Воронин Андрей Николаевич. Лабиринт для Слепого

   И Елена Медведкова, абсолютно того не желая, вспоминала и вспоминала свою жизнь и не находила в ней ничего радостного, ничего того, о чем когда-то в юности ей мечталось.
   – Боже, как мне поступить? Кто мне поможет? Кто подскажет?
   Елена прекрасно понимала, что ей некому помочь, что единственный, кому она нужна, – это Федор Зубов. Да и он может в любой момент ее оставить, бросить.
   И тогда она, скорее всего, пропадет.
   Ведь это Савельев заставил се познакомиться с Зубовым и затащить его в постель. Елена просто выполнила приказ, не подозревая, во что все это выльется.

Глава 5

   Игорь Малышев сидел в ветхом кресле в углу своей полуподвальной мастерской. Ему было не по себе. Нестерпимо болела голова, он то и дело тер виски руками, затем, не выдержав, вскочил на ноги. Его повело в сторону.
   – Дьявол! – громко, на всю мастерскую выругался художник, направляясь к грязному, заплеванному умывальнику. – Так плохо мне уже давно не было. Что-то надо предпринять.
   Игорь уперся сильными волосатыми руками в раковину и стоял так несколько минут, опустив голову, бессмысленно моргая глазами, глядя в осколок зеркала, забрызганный краской. Из зеркала на него смотрело мрачное, землистого цвета небритое лицо. Зрачки глаз были расширены, на лбу сверкали капельки пота.
   – А что было потом? – задал себе уже в который раз один и тот же в общем-то бессмысленный вопрос Игорь Малышев. – Ничего не могу вспомнить, ничего…
   Он повернул ручку крана. В трубах зажурчало, но вода не полилась.
   – Чертовщина какая-то! – сказал Игорь и повернул другую ручку.
   Из крана упало в грязную раковину несколько капель, а затем вода полилась тугой струей. Брызги полетели в разные стороны, но Игорь даже не поморщился.
   Он медленно наклонился, опустился на колени, сунул голову под холодную воду и держал ее под краном довольно долго. Затем тряхнул своими мокрыми, длинными черными волосами. Это движение было похоже на движение мокрой тряпки, а сам Игорь напоминал вымокшего в луже пса.
   – Вот так немного легче…
   Малышев взял полотенце и начал вытирать лицо и голову. Он занимался этим долго, постепенно приводя себя в порядок.
   Расчесавшись, художник стал похож на Иисуса Христа, вернее, на изображение Иисуса Христа, нарисованное самодеятельным художником. Длинные пряди волнистых волос влажно поблескивали, свисая вдоль худых запавших щек. Огромные глаза смотрели измученно и безжизненно.
   Игорь запрокинул голову и взглянул на низкий, нависающий потолок.
   – О черт! Как болит шея!
   Он повертел головой из стороны в сторону, затем добрел до полуразвалившегося кресла и буквально рухнул в него. Зазвенели, заскрипели и застонали пружины.
   Казалось, кресло вот-вот развалится, но оно выдержало.
   Игорь постучал кулаком по подлокотнику.
   – Надо подремать, хотя бы минут тридцать…
   Он скосил глаза в сторону – туда, где располагался большой топчан, застланный вместо простыни большим куском холста, на котором сверху лежал спальный мешок.
   «Интересно, куда они делись? – подумал Игорь. – Ведь вчера со мной была женщина. Как же ее звали? То ли Катя, то ли Тома… А, в общем, черт с ней, черт с ними со всеми!»
   Малышев сунул руку в нагрудный карман своей вельветовой рубашки, извлек оттуда блокнот и трясущимися пальцами раскрыл его. Между страничками лежало несколько зеленых двадцатидолларовых бумажек.
   – Все нормально. Значит, я не все просадил. А ведь бывали случаи, когда у меня ничего не оставалось. Хорошо, что я остался у себя, а не поехал ни к Катушке, ни к Бычкову-Бочкареву. Все-таки в своей мастерской спокойнее.
