Страница:
– Как ты добра, Марго!
– Это я только с засранцами…
– А вот попадись он тебе, этот субчик, так ты бы ему – что?
– Дала б денег.
– А?
– Потом. На лечение.
Оба рассмеялись.
…Так они и просидели с Марго на центральном посту больше суток. Травили байки, вспоминали общих знакомых, по очереди шастали в гальюн. Пили взбадривающую химию. Только об операции на Совершенстве старались не говорить ни слова сверх того, что требовала от них ситуация. Потом, потом! Думать об этом – потом, а уж обсуждать – еще того позже. Они, не сговариваясь, наложили запрет на болтовню о Миррор-сити, о штурме «Гермеса», о трупах ребят, оставшихся там, внизу, брошенными и непогребенными.
Последний час два главных человека во всем терранском десантном корпусе ожесточенно резались в «города»…
Наконец, Мендоса связался с «Гондурасом» и отдал распоряжение: подняться на высокую орбиту; оставить груз на центральном посту; покинуть корабль. Сомов исполнил все в точности. Он не знал, да и не интересовался, о каком ритуале уничтожения контейнера вместе со всем кораблем договорились высокие стороны, – так, чтобы никто не чувствовал себя обманутым. И лишь инстинкт бывшего корабела пребольно колол: если вдуматься, до чего же глупая и некрасивая смерть настигла бедный крейсер… ни одному живому существу не пожелаешь подобного. Угораздило же старика!
Вернувшись на «Изабеллу», Сомов заперся и приказал не тревожить его… разве только ангелы вострубят о конце света. Выпил четыре стакана водки. Была ему водка не крепче воды, и забрало только на последнем стакане. Может, мешала химия, которую Виктор все последние дни щедро закачивал в плоть и кровь?… Покуда совсем не развезло, он набросал и отправил послание жене: «Здравствуй, Катенька! Прости, не мог связаться с тобою раньше – каналы заняты были сообщениями первоочередной важности. Только сейчас отыскалось «окно». Рассказывать особенно не о чем: «яркие» впечатления выпали на долю десантников, участвовавших в боевых действиях. Им крепко досталось: кажется, столкновение было серьезным, – наши, к сожалению, понесли потери. Мы, грешные, поддерживали их огнем с орбиты и тоже, видимо, хорошенько всыпали неприятелю. Окончательная победа за нами. Скучаю по тебе ужасно, вижу сны неловкого содержания. Для детей до шестнадцати такие сны следовало бы запретить под страхом большого штрафа. Передай привет чадам. Для Саши у меня подарок: трофейный армейский нож с Совершенства, я купил его у наших штурмовиков. Для Вареньки – здешняя монетка. Ты, кажется, намертво пристрастила девчонку к нумизматике. Обнимаю тебя. Постараюсь в очередной раз выйти на связь побыстрее».
Супруга ответила скоро и лаконично: «Ты врешь. Не знаю, о чем конкретно, может быть, обо всем. Однако же я люблю тебя».
Сомов безмятежно проспал сорок часов.
И Сомов рассказал ей все как есть.
Собственно, он уже вытащил всех необходимых людей. Марго оставлена была напоследок, как единственный крепкий орешек. Оганесян без лишних слов просто взял под козырек. Флагманским артиллеристом поискового контингента? Яволь, герр комманданте… Лопес заулыбался, исключительно неуставная вышла у Хосе улыбка, всегда у него выходила такая улыбка, насколько помнил Виктор, и всегда она приводила большое начальство в бешенство…
– Но Витя, конечно! Я и так тут к вам собрался… – «Это он о флоте что ли?» – А с тобой, дорогой Кортес, все же лучше, чем с другими. Хоть будет о чем поговорить.
И Виктор, поделившись с Лопесом кое-какими строго секретными соображениями, поручил ему артиллерию броненосца «Бастион».
Вяликов… Сам попросился с должности начальника провинциального военного училища на Рее. «Кем угодно, Виктор Максимович, лишь бы не чувствовать себя никому не нужной ветошью».
Полтора десятилетия назад капитан-лейтенант Сомов ходил в рейды под флагом командора Вяликова. Однажды космос выплюнул окровавленный обрубок человека… Медицина латала Вяликова и перелатывала несколько лет. В конце концов, Даниил Дмитриевич, весь в сшивных шрамах, как Франкенштейн, с телом, состоящим на двадцать процентов из чужой плоти, вместо левой руки – биопротез, вышел из госпиталя. Ему сказали: в боевой флот – ни ногой, да и вообще в вооруженные силы не надо бы. Мол, обзаводитесь семьей, пишите мемуары… Но командор Вяликов, народный герой Русской Европы, увешанный орденами, упрямый, как бык, два года помыкавшись в гражданских шпаках, добился восстановления и назначения на Рею. В нищую глушь. Теперь ему было пятьдесят пять или что-то около того, он весил под центнер – стало быть, похудел на полцентнера с тех достопамятных времен, – и выглядел отвратительно. Получил звание контр-адмирала за выслугу лет. Его знания и навыки должны были устареть за этот срок, и устарели, конечно.
«Да хоть простым комендором… Хоть коком…»
Это адмирал-то!
Сомов было хотел ему вежливо сказать: так мол и так, дорогой Даниил Дмитриевич, вы очень хороший человек, но ваша практическая помощь не настолько полезна в данный момент; может быть, важнее привить флотской молодежи на Русской Европе твердые нравственные принципы, поделиться бесценным опытом… Он раскрыл рот, но не успел вымолвить ни слова. Вяликов заорал на него дурным басом: «И ты, каналья, тоже хочешь засадить меня за мемуары?!» Это убедило Сомова больше всего остального. Есть, значит, еще порох в пороховницах… Он лишь коротко осведомился: «А как насчет гражданства? Ведь не терранский вы офицер» – «Сейчас с этим быстро. Вы только намекните, Виктор Максимович, что я вам нужен…» – ответил старый командор, заметно повеселев. И точно, во всем Русском мире шел свободный обмен военными специалистами. Контракт Вяликову оформили в мгновение ока. Столь же быстро Сомов выбил специально под него созданную должность «помощника по тактическому планированию». Голова у Даниила Дмитриевича была светлая, авось пригодится…
Специалиста по поиску ОП’ов Сомову не пришлось ни искать, ни менять. Еще Бахнов вытащил его с Терры. И это был действительно лучший изо всех терранских поисковиков. Кавторанга Сашу Бляхина Виктор знал по училищу: холодный, сдержанный человек, аккуратный в делах, мягкий в общении, однако способный так же мягко, но уверенно настоять на своем. Работоспособность – чудовищная, просто неограниченная… Из тех людей, которых надо за уши оттаскивать от работы, иначе они попытаются выполнять ее за себя, за друга, за едва знакомого человека и еще за десяток ленивых парней, случайно оказавшихся по соседству. Между прочим, сын очень высокопоставленных родителей. Бляхинский дедушка четыре года правил всей Террой…
Наконец, оабовец. Целый полковник. В двадцать восемь лет.
