Страница:
— То крылья снова вернутся к ней. И если это произойдет в людном месте… боюсь, мой юный друг, у вас будут проблемы. Так что вам стоит думать, прежде чем прибегать к помощи эликсира.
— Господин магистр говорит, — вмешалась Синтия, — что когда-нибудь я смогу выглядеть как человек безо всякого зелья.
— Это так, — степенно заявил Унтаро в ответ на вопросительный взгляд Шенка. — Со временем она привыкнет управлять трансформацией, и… думаю, что не ошибусь, если предположу, что твоя подруга сумеет направлять сей процесс осознанно и без помощи эликсира. Но на это потребуется время. Возможно — годы…
— О, вершитель… — Темплар склонил голову. — То, что вы сделали, это… чудо!
Старик расплылся в довольной ухмылке.
— Ты даже не представляешь, до какой степени прав, юноша. Что ж, думаю, что и во всем Ордене найдется лишь несколько человек, способных оценить это в полной мере. Ну да ладно… твоя просьба исполнена. Я слышал, утром ты уезжаешь на север?
— Да, вершитель.
— И девочка, конечно, отправится с тобой?
— Да! — Синтия выкрикнула это слово прежде, чем Шенк успел что-либо сказать, словно боялась, что сейчас он попытается избавиться от ее общества.
На самом деле этого у юноши и в мыслях не было. Не то чтобы он не предпочитал странствовать в одиночку — просто понимал, что заключенный с вампирочкой договор возлагает и на него определенные обязанности, а полученное воспитание не позволяло ему нарушить собственное слово, даже если было оно дано порождению самой Тьмы. Разве ж не в этом отличие воина Света от демонов — истинный темплар должен быть честен. В первую очередь перед самим собой.
— Печально, печально, — протянул Унтаро, всем своим видом давая понять, до какой же степени он не одобряет поступки нынешней молодежи. — Мои опыты еще не закончены, и я бы… девочка, ты уверена, что не хочешь ненадолго задержаться? Я думаю, еще годик или два — и мы сможем добиться воистину потрясающих результатов.
— Простите, господин магистр, — склонилась перед вершителем девушка. — Простите меня, но… моя клятва не позволяет мне оставить темплара даже на столь незначительное время.
Фраза содержала в себе капельку насмешки, но Унтаро не услышал ее — или не захотел услышать. К тому же, с точки зрения вампиров, о пределах жизни которых толком никто ничего не знал, два года и впрямь были более чем скромным сроком.
Вершитель вздохнул, скривил губы в чем-то, напоминающем усмешку.
— Что ж, воля ваша… постарайся хотя бы, юноша, чтобы мои усилия не пропали даром. Ты уж береги ее… не от врагов, тут не убережешь, сама ведь в драку полезет, чтобы тебя защищать, если что. Я-то о вампирах куда больше тебя знаю, понимаю, что есть долг служения. Береги от толпы — толпа страшнее врага, толпа не щадит. Как эликсир готовить, Синтия знает, да я и снабдил ее на первое время. А сейчас иди спать, воин… завтра у тебя начинается долгий путь.
Спорить Шенк не стал…
За юношей и его спутницей уже давно закрылась дверь, а Унтаро все еще сидел в кресле, о чем-то размышляя, Взгляд его упал на древнюю книгу, что листал темплар. Он протянул руку, прикоснулся к кожаному переплету и вдруг отдернул пальцы, словно обжегшись. Зачадила и погасла одна из масляных ламп, исчерпав огнетворное снадобье, библиотека погрузилась в полумрак, слегка разгоняемый одним оставшимся светильником.
Скрипнула дверь. Вершитель даже не повернул головы — если тот, кто явился сюда, пришел по делу, то заговорит. Если же нет — уйдет сам, чтобы не мешать вершителю предаваться раздумьям. В конце концов, у высокого статуса есть и свои преимущества — мало кто рискнет без веского основания беспокоить магистра. И все же именно сейчас он не имел ничего против собеседника… Бессонница, один из признаков старости, давно стала уже хорошей его знакомой, а ведь нет лучшего способа скоротать долгие ночные часы, чем добрая беседа. С равным.
— Странно видеть тебя здесь, Гэл, — раздался за спиной знакомый чуть хрипловатый голос.
— Почему? — лениво хмыкнул Унтаро, все еще не оборачиваясь.
— Обычно ты предпочитаешь уединяться в своих покоях… когда не пропадаешь до зари в лаборатории.
— Уайн, я занял твое любимое кресло? — саркастически поинтересовался магистр.
— О нет… мое кресло как раз свободно. Если ты не возражаешь против моего общества.
Раздался негромкий хлопок. Унтаро пошевелил мясистым носом, принюхиваясь. Затем уголки губ изогнулись в довольной улыбке.
— Ты шел сюда для встречи со мной, Уайн, или просто собирался напиться в одиночестве?
Борох неспешно поставил на столик два высоких стеклянных стакана, забулькало вино, наполняя сосуды. Затем он уселся в жалобно застонавшее под его тушей кресло напротив Унтаро и взял свой стакан, жестом предложив старому лекарю последовать своему примеру. Тот не заставил себя упрашивать. Старики молча потягивали вино, прикрыв глаза. Унтаро понимал, что Борох пришел сюда отнюдь не для того, чтобы выпить со старым приятелем… да и друзьями-то они никогда не были. Сложно быть друзьями, занимая высшие посты в иерархии Ордена. Соратниками — возможно… иногда соперниками, время от времени даже врагами, По отношению друг к Другу они испытывали уважение, определенную приязнь — но не более. И сейчас Борох явился сюда поговорить — значит, речь пойдет о чем-то важном, о чем-то таком, что затрагивает интересы Ордена.
И Борох не торопился начать разговор. Его терзали сомнения — стоит ли вообще заводить речь о том, что его тревожит в последние дни, с Унтаро… может, стоило бы сразу поговорить с Великим Магистром? Но тот, при всех его достоинствах, все-таки всего лишь командор… пусть и переросший это звание. Сейчас Его Святейшество слишком занят войной — и потому, наверное, не способен почувствовать, уловить первые тревожные признаки, что явственно чувствует он, Борох. Может, оно и правильно — пусть каждый занимается своим делом.
— В последнее время мне кажется, Гэл, что назревает что-то странное.
— Странное?
— И страшное. Что-то меняется, лекарь. Что-то очень важное.
— Ты имеешь в виду войну?
— Нет.
Унтаро повертел в руках опустевший стакан, несколько мгновений раздумывал, стоит ли приподняться и потянуться за бутылкой. Затем решил, что все-таки не стоит.
