Воронин Андрей Николаевич. Лабиринт для Слепого

   Глеб негромко свистнул – так, как свистят ночные птицы. Послышался шорох осыпающихся камешков, и уже через несколько мгновений бойцы Сиверова были рядом.
   Глеб отлично помнил, как нагнулся и вытащил нож из шеи убитого душмана.
   – Один, – сказал кто-то из его бойцов.
   Глеб в ответ на это замечание тяжело вздохнул.
   – Дай Бог не последний, – прошептал сержант.
   – Тише, – Глеб приподнял руку и указал в сторону узкой тропинки на краю пропасти.
   Скорее всего, по этой тропе ходили не люди, а животные. Она была такой узкой, что идти по ней в снаряжении представлялось крайне сложным. Глеба выручало то, что он видел в темноте.
   «Да, недаром мне дали кличку Слепой», – подумал он, переступая через трещины и прижимаясь к отвесной скале.
   А впереди слышались звуки боя. Глеб подал знак, чтобы идущие за ним двигались чуть быстрее. Надо зайти в тыл нападающим. Но сколько их было, Глеб еще не знал, хотя по тому, с какой частотой звучали автоматные очереди, он уже представлял примерное количество душманов, окруживших его друзей.
   «Наверное, душман, которого я убил, был послан на разведку после того, как удалось сбить вертолет. Может, стреляли даже не из ПТУРСа, а воспользовались „Стингсром“. У этих „духов“ оружие какое хочешь – и наше, и американское, и западно-германское».
   Спустившись с гор вниз, Глеб и его люди рассредоточились. Нападение группы Сиверова застало противника врасплох. Они явно не ожидали, что кто-то может напасть на них с тыла, с их территории. Но в этой войне не было правил, здесь каждый действовал так, как выгодно было ему, здесь каждый убивал, чтобы самому не быть убитым, каждый спешил убить врага, потому что только это давало ему шанс остаться в живых.
   И Глеб знал эту истину назубок – как собственное имя, и этому же он учил своих бойцов. Правда, душманы успели вызвать подкрепление, но двое попавших в окружение товарищей и еще один раненый, молоденький сержант с перебитой ногой и простреленным плечом, были спасены. Радость их не знала предела. Они обнимали Глеба, благодарили за спасение, – А я уже думал, что мне… – и после этого один из спасенных долго и со смаком матерился, проклиная «духов», проклиная этот Афганистан и тех, кто послал их сюда.
   – Уходим, уходим, – поторапливал своих людей Глеб. – Двое вперед. Возьмите раненого – ты и ты.
   Кузнецов и Смольчик, останетесь и прикроете. Радист, вызывай вертолет, вызывай на ту площадку, где нас высадили.
   – Понял, командир.
   Радист принялся настраивать рацию. В конце концов связь удалось установить.
   Но и душманы не дремали.
   Ночью вертолет не мог сесть, и Глебу было приказано продержаться до утра. Но обещали: на рассвете вертолет будет послан.
   Когда Сиверов и его люди – слава Богу, никто не погиб и никто не был ранен – оказались на площадке, позади, там, где он оставил прикрытие, завязался бой.
   Послышались разрывы гранат и грохот обвала.
   – Не дай Бог их завалило… – прошептал Глеб.
   Но ребята вскоре догнали группу.
   – Ну, что там? – спросил Глеб.
   – Мы завалили тропу. Вернее, не мы. Там оборвался такой кусок скалы, что теперь если «духи» и захотят нас достать, им придется идти какими-нибудь обходными тропами, если такие вообще есть, – заулыбался сержант.
   – Ладно, будем ждать наших, – и Глеб подозвал к себе радиста и приказал вновь связаться со своими.
   На этот раз сообщение радиста было безрадостным:
   – В это место вертолет прилететь не сможет. Нам приказано двигаться к другой точке.
   А до другой точки было километров двенадцать.