Шеф подразделения ДДК сначала крепко не понравился Сомову. Вальяжный, высокомерный, строящий фразы с многочисленными артистическими виньетками, оабовец вел себя так, словно это он вызвал Виктора к себе для пробной беседы, а не наоборот. Несколькими предложениями Сомов обозначил свое адмиральское звание и командные полномочия. Полковник Анджей Игоревич Миколайчик был безукоризненно вежлив, но сам факт переподчинения, как видно, крепко обидел его. Эмоция, которую кратко можно было бы расшифровать: «Я знаю себе цену; почему же надо мной поставили этого остолопа?» – сквозила в интонациях, ею сочился каждый жест полковника. В адмиральской каюте стало неуютно.
Поговорили они крайне сухо. Флотская корректность и корректность офицеров спецслужб складывались на протяжении целого века. Терранский военный человек середины XXII столетия, знающий толк хоть в первом ее сорте, хоть во втором, располагал целым арсеналом возможностей, дать понять… все необходимое, ничуть не нарушая субординации.
В тот день столкнулись два больших специалиста.
Все изменилось буквально на последней минуте. Уже уходя, Миколайчик обратился к Сомову совершенно по-уставному:
– Разрешите задать посторонний вопрос, господин вице-адмирал.
– Спрашивайте, господин полковник.
– Не являетесь ли вы родственником того Сомова… возглавлявшего десантный корпус на Зеркальном плато в тридцать шестом году?
– Там был я сам. Но корпусом мне пришлось командовать случайно. Меньше двух суток. Да и… по правде говоря, тот успех – не моя заслуга.
В глазах у высокомерного полковника мелькнуло удивление.
– Разрешите пожать вам руку, господин вице-адмирал.
Сомов протянул свою.
Только после этого они оставили в покое обращение по званию и перешли к именам-отчествам…
Итак, с Бешеной Марго адмирал встретился на десерт. Слава богу, уломал ее. И от того почувствовал большое облегчение.
– …Виктор… ты это сделал специально?
– Что из всего, Марго? Четыре часа назад я удалил щетину гелем. Не для тебя. Просто плохо быть небритым.
– Издеваешься? – спросила штурмовица с утвердительной интонацией.
– Над тобой? Ни разу не бывало. Полагаешь, стоит попробовать?
Он мог позволить себе еще несколько минут пустозвонства, мог позволить себе еще чашечку чая с королевой штурмовиков, но в голове уже выстраивалась очередь из дел. И Сомов медленно перетекал мыслями с Марго на необходимость вышибить из штаба поискового контингента командора Собаченко – редкой чистоты бездарь; на недогруз боезапаса у рейдерников; на отчет начальника госпитальной службы; на… а все-таки, о чем она?
– Издева-аешься.
– Нет. Я не понимаю тебя.
Она усмехнулась.
– Действительно не понимаю, молчаливая леди.
– Лопес.
– А?
Она приподняла брови.
И тут Сомов вспомнил.
Лопес, конечно же Лопес, ведь он сам отправил Хосе на «Бастион», ничуть не задумываясь о том, кого там встретит ветшающий сладкоголосый петел! А ведь Хосе ей когда-то стихи читал… Разумеется, этот кабальеро с мочалкина хутора много кому читал стихи, но для нее, помнится, он еще и сочинял их. Ай.
– Нет, Марго. Просто он нужен мне именно там.
Молчит. Смотрит в сторону.
– А ты… до сих пор его…
Она вздохнула и поглядела ему в глаза очень выразительно. И в ее взоре Сомов прочитал некоторую для себя проблему. Да, жизнь – штука каламбурная, взрослая женщина не обязана вести себя, как девственница… но иногда у взрослой женщины бывает очень долгая память, и лучшее оказывается спрятанным в самых глубоких ее пластах. А ведь тогда побитого молью идальго развел с Марго случай. Ерунда. Чепуха. Они даже не успели ни разу поссориться… И вот сейчас им… что? ну, самое спокойное слово будет «приспичит». Невовремя? Сто двадцать раз невовремя! Как раз те самые люди, которые нужны Сомову больше всех прочих и обязательно с холодными головами…
Ему ужасно хотелось намекнуть, мол, хорошо бы… отложить маленько… мол, обстоятельства не те… Но тут он вспомнил Маслова и вместо начальственных намеков выложил Марго самую суть:
– Он свободен.
По лицу Бешеной Марго прошла едва заметная рябь. Штурмовица нахмурилась. Штурмовица поджала губы. Штурмовица опустила глаза. Ресницы – хлоп-хлоп.
«Наверное… надо было… как-то потоньше… Она… там, внутри… тонко устроена… Надо было… аккуратненько так… не в лоб… мало ли… ни семьи у женщины, ни детей, ни… а я… тупо…» – угрызался Сомов.
В общем-то ему пора было переходить к другим делам.
Вместо того, чтобы разгребать последствия собственной бестактности…
Но в Марго избыточная сложность, как видно, успела перегореть. И она со всей позволительной для сего случая твердостью и даже с вызовом сказала:
– Я тоже свободна.
– Отлично. Тогда – марш на службу!
Глава 4. Убить комарика
Глава 5. Аквапарк для любимой
Часть 3
Глава 1. Сказка новогодней ночи
– Это я только с засранцами…
– А вот попадись он тебе, этот субчик, так ты бы ему – что?
– Дала б денег.
– А?
– Потом. На лечение.
Оба рассмеялись.
…Так они и просидели с Марго на центральном посту больше суток. Травили байки, вспоминали общих знакомых, по очереди шастали в гальюн. Пили взбадривающую химию. Только об операции на Совершенстве старались не говорить ни слова сверх того, что требовала от них ситуация. Потом, потом! Думать об этом – потом, а уж обсуждать – еще того позже. Они, не сговариваясь, наложили запрет на болтовню о Миррор-сити, о штурме «Гермеса», о трупах ребят, оставшихся там, внизу, брошенными и непогребенными.
