Елена Медведкова сумела ухватить эту синюю птицу. А самое главное – удержать ее в своих руках.
* * *
   Завершив очередной рабочий день, подписав бумаги и отдав их бухгалтеру, Елена, как обычно, приехала в свою квартиру на Сретенку. Она разделась, приняла душ, затем долго приводила в порядок свои роскошные волосы. Причем занималась всем этим обстоятельно, неторопливо, словно время для нее не имело значения.
   Зазвонил телефон. Елена томно потянулась к трубке, прижала ее к левому уху.
   – Алло, я слушаю, – мягко произнесла она и улыбнулась своими полными чувственными губами, уже зная, кто это звонит.
   – Ты не будешь против, если я приеду? – после короткого приветствия задал вопрос ее собеседник.
   – Что ты! Конечно же, нет!
   – Ну, тогда я скоро буду.
   Мужчина говорил спокойно и уважительно.
   Елена положила трубку. Но ее движения не стали быстрее. Большой костяной гребень с массивной, инкрустированной золотом ручкой, входил в волнистые волосы и двигался медленно, оставляя после себя тугие темные волны, мягко и нежно поблескивающие.
   Наконец, закончив с прической, Елена привела в порядок лицо и поднялась с низкого кресла у большого квадратного зеркала в белой раме.
   Вся ее квартира была оформлена в бело-серых тонах с яркими цветными вспышками подушечек и картин на стенах.
   Елена надела серебристое платье с большим вырезом, вставила серьги, подкрасила губы и несколько минут с удовольствием смотрела на свое отражение. Да, она очень красива, вряд ли кто-нибудь смог бы это отрицать.
   А вся ее уверенность и устроенность в жизни, такой суматошной и неспокойной, держались на двух знакомствах. Как раз сейчас одного из этих знакомых она и ждала.
   Ждала и была готова к встрече.
* * *
   Щелкнули дверные замки, и на пороге появился не кто иной, как сам Федор Иванович Зубов с большим букетом в руках – шикарным и одновременно изысканным. Он вручил цветы Елене. Она приняла шелестящий букет и улыбнулась. И от этой улыбки лицо Зубова, властное и суровое, сразу же смягчилось. На нем появилось выражение усталости и в то же время спокойствия. Федор Иванович обнял женщину, хотел было поцеловать ее в губы, но Елена отстранилась.
   – Нет, нет, Феденька, я только что накрасила губы.
   Тогда он поцеловал ее в шею.
   – Проходи, что стоять на пороге?
   Елена немного подтолкнула своего гостя, будто бы тот не решался войти.
   Федор Иванович сбросил плащ и, войдя в гостиную, обставленную белой мебелью, расслабленно опустился на диван.
   – Выпьешь чего-нибудь? – поинтересовалась Елена.
   Федор Иванович кивнул.
   Она тут же подала ему стакан, тяжелый и массивный, в котором плескалась на дне золотистая жидкость и позвякивали кусочки льда.
   – Да не люблю я виски, – сказал Зубов, расстегивая пуговицы пиджака и расслабляя узел галстука.
   – Ну, что с тобой поделаешь? Я бьюсь, бьюсь, пытаюсь приучить тебя к хорошим манерам, а ты не поддаешься, – пошутила Елена, присаживаясь на край дивана.
   – Как же ты хороша! – глядя в зеркало на ее отражение пробормотал Федор Иванович.
   – Благодаря тебе, дорогой, благодаря твоим заботам.
   – Да перестань. Мне неловко. Что я для тебя сделал?
   Пару пустяков…
   – Многие о таких пустяках даже и мечтать не могут.
   А многие и не решились бы этим заниматься.
   Елена знала, что подобные слова очень льстят самолюбию Зубова, и никогда не скупилась на похвалы. Она инстинктивно чувствовала, что и когда надо сказать. И в общем-то не ошибалась.
   На властном лице Зубова появилась блаженная улыбка.
   Он глотнул виски и улыбнулся еще шире.
   – Черт бы их всех побрал! Эта проклятая работа, эти встречи, разговоры, приемы… Да что я тебе рассказываю!
   – Говори, говори, мне интересно, – Елена подвинулась чуть ближе и положила теплую ладонь на колено Зубова.
   – Да что говорить! То американцы, то французы…
   И бесконечные бумаги! Одна за другой. Эту подготовь, ту откорректируй, подредактируй, подпиши, прочти, напомни… Короче, черт знает что! – Зубов накрыл своей ладонью хрупкие пальцы женщины. – Все это чертовски надоело! Хочется в отпуск, хочется плюнуть на все и уехать куда-нибудь.
   – Надеюсь, со мной? – заглянув ему в глаза, спросила Медведкова.
   – А с кем же еще? Ты же прекрасно знаешь, кроме тебя у меня никого – ты и работа.
   – Знаю, знаю. Представляю, как тебе тяжело.
   – Ну, а твои-то как дела? Мы не виделись уже две недели.
   – Я пыталась тебе дозвониться, но мне это не удалось.
   – Я был ужасно загружен. Эти поездки Президента, куча документов… Короче, лучше не спрашивай.
   – Как это не спрашивать? Мне все твои дела интересны.
   – Лучше расскажи о себе: чем занималась, где была, как твое кафе?
   Елена повела полуобнаженными плечами, округлыми и матовыми, словно выточенными из мрамора.
   И, глядя на ее плечи, длинную точеную шею, гордо посаженную голову, Федор Иванович инстинктивно облизал губы.
   – Да как обычно, – небрежно махнула рукой Елена, – ничего интересного. Не то что у тебя. Правда, тоже кое с кем приходится встречаться, договариваться…
   – Тебя никто не беспокоит? – спросил Федор Иванович.
   – Что ты, – усмехнулась Елена. – Да кто осмелится? Все только изумляются, почему у меня все идет хорошо и никто меня не трогает. Бандиты и рэкетиры иногда заходят в кафе, но ведут себя настолько тихо, что даже меня это удивляет.
   – Конечно, куда им против меня?! – гордо ухмыльнулся Зубов. – Да я их всех уничтожу!
   – Ладно, ладно, успокойся, Федор. Давай твой стакан, плесну тебе еще немного.
   – Погоди, дорогая, я привез тебе маленький подарок.
   Федор Иванович взял ее за руку, и притянул Елену еще ближе к себе. Он извлек из кармана пиджака плоскую коричневую коробочку величиной с портсигар и положил ее на колени женщины.
   – Это тебе, – повторил он, уже предчувствуя то, что сейчас произойдет.
   – Что это? – словно не понимая, взмахнула ресницами и улыбнулась Елена.
   – А ты посмотри, полюбопытствуй.
   Медведкова взяла изящную коробочку и открыла крышечку.
   Внутри, на темно-синем бархате, сверкая бриллиантами, лежало роскошное колье.
   – Ох! – восхищенно выдохнула Елена. – Неужели это мне?!
   – А кому же еще! Я же тебе говорю, у меня кроме тебя никого нет.
   – Ну, это слишком щедро.
   – Перестань, не думай. Тебе нравится?
   – Ты сам выбирал? – глядя Зубову в глаза, спросила Елена Медведкова.
   Федор Иванович замялся. Он был на семнадцать лет старше Елены и порой чувствовал себя с этой женщиной как отец с дочерью, со взрослой дочерью. Ему было неловко оттого, что сейчас придется соврать. Но он сделал это, даже не моргнув глазом, не выдав своих истинных чувств.
   – Конечно же, сам.
   – Очень красивая вещь. Наверное, стоит бешеных денег?
   Елена держала на ладони колье, следя за игрой и сверканием камешков.
   Вместо ответа, Федор Иванович кивнул головой.
   – Помоги, – сказала женщина, вставая.
   Зубов поднялся и помог застегнуть колье. А затем поцеловал Медведкову в шею.
   – Ты меня всегда возбуждаешь. Стоит мне прикоснуться к тебе, как я обо всем забываю.
   – Значит, надо встречаться чаще.
   Елена повернулась лицом к Федору Зубову и на этот раз позволила поцеловать себя в губы.
   Стоя перед зеркалом и любуясь подарком, она думала не, о Федоре, а о тех своих знакомых, которые, увидев на ней новую, безумно дорогую вещь, будут исходить завистью, зеленея прямо на глазах.
   И ее чувственный рот тронула странная улыбка.
   – Ты чему так улыбаешься, не нравится? – поинтересовался Зубов, наливая себе в стакан виски.
   – Да нет, что ты, Федор, я пытаюсь представить лица своих знакомых, своих подруг.
   – Что, у тебя уже появились подруги?
   – Да нет, какие они мне подруги? Завистливые, наглые… Я вспоминаю прошлое: я всегда мечтала о подобных вещах.
   – Послушай, а не съездить ли нам за границу? – вновь устраиваясь на мягком диване, спросил Федор Иванович.
   Елена пожала плечами.
   – Я всегда готова.
   Она стояла перед зеркалом – молодая, красивая и доступная.
   А Федор Иванович Зубов прикрыл глаза. Он изрядно старше этой женщины, с которой его многое связывало.
   Уже более двух лет Елена Медведкова была его любовницей. Он помог ей подняться на ноги, помог купить квартиру, открыть свое дело и стать такой, какая она сейчас. Он влюбился в нее с первой встречи. Безумная страсть охватила Зубова, и он понял, что эта женщина имеет над ним страшную власть.
   И Елена это чувствовала, но действовала всегда ненавязчиво, осторожно, вкрадчиво – так, чтобы Зубов не замечал ее силу. Она использовала свою слабость себе во благо, и Зубов восхищался ею. Он готов был пойти на все ради этой женщины.
   Нет, не на все. Им владела еще одна страсть, не менее могущественная, чем любовь к Елене, – жажда власти. И Зубов поднимался с одной ступени на другую, становясь все более и более влиятельным.
   Конечно, ему хотелось узаконить свои отношения с Еленой Медведковой, но он понимал, что начнутся пересуды, кривотолки и это может сильно повлиять на его карьеру. Федор Иванович знал, что Президент не одобрит его поступок. А если Президент не одобрит, значит, на карьере можно поставить крест. А Зубов мечтал достичь еще больших высот.
   – Ты надолго ко мне? – наконец-то отвернувшись от зеркала, спросила Елена и этим вопросом вывела Федора Ивановича из сладкого оцепенения.
   – О чем ты? – переспросил он.
   – Я спрашиваю, ты надолго ко мне на этот раз? Или опять на пару часов?
   – Нет, я отпустил машину и останусь у тебя до завтра.
   Он сказал это так, что возражать было бессмысленно.
   Хотя Елена понимала, пожелай она, чтобы Зубов уехал – и он уедет. Но ей хотелось хоть как-то отблагодарить этого человека. А отблагодарить его она могла только одним – своей любовью.
   – Ты, может, хочешь перекусить?
   – Нет, я поужинал, – отказался Федор Иванович. – А вот еще выпить могу.
   – У тебя безумно усталый вид.
   – Да, замучился, – признался Зубов.
   – Тогда давай, вставай.
   Елена взяла Федора за руки, подняла, сняла галстук, расстегнула пуговицы белоснежной крахмальной рубахи, швырнула галстук и пиджак на диван.
   – Вот так ты мне больше нравишься Сейчас ты никакой не начальник, а просто нормальный человек.
   Зубов улыбнулся и жадно поцеловал Елену.
   – Не спеши, не спеши, дорогой.
   Они вместе пошли в душ и долго нежились под струями воды. А затем, шлепая мокрыми ногами по паркету, направились в роскошную белую спальню.
   Переступив порог. Зубов буквально набросился на женщину. Страсть охватила его, и Елена потакала ему во всех желаниях, исполняя все просьбы, даже предугадывая их.
   Наконец, Зубов откинулся на шелковые подушки и закрыл глаза, широко раскинув руки.
   – Ну, тебе хорошо? – прошептала Елена, проводя ладонью по его вздымающейся груди. – Ты спокоен?
   Стало легче?
   – Да, – ответил он, прижимая Елену к себе.
   – Я тоже соскучилась. Поговори со мной немного, Федор. Расскажи о своих делах, я люблю слушать.
   – Дела надоели мне на работе.
   – Как себя чувствует наш Президент? – спросила Елена.
   – Как всегда. По три раза в день меняется настроение. То это ему не так, то другое В общем, его понять тяжело.
   – Надеюсь, ты понимаешь? – Елена уперлась подбородком в плечо Федора.
   – Стараюсь. И иногда мне это удается.
   – Молодец.
   Она растрепала его седые волосы и чмокнула в щеку.
   – Куда ты?
   – Никуда. Просто хочу поудобнее устроиться.
   – Нет-нет, – сказал Зубов, – лежи так, как лежишь, – и он еще сильнее прижал к себе Елену, а затем перевернул се на спину и принялся целовать в грудь.
   Елена постанывала, вздыхала, ловя себя на мысли, что в общем-то Зубов ей безразличен. Но она была слишком умна и слишком опытна, чтобы показать это неосторожным движением или нечаянно оброненным словом дна прекрасно понимала, что вся ее сила держится на этой связи, длящейся уже более двух лет. Тогда, давно, она смогла затащить Зубова в постель, и он, до этого немного презрительно относящийся к женщинам и к сексу, раскрылся. В нем пробудились чувства и затаенная мужская сила.
   И его благодарность за ласки Елены не знала границ.
   Он делал дорогие подарки, помогал ей во всем. А возможности для этого имел немалые.
   И Елена знала: потеряй она сейчас Зубова, все ее благополучие может рухнуть.
   Поэтому она и пыталась услужить ему, пыталась угадать его малейшее желание. И чувствуя, что имеет над ним огромную власть, никогда не пыталась ею воспользоваться в открытую. Она вела себя так, что Зубов вроде как сам догадывался, чего ей хочется, а затем делал.
   И Елена тоже была ему благодарна.
   Кроме Федора Ивановича Зубова еще один человек помогал ей. Но того человека она ненавидела. Правда, сделать ему ничего не могла. Она даже боялась о нем думать. А когда вспоминала его, по телу бежали мурашки, и Елена начинала покусывать губы, а в пальцах появлялась дрожь. И она знала, что даже пожаловаться некому, никто не сможет вырвать ее из цепких лап того другого мужчины, от которого она зависит гораздо больше, чем от Зубова.
   Когда Федор Иванович вновь откинулся на подушки, Елена встала, присела на край кровати, взяла с тумбочки костяной мундштук, вправила в него сигарету и закурила. Ее плечи зябко поежились.
   – Что с тобой? Ты о чем-то думаешь? – проведя широкой ладонью по спине Елены, спросил Зубов.
   – Ни о чем я не думаю. Просто немного устала.
   – Может, тебе нужны деньги? – Федор Иванович повернулся на бок.
   – Нет, Федор, деньги мне не нужны.
   – Тогда чего же ты грустишь?
   – После любви всегда немного грустно, – философски заметила Елена. – Тем более, я знаю, что ты завтра уедешь, тебя не будет и мы опять долго не увидимся.
   – Может быть, не так уж и долго. Возможно, я смогу к тебе вырваться. А если не удастся – пришлю машину, и ты приедешь ко мне за город.
   – Не люблю я ваши правительственные дачи, – сказала Елена, стряхивая цилиндрик пепла в изящную серебряную пепельницу.
   – А какая разница? – спросил Зубов, хотя понимал, что в этом случае Елена абсолютно права, и самый безопасный способ свиданий – это когда он приезжает к ней или когда они встречаются где-нибудь за границей.
   Зубов взбил подушки и поудобнее устроился.
   Ему сейчас не хотелось думать о работе, не хотелось думать о жене и дочери. К жене он относился с уважением, дочь любил. Но встречался с ними довольно редко, ссылаясь на свою вечную занятость. Конечно, на какой-нибудь официальный прием он брал с собой жену.
   Но это случалось не часто. , О его любовной связи с Еленой многие догадывались, но говорить об этом открыто не решались. И подобное положение вещей вполне устраивало Федора Ивановича Зубова.
   Однажды, это было около года назад, когда Зубов подарил Елене автомобиль, она спросила его:
   – Федор, ты конечно не последний человек в нашем государстве, занимаешь высокий пост… Но скажи, откуда у тебя такие большие деньги?
   Федор пожал плечами.
   – Лучше не спрашивай.
   И тогда у него на душе стало нехорошо. Он вспомнил пакет с деньгами, который приносит ему Санчуковский, вспомнил о тех грязных делах, которыми вынужден заниматься, чтобы иметь эти самые «большие деньги».
   – Видишь ли, мой высокий пост кое-что дает. Многие мне обязаны: продвижением по службе, должностями. И со мной, конечно же, расплачиваются. Да что я тебе рассказываю, думаю, ты это понимаешь.
   – Больше к разговору о деньгах они не возвращались.
   Это была запрещенная тема. Они могли говорить о чем угодно, откровенно и честно, но только не о деньгах.
   Елена докурила сигарету.
   – Пойду приму душ. Что-то я себя неважно чувствую, голова разболелась.
   – Конечно, – блаженно потягиваясь, сказал Федор Иванович, – иди, иди, дорогая.
   Елена покинула спальню. А Зубов, повернувшись на бок, закрыл глаза, сладко потянулся и мгновенно уснул.
   Дала знать о себе усталость, скопившаяся за последнее время.
   А Елена Медведкова еще долго не ложилась спать.
   Она пыталась читать, но буквы не складывались в слова, а слова не выстраивались в предложения. И одну и ту же фразу ей приходилось прочитывать по несколько раз.
   В конце концов Елена отшвырнула книгу – какой-то гнусный детектив – и плеснула себе виски в массивный хрустальный стакан. Она сидела с этим стаканом в руках, глядя в темное ночное окно, и на душе у нее была пустота – бесконечная, как ночное небо над городом.
* * *
   Елена приготовила завтрак. Машина уже ждала у подъезда. Федор Иванович обнял Елену, нежно поцеловал ее в щеку.
   – Спасибо тебе, дорогая.
   – За что?
   – За все. За то, что ты есть, за то, что ты рада мне.
   – Когда мы увидимся вновь?
   – Все зависит не от меня, – , честно признался Зубов. – Я еще не знаю, как пойдут дела. Может, придется сопровождать его, – и он многозначительно кивнул своей седеющей головой куда-то вверх. – Может, мне придется уехать или, наоборот, кто-нибудь приедет. В общем, я тебе позвоню.
   Он покинул квартиру на Сретенке, и автомобиль увез его в Кремль, на работу.
* * *
   А Елена осталась одна в пустой квартире, которая сейчас показалась ей огромной, почти безграничной.
   Сразу же отправившись в спальню и даже не сбросив халат, она без сил рухнула на постель.
   Но поспать ей не дал телефон. Звонок был настойчивым и нетерпеливым. Елена в полудреме протянула руку, сняла трубку.
   – Алло, слушаю… – сонно произнесла она.
   – Это я, – раздался мужской голос и затем послышался специфический смех.
   Елена тут же села, поджав под себя колени.
   – Ну, и как? – поинтересовался ее собеседник.
   – О чем ты?
   – Я говорю, как прошла встреча?
   – Какая встреча?
   – Перестань валять дурака. Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю. Через двадцать минут я буду у тебя.
   – Не надо, я устала. И смертельно хочу спать.
   – Меня это не волнует, – и вновь в трубке послышался хохот, а затем раздались короткие гудки.
* * *
   Ровно через двадцать минут в дверь позвонили, и на пороге появился Владимир Владиславович Савельев. На лестничной площадке остался один из его людей в короткой кожаной куртке.
   – Ну, здравствуй, красавица, – оглядев женщину, небрежно бросил Владимир Владиславович Савельев.
   – Зачем ты приехал? Что тебе надо?
   – Сейчас все объясню.
   Савельев по-хозяйски вошел в квартиру, огляделся.
   Откинув полы плаща, он уселся на диван, закинул ногу на ногу, извлек из кармана золотой портсигар, и закурил.
   – Я слушаю, – улыбаясь полными губами и глядя прямо в лицо Елене, сказал он.
   – Что ты хочешь услышать?
   – О чем он тебе говорил?
   – Ни о чем серьезном.
   – Мне это не нравится, – побарабанив короткими пальцами, на одном из которых сверкал перстень с бриллиантами, по золотой крышке портсигара, произнес Савельев. – Совсем не нравится, красавица. Ты плохо работаешь. Я тебе помог, можно сказать, спас, а ты даже не хочешь со мной разговаривать, будто не ты, а я тебе чем-то обязан.
   – Но он ничего не сказал.
   – Как, абсолютно ничего? Вы что, молча трахались и все? – та же веселая улыбка вновь появилась на круглом лице Савельева.
   – Ну, он говорил, что, может быть, куда-то поедет…
   – Куда он поедет? – Савельев буквально буравил"
   Елену взглядом.
   – Он не сказал куда. Может, вместе с Президентом, а может, еще с кем…
   – Слушай, я тебя спасал не для того, чтобы ты морочила мне голову, а для того, чтобы ты работала, для того, чтобы приносила мне информацию. Я должен знать, откуда у Зубова деньги.
   – Но он не говорит об этом! Никогда не говорил.
   И сколько раз я ни пыталась узнать, он всегда отмалчивается, говорит, это не мое дело, – соврала Елена, сохраняя хладнокровный вид.
   – Так вот, если ты не узнаешь, я приму меры. А чем это может кончиться – тебе известно. Думаю, ты еще не забыла свою подругу и помнишь, какой страшной смертью она умерла? А ведь твоя подруга была поумнее тебя, хотя, может быть, не такая красивая.
   Савельев поднялся и, подойдя к Елене, указательным пальцем приподнял за подбородок ее голову.
   – Ты помнишь свою подругу?
   – Помню, – качнула головой Елена.
   – Так вот, смотри у меня!
   – Я сделаю все, что в моих силах.
   – Не надо делать все, что в твоих силах, делай то, что тебе говорят. И тогда ты будешь жива, тогда у тебя все будет хорошо. А то ведь твое кафе может вдруг сгореть, или бандиты все поломают, исковеркают, испортят. А тебя могут встретить на улице, в подъезде, и твое прекрасное личико станет не столь привлекательным.
   Его украсят впечатляющие синяки и шрамы. Ты это понимаешь? – заглянув в глаза женщины, хихикнул Владимир Владиславович. – Так понимаешь или нет?
   – Понимаю, – выдавила из себя Елена.
   – Вот это другое дело. Это совсем другой разговор.
   А почему ты не предложишь гостю выпить?
   – Сейчас, сейчас, – засуетилась Медведкова, направляясь к бару.
   – Мне виски. И без льда. Немного, – сказал Савельев, видя, как дрожат у Елены руки и как она не может вытащить пробку из граненой бутылки. – Ну, не волнуйся. Ты же не на допросе, ты же не в тюрьме, и никто тебя пока не трогает. Наливай, наливай спокойнее.
   Елена плеснула виски и подала Савельеву.
   – А ты неплохо устроилась. Красиво живешь, богато. Он хоть денег не жалеет?
   Елена кивнула.
   – Вижу, вижу, что не жалеет. Со своего кафе ты бы так не жила.
   Елена молчала, покусывая губы.
   – Так вот, следующий раз, когда мы с тобой встретимся… – Савельев сделал маленький глоток виски и облизал пухлые губы, – хороший напиток, хоть и говорят, что с утра пить вредно, но мне нравится. А тебе?
   Елена молчала.
   – Так вот, ты должна узнать, откуда у Зубова такие деньги и где он их хранит.
   Елена опять кивнула.
   – Да-да, я попытаюсь, Владимир Владиславович, попытаюсь…
   – Не надо пытаться. Узнай. И вообще, попытка – не пытка, – грубо пошутил Савельев.
   На его лице появилось самодовольное выражение.
   Затем он вытащил из кармана телефон, набрал номер и уже властно и зло принялся кричать в трубку.
   Елена чувствовала, как под шелком халата все ее тело покрывается ознобом, как сердце испуганно бьется в груди, а тошнота подступает к горлу.
   – Он приезжает все время один? – спросил Елену Савельев.
   – Да, в последнее время один.
   – А Матвея Санчуковского ты давно видела?
   – Неделю назад. Он заходил ко мне в кафе.
   – Значит, заходил…
   – Да, вечером, поздно.
   – С кем?
   – С какими-то двумя мужчинами.
   – Как их фамилии?
   – Я не знаю, мужчины незнакомые.
   – Ну, кто они по виду?
   – Могу сказать только одно – наверное, очень богатые.
   – Если еще придут, позвонишь. Мой телефон ты знаешь. И если придет Санчуковский, тоже позвони.
   – Хорошо, – согласно кивнула Елена.
   – А теперь я пойду. Спасибо за угощение.
   Стакан, виски в котором осталось почти нетронутым, упал на пол.
   Савельев еще раз огляделся вокруг, скользнул взглядом по лицу Елены и неторопливо пошел к двери.
   – Провожать меня не надо, – ехидно улыбнулся Владимир Владиславович и открыл дверь.
   Елена тяжело вздохнула, бросилась к двери и начала торопливо запирать замки.
   – Боже, что мне делать? – вздохнула она еще раз и расплакалась.
   Слезы текли по ее красивому лицу. Она чувствовала себя разбитой, голова болела, ноги подкашивались.
   У нее было такое ощущение, что ее очень сильно поколотили.
   Елена вбежала в спальню, бросилась на постель, на то место, которое еще совсем недавно занимал Федор Зубов, и разрыдалась, кусая край подушки. Она колотила по" матрасу кулаками, выкрикивала грязные ругательства в адрес Савельева, шептала проклятия.
   И постепенно ей стало легче.
   Елена поджала ноги, свернулась калачиком, и сейчас она была похожа не на властную женщину, знающую себе цену, а на маленькую девочку-подростка, которую незаслуженно обидели.
   Она еще долго вздрагивала, еще долго из ее глаз катились слезы. Но в конце концов усталость взяла свое, и Елена, вздрогнув всем телом, уснула. Правда, сон ее был беспокойным. Она видела во сне свою подругу, просила у нее прощения, целовала руки, гладила волосы. Но подруга ничего не говорила в ответ, а только смотрела печальным взглядом, в котором было столько тоски, что Елена продолжала плакать во сне, шепча:
   – Таня… Танюша… Прости меня, прости… Я не виновата…
* * *
   В полдень, когда часы пробили двенадцать раз, Елена Медведкова проснулась. Голова нестерпимо болела, пришлось принять сразу две таблетки.
   И только потом Елена стала приводить себя в порядок, зная, что надо отправляться на работу, что у нее сегодня очень много дел, важных и неотложных. Она пыталась забыть визит Владимира Владиславовича Савельева, пыталась вычеркнуть этого человека из памяти, но его нагловатый специфический смех продолжал звучать в ее душе, заставляя сердце испуганно сжиматься и бешено колотиться в груди.
   – Как? Как мне выбраться? – задавала уже в сотый раз один и тот же вопрос Елена. – Может, рассказать обо всем Зубову? Но тогда он меня бросит. Тогда я стану ему не нужна. Тогда вся моя жизнь разобьется вдребезги, и я окажусь нищей, абсолютно ни с чем. А ведь я так долго шла к этой жизни!