Воронин Андрей Николаевич. Ордер на возмездие

   В полумраке он не мог разглядеть дымящуюся простыню, но затем увидел языки пламени и понял, что произошло. Он и вызвал пожарных, сам выбежал во двор, держа в руках старый плащ. Накинул его на плечи Людмиле. Та даже не обернулась.
   Ее ладонь то приближалась к обгоревшей щеке Андрея, то отдалялась.
   – С вами все в порядке? – тронул ее за плечо мужчина, вызвавший пожарных. Вот тогда Людмила и обернулась.
   – А вы как думаете? – спросила она. Андрей лежал в луже, дышал неровно, сбивчиво.
   – Помогите ему подняться, – произнесла девушка.
   – Сейчас приедут врачи, его лучше не трогать.
   – Вода… – Людмила опустила ладонь в мелкую лужу и провела пальцами по дну. – Холодная… Странно, почему здесь такая чистая вода?
   Пожарные машины приехали без сирен, лишь со включенными мигалками.
   Улицы и так были пусты.
   – Вот же, черт! – только и произнес врач, глянув на Подберезского.
   С первого же взгляда было понятно, что пострадавшего надо везти в реанимацию.
   Подберезского уложили на носилки так быстро, что Людмила даже не успела спросить, куда его увозят. Она опомнилась, лишь когда увидела синие огни мигалки «Скорой помощи», уезжавшей со двора.
   Пожарные раскручивали рукава, открывали люк во дворе с пожарным гидрантом. Огонь сдался довольно быстро. Все, что могло сгореть в тире, сгорело, остались лишь кирпичные стены да бетонные перекрытия. Двор наполнился испуганными жильцами. Люди выскакивали из квартир, надев на себя самую дорогую верхнюю одежду – шубы не по сезону, дубленки, из-под которых виднелись пижамы и домашние тапочки.
   Жилец первого этажа, стоявший на мокром асфальте в пижаме и с портфелем в руках, куда успел сложить документы и деньги, пытался втолковать пожарникам свою версию событий:
   – Мы сразу против были, чтобы в нашем подвале тир открыли. Все в подъезде против, вы у кого ни спросите! Это ж ясно сразу, кто стрелять туда приезжает – убийцы да бандиты. Вот, небось, разборки и начались. Подожгли его!
   Приехала и милиция. Людмила была не в состоянии что-нибудь толком объяснять, а словоохотливый мужик в пижаме с портфелем уже общался со следователем.
   – Подожгли его, точно подожгли!
   – Вы кого-нибудь видели?
   – Нет, спал. Что я, дурак ночью у окна стоять? А если бы и не спал, наблюдать бы не стал. Или вам не известно, что свидетелей убирают?
   Следователь еще продолжал расспрашивать жильца дома, но уже почувствовал неладное. Во двор въехала черная «волга» с военным номером. Из нее выбрался небольшого роста лысый мужчина в штатском.
   Многие сотрудники ГРУ признали бы в нем полковника Бахрушина, но милицейский следователь не имел счастья знать полковника в лицо, зато сразу почувствовал, что птица перед ним важная, и лучше всего права перед ним не качать.
   Бахрушин сдержанно поприветствовал следователя, понимая, что прибыл на пять минут позже него и тот практически знает столько же, сколько и он сам.
   Затем показал удостоверение. Делал он это не так, как большинство его коллег, а подержал его достаточно долго, давая прочесть и должность, и звание, и фамилию.
   – Извините, но у нас тут свой интерес.
   – Следствие у нас заберут? – напрямую поинтересовался милицейский следователь.
   – Еще не знаю, – задумчиво ответил Бахрушин. – Сам я, как вы понимаете, следствие проводить не буду, но парня, который пострадал, знаю лично. Мне сказали, что с ним была девушка, которую он вынес из огня? Куда ее увезли.
   – Еще не знаю.
   Зато жилец первого этажа, казалось, знает все:
   – Никуда ее не увозили. Наших врачей не знаете? Если ходить можешь, они и пальцем не пошевелят. Вон сидит, – и он пальцем указал на дворовый скверик.
