Страница:
– Рация? – недопонял короткий.
– А, погоди, я кое-что придумал.
Он обошел мертвого водителя и принялся нажимать на клаксон. Машина оглушительно сигналила, так продолжалось минут пять. Никто на этот шум не появился.
– Херня какая-то, – сказал маленький, вытягивая рацию и крича в микрофон. – Ало! Ало! Всем, всем, всем! Внимание! Внимание!
– Да ты что орешь, придурок, кнопку нажми, микрофон включи!
– А, да, – тут же обмяк маленький, но кнопку нажал и завопил еще более бодрым голосом. – Всем, всем, всем! Возле акведука машина такси с мертвым водителем! Внимание, внимание! Всем, всем, всем! – из него, словно из мяча, вышел воздух.
И едва он отпустил кнопку, как рация разразилась хором голосов:
– Какой бортовой номер? Номер, номер назови, где находится автомобиль! Фамилию водителя! Двадцать восьмой, вы? Сто семьдесят первый, вы?
– Да, я.
– Ребята, кто ближе, подъедьте, посмотрите! – кричала женщина-диспетчер. – Где находится машина? Назовите адрес! С кем разговариваю?
– Во понеслась! – благодушно ухмыльнулся короткий. – Может, нам свалить?
– Нет, не надо, все равно повинтят. Если сваливать, надо было делать это раньше. Зато хоть такси приедет.
– И куда нас завезут, ты знаешь? – скептично поджав губы, заметил высокий.
– Нет. Думаю, домой или туда, куда мы скажем.
– В задницу тебя завезут, в участок. Уж ночник, точно, накрылся.
– Зато будет оправдание, где мы были. Справку-то они дадут.
– Какую на хрен справку!
Двое собутыльников сообщили по рации место, где нашли такси. И вскоре здесь уже собралось штук десять машин такси, «Скорая помощь» и милицейский уазик. Милиционер ворчал, что двое пьяных затоптали все вокруг и вызывал по своей рации криминалистов. Часа в четыре утра появились и они. Весть о том, что убили таксиста, благодаря рации разнеслась по городу в мгновение ока, и уже на всех стоянках таксисты переговаривались, обсуждая случившееся. Кто-то успел съездить на акведук.
– Вроде бы задушили Сильванова Сергея.
– Хороший мужик был, крепкий, главное. И машина не его, он на подмену вышел.
– Вот, блин, невезуха парню! А у него двое детей, да и жена звонила диспетчеру, искала его. Вот невезуха, нашли, а он мертвый!
– Ну, сука, поймать бы мерзавца! Я бы ему яйца вырвал, монтировку бы в горло засадил, развернул все в его башке.
– С каждым может случиться, – говорил умудренный опытом таксист, поправляя шапку.
– А еще говорят, на затылке у Сергея крест вырезали. Наверное, садисты какие или маньяки.
Крест произвел на таксистов куда большее впечатление, чем само удушение. Каждый рассказывающий о событии обязательно и непременно вставлял в разговор то, что на затылке Сильванова найден крест, по живому вырезанный ножом.
Один таксист тут же припомнил, что когда подвозил пьяного следователя прокуратуры, тот рассказал ему о маньяке, который задушил уже около десятка человек в Москве и у каждого на затылке вырезал крест.
И все убитые – мужики крепкие, словно маньяк специально их выбирал, чтобы помериться силой.
В общем, ночь для следственной группы выдалась хлопотная. А наутро пришла еще одна новость, ничуть не лучше предыдущей: коллекция Удава пополнилась за один день сразу двумя жертвами. В подвале дома, в бойлерной, обнаружили труп сантехника, который пролежал там несколько дней.
Аварийная служба приехала по ночному вызову с опозданием, потому как из подвального окна валил пар, прорвало трубу. Но поскольку вода никому не текла на потолок, аварийщики не спешили. С фонарями они спустились в подвал. Проводку замкнуло, света не было, и лучи мощных фонарей выхватили плавающий в горячей воде труп, на котором спасались от потопа две крысы. Они уже успели обгрызть уши и нос. Естественно, горячая вода и пар уничтожили все следы, но, когда воду откачали, удалось все-таки установить, что сантехник был задушен и на его затылке тоже вырезан крест. Перед смертью он с кем-то пил водку, об этом говорили два стакана и бутылка, в которой оставалось спиртное. Винтовую крышку или сам сантехник, или же его убийца успели закрутить.
Расспросили людей, живших в этом доме. Никто не мог припомнить, входил ли сантехник в подвал с кем-нибудь, выходил ли оттуда. В общем, как всегда происходило с Удавом, не было никаких свидетелей, не было и четких следов. Лишь фирменный знак – крест, вырезанный ножом.
А вот такси на акведуке дало больше. После тщательного осмотра в салоне обнаружили кровь, которая не совпадала по группе с кровью таксиста, да и ран у того на теле никаких не обнаружили. Убийца душил, сидя на переднем сиденье, там же, на коврике и на обивке была обнаружена кровь. На монтировке к крови прилипли нитки пальто, а может, и шарфа.
Проверили. Такси брали не по вызову, скорее всего, тормознули где-то в городе, где именно, было не понять. Маршрут, по которому такси ехало, тоже выяснить не удалось. А кровь – второй группы, с такой группой половина жителей Москвы могла попасть под подозрение. Кровь исследовали очень тщательно, но никаких редких болезней, никаких патологий не обнаружили.
У одного из следователей появилась версия, что убийца не просто маньяк, а человек, прошедший подготовку в спецподразделениях или спортсмен, потому как убивал наверняка и одним и тем же способом. Решили проконсультироваться со спецслужбами, возможно, убийца когда-либо служил в спецназе или в десантных войсках. Круг поиска, конечно же, сужался, но не настолько, чтобы можно было предвидеть скорый успех.
Но любую версию следует обрабатывать, причем до конца.
Глава 11
– А, погоди, я кое-что придумал.
Он обошел мертвого водителя и принялся нажимать на клаксон. Машина оглушительно сигналила, так продолжалось минут пять. Никто на этот шум не появился.
– Херня какая-то, – сказал маленький, вытягивая рацию и крича в микрофон. – Ало! Ало! Всем, всем, всем! Внимание! Внимание!
– Да ты что орешь, придурок, кнопку нажми, микрофон включи!
– А, да, – тут же обмяк маленький, но кнопку нажал и завопил еще более бодрым голосом. – Всем, всем, всем! Возле акведука машина такси с мертвым водителем! Внимание, внимание! Всем, всем, всем! – из него, словно из мяча, вышел воздух.
