-- Да, не создали, -- сказал папа. -- Но почему не могли бы?
   -- Я уже говорила, ваш корабль был тщательно изучен.
   -- Ну, наш-то -- это почти игрушка. Есть и похлеще.
   -- Я догадалась, но дело не в размерах, а в принципах решения. Уверена, что ваши корабли не развивают нашей скорости и не могут уходить в космос так далеко.
   -- Пилли, ну почему вы так думаете? -- спросил я даже как-то обиженно. -- А вдруг и создадим аппаратик.
   -- Наш аппаратик слушает и ваш голос, и ваше тело одновременно, он улавливает не только звук, но и ваши подсознательные, не говоря уже о сознательных, представления о вашем слове и его значении, он как бы отгадывает суть слова. Не кусайся, Сириус! -- Потом нам: -- Не вскакивайте, уже известно, что ваш кольво не выпускает яд, если вы этого не хотите, а вы этого не хотите, потому что хорошо ко мне относитесь... Ни один ваш корабль не дотянет до нас. А если он с полпути пошлет ракету, хоть тысячу штук, мы это легко уловим и ракеты уничтожим. Нет, не перехватчиками, это вчерашний день, их взорвут звуковые сигналы с Политории, они могут взорвать ваши ракеты даже пока они на борту ваших кораблей.
   Странное дело, мы с папой молча слушали ее, верили ей, это было грустно, не то даже слово, но у нас не было и тени ощущения, что Пилли нас запугивает. Просто это был разговор о положении вещей. А с другой стороны, мы почему-то промолчали, когда она касалась зубов Сириуса и не боялась их, веря, что мы управляем им. Мы молчали, не открывая ей правды, что наш "кольво" безвреден, как одуванчик.
   -- Знаете, Пилли, -- помолчав, сказал папа, -- какие ощущения у меня возникают? За очень малое время, только на основании разговора с вами и не очень откровенного разговора с Горгонерром, я понял, ощутил, что Политория чем-то больна. Это дух военной болезни. Может, и не болезни агрессии, может, это страх, способный породить агрессию, -- но это так.
   Пилли задумчиво и грустно кивнула, как бы соглашаясь.
   -- Проблема Горгонерра относительно вас, вернее, Земли, только отчасти связана с импульсом войны. Проблема в другом, я думаю. Но об этом позже. Вам нужно присмотреться не только ко мне, но и к Политории. А пока я улетаю домой.
   -- На чем? -- Я удивился.
   -- Моя машина стоит за колонной дома, с другой стороны. Папа встал, подошел к ней, и сказав "огромное спасибо, Пилли", нагнулся, взял ее ладонь и поцеловал.
   -- У вас это так делается? -- мягко и очень тихо сказала она.
   -- Да, некоторые так делают, хотя это глубокая старина.
   -- Трижды в день я буду вашей... нянькой, готовить и прочее. Сами ничего не делайте, захотите перекусить -- я покажу, где еда. Гуляйте, летайте, спускайтесь в нижний город -- ничего не бойтесь, народ хочет вас видеть. Вы правы, у нас очень сложное общество, очень! -- Она многозначительно взглянула на папу. -- Сложное государство.
   Я, забрав с собой обе пластинки -- желтенькую и красненькую, спустился с Пилли вниз, к ее машине. Она показала мне, как ею управлять, я кивнул, быстро, одним прыжком перемахнул через борт машины и плюхнулся в водительское кресло; ни слова не сказав, Пилли устроилась рядом, и я взлетел. Полетав совсем чуть-чуть вокруг дома, я сделал знак Пилли надеть ремни, ничего не спрашивая, она их надела, и я, взмыв вверх с одновременным нажатием кнопки, выбрасывающей прозрачный верх машины, сделал акробатическую петлю, ринулся вниз, сбросил скорость, убрал верх и плавно сел.
   -- Это... оч-чень... -- сказала Пилли. положив на секунду руку мне на голову.
   -- Привет, Пилли, -- сказал я, перемахивая через борт машины. -Кстати, Пилли, вы замужем, у вас есть муж?
   Она засмеялась:
   -- Еще нет. Да и торопиться пока рано, мне всего сорок лет, я еще малышка. Мы, политоры, живем до двухсот лет.
