Страница:
– Я сказал десять, и ни цента меньше.
– А давайте, мистер Савельев, девять, с половиной – ни вам, ни мне.
Савельев ухмыльнулся. Его смешили эти итальяшки, готовые удавиться за каждый цент.
– Ну что же, девять с половиной, так девять с половиной.
– Андреа, – обратился дон Эскуразо к своему приятелю, – а ты проверил документацию? Там все в порядке, без обмана?
– Да, я показывал ее специалистам, тем, кто занимается подобными вещами…
– И что? – насторожился Антонио Эскуразо.
– Они в восхищении.
– Позвольте, мистер Савельев, как вам удалось?
– Что – как удалось?
– Ну.., придумать такой простой и дешевый способ получения наркотиков.
– Это не мне. В России есть такие таланты, синьор Эскуразо, что вам и не снилось.
– Мистер Савельев, а нельзя ли эти ваши таланты переправить сюда, чтобы они работали на нас?
– Думаю, это сложно. И это отдельный разговор.
Но вместе с вашими специалистами, я думаю, мы смогли бы наладить дело намного быстрее… Но.., может быть, синьор Эскуразо, все может быть…
Андреа Бузони поднялся.
– Господа, так я считаю. Что сделка совершена и стороны пришли к обоюдовыгодному решению?
Савельев пожал плечами и вопросительно посмотрел на Антонио Эскуразо.
Тот как-то очень по-русски махнул рукой – дескать, гори оно все гаром, если сказал, то уже от своего не отступлю.
Он извлек из кармана чековую книжку, положил ее на стол, на чековую книжку положил «вечное перо».
– Итак, в каком банке мистер Савельев желает получить девять с половиной миллионов?
Владимир Владиславович словно только и ждал этого вопроса. Он назвал один из швейцарских банков и номер счета.
– Завтра деньги будут переведены на ваш счет.
Владимир Владиславович так и не понял, зачем этот чванливый итальянец вытаскивал свою чековую книжку и швырял ее на стол.
– Значит, завтра, как только я получу подтверждение из банка, что деньги поступили, вы можете получить вторую дискету.
– Да-да, так и поступим А сейчас, господа, самое время выпить по бокалу шампанского.
– Я не откажусь, – рассмеялся Владимир Владиславович Савельев и смех его был абсолютно искренен, хотя и неприятен.
Итальянцы переглянулись.
Владимир Владиславович Савельев достал из кармана свой золотой портсигар, щелкнул зажигалкой, закурил сигарету.
– Так, все-таки, что у вас там в России? – полюбопытствовал Андреа Бузони.
– У нас, как всегда, выборы и, как всегда, непонятно, кто кого победит.
– А что, ваш Президент может потерять власть? – спросил Антонио Эскуразо.
– Может потерять, но не потеряет. Хотя, как говорят в России, все это вилами по воде писано.
– Чем-чем писано? Где писано? – заинтересовался синьор Эскуразо.
– Вилами по воде.
– Ты что-нибудь понимаешь? – Антонио посмотрел на синьора Бузони.
Тот пожал плечами и темпераментно замахал руками:
– Нет, ничего не понимаю.
– Ну, это, господа, в общем-то тяжело понять. Чтобы в этом разобраться, надо быть русским или прожить в России по меньшей мере лет тридцать или сорок.
– А, тогда понятно. Я жил везде – и в Колумбии, и в Боливии, и в Египте, не говоря уж о Европе, Австралии и Азии, но в России не был никогда. Наверное, там очень холодно, мистер Савельев?
– Россия очень большая, синьоры, там и холодно, и очень жарко одновременно.
– Странные люди – русские! Все у вас вроде бы есть, а вам все чего-то не хватает, – принялся философствовать Антонио Эскуразо, глядя на корешки книг, которые он никогда не открывал, но которыми очень гордился.
– Значит, завтра, во второй половине дня я вас жду, господа, – сказал Савельев, а затем взглянул на свои дорогие часы.
– Да, мистер Савельев, мы обязательно будем.
– А что же ты хотел?
Он раньше служил в КГБ.
– Где? – сощурил и без того узкие глаза Антонио.
– Ну, это типа нашего ЦРУ.
– Вот как?! А сейчас занялся бизнесом?
– У них все, Антонио, сошли с ума, все занимаются бизнесом. Слава Богу, у них есть чем торговать.
– А почему мы с ними, Андреа, не имеем никаких дел?
– По-моему, имеем. Русские бандиты обчистили мое казино в Лас-Вегасе.
– Да что ты говоришь – русские?! Впервые об этом слышу.
– Я тоже до поры до времени думал, что это наши, что кто-то из своих решил меня проучить. Только потом выяснил, что это русские из Одессы.
– Значит, они пошли по нашим стопам, – похлопал себя по коленям синьор Эскуразо и вновь наполнил бокалы шампанским.
– Они пойдут дальше нас, Антонио, поверь мне, намного дальше.
– Посмотрим, посмотрим…
– За удачу, Андреа!
– За удачу, Антонио!
Итальянцы сдвинули бокалы. На лицах застыло самодовольство и высокомерие.
Антонио Эскуразо вызвал своего секретаря и отдал распоряжение:
– Мигель, как можно быстрее переведи деньги вот на этот счет вот в этот швейцарский банк. Сейчас же этим займись.
– Слушаюсь, дон Эскуразо, будет сделано.
– И не медли.
– Хорошо.
Когда секретарь покинул кабинет, Андреа Бузони спросил Антонио Эскуразо:
– Ты доволен своим секретарем?
– Он мой родственник. В общем-то довольно расторопный малый, правда, инициативы маловато. А так ничего, старается.
– Это что, сын твоей кузины?
– Конечно, конечно, Лючии.
– Я ее помню. Интересная была женщина.
– Да, была… Но видишь, как все получилось?
И Лючию, и двух ее сыновей, и мужа, которого я не любил, – в общем, всю семью перестреляли, мерзавцы.
Один Мигель остался в живых, и то чудом.
– Знаю, знаю. Помню, как ты тогда был напуган, Антонио.
– Да что я? Все наши были напуганы. Я думал, что нашей семье войну объявили, а оказалось куда проще.
Сумасшедший маньяк, таких дел натворил.
– Да, я помню.
– Послушай меня, Андреа, – немного захмелев от шампанского, проговорил Антонио Эскуразо и подвинулся к своему приятелю.
– Я слушаю, Тони.
– Знаешь, Андреа, совсем мне не нравится этот русский, я не пойму, что у него на уме.
