– Не знаю, – честно призналась Елена. – Без тебя у меня не было бы никаких дел.
   Сказав это, Елена подумала о Владимире Владиславовиче Савельеве. Что-то он исчез, пропал, не звонит, ни о чем не спрашивает, ничем ее не пугает. Вот было бы славно, если бы Савельев исчез навсегда! Тогда она почувствовала бы себя спокойной, тогда она смогла бы изменить свою жизнь.
   А Зубов взял бутылку виски и налил себе полный стакан. Он большими жадными глотками ополовинил стакан и откинулся на спинку дивана.
   – Мне хочется напиться. Хочется проснуться и чтобы все было по-другому.
   – Так в чем дело, Федор? Виски у меня предостаточно, можешь пить.
   – Я боюсь, что буду тебе неприятен.
   – А ты не бойся. Я видела тебя очень пьяного. Ты становишься ужасно разговорчивым.
   – Что? – негромко переспросил Зубов.
   – Я говорю, что ты, когда пьян, становишься очень разговорчивым и ничего от меня не скрываешь.
   – Это плохо, – констатировал Зубов.
   – Да нет, наоборот, Федор, это хорошо.
   Елена придвинулась к нему, запустила свои тонкие длинные пальцы в его седые волосы, немного растрепала прическу.
   – Ты такой смешной, Федор!
   – Да ладно уж… – сказал он, залпом допивая виски.
   – Пойдем, ты примешь ванну, а затем я тебе сделаю массаж, и ты расслабишься, уснешь. А завтра все будет хорошо.
   – Хотелось бы верить.
   Зубов устало поднялся с дивана и посмотрел на недопитую бутылку, словно там, на дне, было его спасение.
   Елена брезгливо поморщилась, поймав этот взгляд своего богатого и влиятельного любовника.
   – Так значит, ты не хочешь за границу? – вновь спросил Федор Иванович.
   – Нет, пока не хочу. Может быть, потом когда-нибудь.
   – Потом ты будешь старой. Хотя нет, – он окинул взглядом Медведкову с ног до головы, – мне кажется, ты всегда будешь молодой, привлекательной и очень сексуальной.
   – Перестань, Федор, я тоже устала, и мне тоже хочется отдохнуть.
   – Тогда пойдем в ванную.
* * *
   Иван Николаевич Хромов после смерти Матвея Санчуковского немного успокоился. В принципе, он, Хромов, был недосягаем и доказать его причастность к производству и сбыту наркотиков не было никакой возможности.
   Зубов его не выдаст – это абсолютно точно. А больше о нем никто не знает. Дело у генерала Потапчука забрали, так что поводов для сильного беспокойства вроде бы нет.
   Но Хромов был очень осторожным человеком. И не будь он таким, не занимал бы он столь высокий пост.
   Он понимал, что в случае чего и Федора Зубова придется убрать, хотя Федор был его другом. Однако дружба дружбой, а карьера превыше всего, и не только карьера, но и жизнь.
   Тем более что у Хромова хватало своих проблем. На носу были выборы в Государственную думу, а после выборов все может измениться.
   И Хромов готовил на всякий случай ходы к отступлению. Он договорился с лидерами разных блоков и группировок, обещая им свою поддержку. И он действительно ее оказывал – тайно, негласно, страхуя себя от любых случайностей.
   Ведь Россия – удивительная страна. Что-либо предугадать здесь почти невозможно. Можно ставить на одних, а победят совершенно другие – причем те, у которых нет ни власти, ни денег. И тогда придется быстро перестраиваться.
   И вот поэтому Иван Николаевич Хромов одновременно поддерживал и Черномырдина, и Жириновского, и генерала Лебедя, и даже Ивана Рыбкина, Гайдара и Зюганова.
   «Чем с большим количеством политиков я договорюсь, тем лучше».
   Но самое главное, что беспокоило Хромова больше всего, так это здоровье Президента. И не потому, что он сильно переживал за самого Президента Хромов боялся, что Президент может сойти с рельсов в самый неподходящий момент, и тогда ситуация вновь станет непредсказуемой. Начнется большая драка, и, может быть, даже произойдет государственный переворот.
