Страница:
– Бывал, на соревнования ездили. Я тогда четвертое место занял, а потом все в тартарары покатилось.
– Я тебе кое-что показать хочу.
– Природы я уже насмотрелся.
– Нет, – покачал головой Толстошеев, – это с новым делом связано. Не пожалеешь. Я тебя с одним мужиком познакомлю, не пожалеешь. Будете на пару работать.
Утюгов с сомнением смотрел на открывавшийся перед ним пейзаж. Идиллия кончилась, за шоссе начиналась развороченная земля – вечная стройка. Дымили трубами два асфальтобетонных завода, дым шел черный.
И Утюгов поймал себя на мысли:
«Странно, почему небо над этими заводиками еще не почернело, а продолжает сиять голубизной?»
– Мы так не договаривались, – пробурчал Утюгов, но, тем не менее, продолжал идти рядом с Матвеем. – Я с тобой готов работать, а с кем-то другим, с непроверенным…
– Человек проверенный, не хуже тебя, – хихикнул Толстошеев, спускаясь в заросшую травой канаву.
– Место ты нашел гиблое.
– Чем более гиблое место, тем спокойнее, – отвечал Толстошеев. Он специально шел первым, чтобы не вызывать у Данилы подозрений.
– Дело-то хоть какое?
– Денежное.
– Это я уже слышал.
– Не торопи, не гони коней. Не хочешь рисковать, давай о деле с мужиком пока говорить не станем. Посидим с ним, покалякаем, ты к нему присмотришься, поймешь, чем он дышит. У тебя же глаз, словно алмаз, ты сразу людей распознаешь.
– Это точно, – самодовольно хмыкнул Утюгов, – что-что, а глаз на козлов у меня наметан, я за версту их приближение чую.
– До того мужика меньше версты осталось, – Толстошеев показал рукой на дымившую трубу асфальтобетонного завода.
Они уже шли вдоль покосившегося бетонного забора, на котором каких только надписей не было – и политических, и можно сказать, сексуальных, и так называемых музыкальных. От нечего делать Утюгов читал их вслух, иногда смеялся, когда надписи были сделаны в рифму.
Матвей нырнул в пролом, придержавшись за ржавый прут арматуры.
– Ты вопросов лишних мужику не задавай, говорить буду я, а ты только присматривайся.
– Лады, – отвечал Утюгов.
Они оказались на узкой асфальтовой дорожке, пролегавшей между забором и бетонными колоннами, над которыми простирался навес. Тут стоял удушливый запах разогретой смолы. Утюгов глянул вниз, под навес. Там метрах в трех, на дне огромного бетонного бассейна блестел, словно начищенные хромовые сапоги, расплавленный битум.
– Не хочешь со своей пушкой попрощаться? – спросил Толстошеев, указывая на горячий битум. – Там ее никто никогда не найдет – лучшее хранилище для использованного инструмента.
– Чего прощаться? – пожал плечами Утюгов. – Ствол – он вещь неодушевленная и никаких приятных воспоминаний у меня с ним не связано, одна головная боль.
– А я оружие люблю, – отозвался Матвей, не спеша извлекая пистолет из кармана и разглядывая вороненую сталь. – Глушитель у тебя хороший, жаль выбрасывать.
– Итальянский, – сказал Утюгов и назвал модель глушителя.
– Хороший, маленький, – поглаживая его ладонью, приговаривал Толстошеев. – Точно без звука бьет?
– Вообще без звука ни одна пушка не стреляет, но эта тихая, словно дверь хорошей иномарки закрываешь, шпок – и все!
– Давненько не стрелял, – улыбаясь, говорил Толстошеев и огляделся по сторонам. – Никого нет?
– Поблизости никого.
Ближайшие люди находились возле грохочущего асфальтосмесителя и даже если кричать, надрываясь, они бы не услышали.
Толстошеев прицелился в дно ямы, там, где на битуме плавал желтый кленовый лист.
– Как думаешь, попаду?
– Чего ж не попасть, метров пятнадцать расстояния, а цель крупная. Ты же не в яблочко метишь? Главное, чтобы, мишень яркой была, на фоне выделялась.
Желтое на черном – хорошее сочетание.
– Смотри, – сказал Толстошеев и показал рукой куда-то за Утюгова, словно увидел кого-то из знакомых.
Данила машинально обернулся, и в этот момент Матвей, вскинув пистолет, нажал на спусковой крючок. Пуля вошла Утюгу в спину. Наемный убийца обернулся с таким выражением на лице, словно кто-то хлопнул его по плечу. Удивление, растерянность, непонимание просматривалось в его глазах. Сказать он уже ничего не мог.
Толстошеев второй раз нажал на курок, целясь в голову. Пуля вошла в щеку. Утюгов рухнул животом на край ямы.
Матвею пришлось поспешить, еще немного и Утюгов перевалился бы через край.
– Эй, а должок отдать? Денежки, – абсолютно спокойно приговаривал Матвей, удерживая мертвеца за шиворот. – Если бы ты молнию не застегнул, они могли бы и выскользнуть.
Завладев деньгами, Толстошеев разжал пальцы. Перевернувшись в воздухе, мертвый Утюгов упал на вязкую поверхность битума. Сперва пленка прогнулась, словно труп упал на черный, плотно натянутый полиэтилен, под которым пряталось густое желе, затем пленка разорвалась в двух местах, и труп медленно погрузился в черную горячую жижу. Последними исчезли кроссовки, на подошвах которых виднелась налипшая влажная глина.
Взяв пистолет за глушитель, Толстошеев прицелился и метнул его, как нож, сильно и резко. Железо пробило пленку и мгновенно исчезло в густой горячей жиже.
Черная расплавленная смола линзой вздулась над прорывом.
– Ну, вот и все!
Матвей отряхнул руки, поискал глазами гильзы. Нашел их не сразу, пришлось ворошить траву палкой. Он напоминал дачника, который ищет грибы.
– Вот одна, вот и вторая – аккуратненькие, блестящие.
И гильзы тоже полетели в черный как безлунная ночь битум.
Рабочие возле смесителя видели, что на территорию зашли два человека, а обратно возвращался один, в длинном плаще. Но их это не заинтересовало, главное, что шли мужчины без ведер, и возвращался мужик с пустыми руками, значит, битум не крали. Ну, самое большое, помочились где-нибудь у забора, так это в порядке вещей.
Толстошеев шел на дачу, весело насвистывая и запустив руки в пустые карманы плаща. Что делать с машиной, он знал. Загнал ее в подземный гараж к своим двум. Даже если кто и обнаружит машину здесь, то всегда можно сказать, что Утюгов попросил, чтобы автомобиль постоял в отапливаемом помещении. Машина дорогая, такую надо беречь. А куда делся сам Утюгов, черт его знает! Человек он ненадежный, бывший спортсмен, год отсидевший в тюрьме. Мало ли чего он натворил, от кого прячется!