   И все двенадцать километров – по горам. А что такое прогулка по горам ночью, Глеб знал. И он опять приказал радисту связаться и сообщить, что с этого места они уйти не могут, так как с ними тяжелораненый и переносить его опасно.
   Глебу не хотелось терять своих людей.
   Но, все-таки судьба к Сиверову была милостива. На рассвете появился вертолет. Глеб услышал рокот мотора, который эхом разносился в горах. Вскоре вертолет сел и, быстро приняв на борт группу Сиверова, взмыл вверх.
   Но едва машина долетела до того места, где вчера был сбит вертолет, как по ней застучали пули.
   Пилот грязно выругался.
   – Чертовы «духи»! Вон сколько их внизу! А мы им ничего не можем сделать.
   – Уходи, – попросил Глеб.
   Вертолет, заложив крутой вираж, резко ушел в сторону, едва не задев лопастями за отвесный склон.
   – Да осторожнее ты, – пробормотал Сиверов.
   Пилот ухмыльнулся.
   – Наверное, ты очень ценный кадр, – обратился он к Глебу, – если за тобой послали меня.
   – А кто послал? – пожал плечами Глеб.
   – Подполковник.
   – А-а-а, – протянул Глеб и улыбнулся.
   Подполковник обрадовался, увидев Сиверова. Он пожал ему руку, обнял.
   – Ты молодец. А вот мне будет… – и подполковник выматерился.
   – А в чем дело? – спросил Глеб.
   – Да заложили насчет вертолета.
   – Кто?
   – Старлей из контрразведки. Не видать мне теперь Звезды.
   Глеб заскрежетал зубами. Ему хотелось побежать туда, к белому щитовому домику, и набить этому старлею морду, попытаться вдолбить в его глупую башку, что ни подполковник, ни Глеб Сиверов не виноваты в том, что вертолет был сбит. Может быть, Глеб и осуществил бы свое желание, но подполковник положил ему руку на плечо.
   – А, хрен с ней, с этой Звездой! Главное – наши люди целы. Ведь каждый из твоих ребят стоит целых взводов, а может быть, роты. Так что не переживай. Одной Звездой меньше, одной больше… Главное, чтобы звезды не красовались на наших могилах.
   – Все под Богом ходим, – пробурчал Глеб, немного смягчившись.
   Ему было жаль подполковника – настоящего вояку, умного, толкового командира, который берег каждого человека.
   А вот с Поливановым он встретился в тот же день.
   Старший лейтенант подошел к нему и спросил:
   – Это вы летали ночью в горы?
   Глеб в ответ лишь пожал плечами.
   – Ну что ж, я с этим делом разберусь, и не поздоровится тому, кто все это затеял.
   – Конечно, разберитесь, – ответил Глеб, направляясь к своей палатке.

* * *

   И сейчас, сидя у себя в мастерской, слушая музыку, Глеб отчетливо вспоминал те дни. Он даже слышал запах разогретой на солнце палатки, чувствовал, как дрожит и трепещет натянутый брезент. И казалось, сейчас он глотает не кофе, а теплую противную воду. Но такую желанную, что за каждый глоток можно отдать месяц жизни.
   – Поливанов… Поливанов… – пробормотал Глеб, вставая с кресла и выключая музыку. – Скорее всего, не тот ты человек, за кого сейчас себя выдаешь. Ой, не тот.
   И не дай Бог, мне с тобой придется разбираться.
   Глеб взглянул на часы, допивая уже остывший кофе.
   Было десять вечера. Он открыл шкаф, вытащил свой самый шикарный костюм, осмотрел, но затем передумал и повесил его назад.
   – Нет, пойду, в чем одет. Только денег возьму побольше.
   И уже через десять минут Глеб сидел в машине. Этой ночью он решил познакомиться поближе с Альбертом Прищеповым. Он знал, где сможет найти торговца наркотиками. Знал, но особой радости не ощущал, это было только начало пути, крохотный хвостик ниточки, за которую следовало потянуть, по которой надо было двинуться, распутывая моток за мотком, узел за узлом – так, чтобы добраться до середины клубка и взорвать его изнутри, уничтожить.