   А переворота Хромов боялся. Он прекрасно помнил начало Перестройки, помнил девяносто первый и девяносто третий годы, помнил Кручину, который выбросился из окна своей квартиры, помнил седого маршала Ахромеева, который застрелился в служебном кабинете.
   Помнил тот страх, леденящий и липкий, который он испытал во время путча, когда был создан знаменитый ГКЧП, а Горбачев отсиживался в Форосе И вообще много чего помнил Иван Николаевич Хромов.
   Но о гораздо большем Хромов даже не хотел вспоминать, запрещал себе думать: Хромов знал, что пережить подобное еще раз он уже не сможет, сдадут нервы, и все пойдет под откос.
* * *
   Полковник Поливанов сидел в своем рабочем кабинете, просматривая бумаги, когда дверь открылась и на пороге появился генерал Потапчук.
   – Сиди, сиди, не вставай, – спокойно и вполне дружелюбно сказал генерал.
   Но Станислав Петрович встал, выбрался из-за стола, заваленного бумагами, пристально взглянул на генерала и поинтересовался:
   – Случилось что-нибудь?
   Потапчук криво усмехнулся.
   – Случилось… Есть хорошие новости и плохие.
   С каких начать?
   – Лучше с хороших.
   – Если с хороших, тогда слушай. Со мной связался один польский полковник. Когда-то я ему сильно помог. Сейчас он не удел, живет под Варшавой, пенсия у него маленькая, а мужик очень толковый. И при Ярузсльском он занимал очень важный пост. Вернее, пост был не важный, но информация, которая шла через полковника, была чрезвычайно интересной. Так вот что он сообщил. Наш друг Владимир Владиславович Савельев в Польше приобрел паспорт на имя Мстислава Рыбчинского.
   – Это уже серьезно, – проговорил Поливанов, быстро записывая на чистом листе имя и фамилию, под которыми скрывается Владимир Владиславович Савельев, отставной полковник КГБ. – А плохие новости?
   – Плохие новости: тебя, Станислав Петрович, я должен откомандировать в Чечню'.
   Поливанов покачал головой, молча глядя на генерала Потапчука. Тот в ответ пожал плечами и развел руки: вот так-то, брат, больше я ничего сделать не могу.
   – Ясно, спасибо и на этом.
   – Послезавтра ты должен будешь находиться в Грозном. Так что собирайся.
   – Хорошо, – кивнул Станислав Петрович, быстро складывая бумаги и закрывая папки.
* * *
   Итальянец Антонио Эскуразо очень гордился своим особняком, ведь раньше этот дом принадлежал одной из голливудских кинозвезд. Но потом кинозвезда была вынуждена продать особняк, три очень дорогих автомобиля и часть своего гардероба. Антонио Эскуразо хотел выкупить и ее драгоценности, но та уперлась и не захотела продавать драгоценности ни за какие деньги.
   Итальянец лишь пожал плечами, когда услышал об отказе экс-кинозвезды.
   – Года через два, а может, через три, она обязательно будет распродавать все свои бриллианты, и вот тогда-то я их и куплю. Причем продаст она их куда дешевле, чем могла бы сейчас, – сказал он своему секретарю.
   Молодой человек, который являлся дальним родственником Антонио Эскуразо, согласно закивал головой.
   Антонио Эскуразо обставил особняк по собственному вкусу. Он был похож на дворцы венецианских дожей. Та же шикарная старинная мебель, вывезенная из Европы, потемневшие от времени картины в массивных тяжеловесных золоченых рамах, старые ковры. Ничего современного – ни жалюзи на огромных окнах, ни микроволновых печей – в общем, ничего из того, чем так привыкли гордиться американцы.
   Во внутреннем дворике особняка был шикарный бассейн, выложенный итальянским розовым мрамором.