– Как это? Только что ты говорил…
– Мало ли что я говорил? А вот сейчас чувствую.
Меня еще мать всегда наставляла: Тони, слушай, что подсказывает тебе сердце.
– И что оно тебе подсказывает?
– А подсказывает оно мне, Андреа, что этого русского надо убрать.
– Как это убрать? А документация?
– Его надо будет убрать после того, как он отдаст дискету.
– Кому поручим?
– Скажи Карлуччи.
– Может не справиться. В последнее время он какой-то странный, вечно чем-то недоволен.
– Скажи, что я ему хорошо заплачу. И пусть он займется этим вместе с Гансом – так надежнее.
– Хорошо, Тони, скажу.
– И чем быстрее они это сделают, тем лучше. Думаю, этот русский не настолько глуп, чтобы продать документацию только нам. Он ее может всучить и колумбийцам, и мексиканцам, и китайцам. Так что лучше от него, Андреа, избавиться.
– А ты соображаешь, хватка у тебя железная, – А где бы я уже был, Андрея, не будь у меня этой хватки?!
– Это точно.
Савельев стоял под тугими, бодрящими струями душа.
В его сердце едва ли не с рождения была странная классовая ненависть ко всевозможным капиталистам и буржуям. И хотя он сам уже стал абсолютно таким же, только, может быть, еще более жестким и ненасытным, это чувство сейчас переполняло его душу.
Даже в этой он был настоящим русским.
Он был внимателен и осторожен, выходил из дому один раз в день, вечером, и то лишь для того, чтобы незаметно пройтись по улицам, подышать свежим воздухом. Воротник его меховой куртки был поднят, лыжная вязаная шапочка надвинута на глаза. Пистолет он засунул за брючный ремень.
Глеб шел держа руки в карманах, глядел себе под ноги.
Во дворе дома было темно. Глеб поднял голову и взглянул на неосвещенные окна своей квартиры, вернее, не своей, а квартиры Геннадия Поливанова.
«Сколько мне еще здесь прятаться?» – в который раз задал себе вопрос Сиверов.
– Добрый вечер, – послышался знакомый голос.
Глеб вздрогнул. Прямо перед ним, на лавочке, засыпанной снегом, сидел пожилой мужчина в меховой шапке. Воротник его пальто был поднят, на коленях мужчина держал старомодный кожаный портфель с блестящими застежками.
Глеб остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
– Добрый вечер, – негромко повторил мужчина усталым голосом.
– Генерал? – прошептал Глеб.
– Да-да, это я.
– Как вы меня нашли?
– Адрес оставил Станислав Петрович.
– Что-то случилось, генерал? – обеспокоенно спросил Глеб, пытаясь заглянуть в глаза Потапчука.
Но тот опустил голову и грузно встал. На заснеженной скамейке остался глубокий след, и Глеб понял, что генерал сидел довольно долго.
– Давайте поднимемся, – сказал Потапчук, направляясь к двери подъезда.
Глеб, ничего не понимая, последовал за ним. Генерал шел тяжело. И Глеб подумал, что он выглядит постаревшим лет на двадцать.
«Наверное, случилось что-то довольно серьезное».
Когда мужчины поднялись в квартиру, генерал снял свое несовременное пальто с каракулевым воротником, отряхнул снег с шапки и положил ее на комод.
Он стоял в прихожей, держа в руках портфель.
– Проходите, – предложил Глеб.
Генерал вошел в гостиную, сел на диван, поставил портфель на колени. Затем медленно, дрожащими руками расстегнул замки и выложил на низкий журнальный столик бутылку «Московской», уже порезанную ветчину и порезанный хлеб.
– У вас найдутся стаканы?
– Конечно.
Глеб направился на кухню. Когда он вернулся с двумя стаканами, генерал уже открыл бутылку и, поставив ее на стол, посмотрел на Глеба, потом перевел взгляд на стаканы в его руках.
– Я чувствую, что-то произошло, – не то вопросительно, не то утвердительно сказал Глеб Сиверов.
– Да, произошло… Будьте добры, принесите еще один стакан.
Глеб сходил на кухню. Генерал разлил водку по стаканам.
И Глеб все понял.
Потапчук взял кусок хлеба и положил на стакан.
– Сегодня утром погиб Станислав Петрович Поливанов.
– Как погиб?!.. – словно не веря, словно считая, что подобное невозможно, проговорил Глеб.
– Он погиб в Грозном, в районе аэропорта.
– Погиб? – с недоверием переспросил Глеб.
– Мне сообщили, что погиб.
– Земля ему пухом, – сказал Глеб, поднимая свой стакан.
Мужчины выпили не чокаясь. Генерал взял кусочек хлеба, понюхал и стал медленно, устало жевать.
Глеб ждал.
Наконец, генерал тряхнул головой и тихо заговорил:
– Вот ведь как бывает… Вначале отстранили отдела, затем командировали в Грозный. Я как чувствовал, не хотел отпускать. Но что я мог сделать? На меня давили.
Я человек военный, мне приказали – я должен выполнять, – словно оправдываясь, говорил Потапчук. – По сводкам это выглядит как террористический акт. Полковник Поливанов с двумя офицерами и водителем ехали на «уазике». Перекресток перекрыли КАМАЗом Они хотели развернуться, но не успели. Их расстреляли из гранатомета, а затем добили из автоматов.
– Вы уверены, генерал, что это терракт?
Вместо ответа генерал покачал головой.
– Я так не думаю. Слишком кому-то не нравилось то, чем занимался полковник Поливанов.
– Да, не нравилось, иначе его не отстранили бы от дела и не отправили бы в Грозный. Это ясно как божий день.
Они вновь выпили, помолчали.
– Я рассказал вам это для того, чтобы вы больше не ждали сообщений от Поливанова, и еще для того, чтобы вы могли заняться тем, что вам по душе.
– Мерзавцы… – прошептал Глеб.
– Мерзавцы! – повторил генерал Потапчук.
– Я же знаю их фамилии! Знаю!
– Я тоже, – сказал генерал и горько улыбнулся. – Но что из того?
– Неужели ничего нельзя сделать?
– А как вы думаете?
Глеб, вместо ответа, пожал плечами и ударил кулаком по колену.
– Как ваше здоровье, кстати? – спросил Потапчук.
– Уже в норме.
– Я рад это слышать. Вас мне бы тоже не хотелось потерять.
– Да что я! Станислава жалко.
– Очень жалко. Но он был на службе, а служба наша опасна. Никогда не знаешь, где тебя подстерегает смерть и где и кому ты перешел дорогу или наступил на хвост… Змея не нападает, пока лишь ее не трогаешь.