Последний час два главных человека во всем терранском десантном корпусе ожесточенно резались в «города»…
Наконец, Мендоса связался с «Гондурасом» и отдал распоряжение: подняться на высокую орбиту; оставить груз на центральном посту; покинуть корабль. Сомов исполнил все в точности. Он не знал, да и не интересовался, о каком ритуале уничтожения контейнера вместе со всем кораблем договорились высокие стороны, – так, чтобы никто не чувствовал себя обманутым. И лишь инстинкт бывшего корабела пребольно колол: если вдуматься, до чего же глупая и некрасивая смерть настигла бедный крейсер… ни одному живому существу не пожелаешь подобного. Угораздило же старика!
Вернувшись на «Изабеллу», Сомов заперся и приказал не тревожить его… разве только ангелы вострубят о конце света. Выпил четыре стакана водки. Была ему водка не крепче воды, и забрало только на последнем стакане. Может, мешала химия, которую Виктор все последние дни щедро закачивал в плоть и кровь?… Покуда совсем не развезло, он набросал и отправил послание жене: «Здравствуй, Катенька! Прости, не мог связаться с тобою раньше – каналы заняты были сообщениями первоочередной важности. Только сейчас отыскалось «окно». Рассказывать особенно не о чем: «яркие» впечатления выпали на долю десантников, участвовавших в боевых действиях. Им крепко досталось: кажется, столкновение было серьезным, – наши, к сожалению, понесли потери. Мы, грешные, поддерживали их огнем с орбиты и тоже, видимо, хорошенько всыпали неприятелю. Окончательная победа за нами. Скучаю по тебе ужасно, вижу сны неловкого содержания. Для детей до шестнадцати такие сны следовало бы запретить под страхом большого штрафа. Передай привет чадам. Для Саши у меня подарок: трофейный армейский нож с Совершенства, я купил его у наших штурмовиков. Для Вареньки – здешняя монетка. Ты, кажется, намертво пристрастила девчонку к нумизматике. Обнимаю тебя. Постараюсь в очередной раз выйти на связь побыстрее».
Супруга ответила скоро и лаконично: «Ты врешь. Не знаю, о чем конкретно, может быть, обо всем. Однако же я люблю тебя».
Сомов безмятежно проспал сорок часов.
* * *
– …Виктор, кого ты еще собираешься вытащить… туда? Я имею в виду, из «старой гвардии».И Сомов рассказал ей все как есть.
Собственно, он уже вытащил всех необходимых людей. Марго оставлена была напоследок, как единственный крепкий орешек. Оганесян без лишних слов просто взял под козырек. Флагманским артиллеристом поискового контингента? Яволь, герр комманданте… Лопес заулыбался, исключительно неуставная вышла у Хосе улыбка, всегда у него выходила такая улыбка, насколько помнил Виктор, и всегда она приводила большое начальство в бешенство…
– Но Витя, конечно! Я и так тут к вам собрался… – «Это он о флоте что ли?» – А с тобой, дорогой Кортес, все же лучше, чем с другими. Хоть будет о чем поговорить.
И Виктор, поделившись с Лопесом кое-какими строго секретными соображениями, поручил ему артиллерию броненосца «Бастион».
Вяликов… Сам попросился с должности начальника провинциального военного училища на Рее. «Кем угодно, Виктор Максимович, лишь бы не чувствовать себя никому не нужной ветошью».
Полтора десятилетия назад капитан-лейтенант Сомов ходил в рейды под флагом командора Вяликова. Однажды космос выплюнул окровавленный обрубок человека… Медицина латала Вяликова и перелатывала несколько лет. В конце концов, Даниил Дмитриевич, весь в сшивных шрамах, как Франкенштейн, с телом, состоящим на двадцать процентов из чужой плоти, вместо левой руки – биопротез, вышел из госпиталя. Ему сказали: в боевой флот – ни ногой, да и вообще в вооруженные силы не надо бы. Мол, обзаводитесь семьей, пишите мемуары… Но командор Вяликов, народный герой Русской Европы, увешанный орденами, упрямый, как бык, два года помыкавшись в гражданских шпаках, добился восстановления и назначения на Рею. В нищую глушь. Теперь ему было пятьдесят пять или что-то около того, он весил под центнер – стало быть, похудел на полцентнера с тех достопамятных времен, – и выглядел отвратительно. Получил звание контр-адмирала за выслугу лет. Его знания и навыки должны были устареть за этот срок, и устарели, конечно.
«Да хоть простым комендором… Хоть коком…»
Это адмирал-то!
Сомов было хотел ему вежливо сказать: так мол и так, дорогой Даниил Дмитриевич, вы очень хороший человек, но ваша практическая помощь не настолько полезна в данный момент; может быть, важнее привить флотской молодежи на Русской Европе твердые нравственные принципы, поделиться бесценным опытом… Он раскрыл рот, но не успел вымолвить ни слова. Вяликов заорал на него дурным басом: «И ты, каналья, тоже хочешь засадить меня за мемуары?!» Это убедило Сомова больше всего остального. Есть, значит, еще порох в пороховницах… Он лишь коротко осведомился: «А как насчет гражданства? Ведь не терранский вы офицер» – «Сейчас с этим быстро. Вы только намекните, Виктор Максимович, что я вам нужен…» – ответил старый командор, заметно повеселев. И точно, во всем Русском мире шел свободный обмен военными специалистами. Контракт Вяликову оформили в мгновение ока. Столь же быстро Сомов выбил специально под него созданную должность «помощника по тактическому планированию». Голова у Даниила Дмитриевича была светлая, авось пригодится…
Специалиста по поиску ОП’ов Сомову не пришлось ни искать, ни менять. Еще Бахнов вытащил его с Терры. И это был действительно лучший изо всех терранских поисковиков. Кавторанга Сашу Бляхина Виктор знал по училищу: холодный, сдержанный человек, аккуратный в делах, мягкий в общении, однако способный так же мягко, но уверенно настоять на своем. Работоспособность – чудовищная, просто неограниченная… Из тех людей, которых надо за уши оттаскивать от работы, иначе они попытаются выполнять ее за себя, за друга, за едва знакомого человека и еще за десяток ленивых парней, случайно оказавшихся по соседству. Между прочим, сын очень высокопоставленных родителей. Бляхинский дедушка четыре года правил всей Террой…
Наконец, оабовец. Целый полковник. В двадцать восемь лет.
Шеф подразделения ДДК сначала крепко не понравился Сомову. Вальяжный, высокомерный, строящий фразы с многочисленными артистическими виньетками, оабовец вел себя так, словно это он вызвал Виктора к себе для пробной беседы, а не наоборот. Несколькими предложениями Сомов обозначил свое адмиральское звание и командные полномочия. Полковник Анджей Игоревич Миколайчик был безукоризненно вежлив, но сам факт переподчинения, как видно, крепко обидел его. Эмоция, которую кратко можно было бы расшифровать: «Я знаю себе цену; почему же надо мной поставили этого остолопа?» – сквозила в интонациях, ею сочился каждый жест полковника. В адмиральской каюте стало неуютно.
