Воронин Дмитрий. Синее Пламя

   За спиной послышалось ироническое хмыканье.
   — Я не имею в виду, что ждали темплара Шенка Леграна, — тут же поправился он, запоздало пытаясь увернуться от насмешки. — Я хочу сказать, что сюда может пройти только тот, кто овладел Знаками Силы… а их преподают только в Семинарии Ордена. И только темпларам.
   — Я бы не была в этом столь уверена, — безапелляционно заявила девушка. — Ни одно знание не может вечно быть достоянием избранных, рано или поздно просачивается и к остальным. Я почти уверена, что и в Минге, и в Кейте, и в любой другой стране найдутся те, кто сумеет воспользоваться магией не хуже тебя.
   — Знаки — это не магия! — несколько резче, чем следовало, бросил он.
   — Нуда, конечно…
   «А ведь Синтия изменилась, — в который уж раз мелькнула чуточку печальная мысль. — Раньше выглядела как забитая девчонка из глухой провинции. А теперь, гляди ж ты, перышки распушила… Ох, не проходит даром общение с вершителями, не проходит. Даже если с одним только Унтаро, он десятка стоит. Да и Борох не зря ею интересовался, не зря. Старый хитрец вообще ничего зря не делает».
   Он не мог точно сказать, как относится к изменению роли Синтии в их маленьком отряде. Что лучше — молчаливая защитница, беспомощное создание, боевой товарищ? Или лучше всего понемногу, в зависимости от ситуации? Женщины — прелестные создания, но прелесть их не только во внешности и нежном голосе, а еще, в немалой степени, в их непредсказуемости.
   — Если мы допустим, — менторским тоном, ужасно напоминая себе Уайна Бороха во время лекции, продолжил темплар, не обращая внимания на подколку, — что путь сюда был сделан так, чтобы пропустить только темплара, значит, и тайник устроен тем же способом.
   — Весьма мудро, мой господин! — Видать, она все еще не может окончательно простить то обожание, с которым он лицезрел призрачную фигуру на золотом постаменте. — Весьма! И каковы же будут действия истинного рыцаря Света?
   — Думаю, нужно снова прибегнуть к Бесполезному Знаку. — В голосе Шенка присутствовали нотки неуверенности. — Но зал так велик… Где бы ты поместила тайник, Синтия, если бы делала его сама?
   — Это ж ясно и младенцу, — фыркнула девушка. — Там, куда смотрит Арианис.
   Снова воспарила над пьедесталом невероятно красивая женщина. Определить, куда именно она смотрит, было сложно — Шенку все время казалось, что взгляд Проклятой обращен именно на него, и во взгляде этом, как ни странно, нет ни жестокости, ни ненависти — только доброта и немного боли. Не той, что направлена на других, а своей, запрятанной в глубине души. Он попытался вспомнить, как умерла Арианис, ведь она, как и Сикста, была смертной женщиной, в отличие от служивших ей демонов. Хотя и демонов можно было убить, так говорят летописи… но бессмертие и не подразумевает неуязвимость. Перед глазами проплыли страницы книг — но нигде ни слова не говорилось ни о смерти Проклятой, ни о ее помещении в усыпальницу. Ни слова… была женщина, и вдруг ее не стало.
   Наконец, после споров с Синтией, был выбран участок стены, ничем не отличающийся от остальных. Взгляд призрака был направлен сюда… или по крайней мере в эту сторону. Снова полились слова, призывающие Бесполезный Знак. Хотя, пожалуй, теперь ему следует придумать иное название. Руки смыкались в заученные фигуры, и вот финальный взмах… есть в нем нечто особенное, нечто характерное. Как будто этим взмахом руки, как мечом, рассекается какая-то завеса… а может, так и есть? Может, суть Знака именно в том, чтобы проделать брешь в магической защите? Вполне возможно.
   Сейчас, в третий уже раз призывая Знак Силы, что веками считался ни к чему не пригодным, Шенк даже удивился бы, не получив результата. Но ему не пришлось ни удивляться, ни разочаровываться — каменная стена, прочная и холодная на ощупь, уже не раз проверенная Синтией на прочность, вдруг всколыхнулась, словно густая вязкая жидкость, а затем прямо из камня проступили какие-то неровности, шероховатости. Колебания все усиливались, местами стена стала колючей, а кое-где пересеклась трещинками… Шенк напряженно всматривался в камень, пытаясь понять, что же происходит, но никак не мог уловить смысла в изменениях. А на стене вспухали бугры, словно гнойные фурункулы, возникали провалы…
   Первой поняла все, разумеется, вампирочка. Но не от глубокой мудрости, быстрой смекалки или острого взгляда. Просто она стояла не вплотную к стене, а почти в центре зала, рядом с пьедесталом Арианис. То, чего никак нельзя было разглядеть в упор, было вполне узнаваемым издалека. — Шенк… это карта.