А тут целый клубок гремучих змей. И Станислав сунулся в этот змеюшник, не побоялся.
– Да, не побоялся, – подтвердил слова генерала Глеб. – И вот результат. Так что, генерал, вы советуете оставить мне это дело?
– Я ничего вам не советую, поступайте как знаете.
– А если были бы документы, если были бы неопровержимые улики, то тогда можно было бы что-нибудь сделать?
– Думаю, да, – кивнул генерал.
– Я достану улики, достану документы.
– Вряд ли эти документы вообще существуют.
– Но ведь есть Савельев, который для них куда опаснее чем вы, генерал, или я.
– Это точно, я об этом знаю. Но где взять Савельева? Он скрылся под фамилией Мстислава Рыбчинского. Я говорил об этом Поливанову…
– Генерал, а может быть, просто уничтожить весь этот гадюшник? Взять и перестрелять по одному?
– Нет, это ничего не даст. Нужны факты. Преступники должны быть осуждены, нужны свидетели.
– Я найду Савельева и привезу в Россию.
– Не уверен, что вам это удастся. Это тяжелее, чем найти иголку в стоге сена – во сто крат тяжелее…
– Я сделаю все, что в моих силах, обещаю вам.
– Я так и знал, что мы сможем договориться.
– Да, генерал, можете на меня рассчитывать.
– Другого ответа я и не ожидал. Хотя, если бы вы отказались, я был бы не в обиде.
– Я не могу отказаться, Генерал нагнулся и вытащил из своего портфеля еще одну бутылку водки.
– Будете пить?
Глеб кивнул.
Водка немного затуманила сознание, но Глеб еще острее почувствовал потерю, в его душе буквально клокотала ярость и ненависть.
«Я найду тебя, найду тебя, отставной полковник, и привезу в Россию! Пусть тебя судят, пусть тебя приговорят к расстрелу, но ты еще должен будешь рассказать обо всех, кто был с тобой связан. Именно для этого ты мне нужен, и я не пожалею жизни, чтобы отомстить за Поливанова и за всех тех, кого ты убил. Ведь и Поливанова убил ты, и всех остальных – тех ребят, чьи фотографии я видел».
– Я помогу, – генерал поднял глаза от стакана, – я достану вам документы и деньги.
– У меня есть и документы, и деньги, генерал. Так что не беспокойтесь.
– Тогда вот вам мой телефон.
Генерал вытащил из кармана белый глянцевый четырехугольник, на котором был от руки написан семизначный номер.
– Это мой личный телефон, он не прослушивается.
Так что можете звонить в любое время дня и ночи. Если будет нужна какая-нибудь помощь и если я буду в состоянии вам помочь, то можете на меня рассчитывать.
И еще: действуйте чрезвычайно осторожно О вашем существовании никто не знает. Вернее, хочется думать, что никто не знает, потому что кругом предатели и за деньги они могут продать кого угодно, даже собственных детей.
Глеб молча пил водку. Ему хотелось напиться до потери сознания – так, как он не напивался уже много лет.
«Неужели все напрасно? Неужели все мои старания увенчаются только смертью Станислава Поливанова?»
Нет, этого допустить Глеб не мог. Он вытащил пистолет, оставленный ему полковником Поливановым, посмотрел на оружие.
Генерал покачал головой, увидев пистолет в руках Глеба.
– Это Станислав дал мне пистолет. Из этого пистолета я мог бы убить всех тех, кого мне назвал Савельев, всех до единого. Но понимаю, что теперь это ничего не изменит. Этих сволочей действительно надо судить. Все должны знать, кто нами руководит.
Глеб говорил, а генерал Потапчук морщился, словно Глеб рассказывал неприличные анекдоты. Но он был уже не молодым человеком и через год собирался уйти на пенсию, И скорее всего, он именно так и поступит, но только после того, как смерть Станислава Поливанова будет отомщена и люди, виновные в его гибели, предстанут перед судом.
Хотя генерал понимал, что это дело почти невыполнимое и очень рискованное. Генерал знал, что за Зубовым тоже стоят люди, и люди очень влиятельные.
– У Зубова есть любовница, – словно разговаривая с самим собой, сказал генерал Потапчук, – она содержит бар и живет вот по этому адресу… Очень красивая женщина. Вот ее фотография.
Генерал Потапчук извлек из своего старого потрепанного портфеля конверт и положил на стол.
– А сейчас я пойду, извините.
– Я провожу вас, генерал.
– Не надо, я не женщина. Я сам доберусь.
– Вы без машины? Вот так, пешком?
– Я неприхотлив, могу проехать и в трамвае, и на метро. Я не боюсь людей, с людьми мне спокойнее.
Глеб хотел помочь генералу надеть пальто, но тот категорически отказался. Затем генерал нахлобучил на глаза свою меховую шапку, поднял каракулевый ворот и, крепко сжав Глебу руку, заглянул в глаза.
– Только будьте осторожны. Я не люблю терять близких людей, очень не люблю.
– А кто любит, генерал?
– У меня уже просто никого не осталось, – признался генерал, сейчас больше похожий на пенсионера, чем на могущественного генерала. – Все, провожать не надо.
Генерал вышел за дверь, и Глеб слышал, как он тяжело вздохнул, а затем двинулся вниз по лестнице.
– Вот оно, значит, как… – подавленно сказал Глеб, возвращаясь в гостиную.
Он поднял стакан, до половины наполненный водкой, и одним глотком выпил.
– За тебя, Станислав, за тебя. Земля тебе пухом, – сказал Глеб, глядя на стакан водки с ломтиком хлеба сверху.
«Такое со мной случается не в первый раз», – подумал Сиверов, и перед ним поплыли, лица погибших друзей.
Глеб всматривался в их глаза, а лица все плыли и плыли. Одно сменялось другим. Кто-то улыбался, кто-то грустил. Но все они были молоды.
Глеб в отчаянье застонал, крепко сжимая кулаки.
А лица все плыли и плыли…
И Глебу хотелось попросить прощения у этих парней за то, что он не смог их спасти, выручить, избавить от беды.
– Простите, друзья, простите… – шептал Глеб, до крови кусая губы и глядя на стакан с ломтиком хлеба.
Сегодня к этим лицам прибавилось еще одно.
Глава 20
– А давайте, мистер Савельев, девять, с половиной – ни вам, ни мне.
Савельев ухмыльнулся. Его смешили эти итальяшки, готовые удавиться за каждый цент.