   Игорь Малышев приподнял голову и стал смотреть в узкую щель окна. По мутному, грязному стеклу, забранному решеткой, пробегали тени. Это говорило о том, что на улице утро и по мостовой спешат по своим делам люди.
   Если подойти поближе и стать на испачканный краской табурет, то можно рассматривать ноги. Иногда Игорь так и делал. Он закуривал сигарету, забирался на табурет, облокачивался на широченный подоконник и смотрел в окно. Ему нравились женские ноги, нравились их очертания, нравилось, как звонко цокают по асфальту высокие каблучки. Эта картина мирной будничной жизни всегда приносила в его душу успокоение.
   Но сейчас ему было так скверно, что вряд ли он смог бы забраться на табурет. В его организме, измученном и иссушенном наркотиками, почти не осталось сил.
   Малышеву повезло: две недели назад какие-то три безумных англичанина, которых привел ему Альберт Прищепов, купили у него четыре картины и пять рисунков. Англичане сразу же согласились на его цену, вообще не торгуясь. И Игорь, когда гости покинули мастерскую, даже расстроился, пожалев о том, что назвал за свою работу слишком маленькую цену. Сейчас от денег, полученных за картины, осталось всего четыре двадцатидолларовые бумажки. Остальные ушли на наркотики и на девочек.
   Помог Игорю в этом старый приятель, однокурсник по Суриковскому институту, Андрей Бычков-Бочкарев по кличке Петля. Дела у Андрея в последнее время шли все хуже и хуже. Вернее, топтались на месте. Просто не было никаких дел. А ведь Андрей – очень неплохой скульптор, и несколько его работ из бронзы и меди находились за океанов в престижной галерее. В последний год Бычков-Бочкарев вообще ничего не делал и жил за счет друзей. Жена его бросила, то есть, Андрей сам ушел из дому. Слава Богу, имелась мастерская, было где перекантоваться.
   Андрей и приучил Малышева к наркотикам. Раньше Игорь только пил, а теперь кайф, полученный от алкоголя, его уже не устраивал.
   Игорь медленно закатал рукава вельветовой рубахи и взглянул на свои сплошь исколотые руки. Затем начал сжимать пальцы, пытаясь увидеть вены. Но как он ни старался, вены не появлялись на его руках, покрытых темными волосами. Да и колоть, собственно говоря, было нечего.
   Игорь Малышев и думать не думал, что так быстро пристрастится к наркотикам и они станут для него единственным смыслом жизни. Правда, время от времени, он брал еще в руки палитру и кисть, рисовал странные картины, навеянные наркотическими галлюцинациями. Может быть, именно поэтому их так охотно и покупали, если не заграничные туристы, то сам Альберт Прищепов, который, как правило, скопом забирал все рисунки и холсты, а рассчитывался с Игорем наркотиками и частично деньгами. Поначалу Малышев пробовал считать, на сколько обманул его Прищепов, а потом ему это стало абсолютно безразлично…
   Уже вторую неделю Игорь не прикасался к кистям.
   Он смотрел на палитру, на два мольберта с неоконченными картинами, на засохшие краски, на полувыдавленные тюбики. Палитра уже покрылась толстым слоем серой пыли, и краски утратили свою яркость.
   – Черт, как плохо! – вновь прошептал Игорь и попытался подняться.
   Все тело болело. Особенно нестерпимо боль донимала шею. Игорь повертел головой сначала в одну сторону, затем в другую.
   «Который сейчас час?» – подумал он и принялся шарить глазами по стеллажам у дальней стены мастерской.
   Где-то там должен был стоять будильник. Но как ни пытался Игорь найти его взглядом и увидеть черные стрелки, это ему не удалось. Затем он посмотрел на пол и увидел красный будильник рядом со старыми башмаками. Будильник был разбит.
   Игорь превозмог себя, выбрался из кресла, подошел к будильнику и поднял. Странное дело – механизм продолжал работать, и из будильника слышалось однообразное тиканье.
   – Любопытно.., любопытно…
   Часы показывали половину двенадцатого.