И едва он отпустил кнопку, как рация разразилась хором голосов:
– Какой бортовой номер? Номер, номер назови, где находится автомобиль! Фамилию водителя! Двадцать восьмой, вы? Сто семьдесят первый, вы?
– Да, я.
– Ребята, кто ближе, подъедьте, посмотрите! – кричала женщина-диспетчер. – Где находится машина? Назовите адрес! С кем разговариваю?
– Во понеслась! – благодушно ухмыльнулся короткий. – Может, нам свалить?
– Нет, не надо, все равно повинтят. Если сваливать, надо было делать это раньше. Зато хоть такси приедет.
– И куда нас завезут, ты знаешь? – скептично поджав губы, заметил высокий.
– Нет. Думаю, домой или туда, куда мы скажем.
– В задницу тебя завезут, в участок. Уж ночник, точно, накрылся.
– Зато будет оправдание, где мы были. Справку-то они дадут.
– Какую на хрен справку!
Двое собутыльников сообщили по рации место, где нашли такси. И вскоре здесь уже собралось штук десять машин такси, «Скорая помощь» и милицейский уазик. Милиционер ворчал, что двое пьяных затоптали все вокруг и вызывал по своей рации криминалистов. Часа в четыре утра появились и они. Весть о том, что убили таксиста, благодаря рации разнеслась по городу в мгновение ока, и уже на всех стоянках таксисты переговаривались, обсуждая случившееся. Кто-то успел съездить на акведук.
– Вроде бы задушили Сильванова Сергея.
– Хороший мужик был, крепкий, главное. И машина не его, он на подмену вышел.
– Вот, блин, невезуха парню! А у него двое детей, да и жена звонила диспетчеру, искала его. Вот невезуха, нашли, а он мертвый!
– Ну, сука, поймать бы мерзавца! Я бы ему яйца вырвал, монтировку бы в горло засадил, развернул все в его башке.
– С каждым может случиться, – говорил умудренный опытом таксист, поправляя шапку.
– А еще говорят, на затылке у Сергея крест вырезали. Наверное, садисты какие или маньяки.
Крест произвел на таксистов куда большее впечатление, чем само удушение. Каждый рассказывающий о событии обязательно и непременно вставлял в разговор то, что на затылке Сильванова найден крест, по живому вырезанный ножом.
Один таксист тут же припомнил, что когда подвозил пьяного следователя прокуратуры, тот рассказал ему о маньяке, который задушил уже около десятка человек в Москве и у каждого на затылке вырезал крест.
И все убитые – мужики крепкие, словно маньяк специально их выбирал, чтобы помериться силой.
В общем, ночь для следственной группы выдалась хлопотная. А наутро пришла еще одна новость, ничуть не лучше предыдущей: коллекция Удава пополнилась за один день сразу двумя жертвами. В подвале дома, в бойлерной, обнаружили труп сантехника, который пролежал там несколько дней.
Аварийная служба приехала по ночному вызову с опозданием, потому как из подвального окна валил пар, прорвало трубу. Но поскольку вода никому не текла на потолок, аварийщики не спешили. С фонарями они спустились в подвал. Проводку замкнуло, света не было, и лучи мощных фонарей выхватили плавающий в горячей воде труп, на котором спасались от потопа две крысы. Они уже успели обгрызть уши и нос. Естественно, горячая вода и пар уничтожили все следы, но, когда воду откачали, удалось все-таки установить, что сантехник был задушен и на его затылке тоже вырезан крест. Перед смертью он с кем-то пил водку, об этом говорили два стакана и бутылка, в которой оставалось спиртное. Винтовую крышку или сам сантехник, или же его убийца успели закрутить.
Расспросили людей, живших в этом доме. Никто не мог припомнить, входил ли сантехник в подвал с кем-нибудь, выходил ли оттуда. В общем, как всегда происходило с Удавом, не было никаких свидетелей, не было и четких следов. Лишь фирменный знак – крест, вырезанный ножом.
А вот такси на акведуке дало больше. После тщательного осмотра в салоне обнаружили кровь, которая не совпадала по группе с кровью таксиста, да и ран у того на теле никаких не обнаружили. Убийца душил, сидя на переднем сиденье, там же, на коврике и на обивке была обнаружена кровь. На монтировке к крови прилипли нитки пальто, а может, и шарфа.
Проверили. Такси брали не по вызову, скорее всего, тормознули где-то в городе, где именно, было не понять. Маршрут, по которому такси ехало, тоже выяснить не удалось. А кровь – второй группы, с такой группой половина жителей Москвы могла попасть под подозрение. Кровь исследовали очень тщательно, но никаких редких болезней, никаких патологий не обнаружили.
У одного из следователей появилась версия, что убийца не просто маньяк, а человек, прошедший подготовку в спецподразделениях или спортсмен, потому как убивал наверняка и одним и тем же способом. Решили проконсультироваться со спецслужбами, возможно, убийца когда-либо служил в спецназе или в десантных войсках. Круг поиска, конечно же, сужался, но не настолько, чтобы можно было предвидеть скорый успех.
Но любую версию следует обрабатывать, причем до конца.
Глава 11
В последнее время телефон в квартире Иллариона Забродова звонил довольно редко. Когда он отошел от дел, его почти перестали беспокоить сослуживцы, делами уже не донимали. Звонили обычно букинисты и люди, связанные с книгами. Иногда требовалась консультация, иногда предлагали что-то купить, что-то продать. И поэтому, когда утром зазвонил телефон, Забродов был абсолютно уверен, что это вновь звонят по поводу покупки им девяностовосьмитомного словаря Брокгауза и Евфрона. Его донимали этим соблазнительным предложением вот уже вторую неделю, а он каждый раз отказывался, но не окончательно, желая сбить цену. Что-что, а торговаться с книгоманами Забродов умел и их психологию чувствовал, потому что был одним из них.
– Слушаю, – сказал он тоном человека, которого оторвали от важных дел и у него на разговор есть максимум секунд тридцать, хотя до этого он не занимался ничем важным.
Не назовешь же важным делом метание ножей в спил липы? Хотя как сказать, кому что дороже? Иногда умение метать ножи пригождалось Забродову во сто крат больше, чем знание половины изложенного в девяносто восьми томах словаря.
– Извините, я говорю с Забродовым? – голос Илларион узнал не сразу, хотя память у него на голоса была исключительная.
– Извините, а я с кем разговариваю? – вместо ответа спросил он.
– Полковник Сорокин Владимир Петрович.
