Вольф Сергей. Где ты, Маленький 'Птиль'

   -- Я вас понял. Все будет выполнено.
   Через пару сотен метров из-за деревьев вышел солдат и отдал Ресту и Ми-тару честь -- прямая рука, резко выкинутая в сторону, параллельно земле. Честное слово, при внешней несхожести это напомнило мне жест фашистов. Поглядев влево и вправо, я увидел и других солдат, с равными промежутками стоящих в лесу по некоей кривой, вероятно, они окружали лагерь отряда в роли часовых. На секунду у меня замерло сердце -- я подумал о моро, о Митаре и Ресте; было такое ощущение, что шаг, другой -- и они сами уйдут к повстанцам (и вовсе не от страха поражения), но, появись моро, и Рест, и Митар стали бы сражаться и погибли бы, а мне не хотелось, чтобы они погибли.
   Конечно, тот, кто связался с Рестом, рассказал отряду, что за "птицу" ведут их офицеры. Рест всех "успокоил", сказал, что ночь я провел в лесу на дереве, немало прошел, выбился из сил, так что вопросы ко мне потом. Лагерь отряда ничем особенным не отличался: двухскатные защитного цвета навесы и гамаки. Работало несколько печек -- готовился ужин. Я переоделся, обтеревшись полотенцем, повесил сушиться рубашку, куртку, брюки и достал, к общему восторгу, рыбу. Когда я показал снасть, которой я ловил, все ошалели от моей сообразительности. Рыбу зажарили, а я пока сидел на куске бревна, прислонившись спиной к дереву, и, кажется, какое-то время ни о чем не думал. Часовые молчали, начало темнеть, чуть тише и реже стали выстрелы и взрывы в Тарнфиле: надвигалась ночь. Ночь в гамачке, как когда-то -- сон днем летом на даче, на Земле, не так ли, Митя Рыжкнн, ученик-школьничек, а? Да-а, до этого восьмого класса надо еще дожить: выжить и долететь до мамы. Худо мне было на душе: отец не знал, что со мной, жив ли я, а я боялся выдать себя и кого-то еще, если наладить коммуникатор.
   "Бежать сегодня же ночью, вот что!" -- решил я.
   Когда совсем стемнело, я встал, пошатываясь, и всем стало ясно, что мне не до разговоров. Позже Рест показал мне мой гамак рядом с собой и Митаром; я отозвал его в сторону и, решившись, сказал, что очень беспокоюсь за отца, где он и что с ним, и не посмотрит ли Рест мой коммуникатор, что-то с ним неладно.
   -- Обещаю вам, уль Рест, -- сказал я, -- что если налажу связь, я просто скажу, что жив-здоров и у кого я, но не скажу, где.
   -- Я вам верю, -- сказал Рест, беря мой коммуникатор.
   Рест вскрыл коммуникатор, внимательно осмотрел его, потом, сказав "контакты подсырели", протер их тряпочкой, помахал над печкой и наконец включил: эфир стал куда более чистым. Рест поставил на место защитную крышку, отключил коммуникатор и после моего "спасибо" тактично ушел. Сам я пошел куда-то вбок, пока хватало света неярких ламп возле печек, потом сделал шагов двадцать в темноту и встал за дерево. Долго я вызывал отца, было очевидно, что аппарат работает, но папа молчал. Молчал и Рольт. Я набрал номер Ир-фа и... поджилочки мои затряслись от радости: он мне ответил. Слышно его было плохо.
   -- Охотник, миленький, -- зашептал я. -- Вы меня слышите?
   -- О, хвала небу, -- прошептал он. -- Это ты, рыбак?
   -- Я под городом, рядом, но не могу сказать, где.
   -- Я тоже недалеко. Ночью буду в городе.
   -- А где отец, папа где? -- зашептал я.
   -- Успокойся, он или на севере, или уже летит оттуда.
   -- Сделайте так, чтобы он знал: я жив и рядом.
   -- Конечно, сделаю. Ты не ранен?
   -- Не! А папу поймайте вызовом в полете.
   -- Если будет возможность. Не волнуйся.
   -- Я не могу сказать, где я, -- зашептал я. -- Долг чести. Но если я окажусь в городе, как мне быть?
   -- Латор, -- шепнул он.
   -- Он жив?
   -- Да, хвала небу. Тебе нужна помощь? Не скромничай!.