   – Скоро полдень, – сказал сам себе Игорь и поставил будильник на стеллаж.
   Все тело ломало. Боль жила в каждой клетке, даже в кончиках пальцев, даже в ресницах и в завитках черных волос.
   – Ой, как мне плохо! – снова простонал Игорь и тоскливым взглядом посмотрел на низкий столик, на котором в беспорядке валялись бутылки, пепельница, полная окурков, грязные стаканы, какие-то банки, кусочек засохшей ветчины, корки от бананов и прочая дрянь – даже смотреть противно.
   Малышев почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Он с отвращением отвернулся от мерзкого натюрморта и как подкошенный рухнул на стоящий в углу топчан. Взвизгнули пружины.
   Игорь поджал ноги, его трясло.
   – Где же Петля? Где же этот проклятый Бычков-Бочкарев? Пришел бы он скорее!
   Обычно скульптор появлялся в мастерской Игоря Малышева во второй половине дня.
   Игорь ненадолго забылся и очнулся от громкого стука в железную дверь. Колотили явно ногой. Звонок уже давным-давно не работал.
   – Кого это несет? – стряхивая сон и оцепенение, пробормотал Малышев и двинулся к двери.
   Он потянул засов. Железо заскрежетало, и тяжелая дверь открылась. На пороге стоял Андрей Бычков-Бочкарев. За его спиной хохотали две девицы в черных потертых кожанках.
   – А вот и я! Ну как ты, Гоша? Небось, ломает?
   – Ох, ломает! – скрипнув зубами, процедил Игорь и отошел в сторону, впуская гостей.
   – А ты, наверное, думал, я приду один?
   – Да я вообще ничего не думал. Хотел поспать, да ты не дал.
   – Но вид у тебя очень заспанный.
   Бычков-Бочкарев поскреб толстыми сильными пальцами скульптора давно не бритую щеку.
   – Девчонки, проходите, располагайтесь, – сказал он, хлопнув крашеную блондинку по заднице.
   Та хохотнула, но ничуть не оскорбилась на подобную вольность. Девицы зашли в мастерскую и удобно расположились на топчане, с которого только что вскочил Игорь, – Э, вы что расселись, как телки на пастбище? Быстро наведите порядок!
   – У тебя ничего нет? – шепотом спросил Игорь своего гостя.
   – Чего ничего? Конечно же, нет. Мы вчера все всадили.
   – А что было потом?
   – Потом – это когда? – попытался уточнить Бычков-Бочкарев, продолжая скрести небритое лицо.
   – Ну, укололись, а дальше?
   – Дальше ты лег на свой топчан, а я ушел.
   – А девицы?
   – Какие девицы? Ведь была только одна – Катушка.
   Игорь Малышев повернул голову и посмотрел на одну из девиц. Это была Катя Сизова по кличке Катушка, натурщица, которую знала почти вся Москва. Полотна с ее изображением часто появлялись на всевозможных вернисажах. Катя была в общем-то красавицей: длинные русые волосы, пышный бюст, тонкая талия, красивые ноги и лицо с загадочным взглядом темно-синих глаз.
   – Катенька, ты почему со мной не осталась? – обратился к ней Игорь.
   – С тобой? Так ты же был в отрубе.
   – Но я же потом очухался…
   – Очухался, очухался… Мы поехали к Прищепову.
   – Нашли куда ехать, – грустно пробормотал Игорь Малышев, – Он вам хоть дверь открыл?
   – Конечно, открыл. Ведь у Андрея еще оставалась двадцатка, и мы взяли две ампулы.
   – Так вы, наверное, оттянулись по всей программе?
   – А, я уже и не помню, – Катенька махнула рукой, а затем задрала рукав куртки и посмотрела на темный синяк – Андрей такой неумелый! Наверное, минут десять вену искал Я чуть с ума не сошла, меня чуть не вырвало.
   – Да, он это не умеет делать, – согласился Малышев. – Его руками только глину месить да гранит рубить пудовым молотком. А больше он ни на что не способен.