– Ну что же, девять с половиной, так девять с половиной.
– Андреа, – обратился дон Эскуразо к своему приятелю, – а ты проверил документацию? Там все в порядке, без обмана?
– Да, я показывал ее специалистам, тем, кто занимается подобными вещами…
– И что? – насторожился Антонио Эскуразо.
– Они в восхищении.
– Позвольте, мистер Савельев, как вам удалось?
– Что – как удалось?
– Ну.., придумать такой простой и дешевый способ получения наркотиков.
– Это не мне. В России есть такие таланты, синьор Эскуразо, что вам и не снилось.
– Мистер Савельев, а нельзя ли эти ваши таланты переправить сюда, чтобы они работали на нас?
– Думаю, это сложно. И это отдельный разговор.
Но вместе с вашими специалистами, я думаю, мы смогли бы наладить дело намного быстрее… Но.., может быть, синьор Эскуразо, все может быть…
Андреа Бузони поднялся.
– Господа, так я считаю. Что сделка совершена и стороны пришли к обоюдовыгодному решению?
Савельев пожал плечами и вопросительно посмотрел на Антонио Эскуразо.
Тот как-то очень по-русски махнул рукой – дескать, гори оно все гаром, если сказал, то уже от своего не отступлю.
Он извлек из кармана чековую книжку, положил ее на стол, на чековую книжку положил «вечное перо».
– Итак, в каком банке мистер Савельев желает получить девять с половиной миллионов?
Владимир Владиславович словно только и ждал этого вопроса. Он назвал один из швейцарских банков и номер счета.
– Завтра деньги будут переведены на ваш счет.
Владимир Владиславович так и не понял, зачем этот чванливый итальянец вытаскивал свою чековую книжку и швырял ее на стол.
– Значит, завтра, как только я получу подтверждение из банка, что деньги поступили, вы можете получить вторую дискету.
– Да-да, так и поступим А сейчас, господа, самое время выпить по бокалу шампанского.
– Я не откажусь, – рассмеялся Владимир Владиславович Савельев и смех его был абсолютно искренен, хотя и неприятен.
Итальянцы переглянулись.
* * *
Была открыта бутылка очень дорогого французского шампанского. Напиток заискрился в бокалах. Мужчины чокнулись, выпили.Владимир Владиславович Савельев достал из кармана свой золотой портсигар, щелкнул зажигалкой, закурил сигарету.
– Так, все-таки, что у вас там в России? – полюбопытствовал Андреа Бузони.
– У нас, как всегда, выборы и, как всегда, непонятно, кто кого победит.
– А что, ваш Президент может потерять власть? – спросил Антонио Эскуразо.
– Может потерять, но не потеряет. Хотя, как говорят в России, все это вилами по воде писано.
– Чем-чем писано? Где писано? – заинтересовался синьор Эскуразо.
– Вилами по воде.
– Ты что-нибудь понимаешь? – Антонио посмотрел на синьора Бузони.
Тот пожал плечами и темпераментно замахал руками:
– Нет, ничего не понимаю.
– Ну, это, господа, в общем-то тяжело понять. Чтобы в этом разобраться, надо быть русским или прожить в России по меньшей мере лет тридцать или сорок.
– А, тогда понятно. Я жил везде – и в Колумбии, и в Боливии, и в Египте, не говоря уж о Европе, Австралии и Азии, но в России не был никогда. Наверное, там очень холодно, мистер Савельев?
– Россия очень большая, синьоры, там и холодно, и очень жарко одновременно.
– Странные люди – русские! Все у вас вроде бы есть, а вам все чего-то не хватает, – принялся философствовать Антонио Эскуразо, глядя на корешки книг, которые он никогда не открывал, но которыми очень гордился.
– Значит, завтра, во второй половине дня я вас жду, господа, – сказал Савельев, а затем взглянул на свои дорогие часы.
– Да, мистер Савельев, мы обязательно будем.
* * *
После того, как Владимир Владиславович покинул особняк дона Эскуразо и укатил в свой отель, радуясь и сияя от счастья, Антонио Эскуразо продолжал разговор с Андреа Бузони – Этот русский, конечно, умеет торговаться.– А что же ты хотел?
Он раньше служил в КГБ.
– Где? – сощурил и без того узкие глаза Антонио.
– Ну, это типа нашего ЦРУ.
– Вот как?! А сейчас занялся бизнесом?
– У них все, Антонио, сошли с ума, все занимаются бизнесом. Слава Богу, у них есть чем торговать.
– А почему мы с ними, Андреа, не имеем никаких дел?
– По-моему, имеем. Русские бандиты обчистили мое казино в Лас-Вегасе.
– Да что ты говоришь – русские?! Впервые об этом слышу.
– Я тоже до поры до времени думал, что это наши, что кто-то из своих решил меня проучить. Только потом выяснил, что это русские из Одессы.
– Значит, они пошли по нашим стопам, – похлопал себя по коленям синьор Эскуразо и вновь наполнил бокалы шампанским.
– Они пойдут дальше нас, Антонио, поверь мне, намного дальше.
– Посмотрим, посмотрим…
– За удачу, Андреа!
– За удачу, Антонио!
Итальянцы сдвинули бокалы. На лицах застыло самодовольство и высокомерие.
Антонио Эскуразо вызвал своего секретаря и отдал распоряжение:
– Мигель, как можно быстрее переведи деньги вот на этот счет вот в этот швейцарский банк. Сейчас же этим займись.
– Слушаюсь, дон Эскуразо, будет сделано.
– И не медли.
– Хорошо.
Когда секретарь покинул кабинет, Андреа Бузони спросил Антонио Эскуразо:
– Ты доволен своим секретарем?
– Он мой родственник. В общем-то довольно расторопный малый, правда, инициативы маловато. А так ничего, старается.
– Это что, сын твоей кузины?
– Конечно, конечно, Лючии.
– Я ее помню. Интересная была женщина.
– Да, была… Но видишь, как все получилось?
И Лючию, и двух ее сыновей, и мужа, которого я не любил, – в общем, всю семью перестреляли, мерзавцы.
Один Мигель остался в живых, и то чудом.
– Знаю, знаю. Помню, как ты тогда был напуган, Антонио.
– Да что я? Все наши были напуганы. Я думал, что нашей семье войну объявили, а оказалось куда проще.
Сумасшедший маньяк, таких дел натворил.
– Да, я помню.
– Послушай меня, Андреа, – немного захмелев от шампанского, проговорил Антонио Эскуразо и подвинулся к своему приятелю.
