотским, а сам пилот, ведя винтокрыл одной рукой, другой развязал мой рюкзак, поднял пук травы, увидел рыбу, лежащую тоже на траве, и снова бросил верхний пук травы на рыбу и пришлепнул мой рюкзак сверху рукой, не обращая больше на него внимания. Увидев, что я немного пришел в себя, он сказал мне:
-- Интересно, как хорошо ты видишь и хороша ли твоя память? Понимая, что терять мне нечего, я сказал:
-- Не исключено, что твой напарник не умер, а сильно ранен. Ты должен был бросить меня, а не его. Стало быть, ты не из повстанцев. Ну что, прав я? -- сказал я как-то даже грубовато.
-- Более того, -- сказал он и снял очки.
Это был... а,Урк. Тот самый кулачный боец, шпик квистории, которого вместе с а,Грипом чисто "вырубили" на вечере технициума Олуни и Кальтут. Я -- молчал.
3
Близилась ночь. Еще не совсем стемнело, винтокрыл стоял на маленькой поляне среди высоких деревьев леса, а,Урк ужинал, насильно запихивая куски еды и в мой рот, из чего напрашивался умный вывод, что я ему нужен живым. Поесть он мог и в воздухе, но мы уже давно сели, а несколько раньше он пробурчал: "Нет смысла лететь в Тарнфил днем, в самое пекло боя". Что я оценил довольно быстро, когда прошло головокружение от трех легких "педагогических" ударов а,Урка, так это свое незавидное положение.
-- Ну, узнал ты меня? -- спросил а,Урк, когда мы еще летели, а я немного отошел и думал: хвала небу, папа и остальные хоть будут знать от Оли, где я приблизительно, а не то чтобы просто как в воду канул. -- Узнал или нет? -- повторил а,Урк. А я подумал: коммуникатор-то мой и пистолет в рюкзаке под травой он не видел.
-- Нет, -- соврал я. -- Не узнал.
-- Плохое зрение, что ли? -- спросил он. -- Ты сидел в зальчике этого идиотского технициума, а я и мой напарник показывали, что такое кулачный бой, настоящий кулачный бой... Все это было подстроено. (Я молчал.) Небось эти двое моро первую нашу пару не тронули, потому что, я думаю, были с ними в сговоре, заодно.
-- Что значит "не тронули?" -- сказал я. -- Моро выиграли.
-- Вот именно. А нас они искалечили.
-- Как это?.. -- удивился я. -- Вы же опытные бойцы. Просто они у вас тоже чисто выиграли, так как вообще сильнее всех вас.
-- Сильнее?! -- прохрипел а,Урк. -- Заткни глотку. Они нас искалечили. Мы лежали в больнице. В обмороке, с переломами.
-- Ничего я не знаю, -- сказал я. -- И ничего я не заметил. Они вас уложили, и занавес опустился. Никто ничего не видел.
-- Вот именно, -- зло сказал а,Урк. -- Чистая работа. Было у нас с а,Грипом одно дельце, не скрою, хотя и не скажу, какое. Острое дельце и денежное. За это нам и отомстили, но -- бей меня по башке самым большим шаром здания квистории -- ума не приложу, откуда они узнали об этом деле. Знали двое: я и а,Грип.
-- Кто они-то? -- глупо спросил я.
-- Не твое дело. Не моро, конечно. В больнице мы кое-как пришли в себя, ну, все, думаю, пригрозили нам -- и ладно. После разберемся. Бамбус, врач, кабан этот, жмет нам руки, мол, пока. Мы идем менять больничную одежду на нашу, в этой комнатке нас и связали. Кляп в рот, руки в наручники, ноги -веревкой, их там человек шесть из шкафа выскочило. В машину -- и под Калихар, к повстанцам. Конечно, они нас там собирались кокнуть, но сначала само собой кое-что из нас вытянуть. Мы перестали врать, одну правду говорили -- жизнь дороже. Не в том смысле, что они нас благородно отпустят, а что контроль будет послабее. В наручниках, но гуляй где хочешь -- понимали, что мы с наручниками и без оружия в лес не уйдем. Но в одном они просчитались.
"Душу раскрывает, гад, -- подумал я. -- Или хвастается".
-- Мы и в наручниках -- кулачные бойцы. Тем более я когда-то летал. Оказались мы у винтокрыла, стоявшего с краю, а там двое всего повстанцев было. Два сильных удара ногами -- те вповалку до утра. А мы -- в машину и в небо. Это я мог сделать и в наручниках. Пока летели, а,Грип распилил наручники...