   Господин Прищепов проводил время в ресторане гостиницы «Москва», носившем звучное название «Парадиз».
   Вскоре Глеб уже был в Охотном ряду. У ресторана его ждала Тамара Колотова. По случаю похода в ресторан она немного принарядилась. Обрадовалась Глебу.
   – Тамара, ты меня представишь ему, скажешь, что я очень богатый и очень крутой мужик из Питера. Скажешь, что я кручусь возле искусства. Ясно?
   – Да-да, я поняла, – ответила Тамара, с удивлением глядя на Глеба.
   На ее взгляд, он выглядел абсолютно непрезентабельно и не смахивал на «новых русских», тем более, на крутых ребят, сорящих направо и налево долларами.
   – Что ты так на меня смотришь?
   – Да не похож ты как-то на богатого и делового.
   – Не волнуйся, – подмигнул Тамаре Глеб, – все будет о'кей. Ты меня только познакомь с ним.
   Альберт Прищепов действительно был в ресторане, и явно не обрадовался, увидев знакомую натурщицу.
   Внешностью Прищепов очень напоминал Иннокентия Смоктуновского. Глеб даже удивился и подумал, не родственник ли этот мерзавец великому человеку. Но голос Прищепова сразу перечеркнул первое впечатление. На удивление, Альберт Прищепов разговаривал неестественно громко – так, что Глеб вначале даже поежился.
   Тамара, едва усевшись за столик, наклонилась к Альберту Прищепову и прошептала на ухо:
   – А Игорь Малышев, Бычков-Бочкарев и Катенька Сизова умерли.
   Альберт Прищепов ни малейшим образом не прореагировал на эти се слова, лишь сказал:
   – Все там будем. Одни раньше, другие позже.
   – У вас странное отношение к жизни, Альберт Николаевич, – заметил Глеб.
   – Почему странное? Я просто скептик. А вы, наверное, оптимист?
   – Да. И дела мои поэтому идут неплохо.
   – Извините, а чем вы занимаетесь?
   – Да всем понемногу. Правда, кое-чем активнее, а кое-чем спустя рукава.
   – А все же? – допытывался Прищепов.
   – Вкладываю деньги в определенные операции в питерских банках Прокручиваю деньги, на этом поднимаюсь, превращаю их в валюту, а потом валюту опять в деньги.
   – И что, удается вам ваш фокус?
   – Что вы имеете в виду?
   – Ну, превращения получаются? – чересчур громко спросил Прищепов.
   – Да, получаются, – тихо ответил Сиверов. – Но я уже подумываю с этим делом завязывать. Не может слишком долго одна и та же деятельность быть успешной и приносить удовлетворение.
   – Что правда, то правда. А вот коллекционирование никогда не надоедает, это занятие на всю жизнь.
   – Кому что, – пожал плечами Глеб, приподнимая свой бокал. – За вас, Альберт Николаевич.
   – Да нет, за вас, Федор.
   – А может, лучше за прекрасных дам? – предложил Глеб.
   Прищепов кивнул и улыбнулся, но очень кисло и презрительно. Тамара Колотова была женщиной явно не в его вкусе.
   Но Глеб подумал, что, скорее всего, женщины вообще не интересуют Прищепова, что, наверное, он голубой. А этот громкий голос – всего лишь напускное.
   – Томочка, позвольте вас пригласить на танец, – сказал Прищепов, и тон был таким, что Колотова не посмела отказать. Она вскочила раньше, чем поднялся Прищепов.
   Глеб усмехнулся.
   – Кого ты привела, сучка? – зашипел в ухо Тамаре Прищепов, косясь на спину Глеба.
   – Он очень богатый Очень У него чемодан денег, – сказала Колотова то, чему научил ее Глеб.
   – Каких денег?
   – Ясное дело, долларов, – прошептала Тамара.