Забродов тут же мгновенно открутил в памяти ситуацию. С полковником он столкнулся больше года тому назад, тот занимался делом двух его воспитанников – Каверина и Сизова. Знакомство приятным назвать было бы сложно. Но у каждого своя работа, каждый занимается своим делом. Хирург режет, патологоанатом вскрывает трупы, пекарь печет пироги, а мясник разрубает туши. Так что неприязни в отношениях между ними не существовало. Даже случайно встретившись на улице, они самое большое, обменялись бы легкими кивками головы, ни у кого из них не возникло бы желание остановить другого, поинтересоваться, как дела, как работа, потому что милицейская работа полковника Сорокина совсем не интересовала инструктора ГРУ.
– Помню, – коротко сказал Забродов.
– Мне нужно с вами встретиться.
– Официально? – спросил Илларион.
– Нет, что вы, мне нужна ваша консультация.
– Это все по тому же делу? Я думал, оно закрыто.
– Дело Сизова и Каверина закрыто, и я думаю, вы в курсе окончательного решения по нему.
– Сам я не могу встретиться с вами, на это нужно разрешение.
– Кто его может дать?
– Никто, – сказал Забродов.
Сорокин даже опешил от такого ответа.
– Я не совсем вас понял… Вы что, отказываетесь, напрочь?
– Нет, дело в том, что я уже не служу и человек свободный. Но все, что касается моего прошлого, за это, действительно, нужно разрешение.
– Если я получу его у полковника Мещерякова, этого будет достаточно?
– Попробуйте, – и тут же Илларион добавил, – до свидания.
Даже не дождавшись ответа милицейского полковника, он отключил трубку и взял в руки нож. И самозабвенно швырнул его, наперед зная, тот попадет точно в центр спила. Так и произошло, нож вошел на половину лезвия.
«Сейчас будет звонить Мещеряков», – с улыбкой подумал он и решил, что за это время вполне успеет сварить кофе.
Он сварил кофе, вернулся с чашкой в руке и поставил ее на столик, посмотрел на трубку. Та словно ответила на взгляд звонком, вспыхнула зеленая лампочка.
Забродов поднес ее к уху, но не спешил говорить.
– Алло! Алло! – неслось из наушников.
«Точно, Мещеряков», – подумал Илларион и на его губах появилась улыбка.
Абсолютно точно копируя голос своей домработницы, он произнес:
– Квартира Забродовых. Вас слушают.
– Мне Иллариона, пожалуйста.
– Кто его спрашивает?
– Андрей Мещеряков.
– А по отчеству как?
Полковнику ГРУ Мещерякову пришлось назвать свое имя и отчество.
– А по званию? – продолжал издеваться Илларион.
Мещеряков растерялся. Подобной наглости от домработницы он никак не ожидал.
– Забродов дома или нет? Передайте ему трубку!
– Ни о каких полковниках Мещеряковых они мне не говорили. Они сейчас отдыхают.
– Как отдыхают?
– Они лежат на диване с книжкой в руках.
– Дайте трубку Иллариону, будьте так любезны!
– Меня могут заругать, начнут бранить.
– Я вам приказываю, дайте мне Забродова!
– Ты в своем ГРУ, полковник, приказывай, – все еще голосом домработницы сказал Забродов, – а здесь частная собственность, квартира, так сказать, неприкосновенная территория. И каждый человек имеет право на отдых.
Наконец до полковника Мещерякова дошло, что над ним издеваются.
– Ты!? – закричал он, уже зверея. – Если не отдашь трубку.., черт, вконец запутался…
– Ничего ты мне не сделаешь, – мелко захихикала домработница, буквально давясь своим смехом.
И тут до Мещерякова дошло:
– Илларион, ты сволочь, скотина, мерзавец! Если я приеду, то я тебя…
– А я тебе дверь не открою, – сказал Забродов, – все-таки частная собственность. Если, разве что, приедешь с ордером, тогда впущу.
– С орденом приеду! – закричал Мещеряков. – С орденом!
– А тебе что, небось, уже орден дали? Небось, орден Сутулова первой степени?
– Ты сволочь, Илларион, ты потерял рассудок, у тебя крыша поехала.
– Ну ладно, короче. Здравствуй, Андрей, что тебе надо?
– Мне ничего не надо, кстати.
– Вот это мне нравится, – сказал Илларион, – а если ничего не надо, какого черта человека от дел отрываешь? Я тут книжку интересную читал, а ты звонишь.
– Слушай, Илларион, тут вот какое дело… МВД с вами связалось, их начальство позвонило нашему, поверь, на очень высоком уровне, даже не на моем.
– И что из того? Они, наверное, каждый день звонят, делать им нечего, государственные деньги транжирят, – как ворчливый старик отвечал Забродов.
– Да нет, там дело серьезное. Ты, может, слышал, во скорее всего нет.
– Так какое дело, Андрей? Не тяни кота за хвост, я же тебя всегда прошу излагать быстро и четко.
– С тобой хотят встретиться, они тебе обо всем и расскажут.
– Сорокин, что ли?
– Да, Сорокин встретится и объяснит. Только поедем вместе, меня наше начальство посылает.
– Что, боятся, чтобы я чего лишнего не наговорил? Государственную тайну не выдал?
– Да нет, ничего они не боятся, тут как бы дело идет о чести нашего мундира.
– Твоего серого пиджака в крапинку?
– А откуда ты знаешь, что на мне пиджак в крапинку?
– У тебя, Андрей, их всего два.
– Да, да, – сказал Мещеряков. – Заехать за тобой на машине?
– Заезжай, если уж дело не терпит отлагательства.
– Не терпит, – сказал Мещеряков.
Через полтора часа полковник ГРУ Мещеряков и бывший инструктор ГРУ капитан Забродов уже находились в кабинете полковника Сорокина. Мужчины поздоровались за руку. В кабинете имелись два стола: один маленький, за которым полковник Сорокин работал, а второй большой – для совещания.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, сейчас кофе принесут.
– Я бы охотнее выпил чая.
Мещеряков посмотрел на Забродова:
«Вот привереда, все ему не так. Предложили бы чай, он попросил бы кофе».
К подобным заморочкам и выходкам приятеля Мещеряков привык, и они его не удивляли.
– Как будет угодно, – сказал полковник Сорокин, – есть у нас и чай.
– Это хорошо. Так, значит, ваше ведомство хорошо финансируют, если у вас есть чай и кофе.
С этими словами Забродов открыл бутылку минеральной воды, стоящей на столе, налил себе в стакан и не спеша выпил.
– Вы, наверное, еще не знаете. Уже обнаружено девять трупов, почти все в районе Лосиного острова.