Глава 4
– Я тебе кое-что показать хочу.
– Природы я уже насмотрелся.
– Нет, – покачал головой Толстошеев, – это с новым делом связано. Не пожалеешь. Я тебя с одним мужиком познакомлю, не пожалеешь. Будете на пару работать.
Утюгов с сомнением смотрел на открывавшийся перед ним пейзаж. Идиллия кончилась, за шоссе начиналась развороченная земля – вечная стройка. Дымили трубами два асфальтобетонных завода, дым шел черный.
И Утюгов поймал себя на мысли:
«Странно, почему небо над этими заводиками еще не почернело, а продолжает сиять голубизной?»
– Мы так не договаривались, – пробурчал Утюгов, но, тем не менее, продолжал идти рядом с Матвеем. – Я с тобой готов работать, а с кем-то другим, с непроверенным…
– Человек проверенный, не хуже тебя, – хихикнул Толстошеев, спускаясь в заросшую травой канаву.
– Место ты нашел гиблое.
– Чем более гиблое место, тем спокойнее, – отвечал Толстошеев. Он специально шел первым, чтобы не вызывать у Данилы подозрений.
– Дело-то хоть какое?
– Денежное.
– Это я уже слышал.
– Не торопи, не гони коней. Не хочешь рисковать, давай о деле с мужиком пока говорить не станем. Посидим с ним, покалякаем, ты к нему присмотришься, поймешь, чем он дышит. У тебя же глаз, словно алмаз, ты сразу людей распознаешь.
– Это точно, – самодовольно хмыкнул Утюгов, – что-что, а глаз на козлов у меня наметан, я за версту их приближение чую.
– До того мужика меньше версты осталось, – Толстошеев показал рукой на дымившую трубу асфальтобетонного завода.
Они уже шли вдоль покосившегося бетонного забора, на котором каких только надписей не было – и политических, и можно сказать, сексуальных, и так называемых музыкальных. От нечего делать Утюгов читал их вслух, иногда смеялся, когда надписи были сделаны в рифму.
Матвей нырнул в пролом, придержавшись за ржавый прут арматуры.
– Ты вопросов лишних мужику не задавай, говорить буду я, а ты только присматривайся.
– Лады, – отвечал Утюгов.
Они оказались на узкой асфальтовой дорожке, пролегавшей между забором и бетонными колоннами, над которыми простирался навес. Тут стоял удушливый запах разогретой смолы. Утюгов глянул вниз, под навес. Там метрах в трех, на дне огромного бетонного бассейна блестел, словно начищенные хромовые сапоги, расплавленный битум.
– Не хочешь со своей пушкой попрощаться? – спросил Толстошеев, указывая на горячий битум. – Там ее никто никогда не найдет – лучшее хранилище для использованного инструмента.
– Чего прощаться? – пожал плечами Утюгов. – Ствол – он вещь неодушевленная и никаких приятных воспоминаний у меня с ним не связано, одна головная боль.
– А я оружие люблю, – отозвался Матвей, не спеша извлекая пистолет из кармана и разглядывая вороненую сталь. – Глушитель у тебя хороший, жаль выбрасывать.
– Итальянский, – сказал Утюгов и назвал модель глушителя.
– Хороший, маленький, – поглаживая его ладонью, приговаривал Толстошеев. – Точно без звука бьет?
– Вообще без звука ни одна пушка не стреляет, но эта тихая, словно дверь хорошей иномарки закрываешь, шпок – и все!
– Давненько не стрелял, – улыбаясь, говорил Толстошеев и огляделся по сторонам. – Никого нет?
– Поблизости никого.
Ближайшие люди находились возле грохочущего асфальтосмесителя и даже если кричать, надрываясь, они бы не услышали.
Толстошеев прицелился в дно ямы, там, где на битуме плавал желтый кленовый лист.
– Как думаешь, попаду?
– Чего ж не попасть, метров пятнадцать расстояния, а цель крупная. Ты же не в яблочко метишь? Главное, чтобы, мишень яркой была, на фоне выделялась.
Желтое на черном – хорошее сочетание.
– Смотри, – сказал Толстошеев и показал рукой куда-то за Утюгова, словно увидел кого-то из знакомых.
Данила машинально обернулся, и в этот момент Матвей, вскинув пистолет, нажал на спусковой крючок. Пуля вошла Утюгу в спину. Наемный убийца обернулся с таким выражением на лице, словно кто-то хлопнул его по плечу. Удивление, растерянность, непонимание просматривалось в его глазах. Сказать он уже ничего не мог.
Толстошеев второй раз нажал на курок, целясь в голову. Пуля вошла в щеку. Утюгов рухнул животом на край ямы.
Матвею пришлось поспешить, еще немного и Утюгов перевалился бы через край.
– Эй, а должок отдать? Денежки, – абсолютно спокойно приговаривал Матвей, удерживая мертвеца за шиворот. – Если бы ты молнию не застегнул, они могли бы и выскользнуть.
Завладев деньгами, Толстошеев разжал пальцы. Перевернувшись в воздухе, мертвый Утюгов упал на вязкую поверхность битума. Сперва пленка прогнулась, словно труп упал на черный, плотно натянутый полиэтилен, под которым пряталось густое желе, затем пленка разорвалась в двух местах, и труп медленно погрузился в черную горячую жижу. Последними исчезли кроссовки, на подошвах которых виднелась налипшая влажная глина.
Взяв пистолет за глушитель, Толстошеев прицелился и метнул его, как нож, сильно и резко. Железо пробило пленку и мгновенно исчезло в густой горячей жиже.
Черная расплавленная смола линзой вздулась над прорывом.
– Ну, вот и все!
Матвей отряхнул руки, поискал глазами гильзы. Нашел их не сразу, пришлось ворошить траву палкой. Он напоминал дачника, который ищет грибы.
– Вот одна, вот и вторая – аккуратненькие, блестящие.
И гильзы тоже полетели в черный как безлунная ночь битум.
Рабочие возле смесителя видели, что на территорию зашли два человека, а обратно возвращался один, в длинном плаще. Но их это не заинтересовало, главное, что шли мужчины без ведер, и возвращался мужик с пустыми руками, значит, битум не крали. Ну, самое большое, помочились где-нибудь у забора, так это в порядке вещей.