— Тогда что?
— Войны были, войны будут… Рано или поздно любому государству становится тесно в своих границах, и оно начинает поглядывать в сторону земель, принадлежащих соседям.
— Прописные истины, — хмыкнул Унтаро.
— О да… а я говорю о другом.
— Об этом юноше?
Борох печально улыбнулся.
— Да… впервые за тысячи лет объединились сила Света и сила Тьмы. Я потратил три дня, искал в летописях… такого еще не случалось. Знаю, иногда вампиры жили среди людей, но чтобы темплар выбрал в спутницы эту…
— Тварь? — В голосе Унтаро звучала издевка.
— Нет, я бы избрал другое слово. Воспитание темпларов таково, что их почти невозможно склонить к служению Тьме. Сломать — да, сломать можно любого человека, будь он хоть выкован из стали. Но юноша избрал себе спутницу добровольно.
— Мне кажется, это она избрала его.
Борох покачал головой, затем снова плеснул в стаканы вина. Он ощущал настоятельную потребность напиться.
— Не суть важно. Важно лишь то, что они вместе. И — обрати внимание, Гэл, именно в этот момент мы оказываемся вынуждены извлечь из тайников книги по запретной магии. Не просто извлечь — пустить в ход. И к тому же возложить эту миссию на Леграна.
— Мог бы выбрать другого…
Унтаро был умным и умелым собеседником. Он уже понял, что Бороху просто необходимо выговориться, необходимо выразить словами то, о чем болит душа. Сейчас ему нужно лишь подбрасывать время от времени нужные фразы, чтобы помочь сформулировать мысли, понять самого себя.
— Не мог, — мотнул головой Борох. — Нужен был лучший.
— Он — лучший?
— На сегодняшний день — безусловно.
— Значит, выбор был верен, — пожал плечами Унтаро. — Так что же тебя беспокоит?
— Я вчера говорил с Реффенберком… — после долгой паузы вновь заговорил Борох, — этому крысенышу только дай повод порыться в своих книгах. Так вот, он раскопал в кое-каких совсем древних, им более тысячи лет, свитках что-то вроде пророчества…
Унтаро счел нужным промолчать. Из всех магистров он был, пожалуй, единственным, кто относился к магистру Эдрику Реффенберку с изрядной долей симпатии… может быть, потому, что тот всегда, обнаружив в какой-нибудь старой рукописи сведения о травах, методах лечения или еще о чем-то, что могло заинтересовать лекаря, тут же ставил Вершителя Здравия в известность о находке.
К тому же магистр Унтаро не верил в пророчества. Пророчество — это нечто эфемерное, нечто такое, что нельзя понять с помощью логики. Его настои и эликсиры были куда проще, их он понимал и всегда мог сказать, какое воздействие на конечный результат окажет тот или иной ингредиент. Старый лекарь, достигший одного из высших постов в иерархии Ордена, самой основой существования которого была Вера, был и оставался убежденным скептиком, не принимая на веру ничего, доверяя только собственным рукам и собственным чувствам. Может, это тоже сближало его с Реффенберком, который доверял только своим книгам.
— Ну, не совсем пророчество, — продолжал тем временем Борох. Он говорил тихо, не особенно задумываясь, слышит ли собеседник его слова. — Так… общие фразы. Неизвестно даже, кто написал этот текст.
— И о чем в нем говорится? — зевнул Унтаро. Ответ ему был в немалой степени безразличен.
— Это звучало примерно так… — Борох сделал паузу и, закрыв глаза, процитировал: — «Когда Свет, запятнанный Тьмою, встретится с Тьмою, идущей за Светом, — „Синее Пламя“ покинет мир, осветив дорогу к великим переменам».
На весьма долгое время в библиотеке повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием двух стариков.
— Проблема всех без исключения пророчеств в том, что их трудно привязать к реальности, — наконец без тени иронии заметил целитель. — Я могу с ходу предложить интерпретацию этих слов. Ну… э… скажем, речь идет о солнечном затмении. Явление обычное, хотя и редкое. Да, ты имеешь в виду… то самое «Синее Пламя»? О котором говорится в заповеди статуи Галантора?
— Вероятно… по крайней мере слова эти явно не означают просто огонь, окрашенный в синий цвет, такой фокус могут показать на любой большой ярмарке. Придать пламени синий, зеленый или другой оттенок не так уж сложно. Но в свитке эти слова написаны, как имя… или название. Тем более что у Святой Сиксты и в самом деле был артефакт с таким названием.
— Что за артефакт? — Унтаро подобрался, в его глазах зажегся неподдельный интерес. — Всегда хотел это узнать… с тех пор, как впервые прочел заповедь. Но как-то все руки не доходили.
Все, что было связано с жизнью Святой Сиксты, было покрыто мраком тайны. Орден стал реальной силой почти через сто лет после ее смерти, и еще не менее трехсот прошло, прежде чем служители Ордена встали во главе одного из небольших государств, постепенно расширяя его границы. Тогда уже поздно было искать свидетелей, знавших Сиксту и Галантора лично. Остались лишь кое-какие записи самой Сиксты и первых ее сподвижников, но в них говорилось много о борьбе сил Света и Тьмы, о Проклятой Арианис и ее демонах-прислужниках — и очень мало о самой Сиксте как о реальном человеке из плоти и крови. Пожалуй, кое-кто из братьев даже не верил, что она жила на самом деле, считая основательницу Ордена мифическим существом вроде самого демона Ши-Латара. Или, скажем, его прислужника Дениса, которого Арианис послала убить Сиксту и Галантора, — черная душа демона оказалась не в силах преодолеть силу великой любви, что в те годы только зарождалась меж основателями Ордена, и Денис в страхе бежал. Потом, много позже, спохватились — и, собирая по крохам свидетельства очевидцев, сумели составить более или менее подробное жизнеописание Сиксты Женес, впоследствии причисленной к лику святых. Только вот достоверность этого жизнеописания, к тому же испещренного белыми пятнами длиной в месяцы и даже годы, вызывала массу сомнений. В руках Ордена был лишь один предмет, который некогда — и это было известно доподлинно — принадлежал Сиксте. Золотая статуя воина — а точнее, самого Галантора Сурлина, ее возлюбленного и ее соратника.
— Увы, одно только упоминание и более ничего. Я сам, к сожалению, не знаю больше. Ясно только, что Синее Пламя чем-то опасно,
— Досадно… И ты думаешь, что этот твой протеже тем или иным образом связан с этим, с позволения сказать, пророчеством?