* * *
   Вот в этом бассейне сейчас Антонио Эскуразо и плавал. Его секретарь стоял на парапете. Двое слуг тоже находились поблизости, готовые по первому слову хозяина, по одному лишь его взгляду накинуть на крепкое тело своего господина шикарный махровый халат и подать поднос, на котором дымились чашечка крепчайшего кофе и зажженная сигара.
   Антонио Эскуразо почти никогда не разлучался с толстой сигарой.
   Он плавал в бассейне, нырял, фыркал, тряс лысой головой. Черные густые бакенбарды намокли и свисали вдоль круглых щек. Антонио Эскуразо наслаждался жизнью. И это было видно даже невооруженным глазом. Он радовался солнцу, радовался теплой воде в бассейне. Он уже привык к богатству.
   Но тем не менее, едва разговор заходил о деньгах или о возможности легко и быстро их заработать, как немного флегматичный Антонио тут же становился совсем другим. Он весь подбирался, словно тигр, готовый к прыжку, его глаза делались узкими, будто щелочки, прорезанные лезвием. Он весь обращался в слух, и в его голове мгновенно начинали прокручиваться всевозможные варианты и комбинации.
   Даже сейчас, плавая от одного конца мраморного бассейна к другому, ныряя и фыркая, дон Эскуразо – а он любил, когда его так величали, – думал о своих вкладах в различные банки.
   В последнее время дела его шли не очень хорошо.
   Основную часть дохода приносила торговля наркотиками. Дело это было хоть и прибыльным, но очень хлопотным. Много кому приходилось платить.
   И дон Эскуразо в последние два года уже подумывал о том, как бы уйти на покой. Но перед этим надо было сделать еще один решительный рывок и преумножить свое и без того немалое состояние. Вот этот-то намеченный рывок он так и не мог сделать. Постоянно возникали серьезные помехи и осложнения.
   Но самой большой головной болью дона Эскуразо были наркотики из России. Они были намного дешевле, чем те, которые поставляли ему местные производители. Несколько раз люди Антонио Эскуразо пытались разобраться с торговцами русскими наркотиками, но это им не удавалось. Наркотики регулярно поступали, лишая дона Эскуразо большой части прибыли.
   Хитрый итальянец, чтобы спасти свои доходы, даже инспирировал травлю конкурентов, сдав их службе по борьбе с наркотиками. Но торговцы «белой смертью» из России смогли обойти все препятствия, прорваться сквозь все ловушки и капканы, расставленные полицией и людьми дона Эскуразо.
* * *
   На галерее появился слуга. В его руках был телефон.
   Дон Эскуразо в этот момент как раз с головой погрузился под воду.
   – Это дона Эскуразо спрашивают, – громко крикнул молодой слуга, поднимая над головой телефон.
   Секретарь Антонио Эскуразо замахал рукой на слугу – дескать, не ко времени.
   – Срочно! Звонят из Чикаго.
   – Из Чикаго? – переспросил секретарь.
   – Да-да, Мигель, из Чикаго.
   – Ну что же, давай телефон сюда.
   Секретарь взял телефон и приблизился к краю бассейна. Дон Эскуразо как раз вынырнул.
   – Вас вызывают из Чикаго, – сказал секретарь, указательным пальцем правой руки указывая на трубку.
   – Из Чикаго? – отфыркиваясь и бормоча проклятья, спросил итальянец.
   – Да-да, из Чикаго.
   – Ну что ж, давай. Нет покоя ни днем ни ночью!
   Дон Эскуразо схватился волосатыми руками за поручни, подтянулся и сел на край бассейна. Один из слуг тут же накинул ему на плечи махровый халат, а второй, с подносом, на котором дымилась чашечка кофе, остался стоять на месте. Дон Эскуразо махнул ему рукой:
   – А ты что спишь? Кофе будет холодным. Ты должен знать, что холодный кофе я не пью.
   Одной, рукой итальянец взял телефон, а второй – чашечку с кофе.
   – Эскуразо слушает.