Толстошеев шел на дачу, весело насвистывая и запустив руки в пустые карманы плаща. Что делать с машиной, он знал. Загнал ее в подземный гараж к своим двум. Даже если кто и обнаружит машину здесь, то всегда можно сказать, что Утюгов попросил, чтобы автомобиль постоял в отапливаемом помещении. Машина дорогая, такую надо беречь. А куда делся сам Утюгов, черт его знает! Человек он ненадежный, бывший спортсмен, год отсидевший в тюрьме. Мало ли чего он натворил, от кого прячется!
Глава 4
Джип Миши Порубова был оборудован по первому классу. Комбат с Мишаней расположились на заднем сиденье. Тут было просторно – можно вытянуть ноги.
Имелся и небольшой откидной столик, бар, где нашлось четыре сорта водки, два – коньяка, один – виски. Можно было включить и телевизор, но Комбат привык в жизни обходиться без излишеств.
– Ты бы еще писсуар в машине оборудовал, – предложил он Порубову.
– А что, можно?
– Или биде.
Только теперь Мишаня сообразил, что бывший командир подкалывает его.
– Хорошая машина, в ней жить можно.
– То-то и оно, – проворчал Комбат, – не машина, а будуар какой-то!
Что именно скрывается под словом «будуар» Комбат не знал, не приходилось ему в жизни сталкиваться с этим явлением. Но он ясно представлял себе, что десантники, даже бывшие, в будуарах не живут.
– Машина должна быть машиной, а квартира – квартирой, – наставлял бывшего подчиненного командир Борис Рублев.
– Это же не просто машина, это джип! – гордо заявил Порубов, присматриваясь, какую бы бутылку начать.
– Я больше пить не буду, – сказал уже протрезвевший Комбат.
В другое время он и выпил бы, но теперь хотелось показать Порубову, что он, Борис Рублев, умеет жить правильно.
– Я тоже не буду. Кто ж в одиночку пьет?
– Джип, Мишаня, – это военная машина.В ней должно быть всего-то сиденье, руль и рычаг переключения передач. Все остальное – излишество.
– Согласен. Но это на войне, а в мирной жизни…
– Нечего в мирной жизни под десантника косить, потому что смотрится твой джип так же глупо, как десантный берет в сочетании с двубортным костюмом.
– А, по-моему, ничего.
– Ничего, ничего… – передразнил Комбат, – тогда почему тебя на вокзале все рассматривали, как пугало гороховое?
– Видный, наверное, я мужчина, – весело засмеялся Порубов.
Засмеялся и Комбат. Оба сообразили, что дело не в машине, не в одежде, не в деньгах. Подлец может оказаться и богатым, и бедным. Честному человеку не заказано разъезжать в шикарной машине или стоять с протянутой рукой у подземного перехода.
– Печку хоть выключи, – обратился Комбат к шоферу, – когда тепло, спать хочется. Я к теплу не привык.
Вскоре в машине сделалось прохладно. Комбат застегнул куртку, скрестил руки на груди и принялся смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло.
– Летим, как на пожар, будто опаздываем.
– Чего бы не лететь? Дорога пустая, ночью ни мы никому не мешаем, никто и нам дорогу не загораживает.
Взгляд Бориса Ивановича Рублева стал мечтательным. Он любил ночную дорогу, любил внезапно срываться с места. В этом было что-то от прошлого, когда он являлся командиром десантно-штурмового батальона. Иногда приятно было почувствовать себя прежним. Такие минуты наступали, когда рядом оказывался кто-нибудь из ребят, с кем раньше приходилось побывать в деле.
Мишаня Порубов был далеко не худшим из них.
– Ты только ресторанами занимаешься? – после получасового молчания спросил Рублев.
Порубов дернулся. Он хоть и сидел с открытыми глазами, но почти выпал из реальности. За время службы в армейском спецназе научился спать где угодно и как угодно.
– Что?
– Ресторанами, говорю, только занимаешься или что посерьезнее?
– С ресторана разве проживешь,. – усмехнулся Мишаня, – они только верхний пласт – нужных людей принять. В моем китайском ресторанчике все городское и областное начальство бесплатно угощается, пьет, своих девок угощает.
– Тебе-то от этого какая польза?
– Зато я могу любой вопрос решить. Я им бесплатный ужин с водкой, шампанским и девочками, а они мне здание в аренду по сходной цене, послабление в налогах, – Порубову не хотелось иметь от Комбата тайн. – У меня пара оптовых складов есть – не в самом городе, а под Смоленском. Совсем дешево обходятся, сущие копейки, и на охрану тратиться не надо.
– Их тебе тоже за девочек да за шампанское новая власть устроила?
– Нет, старые связи в ход пустил, военные. Я в военной части склады арендую.
– Ловко устроился! – отозвался Борис Рублев. – На складах твой товар лежит, и солдатики с автоматами за бесплатно его охраняют!
– Я халяву не люблю, – не без гордости ответил Мишаня, – военные на меня молятся. Я им в часть телевизоры подарил, видеомагнитофоны, видеотеку постоянно обновляю. Иногда из харчей чего-нибудь подброшу. Теперь армия совсем не та, что раньше.
– Да уж знаю, – недовольно отвечал Комбат.
В Москву Рублев и Порубов приехали раньше, чем рассчитывали, небритые, невыспавшиеся и голодные, как каторжники.
– К Андрюхе Подберезскому поедем? – предположил Мишаня.
– Ты на себя в зеркало посмотри, на кого похож! Сначала ко мне. Сперва побреемся, в порядок себя приведем, а потом уже можно и на люди показываться.
– А что, я плохо выгляжу? – Порубов нагнулся и глянул на свое отражение в мертвом экране телевизора, укрепленного между сиденьями. Поскольку детали рассмотреть было трудно, он провел по щеке тыльной стороной ладони. Короткая иссиня-черная щетина покрывала подбородок, щеки и шею. – Вот те на! Не думал, что за ночь можно так обрасти.
– Когда волнуешься, Мишаня, борода быстрее растет!
Сколько ни приглашал Комбат шофера зайти к себе на квартиру, тот не соглашался. Это означало бы нарушить субординацию. У человека такого уровня, как Порубов, шофер просто не мог сидеть по-приятельски за одним столом.
Наконец, Комбат сообразил это, перехватив умоляющий взгляд Мишани, мол, Батяня Комбат, не лезь ты в устоявшуюся систему – все равно не пойдет.
Комбат взял под локоть Порубова, отвел его в сторону на пару шагов:
– Это, конечно, хорошо, что у тебя личный шофер есть, но какой-то он странный.
– Работа у него такая, ты уж не трогай его, пусть в машине сидит.
– Человеку поесть, попить надо.. Давай отпустим его на пару часиков?
– Он мужик самостоятельный, сам себе все найдет. Хочешь, к родственникам пойдет, вообще его видеть не будем?