   – Простите, я на время вас оставлю, – Бахрушин размашисто зашагал к девушке.
   Людмила сидела, закутавшись в плащ. Она поджала под себя босые ноги, из длинных рукавов плаща торчали лишь кончики пальцев с ярко накрашенными ногтями.
   То, что девушка не до конца отправилась от шока, Бахрушин понял с первого взгляда. Он знал, как надо поступать в таких случаях. Нельзя расспрашивать человека о случившемся, следует занять его каким-нибудь привычным делом, отработанным до автоматизма, вот оно-то и вернет его к реальности.
   Он присел на скамейку рядом с Людмилой и грустно улыбнулся ей. Губы девушки дрогнули, и она сильнее закуталась в плащ. От Бахрушина не укрылось то, как она впилась ногтями себе в руку, не произнеся ни слова.
   Леонид Васильевич достал пачку сигарет и, открыв ее, предложил:
   – Закуривайте, Людмила.
   Бахрушин хоть и предлагал, но в то же время в голосе его чувствовался приказ. Девушка неуверенно потянулась к сигарете, пачкая пальцы и фильтр в смазанной помаде, взяла ее в губы. Щелкнула газовая катализаторная зажигалка, и почти невидимый синий венчик огня поджег сигарету.
   – И я с вами, Людмила, за компанию, – Бахрушин затянулся и почти весело посмотрел на Людмилу. Взгляд девушки сделался более осмысленным.
   Они курили, не разговаривая.
   – У вас уже фильтр горит.
   Людмила посмотрела на зажатую в пальцах сигарету. Огонек добрался до коричневой бумаги фильтра. Бахрушин аккуратно взял его двумя пальцами и, затушив об асфальт, бросил в кусты.
   – Что произошло? – поинтересовался он абсолютно буднично, словно речь шла о чем-то незначительном.
   – Не знаю… – Людмила качнулась вперед.
   – Кто-нибудь приходил?
   – Нет, мы остались вдвоем, уже спали. А потом… – она всхлипнула.
   – Не надо, – Бахрушин положил руку девушке на плечо, – Андрею это не понравилось бы.
   – Что с ним?
   – Он в реанимации, жив.
   – Я ничего не поняла.
   – Во сколько начался пожар?
   – Я не смотрела на часы, не знаю. Андрей, он, наверное, мог бы сказать больше.
   – Придет в себя, скажет, – успокоил ее Бахрушин. – Может, кто-то звонил ему или угрожал?
   – Нет-нет, разве что, немного раньше, еще до того, как я пришла.
   – У него были враги по бизнесу?
   Людмила задумалась.
   – Но вам-то, как его секретарше, это известно? Я думаю, вы знаете многое.
   Девушка покачала головой:
   – Нет, Андрей умел ладить с людьми.
   – Извините, – Бахрушин снял руку с плеча, – я понимаю, что не имею права просить об этом, но по-моему, сегодняшний пожар связан с моей просьбой.
   Ни я, ни Андрей недооценили опасность.
   – Я это уже поняла.
   – Вас милиция еще не расспрашивала?
   – Разве они приехали?
   – Да, вас будут спрашивать, но о моих контактах с Андреем лучше не вспоминать.
   Людмила ни на секунду не сомневалась в правильности того, что говорит Бахрушин. Она знала, попроси он Андрея, тот бы сделал так же. А значит, ей стоит прислушаться к совету Леонида Васильевича, тем более, что он просил, а не настаивал.
   Такие просьбы обычно выполняют.
   – Понимаю.
   – Вас все равно сегодня не оставят в покое, так что уж лучше я приглашу следователя, а потом отвезу вас домой.
   – Я бы хотела попасть к Андрею.
   – Туда не пустят, он в реанимации, и еще не пришел в себя.
   – Да-да, я понимаю… Но хотелось бы хоть посмотреть на него.
   – Вы же видели, зрелище не из приятных.
   Людмила усмехнулась:
   – Я понимаю.
   – Подождите.
   Бахрушин подошел к следователю.
   – Я говорил с ней, толком она ничего вспомнить не может. Как я понимаю, подожгли тир не изнутри, а снаружи.