   -- Нет. Пока нет. Лучше не надо. Как я рад...
   Не люблю я эти расхожие выражения типа "камень свалился с души", но, честное слово, со мной произошло именно это, я даже как-то обмяк, всякое напряжение снялось; хотя я и отдавал себе отчет в том, что мои проблемы далеко не разрешены, но копаться в них не следует, потому что достаточно выделить одну: как мне покинуть отряд Реста и Митара?
   Прежде чем вернуться к гамаку, я внимательно огляделся в темноте. От лагеря шел слабый неяркий свет, вероятно, никто еще не спал. Я вгляделся в лес, став спиной к лагерю, и увидел наконец на равном расстоянии друг от друга шесть слабо светящихся точек. Свет этих шести точек был направлен в землю, и я догадался, что это шестеро ближних ко мне часовых. Каждый из них не видел другого, видел лишь слабый свет луча фонаря, направленного вниз. Свет горит -- значит, все в порядке: сосед жив. Прочесывать же лучом фонаря расстояние влево и вправо от себя каждый из них не мог: окажись рядом враг, он бы сразу понял, что это охрана, часовые.
   -- Ну что? -- спросил меня Рест, когда я вернулся.
   -- Старался, но все зря, -- сказал я. -- К отцу я пробиться не сумел. Не знаю, где он. И к улю Орику тоже. Либо он где-то далеко, очень, либо вы ошибаетесь, и он действительно заложник.
   -- Дождемся утра, -- сказал Митар. -- Если нас не бросят в бой, вызовем для вас машину. Если же бросят, резоннее оставить вас в лесу, а потом попытаться забрать.
   "Это было бы отлично, -- подумал я. -- Остаться одному".
   -- А не пора ли нам спать? -- сказал Митар. Это был скорее приказ, который он тут же произнес громче, давая тем самым приказ и всем бойцам. Было отключено общее слабое освещение, и каждый стал укладываться в гамак, осторожно светя себе фонариком. Под двухскатным легким пологом помещалось четыре гамака, под пологом офицеров, Реста и Митара, было лишь два, для них, но мой, третий, поместился рядом с ними легко. Пистолет я давно уже спрятал в карман брюк, а ремешки коммуникатора и "плеера" застегнул на спине так, чтобы аппаратики не болтались. Мне был выделен гамак посередине между Рестом и Митаром, и я, демонстративно поставив свой рюкзак между собой и Рестом, улегся в гамак. Пора было спать. Если же говорить обо мне, -- то мучительно не спать. И при этом я чувствовал, что меня так и клонит в сон.
   -- Как я слышал, -- сказал мне тихо Рест, -- на вашей Земле с войной покончено?
   -- Да. Скопилось столько и такого оружия, что, начнись война, Земли бы просто не стало, ни одного живого существа.
   -- Как бы ваша война убила самое себя? -- сказал Рест.
   -- Что-то в этом роде, -- сказал я.
   -- Это хорошо, -- сказал Рест, -- но мы поступили мудрее: уже очень давно мы, осознав свои возможности и возможности структур вещества, вообще отказались от сверхмощного оружия. Более того, Политория столь мала и мы так дорожим ее воздухом, а потому и лесами, что война в лесах запрещена обычными бомбами.
   -- Это так мудро, -- сказал я, -- что непонятно, почему Политория вообще не отказалась от любых войн и, простите, всякого рабства.
   -- Таков был порядок вещей, -- чуть сухо сказал Рест. -- Когда я молодым вступил в армию и не мог изменить этого порядка, я решил, по крайней мере, не столько поддерживать его, сколько посильно бороться с еще большим беспорядком, если он возникает.
   У меня не было сил и права возражать ему, я лишь сказал:
   -- И все же вы больше похожи на повстанца, чем на человека квистории.
   -- Оставим это, -- сказал Рест.
   -- Хорошо, -- сказал я. -- Прошу извинить меня.
   -- Спим, -- сказал Рест; Митар уже тихонечко похрапывал.
   ... Глаза мои слипались. Я послюнил палец и протер их -- так-то лучше, бодрее. Я посмотрел на часы! Ого! С момента конца разговора с Рестом прошло почти два часа. Прилично. Пора думать и о делах. Я скинул с лица одеяло и минут пять прислушивался к тишине, к легкому храпу вокруг, к темноте. Митар храпел мощно. Рест -- едва слышно, спокойно.