– Делай, как знаешь, – махнул рукой Рублев, – я вашей бизнесменской жизнью не живу, не мне тебя учить.
После короткого разговора с Порубовым шофер с благодарностью глянул на Комбата и пошел в сторону оживленной улицы.
Порубова поразила квартира Комбата. Он удивился бы меньше, окажись в квартире золотой унитаз, такие чудеса ему доводилось видеть в некоторых особняках. Поражало то, что обстановка за последние десять лет почти не изменилась. Те же простые кресла, дешевые, но надежные стулья, стеллаж с книгами, диван. Лишь телевизор появился – японский «Sony», но и тот небольшой, да видеомагнитофон.
– Небогато живешь, – присвистнул Порубов.
– Потому и бедно живу, что такие, как ты, у меня дома свистят, – отшутился Комбат.
Не дожидаясь вопросов, Рублев распахнул стенной шкаф и подал Порубову завернутый в полиэтилен одноразовый бритвенный станок, зубную щетку.
«Словно специально для меня приготовил», – усмехнулся Мишаня, разглядывая нехитрые приспособления в заводской упаковке.
– У меня часто гости проворачиваются. Для таких, как ты, держу. Получай заодно и вешалку, пристроить на ней свой костюмчик, а я тебе что-нибудь попроще подыщу, чтобы с десантным беретом сочеталось.
– Десантный берет я для прикола надел, тебя встретить. Как понимаешь, в нем по городу не хожу.
Через час свежевыбритые, пахнущие одеколоном мужчины уже сидели на кухне. Через окно было видно, как шофер прогуливается возле машины.
– Теперь можно и к Андрюхе поехать, – Комбат пальцем подвинул к себе телефон.
Но его ждало разочарование. Андрюхи ни в тире, ни дома не оказалось.
Дома вообще никто не отвечал, Подберезский жил один после того, как развелся с женой.
В тире, где располагался офис Андрея, ответила секретарша:
– Привет, Люда..
– Андрей обещал быть после шести вечера. Раньше он не появится.
– И не сказал, где его искать?
– Нет. Вы же понимаете, если человек не хочет, чтобы его нашли, то его никто и не отыщет.
– Даже для меня исключение не сделал, – вздохнул Рублев, кладя трубку на рычаги аппарата. – Так что, Мишаня, зря мы с тобой спешили. Или, наоборот, спешили слишком медленно. Из дому ушел, а на службе не появился. Загорать нам с тобой придется до половины шестого.
Если бы Андрей Подберезский знал, что этим. утром его разыскивает Комбат, да еще не один, а в компании с Порубовым, то непременно, предпочел бы встретиться с ним до вечера. Но телефон в его квартире молчал, сколько ни накручивал Борис Рублев диск. Молчал по простой причине-штекер был вынут из разъема, а Подберезский спал, хотя не в его привычках было отдыхать днем.
День ему предстоял не совсем обычный. Он и телефон бы не отключал, но об этом его попросил сам Бахрушин. Только полковнику ГРУ было известно, что Андрей сейчас дома, и если бы Подберезский понадобился ему, то стоило приехать и позвонить условным сигналом в дверь. Странности в жизни Андрюхи начались две недели назад, когда полковник ГРУ Бахрушин попросил его об одолжении.
Подберезский не очень-то обрадовался желанию Бахрушина разместить партию оружия в тире, но не смог отказать Леониду Васильевичу.
Как человек в прошлом военный, он даже просьбу старшего по званию рассматривал как приказ, не подлежащий обсуждению.
«Если бы мог Бахрушин найти лучшее место, то не стал бы меня напрягать», – решил для себя Подберезский и согласился.
Новых хлопот в связи с этим особо не прибавилось. Бахрушин свел Андрея с майором Пивоваровым. Конечно же, Пивоваров назвался Другим именем и другой фамилией, а о том, что он майор ГРУ, разговора не велось. Он сразу же понравился Подберезскому.
Оружие завезли в тир и спрятали в небольшой комнатке за железной дверью, в той самой, где Андрею год назад пришлось приковать Рублева наручниками к трубе и оставить на несколько дней одного. Затем еще только один раз Пивоваров побеспокоил Подберезского, попросив его приехать ночью в тир.
Встречал его Андрей тогда во дворе. Пивоваров приехал на «БМВ», обошел автомобиль и вывел из него за руку странного субъекта. Странность заключалась в том, что глаза у мужчины были завязаны темным широким шарфом. Пивоваров помог ему спуститься по крутой лестнице в подвал, где располагался тир с баром.
Усадил на мешки с песком, отгораживавшие огневой рубеж от мишеней. Шепотом попросил Подберезского развернуть ширму-перегородку так, чтобы не было видно барной стойки и приметных, запоминающихся манекенов. Лишь после, этого майор Пивоваров снял шарф с глаз незнакомца.
Морда у того была явно бандитская. Подберезский в разговор не встревал, от него требовалось только открыть железную дверь, за которой прятались ящики с автоматами, якобы предназначенными для продажи.
Мужчина, а им был Утюгов, присланный Толстошеевым для апробации автоматов, потер глаза и усмехнулся:
– Острожные вы, ребята, если меня с завязанными глазами по городу везли.
– Зачем тебе знать, где оружие лежит? – спокойно отвечал Пивоваров. – Тебя же технические характеристики интересуют. Смотри, мы без обмана работаем, – Пивоваров распахнул железную дверь и указал на ящики с автоматами, – часть партии у же здесь.
Вид ящиков с оружием особого впечатления на Утюгова не произвел, сам-то он от этой сделки прибыли не получал.
– Мне это мало интересно, – проговорил бывший биатлонист, – мне сказали оружие опробовать. Я, как специалист, свою задачу выполню, а в остальном пусть у покупателя голова болит, мне чужие секреты ни к чему.
Утюгов немного лукавил. Толстошеев поручил ему не только испробовать оружие, но и запомнить серийный номер одного из автоматов, но сделать. это незаметно.
– Держи, – Пивоваров вынес из комнатки автомат и два рожка.
– Интересная штука, – Утюгов разглядывал оружие, – никогда раньше такое держать не приходилось. Навороченное, словно специально для фильма-боевика бутафоры снарядили. Тяжеловат немного, – Утюгов подержал автомат в вытянутой руке, прищелкнул рожок.
Номер, выбитый в металле, он уже запомнил и несколько раз повторил его для себя. А затем глянул на цифры: совпали.
После испытаний автомат перекочевал в ящик, Утюгову снова завязали глаза, и его увез Пивоваров. Вот этим пока и ограничилось участие Андрея Подберезского в операции ГРУ по отслеживанию цепочки, состоявшей из продавцов, посредников и покупателей оружия. Целую неделю Андрея никто не беспокоил.