– Всего девять? – спросил Забродов.
– Вам этого мало?
– Нет, когда девять человек гибнут в машине – это очень много, а когда при взрыве бомбы – считай ничто. Статистика – вещь относительная, полковник.
– Все убитые – довольно-таки крепкие мужчины, я бы даже сказал, спортивные. Все они убиты одним и тем же способом – задушены голыми руками. Ни удавкой, ни петлей, а голыми руками. И у каждого на затылке ножом вырезан крест.
– Интересно, – пробурчал Забродов, – ну и причем здесь мы?
– Я вас пригласил потому, что есть версия, хоть какая-то… Вполне возможно, убийца мог оказаться вашим человеком.
– В каком смысле – нашим, полковник? – спросил Мещеряков.
– Может быть, он служил в спецназе ГРУ, а может, и теперь служит.
– Да вы что, – вспылил Мещеряков, – у нас люди…
– Погоди, Андрей, – одернул полковника Забродов, – Сизов с Кавериным тоже служили в спецназе.
Я понял логику ваших предположений. Вы говорите, задушены голыми руками?
– Да. Вот, посмотрите, – на стол легла пачка фотографий.
Забродов разложил их и принялся рассматривать.
– Вот эти два – свежие.
– Я понял, – сказал Забродов, – читать умею, на каждом снимке отбита дата.
– Да, посмотрите, может быть, вы можете что-то подсказать.
Полковник Сорокин понял, что на гээрушников лучше не наезжать, а лучше попытаться разговаривать с ними так, как со своими коллегами.
– Я знаю, капитан, что вы занимались подготовкой спецназа ГРУ.
– Да, занимался. Много лет занимался. Не одного потенциального убийцу подготовил.
– Что вы можете сказать о своих, людях? Может среди них быть такой?
– Вполне может быть.
– Ты что говоришь?! – набросился на Забродова Мещеряков.
– Погоди, Андрей, дело серьезное. Ты посмотри на эти фотоснимки.
– Да не хочу я смотреть! – бросил Мещеряков, во его руки потянулись к фотографиям, и он с любопытством и отвращением одновременно принялся перебирать снимки.
– Знаете, полковник, – торопливо произнес Забродов, – я учил людей убивать, у нас такая работа.
Если ты не убьешь, то убьют тебя. Но я никогда никого не учил убивать таким способом. При подготовке я всегда ставлю одну и ту же цель: убивать нужно так, чтобы не испытывать при этом удовольствия. А судя по всему, ваш душитель – человек с нарушенной психикой, он от убийства получает удовольствие.
– А зачем он вырезает кресты?
– Этого я не знаю. Скорее всего – метка, чтобы подчеркнуть, убийство совершил именно он.
– Послушайте, капитан, – сказал полковник Сорокин, присаживаясь к столу, опираясь на него локтями, – скверно все получается. Если человек душит голыми руками, то зачем ему ставить подпись?
– Есть в этом логика, полковник. Например, художник пишет картину, его и так прекрасно узнают, но автограф тем не менее обязателен, иначе она не считается оригиналом.
Полковник Сорокин тряхнул головой.
– Поясните.
– Да, я учил убивать быстро и надежно. Во всяком действии нужна экономия энергии, экономия силы. Задушить голыми руками – не самый легкий и спокойный способ. Судя по всему, вы правы…
– Конечно, прав, экспертиза подтверждает, а не я.
– Так вот, – продолжил Забродов, – душить голыми руками тяжело. Согласитесь, быстрее сломать позвоночник, силы у этого человека на это хватило бы. Я не думаю, что он спецназовец. Для спецназовца такой способ – чужой, это не из арсенала профессионалов своего дела. Если бы мне надо было убивать, если бы у меня поехала крыша и рассудок помутился, а все эти люди мне чем-то стали крайне неприятны, превратились бы в моих врагов, то я бы, поверьте, убивал другим способом.
Если бы у меня не было оружия – ножа, петли, палки – я бы просто сворачивал шеи. Это быстро и экономно. Или одним ударом… Показывать не буду, – сказал Забродов, – убивал бы человека. Один удар в горло – быстрый, короткий, мгновенный – и человек мертв. Поверьте, все, кто прошли школу спецназа ГРУ, этими ударами владеют. А вы видите, убийца применяет что-то другое – скорее, из области цирка, это актерство – удава изображать и укротителя в одном лице.
– Вы говорите, удава?
– Да, удава. А что? Надеюсь, вы видели в цирке номер с удавом?
– Не приходилось, – признался полковник Сорокин, – видеть воочию.
– А я видел.
– Но знаете, капитан, мы действительно назвали его Удавом.
– А как же вы еще могли его назвать? Ведь он душит, а не кусает, не режет, не стреляет, просто-напросто душит.
И тут Забродов, положив руки на стол, немного отвлекся:
– Так говорите, вы не видели номера с удавом?
Когда дрессировщик преспокойно дает обвивать шею огромной змее, он ничем не рискует. Фокус прост: удав прежде чем трижды не обовьется вокруг шеи, давить не станет, ему просто не хватит на это сил. Вот дрессировщик и дает ему обвиться два раза, а из третьей петли все время выскальзывает, сбрасывает ее. Тут есть артистизм, элемент соревновательности. Ваш душитель не просто убивает, а ищет противника практически равного себе, – Забродов перебрал снимки. – Он душит не всегда сзади, а и спереди, и сбоку. Как я понимаю, главное для него насладиться агонией, почувствовать ее руками, ему важна не сама смерть, а процесс.
И он абсолютно не кровожадный, может быть, вид крови ему даже противен. И скорее всего противен. Если бы ему нравилась кровь, он бы полосовал лица, тела. А так лишь неглубокий разрез на уже мертвом теле, – и он выдернул снимок, на котором отчетливо был виден крест, вырезанный на затылке мертвого человека, мужчины.
– Послушайте, – сказал Мещеряков, – а почему вам в голову пришла мысль, что убийца – спецназовец?
– Тут уж, как повелось. Два ваших человека один раз засветились, теперь всегда на вас будут думать.
– Это не правильное рассуждение, – ответил Забродов. – Вы, как человек, носящий форму, должны знать, что если снаряд уже сделал воронку, то вероятность того, что второй попадет в эту же воронку, ничтожно мала. Куда скорее снаряд ляжет на чистое поле, так что зря вы ищите в нашем направлении, уж попомните мое слово.
– Утопающий за соломинку хватается, – напомнил Сорокин, – все версии нужно отрабатывать. И если до последнего времени с расследованием нас специально не подгоняли, понимая, что спешка только навредит делу, то теперь придется действовать в пожарном темпе. Журналисты уже пронюхали, скоро в Москве начнется паника.