– Я слушаю, Тони.
– Знаешь, Андреа, совсем мне не нравится этот русский, я не пойму, что у него на уме.
– Как это? Только что ты говорил…
– Мало ли что я говорил? А вот сейчас чувствую.
Меня еще мать всегда наставляла: Тони, слушай, что подсказывает тебе сердце.
– И что оно тебе подсказывает?
– А подсказывает оно мне, Андреа, что этого русского надо убрать.
– Как это убрать? А документация?
– Его надо будет убрать после того, как он отдаст дискету.
– Кому поручим?
– Скажи Карлуччи.
– Может не справиться. В последнее время он какой-то странный, вечно чем-то недоволен.
– Скажи, что я ему хорошо заплачу. И пусть он займется этим вместе с Гансом – так надежнее.
– Хорошо, Тони, скажу.
– И чем быстрее они это сделают, тем лучше. Думаю, этот русский не настолько глуп, чтобы продать документацию только нам. Он ее может всучить и колумбийцам, и мексиканцам, и китайцам. Так что лучше от него, Андреа, избавиться.
– А ты соображаешь, хватка у тебя железная, – А где бы я уже был, Андрея, не будь у меня этой хватки?!
– Это точно.
* * *
Савельев поднялся на двенадцатый этаж и прошел в свой номер. Поужинать он решил спуститься в ресторан. Но сперва Владимиру Владиславовичу страстно хотелось вымыться, переодеться во все чистое и только после этого отправиться на ужин. Он чувствовал, что вспотел во время визита к дону Эскуразо. Снимая галстук и стягивая с себя рубашку, Савельев подумал: «Ты такой же дон, как я Папа Римский. Как родился торговцем, так и останешься им до конца жизни. Но обманывать тебя я не стану, документацию ты получишь. А вот еще с двумя дискетами я поступлю по своему усмотрению. Может быть, мне мексиканцы и не заплатят девять с половиной миллионов, но миллиона за четыре» пять я продам дискеты. Так что у тебя, дон Эскуразо, скоро появится очень серьезный конкурент, и проблем у тебя не уменьшится. И спать ты будешь плохо. Уж это я тебе обещаю".Савельев стоял под тугими, бодрящими струями душа.
В его сердце едва ли не с рождения была странная классовая ненависть ко всевозможным капиталистам и буржуям. И хотя он сам уже стал абсолютно таким же, только, может быть, еще более жестким и ненасытным, это чувство сейчас переполняло его душу.
Даже в этой он был настоящим русским.
* * *
Глеб Сиверов возвращался в квартиру, на которой его спрятал полковник Поливанов.Он был внимателен и осторожен, выходил из дому один раз в день, вечером, и то лишь для того, чтобы незаметно пройтись по улицам, подышать свежим воздухом. Воротник его меховой куртки был поднят, лыжная вязаная шапочка надвинута на глаза. Пистолет он засунул за брючный ремень.
Глеб шел держа руки в карманах, глядел себе под ноги.
Во дворе дома было темно. Глеб поднял голову и взглянул на неосвещенные окна своей квартиры, вернее, не своей, а квартиры Геннадия Поливанова.
«Сколько мне еще здесь прятаться?» – в который раз задал себе вопрос Сиверов.
– Добрый вечер, – послышался знакомый голос.
Глеб вздрогнул. Прямо перед ним, на лавочке, засыпанной снегом, сидел пожилой мужчина в меховой шапке. Воротник его пальто был поднят, на коленях мужчина держал старомодный кожаный портфель с блестящими застежками.
Глеб остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
– Добрый вечер, – негромко повторил мужчина усталым голосом.
– Генерал? – прошептал Глеб.
– Да-да, это я.
– Как вы меня нашли?
– Адрес оставил Станислав Петрович.
– Что-то случилось, генерал? – обеспокоенно спросил Глеб, пытаясь заглянуть в глаза Потапчука.
Но тот опустил голову и грузно встал. На заснеженной скамейке остался глубокий след, и Глеб понял, что генерал сидел довольно долго.
– Давайте поднимемся, – сказал Потапчук, направляясь к двери подъезда.
Глеб, ничего не понимая, последовал за ним. Генерал шел тяжело. И Глеб подумал, что он выглядит постаревшим лет на двадцать.
«Наверное, случилось что-то довольно серьезное».
Когда мужчины поднялись в квартиру, генерал снял свое несовременное пальто с каракулевым воротником, отряхнул снег с шапки и положил ее на комод.
Он стоял в прихожей, держа в руках портфель.
– Проходите, – предложил Глеб.
Генерал вошел в гостиную, сел на диван, поставил портфель на колени. Затем медленно, дрожащими руками расстегнул замки и выложил на низкий журнальный столик бутылку «Московской», уже порезанную ветчину и порезанный хлеб.
– У вас найдутся стаканы?
– Конечно.
Глеб направился на кухню. Когда он вернулся с двумя стаканами, генерал уже открыл бутылку и, поставив ее на стол, посмотрел на Глеба, потом перевел взгляд на стаканы в его руках.
– Я чувствую, что-то произошло, – не то вопросительно, не то утвердительно сказал Глеб Сиверов.
– Да, произошло… Будьте добры, принесите еще один стакан.
Глеб сходил на кухню. Генерал разлил водку по стаканам.
И Глеб все понял.
Потапчук взял кусок хлеба и положил на стакан.
– Сегодня утром погиб Станислав Петрович Поливанов.
– Как погиб?!.. – словно не веря, словно считая, что подобное невозможно, проговорил Глеб.
– Он погиб в Грозном, в районе аэропорта.
– Погиб? – с недоверием переспросил Глеб.
– Мне сообщили, что погиб.
– Земля ему пухом, – сказал Глеб, поднимая свой стакан.
Мужчины выпили не чокаясь. Генерал взял кусочек хлеба, понюхал и стал медленно, устало жевать.
Глеб ждал.
Наконец, генерал тряхнул головой и тихо заговорил:
– Вот ведь как бывает… Вначале отстранили отдела, затем командировали в Грозный. Я как чувствовал, не хотел отпускать. Но что я мог сделать? На меня давили.
Я человек военный, мне приказали – я должен выполнять, – словно оправдываясь, говорил Потапчук. – По сводкам это выглядит как террористический акт. Полковник Поливанов с двумя офицерами и водителем ехали на «уазике». Перекресток перекрыли КАМАЗом Они хотели развернуться, но не успели. Их расстреляли из гранатомета, а затем добили из автоматов.
– Вы уверены, генерал, что это терракт?