— Очень уж похоже… Я готов признать, что столь расплывчатые слова можно, при некоторой фантазии, толковать по-разному, и все же… Мы сами запятнали рыцаря Света магией, что есть, по сути, порождение Тьмы. В то же время эта вампирочка определенно стремится идти за ним.
— Тьма, идущая за запятнанным Светом… не слишком ли это натянуто, Уайн? Речь может идти всего лишь о… ну, допустим, о солнце, опускающемся за горизонт, на фоне которого проплывают облака, кажущиеся темными пятнами. А Тьма, идущая за Светом, — это просто ночь, приходящая на смену дню. Я не претендую на правоту, просто иногда самое простое объяснение оказывается и самым верным.
— Да… бывает и так… — Борох поднял на собеседника глаза, и Унтаро вдруг заметил, до какой же степени усталым выглядит наставник. И еще он увидел в этих глазах страх… страх грядущих перемен. — Бывает и так, целитель… Как бы я хотел, чтобы все мои предчувствия оказались лишь больным воображением выжившего из ума старика.
Редус Кадар проснулся — его разбудило чувство чужого присутствия. Этого не должно… нет, просто не могло быть — стража у дверей не пропустит в его покои никого. Это настоящие сторожевые псы, элита… у них вырваны языки, они не могут говорить, смысл их жизни — служить хозяину. Их с детства учат владению оружием, тайным боевым искусствам, но главное — преданности. Любой из них с готовностью пойдет на смерть ради своего господина — но звуков схватки не было Значит, гость, кто бы он ни был, вошел не через дверь.
И все же в комнате определенно кто-то был. Кадар и сам был воином — в прошлом… Годы, проведенные в довольстве, сытости и праздности, в немалой степени избавили Редуса ныне одного из советников ильшаха Урзиза, от большинства боевых навыков. Теперь меч в его руках совсем не так быстр и смертоносен, а латы, даже обычные церемониальные, лишь сдавливают дородное тело и заставляют тяжело дышать. А вот звериное чутье осталось… и сейчас он знал, что не один в комнате.
— Кто здесь? — Может, вопрос был и не самым уместным, но задан он был спокойным, можно сказать, даже немного равнодушным голосом. Тоном человека, исполненного силы и уверенности в себе.
— Зажги свет и посмотри, — насмешливо ответил невидимый во тьме гость.
— Как скажешь, — хмыкнул Кадар.
Он неторопливо встал с постели, дав тончайшему шелку покрывала беззвучно соскользнуть на пол и даже не протянув руки к изогнутому кинжалу, что всегда лежал у изголовья его постели. Гость пришел сюда не убивать — а значит, и не стоило хвататься за оружие. Много лет назад Кадар считал, что лучший способ решить любую проблему — устранить ее источник. Физически… Но это было давно. С тех пор он повзрослел и на многое стал смотреть иначе.
Щелкнул пружинный механизм, кусочек кремня полоснул по ребристому металлу, выбрасывая сноп искр, вспыхнула масляная лампа, с трудом разгоняя темноту. Запахнув полу шитого золотыми нитями шелкового халата, стоившего маленькое состояние, Кадар медленно обернулся, стараясь не делать слишком уж резких движений, дабы ночной гость не усмотрел в них угрозу. На подоконнике распахнутого окна — как он, интересно, сумел открыть его столь беззвучно? — сидел невысокий худой человечек. Выглядел он ужасно — голова перевязана тряпкой, когда-то белой, а сейчас покрытой грязью… местами сквозь повязку проступили темные пятна. Перевязана была и правая рука человека — и опытный взгляд Редуса сразу же отметил, что у руки нет кисти.
— И что тебе надо в моем доме? — поинтересовался Кадар, усаживаясь на одну из разбросанных по полу подушек и поджимая под себя ноги. Он не испугался бы и опытного бойца, бояться же калеку было и вовсе бессмысленно. Но расслабляться советник себе не позволил — в глазах коротышки сверкала сталь. Это был воин, пусть ослабший, израненный — но, несомненно, воин. Из лучших…
— Ты будешь Умрат Кадар?
Вопрос оказался неожиданным. Советник несколько мгновений подумал, стоит ли отвечать правду или все же лучше солгать, затем принял решение вести себя, как подобает воину. Медленно сложил руки в поминальном жесте, склонил голову, отдавая прощальный долг усопшему.
— Отец, да будет вечен его путь в Свете, покинул этот мир более трех лет назад. Меня зовут Редус, и я старший из его сыновей.
По всей видимости, для калеки такой ответ оказался новостью, к тому же неприятной. Он долго молчал, то ли раздумывая, продолжать ли беседу или исчезнуть так же, как пришел, то ли просто не в силах поверить в услышанное. Видимо, сделав выбор, он заговорил снова. Его голос звучал хрипло, и Редус, опытным взглядом воина, понял, что коротышка испытывает сильнейшую боль, но скорее умрет, чем признается в этом. Во всяком случае, до того, как исполнит то, зачем пришел.
— Мне жаль, уважаемый Редус Кадар. Жаль, что ваш отец столь преждевременно оставил этот мир. Что ж, пусть лежит перед ним дорога к Свету… Тем не менее сюда меня привело важное дело. Немногим более пятнадцати лет назад ваш отец, уважаемый Умрат Кадар, посетил страну, известную как Орден… там с ним произошло некое… событие. Если он не рассказывал вам об этом… тогда я, с вашего позволения, удалюсь.
Соблазн был велик, сказать, что ничего не знаешь, — и этот пахнущий кровью и смертью человек уйдет отсюда. Может быть — навсегда. И в его опочивальне снова воцарятся тишина и покой, а утром это событие будет вспоминаться лишь как сон. Стоит ли это того, чтобы пятнать душу ложью? Кто-то из иных советников ильшаха Урзиза, пожалуй, так бы и поступил. Возможно, и сам Редус поступил бы именно так, проведи он в этой высокой должности еще лет десять. Но в его сердце еше немало оставалось от прежнего Редуса Кадара воина «скорпионов» ильшахской гвардии.
— Отец рассказывал, что в лесу во время охоты ему спасли жизнь. Он очень сожалел, что пришла пора уйти к Свету, так и не отплатив спасителю. Отец не любил оставаться в долгу.
— Пришло время отдавать долги… — тихо заметил коротышка, и на его лице отчетливо обозначилось облегчение.
— Возможно, вы сможете назвать имя спасителя? — поинтересовался Редус.
Признаться, отец не делал из того давнего случая особой тайны, и ловкач, что сумел бы узнать о довлеющем над душой Умрата Кадара долге, вполне мог воспользоваться этим. Лишняя проверка не помешает.