-- Зачем ты мне все это рассказываешь?! -- нарочито грубо спросил я. Он поглядел на меня, расхохотался и сказал:
-- Чтобы ты знал, с кем имеешь дело!
-- Я это давно знаю. По трем ударчикам по голове.
-- Кто стрелял?! -- рявкнул он. Заревел как хурпу.
-- А я откуда знаю? Мы жили в глуши, в палатке, я и отец. Недалеко был поселок моро, километрах в трех. Моро говорили, что рядом скрывается отряд повстанцев. Наверное, они и стреляли.
-- Это почему это?! Из-за тебя, что ли?!
-- А хоть бы и из-за меня! -- Это я даже прохрипел зло. -- Когда-то меня уже украли, кое-кто из квистории, делая вид, будто это повстанцы. Потом меня действительно выкрали повстанцы, разницу-то в обращении я заметил. И знаю...
-- Это как же ты заметил? И что ты такое знаешь?!
-- Я думал, ты умнее, -- сказал я, наглея на глазах. -- Ты же сам мне все рассказал. Вас ищут -- это факт. Стрелять по вам могли и повстанцы-соседи: узнали о вас по коммуникатору...
Он глухо зарычал, но мне показалось, что в глазах его мелькнуло нечто вроде уважения ко мне.
-- Да. телек я у повстанцев смотрел и слушал, -- сказал он. -- Слышал, когда они хвастались, что взяли вас под свою защиту, а Орика и дочь превратили в заложников. Взяли вас под защиту, а бросили в глухом лесу.
-- Кулачный боец ты классный, -- я рассмеялся, -- но думаешь с трудом. Твоего дружка кокнули, а мы, видите ли, были без защиты в глухом лесу. Учти, по а,Грипу, мертвому или живому, "вычислят" и тебя.
-- И все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине.
-- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я.
-- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься!
-- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром связаться с Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего дружка.
-- Каким это образом? Ради чего?
-- Плохо у тебя с головой, -- сказал я. -- Да из-за меня, из-за меня же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что он повстанческий, а вот когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?! -резко спросил я.
-- Ты мне голову не задуряй, -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас, от землян, в восторге. Квистор, того и гляди, выменяет своего члена правительства, уля Орика, на тебя.
-- Да-а, я в тебе ошибся, -- сказал я. -- Расчет умный. Тебя, может, даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором.
-- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили, доставь я им Орика -- члена правительства. Но еще больше -- за Орика-предателя.
-- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я.
-- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и не знает, а я знаю. Повстанец он, этот ваш Орик, а по телеку объявили, что он заложник, для отвода глаз.
-- Если он повстанец -- в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То они его за меня не выдадут.
-- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты спас его дочурку, красу Политории! Да они готовы его же кровью заплатить за твое всеполиторское благородство!
Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в Тарнфил теперь никто не удержит. Почему этот гад столько времени, можно сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг понял: у него была та же реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово привязывало его к креслу, он хотел понять, разобраться, потому что был в себе не уверен, потому что боялся. И а,Урк тоже боялся, он, сам того не понимая, говорил со мной, желая услышать что-то успокаивающее, хоть что-нибудь. Он -- боялся.
-- Не пора нам лететь, а? Или мы заночуем в лесу? Развяжи меня, все тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь?
-- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу!
-- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?! А?!
-- Не хнычь, -- грубо сказал он, развязывая на мне веревку. -- Давай быстро вместе со мной, и летим.
Ночь пришла абсолютно темной, без единой звезды на небе. Кругом нас была сплошная тьма, кроме слабого свечения приборов на приборной доске винтокрыла. В какое-то мгновение я почувствовал себя пружиной, точным хронометром, хотя и не думал о себе этими, да и другими словами. Чисто интуитивно я дал а,Урку спрыгнуть первым, и только после, но сразу же спрыгнул сам -- веревка, которой я был привязан, и мой легкий рюкзачок (я схватил его за лямки, не завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной темноте, и а,Урк этого не видел. Сразу же я залепил громкую фразу позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.
-- Как ты взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая, ничего у тебя не выйдет, понял?! -- грубовато добавил я и хохотнул. Я сердцем чувствовал, что именно в длине его ответа все и заключено, сказать вторую фразу я уже не смогу, не буду иметь права, если создал нужную ситуацию.
-- Ты что, обалдел малость?! -- рявкнул он. -- Или я тебя сильновато пристукнул по башке?! Темнота, видите ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет, этого тебе не понять! Ты на своей Земле, наверное, и не видел винтокрылов, а?! А прожектор?! Соображаешь? Вряд ли ты соображаешь! Какой-то умишко у тебя есть...