Забродов ухмыльнулся:
– Знаете, полковник, – он посмотрел в глаза Сорокину, – ваши рассуждения не совсем верны. Все версии хороши, кроме заведомо похожих на правду.
Они, – я исхожу из своего собственного опыта, – как правило, оказываются провальными. А самые, на первый взгляд, невероятные – зачастую правильные. Так что со спецназовцами вы явно перебрали, и я ничем вам помочь не могу. Навряд ли это был кто-то из моих людей, но то, что он невероятно силен, это я могу сказать абсолютно точно. Но сильных людей много, причем сильными у этого душителя могут быть лишь руки, даже кисти рук, как у музыканта или игрока в пинг-понг.
– Странное предположение.
– Вы знаете, что у теннисистов очень сильные кисти, а бицепсы могут быть слабыми? Так же кисти могут быть сильными у пианистов.
– Вы думаете" он музыкант?
– Вполне может быть.
– А насчет паники?
– Да, это интересно, когда здоровые мужчины станут бояться выходить на улицу – ни старики, ни женщины, ни дети, а именно здоровые мужчины. Это что-то новое, убийца – человек с фантазией, во всем хочет быть непохожим на остальных.
– А я думаю, он просто сумасшедший.
– То, что он сумасшедший – это верно. Но сумасшествие бывает разное и оно совсем не говорит о глупости. В жизни он может быть нормальным человеком, так же как вы, я или полковник Мещеряков – ходить по улицам, забегать в кафе, покупать книги, диски, читать, слушать музыку. Он отличается от нас лишь взглядом на смерть. Если нам она неприятна, вызывает отвращение, страх, то ему чужая смерть доставляет удовольствие, причем огромное. К тому же удовольствие это эстетическое, кроме физического наслаждения. Это как обладание женщиной, которая сопротивляется. Ему, насколько я могу предположить, нравится сопротивление, и именно поэтому он выбирает сильных мужчин.
– По какому принципу он их выбирает? Вот таксист, вот сантехник, это спортсмен, – полковник Сорокин указал на фотоснимки, – но все они чем-то похожи.
– Да, похожи. Они все примерно одного роста и примерно одной конституции, словно их отливали в одной форме, так сказать, эталоны. Наверное, они эталоны мужской красоты в его понимании.
– Все убитые, – продолжил полковник Сорокин, – нигде между собой не пересекались, не знали друг друга. Это люди разных кругов общения, даже разного уровня жизни. Вот этот богат, этот беден, этот…
– С бородой, – сказал Забродов, – а этот без бороды. Но они похожи, словно братья.
– И что нам это дает? – спросил Сорокин.
– Не знаю, я просто-напросто рассуждаю. Вы меня позвали, чтобы я ответил на ваши вопросы. Как мог, я ответил.
– Да, да, ответили. Но, к сожалению, мало что прояснилось.
– А вы, полковник, хотели, чтобы мы с Мещеряковым сказали, что убийца спецназовец?
– Если бы вы это сказали, я был бы рад. Это намного сузило бы круг подозреваемых. А теперь вы меня убедили, что версия со спецназовцем ошибочна и ни к чему хорошему не ведет.
– Я тоже так думаю, – сказал Забродов.
– А вот ваши рассуждения, капитан, об автографе интересны, словно бы неграмотный человек подписывался, ставил крестик вместо подписи.
Забродов улыбнулся:
– Расписаться ножом сложно, а поставить крест – просто.
Еще минут двадцать беседовали мужчины, причем у всех лица были озабочены. Волнение полковника Сорокина невольно передалось Забродову и Мещерякову.
Все трое были заинтересованы в том, чтобы как можно скорее разрешить запутанное дело, выйти на след убийцы. Илларион догадался, пока убийца не окажется на скамье подсудимых или в наручниках, тень краем будет задевать и его, мол, это он обучал людей убивать. И неважно, требовали ли этого государственные интересы, требовало ли ГРУ – это дело второе. Раз есть трупы, значит, существует убийца. А если существует убийца, значит, кто-то научил его страшному ремеслу. А пока Сорокину был известен лишь один учитель – Илларион Забродов.
– Послушайте, – вдруг сказал Забродов, – я понимаю, пока вы не поймаете этого мерзавца, вы будете думать, что я к этому имею какое-то отношение. Может, вы и правы. Не перебивайте меня, полковник, я тоже чувствую свою вину. Да, я готовил профессиональных диверсантов, то есть простым языком говоря, – убийц. Но так было надо, это мой хлеб, мое ремесло.
– Ты что, Илларион! – воскликнул Мещеряков. – Как ты можешь? Твои люди принесли столько пользы…
– Вот видите, полковник, – сказал Илларион, обращаясь к Сорокину, – и от убийств бывает польза.
Это как яд: он может быть и отравой, а может – и уникальным лекарством.
Уже через полчаса Мещеряков с Забродовым были на улице, неторопливо шли. Полковник машину отпустил, сказав, где шофер должен его ждать.
– Что ты обо всем этом думаешь, Илларион? Твоя совесть чиста, я это знаю. А искать убийцу – это их проблема. Пусть ищут, государство им за это деньги платит.
– Я понимаю, Андрей. Но представь ситуацию иначе: этот мерзавец может придушить и тебя.
– Меня? – воскликнул Мещеряков.
– Ну хорошо, не тебя, а меня.
– Тебя? – Мещеряков саркастически захохотал. – Хотел бы я на него, Илларион, посмотреть. Вот уж потеха началась бы, если бы он тебя решил придушить. Я ему, честно говоря, не завидую. Уж я-то знаю, как тебя пытались задушить, и знаю, что с теми тремя стало.
– Просто мне повезло в конкретной ситуации. Но признаться честно, мне очень интересно посмотреть на этого человека, – Какой у тебя интерес? – спросил Мещеряков.
– Чисто профессиональный, – сказал Илларион. – Знаешь, Андрей, он душит людей неспроста.
– Это и так понятно, – с тоном знатока воскликнул полковник ГРУ.
– За всем, судя по фотографиям и тем фактам, которые изложил Сорокин, стоит философия.
– Слушаю, – сказал он тоном человека, которого оторвали от важных дел и у него на разговор есть максимум секунд тридцать, хотя до этого он не занимался ничем важным.
Не назовешь же важным делом метание ножей в спил липы? Хотя как сказать, кому что дороже? Иногда умение метать ножи пригождалось Забродову во сто крат больше, чем знание половины изложенного в девяносто восьми томах словаря.