   Игорь попросту злословил: он прекрасно знал, что Андрей Бычков-Бочкарев своими толстыми, с виду неуклюжими пальцами мог делать настолько филигранные и красивые вещи, что оставалось только изумляться. Когда-то, еще в институте, он в свободное от учебы время занимался изготовлением ювелирных украшений, и это получалось у него великолепно. Игорь хорошо помнил серьги, кулоны и перстни, которые выходили из-под рук его однокурсника. В то время Малышев с Андреем снимали одну мастерскую недалеко от детского сада, возле станции метро «Беговая». Из той мастерской их выперли, там обосновалась какая-то фирма по торговле компьютерами и прочей дрянью. Правда, теперь и у Бычкова-Бочкарева была своя мастерская в трех кварталах от мастерской Игоря – этого подвала, где сейчас они вес находились.
   – У тебя еще есть деньги? – спросил Бычков-Бочкарев, усаживаясь на топчан и постукивая огромными кулаками по коленям.
   – Да, есть.
   – Так, может, я съезжу?
   – А куда ты хочешь поехать?
   – Конечно же, к Альберту.
   –А может, он даст в долг? – поинтересовался Игорь.
   – В долг он не даст.
   – Так ведь Прищепов мне сам, наверное, должен кучу денег, он же забирает у меня почти все. Все, что я делаю, переходит к нему. Так что он на мне, возможно, неплохо наваривает.
   – Ну и что из того, – рявкнул Бычков-Бочкарев, – кто на ком наваривает? Это все полная хрень. Он не даст ни мне, ни тебе. Только за деньги. Ты же знаешь правило Прищепова: сначала деньги, затем ампулы или порошок.
   – А что за дрянь мы колем последнее время?
   – Тебе, что, не нравится?
   – Да нет, нормально. Так поедешь или нет?
   – Поеду, – кивнул Бычков-Бочкарев.
   Девушки в это время занимались уборкой. Они расставили по местам вещи, убрали с низкого, забрызганного краской столика все, что осталось со вчерашнего дня, вытряхнули пепельницы. Катя Сизова взялась мыть посуду, а се подружка, Тамара Колотова, тоже известная в Москве натурщица, стала подметать пол.
   – Пока я вернусь, чтобы все было убрано! – грозно, как командир, сказал Бычков-Бочкарев и, подойдя к Тамаре, хлопнул се пониже спины своей сильной рукой.
   Тамара развернулась и, глядя в глаза Андрею, прошептала:
   – Зачем ты со мной так? Я же не проститутка. Ты же, Андрей, знаешь, я натурщица…
   – А мне плевать, кто ты. Ты наркоманка, и этого достаточно. Ты такая же, как я или он.
   На глазах двадцатисемилетней Тамары появились слезы. Но она сдержалась, и слезы не пролились.
   – Давай, давай, шурши. Пока я вернусь, чтобы все было вылизано, чтобы вес сияло. А ты проследи, – как к младшему, обратился Бычков-Бочкарев к своему приятелю.
   – Ладно, иди, не скандаль, – вяло махнул рукой, уже предвкушая скорое удовольствие, Игорь Малышев и уселся в кресло.
   – Игорь, ты такой красивый! – к нему подошла Катушка и провела ладонью по длинным черным волосам Малышева.
   – Не хочу я все это слушать, – Ну почему? Знаешь, на кого ты похож?
   – На кого? – запрокинув голову, спросил Игорь.
   – Ты похож на Илью-Пророка.
   – А где ты его видела? – скривив рот, скептично улыбнулся Малышев.
   – У одного художника. Я ему совсем недавно позировала.
   – Так что, я заходил к нему в гости?
   – Да пошел ты…
   – Ладно, расскажи, а то пока Андрей вернется…
   Ждать просто невыносимо.
   – А что рассказывать? Просто тот художник нарисовал Илью-Пророка, нарисовал во весь рост на большом двухметровом холсте. Илья был абсолютно голым и стоял, опустив руки и держа крест.
   – Совсем голый? – глядя на стройные ноги Катеньки Сизовой, спросил Малышев.