   По выражению лица хозяина и секретарь, и слуги поняли, что разговор чрезвычайно серьезный, и как заведенные, отступили на несколько шагов, чтобы не слышать, о чем говорит хозяин.
   Дон Эскуразо отхлебнул кофе, но, наверное, он услышал что-то такое, что поперхнулся, закашлялся и принялся сплевывать кофе в бассейн.
   – Да не может быть!
   – ..
   – Ты что, Андpea, это просто невозможно!
   – ..
   – Если так, то конечно…
   – ..
   – Давай вечером. Я буду ждать. Надо обмозговать.
   – ..
   – Чрезвычайно серьезно! Да-да, немедленно! – дон Эскуразо уже кричал в трубку. – Немедленно!
   – О чем ты говоришь? Какие деньги?
   – ..
   – Немедленно! Любые! Я готов заплатить, но все надо обговорить, взвесить. Хотя и без того ясно, что это просто фантастическая удача, фантастическая! ;
   Наконец, разговор закончился. Дон Эскуразо положил трубку на розовый мрамор и, не сбрасывая халата, плюхнулся в бассейн, поднимая снопы ослепительных брызг. Он бесновался и кричал, как ребенок, которому пообещали какую-то несказанно ценную игрушку.
   – Пресвятая Мадонна! Не может быть! Удача сама идет мне в руки. Пресвятая Мадонна… Я зажгу в соборе тысячу свечей, нет, две тысячи…
   Секретарь и слуги недоуменно переглядывались. Они уже давно не видели своего хозяина в таком прекрасном настроении.
   – Это не к добру, – сказал тот слуга, который держал махровый халат.
   Второй слуга пожал плечами. А на лице секретаря сияла лучезарная улыбка.
   – Мигель, ты понял? – крикнул дон Эскуразо своему секретарю и, набрав полную пригоршню воды, плеснул на секретаря. Тот едва успел отскочить.
   А дон Эскуразо продолжал резвиться в бассейне.
   – Пресвятая Мадонна… О боги… Это же надо, чтобы такое случилось! Андреа молодец, не упустил шанс…
   Не упустил! Я знал, что Андреа не подведет, я на него всегда мог положиться!
   Дон Эскуразо нырнул от одного бортика и, вынырнув у противоположного, замахал руками слуге.
   – Шампанского! Шампанского! Большой бокал!
   И чтобы оно было холодное как лед! У нас, наверное, будет большой праздник.
   Секретарь смотрел на своего господина и понимал: : произошло что-то невероятное.
   – А что случилось, дон Эскуразо? – Мигель подошел поближе.
   – Если я тебе скажу, Мигель, то ты потеряешь сознание и рухнешь в бассейн.
   – Но все-таки, дон Эскуразо, я же должен знать.
   – Должен, должен. Все в свое время, Мигель. Ну ладно, – по лицу итальянца было видно, что его буквально распирает от счастья и что он уже едва сдерживает свои чувства. – Ну ладно, скажу, иди поближе.
   Мигель подошел к самому краю. Дон Эскуразо выпрыгнул из воды, словно пингвин, его волосатое тело наполовину показалось над водой, он схватил своего секретаря за рукав пиджака и стащил в бассейн. Мигель едва не захлебнулся. Он был не на шутку испуган.
   – Так вот, слушай, сейчас я тебе скажу, что случилось…
   Мигель кое-как отфыркался и хотел выбраться из бассейна, но дон Эскуразо не дал ему это сделать.
   – Так вот, сегодня вечером Андриано Бузони привезет ко мне русского – того русского, кто поставлял дешевые наркотики в Штаты.
   – Ну и что из этого, дон Эскуразо?
   – Как что? Русский продает документацию на производство дешевых наркотиков. И я у него куплю, куплю всю документацию и вместо дорогого героина мы будем производить русский «снег». Ты понимаешь, Мигель, какие это деньги?
   – Но, дон Эскуразо, русские, наверное, запросят очень большие деньги за свои документы. К тому же, документы могут быть фальшивые.