   Он почти бегом удалился от стены на расстояние нескольких десятков шагов. Теперь видел ясно, что ряды бугров и нарывов изображают горные хребты, разломы — реки, провалы — озера. А острая щетина, заполонившая чуть не треть карты, это просто лес. Постепенно он начал узнавать местность, но с трудом… В Цитадели было немало карт: и простых, лишь дающих общее представление о местности, и подробных, где были обозначены чуть ли не каждый родничок, а уж любое людское поселение — в обязательном порядке. Карты земель, принадлежавших Ордену, были исключительно подробными, карты других стран — не очень, но даже и они почти не содержали белых пятен, чего нельзя сказать, к примеру, о картах Заморья, которые куда больше походили на простые наброски. Любая карта устаревает со временем, человек не склонен удовлетворяться тем, что дает ему мир, вынуждая даже саму природу подстраиваться под свои нужды. Эта же карта была сделана не просто давно, с той поры прошла целая эпоха и изменилось многое, очень многое. Иных лесов уже нет и в помине, реки многократно сменили русла, а от кое-каких озер не осталось и следа, зато появились новые. А города, что отмечены на карте россыпью крошечных коробочек, давно ушли в небытие, и лишь какой-нибудь знаток старины, проведший жизнь за книгами, сможет сказать, как они назывались да какие народы их основали. Но горы… горы почти не изменились, как не изменятся и еще через тысячу лет, что промчатся для седых вершин как единый миг.
   И посреди горного хребта, в местах, ныне известных под названием Червоточины, вспыхивала и угасала крошечная голубая искорка.
   Как зачарованный, Шенк смотрел и смотрел на пульсирующий огонек, а тот звал, манил, прямо кричал: я здесь, иди ко мне, я именно то, что ты ищешь! А затем вдруг по камню снова пробежала волна, стирая выступы, заполняя впадины, сглаживая поросль огромных лесов… и вот перед ними снова обычная стена, со следами инструментов тех, кто когда-то вырубил в монолитной скале этот огромный храм, с темными пятнами сырости и ниточками вездесущей паутины. Откуда здесь паутина? Или на пауков не действуют отпугивающие непрошеных гостей заклятия?
   — Ты… ты запомнил? — прошептала Синтия, как и темплар, не сводившая взгляда с уже успокоившегося и приобретшего прежнюю монолитность гранита.
   — А? — Он повернулся к ней, глаза медленно приобрели осмысленное выражение. — Да… я знаю это место. Вернее, слышал о нем.
   — Там спрятано это… «Синее Пламя»?
   Он пожал плечами:
   — Вероятно… но нам это не слишком поможет. Это место называют Червоточиной, но можно было бы подобрать и лучшее название. Там скалы изрыты пещерами так, что мы можем искать годами и все это время оставаться буквально в нескольких шагах от цели. К тому же это мингская земля.
   — Далеко? — Похоже, перспективы поиска ее волновали мало. А если подумать… может, им повезет сразу? Или почти сразу… через половинку сезона, к примеру?
   — Отсюда? Не очень.
   — Ну и прекрасно, — заявила девушка нарочито бодрым тоном. — Тогда пойдем, рыцарь Света?
   Он взглянул на ее запавшие щеки, на потускневшие глаза, Прислушался к своим ощущениям, что были еще очень и очень далеки от обычного здорового состояния. Представил себе, как будут они пробираться через имперскую территорию, где за каждым кустом — враг, где каждый прохожий может оказаться доносчиком, где помощи ждать неоткуда, а уповать на милость Императора — глупо и смешно. Перед глазами на мгновение мелькнули скалы, испещренные черными провалами многочисленных пещер, от огромных, куда всадник может въехать, не склонив копья, до крошечных, куда протиснуться сможет лишь тоненькая Синтия, а он сумеет засунуть разве что голову, да и то рискуя оставить ее там навсегда. Согласно кивнул:
   — Да… надо идти.