   Я начал специально не очень-то осторожно вылезать из гамака и произнес негромко "проверочную" фразу:
   -- Черт! Сыро-то как.
   -- Что? -- сонно спросил Рест. -- Вы куда?
   -- Я... мне нужно... по малым делам, -- сказал я, вдруг напрягшись. Разбудил-таки Реста.
   -- А-а, -- сказал он полусонно. -- Возьмите фонарь. -- Он засветил его, чтобы я мог перешагнуть его гамак, и я увидел рюкзак. Я взял из рук Реста фонарик, прошептав: "Стоит ли, я недалеко, рядом". Он что-то пробормотал в полусне, и я, опустив фонарик вниз, сделал несколько больших шагов и тут же выключил его: меня-то стоящие на постах не должны были видеть. Сами они, выбирая свои точки еще вечером, явно стояли на таких участках один по отношению к другому, когда между ними не было ни одного ствола, чтобы видеть точечки соседних фонарей. Делая очень осторожные шаги вперед, нащупывая руками деревья и обходя их, я наконец разглядел две точки фонариков соседних постовых -- ровно посередине между ними я и должен был пройти. Зная, что Рест уже, а часовые еще меня не слышат, я пошел быстрее, вытянув руку вперед и нащупывая то пустоту, то ствол дерева. Постепенно я подходил к линии между часовыми все ближе и ближе. Сердце, с которого у меня "свалился камень", когда я установил связь с Ир-фа, теперь бешено колотилось. Конечно, "бросся" за мной Рест (кстати, без фонаря) и найди он меня, он бы не разгадал мой замысел (ну, заблудился мальчик и заблудился), но тогда мой план полетел бы ко всем чертям. "Погони" я не слышал. Я снова "успокоился", не упуская из вида светящиеся точечки впереди, слева и справа от меня, и из-за того, что опасная прямая линия между часовыми была совсем рядом, пошел крадучись. "Замысел" выглядел простым: пересечь эту линию и начать уходить все дальше от лагеря, забирая не очень резко, но влево, а потом и совсем резко влево, и выйти к самому краю леса перед Тарнфилом. По ощущению я пересек эту опасную линию и начал чуть забирать влево; снова замелькал, скрываясь за деревьями и вновь появляясь, левый от меня фонарик часового; слегка загибая влево, я немного приблизился к нему и вдруг, остановившись на секунду, увидел, как его фонарик дернулся, качнулся немного и будто упал в траву, и услышал полуявный не то вскрик, не то хрип какой-то и замер. Не знаю, как назвать это чувство, возникшее у меня в темноте, -- интуицией, догадкой, но чувство это было ясным и четким, с оттенком уверенности, я ощутил, не оборачиваясь, что нечто подобное одновременно происходит и с соседним "фонариком", и стараясь сохранить правильное направление к первому часовому, твердо "двинул" вперед, внезапно вспомнив и начав негромко насвистывать песню, которую я слышал, сидя за столом в окружении политоров с темными гордыми лицами. Я сделал в выбранном направлении, вероятно, шагов сто, продолжая насвистывать, и не удивился, хотя и вздрогнул, когда кто-то жестко положил мне на плечо руку, и тогда я спросил:
   -- Есть ли среди вас Кальтут и Олуни?
   -- Нет, -- ответил мне в темноте голос. -- Они среди других.
   -- Далеко? -- спросил я.
   -- Недалеко. Сзади нас. Они спят. Кто ты?
   -- Я... мальчик с Земли. Я брат Олуни, потому что он меня спас. Вот, -добавил я, нащупав на груди амулет Олуни и быстро посветив на него фонарем. -- Вот камешек с его шеи мне на память.
   -- Олуни будет рад видеть тебя, -- сказал в темноте невидимый моро. -Откуда ты здесь ночью в лесу один?
   -- Я сбежал из отряда войск квистора, -- сказал я. -- Мне нужно в Тарнфил, я от них сбежал, хотя они мне ничего плохого не сделали. Они бы увезли меня на машине к политорам квистора, а мне нужно найти отца и повстанцев.
   -- Все часовые убиты. Скоро не станет и их отряда.
   -- Слушай меня внимательно, моро, -- сказал я, -- отряд вон там. -- Я протянул руку. -- Потрогай мою руку.