Да, я выиграл, пока выиграл: фраза его, громкая ругань и мерзкий смех -- все было длинным и громким; большими мягкими шагами я отступал куда-то назад... шаг, шаг, шаг, еще шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь бы скорее "пройти" поляну и упереться ногой, рукой, спиной в дерево, лишь бы побыстрее оказаться в лесу.
-- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой, как я. Учуял? -- продолжал он.
И этого хватило, чтобы я действительно наткнулся наконец на дерево, сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...
-- Ты готов? Чего ты молчишь?! -- рявкнул он, и я, продолжая большими шагами (вроде "гусиного", но назад) отступать в лес, услышал, как он взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:
-- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но я молчал, застывая и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь на деревья и обходя их.
-- Сдох ты, что ли?! -- заорал он. Потом пауза. И потом, вероятно, увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:
-- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!
Отступая и отступая назад, легонечко, чтобы ветка не хрустнула, я слышал, как он, мерзко ругаясь, вывалился на землю из кабины, тут же перестал орать и остановился (шагов его не было слышно); его окружала полная тьма и он сообразил, что, куда ему броситься за мной, он не знает, потому что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня вернуться, крича о непроходимости леса и о диких зверях, а я все отступал и отступал назад, в полный и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в своем мерзком крике маленькие паузы. Продолжая гадко ругаться, он вновь залез в машину (я подумал -- за фонарем), голос его из машины звучал тише, да и он еще с меньшей вероятностью мог из кабины услышать меня, и я все отступал, отступал, отступал...
Он, сообразив видно, что я не такой дурак и что вряд ли пошел в ту сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери. По тому, куда ярко светил его прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес сумел я отступить, и теперь уже а,Урк ничего не сможет со мной поделать. Я догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он покружит в этом районе, "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я уже отступал назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро стали тише, еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он летал над лесом кругами, взяв за центр поляну, на которой мы сели, он все увеличивал круги, и вдруг я, обмерев, услышал, как заработал пулемет винтокрыла и редкие постукивания пуль по листве. Это он уже делал зря: он рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою смерть, если бы потом меня нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.
Наконец он улетел, шум двигателя замер вдали, и я остался один в абсолютно полной темноте. Я сел в невысокую траву, прислонясь спиной к дереву и напряженно вслушиваясь в шорохи дикого леса, попробовал думать. Потом почти сразу же встал, поняв, что первым делом мне следует "покинуть" землю. В темноте это было сложно. Завязав и надев на себя рюкзак и спрятав веревку в его кармашек, я стал ходить от дерева к дереву, щупая ствол каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При этом все еще "помня" лицом направление, по которому я удалялся от поляны, я старался не утратить этого ощущения. Конечно, все это было до чертиков глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх, обхватил дерево руками и, опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я лез вверх упорно и вдруг почувствовал, что ствол слегка наклоняется все больше и больше к земле, согнут, кривой; я чувствовал, что наклон ствола увеличивается и что он тянется почти параллельно земле, и в тот момент, когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар, я нащупал руками одну ветку, другую, третью, они росли и вверх, и вниз, и тех, которые росли вверх, торчком, было несколько, и все они были вполне прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю защищали бы ветки, и я так и сделал, привязал веревку к рюкзаку, закрепил его на стволе так, будто это подушка, а потом уже и сам лег, привязав веревкой к основному стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво, жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.
Только улегшись таким образом, ерзая и ища наиболее удобное положение тела, я и начал думать, постаравшись забыть, что если здесь есть крупные кольво, то дерево для меня не защита. Но эта мысль не лезла у меня из головы, я снова отвязал себя и рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его) работал из рук вон плохо: треск, шумы, хрипы, и ни с кем из своих я связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится без страшных хищников; поляну я найду; как именно а,Урк сел на нее относительно курса на Тарнфил, я определю курс на Тарнфил, пусть без гарантий, что выйду прямо на него, но грохот и гул сражения мне подскажут. Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев -- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут, они меня знают, видели по телеку, я для них тоже гость, -- не кокнут. Да, может, я и от них опять сбегу. А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать меня. Кажется, я "прилежался" на этом дереве, чуть расслабился, почувствовав, как одни мышцы моего тела нашли удобные точечки, а другие, найдя неудобные, смирились, даже привыкли, адаптировались. "Неужели я засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось: этот полусон, сами кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря, счастливое лицо Оли), потом -- сцены кулачных боев, рыбы, рыбы, морские, яркие, "цветики степные", -- замелькали на темном фоне за прикрытыми веками глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое, улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.