— Его зовут Ярген Белидьен.
Редус покачал головой. Известное имя, безусловно, известное. Кто ж в правящих кругах Арделлы не наслышан о Великом Магистре? И все же…
— Сожалею, это не то имя, что называл на смертном одре мой уважаемый отец.
— Возможно, он называл иное имя, — улыбнулся половиной лица коротышка, но улыбка превратилась в гримасу боли. — В те времена спасителя вашего отца называли Командором Яром — Диким Волком…
Советник склонил голову — да, это было то самое имя, что назвал когда-то отец. Странно… он даже представить себе не мог, что именно тот самый человек, который когда-то спас отца, сейчас занимал кресло главы Ордена. Неплохой взлет для простого командора. И теперь глава Ордена, что всегда был, в той или иной степени, противником Арделлы, намерен обратиться к нему с просьбой? Забавно… ведь Белидьен не может не понимать, что ни один приближенный ильшаха, кому знакомо понятие чести, никогда ничего не сделает во вред своему повелителю. А ведь просьба наверняка в той или иной мере касается ильшаха. Не деньги же пришел просить этот посланец… хотя, пожалуй, лучше бы он пришел за деньгами. Это было бы проще и спокойнее. Еще раз кивнув, Редус степенно произнес:
— Долг подлежит возврату… как я могу отплатить спасителю отца?
Коротышка сунул руку за пазуху и извлек толстый, порядком измятый пакет, завернутый в навощенную бумагу. Протянул его Редусу. Тот повертел пакет в руках — почти в самой середке виднелась небольшая дыра, пробитая чем-то острым — то ли тонким лезвием стилета, то ли стрелой. Редус перевернул пакет — на обратной его стороне отчетливо виднелось большое, в ладонь, темное пятно.
— Эти документы должны попасть в руки ильшаха как можно скорее.
Некоторое время Редус молчал, затем пожал плечами:
— Это нетрудно… но я должен ознакомиться с содержимым пакета. Это мой долг как советника ильшаха.
Коротышка заерзал на месте, видать, подобное решение не входило в его компетенцию. Редус спокойно ждал — на иных условиях он не станет выполнять эту странную просьбу. Сыновний долг важен, нет слов, но долг вассала превыше всего. Ночной гость, решившись, согласно наклонил голову, признавая справедливость требования:
— Да будет так.
— Думаю, что, если все будет в порядке, ильшах увидит эти… документы уже сегодня днем. Я немедленно просмотрю бумаги. А чего желаете лично вы? Мне кажется, вам необходим лекарь?
Коротышка горько усмехнулся, затем чуть отогнул край грязной тряпки, стягивающей культю руки. По комнате поплыл тяжелый запах гниющей плоти.
— Лекарь мне уже не поможет. Жить осталось недолго — день-два… такова воля Света, тут ничего не поделаешь. В твоей стране, уважаемый, не любят подданных Ордена. Очень не любят.
— Скольких ты убил, прежде чем попасть в мой дом?
— Многих… — пожал плечами калека. — Я не считал. Но они убили меня, и, значит, мы квиты.
— Эти бумаги того стоили? — тихо спросил Редус.
— Да, — прозвучал короткий и прямой ответ.
Кадар поднялся, дернул шнурок звонка. Через несколько минут дверь скрипнула, и на пороге появился заспанный слуга, с которого тут же слетела сонливость, стоило ему только увидеть калеку, все так же сидящего на подоконнике. Выслушав приказ хозяина немедленно доставить к раненому самого лучшего лекаря, какого только удастся найти, слуга умчался А Кадар зажег еще одну масляную лампу, затем решительным движением вскрыл пакет, разложил бумаги на широком столе из драгоценного черного дерева и тяжело опустился на жалобно скрипнувший под его весом плетеный стул. Повернувшись к гостю, сказал:
— Ты можешь занять мою постель… мне она в ближайшее время не понадобится.
Калека слез с подоконника, подошел к широкой мягкой кровати… сейчас он стоял спиной к Редусу, и тот хорошо видел обломок стрелы, торчащий у коротышки из-под лопатки. Странно было, как с такими ранами этот человек вообще может ходить и связно разговаривать.
— Как зовут тебя, посланец?
— Дрю, — буркнул тот и аккуратно лег лицом вниз на шелковые простыни.
Редус взял в руки первый из пергаментных листов… все-таки во многом правы те, кто говорит, что Орден — дикая страна, пусть и считающая себя цивилизованной. Они все еще пишут на коже, как сотни и тысячи лет назад. Здесь, в Арделле, давно уже пользовались рисовой бумагой, что в изобилии поставлялась из восточных провинций. А ведь скажи это посланцу — оскорбится не на шутку. Еще и в драку полезет, даром что еле на ногах стоит. Мелькнула мысль, что неплохо было бы посоветовать ильшаху отправить груз рисовой бумаги в Орден в качестве дара… говорят, Великий Магистр мудр — значит, сумеет почувствовать тонкую издевку.
Прочитав первые же строки, советник сразу же забыл о странном госте… он перебирал лист за листом и даже не заметил, как в комнате появился лекарь, как он, что-то возмущенно кудахтая, возился с раненым, пытаясь извлечь глубоко засевший в теле наконечник стрелы… как тяжелая смесь запахов гноя, крови и лекарств заполняет помещение. Его руки мелко дрожали — сейчас перед ним лежало нечто такое, что заставит подняться на дыбы всю Арделлу. Ильшах должен увидеть эти бумаги — и как можно скорее.
Сунув бумаги в сумку, советник почти бегом покинул свои покои…
Назад он вернулся лишь поздно ночью, измотанный сверх всяких пределов. И только тогда узнал, что коротышка, назвавшийся странным именем Дрю, умер два часа назад.
Глава 4. Северные рубежи
— Господин магистр говорит, — вмешалась Синтия, — что когда-нибудь я смогу выглядеть как человек безо всякого зелья.
— Это так, — степенно заявил Унтаро в ответ на вопросительный взгляд Шенка. — Со временем она привыкнет управлять трансформацией, и… думаю, что не ошибусь, если предположу, что твоя подруга сумеет направлять сей процесс осознанно и без помощи эликсира. Но на это потребуется время. Возможно — годы…
— О, вершитель… — Темплар склонил голову. — То, что вы сделали, это… чудо!
Старик расплылся в довольной ухмылке.
— Ты даже не представляешь, до какой степени прав, юноша. Что ж, думаю, что и во всем Ордене найдется лишь несколько человек, способных оценить это в полной мере. Ну да ладно… твоя просьба исполнена. Я слышал, утром ты уезжаешь на север?