   -- Я знаю, где отряд, -- сказал он и тут же прокричал криком какой-то птицы. -- Я остановил своих, чтобы они не шли к отряду, пока мы с тобой говорим, -- пояснил он.
   -- Там есть два политора, все лежат в гамаках по четверо под крышей, а эти -- вдвоем. Между ними -- мой мешок. Они должны остаться живыми, свяжите их, но не убивайте, они друзья Рольта с лодки, которая плавает под водой, они случайно пошли с Рольтом по разным тропинкам. Это хорошие политоры, они пока... как слепые... Пусть они живут, надо их переправить к Рольту, там они все поймут.
   -- Что будешь делать ты? -- спросил он. -- Будешь с нами?
   -- Нет. Я должен добраться до Тарнфила, куда вы не пойдете.
   -- Да, -- сказал он. -- Не пойдем. Где ты будешь ночью?
   -- Я пойду, как и шел, -- сказал я, -- к краю леса. Когда вы вернетесь к Олуни, скажи ему, где я. Он найдет меня.
   -- Иди, -- сказал моро. -- Я сделаю, как ты решил.
   Он исчез в темноте, вскоре я услышал тихие крики птиц -- моро перекликались. Я шел, наверное, минут десять, наконец лес кончился -- передо мной было темное пустое пространство и чуть дальше -- зарево огней Тарнфила. Я сел на землю, прислонившись спиной к дереву, и стал ждать утра. Со стороны Тарнфила раздавались иногда одиночные выстрелы. До рассвета, я думаю, было не меньше часа с лишним. Через полчаса я, светя фонариком, вышел на поле перед лесом, отошел метров на пятьдесят в глубь этого поля, чтобы Олуни, где бы он ни вышел из лесу, легко мог найти меня, и, присмотрев невысокий пригорок, сел на него. Прошло еще с полчаса, когда я вновь услышал крик неизвестной мне птицы, это был тот же крик моро. Но шел он явно от края леса. Крик повторился, и я стал светить фонариком в его сторону. Оттуда тоже засветили в мою сторону фонари, постепенно они приближались ко мне, я встал на пригорке и вскоре увидел Кальтута, Олуни и связанных Реста и Митара. Понимая, что делаю все правильно, я тем не менее очень неловко чувствовал себя перед обоими офицерами. Мы обнялись с Кальтутом, потом -- очень крепко -- с Олуни, и я немного сжался, чувствуя, что вот сейчас должен произнести нечто вроде речи. Рест и Митар молчали.
   -- Уль Рест и уль Митар, -- сказал я, глядя в свете фонарика, как хмуро они смотрят вниз, в землю. -- Я не очень-то умею это делать, но я хочу... высказаться. Спасибо вам, вы приняли меня не как врага, не как "лазутчика", и вы не ошиблись. Уйдя из лагеря ночью, я хотел бежать в Тарнфил. Но я не наводил моро на ваш отряд. Они сами знали, где вы, а со мной столкнулись случайно. Я знал, что они могут здесь оказаться, -- не около вас обязательно, но в лесу, -- да, я знал это, но говорить вам об этом -- не мог: это была не моя тайна. А просьба оставить вас двоих в живых -- моя просьба. Как солдаты, простите меня, что я распорядился вашей жизнью.
   -- Да, уль Митя, этого права вам никто не давал, -- сказал Рест. -Точно так же, как никто не давал вам права предупредить нас, что моро могут оказаться рядом. Но не нарушив одного права, вы нарушили другое. Чем мы вам обязаны? -- несколько иронично добавил он. -- Добрым обращением с вами?
   -- Нет, -- сказал я. -- Помните, уль Рест, вы сказали мне, что были очень дружны с капитаном Рольтом? Я не сказал вам тогда, что он и мой друг. Я попросил оставить вас в живых только потому, что уверен, капитан Рольт одобрит мой поступок, когда вы двое окажетесь на его подлодке. Вы знаете его не хуже меня, а я убежден, что если вы не примете его предложения остаться с ним и с повстанцами, он освободит вас. Хотя бы потому, что не он взял вас в плен. Вы легко вернетесь в войска квистора, если захотите. Вот и все. Олуни, -- добавил я. -- Где вы будете весь этот день, когда взойдет солнце?
   -- В этих лесах, -- сказал он.