   Она помахала мне рукой и резко взмыла в воздух. Ошеломленный, я пошел к входным дверям в колонну-иглу, доставая из кармана пластиночки-ключи.
   12
   Мы с папой остались одни. Определенно -- какие-то ошалелые, настолько перенапряженные, что тянуло в сон, и в то же время это напряжение мешало уснуть. Да и какие могут быть разговоры: сутки назад, даже меньше, мы скользили в космосе, вполне счастливые, в ожидании чудесной пустой планетки и классной рыбалки; мы и не думали об этой вечной, теоретически возможной сказке -- иная цивилизация, а тут на тебе, сорок восемь часов не прошло, а мы как раз и есть внутри этой цивилизации, да плюс ко всему в ситуации -хуже не придумаешь. Особенно меня поражало, что событий (кроме главного) пока никаких, а темп внутри -- бешеный.
   Побродили по квартире, уже зная, что она трехэтажная и за пределами каждого этажа идет снаружи шара замкнутый балкон: выходи и любуйся видом.
   На третьем этаже -- комнаты, комнатки, огромные мягкие диваны, ковры, низкие столики, чуть в стороне от центральной точки холла к середине сферического потолка вела, упираясь в него, лесенка. Папа, поглядев внимательно вверх, сказал: "Там дверь, люк". Мы поднялись наверх, к этому люку, я приложил к нему желтую пластинку -- ноль эффекта, потом красную -люк открылся. Мы сделали шаг вверх, здесь горел светильник, освещая лифт. Он был небольшим, в отличие от главного, внизу, и даже тесным. В лифте была всего одна кнопка, я нажал ее -- и мы на приличной скорости дунули вверх, пока не остановились. Пространство вокруг лифта было незначительным, но все же не таким, как можно было ожидать, и тут я догадался и вспомнил, что когда мы с Ориком летали, мне показалось, что почти у самого верха башни-стрелы заметно утолщение. Да, это был небольшой шарик, метра три не доходивший до острия иглы, внутреннее его помещение было пустым вокруг шахты лифта, но с полом, а наружное -- просто небольшая открытая галерея вокруг шпиля, балкон, не очень широкий и с высокими перилами. Отсюда Тарнфил был виден достаточно хорошо. В относительной близи только дом правительства был огромным, остальные дома были вроде нашего -- с одним шаром, ну, так сказать, отдельный личный дом для политоров древнего рода, "для аристократии". А уже дальше от нас в разные стороны торчали дома с несколькими шарами, вероятно, конторы, офисы, их технициумы, наверное, какие-нибудь общества, лаборатории, полиция и, конечно, просто жилые дома, но уже для политоров менее древних родов, как Ол-ку, например: вход один, но квартир -- много. Отсюда, с высоты, Тарнфил был очень понятен. Дома и природа -- больше ничего, очень мудро и красиво, разве что мало кому это досталось: весь город был под землей, я думаю, и заводы там, фабрики тоже были под землей, разве что на окраинах, с отдельными шахтами входа. Конечно, "аристократы" не дошли до того, чтобы жители подземного Тарнфила вовсе не выходили наружу, на свежий, так сказать, воздух: сверху хорошо были видны лестницы выходов из-под земли, там, под землю и наружу, "тек" народ. Конечно, никаких особенных дорог, асфальта и прочего, раз машины на воздушных подушках, не было. То есть дороги были, но скорее -- дорожки, не очень широкие и не всегда прямые, как в парке, посыпанные, вероятно, песком красным. Поблескивали сверху какие-то пруды, прудики с розоватой водой и бассейны для плавания возле каждого дома -- уже с голубовато-зеленой... И вдруг... вдруг... мы с папой одновременно увидели вдалеке множество черных птиц, что ли, но каких-то странных, длинных, и тут папа схватил меня за руку, а другой показал вверх: оттуда на нас стремительно планировала эта самая птица, все ближе, ближе... и, когда она была уже метрах в пяти от нас, мы увидели, что это человек, политор, весь в черном обтягивающем трико и с черными же крыльями. Через секунду этот... не знаю как сказать... человек-птица уже сидел, улыбаясь, на перилах нашего балкона и смотрел на нас.