Поговорили они крайне сухо. Флотская корректность и корректность офицеров спецслужб складывались на протяжении целого века. Терранский военный человек середины XXII столетия, знающий толк хоть в первом ее сорте, хоть во втором, располагал целым арсеналом возможностей, дать понять… все необходимое, ничуть не нарушая субординации.
В тот день столкнулись два больших специалиста.
Все изменилось буквально на последней минуте. Уже уходя, Миколайчик обратился к Сомову совершенно по-уставному:
– Разрешите задать посторонний вопрос, господин вице-адмирал.
– Спрашивайте, господин полковник.
– Не являетесь ли вы родственником того Сомова… возглавлявшего десантный корпус на Зеркальном плато в тридцать шестом году?
– Там был я сам. Но корпусом мне пришлось командовать случайно. Меньше двух суток. Да и… по правде говоря, тот успех – не моя заслуга.
В глазах у высокомерного полковника мелькнуло удивление.
– Разрешите пожать вам руку, господин вице-адмирал.
Сомов протянул свою.
Только после этого они оставили в покое обращение по званию и перешли к именам-отчествам…
Итак, с Бешеной Марго адмирал встретился на десерт. Слава богу, уломал ее. И от того почувствовал большое облегчение.
– …Виктор… ты это сделал специально?
– Что из всего, Марго? Четыре часа назад я удалил щетину гелем. Не для тебя. Просто плохо быть небритым.
– Издеваешься? – спросила штурмовица с утвердительной интонацией.
– Над тобой? Ни разу не бывало. Полагаешь, стоит попробовать?
Он мог позволить себе еще несколько минут пустозвонства, мог позволить себе еще чашечку чая с королевой штурмовиков, но в голове уже выстраивалась очередь из дел. И Сомов медленно перетекал мыслями с Марго на необходимость вышибить из штаба поискового контингента командора Собаченко – редкой чистоты бездарь; на недогруз боезапаса у рейдерников; на отчет начальника госпитальной службы; на… а все-таки, о чем она?
– Издева-аешься.
– Нет. Я не понимаю тебя.
Она усмехнулась.
– Действительно не понимаю, молчаливая леди.
– Лопес.
– А?
Она приподняла брови.
И тут Сомов вспомнил.
Лопес, конечно же Лопес, ведь он сам отправил Хосе на «Бастион», ничуть не задумываясь о том, кого там встретит ветшающий сладкоголосый петел! А ведь Хосе ей когда-то стихи читал… Разумеется, этот кабальеро с мочалкина хутора много кому читал стихи, но для нее, помнится, он еще и сочинял их. Ай.
– Нет, Марго. Просто он нужен мне именно там.
Молчит. Смотрит в сторону.
– А ты… до сих пор его…
Она вздохнула и поглядела ему в глаза очень выразительно. И в ее взоре Сомов прочитал некоторую для себя проблему. Да, жизнь – штука каламбурная, взрослая женщина не обязана вести себя, как девственница… но иногда у взрослой женщины бывает очень долгая память, и лучшее оказывается спрятанным в самых глубоких ее пластах. А ведь тогда побитого молью идальго развел с Марго случай. Ерунда. Чепуха. Они даже не успели ни разу поссориться… И вот сейчас им… что? ну, самое спокойное слово будет «приспичит». Невовремя? Сто двадцать раз невовремя! Как раз те самые люди, которые нужны Сомову больше всех прочих и обязательно с холодными головами…
Ему ужасно хотелось намекнуть, мол, хорошо бы… отложить маленько… мол, обстоятельства не те… Но тут он вспомнил Маслова и вместо начальственных намеков выложил Марго самую суть:
– Он свободен.
По лицу Бешеной Марго прошла едва заметная рябь. Штурмовица нахмурилась. Штурмовица поджала губы. Штурмовица опустила глаза. Ресницы – хлоп-хлоп.
«Наверное… надо было… как-то потоньше… Она… там, внутри… тонко устроена… Надо было… аккуратненько так… не в лоб… мало ли… ни семьи у женщины, ни детей, ни… а я… тупо…» – угрызался Сомов.
В общем-то ему пора было переходить к другим делам.
Вместо того, чтобы разгребать последствия собственной бестактности…
Но в Марго избыточная сложность, как видно, успела перегореть. И она со всей позволительной для сего случая твердостью и даже с вызовом сказала:
– Я тоже свободна.
– Отлично. Тогда – марш на службу!
Глава 4. Убить комарика
22 декабря 2140 года.
Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетта.
Александр Сомов, возраст перекрывается образом жизни.
Никогда ему не приходилось курочить настоящую корабельную сеть обеспечения.
Вплоть до этого дня.
Сеть напичкана была хитрыми программами, которые не столько оберегали основные массивы от разного рода простых инфекций, троянцев и шаговых интервентов, сколько ориентированы были на засечку точки вторжения. Ждут, значит. Оабовцы, все-таки… Спинным мозгом чуют, куда полезет Саша. Не поверили, что он удрал с орбитальной станции или гробанулся где-нибудь во время побега. Впрочем, Сомов-младший тоже не поверил бы на их месте…
Соответственно, он ожидал их ожидания.
Саша долго примерялся, как бы влезть в сеть незамеченным. В результате он нагло вперся в систему под маской… хакера. Самого настоящего праведного хакера-гринписовца, проникшего в сеть с помощью архаичных ломовых приемов и запустившего туда программу, которая везде оставляла послания с заголовком «А вдруг она взорвется?» Послания пылали праведным негодованием экологов-подпольщиков: доколе будем сбрасывать орбитальные отходы в недра Солетты?!
Такого рода деятели совались во все дыры, и местные специалисты отлавливали их еженедельно пачками. Хитрость как раз в том и состояла, чтобы дать себя отловить и размазать… Почти все. Останется только мельчайший мусорок, хаотическое цифровое взвихрение. На него никто никогда не обратит внимания. Что это, сэр? – Ах, где? – Вон там. – Вчера, милорд, я прихлопнул там комара. Из его трупа вытекло немало моей крови. – Какая гадость, сэр. – Совершенно с вами согласен…
Для начала «комариная туша» послужит Сомову-младшему в качестве связника. Потом – как идеально замаскированный наблюдатель. И в конце концов – как плацдарм для решающего удара.