— Да, вершитель.
— И девочка, конечно, отправится с тобой?
— Да! — Синтия выкрикнула это слово прежде, чем Шенк успел что-либо сказать, словно боялась, что сейчас он попытается избавиться от ее общества.
На самом деле этого у юноши и в мыслях не было. Не то чтобы он не предпочитал странствовать в одиночку — просто понимал, что заключенный с вампирочкой договор возлагает и на него определенные обязанности, а полученное воспитание не позволяло ему нарушить собственное слово, даже если было оно дано порождению самой Тьмы. Разве ж не в этом отличие воина Света от демонов — истинный темплар должен быть честен. В первую очередь перед самим собой.
— Печально, печально, — протянул Унтаро, всем своим видом давая понять, до какой же степени он не одобряет поступки нынешней молодежи. — Мои опыты еще не закончены, и я бы… девочка, ты уверена, что не хочешь ненадолго задержаться? Я думаю, еще годик или два — и мы сможем добиться воистину потрясающих результатов.
— Простите, господин магистр, — склонилась перед вершителем девушка. — Простите меня, но… моя клятва не позволяет мне оставить темплара даже на столь незначительное время.
Фраза содержала в себе капельку насмешки, но Унтаро не услышал ее — или не захотел услышать. К тому же, с точки зрения вампиров, о пределах жизни которых толком никто ничего не знал, два года и впрямь были более чем скромным сроком.
Вершитель вздохнул, скривил губы в чем-то, напоминающем усмешку.
— Что ж, воля ваша… постарайся хотя бы, юноша, чтобы мои усилия не пропали даром. Ты уж береги ее… не от врагов, тут не убережешь, сама ведь в драку полезет, чтобы тебя защищать, если что. Я-то о вампирах куда больше тебя знаю, понимаю, что есть долг служения. Береги от толпы — толпа страшнее врага, толпа не щадит. Как эликсир готовить, Синтия знает, да я и снабдил ее на первое время. А сейчас иди спать, воин… завтра у тебя начинается долгий путь.
Спорить Шенк не стал…
За юношей и его спутницей уже давно закрылась дверь, а Унтаро все еще сидел в кресле, о чем-то размышляя, Взгляд его упал на древнюю книгу, что листал темплар. Он протянул руку, прикоснулся к кожаному переплету и вдруг отдернул пальцы, словно обжегшись. Зачадила и погасла одна из масляных ламп, исчерпав огнетворное снадобье, библиотека погрузилась в полумрак, слегка разгоняемый одним оставшимся светильником.
Скрипнула дверь. Вершитель даже не повернул головы — если тот, кто явился сюда, пришел по делу, то заговорит. Если же нет — уйдет сам, чтобы не мешать вершителю предаваться раздумьям. В конце концов, у высокого статуса есть и свои преимущества — мало кто рискнет без веского основания беспокоить магистра. И все же именно сейчас он не имел ничего против собеседника… Бессонница, один из признаков старости, давно стала уже хорошей его знакомой, а ведь нет лучшего способа скоротать долгие ночные часы, чем добрая беседа. С равным.
— Странно видеть тебя здесь, Гэл, — раздался за спиной знакомый чуть хрипловатый голос.
— Почему? — лениво хмыкнул Унтаро, все еще не оборачиваясь.
— Обычно ты предпочитаешь уединяться в своих покоях… когда не пропадаешь до зари в лаборатории.
— Уайн, я занял твое любимое кресло? — саркастически поинтересовался магистр.
— О нет… мое кресло как раз свободно. Если ты не возражаешь против моего общества.
Раздался негромкий хлопок. Унтаро пошевелил мясистым носом, принюхиваясь. Затем уголки губ изогнулись в довольной улыбке.
— Ты шел сюда для встречи со мной, Уайн, или просто собирался напиться в одиночестве?
Борох неспешно поставил на столик два высоких стеклянных стакана, забулькало вино, наполняя сосуды. Затем он уселся в жалобно застонавшее под его тушей кресло напротив Унтаро и взял свой стакан, жестом предложив старому лекарю последовать своему примеру. Тот не заставил себя упрашивать. Старики молча потягивали вино, прикрыв глаза. Унтаро понимал, что Борох пришел сюда отнюдь не для того, чтобы выпить со старым приятелем… да и друзьями-то они никогда не были. Сложно быть друзьями, занимая высшие посты в иерархии Ордена. Соратниками — возможно… иногда соперниками, время от времени даже врагами, По отношению друг к Другу они испытывали уважение, определенную приязнь — но не более. И сейчас Борох явился сюда поговорить — значит, речь пойдет о чем-то важном, о чем-то таком, что затрагивает интересы Ордена.
И Борох не торопился начать разговор. Его терзали сомнения — стоит ли вообще заводить речь о том, что его тревожит в последние дни, с Унтаро… может, стоило бы сразу поговорить с Великим Магистром? Но тот, при всех его достоинствах, все-таки всего лишь командор… пусть и переросший это звание. Сейчас Его Святейшество слишком занят войной — и потому, наверное, не способен почувствовать, уловить первые тревожные признаки, что явственно чувствует он, Борох. Может, оно и правильно — пусть каждый занимается своим делом.
— В последнее время мне кажется, Гэл, что назревает что-то странное.
— Странное?
— И страшное. Что-то меняется, лекарь. Что-то очень важное.
— Ты имеешь в виду войну?
— Нет.
Унтаро повертел в руках опустевший стакан, несколько мгновений раздумывал, стоит ли приподняться и потянуться за бутылкой. Затем решил, что все-таки не стоит.
— Тогда что?
— Войны были, войны будут… Рано или поздно любому государству становится тесно в своих границах, и оно начинает поглядывать в сторону земель, принадлежащих соседям.
— Прописные истины, — хмыкнул Унтаро.
— О да… а я говорю о другом.
— Об этом юноше?
Борох печально улыбнулся.
— Да… впервые за тысячи лет объединились сила Света и сила Тьмы. Я потратил три дня, искал в летописях… такого еще не случалось. Знаю, иногда вампиры жили среди людей, но чтобы темплар выбрал в спутницы эту…
— Тварь? — В голосе Унтаро звучала издевка.
— Нет, я бы избрал другое слово. Воспитание темпларов таково, что их почти невозможно склонить к служению Тьме. Сломать — да, сломать можно любого человека, будь он хоть выкован из стали. Но юноша избрал себе спутницу добровольно.
— Мне кажется, это она избрала его.