– Извините, я говорю с Забродовым? – голос Илларион узнал не сразу, хотя память у него на голоса была исключительная.
– Извините, а я с кем разговариваю? – вместо ответа спросил он.
– Полковник Сорокин Владимир Петрович.
Забродов тут же мгновенно открутил в памяти ситуацию. С полковником он столкнулся больше года тому назад, тот занимался делом двух его воспитанников – Каверина и Сизова. Знакомство приятным назвать было бы сложно. Но у каждого своя работа, каждый занимается своим делом. Хирург режет, патологоанатом вскрывает трупы, пекарь печет пироги, а мясник разрубает туши. Так что неприязни в отношениях между ними не существовало. Даже случайно встретившись на улице, они самое большое, обменялись бы легкими кивками головы, ни у кого из них не возникло бы желание остановить другого, поинтересоваться, как дела, как работа, потому что милицейская работа полковника Сорокина совсем не интересовала инструктора ГРУ.
– Помню, – коротко сказал Забродов.
– Мне нужно с вами встретиться.
– Официально? – спросил Илларион.
– Нет, что вы, мне нужна ваша консультация.
– Это все по тому же делу? Я думал, оно закрыто.
– Дело Сизова и Каверина закрыто, и я думаю, вы в курсе окончательного решения по нему.
– Сам я не могу встретиться с вами, на это нужно разрешение.
– Кто его может дать?
– Никто, – сказал Забродов.
Сорокин даже опешил от такого ответа.
– Я не совсем вас понял… Вы что, отказываетесь, напрочь?
– Нет, дело в том, что я уже не служу и человек свободный. Но все, что касается моего прошлого, за это, действительно, нужно разрешение.
– Если я получу его у полковника Мещерякова, этого будет достаточно?
– Попробуйте, – и тут же Илларион добавил, – до свидания.
Даже не дождавшись ответа милицейского полковника, он отключил трубку и взял в руки нож. И самозабвенно швырнул его, наперед зная, тот попадет точно в центр спила. Так и произошло, нож вошел на половину лезвия.
«Сейчас будет звонить Мещеряков», – с улыбкой подумал он и решил, что за это время вполне успеет сварить кофе.
Он сварил кофе, вернулся с чашкой в руке и поставил ее на столик, посмотрел на трубку. Та словно ответила на взгляд звонком, вспыхнула зеленая лампочка.
Забродов поднес ее к уху, но не спешил говорить.
– Алло! Алло! – неслось из наушников.
«Точно, Мещеряков», – подумал Илларион и на его губах появилась улыбка.
Абсолютно точно копируя голос своей домработницы, он произнес:
– Квартира Забродовых. Вас слушают.
– Мне Иллариона, пожалуйста.
– Кто его спрашивает?
– Андрей Мещеряков.
– А по отчеству как?
Полковнику ГРУ Мещерякову пришлось назвать свое имя и отчество.
– А по званию? – продолжал издеваться Илларион.
Мещеряков растерялся. Подобной наглости от домработницы он никак не ожидал.
– Забродов дома или нет? Передайте ему трубку!
– Ни о каких полковниках Мещеряковых они мне не говорили. Они сейчас отдыхают.
– Как отдыхают?
– Они лежат на диване с книжкой в руках.
– Дайте трубку Иллариону, будьте так любезны!
– Меня могут заругать, начнут бранить.
– Я вам приказываю, дайте мне Забродова!
– Ты в своем ГРУ, полковник, приказывай, – все еще голосом домработницы сказал Забродов, – а здесь частная собственность, квартира, так сказать, неприкосновенная территория. И каждый человек имеет право на отдых.
Наконец до полковника Мещерякова дошло, что над ним издеваются.
– Ты!? – закричал он, уже зверея. – Если не отдашь трубку.., черт, вконец запутался…
– Ничего ты мне не сделаешь, – мелко захихикала домработница, буквально давясь своим смехом.
И тут до Мещерякова дошло:
– Илларион, ты сволочь, скотина, мерзавец! Если я приеду, то я тебя…
– А я тебе дверь не открою, – сказал Забродов, – все-таки частная собственность. Если, разве что, приедешь с ордером, тогда впущу.
– С орденом приеду! – закричал Мещеряков. – С орденом!
– А тебе что, небось, уже орден дали? Небось, орден Сутулова первой степени?
– Ты сволочь, Илларион, ты потерял рассудок, у тебя крыша поехала.
– Ну ладно, короче. Здравствуй, Андрей, что тебе надо?
– Мне ничего не надо, кстати.
– Вот это мне нравится, – сказал Илларион, – а если ничего не надо, какого черта человека от дел отрываешь? Я тут книжку интересную читал, а ты звонишь.
– Слушай, Илларион, тут вот какое дело… МВД с вами связалось, их начальство позвонило нашему, поверь, на очень высоком уровне, даже не на моем.
– И что из того? Они, наверное, каждый день звонят, делать им нечего, государственные деньги транжирят, – как ворчливый старик отвечал Забродов.
– Да нет, там дело серьезное. Ты, может, слышал, во скорее всего нет.
– Так какое дело, Андрей? Не тяни кота за хвост, я же тебя всегда прошу излагать быстро и четко.
– С тобой хотят встретиться, они тебе обо всем и расскажут.
– Сорокин, что ли?
– Да, Сорокин встретится и объяснит. Только поедем вместе, меня наше начальство посылает.
– Что, боятся, чтобы я чего лишнего не наговорил? Государственную тайну не выдал?
– Да нет, ничего они не боятся, тут как бы дело идет о чести нашего мундира.
– Твоего серого пиджака в крапинку?
– А откуда ты знаешь, что на мне пиджак в крапинку?
– У тебя, Андрей, их всего два.
– Да, да, – сказал Мещеряков. – Заехать за тобой на машине?
– Заезжай, если уж дело не терпит отлагательства.
– Не терпит, – сказал Мещеряков.
Через полтора часа полковник ГРУ Мещеряков и бывший инструктор ГРУ капитан Забродов уже находились в кабинете полковника Сорокина. Мужчины поздоровались за руку. В кабинете имелись два стола: один маленький, за которым полковник Сорокин работал, а второй большой – для совещания.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, сейчас кофе принесут.
– Я бы охотнее выпил чая.
Мещеряков посмотрел на Забродова:
«Вот привереда, все ему не так. Предложили бы чай, он попросил бы кофе».
К подобным заморочкам и выходкам приятеля Мещеряков привык, и они его не удивляли.
– Как будет угодно, – сказал полковник Сорокин, – есть у нас и чай.