Саша был исключительно терпеливым человеком и притом невероятно пунктуальным. Страшно не любил упускать мелочи… Он двенадцать часов подряд ждал, пока блестящие флотские специалисты не нашли и не прихлопнули его комарика. Не вылезал из сети. Не ел. Не ходил по нужде. Пережил без последствий два прилива маниакальной активности и одну крепко-тоскливую депрессию. Ему очень надо было убедиться в одной важной вещи: никто не заинтересуется происхождением наглого кровососика…
Через двенадцать часов он обрел полную уверенность в положительном исходе первой стадии операции. Тогда он заставил «комариную тушу» дернуть лапкой – и заразил совершенно второстепенный массив легчайшей инфекцией. По его подсчетам, «инкубационный период» должен был составить от трех до пяти часов. Зараза, подсаженная сети обеспечения, запрограммирована была на полную почти безвредность… ну, кроме одной забавной мелочи… а также на одноразовость и саморазрушение сразу после срабатывания.
До окончания «инкубационного периода» Саша позволил себе расслабиться.
Поел. Пописал. Позанимался логической эквилибристикой. Помолился. Снял первые данные наблюдения с «комариной туши». Подключился к оабовским камерам слежения. Мама с дурищей-Варькой спали. Саша смотрел на них минуты две, потом тяжко вздохнул и переключился на личные файлы коменданта орбитальной станции…
Боже, ну почему правителями всегда становятся люди, не способные мыслить системно? Их с мамой арест – это ведь ошибка на системном уровне. Особенно если видеть административный континуум в четырехмерной развертке. Конечно, плоскостная логика не позволяет увидеть подобный прокол, но каким же надо быть примитивным существом, чтобы мыслить в двух измерениях!
Он увлекся вводом в четырехмерный паттерн пятого измерения. Задачка оказалась нетривиальной.
…Через восемь часов Саша вынужден был констатировать: даже гении ошибаются. «Инкубационный период» затянулся. Никаких подвижек.
Еще через два часа инфекция, наконец, отыскала комбинацию «адзи» – так в японской игре го называют лучший ход… Дальнейшее произошло за двадцать секунд.
Саша с удовлетворением отметил: вторая стадия, хотя и претерпела задержку, в итоге прошла удачно. Он отключился от сети, поел и разрешил себе вздремнуть. Долг выполнен. Впрочем, предстоит сделать еще очень многое. Разработанная им тактика предназначалась для стайерской дистанции. Можно сказать, марафонской. А это – не меньше трех месяцев.
Сомов-младший спал сном праведника. А в это время на трех ярусах орбитальной станции «Бялы Палац» изо всех питьевых резервуаров хлестала вода. Неостановимо. Запирающие реле как будто взбесились… Десять минут маленького стихийного бедствия.
Затем все пришло в норму само собой.
Старший кибертехник станции, Бартоломеу Фернандес подал рапорт об отставке. Мотивировка: «Я утратил профпригодность. Совершенно не понимаю причин недавнего инцидента в системе жизнеобеспечения…»
Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетта.
Александр Сомов, возраст перекрывается образом жизни.
Никогда ему не приходилось курочить настоящую корабельную сеть обеспечения.
Вплоть до этого дня.
Сеть напичкана была хитрыми программами, которые не столько оберегали основные массивы от разного рода простых инфекций, троянцев и шаговых интервентов, сколько ориентированы были на засечку точки вторжения. Ждут, значит. Оабовцы, все-таки… Спинным мозгом чуют, куда полезет Саша. Не поверили, что он удрал с орбитальной станции или гробанулся где-нибудь во время побега. Впрочем, Сомов-младший тоже не поверил бы на их месте…
Соответственно, он ожидал их ожидания.
Саша долго примерялся, как бы влезть в сеть незамеченным. В результате он нагло вперся в систему под маской… хакера. Самого настоящего праведного хакера-гринписовца, проникшего в сеть с помощью архаичных ломовых приемов и запустившего туда программу, которая везде оставляла послания с заголовком «А вдруг она взорвется?» Послания пылали праведным негодованием экологов-подпольщиков: доколе будем сбрасывать орбитальные отходы в недра Солетты?!
Такого рода деятели совались во все дыры, и местные специалисты отлавливали их еженедельно пачками. Хитрость как раз в том и состояла, чтобы дать себя отловить и размазать… Почти все. Останется только мельчайший мусорок, хаотическое цифровое взвихрение. На него никто никогда не обратит внимания. Что это, сэр? – Ах, где? – Вон там. – Вчера, милорд, я прихлопнул там комара. Из его трупа вытекло немало моей крови. – Какая гадость, сэр. – Совершенно с вами согласен…
Для начала «комариная туша» послужит Сомову-младшему в качестве связника. Потом – как идеально замаскированный наблюдатель. И в конце концов – как плацдарм для решающего удара.
Саша был исключительно терпеливым человеком и притом невероятно пунктуальным. Страшно не любил упускать мелочи… Он двенадцать часов подряд ждал, пока блестящие флотские специалисты не нашли и не прихлопнули его комарика. Не вылезал из сети. Не ел. Не ходил по нужде. Пережил без последствий два прилива маниакальной активности и одну крепко-тоскливую депрессию. Ему очень надо было убедиться в одной важной вещи: никто не заинтересуется происхождением наглого кровососика…
Через двенадцать часов он обрел полную уверенность в положительном исходе первой стадии операции. Тогда он заставил «комариную тушу» дернуть лапкой – и заразил совершенно второстепенный массив легчайшей инфекцией. По его подсчетам, «инкубационный период» должен был составить от трех до пяти часов. Зараза, подсаженная сети обеспечения, запрограммирована была на полную почти безвредность… ну, кроме одной забавной мелочи… а также на одноразовость и саморазрушение сразу после срабатывания.
До окончания «инкубационного периода» Саша позволил себе расслабиться.
Поел. Пописал. Позанимался логической эквилибристикой. Помолился. Снял первые данные наблюдения с «комариной туши». Подключился к оабовским камерам слежения. Мама с дурищей-Варькой спали. Саша смотрел на них минуты две, потом тяжко вздохнул и переключился на личные файлы коменданта орбитальной станции…
Боже, ну почему правителями всегда становятся люди, не способные мыслить системно? Их с мамой арест – это ведь ошибка на системном уровне. Особенно если видеть административный континуум в четырехмерной развертке. Конечно, плоскостная логика не позволяет увидеть подобный прокол, но каким же надо быть примитивным существом, чтобы мыслить в двух измерениях!
Он увлекся вводом в четырехмерный паттерн пятого измерения. Задачка оказалась нетривиальной.