   -- Жители Политории и Тарнфила приветствуют вас! -- сказал он, продолжая улыбаться. -- А я после работы рискнул, забрался как можно выше в небо и скользнул вниз, чтобы меньше было шансов, что меня заметят, я уверен, нам, геллам, появляться здесь у вас категорически запрещено.
   Папа протянул ему руку, и политор легко соскользнул на пол балкона.
   -- Спустимся на лифте вниз, -- сказал папа. -- Там никого нет, мы одни дома до семи. (Я видел, он был потрясен.)
   -- О, спасибо, -- сказал политор, -- а там уже стемнеет, я улечу незамеченным.
   -- Вы голодны? -- спросил папа дрожащим каким-то голосом.
   -- О, вы ни о чем не беспокойтесь. Просто все с ума посходили, вы же... в миллионах километрах от нас... это же... И огромная просьба, если будет сигнал видеотелефона, не нажимайте ответную кнопку сразу, ладно? Сначала я выйду.
   -- Хорошо, конечно, -- сказал папа. -- Садитесь, я -- Владимир, это -Митя, мой сын. А вы... послушайте, ведь это же не планирование, нет? -- И он показал на черные, легшие складками крылья политора. Тот рассмеялся.
   -- Ничего общего. Мы -- геллы, то есть я -- гелл.
   -- Нам не сказали, что вы... летаете.
   -- Конечно, летаем. Меня зовут Латор, верно, смешно?
   -- Почему?
   -- Как высокородного. Никакой черточки в имени нет. Просто Латор.
   Как-то уж так вышло, что имена у нас, как у высокородных. Ой! -- Он стал боязливо оглядывать комнату, а я сидел, открыв рот, как будто ору на весь лес.
   -- Нет, никаких устройств нет, -- сказал папа.
   -- Это хорошо. И пожалуйста, никому не говорите, что я прилетал. Так-то, встреться мы в городе, мы вполне имели бы право поговорить, но являться... Что вы на меня так смотрите?
   -- Я... ничего не понимаю. С крыльями!!!
   -- Разве у вас на Земле нет летающих землян?
   -- Нет, -- сказал папа. -- Кстати, а у вас есть третий глаз?
   -- Нет. Глаза нет. Это только у нелетающих, но у их женщин тоже нет.
   -- Я ничего не понимаю. Откуда вы вообще взялись, такие?
   Латор сказал:
   -- Все женщины и мужчины геллы очень добродушны, веселы, терпеливы, очень сильные, сильнее нелетающих, и, пожалуй, добрые -- потом я объясню почему. Не знаю уж, от кого в древние времена на Политории произошли птицы, но все политоры произошли от птиц...
   -- М-можно я потрогаю ваше... крыло? -- тихо спросил я.
   -- Конечно, -- сказал Латор. -- И саму руку тоже.
   Крыло было мягким, а мускулы руки -- камень. Просто камень.
   -- Эти птицы, -- продолжал он, -- имели высокие ноги и тело держали вертикально. Это помогло развитию языкового аппарата. Шли тысячелетия, и, по непонятным причинам, часть политоров, тяготеющая больше к земле, развивалась самостоятельно, отказавшись от полетов, а мы, геллы, как-то тяготели больше к полетам, так что развились в особый вид. В древние времена (так записано в книгах) мы, уже будучи разумными, жили от наземных политоров отдельно, даже далеко друг от друга, но враждовали, -- правда, по их вине. Похоже, они не могли нам простить, что мы и ходить умеем, и летать. О! Внимание!
   Мы тоже услышали звонок видеотелефона. Латор, легко вскочив, скрылся за дверью, папа потыкал кнопки, экран засветился -- это был Горгонерр.
   -- Долгой жизни, уль Владимир и уль Митя!
   -- Долгой жизни, уль Горгонерр, -- сказал папа.
   -- Как проходит время? Не скучно?
   -- О нет, что вы! Мы, я бы сказал, переполнены впечатлениями. Орик и Пилли отличные рассказчики и очень милые...
   -- Я рад, -- сказал Горгонерр. -- Я уже звонил вам.