Борох покачал головой, затем снова плеснул в стаканы вина. Он ощущал настоятельную потребность напиться.
— Не суть важно. Важно лишь то, что они вместе. И — обрати внимание, Гэл, именно в этот момент мы оказываемся вынуждены извлечь из тайников книги по запретной магии. Не просто извлечь — пустить в ход. И к тому же возложить эту миссию на Леграна.
— Мог бы выбрать другого…
Унтаро был умным и умелым собеседником. Он уже понял, что Бороху просто необходимо выговориться, необходимо выразить словами то, о чем болит душа. Сейчас ему нужно лишь подбрасывать время от времени нужные фразы, чтобы помочь сформулировать мысли, понять самого себя.
— Не мог, — мотнул головой Борох. — Нужен был лучший.
— Он — лучший?
— На сегодняшний день — безусловно.
— Значит, выбор был верен, — пожал плечами Унтаро. — Так что же тебя беспокоит?
— Я вчера говорил с Реффенберком… — после долгой паузы вновь заговорил Борох, — этому крысенышу только дай повод порыться в своих книгах. Так вот, он раскопал в кое-каких совсем древних, им более тысячи лет, свитках что-то вроде пророчества…
Унтаро счел нужным промолчать. Из всех магистров он был, пожалуй, единственным, кто относился к магистру Эдрику Реффенберку с изрядной долей симпатии… может быть, потому, что тот всегда, обнаружив в какой-нибудь старой рукописи сведения о травах, методах лечения или еще о чем-то, что могло заинтересовать лекаря, тут же ставил Вершителя Здравия в известность о находке.
К тому же магистр Унтаро не верил в пророчества. Пророчество — это нечто эфемерное, нечто такое, что нельзя понять с помощью логики. Его настои и эликсиры были куда проще, их он понимал и всегда мог сказать, какое воздействие на конечный результат окажет тот или иной ингредиент. Старый лекарь, достигший одного из высших постов в иерархии Ордена, самой основой существования которого была Вера, был и оставался убежденным скептиком, не принимая на веру ничего, доверяя только собственным рукам и собственным чувствам. Может, это тоже сближало его с Реффенберком, который доверял только своим книгам.
— Ну, не совсем пророчество, — продолжал тем временем Борох. Он говорил тихо, не особенно задумываясь, слышит ли собеседник его слова. — Так… общие фразы. Неизвестно даже, кто написал этот текст.
— И о чем в нем говорится? — зевнул Унтаро. Ответ ему был в немалой степени безразличен.
— Это звучало примерно так… — Борох сделал паузу и, закрыв глаза, процитировал: — «Когда Свет, запятнанный Тьмою, встретится с Тьмою, идущей за Светом, — „Синее Пламя“ покинет мир, осветив дорогу к великим переменам».
На весьма долгое время в библиотеке повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием двух стариков.
— Проблема всех без исключения пророчеств в том, что их трудно привязать к реальности, — наконец без тени иронии заметил целитель. — Я могу с ходу предложить интерпретацию этих слов. Ну… э… скажем, речь идет о солнечном затмении. Явление обычное, хотя и редкое. Да, ты имеешь в виду… то самое «Синее Пламя»? О котором говорится в заповеди статуи Галантора?
— Вероятно… по крайней мере слова эти явно не означают просто огонь, окрашенный в синий цвет, такой фокус могут показать на любой большой ярмарке. Придать пламени синий, зеленый или другой оттенок не так уж сложно. Но в свитке эти слова написаны, как имя… или название. Тем более что у Святой Сиксты и в самом деле был артефакт с таким названием.
— Что за артефакт? — Унтаро подобрался, в его глазах зажегся неподдельный интерес. — Всегда хотел это узнать… с тех пор, как впервые прочел заповедь. Но как-то все руки не доходили.
Все, что было связано с жизнью Святой Сиксты, было покрыто мраком тайны. Орден стал реальной силой почти через сто лет после ее смерти, и еще не менее трехсот прошло, прежде чем служители Ордена встали во главе одного из небольших государств, постепенно расширяя его границы. Тогда уже поздно было искать свидетелей, знавших Сиксту и Галантора лично. Остались лишь кое-какие записи самой Сиксты и первых ее сподвижников, но в них говорилось много о борьбе сил Света и Тьмы, о Проклятой Арианис и ее демонах-прислужниках — и очень мало о самой Сиксте как о реальном человеке из плоти и крови. Пожалуй, кое-кто из братьев даже не верил, что она жила на самом деле, считая основательницу Ордена мифическим существом вроде самого демона Ши-Латара. Или, скажем, его прислужника Дениса, которого Арианис послала убить Сиксту и Галантора, — черная душа демона оказалась не в силах преодолеть силу великой любви, что в те годы только зарождалась меж основателями Ордена, и Денис в страхе бежал. Потом, много позже, спохватились — и, собирая по крохам свидетельства очевидцев, сумели составить более или менее подробное жизнеописание Сиксты Женес, впоследствии причисленной к лику святых. Только вот достоверность этого жизнеописания, к тому же испещренного белыми пятнами длиной в месяцы и даже годы, вызывала массу сомнений. В руках Ордена был лишь один предмет, который некогда — и это было известно доподлинно — принадлежал Сиксте. Золотая статуя воина — а точнее, самого Галантора Сурлина, ее возлюбленного и ее соратника.
— Увы, одно только упоминание и более ничего. Я сам, к сожалению, не знаю больше. Ясно только, что Синее Пламя чем-то опасно,
— Досадно… И ты думаешь, что этот твой протеже тем или иным образом связан с этим, с позволения сказать, пророчеством?
— Очень уж похоже… Я готов признать, что столь расплывчатые слова можно, при некоторой фантазии, толковать по-разному, и все же… Мы сами запятнали рыцаря Света магией, что есть, по сути, порождение Тьмы. В то же время эта вампирочка определенно стремится идти за ним.
— Тьма, идущая за запятнанным Светом… не слишком ли это натянуто, Уайн? Речь может идти всего лишь о… ну, допустим, о солнце, опускающемся за горизонт, на фоне которого проплывают облака, кажущиеся темными пятнами. А Тьма, идущая за Светом, — это просто ночь, приходящая на смену дню. Я не претендую на правоту, просто иногда самое простое объяснение оказывается и самым верным.
— Да… бывает и так… — Борох поднял на собеседника глаза, и Унтаро вдруг заметил, до какой же степени усталым выглядит наставник. И еще он увидел в этих глазах страх… страх грядущих перемен. — Бывает и так, целитель… Как бы я хотел, чтобы все мои предчувствия оказались лишь больным воображением выжившего из ума старика.