Глава 7. Преследование

   — Я люблю тебя…
   Это прозвучало столь тихо, что Таяна решила, что ей почудилось. Она так давно —ждала этих слов, что сейчас отказывалась верить в услышанное. А может, ей просто отчаянно хотелось, чтобы он повторял это снова и снова.
   В последнее время в отношениях между ними что-то изменилось. Она ни на секунду не забывала слова Оракула, слова горькие, безысходные… Она обречена любить этого человека, даже осознавая, что любовь эта вызвана не единением душ, а лишь стечением обстоятельств, щедро замешанном на древней магии. Нельзя разделить с человекам мысли и чувства, разделить по-настоящему, не на словах — и остаться к этому человеку равнодушным. Она знала, что ее ждет, и все же пошла на это, чтобы спасти его, затерявшегося в собственной памяти, утратившего то, что делает человека человеком, отличает от животного, который мало помнит прошлое и совсем не думает о будущем.
   — Я люблю тебя…
   Это звучало словно музыка, нежная, щемящая… и капельку печальная. Плевать на то, что говорил Оракул, плевать, из какого семени родилось чувство, что заставляла ее сердце замирать, стоило этому мужчине случайно коснуться ее руки. О да, оно не ломала его волю, не пыталась очаровать и влюбить в себя, по крайней мере не делало этого намеренно. В ее мире женщина могла позволить себе многое, могла даже просто предложить избраннику себя… правда, так поступали в основном изнеженные аристократки, в селах нравы были поскромнее, но ей довелось пожить и в мирной деревушке, больше озабоченной видами на урожай, и при дворе, где на красавицу, не имеющую пары-тройки любовников, смотрели как на нечто ущербное, не от мира сего. Но Тэй всегда гордилась тем, что не стремилась походить на остальных.
   Она просто ждала. Старалась быть рядом, старалась быть нужной. В слабой надежде когда-нибудь стать незаменимой. Оракул… да, он был мастер видеть будущее, но, проклятие на его седую голову, он не должен, не должен был пророчить ей безысходность и горе. Иногда Денис отдалялся от нее, оставаясь при этом по-обычному мягким, в меру галантным… но она чувствовала, что не ею заняты его мысли. И тогда — хоть в петлю… А потом в его глазах вдруг появлялось тепло, предназначенное ей, и Тэй готова была простить и забыть все, что угодно, лишь бы это тепло не исчезало.
   — Я люблю тебя…
   И эти теплые, исполненные нежности взгляды она ловила на себе все чаще. Женское чутье, о котором столь пренебрежительно отзываются мужчины и которое куда точнее любых предсказаний и пророчеств, ясно давало понять — искра не гаснет, она сияет все ярче и ярче и когда-нибудь превратится в жаркое пламя. Не потому, что в этих проклятых стенах она — единственная женщина. И не потому даже, что она красива… Тэй прекрасно понимала, что одной красоты недостаточно для любви, красота может вызвать страсть или то, что, мало отличаясь от страсти, презрительно именуется похотью… но любовь имеет иные истоки, любят друг друга душой, сердцем — но не глазами. Тот, кто любит, умеет видеть красоту возлюбленной даже сквозь внешнее уродство, и иной красоты ему уже не надо, ибо понимает — пройдут годы, нежная кожа покроется морщинами, мягкие локоны волос заблестят сединой… а душа лишь станет насыщеннее, ярче, богаче. Именно ее и стоит любить.
   Она чувствовала, что Денис ищет сваю любовь. Ее ищет любой человек — тот, кто не стремится к любви, не может считать себя по-настоящему живым. Это лучшее, что может быть в жизни, с настоящей любовью не сравнятся подвиги, знания или богатства. Герой может в один миг стать мягким и ранимым, мудрец не устрашится выглядеть глупцом, а богач, встретив истинную любовь, не только с готовностью бросит к ее ногам все сокровища мира, но и с той же готовностью вовсе откажется от злата ради одной лишь благосклонной улыбки возлюбленной. Денис ищет — и он уже в самом конце пути… а она должна ждать. И не мешать — этот путь каждый должен пройти сам, здесь не нужны советы и наставления, да влюбленное сердце и не слушает слов, что кажутся такими грубыми по сравнению с переполняющими его чувствами.
   — Я люблю тебя…
   Пусть скажет это еще раз. Пусть всем своим существом ощутит, что это — истина. Его массивная ладонь легла на ее тонкие пальцы, в глазах — не пламя страсти, не огонь вожделения; там — нежность, океан, безбрежный океан нежности, и она чувствовала, как тонет в этих волнах и не хочет, ни за что не хочет выплыть.