   – Да, пожарники уже мне сказали об этом.
   – Для порядка вам нужно оформить ее показания, но больше информации вы получите от кого-нибудь из жильцов дома напротив.
   – К сожалению, – вздохнул следователь, – никто не видел того, что происходило перед самым пожаром.
   – Сочувствую, сам в таком положении, – развел руками Бахрушин. – Вы ее не утомляйте, ей и так сегодня досталось.
   Леонид Васильевич стоял в стороне, пока следователь расспрашивал Людмилу. В голове у следователя, конечно, сложилась еще одна версия – поджечь тир мог и муж Людмилы, узнав, что та встречается с Подберезским, но озвучивать свои догадки он не стал.
   – Она не замужем, – улыбнулся Бахрушин, поняв ход мыслей милицейского следователя, отбросьте эту версию сразу. К поджогу готовились, это не спонтанная реакция обиженного человека.
   – Я это понял.
   – Что ж, она свободна?
   – Да.
   Бахрушин галантно подставил руку, чтобы на нее могла опереться Людмила.
   Он был на голову ниже своей спутницы. Девушка растерянно смотрела на испачканные в грязь босые ноги, не решаясь сесть в таком виде в вылизанную до стерильности машину полковника ГРУ.
   – Бросьте, Людмила, думать о том, что причиняете кому-то неудобства.
   Все ваши неприятности – на моей совести. Так что если кто и заслужил…
   – Не мучьте себя, Леонид Васильевич, – сказала Людмила и забралась в машину.
   – Командуйте, куда ехать, – предложил Леонид Васильевич и тут же из машины при Людмиле позвонил Комбату. Всегда тяжело сообщать о беде, тем более, если ты сам в ней виновен. – Извини, Комбат, – сказал Бахрушин в телефонную трубку, – но случилась беда. Подожгли тир Подберезского, сам Андрюша обгорел.
   – Да, сейчас он в реанимации.
   – Приеду, Борис Иванович. Надо набраться сил и посмотреть тебе в глаза.
   Вот только завезу Людмилу домой и сразу к тебе. Так иногда случается, – на прощание произнес Бахрушин и отключил телефон.
   Людмила сидела, отвернувшись, смотрела в окно на освещенные витрины магазинов и думала о том, что сама тоже виновата. И если бы Андрей находился в тире один, то думал бы о том, как спастись самому. А спасая ее, он забыл о себе. :
   «Он сумел вытащить меня оттуда в целости и сохранности, даже волосы и те у меня не обгорели. Ни один волосок!» – Людмила .вспомнила о том, как целовал ее Подберезский, как шептал на ухо глупые и ласковые слова.
   Она всхлипнула, а затем, не удержавшись, расплакалась.
   – Не надо плакать, – мягко произнес Бахрушин, – все будет хорошо.
   Главное, что Андрей жив, – но особой уверенности в голосе Леонида Васильевича не было.
   – Я ненавижу себя! – пробормотала Людмила. – Это из-за меня он обгорел.
   А плачу я потому, что жалею себя.
   – Не наговаривай на себя.
   – Да-да, – торопливо говорила Людмила, – ни вы, ни он, а я виновата.
   – Глупости, – полковник взял девушку за руку. – И не вздумай себя укорять. В этом есть вина каждого из нас.
   – Я сама настояла на сегодняшней встрече.
   Леониду Васильевичу было неудобно выслушивать откровения девушки, о которых, как он понимал, она сама пожалеет.
   – Я же видела, он занят, у него не было сегодня на меня времени…
   – Вот и приехали. – Машина остановилась у бетонного крыльца. – Ты уверена, что можешь быть сегодня одна?
   – Вам надо ехать, – ушла от вопроса Людмила.
   – Все будет хорошо.
   Она зашла в лифт и на прощание взмахнула рукой. Створки сошлись.
   Бахрушин беззвучно выругался и шлепнул ладонью по лбу:
   «У нее же ключей от квартиры нет, все ее вещи сгорели в тире!»