Пивоваров, словно сквозь землю провалился. Бахрушин не звонил, не заезжал.
Автоматы лежали в комнатке, словно о них все забыли.
И вот вчера полковник ГРУ Бахрушин вновь дал о себе знать:
– Привет, Андрюха! – бросил он в трубку.
– Рад вас слышать, Леонид Васильевич.
– Я тебе еще не надоел?
– Вы меня даже как следует напрячь не успели. Я-то думал, от меня много работы потребуется.
– Все, Андрюха, сегодня мы наше дело и закончим. Заберу я свою мелочишку, что у тебя на складе валяется, после шести вечера будь на месте.
– До которого часа все закончим? – поинтересовался Подберезский.
– Думаю, в десять вечера, – ответил Бахрушин.
Андрюху это вполне устраивало, потому как поздний вечер и начало ночи он уже отвел для другого дела. Мужчина он был видный, свободный – такой, какие нравятся женщинам. Жениться во второй раз он пока не собирался. После того, как развелся, он долго старался придерживаться железного принципа бизнесменов и начальников: никакого флирта, а тем более, секса на службе, дело от этого только страдает.
Но трудно удержаться, если каждый день приходится проводить шесть часов подряд в обществе красивой и неглупой девушки, какой была его секретарша.
Андрюха удерживал себя от глупостей целый год, хотя и сам он, и те, кто с ним работал, видели, что Люда влюблена в него. Она готова была работать на Подберезского бесплатно, ради того, чтобы каждый день видеть его, говорить с ним. Она не могла просто пройти мимо, каждое ее движение, каждый ее взгляд выдавали ее с головой.
Даже Комбат, обычно не замечающий женщин, как-то посоветовал Андрею:
– Твоя Люда скоро изведется. Ты уж реши для себя: или сходись с ней, или увольняй.
Естественно, уволить женщину за то, что она влюбилась в него, Подберезский не мог. Он постоянно ловил себя на мысли, что Люда ему нравится.
«Никаких романов на работе, – убеждал себя Подберезский, поглядывая на собственную секретаршу, когда та поливала цветы в его кабинете, – иначе уважать себя перестану!»
Думал-то он правильно, но не мог оторвать взгляда от стройных ног девушки. Если долго себе что-то запрещать, то непременно сорвешься. Это как кипящая вода в запаянном наглухо чугунном котле: с виду прочно, стабильно, но давление, которое нарастает, непременно разорвет оболочку.
Месяц тому назад партнеры по бизнесу пригласили Подберезского на презентацию нового ресторана, расположившегося в фойе небольшого кинотеатра.
Мероприятие задумывалось как солидное, и все должны были явиться с женами.
Чтобы не выглядеть белой вороной, холостяк Подберезский вынужден был пойти с секретаршей.
День, как назло, сложился так, что не оставалось времени ни отдохнуть, ни перекусить. Уставший, голодный Подберезский вместе с Людой оказался у фуршетного стола. Выпивки – море, а вот с закуской организаторы явно просчитались. Порезанные кубиком сыр, ветчина, красный перец чередовались с маслинами. Все это было нанизано на короткие деревянные шпажки и разложено на кучерявых салатных листьях.
С такой закуской Подберезский изрядно захмелел, а потому и не заметил, как оказался вместе с Людой не в людном фойе, переоборудованном в ресторанчик, а в пустом зрительном зале кинотеатра, где света было ровно столько, чтобы отличить белый экран от черного занавеса. Они сидели на заднем ряду, курили, стряхивая пепел в пустую сигаретную пачку. И Андрею вспомнилось, как называют эти места в кинотеатрах – места для поцелуев. Сзади тебя никого нет, значит, некому подсматривать.
Когда Людмила затягивалась сигаретой, то короткая вспышка огонька выхватывала из полумрака ее лицо, обрамленное прямыми темными волосами, и пальцы с ярко накрашенными длинными ногтями. В лаке переливались металлические блестки, словно искорки фейерверка. И Андрей увидел, что такие же искорки, способные разжечь огонь, пляшут в глазах девушки.
Она ужасно волновалась, Андрей это видел, пальцы подрагивали, в перерывах между затяжками Людмила нервно покусывала губы. Девушка принялась гасить сигарету в картонной крышечке от пачки, но тлеющий уголек раскрошился.
Андрей успел подхватить ладонью горячие искорки, летевшие на паркет, случайно прикоснулся к руке девушки. Ее ладонь была холодной, как лед. Людмила как зачарованная смотрела на гаснущий огонек в руке Подберезского.
– Тебе же больно, – прошептала она.
– А тебе холодно.
Уголек погас.
Андрей опомнился лишь после поцелуя. Он сам не мог вспомнить, кто к кому потянулся первым, кто подал первый знак, возможно, они сделали это одновременно. В тот вечер они рассказали друг другу все, о чем думали долгое время, быстро и сбивчиво. Но каждый из них понимал, что имел в виду другой.
Подберезский сразу же, без обиняков предупредил Люду, что жениться во второй раз не собирается. Но, как оказалось, она к этому и не стремилась. Ей достаточно было знать, что она нравится Подберезскому, что ему приятно целоваться с ней.
Встречаться они договорились так, чтобы никому не попадаться на глаза.
Идеальным местом для этого был тир, естественно, ни днем, ни вечером, а ночью.
Он располагался достаточно глубоко под землей, ни один звук не пробивался из .него на улицу. По установившейся традиции только Подберезский имел право появляться там ночью.
Больше всего Андрей опасался, что их с Людмилой «накроют», после того, как он сменил в кабинете мебель и вместо громоздких, похожих .на присевших бегемотов кресел, там появился элегантный раскладной диван. Остальное из того, что могло понадобиться любовникам, там уже имелось: небольшая душевая кабинка, кофеварка, печка СВЧ и холодильник. При желании в тире можно было жить неделю или две, не выбираясь на поверхность.
Звонок Бахрушина пришелся именно на такой день, когда Подберезский договорился встретиться с Людмилой. Вот и старался Андрюха отоспаться днем, чтобы не уснуть раньше времени ночью.
Ровно в. половине шестого Подберезский появился в тире, облаченный в джинсы, свитер и куртку. Андрей любил свое заведение, оно казалось ему более родным, чем собственная квартира, особенно после того, как он стал здесь по ночам встречаться с Людмилой.
– Привет, – бросил он бармену, протиравшему стойку.
Посетители уже разошлись, вернее, бармен их выпроводил, ведь Подберезский предупредил, чтобы после восемнадцати ноль-ноль здесь ни единой живой души не осталось.