   – Ты видела?
   – Конечно, видела.
   – А не врешь?
   – А зачем мне врать?
   «Действительно, зачем ей врать?» – брезгливо прижимая к себе Тамару, подумал Альберт Прищепов.
   Танец кончился, и Прищепов галантно подвел Тамару к столику.
   И тут же Глеб предложил:
   – А со мной потанцуете. Тома?
   Та сразу и с удовольствием согласилась.

Глава 8

   Этим же вечером коричневый микроавтобус БМВ, в кабине которого уместились пять человек, не считая водителя, мчался по Волоколамскому шоссе в сторону Москвы. Пассажиры курили, лениво перебрасываясь между собой ничего не значащими фразами.
   – Ну вот, мы всегда как нефтяники-вахтовики, – вздохнул тридцатишестилетний Олег Владимирович Пескаренко.
   – Да, Олежка, как вахтовики. Только сейчас, слава Богу, мы едем домой, а не из дому.
   – Неделю отпахали, можно и отдохнуть, – ответил Олег Пескаренко своему шефу Станиславу Семеновичу Бархаткову, абсолютно лысому широколицему мужчине. – Надоело, не могу, – Олег жадно затянулся.
   – Что тебе надоело, дорогой? Надоело получать деньги? Надоело жить, как человек? Да ты вспомни, кем был до этого и как жил.
   Олег пренебрежительно махнул рукой.
   – Что толку от этих денег?
   – Как это что? – недоуменно заметил Станислав Семенович.
   Известный химик, доктор наук, Бархатков два с половиной года тому назад остался без работы. Его лишили лаборатории в одном из московских научно-исследовательских институтов. Полгода он пошатался без дела, а затем ему предложили одно интересное занятие. Правда, оно было сопряжено с большой опасностью, но бедность так замучила Станислава Семеновича, что он махнул рукой на опасности и бросился в новое для него дело – так, как пловец бросается в воду. Станислав Семенович быстро организовал работу. Что-что, а организовывать он умел. Обладая недюжинным умом, плюс талантом ученого, он быстро поставил дело. И сейчас его люди, бывшие ученики и коллеги, проверенные и отобранные, занимались производством наркотиков.
   Впереди мелькали рубиновые габаритные огни автомобилей, слепили фары. Микроавтобус мчался к городу. Мужчины продолжали лениво переговариваться, абсолютно не обращая внимания на двух охранников в кожаных куртках, расположившихся на передних сиденьях.
   – Олег, ты в последнее время мне совсем не нравишься, – как-то по-отечески заметил Станислав Семенович.
   Два месяца назад Бархаткову исполнилось пятьдесят шесть лет. День его рождения отметили обильными возлияниями, шикарно убранным столом. Правда, все это торжество проходило довольно странно – что называется, при закрытых дверях. Никого из посторонних не было, только свои – те, кто непосредственно связан с производством наркотиков.
   Владимир Владиславович Савельев, человек, возглавляющий лабораторию по производству наркотиков, подарил, якобы от фирмы, завлабу и главному специалисту золотой портсигар, богатый и красивый, привезенный откуда-то из Арабских Эмиратов.
   И сейчас Станислав Семенович вытащил этот портсигар и, открыв его, предложил Олегу:
   – Закури. Хорошие сигареты.
   – Не хочу я больше курить. И вообще, я ничего не хочу. Бросить бы все, уехать куда-нибудь и жить тихо.
   – Может, тебе хочется стать фермером, купить свой кусочек земли и выращивать картошку, огурцы? Ходить босиком по росистой травке?.. – вяло пошутил Бархатков.
   – Я сам не знаю, чего мне хочется.
   – Так чего тогда ноешь?
   – Я не ною, а выражаю свое мнение, – скривив тонкие губы и блеснув большими темными глазами сказал Пескаренко.
   – Да вспомни, кем ты был! Вспомни хорошенько! – чуть ближе придвинулся к нему Станислав Семенович и выдохнул в лицо дым.