   – Нет, вряд ли, – с немного изменившимся лицом пробормотал дон Эскуразо, – Андреа, скорее всего, все проверил. Иначе не стал бы меня беспокоить. Бузони не таков. Я уже знаю его лет тридцать или, может быть, даже тридцать пять. Мы с ним вместе начинали. Только он начинал с игорного бизнеса, а я – с проституток. И если Андреа что-нибудь говорит, то ему можно верить так, как и мне. Ты понял, Мигель? Вечером Андреа будет у меня.
   – Вместе с русским?
   – Конечно же, вместе. Иначе зачем он мне нужен?
   Неделю назад я и так его видел.
   – Понятно, – сказал Мигель. – Что-нибудь надо приготовить особенное, дон Эскуразо?
   – Вначале переоденься в сухое, а потом посмотрим.
   Появился слуга с большим бокалом шампанского.
   Дон Эскуразо вылез из бассейна и стал по-детски подпрыгивать на одной ноге, пытаясь вытряхнуть воду из правого уха. Его коренастое тело подскакивало, словно мячик, толстые щеки тряслись, глаза были закрыты.
   Мигель стоял рядом, с него ручьями стекала вода, и вид его был весьма жалким.
   Наконец, вдоволь напрыгавшись, дон Эскуразо взял шампанское и жадно, словно его мучила нестерпимая жажда, осушил весь бокал.
   – А теперь сигару.
   Ему на плечи набросили новый, сухой халат, и дон Эскуразо, босиком, с зажженной сигарой, зажатой в зубах, двинулся по галерее во внутренние покои своего особняка.
   Он торжествовал, он упивался счастьем, которое выпало на его долю. Он уже мысленно подсчитывал барыши, которые сможет сорвать с этой сделки. Он понимал, что русский запросит значительную сумму за свою документацию, но дон Эскуразо понимал и другое – цена, которую он заплатит, будет раз в пять или семь меньше реальной. А вот если все сложится удачно и дело пойдет, деньги можно будет вернуть уже через два-три месяца.
   Он знал, с кем ему надо связаться, кого взять в компаньоны, кто будет заниматься производством. Ведь Андреа Бузони сказал, что документация серьезная. О подобной удаче дон Эскуразо даже мечтать не мог, а тут вот так просто, в будний день – и на тебе…
   Так мальчишка, у которого еще час назад не было денег, чтобы пойти в кино, бредя по улице маленького сицилийского городка и подковыривая ногой камешки, вдруг находит прямо у себя под ногами толстый бумажник… Вот что-то похожее на чувства этого мальчишки испытывал и Антонио Эскуразо, хозяин роскошного особняка.

Глава 19

   В семь вечера к особняку Антонио Эскуразо подкатили три великолепных «роллс-ройса» с темными стеклами. Хозяин особняка был в строгом черном костюме.
   Он сам вышел на крыльцо, чтобы встретить важных гостей. Из среднего «роллс-ройса» вышли Андреа Бузони и маленький толстый человек в сером костюме.
   Антонио Эскуразо сразу догадался, что это и есть тот самый русский, который продает технологию. Эскуразо с непосредственностью истинного итальянца бросился навстречу приехавшим, крепко пожал руку русскому и обнялся с Андреа Бузони. А затем пригласил их в дом.
   Разговор шел по-английски.
   – Виски, коньяк, ром, мартини или что-нибудь еще? У меня есть все, – гостеприимно предлагал Антонио Эскуразо.
   – Нет-нет, потом, синьор Эскуразо.
   – Ну что ж, как вам будет угодно.
   – А вот я не откажусь. Мне виски с содовой, – попросил Бузони.
   Хозяин тут же выполнил просьбу своего гостя. В кабинете, обставленном старинной мебелью и шкафами с такими же старинными книгами, не было никого, кроме троих мужчин – Перейдем к делу, – предложил Антонио Эскуразо, приглашая гостей располагаться на кожаных диванах.
   Маленький толстячок с блестящей лысиной уселся на диван и положил руки на колени.