Бармен, одетый в камуфляжную форму, поверх которой носил военный жилет с кармашками, подмигнул Андрюхе:
– Каждый день работать бы так, Андрей, до шести – и по домам.
– Размечтался! У меня здесь с друзьями встреча назначена, иначе работать бы тебе и работать.
Имелся и небольшой откидной столик, бар, где нашлось четыре сорта водки, два – коньяка, один – виски. Можно было включить и телевизор, но Комбат привык в жизни обходиться без излишеств.
– Ты бы еще писсуар в машине оборудовал, – предложил он Порубову.
– А что, можно?
– Или биде.
Только теперь Мишаня сообразил, что бывший командир подкалывает его.
– Хорошая машина, в ней жить можно.
– То-то и оно, – проворчал Комбат, – не машина, а будуар какой-то!
Что именно скрывается под словом «будуар» Комбат не знал, не приходилось ему в жизни сталкиваться с этим явлением. Но он ясно представлял себе, что десантники, даже бывшие, в будуарах не живут.
– Машина должна быть машиной, а квартира – квартирой, – наставлял бывшего подчиненного командир Борис Рублев.
– Это же не просто машина, это джип! – гордо заявил Порубов, присматриваясь, какую бы бутылку начать.
– Я больше пить не буду, – сказал уже протрезвевший Комбат.
В другое время он и выпил бы, но теперь хотелось показать Порубову, что он, Борис Рублев, умеет жить правильно.
– Я тоже не буду. Кто ж в одиночку пьет?
– Джип, Мишаня, – это военная машина.В ней должно быть всего-то сиденье, руль и рычаг переключения передач. Все остальное – излишество.
– Согласен. Но это на войне, а в мирной жизни…
– Нечего в мирной жизни под десантника косить, потому что смотрится твой джип так же глупо, как десантный берет в сочетании с двубортным костюмом.
– А, по-моему, ничего.
– Ничего, ничего… – передразнил Комбат, – тогда почему тебя на вокзале все рассматривали, как пугало гороховое?
– Видный, наверное, я мужчина, – весело засмеялся Порубов.
Засмеялся и Комбат. Оба сообразили, что дело не в машине, не в одежде, не в деньгах. Подлец может оказаться и богатым, и бедным. Честному человеку не заказано разъезжать в шикарной машине или стоять с протянутой рукой у подземного перехода.
– Печку хоть выключи, – обратился Комбат к шоферу, – когда тепло, спать хочется. Я к теплу не привык.
Вскоре в машине сделалось прохладно. Комбат застегнул куртку, скрестил руки на груди и принялся смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло.
– Летим, как на пожар, будто опаздываем.
– Чего бы не лететь? Дорога пустая, ночью ни мы никому не мешаем, никто и нам дорогу не загораживает.
Взгляд Бориса Ивановича Рублева стал мечтательным. Он любил ночную дорогу, любил внезапно срываться с места. В этом было что-то от прошлого, когда он являлся командиром десантно-штурмового батальона. Иногда приятно было почувствовать себя прежним. Такие минуты наступали, когда рядом оказывался кто-нибудь из ребят, с кем раньше приходилось побывать в деле.
Мишаня Порубов был далеко не худшим из них.
– Ты только ресторанами занимаешься? – после получасового молчания спросил Рублев.
Порубов дернулся. Он хоть и сидел с открытыми глазами, но почти выпал из реальности. За время службы в армейском спецназе научился спать где угодно и как угодно.
– Что?
– Ресторанами, говорю, только занимаешься или что посерьезнее?
– С ресторана разве проживешь,. – усмехнулся Мишаня, – они только верхний пласт – нужных людей принять. В моем китайском ресторанчике все городское и областное начальство бесплатно угощается, пьет, своих девок угощает.
– Тебе-то от этого какая польза?
– Зато я могу любой вопрос решить. Я им бесплатный ужин с водкой, шампанским и девочками, а они мне здание в аренду по сходной цене, послабление в налогах, – Порубову не хотелось иметь от Комбата тайн. – У меня пара оптовых складов есть – не в самом городе, а под Смоленском. Совсем дешево обходятся, сущие копейки, и на охрану тратиться не надо.
– Их тебе тоже за девочек да за шампанское новая власть устроила?
– Нет, старые связи в ход пустил, военные. Я в военной части склады арендую.
– Ловко устроился! – отозвался Борис Рублев. – На складах твой товар лежит, и солдатики с автоматами за бесплатно его охраняют!
– Я халяву не люблю, – не без гордости ответил Мишаня, – военные на меня молятся. Я им в часть телевизоры подарил, видеомагнитофоны, видеотеку постоянно обновляю. Иногда из харчей чего-нибудь подброшу. Теперь армия совсем не та, что раньше.
– Да уж знаю, – недовольно отвечал Комбат.
В Москву Рублев и Порубов приехали раньше, чем рассчитывали, небритые, невыспавшиеся и голодные, как каторжники.
– К Андрюхе Подберезскому поедем? – предположил Мишаня.
– Ты на себя в зеркало посмотри, на кого похож! Сначала ко мне. Сперва побреемся, в порядок себя приведем, а потом уже можно и на люди показываться.
– А что, я плохо выгляжу? – Порубов нагнулся и глянул на свое отражение в мертвом экране телевизора, укрепленного между сиденьями. Поскольку детали рассмотреть было трудно, он провел по щеке тыльной стороной ладони. Короткая иссиня-черная щетина покрывала подбородок, щеки и шею. – Вот те на! Не думал, что за ночь можно так обрасти.
– Когда волнуешься, Мишаня, борода быстрее растет!
Сколько ни приглашал Комбат шофера зайти к себе на квартиру, тот не соглашался. Это означало бы нарушить субординацию. У человека такого уровня, как Порубов, шофер просто не мог сидеть по-приятельски за одним столом.
Наконец, Комбат сообразил это, перехватив умоляющий взгляд Мишани, мол, Батяня Комбат, не лезь ты в устоявшуюся систему – все равно не пойдет.
Комбат взял под локоть Порубова, отвел его в сторону на пару шагов:
– Это, конечно, хорошо, что у тебя личный шофер есть, но какой-то он странный.
– Работа у него такая, ты уж не трогай его, пусть в машине сидит.
– Человеку поесть, попить надо.. Давай отпустим его на пару часиков?
– Он мужик самостоятельный, сам себе все найдет. Хочешь, к родственникам пойдет, вообще его видеть не будем?
– Делай, как знаешь, – махнул рукой Рублев, – я вашей бизнесменской жизнью не живу, не мне тебя учить.
После короткого разговора с Порубовым шофер с благодарностью глянул на Комбата и пошел в сторону оживленной улицы.