   – – Ну, конечно же, совсем голый. Он и меня нарисовал точно так – совсем голую, во весь рост.
   – Наверное, он тебя потом трахнул? – вяло заметил Малышев.
   – Ты не прав. Он меня не мог трахнуть.
   – Ты что, не захотела?
   – Да нет, я в общем-то была и не против. А вот он не мог.
   – Что, импотент? – захохотал Малышев.
   – Можно сказать, импотент.
   – Тогда тебе не повезло.
   – Почему? Как раз наоборот. Он заплатил мне двести баксов.
   – За что?
   – Ну, за то, что я ему позировала.
   – А долго ты ему позировала?
   – Два или три сеанса, уже не помню.
   – Так как же его фамилия? Может, я знаю?
   – Ой, ну конечно, знаешь! Очень известный художник. Зовут его Илья…
   – Слышать про него не могу! Бездарный козел! – Малышев скривился, а затем усадил Катеньку себе на колени. – Тебе удобно?
   – Очень удобно, только кресло может развалиться.
   – Не развалится, – сказал Малышев, – а если и развалится, так черт с ним! Ну где же этот Бычок-Бочкарев?
   – Вот уж точно бычок, – рассмеялась Катя.
   – Что, он тебя уже трахнул?
   – Ты знаешь, не один раз. И откуда у него только силы берутся?
   – Молодец Бычков-Бочкарев, – абсолютно не обидевшись, сказал Малышев, запуская руку под куртку Катушки и нащупывая се упругую грудь.
   – Ну-ну, не надо. Не балуйся, – сказала девушка.
   – Да я и не балуюсь, я всерьез.
   – Это тебя не спасет. Это не заменит укол.
   – Да, действительно, никакая женщина не может сравниться с одной хорошей порцией.
   – Сейчас принесет, – вставила Колотова, поправляя волосы и одергивая короткую кожаную юбку.
   – Да скорее бы уже! – покосился на мерно тикающий будильник Игорь Малышев.

* * *

   Бычков-Бочкарев, выйдя из мастерской своего приятеля, минут пять безуспешно ловил такси. Наконец на взмах его руки остановились красные «жигули».
   – Тебе куда?
   – Покажу, – сказал Бычков-Бочкарев.
   Но владелец красных «жигулей», щуплый горбатенький мужчина с небритым лицом, дверцу не отворил.
   – Так куда тебе ехать?
   – В общем-то недалеко, на Крымскую набережную.
   – Ничего себе недалеко! А сколько заплатишь?
   Бычков-Бочкарев посмотрел в бесцветные глаза хозяина машины, затем пожал широкими плечами.
   – А сколько ты, дед, хочешь?
   – Я тебе не дед.
   Водитель уже собирался поднять стекло, но Бычков-Бочкарев помешал, надавив на верхний край стекла своей сильной рукой.
   – – Может, договоримся? Десять баксов устроит? Но ты меня довезешь туда и привезешь обратно.
   Владельцу красных «жигулей» предложение показалось заманчивым.
   – Садись.
   Бычков-Бочкарев забрался на заднее сиденье, вольготно развалился. Горбатый мужчина запустил двигатель, и красные «жигули» помчались, обгоняя один автомобиль за другим.
   – Э, не гони так быстро, а то на кладбище приедем.
   Водитель засмеялся. Его смех был довольно неприятным.
   – Я люблю ездить быстро. Меньше девяноста никогда не езжу.
   – Ты что, рокер? – хохотнул Бычков-Бочкарев.
   – Да нет, не рокер, просто мне на роду написано, что помру я на своей кровати, в своей квартире. Это мне старая цыганка нагадала Я ей не поверил А года через три то же самое сказала другая цыганка.
   – И на этот раз ты поверил?
   – Конечно, поверил. Не могут же два разных чело" века говорить одно и то же.
   Водитель вытряхнул из пачки «Беломор», постучал мундштуком о приборную панель, закурил. Бычкова-Бочкарева передернуло от удушливо-резкого запаха папирос.