   – Мистер Рыбчинский желает сделать важное предложение? – спросил Антонио Эскуразо, придирчиво рассматривая толстячка.
   – Да, – кивнул русский.
   – Я думаю, вы не поляк? – поинтересовался дон Эскуразо.
   – Нет, я не поляк, – признался Владимир Владиславович Савельев.
   – Тогда как вас называть? – вновь задал вопрос Антонио Эскуразо.
   – Называйте меня мистер Савельев.
   – О'кей, – сказал синьор Эскуразо. – Я вас слушаю, мистер Савельев.
   – Два года, как вам известно, синьор Эскуразо, я и мои люди производили в России наркотики и поставляли их в США, чем, конечно же, очень сильно мешали вам.
   – Что да, то да, – кивнул дон Эскуразо.
   – Сейчас я хочу предложить вам приобрести у меня технологическую документацию, по которой вы сможете наладить производство дешевого и сильного наркотика, намного более сильного, чем ваш прославленный героин. И в несколько раз более дешевого по производству.
   – Любопытно, любопытно, – потер вспотевшие от возбуждения ладони Антонио Эскуразо.
   Андреа Бузони, высокий, сухощавый, элегантный, чем-то похожий на дирижера симфонического оркестра, молча смотрел то на своего старого приятеля, то на загадочного русского господина.
   – У меня есть несколько вопросов к вам, мистер Савельев, – продолжал Эскуразо.
   – Я вас слушаю.
   – А почему вы решили обратиться именно ко мне?
   Савельев широко улыбнулся, а взгляд остался холодным и пытливым.
   – Почему к вам, синьор Эскуразо? Да это очень просто. Вы можете мне хорошо заплатить.
   – Так вам нужны деньги? – задал бесхитростный вопрос Антонио Эскуразо.
   – Деньги нужны всем.
   – А что заставило вас продавать столь ценную документацию?
   – У меня в России неприятности.
   – Вы не собираетесь туда возвращаться?
   Вместо ответа Владимир Владиславович Савельев загадочно улыбнулся и откинулся на спинку дивана.
   – У нас там, – он мотнул своей лысой головой куда-то в сторону, – все довольно неопределенно. В любой день, в любое мгновение могут произойти кардинальные перемены. И сейчас заниматься производством наркотиков стало довольно-таки опасно. Вот поэтому я и решил свернуть производство.
   – Но ведь это очень выгодно! В вашей стране огромные рынки…
   – Да-да, все это так, синьор Эскуразо. Но тем не менее, я к вам приехал с предложением, и если вы не хотите, я могу обратиться к кому-нибудь еще.
   – Я этого не сказал, – поднял ладони синьор Эскуразо. – А ты почему молчишь, Андреа?
   – Тебе решать, Антонио, – Андреа Бузони сделал глоток виски – Тебе, тебе.
   – Если что-то решать, так обязательно я. А почему ты, Андреа, не хочешь приобрести документацию?
   – Ты же знаешь, Антонио, я занимаюсь другими делами и далек от производства – Да знаю я, чем ты занимаешься, Андреи, мне-то можешь не рассказывать сказки.
   – Тем более, если знаешь, зачем спрашиваешь?
   – Сколько вы хотите, мистер Савельев? – наконец-то в лоб спросил Антонио Эскуразо и посмотрел прямо в глаза Владимиру Владиславовичу Савельеву.
   Тот с абсолютно не изменившимся лицом, сохраняя хладнокровие и выдержку, негромко и отчетливо произнес:
   – Десять миллионов.
   – Сколько?! – вскочил со своего места Антонио Эскуразо и быстро прошелся по кабинету. – Я не ослышался?
   – Нет, вы не ослышались, синьор Эскуразо, ровно десять миллионов.
   – Я от этих русских схожу с ума, – невнятно пробурчал итальянец. – Десять миллионов! Десять миллионов! Это огромные деньги. Может быть, вы еще хотите и наличными?