Порубова поразила квартира Комбата. Он удивился бы меньше, окажись в квартире золотой унитаз, такие чудеса ему доводилось видеть в некоторых особняках. Поражало то, что обстановка за последние десять лет почти не изменилась. Те же простые кресла, дешевые, но надежные стулья, стеллаж с книгами, диван. Лишь телевизор появился – японский «Sony», но и тот небольшой, да видеомагнитофон.
– Небогато живешь, – присвистнул Порубов.
– Потому и бедно живу, что такие, как ты, у меня дома свистят, – отшутился Комбат.
Не дожидаясь вопросов, Рублев распахнул стенной шкаф и подал Порубову завернутый в полиэтилен одноразовый бритвенный станок, зубную щетку.
«Словно специально для меня приготовил», – усмехнулся Мишаня, разглядывая нехитрые приспособления в заводской упаковке.
– У меня часто гости проворачиваются. Для таких, как ты, держу. Получай заодно и вешалку, пристроить на ней свой костюмчик, а я тебе что-нибудь попроще подыщу, чтобы с десантным беретом сочеталось.
– Десантный берет я для прикола надел, тебя встретить. Как понимаешь, в нем по городу не хожу.
Через час свежевыбритые, пахнущие одеколоном мужчины уже сидели на кухне. Через окно было видно, как шофер прогуливается возле машины.
– Теперь можно и к Андрюхе поехать, – Комбат пальцем подвинул к себе телефон.
Но его ждало разочарование. Андрюхи ни в тире, ни дома не оказалось.
Дома вообще никто не отвечал, Подберезский жил один после того, как развелся с женой.
В тире, где располагался офис Андрея, ответила секретарша:
– Привет, Люда..
– Андрей обещал быть после шести вечера. Раньше он не появится.
– И не сказал, где его искать?
– Нет. Вы же понимаете, если человек не хочет, чтобы его нашли, то его никто и не отыщет.
– Даже для меня исключение не сделал, – вздохнул Рублев, кладя трубку на рычаги аппарата. – Так что, Мишаня, зря мы с тобой спешили. Или, наоборот, спешили слишком медленно. Из дому ушел, а на службе не появился. Загорать нам с тобой придется до половины шестого.
Если бы Андрей Подберезский знал, что этим. утром его разыскивает Комбат, да еще не один, а в компании с Порубовым, то непременно, предпочел бы встретиться с ним до вечера. Но телефон в его квартире молчал, сколько ни накручивал Борис Рублев диск. Молчал по простой причине-штекер был вынут из разъема, а Подберезский спал, хотя не в его привычках было отдыхать днем.
День ему предстоял не совсем обычный. Он и телефон бы не отключал, но об этом его попросил сам Бахрушин. Только полковнику ГРУ было известно, что Андрей сейчас дома, и если бы Подберезский понадобился ему, то стоило приехать и позвонить условным сигналом в дверь. Странности в жизни Андрюхи начались две недели назад, когда полковник ГРУ Бахрушин попросил его об одолжении.
Подберезский не очень-то обрадовался желанию Бахрушина разместить партию оружия в тире, но не смог отказать Леониду Васильевичу.
Как человек в прошлом военный, он даже просьбу старшего по званию рассматривал как приказ, не подлежащий обсуждению.
«Если бы мог Бахрушин найти лучшее место, то не стал бы меня напрягать», – решил для себя Подберезский и согласился.
Новых хлопот в связи с этим особо не прибавилось. Бахрушин свел Андрея с майором Пивоваровым. Конечно же, Пивоваров назвался Другим именем и другой фамилией, а о том, что он майор ГРУ, разговора не велось. Он сразу же понравился Подберезскому.
Оружие завезли в тир и спрятали в небольшой комнатке за железной дверью, в той самой, где Андрею год назад пришлось приковать Рублева наручниками к трубе и оставить на несколько дней одного. Затем еще только один раз Пивоваров побеспокоил Подберезского, попросив его приехать ночью в тир.
Встречал его Андрей тогда во дворе. Пивоваров приехал на «БМВ», обошел автомобиль и вывел из него за руку странного субъекта. Странность заключалась в том, что глаза у мужчины были завязаны темным широким шарфом. Пивоваров помог ему спуститься по крутой лестнице в подвал, где располагался тир с баром.
Усадил на мешки с песком, отгораживавшие огневой рубеж от мишеней. Шепотом попросил Подберезского развернуть ширму-перегородку так, чтобы не было видно барной стойки и приметных, запоминающихся манекенов. Лишь после, этого майор Пивоваров снял шарф с глаз незнакомца.
Морда у того была явно бандитская. Подберезский в разговор не встревал, от него требовалось только открыть железную дверь, за которой прятались ящики с автоматами, якобы предназначенными для продажи.
Мужчина, а им был Утюгов, присланный Толстошеевым для апробации автоматов, потер глаза и усмехнулся:
– Острожные вы, ребята, если меня с завязанными глазами по городу везли.
– Зачем тебе знать, где оружие лежит? – спокойно отвечал Пивоваров. – Тебя же технические характеристики интересуют. Смотри, мы без обмана работаем, – Пивоваров распахнул железную дверь и указал на ящики с автоматами, – часть партии у же здесь.
Вид ящиков с оружием особого впечатления на Утюгова не произвел, сам-то он от этой сделки прибыли не получал.
– Мне это мало интересно, – проговорил бывший биатлонист, – мне сказали оружие опробовать. Я, как специалист, свою задачу выполню, а в остальном пусть у покупателя голова болит, мне чужие секреты ни к чему.
Утюгов немного лукавил. Толстошеев поручил ему не только испробовать оружие, но и запомнить серийный номер одного из автоматов, но сделать. это незаметно.
– Держи, – Пивоваров вынес из комнатки автомат и два рожка.
– Интересная штука, – Утюгов разглядывал оружие, – никогда раньше такое держать не приходилось. Навороченное, словно специально для фильма-боевика бутафоры снарядили. Тяжеловат немного, – Утюгов подержал автомат в вытянутой руке, прищелкнул рожок.
Номер, выбитый в металле, он уже запомнил и несколько раз повторил его для себя. А затем глянул на цифры: совпали.
После испытаний автомат перекочевал в ящик, Утюгову снова завязали глаза, и его увез Пивоваров. Вот этим пока и ограничилось участие Андрея Подберезского в операции ГРУ по отслеживанию цепочки, состоявшей из продавцов, посредников и покупателей оружия. Целую неделю Андрея никто не беспокоил.
Пивоваров, словно сквозь землю провалился. Бахрушин не звонил, не заезжал.
Автоматы лежали в комнатке, словно о них все забыли.