   Слава богу, бежать ему пришлось не очень высоко, Людмила жила на четвертом этаже. Запыхавшийся Бахрушин уже стоял на площадке, и когда створки кабины разошлись, Людмиле показалось, что она никуда и не уехала. И лишь взгляд, брошенный на номер квартиры, убедил ее, что она находится на четыре этажа выше, чем прежде.
   – Твоя квартира?
   Людмила кивнула. Она не знала, как попасть внутрь и лишь всхлипывала.
   Бахрушин нагнулся, осмотрел замок. Эта дверь была простая, не металлическая, если бы понадобилось, такую можно было легко выбить.
   – Ключи есть у соседей, – вспомнила Людмила.
   – Погоди, не стоит тревожить людей среди ночи.
   Бахрушин похлопал себя по карману и отыскал пластиковую телефонную карточку. Сунул ее в дверную щель напротив замка. Когда ощутил, что та уперлась в язычок, плавно надавил на нее. Дверь открылась.
   – Видишь, ты и не знала, что у тебя дверь с электронным замком, который открывается магнитной карточкой, – усмехнулся Бахрушин.
   – Боже мой, как это легко для тех, кто умеет!
   – На, держи запасной универсальный ключ, – сказав это, Бахрушин положил пластиковую карточку на тумбочку в прихожей и подмигнул Людмиле. – Все будет хорошо, и мы все вместе – ты, я и Андрей – выпьем в вашем тире.
   Эти слова он произнес вслух, а про себя подумал: «Только неизвестно, как скоро. Ну и дурак же я – проклинал себя Бахрушин, сбегая вниз по лестнице, – знал, что это может произойти. Вернее, должен был знать и не принял мер предосторожности. Автоматы охранял, а человека? Я сам не лучше многих генералов, которые человеческую жизнь ни во что не ставят».
   Несмотря на то, что Бахрушина терзали угрызения совести и он нервничал, в машину он сел абсолютно спокойно. Мягко закрыл дверцу. У него имелось правило: техника и мебель не виноваты в том, что тебе плохо.
   – Поехали.
   Шофер даже не переспросил куда. Он слышал разговор по телефону с Комбатом и помнил его адрес.
   – Посиди в машине, а я поднимусь, – глядя на горевшие три окна квартиры Комбата, произнес Бахрушин.
   Вскоре шофер уже видел Леонида Васильевича сидевшим на кухне у Самого окна. Полковник что-то оживленно доказывал Борису Рублеву, махая правой рукой с зажатой между пальцами сигаретой так же часто и сильно, как машет дирижер, управляющий большим оркестром, хотя и слушателей-то у него и было всего – Комбат да Мишаня Порубов.
   – Не в моих правилах, Леонид Васильевич, людей осуждать, – веско произнес Рублев. – Если чувствуете за собой вину, значит, она есть. Ну что ж теперь делать, – махнул рукой Комбат, – последнее дело – между своими разборки устраивать. Да и не виноваты вы по большому счету, Леонид Васильевич.
   Порубов во время этого разговора практически молчал. Во-первых, он плохо знал полковника Бахрушина, а во-вторых, не понимал, какая связь между Подберезским и ГРУ, ведь ребята Комбата уже давным-давно оставили армию и если бы ни встреча в Смоленске, то Порубов только по праздникам и вспоминал бы, что он бывший десантник.
   Комбат сидел, понурив голову:
   – Доктора не врут? – глухо спросил он.
   – Насчет Подберезского? – так же глухо спросил Бахрушин, избегая глядеть в строну Рублева.
   – Конечно. Доктора они всегда любят преувеличивать, чтобы потом свои заслуги в лучшем свете выставить.
   – Нет, – покачал головой Бахрушин, – мне он врать не станет. Дела пока хуже некуда, хотя надежда все-таки есть.
   – Надежда – она всегда есть, пока бойца на небо ангелы не позвали, – усмехнулся Комбат. – Мне в госпиталь надо.
   – Нельзя, – коротко ответил Бахрушин.
   – Надо, – так же коротко произнес Комбат. Леонид Васильевич замолчал, всем своим видом показывая, что ответ окончательный. Но Комбат, когда требовалось, умел настоять на своем.