Вместо ответа генерал покачал головой.
– Я так не думаю. Слишком кому-то не нравилось то, чем занимался полковник Поливанов.
– Да, не нравилось, иначе его не отстранили бы от дела и не отправили бы в Грозный. Это ясно как божий день.
Они вновь выпили, помолчали.
– Я рассказал вам это для того, чтобы вы больше не ждали сообщений от Поливанова, и еще для того, чтобы вы могли заняться тем, что вам по душе.
– Мерзавцы… – прошептал Глеб.
– Мерзавцы! – повторил генерал Потапчук.
– Я же знаю их фамилии! Знаю!
– Я тоже, – сказал генерал и горько улыбнулся. – Но что из того?
– Неужели ничего нельзя сделать?
– А как вы думаете?
Глеб, вместо ответа, пожал плечами и ударил кулаком по колену.
– Как ваше здоровье, кстати? – спросил Потапчук.
– Уже в норме.
– Я рад это слышать. Вас мне бы тоже не хотелось потерять.
– Да что я! Станислава жалко.
– Очень жалко. Но он был на службе, а служба наша опасна. Никогда не знаешь, где тебя подстерегает смерть и где и кому ты перешел дорогу или наступил на хвост… Змея не нападает, пока лишь ее не трогаешь.
А тут целый клубок гремучих змей. И Станислав сунулся в этот змеюшник, не побоялся.
– Да, не побоялся, – подтвердил слова генерала Глеб. – И вот результат. Так что, генерал, вы советуете оставить мне это дело?
– Я ничего вам не советую, поступайте как знаете.
– А если были бы документы, если были бы неопровержимые улики, то тогда можно было бы что-нибудь сделать?
– Думаю, да, – кивнул генерал.
– Я достану улики, достану документы.
– Вряд ли эти документы вообще существуют.
– Но ведь есть Савельев, который для них куда опаснее чем вы, генерал, или я.
– Это точно, я об этом знаю. Но где взять Савельева? Он скрылся под фамилией Мстислава Рыбчинского. Я говорил об этом Поливанову…
– Генерал, а может быть, просто уничтожить весь этот гадюшник? Взять и перестрелять по одному?
– Нет, это ничего не даст. Нужны факты. Преступники должны быть осуждены, нужны свидетели.
– Я найду Савельева и привезу в Россию.
– Не уверен, что вам это удастся. Это тяжелее, чем найти иголку в стоге сена – во сто крат тяжелее…
– Я сделаю все, что в моих силах, обещаю вам.
– Я так и знал, что мы сможем договориться.
– Да, генерал, можете на меня рассчитывать.
– Другого ответа я и не ожидал. Хотя, если бы вы отказались, я был бы не в обиде.
– Я не могу отказаться, Генерал нагнулся и вытащил из своего портфеля еще одну бутылку водки.
– Будете пить?
Глеб кивнул.
Водка немного затуманила сознание, но Глеб еще острее почувствовал потерю, в его душе буквально клокотала ярость и ненависть.
«Я найду тебя, найду тебя, отставной полковник, и привезу в Россию! Пусть тебя судят, пусть тебя приговорят к расстрелу, но ты еще должен будешь рассказать обо всех, кто был с тобой связан. Именно для этого ты мне нужен, и я не пожалею жизни, чтобы отомстить за Поливанова и за всех тех, кого ты убил. Ведь и Поливанова убил ты, и всех остальных – тех ребят, чьи фотографии я видел».
– Я помогу, – генерал поднял глаза от стакана, – я достану вам документы и деньги.
– У меня есть и документы, и деньги, генерал. Так что не беспокойтесь.
– Тогда вот вам мой телефон.
Генерал вытащил из кармана белый глянцевый четырехугольник, на котором был от руки написан семизначный номер.
– Это мой личный телефон, он не прослушивается.
Так что можете звонить в любое время дня и ночи. Если будет нужна какая-нибудь помощь и если я буду в состоянии вам помочь, то можете на меня рассчитывать.
И еще: действуйте чрезвычайно осторожно О вашем существовании никто не знает. Вернее, хочется думать, что никто не знает, потому что кругом предатели и за деньги они могут продать кого угодно, даже собственных детей.
Глеб молча пил водку. Ему хотелось напиться до потери сознания – так, как он не напивался уже много лет.
«Неужели все напрасно? Неужели все мои старания увенчаются только смертью Станислава Поливанова?»
Нет, этого допустить Глеб не мог. Он вытащил пистолет, оставленный ему полковником Поливановым, посмотрел на оружие.
Генерал покачал головой, увидев пистолет в руках Глеба.
– Это Станислав дал мне пистолет. Из этого пистолета я мог бы убить всех тех, кого мне назвал Савельев, всех до единого. Но понимаю, что теперь это ничего не изменит. Этих сволочей действительно надо судить. Все должны знать, кто нами руководит.
Глеб говорил, а генерал Потапчук морщился, словно Глеб рассказывал неприличные анекдоты. Но он был уже не молодым человеком и через год собирался уйти на пенсию, И скорее всего, он именно так и поступит, но только после того, как смерть Станислава Поливанова будет отомщена и люди, виновные в его гибели, предстанут перед судом.
Хотя генерал понимал, что это дело почти невыполнимое и очень рискованное. Генерал знал, что за Зубовым тоже стоят люди, и люди очень влиятельные.
– У Зубова есть любовница, – словно разговаривая с самим собой, сказал генерал Потапчук, – она содержит бар и живет вот по этому адресу… Очень красивая женщина. Вот ее фотография.
Генерал Потапчук извлек из своего старого потрепанного портфеля конверт и положил на стол.
– А сейчас я пойду, извините.
– Я провожу вас, генерал.
– Не надо, я не женщина. Я сам доберусь.
– Вы без машины? Вот так, пешком?
– Я неприхотлив, могу проехать и в трамвае, и на метро. Я не боюсь людей, с людьми мне спокойнее.
Глеб хотел помочь генералу надеть пальто, но тот категорически отказался. Затем генерал нахлобучил на глаза свою меховую шапку, поднял каракулевый ворот и, крепко сжав Глебу руку, заглянул в глаза.
– Только будьте осторожны. Я не люблю терять близких людей, очень не люблю.
– А кто любит, генерал?
– У меня уже просто никого не осталось, – признался генерал, сейчас больше похожий на пенсионера, чем на могущественного генерала. – Все, провожать не надо.
Генерал вышел за дверь, и Глеб слышал, как он тяжело вздохнул, а затем двинулся вниз по лестнице.