…Через восемь часов Саша вынужден был констатировать: даже гении ошибаются. «Инкубационный период» затянулся. Никаких подвижек.
Еще через два часа инфекция, наконец, отыскала комбинацию «адзи» – так в японской игре го называют лучший ход… Дальнейшее произошло за двадцать секунд.
Саша с удовлетворением отметил: вторая стадия, хотя и претерпела задержку, в итоге прошла удачно. Он отключился от сети, поел и разрешил себе вздремнуть. Долг выполнен. Впрочем, предстоит сделать еще очень многое. Разработанная им тактика предназначалась для стайерской дистанции. Можно сказать, марафонской. А это – не меньше трех месяцев.
Сомов-младший спал сном праведника. А в это время на трех ярусах орбитальной станции «Бялы Палац» изо всех питьевых резервуаров хлестала вода. Неостановимо. Запирающие реле как будто взбесились… Десять минут маленького стихийного бедствия.
Затем все пришло в норму само собой.
Старший кибертехник станции, Бартоломеу Фернандес подал рапорт об отставке. Мотивировка: «Я утратил профпригодность. Совершенно не понимаю причин недавнего инцидента в системе жизнеобеспечения…»
Глава 5. Аквапарк для любимой
22 декабря 2140 года.
Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетты.
Екатерина Сомова, 50 лет, и Варвара Сомова, 14 с половиной, ну, то есть, почти шестнадцать.
Кубрик наполнился ревом и гудом.
Мощная струя воды, рыча, вырывалась из недр питьевого синтезатора и лупила в пластиковую лунку, предназначенную для чашек и стаканчиков. Полый пластик басовито откликался.
Екатерина Сомова спросонья не поняла, что происходит. Вскочила, подбежала к синтезатору, ойкнула, развела руками…
– Оп-па…
Лужица прикоснулась к ее босой ступне и заставила сделать шаг назад. И еще один. И еще. Оно уже совсем собралась было вызывать какого-нибудь, черт побери, монтера, аварийщика, кто там еще обязан являться в таких случаях?!
Но вместо этого застыла посреди кубрика. Прищурилась – словно пыталась рассмотреть в обыкновенной воде некую таинственную сущность, особенную магическую субстанцию, или… еще какую-нибудь ерунду того же рода. Сложила руки на груди. Нагло. Ужасно нагло сложила руки на груди. Покачала головой. Нет, положительно, было нечто в этой воде. Нечто экзотическое, раритетное, можно сказать, энигматическое…
Варенька! Сейчас проснется Варенька… Ой.
Варенька стояла в нескольких шагах от нее, просто в темноте Катя не сразу увидела дочь. Она стояла, сложив руки на груди и покачивая головой, точь-в-точь как мать. Щурилась. Девочка повернула голову, и госпожа Сомова могла бы поклясться, что в глазах ее пляшут озорные бесята, а может быть и вполне взрослые особи бесов. Разумеется, ничего этого Катя разглядеть не могла. Но интуиция подсказывала ей: дело обстоит именно так.
– Угу… – только и произнесла Варенька. Но сколько понимания и сопереживания заключалось в одном жалком «угу»! Сомова-старшая с испугом представила себе: вот мерзавцы во главе с капитаном Каминским начнут просматривать и анализировать запись этого эпизода. А там дураков не держат. Неровен час, прочитают Варенькино «угу» слишком правильно…
И Катя ответила дочери одним только поднятием бровей. Ни слова, ни звука, ни улыбки. Она училась бояться за детей. После того, как оабовцы не поймали Сашу, она ни часа не провела в покое. Он должен был попасться, просто обязан был попасться, ему следовало вернуться сюда, к ней, так и не поняв игру матери… но он решил начать собственную игру. И теперь госпожа Сомова холодела от одной мысли о возможных последствиях. Он такой странный, такой беспомощный, такой неприспособленный к жизни… хотя Витя и считает иначе… Но… Саше всего-то шестнадцать. Муж возражал ей, бывало: «Целых шестнадцать!» Однако она держалась своей точки зрения и не готова была расстаться с сыном… тем более, расстаться при таких обстоятельствах! Катя не опускала бровей, пока не почувствовала, что Варенька поняла ее в полной мере.
«Надеюсь, хоть брови-то они не сумеют прочитать!»
– Отвратительно. – Сказала дочь, ни к кому не обращаясь. – Никакой романтики. Подло украсть двух дам и поселить их по соседству с аварийной сантехникой! Крупный злодей так не поступил бы из одного чувства стиля. Только средний. Или мелкий. Ничтожный. Микроскопический дурно воспитанный злодеешка.
Варенька гневно фыркнула.
Госпожа Сомова подыграла ей:
– А на завтрак мы получим что-нибудь несвежее.
– Пересоленое.
– Пережареное!
– Ам-м-м… и с тараканьими лапками.
– Фу.
– Мамочка! Вот и я говорю – фу!
Монтер не пришел. Аварийщик тоже не явился. Даже какой-нибудь завалящий сантехник не пожелал почтить их своим присутствием. Разумеется, Екатерина Сомова вызвала своих тюремщиков и наговорила им колкостей, а ее дочь тем временем пристроилась рядом и скорчила мрачную физиономию. И, разумеется, дежурный оабовец невразумительно извинялся, все повторял: «Принимаем меры…» И еще: «Не только у вас неполадки…»
Вода перестала течь ровно на середине их препирательства. Как отрезало.
– Минут десять? – осведомилась Катя у дочери.
– Целых десять минут! – ответила Варенька, вложив в три простеньких слова мегатонну недовольства. – Десять минут безобразия! Я засекала.
– Отвратительно.
– Омерзительно! – вторила дочь со сверлящими интонациями.
– Чудовищно.
– Неслыханно! – как прирожденная скандалистка.
– Немедленно разберитесь.
– Мы этого не заслуживаем! – запилит до смерти кого угодно…
Оабовец включил автоуборку, посоветовал успокоиться, обещал выяснить причины… предотвратить в дальнейшем… отремонтировать, если понадобится… и т.п.
Мать и дочь легли спать, не глядя друг на друга. Если бы поглядели, непременно стали бы ухмыляться или даже хихикать. А зачем дарить подсказки капитану Каминскому?
Год назад Саша устроил точно такой же водяной фокус на дне рождения одной своей знакомой. Как ее… ээ… Дануся? Данута? Милая девочка, бог весть, почему она его терпит… Те же десять минут принудительного водоизвержения – как раз после ритуального задувания свечей на праздничном торте. Ему это показалось смешным!