   -- Берегите уля Реста и уля Митара. Я постараюсь все сообщить капитану Рольту.
   Каким-то чутьем я ощутил, что вот-вот начнет светать, сотую долю капельки даже уже начало.
   -- Ну, я пошел, -- сказал я. -- Я хочу, чтобы мы опять увиделись, -добавил я. Снова Кальтут и Олуни обняли меня, а я их; я поклонился Ресту и Митару (они ответили мне едва заметным кивком) и пошел к Тарнфилу. Но голос Реста остановил меня.
   -- Забирайте немного правее, уль Митя, -- сказал он, -- если хотите попасть к ближнему входу в подземный город.
   Сказав ему "спасибо", я пошел быстрее и, как он велел, отклоняясь немного вправо. Я ждал начала рассвета, а зачем? Город я и так видел, по огням над ним. В темноте меня никто бы не заметил. Конечно, возле самого города я рисковал: ничего не видя, я мог угодить в какие угодно руки, но... Но уж идти по открытому пространству, когда рассветет, -- вовсе нелепо. Нате -- вот он я!
   Постепенно я приближался к городу, оставляя за собой поле и лес; ухоженная растительность города, кусты и деревья надвигались на меня вместе с крайними, ближними к полю, домами-шарами, рассмотреть подробно самую окраину города я не мог, а там-то, за кустами, и могла скрываться опасность. В этом и был весь фокус: идти быстро, быстрее уходить с открытого пространства, пока совсем не рассвело, идти, как только можно быстро, -- так же быстро приближаясь к точке спасения или, может, и к точке опасности. Свет все больше и больше наполнял политорское небо, бежать я само собой не мог, но и сбавлять скорость тоже не хотел. Случайно я поглядел вверх и вправо и, потрясенный, увидел высоко в небе большой отряд геллов. То ли они хорошо знали военные условия этой окраины города и оптические прицелы с другого его конца были бессильны, то ли они рисковали, видя, по крайней мере, что нет воздушных кораблей (а видели они, по-своему, не хуже моро), но они летели разреженной большой группой, приближаясь именно ко мне, вернее -- к точке над моею головой. Мигом во мне что-то забурлило! Я рвал и метал, что на мне нет ничего белого, чтобы помахать им, я сжимал кулаки, понимая, что не докричусь до них, бесясь, я содрал с себя и куртку, и рубашку и стал размахивать, глядя на геллов, рубашкой, а потом, не переставая махать, вдруг брякнулся на землю и лег, распластавшись, -- может, так им проще было заметить меня. Я готов был против всякой логики заорать, но тут, чуть ли не задохнувшись, увидел, что они начали снижаться. Они начали снижаться! Я закрыл глаза. Наверное, они стремительно идут вниз. Подожди, подожди, говорил я себе, еще немного и... Я выждал паузу, и мне показалось, что секундой раньше, чем я открыл глаза, я услышал мощный шум их крыльев. Еще, еще мгновение, еще... и вот я уже вскакиваю, хохоча от радости, и гляжу на них обалдевшими от счастья глазами, а они стоят вокруг меня -- геллы! Конечно, все они слышали обо мне, кто-то из них само собой видел меня по телеку -- я об этом не думал...
   -- Я... мне необходимо в Тарнфил, я ищу отца, я должен видеть Латора. Вы знаете Латора?! -- говорил я, захлебываясь.
   Они весело смеялись, держа в руках оружие, как пушинки.
   -- Значит, ты убежал от а,Урка? Вот это номер! -- сказал один. Второй, подняв мои руки, мягко обвязывал меня веревкой, все тело, и я не сопротивлялся. -- Как ты добирался, уль Митя?
   -- Лесом, -- сказал я.
   -- И долго?
   -- Две ночи в лесу и целый день пути по лесу, -- сказал я. -- Из отряда квистора я тоже убежал, ночью. Я попал случайно в их отряд. Отряда нет -моро их ликвидировали. Двое живы по моей просьбе, они у моро, я обязан быстро связаться с Рольтом.
   Они улыбались мне, смеялись. Кажется, последние слова я договаривал, когда четверо из них крепко взялись за веревку, которой обвязали меня, двое -- возле плеч, двое -- у бедер.