– Вот оно, значит, как… – подавленно сказал Глеб, возвращаясь в гостиную.
Он поднял стакан, до половины наполненный водкой, и одним глотком выпил.
– За тебя, Станислав, за тебя. Земля тебе пухом, – сказал Глеб, глядя на стакан водки с ломтиком хлеба сверху.
«Такое со мной случается не в первый раз», – подумал Сиверов, и перед ним поплыли, лица погибших друзей.
Глеб всматривался в их глаза, а лица все плыли и плыли. Одно сменялось другим. Кто-то улыбался, кто-то грустил. Но все они были молоды.
Глеб в отчаянье застонал, крепко сжимая кулаки.
А лица все плыли и плыли…
И Глебу хотелось попросить прощения у этих парней за то, что он не смог их спасти, выручить, избавить от беды.
– Простите, друзья, простите… – шептал Глеб, до крови кусая губы и глядя на стакан с ломтиком хлеба.
Сегодня к этим лицам прибавилось еще одно.
Глава 20
Владимир Владиславович Савельев, он же Мстислав Рыбчинский, занимал пятикомнатный номер на восьмом этаже отеля «Хилтон». Отставной полковник КГБ был не так наивен, чтобы поверить двум итальянцам. Он нервничал, когда дело касалось больших денег, а еще больше волновался, если дело касалось его личной безопасности.
Вот и сейчас он буквально не находил себе места.
Владимир Владиславович провел бессонную ночь. Он метался на огромной кровати под шелковым балдахином. Ему то не хватало воздуха, хотя кондиционеры работали исправно, то вдруг его начинал бить озноб, и тело покрывалось неприятным липким потом.
Он выбрался из постели часов в десять утра и долго принимал душ. Затем еще дольше одевался. И только после того, как оделся, заказал завтрак к себе в номер.
Рядом с ним, под подушкой дивана, лежал пистолет со снятым предохранителем, и Владимир Владиславович Савельев в любой момент был готов схватиться за холодную рукоятку и стрелять в любого, кто покусится на его бесценную жизнь.
"Деньги, деньги… – думал Владимир Владиславович. – Мне бы их получить, а там я уж постараюсь выбраться из этой переделки. Я-то знаю, что итальянцы попытаются меня убрать, я просто это чувствую.
Я видел их глаза и понимаю, что они не идиоты, чтобы оставлять меня в живых. Ведь они сильно рискуют, отдав мне деньги и получив документацию. Они считают, что у них нет никакой гарантии, что я не продам документацию кому-нибудь из их конкурентов. И правильно считают. Я же именно так и собираюсь поступить.
Мне нужны деньги. А кроме этой документации у меня ничего нет. Поэтому я буду вынужден продать ее всякому, кто предложит мне хорошую цену".
Вернее, официально банк принадлежал не Антонио Эскуразо, но многие знали, что контрольный пакет акций уже несколько лет находится в руках Эскуразо и именно он банк контролирует.
Джордано Карлуччи был высоким широкоплечим мужчиной сорока двух лет. Черные вьющиеся волосы, прямой греческий профиль, темные, почти черные глаза и жесткая улыбка на тонких губах. Рукава маек, которые Джордано Карлуччи любил носить, плотно облегали его широченные плечи и обтягивали бицепсы рук.
Карлуччи напоминал мощную стальную пружину, готовую в любой момент резко распрямиться. Он был молчалив, на вопросы обычно отвечал односложно или просто кивал головой. А иногда отрицательно качал ею из стороны в сторону и неприятно улыбался. Но неприятная улыбка появлялась на тонких губах итальянца в том случае, когда он был чем-то недоволен. Как правило, Джордано Карлуччи свои чувства не выставлял напоказ, и поэтому знакомые и друзья считали Джордано угрюмым и замкнутым человеком. Карлуччи прекрасно стрелял с обеих рук.
А вот его приятель – Ганс Штокман, по национальности немец, являл собой полную противоположность Джордано. Это был невысокий, сухощавый, подвижный как ртуть человек. По возрасту они с Джордано были одногодками, но Ганс Штокман выглядел куда моложе. Он постоянно улыбался, показывая прекрасные ровные белые зубы. Его голубые глаза лучились весельем и беззаботностью, а розовое лицо сияло. Свои прямые светлые волосы Ганс Штокман зачесывал назад.
Казалось, этот человек не в состоянии и минуты просидеть на одном месте. Но это было внешнее впечатление, так подумал бы только тот, кто плохо знал Ганса Штокмана По многу часов кряду Штокман мог находиться в полной неподвижности, прячась в засаде, припав к окуляру оптического прицела своего любимого карабина.
Именно этих двух людей, а не кого-либо иного, и пригласил Андреа Бузони к себе.
Их встретил охранник, а сам хозяин уже сидел в кабинете, ожидая поздних гостей.
Наемные убийцы вошли в кабинет.
– О, Джордано, сколько лет, сколько зим! Ганс, ты, как всегда, великолепен!
Андреа поспешно приблизился к наемным убийцам и принялся трясти их крепкие руки. А затем обнял за плечи Джордано Карлуччи и зашептал ему на ухо:
– Очень рад, очень рад.
Потом гости уселись, а Андреа продолжал расхаживать по своему кабинету с бокалом вина в руке. После довольно продолжительных разговоров на незначительные темы и воспоминаний о далеком прошлом Андреа Бузони наконец перешел к главному и тихо сказал:
– Господа, вам предстоит заняться очень серьезным делом.
Штокман наивно улыбнулся, словно ему предложили порцию ванильного мороженого или увеселительную поездку на побережье.
Джордано Карлуччи хрустнул суставами пальцев, запрокинул голову, прикрыл глаза, затем приложил ладони к лицу.
А Ганс Штокман продолжал наивно улыбаться.
Андреа Бузони молчал, как бы ожидая, что скажут его гости.
– Синьор Бузони, – поднялся с дивана Ганс Штокман и звонко щелкнул пальцами, – вы же знаете, что мы профессионалы и нас, как правило, интересуют два вопроса, для начала всего только два.
– Я слушаю, Ганс.
– Вопросы такие… – немец говорил с легким акцентом, но вполне уверенно. – Сколько это будет стоить и кого надо убрать?
Андреа Бузони выдвинул ящик письменного стола и положил на полированное красное дерево столешницы четыре снимка.
– Вот, посмотрите, думаю, вы его не знаете.
На всех снимках был толстый лысый мужчина.
– О'кей, – сказал Ганс Штокман, – кто он? – и подал снимки Джордано Карлуччи.