Тогда госпожу Сомову, несчастную мать двух маньякобандитов, больше всего поразило вот что: Дануте этот его аттракцион тоже показался смешным. «У Сашки отличное чувство юмора. Ни у кого больше нет такого. Папа, ты не находишь?» Отец Дануты, пан Казимеж Охманьский ответил коротко и монументально: «Гривен десять». – «Что «гривен десять», папа?» – «Сегодня Сашино чувство юмора обошлось нам именно в такую сумму».
Девочка молча достала карманные деньги, отсчитала десять гривен и положила на стол перед отцом. «Я не это имел в виду… эй… подожди… нам надо поговорить…» Но ее, конечно, уже и след простыл. «Вы-то, Екатерина Ивановна, понимаете: я не хотел давить. Мне просто показалось немного чрезмерным… простите…» – «Я-то понимаю. Утешьтесь: возрастное. Все чудят в этом возрасте». – «Мы такими не были». Тут она припомнила взрыв в карьере, клуб «Полосатое пламя» и войну со шпаной из Пуховского клана. Четырнадцать ей тогда было? Или пятнадцать? Катя даже губу закусила, лишь бы не расхохотаться. – «О да! Мы были примерными юношами и девушками!»
Что ж, видимо, бандитоманьяков притягивает друг к другу…
Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетты.
Екатерина Сомова, 50 лет, и Варвара Сомова, 14 с половиной, ну, то есть, почти шестнадцать.
Кубрик наполнился ревом и гудом.
Мощная струя воды, рыча, вырывалась из недр питьевого синтезатора и лупила в пластиковую лунку, предназначенную для чашек и стаканчиков. Полый пластик басовито откликался.
Екатерина Сомова спросонья не поняла, что происходит. Вскочила, подбежала к синтезатору, ойкнула, развела руками…
– Оп-па…
Лужица прикоснулась к ее босой ступне и заставила сделать шаг назад. И еще один. И еще. Оно уже совсем собралась было вызывать какого-нибудь, черт побери, монтера, аварийщика, кто там еще обязан являться в таких случаях?!
Но вместо этого застыла посреди кубрика. Прищурилась – словно пыталась рассмотреть в обыкновенной воде некую таинственную сущность, особенную магическую субстанцию, или… еще какую-нибудь ерунду того же рода. Сложила руки на груди. Нагло. Ужасно нагло сложила руки на груди. Покачала головой. Нет, положительно, было нечто в этой воде. Нечто экзотическое, раритетное, можно сказать, энигматическое…
Варенька! Сейчас проснется Варенька… Ой.
Варенька стояла в нескольких шагах от нее, просто в темноте Катя не сразу увидела дочь. Она стояла, сложив руки на груди и покачивая головой, точь-в-точь как мать. Щурилась. Девочка повернула голову, и госпожа Сомова могла бы поклясться, что в глазах ее пляшут озорные бесята, а может быть и вполне взрослые особи бесов. Разумеется, ничего этого Катя разглядеть не могла. Но интуиция подсказывала ей: дело обстоит именно так.
– Угу… – только и произнесла Варенька. Но сколько понимания и сопереживания заключалось в одном жалком «угу»! Сомова-старшая с испугом представила себе: вот мерзавцы во главе с капитаном Каминским начнут просматривать и анализировать запись этого эпизода. А там дураков не держат. Неровен час, прочитают Варенькино «угу» слишком правильно…
И Катя ответила дочери одним только поднятием бровей. Ни слова, ни звука, ни улыбки. Она училась бояться за детей. После того, как оабовцы не поймали Сашу, она ни часа не провела в покое. Он должен был попасться, просто обязан был попасться, ему следовало вернуться сюда, к ней, так и не поняв игру матери… но он решил начать собственную игру. И теперь госпожа Сомова холодела от одной мысли о возможных последствиях. Он такой странный, такой беспомощный, такой неприспособленный к жизни… хотя Витя и считает иначе… Но… Саше всего-то шестнадцать. Муж возражал ей, бывало: «Целых шестнадцать!» Однако она держалась своей точки зрения и не готова была расстаться с сыном… тем более, расстаться при таких обстоятельствах! Катя не опускала бровей, пока не почувствовала, что Варенька поняла ее в полной мере.
«Надеюсь, хоть брови-то они не сумеют прочитать!»
– Отвратительно. – Сказала дочь, ни к кому не обращаясь. – Никакой романтики. Подло украсть двух дам и поселить их по соседству с аварийной сантехникой! Крупный злодей так не поступил бы из одного чувства стиля. Только средний. Или мелкий. Ничтожный. Микроскопический дурно воспитанный злодеешка.
Варенька гневно фыркнула.
Госпожа Сомова подыграла ей:
– А на завтрак мы получим что-нибудь несвежее.
– Пересоленое.
– Пережареное!
– Ам-м-м… и с тараканьими лапками.
– Фу.
– Мамочка! Вот и я говорю – фу!
Монтер не пришел. Аварийщик тоже не явился. Даже какой-нибудь завалящий сантехник не пожелал почтить их своим присутствием. Разумеется, Екатерина Сомова вызвала своих тюремщиков и наговорила им колкостей, а ее дочь тем временем пристроилась рядом и скорчила мрачную физиономию. И, разумеется, дежурный оабовец невразумительно извинялся, все повторял: «Принимаем меры…» И еще: «Не только у вас неполадки…»
Вода перестала течь ровно на середине их препирательства. Как отрезало.
– Минут десять? – осведомилась Катя у дочери.
– Целых десять минут! – ответила Варенька, вложив в три простеньких слова мегатонну недовольства. – Десять минут безобразия! Я засекала.
– Отвратительно.
– Омерзительно! – вторила дочь со сверлящими интонациями.
– Чудовищно.
– Неслыханно! – как прирожденная скандалистка.
– Немедленно разберитесь.
– Мы этого не заслуживаем! – запилит до смерти кого угодно…
Оабовец включил автоуборку, посоветовал успокоиться, обещал выяснить причины… предотвратить в дальнейшем… отремонтировать, если понадобится… и т.п.
Мать и дочь легли спать, не глядя друг на друга. Если бы поглядели, непременно стали бы ухмыляться или даже хихикать. А зачем дарить подсказки капитану Каминскому?
Год назад Саша устроил точно такой же водяной фокус на дне рождения одной своей знакомой. Как ее… ээ… Дануся? Данута? Милая девочка, бог весть, почему она его терпит… Те же десять минут принудительного водоизвержения – как раз после ритуального задувания свечей на праздничном торте. Ему это показалось смешным!