   – Открой окно, если хочешь, – предложил владелец машины. – Мне «Беломор» нравится. Дешево и сердито, пробирает аж до самого пупа.
   Андрей представил себе маленького горбатого водителя голым и улыбнулся.
   – Чего лыбишься?
   – Я подумал, приятель, ты на самом деле можешь разбиться, если будешь так гнать. А умрешь, как и предсказывали цыганки, в своей квартире на своей постели с переломанными ногами и разбитой головой.
   Владелец «жигулей» негромко выругался и, резко забрав влево, обогнал «мерседес».
   – Ездят тут… Сядут за руль, а водить машину не умеют. У меня же мотор работает как часы: тик-так, – сказал водитель и выдохнул густое облако дыма. – Я каждую детальку вот этими пальцами перебрал, – и он отпустил руль, демонстрируя свои руки. – Смотри, видишь, смазка въелась? Каждую детальку… Я машину люблю, как женщину. На ней ни единой царапинки.
   Никогда меня не подводила.
   – Эй, ты, руль-то держи, а то точно угодим на кладбище!
   – Не бойся, мужик, со мной на кладбище не угодишь.
   Бычков-Бочкарев решил даже не смотреть вперед, настолько быстро гнал машину этот странный тип.
   – Ты случайно гонщиком не работал раньше?
   – Никаким гонщиком я не работал. Был врачом-ветеринаром, котов да собак лечил.
   – А сейчас что, бросил? – поинтересовался Бычков-Бочкарев.
   – Да нет, не бросил. Иногда занимаюсь этим делом. По знакомым, конечно. Сейчас дорогих собак пруд пруди. Вот и приходится их лечить. То глисты, то чумка, то сожрет что-нибудь, подавится… То кастрировать надо какого-нибудь сиамского или персидского кота, то кошку стерилизовать. Вот я и зарабатываю.
   – Наверное, неплохо платят?
   – По-всякому, когда как. Раз на раз не приходится, – вновь оторвав руки от баранки и почти обернувшись к Бычкову-Бочкареву, сказал водитель.
   – Да смотри ты на дорогу, твою мать!
   Тот опять мерзко захихикал:
   – Да не бойся ты! В аварию не попадем, столб не снесем. А ты видел, как на Ярославском шоссе столб машина снесла?
   – Какой столб? – не понял Андрей.
   – Да бетонный, вот такой, – и мужчина кивнул за окно на фонарный столб.
   – И что, машина снесла его?
   – Снесла напрочь. Как спичку сломала!
   – А что с машиной?
   – Машине кранты, даже ремонту не подлежит.
   – Да, бывает… – как-то вяло пробормотал Андрей, глядя на дорогу.
   А водитель уверенно крутил руль, оставляя позади одну машину за другой.
   – А гаишников не боишься?
   – Что мне их бояться? Я чувствую, где они стоят, даже когда, бывает, спрячутся за какой-нибудь фургон.
   Но нюх у меня работает лучше, чем любой радар, тут же чую.
   – Наверное, как алкоголик бутылку, – заметил Бычков-Бочкарев.
   – Да ну, где там алкоголику… У меня вот сосед пьяница горький… Так жена от него спрячет бутылку, а найти ее он сам не может.
   – И что тогда делает? – заинтересовался разговором Бычков-Бочкарев.
   – Как что делает? Меня зовет.
   – И ты находишь?
   – За две минуты.
   – Ну ты, мужик, талант!
   – Конечно талант, мне все это говорят. Я и в машине сразу чувствую, где что не так, где что сломалось.
   – Опасный ты человек.
   – Чего же опасного? – мужичок быстро сбросил скорость. – Смотри, сейчас за поворотом будут гаишники.
   Серебристый «мерседес» резко обогнал красные «жигули». За «мерседесом» потянулись еще две-три машины. Владелец «жигулей» хихикал:
   – Смотри, смотри.