   Тэй знала, что его губы произносили какие-то совсем другие слова, но она не слушала, что именно он говорил. Даже если сейчас Денис рассуждает о способах приготовления жаркого или а преимуществах двуручного меча перед обоюдоострой секирой. Пусть говорит… она же слышала главное, то, что не обязательно облекать в звуки. Она слышала то, что кричали его глаза, его кожа, его запах… Он сам еще не осознает этого, искра будущего пламени слишком мала, но она уже сильна, ее не погасить.
   Пройдет время, и он поймет. И тогда скажет ей то, что сейчас боится произнести вслух. Надо только немного подождать…
 
   Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами
 
   Бронированный сапог с чудовищной силой врезался в ни в чем не повинный табурет. Тот с грохотом улетел в угол, еще в воздухе разваливаясь на куски, не выдержав тяжелого, от всей души нанесенного, удара. На душе немного полегчало.
   Но недостаточно.
   Уже битый час Регнар метался по комнате, словно запертый в клетку дикий зверь. Еще вчера ничто не предвещало приступа бешенства, он, порядком раздосадованный от того, что упустил беглецов, со своим измученным отрядом добрался до небольшой деревушки, которая могла похвастаться неожиданно приличной гостиницей, и приказал располагаться на ночлег. И лишь к утру пришло наконец понимание того, что его провели. Нагло, подло обманули.
   Проклятый темплар улизнул, прикрывшись магией, что заморочила головы и ему, и его воинам, неоднократно проверенным в боях, но оказавшимся совершенно беспомощными перед колдовством. Но самое досадное, что он все же побывал в храме — перед глазами Снежного Барса снова и снова вставали цепочки следов, на которые там, в горах, он даже толком не обратил внимания, хотя видел ясно и отчетливо. Что бы темплар ни искал в храме, теперь это наверняка было потеряно…
   Регнар пнул стол, тот всхлипнул, ножка подломилась, и тарелки с остатками трапезы посыпались вниз. Десятник успел вовремя подхватить кружку с пивом и с тоской проводил взглядом еще только начатого гуся… Конечно, в карманах звенит достаточно монет, чтобы заставить хозяина зажарить весь птичий двор. Но все равно жалко смотреть на пропадающее добро.
   «Мои ли это мысли? — Регнар уставился налитыми кровью глазами в мутное бронзовое зеркало, непонятно за каким демоном повешенное в обеденном зале. Или чтобы пьянчуги' могли увидеть свою морду и понять, что пить хватит? — Мои ли это мысли или снова колдовское наваждение?»
   Он снова и снова прислушивался к самому себе, постепенно приходя к выводу, что это не нашептывания неизвестного колдуна, а его собственные ощущения. Время упущено, идти в храм бесполезно. Но темплар, да еще и со спутницей, — не иголка, так просто не спрячется. Дорог в лесах немало, все не перекрыть, но если объявить за голову… нет, за живого темплара достойную награду, тогда даже в самой глухой чаще найдется пара внимательных глаз, от которых не скрыться двоим всадникам.
   — Урда! — заорал Снежный Барс так, что огонь факелов, воткнутых в кольца на стенах, заметался, отбрасывая от людей и столов причудливые, принимающие странные формы тени. — Урда, Тьма тебя забери, быстро сюда!
   Толстенький солдат вырос перед тысячником, как по волшебству. С усов свисала кислая капуста, глаза смотрели масляно, старательно, но безуспешно, пытаясь нацелиться на Снежного Барса. Было совершенно очевидно, что, предвидя ночевку в весьма комфортных условиях, солдат отдал должное не только привычному пиву, но и вину, причем весьма крепкому. Урда икнул, попытался принять позу «не очень вольно», но пошатнулся и вынужден был ухватиться за край и без того неустойчивого стола.
   Регнар смерил пьяного солдата презрительным взглядом и раздраженно махнул рукой, признавая, что сейчас давать подчиненному какие-то указания бесполезно. Тот понял жест правильно, тут же опустился на лавочку и, прислонившись к стене, блаженно смежил веки.
   — Рудик!
   Десятник приподнял бровь, демонстрируя, что готов выслушать приказ. Он прослужил вместе с Регнаром уже лет пятнадцать и мог позволить себе некоторые вольности в общении с командиром.