Тогда госпожу Сомову, несчастную мать двух маньякобандитов, больше всего поразило вот что: Дануте этот его аттракцион тоже показался смешным. «У Сашки отличное чувство юмора. Ни у кого больше нет такого. Папа, ты не находишь?» Отец Дануты, пан Казимеж Охманьский ответил коротко и монументально: «Гривен десять». – «Что «гривен десять», папа?» – «Сегодня Сашино чувство юмора обошлось нам именно в такую сумму».
Девочка молча достала карманные деньги, отсчитала десять гривен и положила на стол перед отцом. «Я не это имел в виду… эй… подожди… нам надо поговорить…» Но ее, конечно, уже и след простыл. «Вы-то, Екатерина Ивановна, понимаете: я не хотел давить. Мне просто показалось немного чрезмерным… простите…» – «Я-то понимаю. Утешьтесь: возрастное. Все чудят в этом возрасте». – «Мы такими не были». Тут она припомнила взрыв в карьере, клуб «Полосатое пламя» и войну со шпаной из Пуховского клана. Четырнадцать ей тогда было? Или пятнадцать? Катя даже губу закусила, лишь бы не расхохотаться. – «О да! Мы были примерными юношами и девушками!»
Что ж, видимо, бандитоманьяков притягивает друг к другу…
Часть 3
ТЕРРА ЭСХАТА
Глава 1. Сказка новогодней ночи
26 декабря 2140 года.
Борт штабного корабля «Аргентина».
Виктор Сомов, 44 года, и компания.
Сомов прибыл в систему Вальса, растеряв по дороге большую часть кораблей, вышедших вместе с ним. Доплетутся как-нибудь… Он очень торопился.
– Скажу честно, я ни минуты не думал о том, как вы, Николай Васильевич, выглядите в моих глазах.
– Поверьте, я понимаю всю глубину… а! к черту! Я женюсь. Я ухожу в отставку. Я счастлив. Я схожу с ума и очень этим доволен.
– Позвольте поинтересоваться, как зовут суженую? Разумеется, если это не секрет.
– Секрет? Да я готов кричать ее имя в лицо всему свету! Мария. Мария! Мария Бахнова. Скоро она станет Марией Бахновой. Ну а в девичестве… если можно так выразиться… Мария Пряхина… капитан-лейтенант, старший комендор на… что это у вас с лицом, Виктор Максимович? Зубами хвораете?
– Ммм… да! Да!
Как было объяснить милейшему адмиралу Бахнову, очень хорошему человеку, очень толковому военному, когда-то крепко подтолкнувшему карьеру флотского офицера Сомова, что он вконец ополоумел? И ведь, наверное, со стороны кажется: вот, скорчил бедняга Виктор Максимович такую рожу, словно под коренным зубом у него происходит истинный Трафальгар…
Сомов знал твердо: если бы он попытался объяснить собеседнику, кто такая Машенька Пряхина, то повторил слова доброй дюжины бескорыстных консультантов, уже ставших к тому времени смертельными врагами Бахнова. Да, Пряхина была легендарной стервой. Ее дважды увольняли с флота, считали гением распутства, и настоящим темным талисманом, то есть человеком, вокруг которого безо всякой видимой причины происходят беды и несчастия. Она провела год на каторге за растление какого-то малолетнего идиота. Лет десять, как ее не допускали к причастию. Или больше? Русская община на Совершенстве издала ее воспоминания «Пятьсот моих офицериков»; и вроде бы на Русской Европе за их нелегальное распространение один ушлый коммерсант отсидел два года… Полтора десятилетия назад Машенька мечтала включить в реестрик своих побед самого Сомова, да не вышло. А вот друг Лопес не отвертелся ни от Пряхиной, ни от сопутствовавших ей бед и несчастий. Вспоминая его мытарства, Виктор пожалел Бахнова: Машенька всегда умела приводить свои жертвы в состояния полного умственного ослепления…
Борт штабного корабля «Аргентина».
Виктор Сомов, 44 года, и компания.
Сомов прибыл в систему Вальса, растеряв по дороге большую часть кораблей, вышедших вместе с ним. Доплетутся как-нибудь… Он очень торопился.
* * *
– Скажите честно, Виктор Максимович… в конце концов, мы с вами давно знакомы… в ваших глазах я выгляжу нелепо и жалко? Будем называть вещи своими именами: променял дело на бабу… так? – глаза у него светились неугасимым восторгом, как будто изнутри некто поднес к ним два зажженных факела и не торопился покинуть свой пост.– Скажу честно, я ни минуты не думал о том, как вы, Николай Васильевич, выглядите в моих глазах.
– Поверьте, я понимаю всю глубину… а! к черту! Я женюсь. Я ухожу в отставку. Я счастлив. Я схожу с ума и очень этим доволен.
– Позвольте поинтересоваться, как зовут суженую? Разумеется, если это не секрет.
– Секрет? Да я готов кричать ее имя в лицо всему свету! Мария. Мария! Мария Бахнова. Скоро она станет Марией Бахновой. Ну а в девичестве… если можно так выразиться… Мария Пряхина… капитан-лейтенант, старший комендор на… что это у вас с лицом, Виктор Максимович? Зубами хвораете?
– Ммм… да! Да!
Как было объяснить милейшему адмиралу Бахнову, очень хорошему человеку, очень толковому военному, когда-то крепко подтолкнувшему карьеру флотского офицера Сомова, что он вконец ополоумел? И ведь, наверное, со стороны кажется: вот, скорчил бедняга Виктор Максимович такую рожу, словно под коренным зубом у него происходит истинный Трафальгар…
Сомов знал твердо: если бы он попытался объяснить собеседнику, кто такая Машенька Пряхина, то повторил слова доброй дюжины бескорыстных консультантов, уже ставших к тому времени смертельными врагами Бахнова. Да, Пряхина была легендарной стервой. Ее дважды увольняли с флота, считали гением распутства, и настоящим темным талисманом, то есть человеком, вокруг которого безо всякой видимой причины происходят беды и несчастия. Она провела год на каторге за растление какого-то малолетнего идиота. Лет десять, как ее не допускали к причастию. Или больше? Русская община на Совершенстве издала ее воспоминания «Пятьсот моих офицериков»; и вроде бы на Русской Европе за их нелегальное распространение один ушлый коммерсант отсидел два года… Полтора десятилетия назад Машенька мечтала включить в реестрик своих побед самого Сомова, да не вышло. А вот друг Лопес не отвертелся ни от Пряхиной, ни от сопутствовавших ей бед и несчастий. Вспоминая его мытарства, Виктор пожалел Бахнова: Машенька всегда умела приводить свои жертвы в состояния полного умственного ослепления…