   – Ну, кем я был? Кем?
   – Да никем ты был – нулем! Самым обыкновенным нулем. У тебя даже денег не было, чтобы купить проездной.
   – Ну и что? Зато я ощущал себя человеком.
   – Человеком ты стал только сейчас. Может быть, в два эти последние года. Вспомни, на какие деньги ты купил все, что имеешь. Вспомни, где ты жил до этого, вспомни, как ютился. А сейчас у тебя хорошая квартира, новая – с иголочки, обставленная, жена одета, ездит отдыхать куда захочет, дети пристроены… А ты еще ноешь.
   – Но, Станислав Семенович, вы же понимаете, я не об этом. Думал, наукой будем заниматься… Я же хотел докторскую защитить.
   – Да на хрен она тебе нужна?! Вот я – доктор наук – и что толку?
   Пескаренко пожал плечами, вновь скривил свои тонкие губы.
   – Не хочу я этим заниматься, не хочу. Ведь мы смерть делаем. Смерть… – тихо прошептал Пескаренко прямо в ухо своему шефу.
   – А когда я работал в институте, в Лаборатории, и делал всякую чертовщину для ВПК, я что, не смерть делал? А ты чем занимался? Вспомни, вспомни, что мы синтезировали в лаборатории.
   Пескаренко нахмурился.
   Его шеф говорил правду. Ведь до того, как они стали заниматься наркотиками, Бархатков и Пескаренко в лаборатории закрытого НИИ разрабатывали химическое оружие, вернее, они занимались компонентами этого оружия.
   Станислав Семенович вытащил из кармана носовой платок, вытер вспотевшую лысину. Он был готов к подобным разговорам со своими подчиненными и не удивлялся им. Бархатков считал, что каждый ученый время от времени начинает ныть, капризничать, вес ему не нравится. И в это время самое главное – укрепить надежду и веру в человеке, убедить его, что он делает то, что нужно.
   Правда, Станислав Семенович был человеком далеко не глупым и сам прекрасно понимал, какой дрянью им приходится заниматься, но ничего лучшего придумать не мог. За границу его никто бы не выпустил, ведь он всю свою жизнь проработал в закрытом институте и знал слишком много. Хотя Бархатков не сомневался, что все эти сведения – секрет полишинеля. И на Западе, и на Востоке обо всех их разработках прекрасно осведомлены…

* * *

   За окнами микроавтобуса было темно, и только время от времени наступающая ночь прорезалась вспышками фар. Однажды навстречу промчалась «скорая» с включенной мигалкой и сиреной, и всполохи синего света сделали лица сидевших в микроавтобусе похожими на лица мертвецов.
   Олег Владимирович Пескаренко даже поморщился, увидев лысую голову своего шефа. Бархаткой был похож на покойника такие же заострившиеся черты, тонкие и полупрозрачные, лицо, отливающее мертвенной синевой. Даже глаза блестели мертво под толстыми стеклами очков.
   "Интересно, когда Бархаткова будут хоронить, он наденет свои очки? – подумал Олег Пескаренко и тут же улыбнулся. – А почему это он сам их будет надевать?
   Ему наденет кто-нибудь из близких…"
   – Ты чего разулыбался? Настроение улучшилось?
   Радуешься встрече с женой, с детьми?
   – Да нет, Станислав Семенович, я просто подумал, что когда нас убьют или расстреляют, мы будем выглядеть так, как сейчас.
   – А как мы сейчас выглядим? – ничего не поняв, спросил Бархатков.
   – Выглядим как покойники.
   Павел Иннокентьевич Кормухин, кандидат наук, один из лучших специалистов по анализу, сидел запрокинув голову и закрыв глаза, его острый кадык вздрагивал.
   – Видишь, Олег, Павел спит себе и ни о чем не думает.
   – Ему хорошо, у него детей нет, один живет. Вернее, дети-то есть, а жены нет, семьи нет. Они же развелись.