   И действительно, сразу же за поворотом стояла машина ГАИ и рядом с гаишником два омоновца в бронежилетах. Гаишник засвистел, замахал полосатым жезлом, и все машины, обогнавшие красные «жигули», прижались к обочине, затем остановились. А красные «жигули», проехав опасное место, вновь набрали скорость, и стрелка заскакала около отметки «100».
   – Видал?
   – Да, видал, – скептично усмехнулся Бычков-Бочкарев. – Ты, наверное, час назад здесь проезжал.
   – Да я вообще сегодня в этом районе не ездил.
   Автомобиль вырулил на мост.
   – А хочешь, я скажу, сколько у тебя денег в кармане?
   – Э, нет, не надо, – засмеялся Бычков-Бочкарев.
   – Я почему согласился тебя везти? Потому что знаю, в кармане твоей куртки лежит пятьдесят баксов – две по двадцать и одна десятка.
   Андрей вздрогнул: действительно, в его кармане было пятьдесят долларов.
   – А знаешь, что я думаю? – продолжал болтать водитель. – Бетон стал плохим. Цемент весь разворовали и столб сделали почти из песка. Да и арматура, наверное, была дрянная.
   – Не понял, о чем ты?
   – Да я все про тот столб по Ярославскому шоссе.
   – А-а-а, – вспомнил Андрей и улыбнулся.
   – Вот если бы раньше, лет пятнадцать-двадцать назад, какая-нибудь тачка в столб вписалась… Машина всмятку, рассыпалась бы на части. А на бетонном столбе только царапина бы и осталась. А сейчас видишь, до чего ложились? Даже столбы ненадежные, даже столб машину остановить не может.
   – Иные времена, – философски заметил Бычков-Бочкарев и, сунув руку в нагрудный карман, проверил, на месте ли деньги. Пальцы ощутили переломленные надвое три купюры. – Хозяин…" – он тронул за плечо водителя.
   – Что? – глядя на габаритные огни иномарки, пробормотал тот.
   – А тебе не кажется, что машины стали делать крепче?
   – Разве сейчас машины могут быть крепче, чем те, старые? – и водитель пустился в долгие и подробные рассуждения о том, какие раньше делали машины. – …вот у меня была «победа», так это, я скажу тебе – машина. Не ровня нынешним. Там же железо на кузове с палец толщиной. Да и все остальное сделано из металла. А это разве машины? Сплошной пластик, – и водитель зло постучал кулаком по приборной панели. – Сплошная пластмасса. Разве она может выдержать настоящий удар? Она согнется и развалится. А вот я на своей «победе» однажды ехал, правда, с перепоя, возвращался из Тулы в Москву. Ехал с племянником. Была осень, год шестьдесят второй или шестьдесят третий…
   Да, ноябрь месяц, как раз после парада. Я племяннику говорю: ты сиди и не спи, разговаривай со мной о чем-нибудь. А ему лет одиннадцать. Поначалу он и вправду со мной разговаривал, задавал всякие глупые вопросы, а потом перестал, задремал. Задремал он, задремал и я.
   И очнулись мы только после того, как оказались в кювете. А кювет – это нечто! Метра три с половиной, – и, который раз оторвав руки от руля, водитель изобразил, какой огромный был кювет. – И представляешь, ни синяка, ни царапины! Племянник даже испугаться не успел. А на моей «победе» тоже ни единой царапины. Правда, крыша чуть-чуть продавилась. А кувыркнулись мы три или четыре раза. Вот какие были раньше машины – не ровня этим нынешним «жигулям»!
   Бычков-Бочкарев вздохнул.
   – Вот к тому дому, – показал он на серое здание с гранитным цоколем.
   Водитель сбросил скорость и хотел заехать во двор.
   – Не надо, жди меня здесь. Я мигом, туда и назад.
   – Что ж, подожду, – сговорчивый хозяин «жигулей» вытащил из пачки папиросу.
   Бычков-Бочкарев выбрался из машины и направился во двор.
   Минут через пятнадцать он вернулся. На его лице была растерянность.
   – Что, дома не оказалось хозяина? – когда Андрей уселся на заднее сиденье, осведомился водитель.