   -- Простите, я был в ванной, а сын возился с машиной. Мы так перенасыщены, что вряд ли сегодня выберемся в город, хотя...
   -- Ходите, гуляйте, вы абсолютно свободны, разве что без Орика вас будут окружать толпы. Кстати, как насчет встречи с нашими учеными завтра.
   -- Можно ли это обсудить утром? Мы надеемся хорошо выспаться.
   -- О, как вам будет угодно. Когда вам позвонить?
   -- В девять вас устроит?
   -- Вполне. Отдыхайте. Долгой жизни!
   Латор влетел в комнату, не буквально, конечно, просто вошел легко и быстро.
   -- Латор, -- сказал папа. -- Все это уму непостижимо, понятно -- как сказка, не более. Как же так получилось, например, что нелетающие политоры имеют сзади глаз, третий, а вы -- нет?
   -- Есть гипотеза, что мы, геллы, много летая, все время подставляли глаз солнцу, естественно, жмурились, закрывали его, и он постепенно утратил свои функции... исчез, отпал.
   -- Вы ученый, Латор? -- спросил папа. Латор долго и весело хохотал.
   -- Сейчас вы узнаете, кто я и кто мы. Да-а, вы меня рассмешили! Сказать, что я ученый, это то же самое, что сказать, что у политорок нет сзади глаза потому, что они тысячелетиями обожали загорать и он "отпал" у них, как у нас. Кстати, то, что у них нет глаза, -- загадка для наших медиков.
   Откуда-то возник зевающий Сириус.
   -- О, кольво, -- сказал Латор. -- Вы не боитесь их? Геллы не боятся, мы их быстрее.
   -- Это наш кольво, -- сказал папа, -- с Земли. Даже не спросив, ядовит ли он, Латор продолжал:
   -- Мы, геллы, ушли от вражды и жили далеко, в тех же почти местах, где и моро. Вы о них уже слышали? Моро, говорят ученые, произошли от каких-то... обезьян, существ, которых мы и не видели никогда, на Политории их не было и нет. Ученые считают, что моро завезли сюда на кораблях очень давно какие-то разумные существа, потому что там, где жили моро, после дождевой бури вода стала отравленной, и они начали умирать. Мы с моро жили, в общем, мирно, но как-то отдельно, хотя узнали и сейчас знаем их язык. По причинам нам неизвестным, мы, геллы, развивались медленнее, чем нелетающие политоры. Более того, они очень существенно нас обогнали, и тогда пришло горе. И может быть, это двойное горе, потому что мы его не чувствуем, только понимаем. Политоры (это случилось века два назад) сделали из нас не политоров, а только геллов. Они проводили кое-какие опыты, пробовали их на себе -безрезультатно, тогда украли гелла, и оказалось, что геллы поддаются воздействию их аппаратуры. Они изменили наш характер, сделав нас только мягкими, только добрыми, послушными, работящими... Существует тщательно охраняемая машина, постоянно излучающая какое-то определенное психическое поле, которое и делает нас такими. Поразительно, что не возникает никакого желания найти эту машину, сломать... Я не знаю, что еще... освободиться. Мы добродушны -- и все тут. Мы не воинственны и не можем никуда улететь, мы же не можем летать без воздуха.
   -- А для чего это было нужно? -- спросил папа. -- Дико.
   -- Если у вас самих на Земле высокая цивилизация, вы знаете, что все равно есть грязная работа, черная, неинтересная. Для этого у политоров есть геллы. Тяжелая работа в рудниках, шахтах, вырубка лесов, иногда они нас возят на две соседние планеты...
   -- Что это за планеты? -- спросил папа.
   -- Там живут разумные, но неразвитые существа, и там много нужных руд, металла, топлива, редкого дерева. Политоры практически обирают их, обкрадывают, те-то, хозяева планет, какие-то вялые, слабые, работают лениво. Их и хлыстом не заставишь работать как следует -- они лучше умрут.
   -- Но если политоры так жестоки -- почему они их не уничтожили?