   — С утра поедешь в Дир, передашь этому надутому индюку коменданту, чтобы под каждым кустом, на каждом хуторе стояли посты. Пусть объявит награду за эту парочку в тысячу… нет, в две тысячи злотников. И запомни, за живых. Вернее, живым мне нужен темплар. Чтобы ни один волос не упал с его головы.
   — А его… подруга? — равнодушно поинтересовался десятник.
   — Она меня не интересует, — фыркнул Регнар. — Только мужчина.
   — Ясно… — пожал плечами Рудик. — Сделаем, командир.
   — Возьмешь с собой десяток… нет, половину. И передай коменданту, что я очень недоволен.
   Десятник усмехнулся недобро, по глазам было ясно видно, что уж это-то сообщение он передаст с особым удовольствием.
   Регнар опустился на скамью, жестом потребовал от хозяина вина. В то же мгновение двое дюжих парней заменили поврежденный стол, а девушки-служанки мигом притащили объемистый кувшин с вином, еще один такой же — с пивом, а к ним и кое-какую закуску. Для поросенка, гуся в яблоках и прочего время наступит чуть позже, хозяин, отдававший команды, опытным взглядом видел, что сейчас господин рыцарь желает напиться, а не поесть.
   Рыцарь влил в себя кружку вина, не ощущая вкуса. Он и сам не знал, зачем пытался добраться до храма. Дело ведь не в темпларе, появление здесь посланца Ордена есть не более чем совпадение. В чем-то весьма приятное. Но храм… таковы размытые, нечеткие инструкции, полученные от Императора Явора Герата Седьмого. Что следовало искать в храме? Император сказал — что-нибудь. Что-нибудь такое, что может показаться интересным. Но темплар… нет никаких сомнений, что раз уж этот выкормыш Ордена появился здесь именно в это время, то он явился во всеоружии и наверняка нашел то, что искал. Император сказал еще, что цель миссии Регнара — не сам храм, а нечто иное… некий артефакт, именуемый «Синее Пламя». Сведения были совершенно достоверными, получены от одного из высших иерархов Ордена… Регнар лишь криво усмехнулся, подумав о том, что осталось от того иерарха после получения сведений…
   А еще очень необычным было отношение Императора, доверительная беседа, бумага, которая, пусть и временно, поставила Регнара на высшую в Империи ступень — выше был только сам Явор Герат Седьмой. И следовало предполагать, что успех будет вознагражден, в случае же неудачи падать придется с очень большой высоты. Что ж, каждый, карабкающийся наверх, всегда должен быть готов к падению. Властитель не простит провала…
   — Я не знаю, что ты искал в храме, темплар, — прошептал Регнар, обращаясь к опустевшей кружке. — Но я узнаю. Ты сам мне скажешь… ты будешь очень словоохотлив, щенок. И если мне понравится твой рассказ, я сделаю тебе подарок. Подарю быструю смерть… думаю, ты это оценишь.
   — Олень!
   Магия, защищавшая храм Арианис, распугала живность на многие лиги вокруг. Они покинули каменные стены уже несколько часов назад, но до сего момента не встретили даже малой птахи. Дождь почти прекратился, лишь мелкая противная морось опускалась с мрачного грязно-серого неба. Лесная тропа местами превратилась в одну сплошную грязь, местами — там, где под жижей скрывались извилистые корни деревьев — в смертельную, по крайней мере для коней, ловушку. Большую часть времени им приходилось идти пешком, ведя коней в поводу — уж лучше месить грязь, чем допустить, чтобы кто-то из благородных животных сломал себе ногу. Не более получаса назад они выбрались на относительно ровный и, смотря с чем сравнивать, даже сухой участок и смогли снова взобраться в седла. Синтия была еще бледнее, чем обычно, и едва переставляла ноги от слабости. К искреннему сожалению Шенка, он ничего не мог ей предложить… обычная пища, еще остававшаяся в изрядно похудевшем мешке, могла немного поддержать ее силы, но вампирский Голод буквально пил из девушки жизнь, и она слабела с каждым часом все больше и больше.