   – Ну и зря, – заметил Бархатков. – Ты хоть не вздумай бросить свою Инну. И передай ей привет.
   – Спасибо, передам, – сказал Пескаренко и усмехнулся.
   – И не ухмыляйся, как придурок. Все идет хорошо.
   Еще годик поработаем, а потом можно всю жизнь ничего не делать. Будем читать журналы, удить рыбу и писать статьи.
   – Куда мы будем писать статьи?
   Два охранника время от времени поглядывали на ученых. Водитель уверенно вел машину. Охранникам надо было развезти ученых по домам и через два дня забрать, доставить в лабораторию, которая размещалась километрах в семидесяти от города. Они имели на этот счет твердое указание от Савельева и никогда еще его не нарушали В положенное время автобус подъезжал к дому, забирал вначале Станислава Семеновича Бархаткова, который выходил из подъезда с неизменным дипломатом в руках, затем заезжали за Кормухиным и только потом за Олегом Пескаренко.
   Без Олега, конечно, ни Кормухин, ни Станислав Семенович Бархатков ничего не смогли бы сделать. Ведь Олег Пескаренко был одареннейшим человеком, почти гением. И то, что умел делать он, было уникальным.
   Кормухин и Бархатков понимали, что если бы этот еще молодой человек попал в хорошие руки и занимался чем-нибудь важным, то скорее всего, через десяток лет он стал бы лауреатом всех премий. Возможно, стал бы всемирно известным ученым.
   А в этой стране, после всех пертурбаций, происшедших с ней, такие ученые были не нужны.
   И почти год Олег маялся без работы, время от времени перебивался репетиторством, готовя всевозможных бездарей для поступления в вузы. Он был химик и биолог, читал на пяти языках. В течение полугода освоил компьютер и научился работать на нем так, что один мог заменить двадцать высококвалифицированных программистов. Потеряв такого человека – Бархатков это понимал, – все их тайное производство лишится очень важного звена, лишится своего мозга и двигателя. Все последние разработки были сделаны именно Олегом Пескаренко, тридцатишестилетним ученым в расцвете сил.
   – Олег, может, тебе надо отдохнуть? Не два дня, а неделю или даже месяц?
   – Я не знаю, Станислав Семенович, – пожал худыми плечами Олег Пескаренко, – я просто хочу все бросить.
   – Разве тебе не интересно работать?
   – Уже не интересно. Поначалу было занятно, а сейчас, когда все поставлено, мне нечего делать.
   – Займись какой-нибудь проблемой. Мы тебе мешать не будем.
   – Где? В этом засраном доме? Да тут нет и половины тех приборов, которые мне нужны.
   – Приборы можно купить. Только скажи, какие – и их тут же привезут.
   – Что, можно перевезти весь наш институт? Все лаборатории, компьютеры?
   – Нет, конечно, – усмехнулся Бархатков, – но кое-что из необходимого тебе будет доставлено и смонтировано.
   – Нет, я не хочу. Ведь все, что я ни сделаю', тут же используется на какие-то гадкие цели.
   Охранники переглянулись и стали прислушиваться к разговору ученых. Савельев строго-настрого их предупредил, чтобы они слушали все, о чем те говорят. Слушали и запоминали, а затем докладывали ему.
   Но до сих пор разговоры были обычными. И то, что Пескаренко спорил с Бархатковым – это тоже было обычным. Охранники знали, что Олег Пескаренко по складу своего характера очень скандальный человек и даже там, на объекте, как они его все называли, Пескаренко часто кричал и спорил, требуя то одно, то другое, возмущаясь качеством реактивов или несовершенством приборов.
   Бархатков слушал и смотрел на своего ученика с пониманием. Он сам не обладал таким талантом, как Олег, не обладал даже десятой долей его одаренности.