   – Нет, – отчеканил Владимир Владиславович Савельев, – я хочу, чтобы деньги были переведены в один из швейцарских банков. И когда деньги будут там, вы получите вторую дискету.
   – Даже так? Вы подстраховались?
   – Да, – не стал скрывать Савельев.
   – А вы не боитесь, что вас могут убить, синьор Савельев? – глядя в глаза гостю и почесывая от волнения бакенбарды, нагло спросил Антонио Эскуразо.
   – Да-да, вас могут убить, мистер Савельев, – поддержал своего приятеля Андреа Бузони.
   По всему было видно, что и он тоже изрядно волнуется. Стакан подрагивал в его тонких пальцах с отполированными ногтями.
   – Нет, вот этого я как раз не боюсь, – с такой же наглостью взглянул в глаза итальянцу Савельев. – Вам нет смысла меня убивать, ведь я ничего не скажу, и дискету вы не получите.
   – Но, убрав вас, мы защитим свой рынок от дешевых наркотиков, и никто не будет сбивать цены.
   – Я об этом думал, – признался Савельев, – но на этом вы заработаете в несколько раз меньше. А здесь никакого риска и быстрый доход. К тому же, вы обойдете своих конкурентов.
   Антонио Эскуразо открыл деревянную коробку, извлек толстую сигару, откусил кончик золотыми щипцами, прикурил, жадно затянулся и выдохнул голубоватую струю дыма.
   – И обо всем-то вы подумали, мистер Савельев. Не подумали только о том, что я могу отказаться.
   – Ну что ж, дело ваше. Как говорят у нас в России, мое дело предложить, ваше – отказаться.
   – Я не совсем понимаю славянские пословицы, – сказал Андреа Бузони, взглянув на своего приятеля.
   А вот Антонио Эскуразо прекрасно понял смысл пословицы. Он продолжал нервно расхаживать по кабинету.
   – Значит, десять миллионов?
   – Да, десять, – сказал Савельев.
   – За десять миллионов я, мистер Савельев, не могу купить эту документацию. Я не настолько богат.
   – Ну что же, – поднялся с дивана Владимир Владиславович, – как говорят у нас в России, на нет и суда нет.
   – Погодите. Может быть, мы сможем договориться.
   – Если вы, синьор Эскуразо, сказали, что у вас нет таких денег, то о чем мы тогда можем договариваться?
   – Мне надо подумать.
   – У меня нет времени ждать.
   – Но больше у вас никто не купит, мистер Савельев!
   – Посмотрим. Мир большой, и желающих на подобный товар, думаю, предостаточно. Просто я хотел вам сделать услугу – помочь своим бывшим конкурентам, искупить свою вину перед вами. Ведь из-за меня вы потеряли довольно много денег, думаю, намного больше, чем десять миллионов. А потом потерять можно еще больше.
   Савельев говорил очень убедительно, и его слова подействовали на Антонио Эскуразо и Андреа Бузони.
   – Ладно, погодите. Выпейте виски. Я должен подумать хотя бы минут пять или десять.
* * *
   Антонио Эскуразо уже давным-давно решил, что купит документацию за любые деньги, но он любил торговаться. Сам процесс доставлял ему неописуемое наслаждение. Ведь он вышел из семьи мелкого торговца рыбой и все свое детство провел на пропахшем рыбой базаре.
* * *
   Владимир Владиславович Савельев все еще стоял посреди кабинета, опираясь ладонью о стол на витиеватых резных ножках. Савельев улыбался, но его брови были сведены к переносице, лоб бороздили складки. Это двусмысленное выражение его лица можно было истолковать и как недовольство, и как победу, но победу, доставшуюся очень дорогой ценой. Правда, его лица не видели ни Антонио Эскуразо, ни Андреа Бузони.
   Итальянцы смотрели друг на друга, и их взгляды были более красноречивыми, чем любые слова.
   Антонио Эскуразо качнул своей лысой головой и громко щелкнул пальцами.
   – Хорошо, мистер Савельев, я решил. Я согласен на ваше предложение. Итак, девять миллионов.