И вот вчера полковник ГРУ Бахрушин вновь дал о себе знать:
– Привет, Андрюха! – бросил он в трубку.
– Рад вас слышать, Леонид Васильевич.
– Я тебе еще не надоел?
– Вы меня даже как следует напрячь не успели. Я-то думал, от меня много работы потребуется.
– Все, Андрюха, сегодня мы наше дело и закончим. Заберу я свою мелочишку, что у тебя на складе валяется, после шести вечера будь на месте.
– До которого часа все закончим? – поинтересовался Подберезский.
– Думаю, в десять вечера, – ответил Бахрушин.
Андрюху это вполне устраивало, потому как поздний вечер и начало ночи он уже отвел для другого дела. Мужчина он был видный, свободный – такой, какие нравятся женщинам. Жениться во второй раз он пока не собирался. После того, как развелся, он долго старался придерживаться железного принципа бизнесменов и начальников: никакого флирта, а тем более, секса на службе, дело от этого только страдает.
Но трудно удержаться, если каждый день приходится проводить шесть часов подряд в обществе красивой и неглупой девушки, какой была его секретарша.
Андрюха удерживал себя от глупостей целый год, хотя и сам он, и те, кто с ним работал, видели, что Люда влюблена в него. Она готова была работать на Подберезского бесплатно, ради того, чтобы каждый день видеть его, говорить с ним. Она не могла просто пройти мимо, каждое ее движение, каждый ее взгляд выдавали ее с головой.
Даже Комбат, обычно не замечающий женщин, как-то посоветовал Андрею:
– Твоя Люда скоро изведется. Ты уж реши для себя: или сходись с ней, или увольняй.
Естественно, уволить женщину за то, что она влюбилась в него, Подберезский не мог. Он постоянно ловил себя на мысли, что Люда ему нравится.
«Никаких романов на работе, – убеждал себя Подберезский, поглядывая на собственную секретаршу, когда та поливала цветы в его кабинете, – иначе уважать себя перестану!»
Думал-то он правильно, но не мог оторвать взгляда от стройных ног девушки. Если долго себе что-то запрещать, то непременно сорвешься. Это как кипящая вода в запаянном наглухо чугунном котле: с виду прочно, стабильно, но давление, которое нарастает, непременно разорвет оболочку.
Месяц тому назад партнеры по бизнесу пригласили Подберезского на презентацию нового ресторана, расположившегося в фойе небольшого кинотеатра.
Мероприятие задумывалось как солидное, и все должны были явиться с женами.
Чтобы не выглядеть белой вороной, холостяк Подберезский вынужден был пойти с секретаршей.
День, как назло, сложился так, что не оставалось времени ни отдохнуть, ни перекусить. Уставший, голодный Подберезский вместе с Людой оказался у фуршетного стола. Выпивки – море, а вот с закуской организаторы явно просчитались. Порезанные кубиком сыр, ветчина, красный перец чередовались с маслинами. Все это было нанизано на короткие деревянные шпажки и разложено на кучерявых салатных листьях.
С такой закуской Подберезский изрядно захмелел, а потому и не заметил, как оказался вместе с Людой не в людном фойе, переоборудованном в ресторанчик, а в пустом зрительном зале кинотеатра, где света было ровно столько, чтобы отличить белый экран от черного занавеса. Они сидели на заднем ряду, курили, стряхивая пепел в пустую сигаретную пачку. И Андрею вспомнилось, как называют эти места в кинотеатрах – места для поцелуев. Сзади тебя никого нет, значит, некому подсматривать.
Когда Людмила затягивалась сигаретой, то короткая вспышка огонька выхватывала из полумрака ее лицо, обрамленное прямыми темными волосами, и пальцы с ярко накрашенными длинными ногтями. В лаке переливались металлические блестки, словно искорки фейерверка. И Андрей увидел, что такие же искорки, способные разжечь огонь, пляшут в глазах девушки.
Она ужасно волновалась, Андрей это видел, пальцы подрагивали, в перерывах между затяжками Людмила нервно покусывала губы. Девушка принялась гасить сигарету в картонной крышечке от пачки, но тлеющий уголек раскрошился.
Андрей успел подхватить ладонью горячие искорки, летевшие на паркет, случайно прикоснулся к руке девушки. Ее ладонь была холодной, как лед. Людмила как зачарованная смотрела на гаснущий огонек в руке Подберезского.
– Тебе же больно, – прошептала она.
– А тебе холодно.
Уголек погас.
Андрей опомнился лишь после поцелуя. Он сам не мог вспомнить, кто к кому потянулся первым, кто подал первый знак, возможно, они сделали это одновременно. В тот вечер они рассказали друг другу все, о чем думали долгое время, быстро и сбивчиво. Но каждый из них понимал, что имел в виду другой.
Подберезский сразу же, без обиняков предупредил Люду, что жениться во второй раз не собирается. Но, как оказалось, она к этому и не стремилась. Ей достаточно было знать, что она нравится Подберезскому, что ему приятно целоваться с ней.
Встречаться они договорились так, чтобы никому не попадаться на глаза.
Идеальным местом для этого был тир, естественно, ни днем, ни вечером, а ночью.
Он располагался достаточно глубоко под землей, ни один звук не пробивался из .него на улицу. По установившейся традиции только Подберезский имел право появляться там ночью.
Больше всего Андрей опасался, что их с Людмилой «накроют», после того, как он сменил в кабинете мебель и вместо громоздких, похожих .на присевших бегемотов кресел, там появился элегантный раскладной диван. Остальное из того, что могло понадобиться любовникам, там уже имелось: небольшая душевая кабинка, кофеварка, печка СВЧ и холодильник. При желании в тире можно было жить неделю или две, не выбираясь на поверхность.
Звонок Бахрушина пришелся именно на такой день, когда Подберезский договорился встретиться с Людмилой. Вот и старался Андрюха отоспаться днем, чтобы не уснуть раньше времени ночью.
Ровно в. половине шестого Подберезский появился в тире, облаченный в джинсы, свитер и куртку. Андрей любил свое заведение, оно казалось ему более родным, чем собственная квартира, особенно после того, как он стал здесь по ночам встречаться с Людмилой.
– Привет, – бросил он бармену, протиравшему стойку.
Посетители уже разошлись, вернее, бармен их выпроводил, ведь Подберезский предупредил, чтобы после восемнадцати ноль-ноль здесь ни единой живой души не осталось.
Бармен, одетый в камуфляжную форму, поверх которой носил военный жилет с кармашками, подмигнул Андрюхе:
– Каждый день работать бы так, Андрей, до шести – и по домам.
– Размечтался! У меня здесь с друзьями встреча назначена, иначе работать бы тебе и работать.