   -- Невыгодно. Там несколько иные космические условия, поисковые машины политоров плохо отыскивают залежи на глубине, а те, хозяева планет, как носом чуют, где что зарыто. Не убивать их -- экономичнее, не строить же новую аппаратуру. Политория невелика и беднеет, кое-какие виды энергии они создали чисто техническим путем, но не все, а с металлами вообще туговато...
   -- Латор, а как вы живете, где? -- спросил папа.
   -- В подземном Тарнфиле...
   -- Птицы -- и под землей?! -- воскликнул я.
   -- Иногда мы, когда тепло, делаем гнезда на деревьях, за городом. По утрам нас будит гудок, и мы летим на работу.
   -- А деньги?
   -- Ну, платят нам мало. Едва хватает. Рассказывают, что лет сто назад один гелл случайно получил сотрясение головы, и это психическое поле перестало на него действовать. И он взбунтовался, один. Его объявили сумасшедшим, ловили, он искал эту машину один, и они его убили.
   -- Не понимаю, ведь не все политоры такие!
   -- Конечно нет, борьба существует -- только это я и могу сказать. Многие политоры хотели бы изменить такое положение и ради себя, и ради нас, и их немало таких, но...
   -- Горгонерр и его окружение? -- прямо спросил папа.
   -- Да. Он. И все его предшественники много веков подряд. Их разведка, их армия...
   -- Вы женаты?
   -- Да, -- Латор улыбнулся. -- Мою жену зовут Лата. И дочка Мики. О, если бы видели, как изумительно она летает! Мне показалось -- я сейчас зареву.
   -- А были войны на Политории? -- спросил папа.
   -- Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство. А у вас?
   -- Две. Потом Земля отказалась от войн навсегда. -- А с другими планетами вы воевали?
   -- Латор, -- папа засмеялся. -- Ваша планета первая, где появились люди, мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а сейчас не знают, что мы здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я никогда не увижу свою жену, а Митя -- маму. И никто никогда не узнает, куда мы исчезли.
   -- О, -- сказал Латор. -- Так нельзя. Тем более если я правильно догадываюсь. Земля не хотела бы воевать.
   -- Да, не хотела бы.
   -- Но... почему вы можете не вернуться... домой?
   -- Мне кажется -- это Горгонерр. Из-за него.
   -- Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.
   -- Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.
   -- Но почему?
   -- Я сам ломаю голову -- почему, а вернее, как избежать плена. Знаете, поговорим об этом после -- голова пухнет.
   -- Вы не против увидеться со мной еще раз?!
   -- Конечно! И с вами, и с вашей семьей, -- но как?
   -- Если только вы зайдете ко мне тайком. Спросите, где живет Латор. Спрашивайте тихо и только у геллов.
   -- Пора прощаться, -- папа вздохнул. -- Извините меня: должны появиться Пилли и Орик.
   -- О, Орик, -- сказал Латор. -- Это достойный политор. Ну, я полетел! -- Он опять очень легко поднялся, и мы проводили его на лифте наверх. При всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой дикой высоты. Мы стояли высоко над землей на темном балконе, мы видели только силуэт Латора.
   -- Долгой жизни! -- сказал он, садясь на край высоких перил, и чуть тише добавил: -- Передайте поклон Орику. -- И тут же скользнул в полутьму, но не вниз, а вперед и вверх, как бы скользнул в небо. Несколько мощных взмахов крыльев -- и его не стало.
   Папа обнял меня за плечи.
   -- Это сон, Митяй, да? -- сказал он.
   -- Сон, -- сказал я. -- Это не сон, пап. Если бы это был сон.
   13
   -- Ей сорок лет, -- сказал я папе.
   -- Кому? Пилли?! Этой... этой девушке -- сорок?
   -- Да, они живут до двухсот, -- сказал я. -- Как боги.
   Тут-то она и позвонила, причем сигнал шел сразу на три аппарата: на основной, домашний, и два маленьких коммуникатора, которые оставил нам Орик.
   -- Говорит уль Дмитрий, -- важно сказал я.
   -- Это Пилли. Митя! Удобно мне подняться к вам?
   -- Пулей! -- сказал я. -- В темпе.
   -- Что?
   -- Как можно быстрее. Мы ждем вас.