– Это хорошо. Так, значит, ваше ведомство хорошо финансируют, если у вас есть чай и кофе.
С этими словами Забродов открыл бутылку минеральной воды, стоящей на столе, налил себе в стакан и не спеша выпил.
– Вы, наверное, еще не знаете. Уже обнаружено девять трупов, почти все в районе Лосиного острова.
– Всего девять? – спросил Забродов.
– Вам этого мало?
– Нет, когда девять человек гибнут в машине – это очень много, а когда при взрыве бомбы – считай ничто. Статистика – вещь относительная, полковник.
– Все убитые – довольно-таки крепкие мужчины, я бы даже сказал, спортивные. Все они убиты одним и тем же способом – задушены голыми руками. Ни удавкой, ни петлей, а голыми руками. И у каждого на затылке ножом вырезан крест.
– Интересно, – пробурчал Забродов, – ну и причем здесь мы?
– Я вас пригласил потому, что есть версия, хоть какая-то… Вполне возможно, убийца мог оказаться вашим человеком.
– В каком смысле – нашим, полковник? – спросил Мещеряков.
– Может быть, он служил в спецназе ГРУ, а может, и теперь служит.
– Да вы что, – вспылил Мещеряков, – у нас люди…
– Погоди, Андрей, – одернул полковника Забродов, – Сизов с Кавериным тоже служили в спецназе.
Я понял логику ваших предположений. Вы говорите, задушены голыми руками?
– Да. Вот, посмотрите, – на стол легла пачка фотографий.
Забродов разложил их и принялся рассматривать.
– Вот эти два – свежие.
– Я понял, – сказал Забродов, – читать умею, на каждом снимке отбита дата.
– Да, посмотрите, может быть, вы можете что-то подсказать.
Полковник Сорокин понял, что на гээрушников лучше не наезжать, а лучше попытаться разговаривать с ними так, как со своими коллегами.
– Я знаю, капитан, что вы занимались подготовкой спецназа ГРУ.
– Да, занимался. Много лет занимался. Не одного потенциального убийцу подготовил.
– Что вы можете сказать о своих, людях? Может среди них быть такой?
– Вполне может быть.
– Ты что говоришь?! – набросился на Забродова Мещеряков.
– Погоди, Андрей, дело серьезное. Ты посмотри на эти фотоснимки.
– Да не хочу я смотреть! – бросил Мещеряков, во его руки потянулись к фотографиям, и он с любопытством и отвращением одновременно принялся перебирать снимки.
– Знаете, полковник, – торопливо произнес Забродов, – я учил людей убивать, у нас такая работа.
Если ты не убьешь, то убьют тебя. Но я никогда никого не учил убивать таким способом. При подготовке я всегда ставлю одну и ту же цель: убивать нужно так, чтобы не испытывать при этом удовольствия. А судя по всему, ваш душитель – человек с нарушенной психикой, он от убийства получает удовольствие.
– А зачем он вырезает кресты?
– Этого я не знаю. Скорее всего – метка, чтобы подчеркнуть, убийство совершил именно он.
– Послушайте, капитан, – сказал полковник Сорокин, присаживаясь к столу, опираясь на него локтями, – скверно все получается. Если человек душит голыми руками, то зачем ему ставить подпись?
– Есть в этом логика, полковник. Например, художник пишет картину, его и так прекрасно узнают, но автограф тем не менее обязателен, иначе она не считается оригиналом.
Полковник Сорокин тряхнул головой.
– Поясните.
– Да, я учил убивать быстро и надежно. Во всяком действии нужна экономия энергии, экономия силы. Задушить голыми руками – не самый легкий и спокойный способ. Судя по всему, вы правы…
– Конечно, прав, экспертиза подтверждает, а не я.
– Так вот, – продолжил Забродов, – душить голыми руками тяжело. Согласитесь, быстрее сломать позвоночник, силы у этого человека на это хватило бы. Я не думаю, что он спецназовец. Для спецназовца такой способ – чужой, это не из арсенала профессионалов своего дела. Если бы мне надо было убивать, если бы у меня поехала крыша и рассудок помутился, а все эти люди мне чем-то стали крайне неприятны, превратились бы в моих врагов, то я бы, поверьте, убивал другим способом.
Если бы у меня не было оружия – ножа, петли, палки – я бы просто сворачивал шеи. Это быстро и экономно. Или одним ударом… Показывать не буду, – сказал Забродов, – убивал бы человека. Один удар в горло – быстрый, короткий, мгновенный – и человек мертв. Поверьте, все, кто прошли школу спецназа ГРУ, этими ударами владеют. А вы видите, убийца применяет что-то другое – скорее, из области цирка, это актерство – удава изображать и укротителя в одном лице.
– Вы говорите, удава?
– Да, удава. А что? Надеюсь, вы видели в цирке номер с удавом?
– Не приходилось, – признался полковник Сорокин, – видеть воочию.
– А я видел.
– Но знаете, капитан, мы действительно назвали его Удавом.
– А как же вы еще могли его назвать? Ведь он душит, а не кусает, не режет, не стреляет, просто-напросто душит.
И тут Забродов, положив руки на стол, немного отвлекся:
– Так говорите, вы не видели номера с удавом?
Когда дрессировщик преспокойно дает обвивать шею огромной змее, он ничем не рискует. Фокус прост: удав прежде чем трижды не обовьется вокруг шеи, давить не станет, ему просто не хватит на это сил. Вот дрессировщик и дает ему обвиться два раза, а из третьей петли все время выскальзывает, сбрасывает ее. Тут есть артистизм, элемент соревновательности. Ваш душитель не просто убивает, а ищет противника практически равного себе, – Забродов перебрал снимки. – Он душит не всегда сзади, а и спереди, и сбоку. Как я понимаю, главное для него насладиться агонией, почувствовать ее руками, ему важна не сама смерть, а процесс.
И он абсолютно не кровожадный, может быть, вид крови ему даже противен. И скорее всего противен. Если бы ему нравилась кровь, он бы полосовал лица, тела. А так лишь неглубокий разрез на уже мертвом теле, – и он выдернул снимок, на котором отчетливо был виден крест, вырезанный на затылке мертвого человека, мужчины.
– Послушайте, – сказал Мещеряков, – а почему вам в голову пришла мысль, что убийца – спецназовец?
– Тут уж, как повелось. Два ваших человека один раз засветились, теперь всегда на вас будут думать.