Редус Кадар проснулся — его разбудило чувство чужого присутствия. Этого не должно… нет, просто не могло быть — стража у дверей не пропустит в его покои никого. Это настоящие сторожевые псы, элита… у них вырваны языки, они не могут говорить, смысл их жизни — служить хозяину. Их с детства учат владению оружием, тайным боевым искусствам, но главное — преданности. Любой из них с готовностью пойдет на смерть ради своего господина — но звуков схватки не было Значит, гость, кто бы он ни был, вошел не через дверь.
И все же в комнате определенно кто-то был. Кадар и сам был воином — в прошлом… Годы, проведенные в довольстве, сытости и праздности, в немалой степени избавили Редуса ныне одного из советников ильшаха Урзиза, от большинства боевых навыков. Теперь меч в его руках совсем не так быстр и смертоносен, а латы, даже обычные церемониальные, лишь сдавливают дородное тело и заставляют тяжело дышать. А вот звериное чутье осталось… и сейчас он знал, что не один в комнате.
— Кто здесь? — Может, вопрос был и не самым уместным, но задан он был спокойным, можно сказать, даже немного равнодушным голосом. Тоном человека, исполненного силы и уверенности в себе.
— Зажги свет и посмотри, — насмешливо ответил невидимый во тьме гость.
— Как скажешь, — хмыкнул Кадар.
Он неторопливо встал с постели, дав тончайшему шелку покрывала беззвучно соскользнуть на пол и даже не протянув руки к изогнутому кинжалу, что всегда лежал у изголовья его постели. Гость пришел сюда не убивать — а значит, и не стоило хвататься за оружие. Много лет назад Кадар считал, что лучший способ решить любую проблему — устранить ее источник. Физически… Но это было давно. С тех пор он повзрослел и на многое стал смотреть иначе.
Щелкнул пружинный механизм, кусочек кремня полоснул по ребристому металлу, выбрасывая сноп искр, вспыхнула масляная лампа, с трудом разгоняя темноту. Запахнув полу шитого золотыми нитями шелкового халата, стоившего маленькое состояние, Кадар медленно обернулся, стараясь не делать слишком уж резких движений, дабы ночной гость не усмотрел в них угрозу. На подоконнике распахнутого окна — как он, интересно, сумел открыть его столь беззвучно? — сидел невысокий худой человечек. Выглядел он ужасно — голова перевязана тряпкой, когда-то белой, а сейчас покрытой грязью… местами сквозь повязку проступили темные пятна. Перевязана была и правая рука человека — и опытный взгляд Редуса сразу же отметил, что у руки нет кисти.
— И что тебе надо в моем доме? — поинтересовался Кадар, усаживаясь на одну из разбросанных по полу подушек и поджимая под себя ноги. Он не испугался бы и опытного бойца, бояться же калеку было и вовсе бессмысленно. Но расслабляться советник себе не позволил — в глазах коротышки сверкала сталь. Это был воин, пусть ослабший, израненный — но, несомненно, воин. Из лучших…
— Ты будешь Умрат Кадар?
Вопрос оказался неожиданным. Советник несколько мгновений подумал, стоит ли отвечать правду или все же лучше солгать, затем принял решение вести себя, как подобает воину. Медленно сложил руки в поминальном жесте, склонил голову, отдавая прощальный долг усопшему.
— Отец, да будет вечен его путь в Свете, покинул этот мир более трех лет назад. Меня зовут Редус, и я старший из его сыновей.
По всей видимости, для калеки такой ответ оказался новостью, к тому же неприятной. Он долго молчал, то ли раздумывая, продолжать ли беседу или исчезнуть так же, как пришел, то ли просто не в силах поверить в услышанное. Видимо, сделав выбор, он заговорил снова. Его голос звучал хрипло, и Редус, опытным взглядом воина, понял, что коротышка испытывает сильнейшую боль, но скорее умрет, чем признается в этом. Во всяком случае, до того, как исполнит то, зачем пришел.
— Мне жаль, уважаемый Редус Кадар. Жаль, что ваш отец столь преждевременно оставил этот мир. Что ж, пусть лежит перед ним дорога к Свету… Тем не менее сюда меня привело важное дело. Немногим более пятнадцати лет назад ваш отец, уважаемый Умрат Кадар, посетил страну, известную как Орден… там с ним произошло некое… событие. Если он не рассказывал вам об этом… тогда я, с вашего позволения, удалюсь.
Соблазн был велик, сказать, что ничего не знаешь, — и этот пахнущий кровью и смертью человек уйдет отсюда. Может быть — навсегда. И в его опочивальне снова воцарятся тишина и покой, а утром это событие будет вспоминаться лишь как сон. Стоит ли это того, чтобы пятнать душу ложью? Кто-то из иных советников ильшаха Урзиза, пожалуй, так бы и поступил. Возможно, и сам Редус поступил бы именно так, проведи он в этой высокой должности еще лет десять. Но в его сердце еше немало оставалось от прежнего Редуса Кадара воина «скорпионов» ильшахской гвардии.
— Отец рассказывал, что в лесу во время охоты ему спасли жизнь. Он очень сожалел, что пришла пора уйти к Свету, так и не отплатив спасителю. Отец не любил оставаться в долгу.
— Пришло время отдавать долги… — тихо заметил коротышка, и на его лице отчетливо обозначилось облегчение.
— Возможно, вы сможете назвать имя спасителя? — поинтересовался Редус.
Признаться, отец не делал из того давнего случая особой тайны, и ловкач, что сумел бы узнать о довлеющем над душой Умрата Кадара долге, вполне мог воспользоваться этим. Лишняя проверка не помешает.
— Его зовут Ярген Белидьен.
Редус покачал головой. Известное имя, безусловно, известное. Кто ж в правящих кругах Арделлы не наслышан о Великом Магистре? И все же…
— Сожалею, это не то имя, что называл на смертном одре мой уважаемый отец.
— Возможно, он называл иное имя, — улыбнулся половиной лица коротышка, но улыбка превратилась в гримасу боли. — В те времена спасителя вашего отца называли Командором Яром — Диким Волком…
Советник склонил голову — да, это было то самое имя, что назвал когда-то отец. Странно… он даже представить себе не мог, что именно тот самый человек, который когда-то спас отца, сейчас занимал кресло главы Ордена. Неплохой взлет для простого командора. И теперь глава Ордена, что всегда был, в той или иной степени, противником Арделлы, намерен обратиться к нему с просьбой? Забавно… ведь Белидьен не может не понимать, что ни один приближенный ильшаха, кому знакомо понятие чести, никогда ничего не сделает во вред своему повелителю. А ведь просьба наверняка в той или иной мере касается ильшаха. Не деньги же пришел просить этот посланец… хотя, пожалуй, лучше бы он пришел за деньгами. Это было бы проще и спокойнее. Еще раз кивнув, Редус степенно произнес:
— Долг подлежит возврату… как я могу отплатить спасителю отца?