   Через минуту она была с нами. В другом уже платье, не цветастом в обтяжку, а более скромном, однотонном, с рукавами, как крылья у геллов. Боже, какая у нее была улыбка! Это еще нужно было себя уговаривать, что она -- физик.
   -- Я поняла, почему должна подняться мигом, -- сказала она. -- Вы, конечно, голодны?
   Папа пошел на провокацию:
   -- Как бедные моро, Пилли.
   -- Да, как бедные моро.
   -- А почему они голодны?
   -- Все зависит от того, хороша ли охота. А она несколько ограничена правительством. Простите. Ужин! -- Она исчезла и быстро вернулась. -- Не умирайте!
   -- Ваши рукава, как крылья у геллов, -- сказал я.
   Она внимательно посмотрела на меня, изучающе:
   -- Вы были в городе? В подземном Тарнфиле? А?
   -- Да нет, -- сказал папа. -- Просто мы сели в нашу машину и покатались над Тарнфилом. Ну и покалякали с геллами.
   -- Я вам не верю, -- ехидно, но очень мило произнесла Пилли.
   -- И правильно делаете, -- сказал папа.
   -- Вот уж не думала, что земляне такие врунишки, -- сказала Пилли. -Как вам геллы? Или гелл? Или гелла?
   -- Как? -- сказал папа. -- Это просто в голове не укладывается -- вот как. На Земле этого нет. Мы с такой же завистью смотрим на птиц на Земле, как вы, бескрылые политоры, -- на геллов. Теперь-то я понимаю, почему вы отказались от колесного транспорта, а все летаете, хоть и в метре от земли: глядите, мол, геллы, мы тоже не лыком шиты. Летаем!
   -- Не ехидничайте, -- сказала Пилли.
   -- Здесь, знаете ли, не до ехидства, -- сказал папа, глядя на Пилли, и она сразу же очень серьезно поглядела на него.
   -- Да, вы правы, -- сказала она. -- Но их судьба вроде в надежных руках, и те, кому хотелось бы до этих рук дотянуться...
   -- И ударить по ним... -- сказал папа, -- и освободить...
   -- Вряд ли сумеют дотянуться, -- продолжила Пилли грустно, поняв, что каким-то образом мы уже успели узнать о наличии поля для геллов.
   -- Вероятно, и планирование, как политорское увлечение, -- тоже вид неполноценности, желание не отстать от геллов.
   -- Возможно, -- сказала Пилли. -- Хотя это приятно само по себе. У меня высший разряд -- я знаю, что говорю.
   -- Геллы умны, -- сказал папа. -- Я уверен, не стань они геллами-изгоями, а политорами-геллами, они бы благородно "не ощущали" своего превосходства.
   -- Ну да. А политоры еще больше страдали бы комплексами.
   -- Похоже, -- сказал папа.
   -- К вашему сведению, -- снова мило ехидничая, сказала Пилли, -- очень многие политоры с радостью смирились бы с этой разницей и даже...
   -- Понимаю, -- сказал папа. -- Но на них есть Горгонерр.
   -- Не мучайте меня, -- сказала Пилли, устало опуская ресницы. -- Это тяжелая тема. У полноценного разума отняли больше половины эмоций.
   -- Вам нравятся моро? -- спросил папа.
   -- Нравятся. И очень. Очень.
   -- Кстати, земляне и моро ближе друг другу: наш предок -- обезьяна, а вы, Пилли, -- птица, хоть и не гелла.
   -- Ах, вы об этом, -- Пилли улыбнулась. -- Да какое это имеет значение, если я -- птица и вы -- некая обезьяна легко общаемся с помощью этой вот штучки. Да и обезьян мы не видели, только слово слышали.
   -- Но моро кажутся вам чем-то бесконечно от вас далеким, ведь речь идет о развитии, а не о происхождении.
   -- Кое-кому плевать на развитие. Я одна из тех, кто может общаться с моро, не боясь их. Даже немного на их языке.
   -- А как относятся к этому ваши родители? -- спросил папа.
   -- Они погибли в космокатастрофе.
   -- Простите, -- сказал папа.
   -- Важнее, как может отнестись к этому Горгонерр, Друг моих покойных родителей, -- усмехнувшись, сказала она.