– Это не правильное рассуждение, – ответил Забродов. – Вы, как человек, носящий форму, должны знать, что если снаряд уже сделал воронку, то вероятность того, что второй попадет в эту же воронку, ничтожно мала. Куда скорее снаряд ляжет на чистое поле, так что зря вы ищите в нашем направлении, уж попомните мое слово.
– Утопающий за соломинку хватается, – напомнил Сорокин, – все версии нужно отрабатывать. И если до последнего времени с расследованием нас специально не подгоняли, понимая, что спешка только навредит делу, то теперь придется действовать в пожарном темпе. Журналисты уже пронюхали, скоро в Москве начнется паника.
Забродов ухмыльнулся:
– Знаете, полковник, – он посмотрел в глаза Сорокину, – ваши рассуждения не совсем верны. Все версии хороши, кроме заведомо похожих на правду.
Они, – я исхожу из своего собственного опыта, – как правило, оказываются провальными. А самые, на первый взгляд, невероятные – зачастую правильные. Так что со спецназовцами вы явно перебрали, и я ничем вам помочь не могу. Навряд ли это был кто-то из моих людей, но то, что он невероятно силен, это я могу сказать абсолютно точно. Но сильных людей много, причем сильными у этого душителя могут быть лишь руки, даже кисти рук, как у музыканта или игрока в пинг-понг.
– Странное предположение.
– Вы знаете, что у теннисистов очень сильные кисти, а бицепсы могут быть слабыми? Так же кисти могут быть сильными у пианистов.
– Вы думаете" он музыкант?
– Вполне может быть.
– А насчет паники?
– Да, это интересно, когда здоровые мужчины станут бояться выходить на улицу – ни старики, ни женщины, ни дети, а именно здоровые мужчины. Это что-то новое, убийца – человек с фантазией, во всем хочет быть непохожим на остальных.
– А я думаю, он просто сумасшедший.
– То, что он сумасшедший – это верно. Но сумасшествие бывает разное и оно совсем не говорит о глупости. В жизни он может быть нормальным человеком, так же как вы, я или полковник Мещеряков – ходить по улицам, забегать в кафе, покупать книги, диски, читать, слушать музыку. Он отличается от нас лишь взглядом на смерть. Если нам она неприятна, вызывает отвращение, страх, то ему чужая смерть доставляет удовольствие, причем огромное. К тому же удовольствие это эстетическое, кроме физического наслаждения. Это как обладание женщиной, которая сопротивляется. Ему, насколько я могу предположить, нравится сопротивление, и именно поэтому он выбирает сильных мужчин.
– По какому принципу он их выбирает? Вот таксист, вот сантехник, это спортсмен, – полковник Сорокин указал на фотоснимки, – но все они чем-то похожи.
– Да, похожи. Они все примерно одного роста и примерно одной конституции, словно их отливали в одной форме, так сказать, эталоны. Наверное, они эталоны мужской красоты в его понимании.
– Все убитые, – продолжил полковник Сорокин, – нигде между собой не пересекались, не знали друг друга. Это люди разных кругов общения, даже разного уровня жизни. Вот этот богат, этот беден, этот…
– С бородой, – сказал Забродов, – а этот без бороды. Но они похожи, словно братья.
– И что нам это дает? – спросил Сорокин.
– Не знаю, я просто-напросто рассуждаю. Вы меня позвали, чтобы я ответил на ваши вопросы. Как мог, я ответил.
– Да, да, ответили. Но, к сожалению, мало что прояснилось.
– А вы, полковник, хотели, чтобы мы с Мещеряковым сказали, что убийца спецназовец?
– Если бы вы это сказали, я был бы рад. Это намного сузило бы круг подозреваемых. А теперь вы меня убедили, что версия со спецназовцем ошибочна и ни к чему хорошему не ведет.
– Я тоже так думаю, – сказал Забродов.
– А вот ваши рассуждения, капитан, об автографе интересны, словно бы неграмотный человек подписывался, ставил крестик вместо подписи.
Забродов улыбнулся:
– Расписаться ножом сложно, а поставить крест – просто.
Еще минут двадцать беседовали мужчины, причем у всех лица были озабочены. Волнение полковника Сорокина невольно передалось Забродову и Мещерякову.
Все трое были заинтересованы в том, чтобы как можно скорее разрешить запутанное дело, выйти на след убийцы. Илларион догадался, пока убийца не окажется на скамье подсудимых или в наручниках, тень краем будет задевать и его, мол, это он обучал людей убивать. И неважно, требовали ли этого государственные интересы, требовало ли ГРУ – это дело второе. Раз есть трупы, значит, существует убийца. А если существует убийца, значит, кто-то научил его страшному ремеслу. А пока Сорокину был известен лишь один учитель – Илларион Забродов.
– Послушайте, – вдруг сказал Забродов, – я понимаю, пока вы не поймаете этого мерзавца, вы будете думать, что я к этому имею какое-то отношение. Может, вы и правы. Не перебивайте меня, полковник, я тоже чувствую свою вину. Да, я готовил профессиональных диверсантов, то есть простым языком говоря, – убийц. Но так было надо, это мой хлеб, мое ремесло.
– Ты что, Илларион! – воскликнул Мещеряков. – Как ты можешь? Твои люди принесли столько пользы…
– Вот видите, полковник, – сказал Илларион, обращаясь к Сорокину, – и от убийств бывает польза.
Это как яд: он может быть и отравой, а может – и уникальным лекарством.
Уже через полчаса Мещеряков с Забродовым были на улице, неторопливо шли. Полковник машину отпустил, сказав, где шофер должен его ждать.
– Что ты обо всем этом думаешь, Илларион? Твоя совесть чиста, я это знаю. А искать убийцу – это их проблема. Пусть ищут, государство им за это деньги платит.
– Я понимаю, Андрей. Но представь ситуацию иначе: этот мерзавец может придушить и тебя.
– Меня? – воскликнул Мещеряков.
– Ну хорошо, не тебя, а меня.
– Тебя? – Мещеряков саркастически захохотал. – Хотел бы я на него, Илларион, посмотреть. Вот уж потеха началась бы, если бы он тебя решил придушить. Я ему, честно говоря, не завидую. Уж я-то знаю, как тебя пытались задушить, и знаю, что с теми тремя стало.
– Просто мне повезло в конкретной ситуации. Но признаться честно, мне очень интересно посмотреть на этого человека, – Какой у тебя интерес? – спросил Мещеряков.
– Чисто профессиональный, – сказал Илларион. – Знаешь, Андрей, он душит людей неспроста.
– Это и так понятно, – с тоном знатока воскликнул полковник ГРУ.
– За всем, судя по фотографиям и тем фактам, которые изложил Сорокин, стоит философия.