   – Какой же вы полковник ГРУ, если не можете попасть туда, где находиться запрещено? И этот нехитрый трюк сработал.
   – Я попытаюсь, – сказал Бахрушин, протягивая руку к телефону.
   – Э, нет, так не пойдет! Надо сразу ехать, чтобы там не раздумывали.
   Это как в атаку ходить, – подытожил Комбат, – начинается она без объявления, – он поднялся и, не произнеся ни слова, направился в прихожую.
   Порубову и Бахрушину ничего не оставалось как следовать за ним.
   Шофер Бахрушина уже ничему не удивлялся. в эту ночь. Машина мчалась к госпиталю по пустым ночным улицам.
   – Быстрее, быстрее! – торопил Комбат. Ему казалось, что машина буквально тащится, а то и стоит на одном месте.
   На территорию госпиталя проехали без проблем. Заспанный охранник у ворот, лишь только увидел удостоверение полковника Бахрушина, тут же принял подобающий таким обстоятельствам вид и, сбегав к себе в будку, нахлобучил шапку, после чего отдал честь. Правда, ни Бахрушин, ни Комбат этого уже не видели, машина мчалась к корпусу, где располагалась реанимация военного госпиталя.
   Все трое быстро вошли в вестибюль. Дежурная выбежала из-за стола:
   – Вы куда? К кому?
   Бахрушин и не успел открыть рта, как Комбат вставил:
   – Друг у меня здесь, сынок.
   Непонятно, какое слово больше подействовало на девушку, а может, и сам вид Рублева, она лишь молитвенно сложила перед собой руки и запричитала:
   – В реанимацию нельзя!
   – Знаем, что нельзя, – ответил Комбат, – наденем халаты и пойдем.
   Естественно, халата, по комплекции Комбата не нашлось, он лишь набросил его на плечи. Медсестра звонила дежурному врачу, а Бахрушин, Комбат и Порубов уже ступали по лестнице.
   Дверь ординаторской была открыта, двое мужчин-врачей играли в шахматы.
   Они вскочили, хотели запротестовать, но Комбат так взглянул на них и скрежетнул зубами, что охота возражать тотчас пропала.
   – Где Андрей Подберезский? – уточнил Бахрушин.
   – Я проведу, – наконец-то сдался один врач. – Но предупреждаю, он не пришел в себя.
   – И вполне возможно, что не придет, – уже почти шепотом произнес в спину Комбату другой врач.
   Рублев вошел в реанимационную палату. Подберезский лежал на специальной кровати, простыня нигде не прикасалась к телу, она шла поверх дуг, как пленка в дачном парнике. Неимоверное количество трубочек было присоединено к Андрею.
   Лицо и грудь почти не пострадали, не считая – обгоревших волос, бровей и ресниц.
   Комбат подошел и стал рядом со своим другом:
   – Жить будет? – через плечо шепотом бросил Комбат, обращаясь к врачу. – Только без всяких ваших штучек: да или нет?
   Врач передернул плечами:
   – Все в руках божьих, – нашел он универсальную фразу.
   Комбата ответ устроил.
   – Выйдите все.
   – Не имею права.
   – Выйдите, – сказал Бахрушин и взял врача за плечо.
   Все, кроме Комбата, покинули палату. Дверь бесшумно затворилась.
   – Андрей! Андрей! – наклонившись к лицу Подберезского, прошептал Рублев. – Я знаю, ты меня слышишь, должен слышать. Это я – Комбат, это я – Рублев. Слышишь меня?
   Ни единая мышца на лице Подберезского не шевельнулась. Но, бросив взгляд на экран осциллографа, Комбат увидел всплеск. Зеленая линия дрогнула, явно выгнулась.
   – Значит, слышишь. Так вот, Андрюха, я тебя прошу, нет, даже не прошу, я тебе приказываю: ты должен выжить! Выжить! – он сказал это так убежденно, что сам поверил в силу своих слов.
   Комбат знал, Подберезский не может не выполнить его приказ, так уже было не один раз.