   -- А что плохого, если вы общаетесь с моро? -- спросил папа.
   -- Моро -- низшие, нецивилизованные. Если же они для меня разумные существа -- неизвестно, куда заведут меня мои наклонности. Может быть, в оппозицию?
   -- Пилли! -- сказал я. -- Как бы ни сложилась наша с папой судьба, я бы очень хотел попробовать "планирование", побывать на море, в лесу, у племени морю.
   -- Постараемся, дитя, -- сказала она.
   -- Отлично! -- сказал я. -- И еще я дико хотел бы посмотреть политорскую карту звездного неба, на Земле я увлекался астрономией. -- Папа быстро взглянул на меня.
   -- Смешной ты, -- сказала Пилли, -- у нас же здесь есть свой... планетарий, -- и добавила: -- Не лень вам обоим встать?
   Настоящие мужчины -- мы сразу вскочили. Поманив рукой, Пилли повела нас на третий этаж дома, оттуда мы взлетели на лифте наверх. Пилли нажала кнопку, загорелся неяркий светильник, и она показала нам лестницу, которая по внешней стороне шахты лифта вела еще выше, и, пока мы поднимались по ней, Пилли сказала, что острие купола -- не идеальная игла, но со срезом, и три последних метра иглы имеют поворотное устройство не по оси, но в разные стороны, шарнирное. Мы ступили на площадку -- крышу шахты лифта, -- и сразу же все стало ясно. Над нами, близко, была линза: мы стояли под телескопом.
   -- Любуйтесь, -- сказала Пилли. -- А я пойду приготовлю что-нибудь Орику, он голоден. -- И она укатила вниз.
   Обалдевшие, мы долго разглядывали политорское небо, постепенно вращая телескоп по кругу.
   -- Их спутники довольно редки, -- сказал я.
   -- Тебе это важно знать?
   -- Очень. И нужен планетарий -- полная картина неба. Каков контроль в их атмосфере и выше?
   -- Так? А дальше как?
   -- Не знаю. Я предполагаю, но не сглазить бы.
   ... Пилли что-то напевала и играла на ковре с Сириусом. Она, лежа, замирала, а потом легонько шевелила пальцами, и тогда Сириус пулей вылетал из укрытия, легонько зубами хватал палец Пилли и тут же отпускал.
   -- Как небо? -- спросила Пилли. -- Что-то мне не верится, что ваш кольво ядовит, а вы им управляете.
   -- А нам не верится, -- смеясь, сказал папа, -- что кое-кто с легким сердцем разрешает вам иметь дома лабораторию.
   -- Ну... у нас многие ученые работают дома.
   -- Разрешает именно вам, -- сказал папа.
   -- Пока лаборатория цела, -- вскакивая с пола и смеясь, сказала Пилли, -- со мной не так-то просто, я участник разработки новых космических кораблей...
   -- Вот он. -- Папа ткнул пальцем в мою сторону. -- Хотя по вашим меркам, ему всего семь лет, -- ваш коллега, Пилли.
   -- Ну да?! -- Похоже, это ее потрясло. -- Каким образом?
   -- Он принимал прямое участие в конструировании нашего нового межпланетного корабля. Был даже руководителем научной группы, в которую входил я. Он был моим начальником, представляете?
   -- Какой ужас! -- сказала она, смеясь. -- А такие дети только у таких пап, как вы, да?
   -- Разумеется, -- сказал папа, улыбаясь. -- А если без шуток, у нас таких детей немного... но есть.
   -- И все-таки... ты ходишь на службу, что ли, а, Митя?
   -- Это было недолго. Просто учусь в особой школе.
   -- Гром небесный! -- сказала Пилли. -- Земля опасна!
   -- Не бойтесь, -- сказал папа. -- Вы же убеждены, что в военном отношении мы куда слабее и -- в любом случае -- не сможем добраться до вас. Кстати, Пилли, а есть в правительстве достаточно сильные политоры, -- но не такие умные, как Горгонерр. -- склонные не выпускать нас, а раз так, то по логике -- убить.
   -- Теоретически, увы, да. Если говорить об уровне их ума и агрессивности из-за немотивированного страха...