   -- Не бойся! -- крикнули они. -- Не бойся! -- Но кричали они, кажется, уже тогда, когда я был вместе с ними метрах в десяти над землей. Четверо здоровых геллов летели, держа меня, вероятно, как перышко, остальные окружили нас со всех сторон, и, конечно, с земли я был не виден, хотя стре
   лять стали бы не по мне, а по ним. Наверное, поэтому геллы, которые летели надо мной, видя, что никаких машин не появилось, заняли, нырнув, место внизу группы, и я догадался: случись что с геллами, которые держали меня, нижние успеют меня подхватить.
   -- Нижний город наш?! -- крикнул я и даже в тот момент не осознал, как легко, не задумываясь, я сказал это слово "наш".
   -- Наш! -- крикнул гелл, который держал меня за веревку возле моего плеча. -- Наш, и все входы хорошо охраняются!
   Я настолько обалдел от счастья и полета, что только смеялся, глядя на них, и всем телом отмечал, как их группа делает резкие синхронные повороты, взмывает вверх, бросается вниз, летит среди высоких деревьев (это я увидел), проносится мимо зданий с шарами, идет на снижение; вдруг раздались выстрелы.
   -- Герик падает, -- крикнули снизу.
   -- Трое за Гериком, двое -- на страховку! -- крикнул гелл, летевший впереди меня. -- Крайние -- огонь!
   Заработали пулеметы геллов, я ничего не слышал, кроме шума их крыльев и выстрелов, мы снижались, снижались...
   -- Есть! -- крикнул кто-то. -- Они подхватили Герика почти у земли, все в порядке, они уходят в нашу сторону!
   И вдруг так же внезапно, как я взлетел, я ощутил, что я на земле, в кругу стоящих геллов. Они расступились, и я увидел вход в нижний город и мощные баррикады вокруг него. Через равные промежутки по всему верху баррикад с геллами на них стояли на земле легкие и очень длинноствольные орудия, не считая пулеметов на самих баррикадах. К нам подошли пятеро геллов, четверо из них несли Герика, он был бледен и в крови.
   -- Как ты? -- спросил его гелл, седой и весь в шрамах.
   -- Плечо и бедро, -- прохрипел Герик. -- Ерунда.
   -- К врачу, быстро! -- сказал тот же гелл. -- Остальные -- за мной, нас ждут в пятом квадрате. Уль Митя, вы -- вниз и прямо, шестой перекресток, там спросите дом Латора.
   -- Спасибо! -- крикнул я. -- Если вдруг увидите отца -- связь Латор и Ир-фа. Передайте это всем! -- Мои последние слова они "ловили", улетая, уже в воздухе...
   Я, опустив голову, весь измотанный какой-то, побрел к спуску вниз. Вдруг четыре мощных руки, схватив меня, подкинули высоко в воздух и тут же поймали.
   -- Ох ты, -- только и смог прошептать я. -- Трэг, Эл-ти! О!
   -- Уль Митя. -- Оба они улыбались -- рот до ушей. -- Вы живы!
   -- Я сбежал от а,Урка, -- сказал я. -- В лесу.
   -- И шли лесом?
   -- Да, -- сказал я. -- Да, Трэг! Есть солидный коммуникатор?
   -- Да, конечно.
   -- Можно? Мне срочно.
   -- Да вы еле стоите. Что надо? Мы сделаем.
   -- Нет-нет, я должен сам. Потом -- к Латору.
   -- Может, все же мы, а? -- сказал Трэг. -- Мы ожидаем налет.
   -- Нет. Я сам. Я быстро, -- сказал я. Большой коммуникатор стоял под мешками с песком. Минуты через две я "поймал" Рольта.
   -- Капитан?!-- сказал я.
   -- Да. Это я.
   -- Я ушел от а,Урка, поняли?
   -- Хвала всем небесам! -- крикнул он. -- Ты где?
   -- Перед спуском в нижний город. Есть два дела. Где отец?
   -- Улетел с повстанцами. Он в Тарнфиле или под ним.
   -- Понял. Капитан. Второе дело... ("Как называется этот вход?" -шепнул я Трэгу. "Третий восточный", -- сказал Трэг.)
   -- Ты где? Я слушаю, -- сказал Рольт. -- Второе дело...
   Коротко я рассказал ему о моро, о Ресте и Митаре.
   -- Девочка у вас? -- быстро спросил потом я.
   -- Да. Мается.