   А Кормухин, дремавший на заднем сиденье, вообще никогда не вникал в споры. Он был одиноким человеком: с семьей он расстался. Он жил один в большой трехкомнатной квартире, купленной для него Савельевым. Конечно, Кормухин уже тысячу раз отработал свою квартиру, но Савельев время от времени напоминал ученому, который занимался технологией производства наркотиков, о том, что тот обязан ему если не всем, то значительной частью своей удачливо сложившейся после развода жизнью.
   Кормухин неожиданно вздрогнул и покачал лысеющей головой.
   – Вы чего базарите, коллеги? – обратился он к Станиславу Семеновичу и Олегу.
   – Павел, спишь – и спи. Продолжай, – кивнул Кормухину Бархатков.
   – Нет, я хочу понять, что здесь происходит, из-за чего вы завелись и не даете мне поспать.
   – Да ничего мы не завелись, просто разговариваем.
   – А чего у вас такие лица, словно вы хотите броситься один на другого, как цепные псы?
   – Да помолчи ты! – одернул своего подчиненного Станислав Семенович и вновь полез в карман за портсигаром.
   – Дай закурить, – попросил Кормухин.
   Щелкнула зажигалка, осветив землистое с глубоко впавшими глазами лицо Павла Иннокентьевича.
   – Выглядишь ты, Павел, хреново, – сказал Станислав Семенович.
   – Да я и сам знаю. Что-то желудок в последнее время барахлит.
   – А ты поменьше употребляв коньяк, тогда и желудок будет в порядке.
   – А что мне еще остается делать? – с философской задумчивостью заметил Кормухин. – Ведь у меня ни жены, ни детей, ни любовницы.
   – Так заведи себе любовницу. Денег-то у тебя хватит на самую шикарную бабу, – рассмеялся Олег Пескаренко.
   – Молчал бы ты, мальчишка.
   Кормухин был лет на восемь старше Олега и поэтому иногда позволял себе немного пренебрежительный тон в разговоре с Пескаренко. Но этот пренебрежительный тон был только в приватных разговорах, в тех разговорах, которые не касались проблем науки. Когда же речь шла о химии, Кормухин слушал с расширенными от восхищения глазами и заискивающе улыбался Олегу Пескаренко, а затем подходил к Станиславу Семеновичу Бархаткову, крепко сжимал его локоть и шептал на ухо:
   – Что здесь делает Олег? Я не пойму. Ведь он гений, светлая голова!
   – Работает, работает, – как правило, отвечал Бархатков и улыбался, чуть презрительно и в то же время радостно.
   Он, как всякий ученый, ценил чужой талант, да ведь и жили они, и деньги получали только благодаря Олегу.
   Это Пескаренко придумал оригинальную методику, по которой можно синтезировать сильнодействующий наркотик. А самое главное, что производство их наркотика было в несколько десятков раз дешевле, чем на Западе.
   И именно это позволяло получать огромные деньги тем, кто стоял над лабораторией.
   Правда, об этих людях ни Пескаренко, ни Бархатков, ни Павел Кормухин ничего не знали. Их непосредственным начальником, координатором и попечителем был Владимир Владиславович Савельев, отставной полковник Комитета государственной безопасности. Он отвечал за охрану, отвечал за производство и еще за тысячу разных проблем.
   Сейчас у каждого из ученых в кармане лежала пухлая пачка денег.
   Олег решил не продолжать этот разговор и подвинулся к окну, прислонившись к нему головой. Но автобус трясло, голова вздрагивала. Тогда он положил руки на переднее сиденье и уткнулся в них лбом. Ему было не по себе.
   Уже прошло полгода, а может, чуть больше с того момента, как Олег стал задумываться над тем, что он делает и зачем делает Да, он был вынужден заняться этим делом. Но, во-первых, оно представляло для него чисто научный интерес Проблема с научной точки зрения была очень сложной, и Олег, пробившись над ней месяцев шесть, блестяще разрешил ее, найдя выход. Гениальное по своей простоте решение, о котором знали только три человека. И сейчас все эти трое ехали в одном микроавтобусе.