   — Это не олень, — наставительно заметил Шенк, всмотревшись в едва видимое в полумраке животное. — Это тур…
   — Какая разница! — нетерпеливо фыркнула Синтия, кровожадно облизываясь. Сил поддерживать человеческий облик у нее уже не было, а глотать драгоценные эликсиры здесь, в лесу, где до ближайшего жилья, пожалуй, два дня верхом, было попросту глупо. Клыки вампирочки сияли в полумраке, видимые ясно и отчетливо — как раз пониже светящихся красных глаз. — Если оно на четырех ногах и с рогами, значит — олень. Шенк, м-можно…
   — Охоться, — кивнул он, надеясь, что в голосе не мелькнет даже намека на осуждение. — Да и я бы с удовольствием вспомнил вкус горячего мяса…
   Последние слова были сказаны уже опустевшему седлу. Синтия, развернув крылья и уронив на землю свой балахон, уже пикировала на явно непуганого тура, который привык чувствовать себя в этих горах достаточно вольготно, к тому же людей не видел ни разу в своей, уже подошедшей к концу, жизни… а вампиров — тем более. Мгновением позже тур был сбит с ног, а острые клыки вспороли артерию, и струя горячей крови брызнула в жадно распахнутый рот.
   Шенк слишком поздно вспомнил о том, каковы будут для Синтии последствия переедания. Он спрыгнул на землю, бросился к ней, дабы оторвать от живительного кровавого источника… но было поздно. Его встретил осоловелый взгляд, надутый живот… губы девушки расползлись в довольной и очень виноватой улыбке, она сделала попытку встать, невнятно пробормотала что-то вроде «Прости» и тут же без сил повалилась набок, блаженно закрывая глаза.
   Темплару оставалось только покачать головой… В этот раз она отключилась куда быстрее, чем тогда, в лесу. Да и выглядела его спутница не лучшим образом — худая, осунувшаяся, даже, можно сказать, изможденная. Он поднял ее на руки, завернул в балахон, противно-влажный, как и все их вещи. Рука девушки бессильно упала на его плечо — и от этого прикосновения, пусть и бессознательного, Шенку стало вдруг очень приятно и еще немного неловко, как будто он украл каплю ласки, воспользовавшись беспомощностью Синтии.
   Он переложил ее на относительно сухое место. Сейчас продолжать путь было совершенно бессмысленно, разве что, как в прошлый раз, привязать девушку к седлу. От обжорства Син будет отходить дня два, и за это время нужно найти подходящее укрытие. Ехать к Червоточине Шенк предпочитал во всеоружии — сейчас он не чувствовал погони за спиной, но это совсем не означало, что те, кто за ними охотился, ушли навсегда. Синтия в таком состоянии скорее обуза, чем защитница, да и сам рыцарь весьма сомневался, что сможет сносно управиться с мечом, если возникнет такая надобность.
   Солнца не было видно, но день был еще в самом разгаре — и все же Шенк решил, что самым мудрым будет остановиться на незапланированный ночлег. Укрыв Синтию одеялом, он принялся собирать толстые ветки, из которых, при некотором везении, можно было развести костер и хотя бы немного согреться.
   Дров набралось немало, но все было настолько пропитано влагой, что казалось, брось эти ветки в воду — тут же пойдут ко дну. Некоторое время Шенк отчаянно пытался развести огонь, затем не выдержал и ударил по груде сырых веток Знаком Огня… Стоило просто порадоваться тому, что лес вымок насквозь — иначе не избежать было бы большого пожара. Горящие ветки разлетелись во все стороны, часть, зарывшись в сырую траву или попав в лужи, погасла, но кое-какие сохранили огонь, и вскоре на поляне жарко пылал костер, на воткнутых в землю палочках обжаривалось свежее мясо.
   Походная палатка, извлеченная из вьюка, укрыла Синтию. Когда темплар перекладывал подругу под полог, она только улыбалась, но не проснулась. Укутав ее, Шенк вернулся к костру — мясо уже было готово, от него шел изумительный аромат, и рыцарь почувствовал, как слюна уже готова струйкой сбежать по подбородку. Сколько дней он не ел горячего?
   — Мира тебе, добрый человек!
   Шенк поднял голову, рефлекторно бросая ладонь на рукоять кинжала. Из кустов на него смотрели две пары глаз.
   — И вам мир, — осторожно произнес рыцарь, с некоторым сожалением осознавая, что кольчуга находится в недосягаемости и даже меч стоял, прислоненный к снятому с коня седлу, возле палатки, где спала Синтия.
   — Позволь присоединиться к тебе у костра. — Голос был жалобный, просящий. — Мы замерзли и вымокли.
   Первым порывом было попросить странников идти своей дорогой. Но затем воспитание темплара возобладало, и Шенк сделал приглашающий жест левой рукой, не убирая правую с кинжала:
   — Подходите, грейтесь. Есть горячее мясо,
   — Спасибо тебе, добрый человек!