   -- Еще бы. Скажите ей... скажите ей про меня... и что я... очень хочу ее видеть. Вообще. Что ей привет.
   -- Понял. Все сделаю! Рест, Митар. Ну, ты молодец! Где они?
   -- Лес в районе... против третьего восточного входа.
   -- Есть, капитан! -- весело сказал Рольт, и мы оба, засмеявшись, попрощались. -- Все, -- сказал я Трэгу и Эл-ти. Трэг сказал:
   -- Идите, уль Митя. Может быть налет.
   Я побрел к лестнице вниз. Уже спускаясь, я услышал "свист" приближающихся машин квистории и то, как заработали пушки и пулеметы на баррикадах. Неожиданно я покраснел, вспомнив, что я говорил Рольту об Оли при Трэге и Эл-ти.
   Слыша пальбу и взрывы, едва волоча ноги, я брел по длинной, освещенной искусственным светом улице, иногда отмечая еще один очередной перекресток. Женщин и детишек видно не было. Крылатые и бескрылые политоры, которых я встречал, -- все двигались быстрым и деловитым шагом. Некоторые при встрече со мной поднимали приветственно руку; я не знал их, да возможно скорее всего и они меня. Я тоже поднимал руку и брел дальше. У шестого перекрестка я остановился и спросил у первого же встречного гел-ла, как теперь идти к Латору. Он объяснил и очень крепко, очень жестко пожал мне руку, сказав:
   -- Я видел твоего отца на поляне в лесу, это он так научил меня жать руку.
   Я, улыбнувшись и кивнув, побрел дальше и вскоре сам узнал улицу и дом Латора. Я поднялся по лестнице до его квартиры, прикоснулся к ней рукой, дверь открылась, и я увидел Лату.
   -- О-о-о! -- выдохнула она. -- Хвала небу и Чистому Разуму! Уль Митя! -- И одновременно взмахнула и руками, и крыльями. Потом она как бы втянула, мягко так, меня в квартиру, я сделал несколько шагов по кухне, мелькнуло личико Мики, я рухнул на кушетку и сразу же отключился, уснул.
   6
   Ее лицо было освещено мягким фиолетовым светом, и, потому что я едва-едва пришел в себя, -- оно немного плыло передо мной, а его края были слегка размыты и чуть-чуть светились. У нее были большие, красивые (и совсем рядом со мной), нежные, влажные глаза; не сразу, но я уловил, как лицо ее за два дня осунулось и стало более жестким. Я обнял ее за шею.
   -- Пилли, Пилли, -- прошептал я. -- Это ты! Живая! Пилли!
   -- Тс-с, -- сказала она. -- Тихо. Лежи.
   Мы и так говорили тихо; "плеер" был не на мне, висел на стенке рядом со мной, и я слышал, что мне говорит Пилли по-русски, а рядом одновременно мое ухо улавливало ее птичье "щебетанье".
   -- Пилли, -- шептал я. -- Я очень люблю тебя. Ты одна из моих самых любимых женщин на свете: мама, одна... нет, две девочки и ты. И еще две-три кинозвезды, но они не в счет, они на кинопленке... ненастоящие, их нельзя потрогать, а тебя...
   -- Лежи тихо, -- сказала Пилли. -- И обнимай меня тихо.
   -- Что со мной было? -- сказал я. -- То ли сознание потерял, то ли уснул...
   -- Ты, главное, здорово простудился, -- сказала она, -- но я уже сделала тебе укол -- все будет нормально через пару часов.
   -- Укол?! -- сказал я. -- А во сне меня ужалила тутта. Надо же. Такой сон был. Я -- в болоте, а она летает, зараза, и жалит.
   -- Это была я, -- сказала Пилли. -- С жалом.
   В глазах у меня все немного плыло, и в ореоле легкого свечения лица Пилли появлялись иногда и исчезали лица Латы и Мики.
   -- Слушай, Пилли, а как все, а? -- спросил я. -- Где отец?..
   -- Он добрался. Он в отряде и пока не пробился сюда.
   -- А Орик, а Ир-фа, а Латор -- как они?
   -- Все воюют, все живы. А ты... тоже мне -- ходок по лесам, болотам и рекам -- там и простудился. Я все знаю!
   -- Хорош бы я был, если бы не удрал от а,Урка. Кстати, о нем-то что слышно? А а,Грип? Оли же тогда его "выключила".