Коротышка сунул руку за пазуху и извлек толстый, порядком измятый пакет, завернутый в навощенную бумагу. Протянул его Редусу. Тот повертел пакет в руках — почти в самой середке виднелась небольшая дыра, пробитая чем-то острым — то ли тонким лезвием стилета, то ли стрелой. Редус перевернул пакет — на обратной его стороне отчетливо виднелось большое, в ладонь, темное пятно.
— Эти документы должны попасть в руки ильшаха как можно скорее.
Некоторое время Редус молчал, затем пожал плечами:
— Это нетрудно… но я должен ознакомиться с содержимым пакета. Это мой долг как советника ильшаха.
Коротышка заерзал на месте, видать, подобное решение не входило в его компетенцию. Редус спокойно ждал — на иных условиях он не станет выполнять эту странную просьбу. Сыновний долг важен, нет слов, но долг вассала превыше всего. Ночной гость, решившись, согласно наклонил голову, признавая справедливость требования:
— Да будет так.
— Думаю, что, если все будет в порядке, ильшах увидит эти… документы уже сегодня днем. Я немедленно просмотрю бумаги. А чего желаете лично вы? Мне кажется, вам необходим лекарь?
Коротышка горько усмехнулся, затем чуть отогнул край грязной тряпки, стягивающей культю руки. По комнате поплыл тяжелый запах гниющей плоти.
— Лекарь мне уже не поможет. Жить осталось недолго — день-два… такова воля Света, тут ничего не поделаешь. В твоей стране, уважаемый, не любят подданных Ордена. Очень не любят.
— Скольких ты убил, прежде чем попасть в мой дом?
— Многих… — пожал плечами калека. — Я не считал. Но они убили меня, и, значит, мы квиты.
— Эти бумаги того стоили? — тихо спросил Редус.
— Да, — прозвучал короткий и прямой ответ.
Кадар поднялся, дернул шнурок звонка. Через несколько минут дверь скрипнула, и на пороге появился заспанный слуга, с которого тут же слетела сонливость, стоило ему только увидеть калеку, все так же сидящего на подоконнике. Выслушав приказ хозяина немедленно доставить к раненому самого лучшего лекаря, какого только удастся найти, слуга умчался А Кадар зажег еще одну масляную лампу, затем решительным движением вскрыл пакет, разложил бумаги на широком столе из драгоценного черного дерева и тяжело опустился на жалобно скрипнувший под его весом плетеный стул. Повернувшись к гостю, сказал:
— Ты можешь занять мою постель… мне она в ближайшее время не понадобится.
Калека слез с подоконника, подошел к широкой мягкой кровати… сейчас он стоял спиной к Редусу, и тот хорошо видел обломок стрелы, торчащий у коротышки из-под лопатки. Странно было, как с такими ранами этот человек вообще может ходить и связно разговаривать.
— Как зовут тебя, посланец?
— Дрю, — буркнул тот и аккуратно лег лицом вниз на шелковые простыни.
Редус взял в руки первый из пергаментных листов… все-таки во многом правы те, кто говорит, что Орден — дикая страна, пусть и считающая себя цивилизованной. Они все еще пишут на коже, как сотни и тысячи лет назад. Здесь, в Арделле, давно уже пользовались рисовой бумагой, что в изобилии поставлялась из восточных провинций. А ведь скажи это посланцу — оскорбится не на шутку. Еще и в драку полезет, даром что еле на ногах стоит. Мелькнула мысль, что неплохо было бы посоветовать ильшаху отправить груз рисовой бумаги в Орден в качестве дара… говорят, Великий Магистр мудр — значит, сумеет почувствовать тонкую издевку.
Прочитав первые же строки, советник сразу же забыл о странном госте… он перебирал лист за листом и даже не заметил, как в комнате появился лекарь, как он, что-то возмущенно кудахтая, возился с раненым, пытаясь извлечь глубоко засевший в теле наконечник стрелы… как тяжелая смесь запахов гноя, крови и лекарств заполняет помещение. Его руки мелко дрожали — сейчас перед ним лежало нечто такое, что заставит подняться на дыбы всю Арделлу. Ильшах должен увидеть эти бумаги — и как можно скорее.
Сунув бумаги в сумку, советник почти бегом покинул свои покои…
Назад он вернулся лишь поздно ночью, измотанный сверх всяких пределов. И только тогда узнал, что коротышка, назвавшийся странным именем Дрю, умер два часа назад.
Глава 4. Северные рубежи
Каменный зал вызывал странное, двойственное впечатление. В Ордене такую отделку сочли бы безвкусной, но здесь, в Торнгарде, столице Империи Минг, были иные нравы Лепные барельефы, ковры и разноцветные витражи, обманывающие глаз и превращающие дневной свет в веер цветных лучей, здесь были не в чести. Зато развешанное по стенам оружие было гораздо ближе северянам. И при первом же взгляде становилось ясно, что топоры, мечи и копья, «украшающие» сложенные из массивных каменных блоков стены и колонны, отнюдь не парадное оружие. Выщербленные лезвия, истертые мозолистыми ладонями воинов оплетки рукоятей, изрубленные щиты — все это было боевым оружием. И не просто боевым — повесить свой меч на стену Зала Славы, расположенного в императорском дворце, мог не каждый. Но каждый, кто считал себя воином, мечтал о такой чести.
Эти стены видели разных людей — послов и рабов, мудрецов и шутов, героев, явившихся за наградой, и трусов, которых приводили сюда, дабы они получили плату иного рода. Пол, выложенный красным мрамором, с одинаковым равнодушием принимал на себя и потоки вина, и потоки крови. А стены отзывались эхом и на здравицы в честь Императора Минга, и на вопли тех, чья жизнь, волею того же Императора, подошла к мучительному концу.
Эти стены видели разных людей — послов и рабов, мудрецов и шутов, героев, явившихся за наградой, и трусов, которых приводили сюда, дабы они получили плату иного рода. Пол, выложенный красным мрамором, с одинаковым равнодушием принимал на себя и потоки вина, и потоки крови. А стены отзывались эхом и на здравицы в честь Императора Минга, и на вопли тех, чья жизнь, волею того же Императора, подошла к мучительному концу.