Тот взял фотографии своими крепкими пальцами и долго рассматривал – так, как обычно рассматривают альбом. Казалось, взгляд Джордано Карлуччи оставляет на каждой фотографии пулевое отверстие.
– Это русский… – сказал Бузони и щелкнул пальцами – точно так, как это сделал Ганс Штокман.
Немец рассмеялся.
– Вы, итальянцы, большие мастера копировать других, – улыбка Ганса была ослепительной.
Андреа продолжал:
Вот и сейчас он буквально не находил себе места.
Владимир Владиславович провел бессонную ночь. Он метался на огромной кровати под шелковым балдахином. Ему то не хватало воздуха, хотя кондиционеры работали исправно, то вдруг его начинал бить озноб, и тело покрывалось неприятным липким потом.
Он выбрался из постели часов в десять утра и долго принимал душ. Затем еще дольше одевался. И только после того, как оделся, заказал завтрак к себе в номер.
Рядом с ним, под подушкой дивана, лежал пистолет со снятым предохранителем, и Владимир Владиславович Савельев в любой момент был готов схватиться за холодную рукоятку и стрелять в любого, кто покусится на его бесценную жизнь.
"Деньги, деньги… – думал Владимир Владиславович. – Мне бы их получить, а там я уж постараюсь выбраться из этой переделки. Я-то знаю, что итальянцы попытаются меня убрать, я просто это чувствую.
Я видел их глаза и понимаю, что они не идиоты, чтобы оставлять меня в живых. Ведь они сильно рискуют, отдав мне деньги и получив документацию. Они считают, что у них нет никакой гарантии, что я не продам документацию кому-нибудь из их конкурентов. И правильно считают. Я же именно так и собираюсь поступить.
Мне нужны деньги. А кроме этой документации у меня ничего нет. Поэтому я буду вынужден продать ее всякому, кто предложит мне хорошую цену".
* * *
Так же рассуждали и Андреа Бузони с Антонио Эскуразо. Еще вчера вечером Андреа Бузони вызвал к себе Джордано Карлуччи и Ганса Штокмана. Это были два профессионала, много раз проверенные в деле. Деньги этих двух убийц хранились в банке Антонио Эскуразо.Вернее, официально банк принадлежал не Антонио Эскуразо, но многие знали, что контрольный пакет акций уже несколько лет находится в руках Эскуразо и именно он банк контролирует.
Джордано Карлуччи был высоким широкоплечим мужчиной сорока двух лет. Черные вьющиеся волосы, прямой греческий профиль, темные, почти черные глаза и жесткая улыбка на тонких губах. Рукава маек, которые Джордано Карлуччи любил носить, плотно облегали его широченные плечи и обтягивали бицепсы рук.
Карлуччи напоминал мощную стальную пружину, готовую в любой момент резко распрямиться. Он был молчалив, на вопросы обычно отвечал односложно или просто кивал головой. А иногда отрицательно качал ею из стороны в сторону и неприятно улыбался. Но неприятная улыбка появлялась на тонких губах итальянца в том случае, когда он был чем-то недоволен. Как правило, Джордано Карлуччи свои чувства не выставлял напоказ, и поэтому знакомые и друзья считали Джордано угрюмым и замкнутым человеком. Карлуччи прекрасно стрелял с обеих рук.
А вот его приятель – Ганс Штокман, по национальности немец, являл собой полную противоположность Джордано. Это был невысокий, сухощавый, подвижный как ртуть человек. По возрасту они с Джордано были одногодками, но Ганс Штокман выглядел куда моложе. Он постоянно улыбался, показывая прекрасные ровные белые зубы. Его голубые глаза лучились весельем и беззаботностью, а розовое лицо сияло. Свои прямые светлые волосы Ганс Штокман зачесывал назад.
Казалось, этот человек не в состоянии и минуты просидеть на одном месте. Но это было внешнее впечатление, так подумал бы только тот, кто плохо знал Ганса Штокмана По многу часов кряду Штокман мог находиться в полной неподвижности, прячась в засаде, припав к окуляру оптического прицела своего любимого карабина.
Именно этих двух людей, а не кого-либо иного, и пригласил Андреа Бузони к себе.
* * *
Штокман и Карлуччи подъехали на черном «порше» к особняку Бузони.Их встретил охранник, а сам хозяин уже сидел в кабинете, ожидая поздних гостей.
Наемные убийцы вошли в кабинет.
– О, Джордано, сколько лет, сколько зим! Ганс, ты, как всегда, великолепен!
Андреа поспешно приблизился к наемным убийцам и принялся трясти их крепкие руки. А затем обнял за плечи Джордано Карлуччи и зашептал ему на ухо:
– Очень рад, очень рад.
Потом гости уселись, а Андреа продолжал расхаживать по своему кабинету с бокалом вина в руке. После довольно продолжительных разговоров на незначительные темы и воспоминаний о далеком прошлом Андреа Бузони наконец перешел к главному и тихо сказал:
– Господа, вам предстоит заняться очень серьезным делом.
Штокман наивно улыбнулся, словно ему предложили порцию ванильного мороженого или увеселительную поездку на побережье.
Джордано Карлуччи хрустнул суставами пальцев, запрокинул голову, прикрыл глаза, затем приложил ладони к лицу.
А Ганс Штокман продолжал наивно улыбаться.
Андреа Бузони молчал, как бы ожидая, что скажут его гости.
– Синьор Бузони, – поднялся с дивана Ганс Штокман и звонко щелкнул пальцами, – вы же знаете, что мы профессионалы и нас, как правило, интересуют два вопроса, для начала всего только два.
– Я слушаю, Ганс.
– Вопросы такие… – немец говорил с легким акцентом, но вполне уверенно. – Сколько это будет стоить и кого надо убрать?
Андреа Бузони выдвинул ящик письменного стола и положил на полированное красное дерево столешницы четыре снимка.
– Вот, посмотрите, думаю, вы его не знаете.
На всех снимках был толстый лысый мужчина.
– О'кей, – сказал Ганс Штокман, – кто он? – и подал снимки Джордано Карлуччи.
Тот взял фотографии своими крепкими пальцами и долго рассматривал – так, как обычно рассматривают альбом. Казалось, взгляд Джордано Карлуччи оставляет на каждой фотографии пулевое отверстие.
– Это русский… – сказал Бузони и щелкнул пальцами – точно так, как это сделал Ганс Штокман.
Немец рассмеялся.
– Вы, итальянцы, большие мастера копировать других, – улыбка Ганса была ослепительной.
Андреа продолжал: