Воронин Андрей Николаевич. Ордер на возмездие

   Это было именно то, о чем мечтал Сундуков. Сотрудничество обещало стать плодотворным, так как тот продавец имел доступ к неиссякаемому источнику, откуда можно черпать и черпать. Если пройдет пробная партия, он поставит еще.
   Всех крупных торговцев Сундуков знал, а человек, которого рекомендовал Толстошеев, был ему неизвестен. Но и оружие было новым, эксклюзивным. Стоило рискнуть. Еще не ввязываясь в сделку, не говоря ни да, ни нет, Сундуков навел справки у потенциальных покупателей, сколько денег те могут выложить за одну единицу. Получался трехкратный подъем. И вновь, не говоря ни да, ни нет, Сундуков попытался навести справки о продавце. Информация была никакой, мужик оказался незасвеченный, его не было в картотеке МВД и ФСБ. По просьбе Сундукова копнули глубже, проверив архив КГБ, не служил ли такой у них раньше. Выходило, что не служил. Это еще больше озадачило Сундукова.
   Толстошеев торопил:
   – Сколько я, Антон Михайлович, могу держать человека на крючке?
   – Неделя, от силы две.
   – Сорвется, продаст другим?
   – Не продаст, – философски заметил Антон Михайлович. А сам подумал; продаст, как пить дать продаст! Не я один в Москве умный.
   И назавтра он сообщил Толстошееву, что будет брать всю партию. И дело сдвинулось с мертвой точки.
   По глазам Сундукова хозяин мастерской сообразил, что говорить на улице Антон Михайлович не станет, во всяком случае, близко от рабочих.
   – Пошли, – Толстошеев направился было к конторке, но осторожный Сундуков и тут остановил его.
   – В ту машину можно сесть? – он указал на темно-зеленый «опель сенатор», .стоявший возле забора.
   – Здесь в любую можно, временно они мои, – усмехнулся Толстошеев, распахивая дверцу.
   Мужчины забрались на заднее сиденье и закрылись в автомобиле. Выглядели они так, словно один покупал машину, а второй продавал.
   – На сегодня у меня назначена встреча. Продавец сказал, что автоматы уже завез в тир.
   – Это туда, где твой человек один из этих автоматов опробовал?
   – Да, – кивнул Толстошеев, – один из моих ребят. Память у него феноменальная, с одного взгляда тогда заводской номер запомнил, который я тебе передал.
   – За номер спасибо, – буркнул Сундуков. – Тебе ничего странным не показалось?
   Толстошеев пожал плечами:
   – В таких делах все пугает, и все странным кажется. Как ночью по кладбищу идешь – думаешь, что за каждым памятником по мертвецу притаилось.
   – Это ты верно заметил, – усмехнулся Сундуков. – Я тебя, Матвей, огорчить приехал.
   Толстошеев испуганно заморгал и немного отодвинулся от Сундукова.
   – Я из этого дела выхожу, – твердо сказал Антон Михайлович и рубанул воздух ладонью.
   – Ты чего? Что случилось?
   – Еще ничего не случилось, – мягко произнес Сундуков, – но работаем мы с тобой не первый год, и ты меня знаешь. Если все в порядке, то я спокоен, а если мне что-то не понравилось, я дело бросаю.
   Толстошеев продолжал моргать:
   – Ты же бабки вбухал!
   – Вбухал, – согласился Сундуков, – но деньги – дело наживное. Здоровье и свобода важнее.
   – Что-нибудь пронюхал? – Толстошеев жадно втянул носом воздух, словно пытался ощутить запах опасности.
   – Ничего больше не скажу, выхожу из дела и все.
   – Я что, зря старался? – окрысился Толстошеев. – Выходит, зря. Скажи спасибо, что. я посоветовал тебе вовремя остановиться.
   Толстошеей подозрительно покосился на Сундукова, и недобрая улыбка тронула его тонкие губы:
   – Может, ты, Антон Михайлович, без меня решил дельце провернуть? Тогда так и скажи, не тяни. Скажи, мол, Матвей, не нужен ты мне больше, мол, посредников всегда из сделок выбрасывают. Я тебя еще ни разу не подставил, – Толстошеей почесал затылок. – Зря, значит, старался, – он сокрушенно покачал головой.
   Толстошеев усиленно думал, пытаясь понять, в чем прикол. Он считал, что Сундукову ничего не известно о продавце, кто тот такой, откуда взялся.
   Контактировал с ним сам Толстошеев, да и то очень осторожно – так, чтобы не засветиться.
   – Я тебе компенсирую кое-какие издержки, – смягчился Сундуков, – но об этом деле нужно забыть. Не суетись и не сучи ножками, гиблое дело. Нашел – не радуйся, потерял – не плачь. Я теряю, кстати, больше, чем ты, и то не огорчаюсь.
   Матвей Толстошеев наконец-то улыбнулся. Для себя он уже все решил.
   – Ну, спасибо тебе, Антон Михайлович, что вовремя предупредил.
   – Другой на моем месте поступил бы точно так же, – оборвал его Сундуков, – мы в одной связке, и предупредил я тебя не за красивые глаза, а из шкурного интереса. Мне не тебя, мне себя жалко.
   – Больше ничего не скажешь?
   – Большего и сам не знаю. Чувство у меня нехорошее, сон плохой приснился, будто эта партия – подставка. Номер автомата не бьет. У меня дела, извини, – Сундуков выбрался из машины.
   – Что значит, номер автомата не бьет?
   – Понимай, как знаешь.
   – Зажимаешься…
   – Ты мне какую-нибудь гадость для вида в руки дай, будто я за ней к тебе приезжал.
   Растерянный Толстошеев забежал в гараж, остановился у стеллажа. Сперва схватил фару, а затем сообразил, что стоит она дороже воздушного фильтра. Сунул картонную коробку под мышку и вернулся к гостю.
   – Вот, держи воздушный фильтр.
   – Дурак ты, да еще и жадный в придачу, – с улыбкой произнес Сундуков, – воздушный фильтр притащил от «фольксвагена»!
   – Какой под руку подвернулся. Ты же не уточнял, что именно?
   Сундуков махнул рукой и вышел за ворота.
   Сел на переднее сиденье.
   – У тебя какая машина? – спросил он у шофера.
   – «Опель».
   – А у друзей или родственников «фольксвагены» есть?
   – У брата.
   – Тогда на, держи, подаришь, – Сундуков отдал коробку счастливому водителю. Тот как раз был должен брату бутылку коньяка и теперь мог без ущерба для себя расплатиться подарком хозяина.
   Толстошеев был озадачен. Он слишком хорошо знал Сундукова, чтобы не придать значения его предупреждению.
   «Э, черт подери, влип! Надо же было мне так подставиться! Мужик вроде хороший, – со злостью подумал он о торговце, блуждая по двору и безо всякого интереса разглядывая иностранные тачки. – Да-да, надо что-то делать и как можно быстрей. Если Сундуков волнуется, то уж мне надо землю под ногами рыть, закапываться так, чтобы даже макушка не торчала!»
   Он вытащил из кармана трубку мобильного телефона, повертел ее в руках, несколько раз переложил из правой руки в левую. Закурил. Все движения Толстошеев делал в невероятном замешательстве, словно за ним кто-то гнался и вот-вот должен был настигнуть.
   «Ладно, рубить так рубить! Потеряв голову, по волосам не плачут», – философски подумал он, быстро набрав известный ему номер. Тут же, прижав трубку к уху, облокотился на кабину побитого джипа, стоявшего на .колодках.
   – Данила, ты?
   – Я, а то кто же, Матвей? – услышал он знакомый с хрипотцой голос одного из своих верных людей.
   – Давай-ка быстро ко мне. И не копошись, как баба, а бегом. Одна нога там, другая здесь!
   – Горит что-нибудь? – мрачно спросил в трубку Данилов.
   – Горит, горит! Как бы волосы на яйцах не обгорели!
   – На чьих, Матвей, на твоих или на моих?
   – На наших, Данила.
   Даниле понадобилось всего лишь полчаса, чтобы оказаться на территории автосервиса. Это был высокий, крепко сбитый мужчина в джинсовой куртке и в серой майке.
   На лице у него темнели дорогие очки. Щеки небритые, но щетина ровная, ухоженная. В общем, Данила имел весьма респектабельный вид. На ногах поскрипывали новой кожей дорогие кроссовки, да и приехал он не лишь бы на какой машине, а на новенькой двухместной «тойоте». Он бросил свою тачку, даже не закрыв ее. Здесь, в автосервисе, не только дверь его машины открыть, но и облокотиться на нее никому не придет в голову.
   Поигрывая ключами, пружинистой походкой, быстро и решительно петляя между машинами, он прошел к гаражам.
   – Матвея видел кто-нибудь? – обратился он к двум слесарям, которые возились с глушителем.
   – Босс у себя, – сказал слесарь, обивая гаечным ключом ржавчину.
   Матвей Иосифович услышал, как поднимается по ступенькам его гость.
   Увидел вначале голову в темных очках, затем фигуру Данилы до половины. Он сразу же прижал указательный палец к губам, через стеклянную дверь показывая гостю, чтобы тот даже не задавал лишних вопросов.
   – Здорово, Данила-мастер!
   – Пока здоров, – ответил Данила, фамилия которого была Утюгов, а кличка – Утюг.
   К своим делишкам Толстошеев привлекал Данилу довольно часто, щедро расплачиваясь за услуги. Поэтому, услышав зов, Данила-Утюг прибыл мгновенно.
   – Пошли со мной.
   Данила легки сбежал по ступенькам. За ним, немного прихрамывая, двинулся Толстошеев.
   – Есть одно дело, – идя в шаге от Утюга, бурчал Толстошеев. – И дело, в общем-то, нехитрое, тебе как раз по плечу. Только надо, Данила, чтобы ты все в одиночку обтяпал.
   – Сколько стоить будет?
   – Не бойся, разве Толстошеев тебя хоть раз обидел, хоть раз подвел?
   – Было дело как-то… – ехидно заметил Утюг, поднимая темные очки и глядя немигающим взглядом в лицо Толстошеева.
   – Что было, то прошло, быльем поросло. Я стараюсь тебя не подводить, ты у меня в любимчиках ходишь.
   – Матвей, не надо сопли разводить, говори, зачем позвал. Если смогу – выручу.
   – А если не сможешь? – задал вопрос Толстошеев. Данила развел руками.
   – Сможешь, сможешь, заплачу хорошо.
   – Тогда говори.
   Они пришли к тому же «опелю», где час назад Толстошеев принимал Сундукова. Забрались в салон. Слесари, наблюдавшие эту сцену, переглянулись:
   – Что-то наш хозяин этот сраный «опель» никому вдуть не может. Вот, уже и Данилу подключил.
   – Утюг продаст, – ответил слесарь с выбитым передним зубом. – Он, если берется, то всегда сделает.

* * *

   – Ты к мужику в тир ездил, автомат смотрел? – спросил Толстошеев.
   – Ну смотрел, ну и что? Дальше-то что?
   – Так вот, Данила, надо этого мужика хлопнуть.
   – Зачем? – опять поднял темные очки и немигающим взглядом посмотрел на Толстошеева Данила-Утюг.
   – Лучше не спрашивай, надо и все.
   – Он у тебя что, любимую бабу увел? – глупо хихикнул Утюг.
   – Если бы бабу…
   – Сколько платишь?
   – Сколько возьмешь?
   – Если быстро, то за десять.
   – Идет, – бросил Толстошеев, – вот тебе пять, – он вытащил из кармана плаща пачку денег и подал Даниле.
   Тот спрятал деньги в карман джинсовой куртки.
   – Надо быстро?
   – Да, очень, Данила, очень быстро. Еще вчера.
   – Так что ж ты вчера не позвал? У меня вчера как раз разгрузочный день был, я бы с ним тихо разобрался.
   – Вот тебе его телефон, договорись о встрече, тихо убери и брось где-нибудь. Только смотри, не наследи, аккуратно все сделай. Дело важное.
   – Раз ты, Матвей, просишь, я твою просьбу учту. Все будет чисто, комар носа не подточит. Уж ты не волнуйся, спи спокойно. Может, потом еще пару косарей за срочность накинешь?
   – Может, накину, – решительно сказал Толстошеев. – Он тебя знает, просьба о встрече подозрений не вызовет. Скажи ему, что возникли кое-какие сложности технического порядка и тебе надо с ним перетолковать, проконсультироваться по мелочам.
   – Я все понял. Но мужик он тертый, ты учти, Матвей, дело не такое уж и простое.
   – С чего ты решил, что он тертый?
   – Глаза его мне не понравились, злые какие-то.
   – Ты бы на себя, Данила, в зеркало почаще поглядывал. Уж у тебя глаза…
   – А я и не говорю, что я сахар. Ты в своем деле, Матвей, специалист, а я в своих делах, можно сказать, мастер спорта международного класса.
   – Вот-вот, Данила, потому тебя и прошу.
   Утюгов не курил и не пил, он был спортсменом-биатлонистом, завернутым на оружии. В свое время, в молодые годы, стал мастером спорта. Потом из-за семейных дел спорт забросил, на год оказался в тюрьме. Вышел, и тут его пригрел Матвей Толстошеев, взял к себе в подручные.
   Человек, который хорошо стреляет и хорошо разбирается в стрелковом оружии ему был позарез нужен. И Данила свои деньги отрабатывал, отрабатывал хорошо. Официально он нигде не работал, да и зачем ему работать? Денег на жизнь хватало. Толстошеев регулярно подкидывал ему работу, иногда грязную, кровавую, иногда безобидную – съездить, встретиться, посмотреть образцы изделий, так сказать, проинспектировать, а затем дать профессиональную консультацию.
   Через двадцать минут серебристо-дымчатая «тойота», развернувшись почти на месте, визжа тормозами, выехала за железные ворота.
   «Ну и носится! – глядя вслед Утюгову, подумал Толстошеев, – голову разобьет».
   Утюгов позвонил продавцу в десять вечера. Сказал, что ему нужна консультация, возникли кое-какие технические проблемы. Продавец опытной партии автоматов тотчас согласился, словно ждал звонка Утюгова.
   – Вы меня подберете, я буду стоять с коробкой на перекрестке, у газетного киоска.
   – Хорошо, подберу, – сказал продавец.
   И действительно, в половине одиннадцатого все в той же джинсовой куртке Утюгов стоял с длинной плоской картонной коробкой, перетянутой скотчем, у газетного киоска на площади Маяковского. Место удобное, можно было на пару минут припарковаться.
   Темно-синий новенький «БМВ» уперся колесами в бордюр.
   – Багажник открыть можете? С коробкой неохота таскаться.
   Мужчина, сидевший за рулем, вышел из кабины, открыл багажник. Данила положил свою коробку в просторный багажник.
   – Что это? – несколько безразличным для такого вопроса тоном поинтересовался продавец автоматов.
   – Одна железяка. Давай отъедем, не сидеть же на виду у всей Москвы?
   – Можно и здесь.
   – Нет, лучше отъехать, – настоятельно попросил Данила-Утюг.
   Они отъехали. Минут пять Данила не задавал никаких вопросов, а затем начал расспрашивать о технических характеристиках изделия. Как мог, продавец отвечал, а затем даже разозлился:
   – Что вы у меня спрашиваете? Я же вам дал документацию, вы и образец смотрели. Какого черта кота за хвост тянете?
   – Давай-ка вот в этот двор, у меня в коробке кое-что лежит, посмотришь, соответствует это твоим рассказам или нет.
   Мужчина насторожился:
   – Я не инженер и не конструктор, я продавец.
   – Вот-вот. Разговор остается в силе, волноваться не надо, партию мы берем.
   Двор был абсолютно пустынным. С одной стороны стройка и с другой.
   Впереди бетонный забор и куча битого кирпича. Нежилые дома смотрели во двор выбитыми окнами.
   – Открывай багажник.
   Мужчина вышел из машины, Данила – следом. Продавец замешкался.
   – Быстрее открывай, дело срочное!
   Щелкнул ключ в замке, крышка багажника поднялась.
   – Дело-то срочное… – продавец партии автоматов уже взялся руками за коробку и намеревался ее вытянуть.
   В это время прозвучал первый выстрел, глухой, шагов за пятнадцать не услышишь.
   Мужчина выпустил коробку. Из простреленного затылка потекла кровь.
   Данила приставил пистолет к виску и выстрелил второй раз. Все это дело не заняло и десяти секунд – два выстрела и человек мертв, мертвее не бывает.
   Затем Утюгов вытащил из багажника свою коробку, а туда спрятал тело.
   Бельевым шнуром он связал руки, словно труп мог броситься на него , и задушить, а на голову натянул целлофановый пакет.
   Оглянулся. Ни души. Посмотрел на выбитые окна домов, там .тоже пусто.
   Захлопнул крышку багажника мягко, почти бесшумно, хлопок крышки был похож на выстрел пистолета. Сел на переднее сиденье за руль, сдал назад, развернулся во дворе, заваленном кирпичом. Неторопливо выехал. На руках у Данилы были перчатки.
   Немного попетляв по улицам, он свернул в переулок, а затем въехал в обыкновенный московский двор, заставленный автомобилями. Он нашел место между микроавтобусом «форд транзит» и «опелем» пепельного цвета. «БМВ» аккуратно вписался в оставшееся пространство.
   Данила открыл дверцу, взял с заднего сиденья коробку, вылез из машины и, запрокинув голову, посмотрел на старые клены, каштаны и липы. С деревьев медленно падали листья. Начинал накрапывать обычный осенний дождик. Окна домов светились стеклом, там, в квартирах было уютно. Из одного окна на втором этаже слышалась музыка.
   Данила улыбнулся, а затем с картонной коробкой под мышкой быстро покинул двор. На соседнем перекрестке тормознул машину:
   – К Лужникам, – сказал он водителю.
   – С какой стороны?
   – Поезжай, покажу.
   Частник повез убийцу.
   А в двенадцать ноль-ноль телефонный звонок, надоедливый и пронзительный, заставил Толстошеева оторваться от чтения бумаг – липовых договоров с несуществующими фирмами и несуществующими людьми, и взять трубку.
   – Добрый вечер! – сказал Данила.
   – Какой вечер, ночь уже!
   – Но я свое дело сделал, Матвей, осталось теперь уладить наши дела.
   – Уладим, – сказал Матвей, – можешь не сомневаться. Я же тебя никогда не подводил, а то, что было, так оно быльем поросло. Подъезжай, Данила, завтра поутру ко мне на дачу. Надеюсь, не забыл, где мой новый дом?
   – Как же, как же, не забыл.
   – Ну, вот и договорились. В восемь утра я тебя жду. Кстати, – помедлив, добавил Толстошеев, – свой инструмент, которым ты работу сделал, прихвати, не забудь.
   – Понятное дело. По накатанной схеме работаешь? Только ты мне взамен новый дай.
   – Идет. Чего-чего, а инструмента у меня – как грязи. Возьмешь самый лучший, который понравится.
   Постороннему слушателю могло показаться, что двое мужчин разговаривают о какой-нибудь дрели или о пиле. Мало ли какой инструмент может понадобиться на даче?
   В восемь утра спортивная «тойота» въехала в ворота старого дачного кооператива. Но, несмотря на то, что люди здесь жили с начала пятидесятых годов, процентов восемьдесят домов были новенькими, как с иголочки. Каждый хотел щегольнуть перед соседом, показать, что и он не лыком шит.
   Деревья на больших участках росли старые, развесистые. Тут практически невозможно было увидеть грядок с зеленью, парников с помидорами и огурцами.
   Только у старых академиков, чьи посеревшие от времени двухэтажные дома казались жалкими лачугами, поблескивали полиэтиленом небольшие теплицы.
   Данила Утюгов бывал на даче Толстошеева раза четыре и не очень хорошо ориентировался. С прошлого раза, как ему показалось, все здесь разительно изменилось. Он помнил, что на горке стоял дом с башенкой, самый высокий во всем городке. Но теперь он с трудом его отыскал. Рядом с ним буквально за три месяца вымахали еще два домины, каждый в три этажа, фланкированные башнями по углам.
   "Нехрен людям делать, – подумал Утюгов, – будто они здесь живут!
   Приезжают раза три-четыре в месяц водки попить, да шашлыков покушать, в баньке попариться. И на хрен им такие домищи? Некуда людям деньги девать, – он со злостью посматривал на богатые строения, медленно пробираясь по улице, уставленной машинами. Можно было подумать, что это не загород, а какой-нибудь выездной автосалон. Ни одной старой машины, все как с иголочки, год-два.
   Попалась пара-"волг", но они смотрелись как реликтовые ископаемые, чем-то вроде рыбы латиметрии.
   «Ну вот и домик Толстошеева. Умный мужик, дом-то на самом деле попросторнее тех дворцов будет, ас виду довольно скромный, компактный, снаружи никаких излишеств, никаких тебе башен с флюгерами и курантами».
   Дом с виду казался одноэтажным, но зато под высокой крышей пряталась двухэтажная мансарда, а на подземном уровне располагался просторный гараж на три машины, кухня, бильярдная и сауна с небольшим бассейном. Как помнил Утюгов, возле бассейна стояло четыре тренажера, хотя сам Толстошеев спортом не увлекался.
   Хозяин даже не вышел встречать гостя, лишь занавеска качнулась на окне, когда он выглянул посмотреть, кто заехал во двор. Отсутствие охраны совсем не насторожило Утюгова.
   «Крутым» бизнесменом Толстошеев не считался и врагов особых не имел – таких, чтобы опасаться за свою жизнь. Попугать могут, предупредить тоже, но не больше. Человека, у которого в друзьях ходят и полковники МВД, и воровские авторитеты, никто трогать не станет. Он нужен всем. Зачем убивать того, кто ремонтирует твою машину, да к тому же денег за это не берет?
   Бандитам Толстошеев был выгоден тем, что скупал у них краденые тачки, перебивал номера, перекрашивал, разбирал на запчасти, а затем продавал по России, благо рынок безразмерный. Милиции Толстошеев приглянулся тем, что, во-первых, ремонтировал и обслуживал машины сотрудникам правоохранительных органов почти бесплатно, а также служил посредником в передаче взяток от бандитов к ним. Всех устраивал Толстошеев, не забывая при этом собственные интересы.
   Данила Утюгов на этот раз был не в джинсовой куртке, а в серой кожаной.
   Солнцезащитные очки подняты почти на самую макушку, а спортивные штаны, в которых так удобно вести машину, такой ширины, что могли сравниться с шароварами запорожского казака.
   Толстошеев уже сидел в гостиной, он ждал его. Матвей оделся как человек, собравшийся прогуляться по лесу: кроссовки, джинсы, свитер.
   Вместо приветствия Данила проговорил:
   – Сушит, – и, взяв со стола бутылку с минеральной водой, влил граммов двести в открытый рот.
   – Съел чего-нибудь не того?
   – От волнения.
   – Чего ж ты волнуешься? Не тебя же убили? – хохотнул Толстошеев. Утюгов поморщился:
   – Я за своим приехал, – напомнил Данила.
   – Помню, помню. Твое от тебя никуда не уйдет.
   Толстошеев поднял со стола газету с большим портретом президента на первой странице. Президент улыбался растерянной улыбкой, словно вспомнил что-то неприличное, а фотограф в это время щелкнул затвором. Под газетой оказалась стопочка денег, перетянутая аптекарской резинкой.
   – Тут пять.
   Утюгов сунул деньги в карман куртки и тут же затянул замок.
   – Пойдем, поговорим, потолкуем, воздухом подышим. Ты, небось, давно по лесу не гулял?
   – Я и на рыбалку в последний раз давно ездил, – отозвался Утюгов.
   – Зря. Здоровье беречь надо, рыбалка же нервы успокаивает. Работа-то у тебя нервная, волнительная, если тебя сушит. От нервов все болезни начинаются.
   Толстошеев запер дверь на ключ и через калитку вышел прямо в лес. Дом его стоял на самом краю дачного кооператива, как любил хвалиться Толстошеев, «мой дом стоит в лесу». На самом же деле дом располагался вплотную к лесу. За сетчатым забором, увитым плющом и диким виноградом, начинался крутой холм, склон которого густо порос кустами малинника и молодым сосняком. Мужчины шли по узкой тропинке, засыпанной хвоей и сухими листьями.
   – Ты что, Матвей, по сторонам оглядываешься, будто боишься?
   – Удивляюсь я, Данила, народ здесь живет совсем не бедный.
   – Это точно.
   – А каждое утро ходят с палочками, грибы ковыряют, словно жрать им нечего.
   – Это они для удовольствия.. Ты-то не ходишь?
   – Мне все некогда, – ответил Толстошеев, – не до грибов.
   – А рыбу ловишь?
   – Рыбу ловлю, но не один, а с хорошим знакомым, с партнером. Я ее поймаю и даже домой не несу. У сторожа котов дюжина живет, так они ее и с хвостами и с головами жрут, аж хруст идет.
   Данила улыбнулся:
   – Куда мы идем? И о чем ты со мной потолковать хотел?
   – Дело серьезное, то, о котором я с тобой поговорить хочу. Вот болтаешься ты туда-сюда, никак чем-нибудь солидным не займешься.
   – Чем это я, по-твоему, должен заняться? Дай дело, я его делать буду, отведи участок.
   – Я не про работу, я про большое дело.
   Данила насторожился и заинтересовался. Он понимал, если Толстошеев предлагает, значит, что-то серьезное, а самое главное, денежное, но скорее всего, грязное.
   – Так что ты там сделал?
   – Сделал все как следует, – мгновенно поняв, куда клонит Матвей, ответил Утюгов. – Две дырки в голове, руки связал на всякий случай. Пусть думают, что к чему. А на голову мешок целлофановый натянул.
   – Зачем?
   – Такие детали с толку следователей сбивают. Будут сидеть и думать, какого черта его связали, зачем мешок на голову натянули, и что было вначале – пулю ему в голову пустили, а затем связали или наоборот. Вот на это и уйдет основное время.
   – Хитер ты, Данила!
   – Что мне остается? Я знаю, преступление или сразу раскроют по горячим следам, или вообще – никогда.
   – Лучше бы никогда, – хихикнул, откидывая ногой с дорожки сосновую шишку Толстошеев.
   – Ствол привез?
   – Конечно, – не дожидаясь просьбы, Утюг вытащил из внутреннего кармана куртки пистолет с коротким глушителем и как нож за лезвие подал его, держа за ствол, Толстошееву.
   Тот взял пистолет, вполне профессионально выщелкнул обойму, в которой еще оставались патроны.
   – Патроны себе возьмешь или отдашь с ним?
   – На хрена они мне?
   – Я тоже так думаю.
   Толстошеев вогнал обойму в рукоятку и небрежно сунул пистолет в глубокий карман плаща.
   – Какое ты мне, Матвей, дело предложить хочешь?
   – Не спеши, я думаю.
   Так они и брели, оглядываясь по сторонам, вдыхая влажный, свежий лесной воздух. Лес кончился внезапно, его словно обрезало неширокое, гладко заасфальтированное шоссе с яркой, недавно нанесенной разметкой.
   – Вот же, сволочи, – проговорил Утюгов, – если шоссе к министерским дачам ведет, так на нем порядок, словно на американской магистрали.
   – Ты что, в Америке бывал?