   – Андрюха, запомни, ты должен выжить! Я тебе приказал. Если бы ты меня попросил об этом, я бы выполнил, я бы из-под земли выбрался, но остался жить. И ты должен выжить.
   Еще трижды на экране осциллографа судорожно изогнулась зеленая линия, словно Подберезский отвечал Комбату.
   Рублев вышел из палаты, пошатываясь, но просветлев лицом.
   В коридоре он пожал руку врачу:
   – Спасибо, доктор!
   – За что? – не понял тот.
   – За то, что пустили. Он будет жить.
   – Хотелось бы верить, – скептически произнес дежурный реаниматолог.
   – Все, пошли, Леонид Васильевич, пошли, Мишаня. Нам пока тут делать нечего, – и они втроем двинулись к выходу. У столика, за которым сидела девушка, Комбат остановился, улыбнулся, глядя ей в глаза:
   – Спасибо, дочка.
   – Как ваш сын?
   – Хорошо, – бросил Комбат. – Счастья тебе, ты хорошая девушка.
   Бахрушин наблюдал за всем происходившим с удивлением. От Комбата он мог ожидать всего: грубой нецензурной брани, нахальства, замешанного на убежденности, но что бы вот так – спокойное и ласковое обращение…
   – Я вас подброшу, – сказал. Леонид Васильевич.
   – Сами доберемся. Спасибо, что помогли в госпиталь пробраться.
   – Нет, это вы меня протащили.
   – Главное – результат.
   Мужчины пожали друг другу руки, и Порубов с Комбатом зашагали ночной улицей, будто бы собирались пешком пройти пол-Москвы.
   А черная «волга» унесла полковника ГРУ Леонида Васильевича Бахрушина в противоположную сторону.

Глава 7

   Ибрагим Аль Хасан привык путешествовать. Дорога его никогда не пугала.
   Он мог без труда трястись в «джипе» по пыльным горным дорогам в Афганистане, мог ехать на лошади, мог пересекать пустыню на верблюде. А мог лететь на самолете, как да военном, так и на комфортабельном «Боинге» в «бизнес-классе».
   Сегодня он мог быть на Ближнем Востоке и встречать рассвет в Саудовской Аравии, в Иордании, а то и в Тунисе. А к вечеру мог запросто оказаться в холодной, промозглой Швеции: Документы для этого у него всегда были в порядке.
   Правда, «гражданином мира» он себя не считал, он был правоверным мусульманином.
   Мог совершать намаз и исступленно, закрыв глаза, шептать молитву, обращаясь к Всевышнему с одной и той же просьбой: чтобы тот поскорее помог очистить мир от «неверных».
   Если же наблюдать Ибрагима Аль Хасана со стороны подольше, то можно было увидеть его настоящее нутро – вполне светского человека. Оказываясь в «цивилизованном» мире, в Европе или Америке, он походил на европейца: дорогой костюм, дорогие европейские башмаки, плащ, роскошный кейс и багаж, состоящий из нескольких чемоданов.
   У Ибрагима Аль Хасана имелось постоянное место жительства в Иордании, огромный дом, где и жили его пять жен и семеро детей. Вот и сегодня утром он был в Иордании, затем сел на «Боинг» и оказался во Франкфурте. Дорогу он перенес легко, долгий перелет его совсем не утомил.
   Почти всю дорогу он спал, а когда проснулся, самолет уже заходил на посадку. Дальнейшее расписание было уже утрясено. Во Франкфурте ему предстояло побыть два часа, затем – пересесть на самолет и в семь вечера оказаться в Амстердаме. Там еще один час разбежки, и самолет королевских авиалиний должен был доставить его в Шереметьево.
   В Москве Ибрагим Аль Хасан не был больше года. В России у него имелись неотложные дела. Неделю назад состоялась встреча в укрепленном лагере в горах Афганистана. Он повидался со своим давнишним приятелем, знаменитым на весь мир террористом. Тот встретил Аль Хасана без особых почестей.
   На почести не хватало времени, слишком важные дела ждали двух восточных мужчин. Бен Ладену надо было менять лагерь, он опасался, что американцы, объявившие его врагом нации и всех живущих на земле, найдут его.
   Но Бен Ладен был слишком осторожен и хитер, чтобы попасться на простую уловку и засветить место своего пребывания. Телефоном он не пользовался, засечь его лагерь было сложно.
   Во время перелетов Ибрагим Аль Хасан вспоминал разговоры, взвешивал все «за» и «против», обдумывая, что предстоит сделать.
   «Отдохну в России. У меня ведь там жена, друзья».
   Ни в одном из аэропортов у Ибрагима не возникло никаких проблем. Его багаж не досматривали, хотя, пожелай таможенники провести самый тщательный осмотр, это им ничего не дало бы. Ибрагим был слишком осторожным, чтобы перевозить что-нибудь недозволенное в самолетах.
   В Амстердаме негр-таможенник долго вертел паспорт, разглядывая его и так, и этак. Затем подал владельцу, пожелал счастливой дороги. А вот в Москве Ибрагиму пришлось немного поволноваться. Его багаж очень долго не подавали в зал, его дорогие чемоданы никак не выплывали на ленту транспортера.
   Но, наконец, они появились.
   – Заберешь багаж, – коротко бросил Ибрагим Аль Хасан своему секретарю.
   – А вы? – спросил тот.
   – Я тебя найду.
   Ибрагима встречали. Он знал, кто прислал за ним машину. Шофер, которого он видел впервые, узнал Ибрагима сразу. Внешность тот имел приметную – высокий, грузный, с характерным арабским лицом. Водитель хотел взять кейс, но Ибрагим с ним не расстался. Они выбрались на стоянку, где уже ждал микроавтобус «мерседес» с темными стеклами.
   Водитель открыл дверцу, Ибрагим оказался в просторном салоне. На заднем сиденье расположился изрядно заскучавший Антон Михайлович Сундуков.
   – Хвала Аллаху, – сказал Сундуков, – что самолет прибыл по расписанию.
   – Не говори о том, чего не понимаешь, – почти без акцента произнес Ибрагим, по-европейски протягивая руку и пожимая пухлую ладонь Сундукова.
   Если бы надо было, он мог бы и расцеловаться по-русски, облобызать бизнесмена вначале в правую, затем в левую щеку.
   – Ну, присаживайся!
   Ибрагим осмотрелся по сторонам. Сундуков махнул рукой.
   – Как у тебя дела?
   – Хвала Аллаху, – ответил Ибрагим. – А у тебя?
   – Тоже хвала Аллаху, – произнес Сундуков.
   – Вижу, ты год от года лучше живешь.
   – Стараюсь, – ответил Сундуков. Машина уже выбиралась на шоссе. О чем пойдет разговор, Сундуков мог предположить – ни с чем другим Ибрагим в Москве не объявлялся. Кейс лег на стол, Ибрагим толстым пальцем повертел колесики кодового замка, вытащил бутылочку с таблетками, быстро забросил парочку в рот и, зажмурив глаза, проглотил.
   – Уставать начал, пожаловался Ибрагим Сундукову.
   – Сердце, что ли?
   – Не сердце, с мозгом проблемы, – ответил Ибрагим и немного виновато улыбнулся. – Климат мне ваш не нравится, сыро и холодно.
   – Я понимаю, у вас там, на Востоке, тепло и сухо.
   – Почему ты называешь это Востоком? Там юг, восток совсем в другой стороне.
   – У нас все так говорят.
   – А вот я отвык, – признался Ибрагим.
   – Мне, кстати, тоже климат здешний не по душе, – сказал Сундуков, осклабившись.
   – Что ж, Антон, у тебя скоро может появиться возможность поменять климат.
   Сундуков захохотал:
   – На южный?
   – На какой хочешь. Скажи водителю, чтобы стекло поднял.
   – Водителю говорить не надо, – Сундуков нажал клавишу, и толстое стекло поползло вверх, отгораживая салон от водителя и охранника.
   – В двух словах…
   – Спасибо, что встретил, – произнес Ибрагим.
   – «Спасибо» на хлеб не намажешь, – отреагировал Сундуков.