Страница:
Сейчас зал был почти пуст — и потому негромкие голоса двух собеседников разносились меж каменными стенами гулким, немного пугающим эхом. Один из этих двоих — могучего телосложения мужчина в тяжелой, совсем не церемониальной кольчуге и длинном плаще, край которого был оторочен странным, белым с черными оспинами, мехом, — мог бы, пожалуй, считаться красивым. Ему часто говорили об этом — и те, кто надеялся получить за эти слово золото или иные блага, и те, кто хотел хотя бы сохранить свою жизнь. У первых еще были шансы достичь желаемого, у вторых их не было — Император Явор Герат Седьмой никогда не прощал тех, кто провинился перед ним или перед Троном… что было, в общем, одно и то же.
Второй был очень стар. Уже одно это говорило о том, что сей человек обладает недюжинным умом и поистине кошачьей изворотливостью. Столь долго избегать губительного гнева Императора удавалось немногим. На нем был длинный халат из драгоценного в этих краях арделлитского шелка — и это было неудивительно. Желтая кожа и узкие глаза человека сразу выдавали в Первом Советнике Ютанге Ши уроженца восточных провинций Арделлы. Седые волосы, реденькая борода, не заслуживающая этого громкого названия, кожа, испещренная глубокими морщинами, невероятно длинные ногти — не изящные, как у женщин, а кривые желто-коричневые… все это производило весьма отталкивающее впечатление. Но Император ценил своего Первого Советника не за внешность.
— Что ты намерен показать мне? — Голос Императора заметался между стенами, говорить тихо он умел, но не любил. Считается, что шепот монарха должен быть услышан даже глухими… но Явор Герат Седьмой не считал нужным сдерживать мощь своего баса.
— Вот, посмотрите на это, Ваше Величество. — На сморщенной ладони старого арделлита лежало кольцо — простенький золотой ободок, сделанный без особых изысков, с плохо ограненным осколком синего камня, кое-как вплавленным в металл.
— Ютанг, ты испытываешь мое терпение, — рыкнул Император, бросая на советника раздраженный взгляд. — Я вижу лишь паршивое колечко, не стоящее даже золота, из которого оно сделано.
По телу старика пробежала чуть заметная дрожь. Уже много лет он понимал, что его жизнь висит на волоске и что любой неосторожный шаг или слово могут стать для нега последними.
— Это не простое кольцо, о Великий… — торопливо заговорил Ши, беря кольцо двумя пальцами. — Когда-то оно принадлежало самой Сиксте Женес.
— И что? — презрительно фыркнул Император. — Безделушка… что бы ни говорили о Сиксте, она было обычной бабой… и такого барахла у нее наверняка был целый сундук… Насколько я знаю, при жизни она не бедствовала. Или ты считаешь, — его голос снова стал суровым, — что я должен пасть на колени перед этим кусочком золота и начать возносить молитвы?
— О Великий… простите… позвольте мне объяснить! — Старик прижал руку к сердцу и склонился перед властелином.
— Только будь краток, Ютонг. — Явор Герат бросил на слугу мрачный взгляд из-под косматых бровей. — У меня есть и другие депа.
— Да, да, Великий. Это кольцо попало в императорскую сокровищницу очень давно. На его внутренней поверхности есть подпись, ее имя… но дело не в этом. Дело в камне. Я уже видел такой камень, даже два… они вплавлены в статую Галантора Сурлина, что хранится в Цитадели Ордена. Я ездил туда пять лет назад, когда Ваше Величество изволили включить меня в состав посольства. Эти глупцы разрешают смотреть на статую каждому, кто пожелает… Уверяю, камни, из которых изготовлены глаза статуи, такие же, как и этот обломок.
— И что? — Император начал терять терпение, и его рука медленно сжалась вокруг рукояти тяжелого кинжала. Редко случалась декта, в течение которой этот кинжал не отбирал чью-то жизнь. Явору Герату нравился запах крови, и его легко было вывести из себя.
— Два дня назад я увидел… Великий, камень начал светиться. Это, несомненно, знак…
— Знак чего? — прорычал Император, разглядывая синий осколок. Камень был мертв, как обычный осколок… Властелин нахмурился, посмотрел на советника недобрым взглядом. — Ничего не вижу. Шутки шутить вздумал?
— Надо подождать, повелитель, молю…
Император решил, ради разнообразия, последовать совету старика. Ежели так ничего и не произойдет… что ж, его гнев будет велик, о проклятый Ютанг сто раз пожалеет о том, что сунулся к господину со своими бреднями.
Прошло несколько минут, и Император Явор Герат Седьмой уже собирался позвать палачей, дабы объяснили этому глупцу, что не стоит шутить со своим господином, как вдруг в самой глубине камня затеплилась голубая искорка, разгораясь все ярче и ярче, пока камень не засветился весь. А потом вдруг сияние исчезло, словно его и не было… Но Император знал, что глаза его не обманули, это были именно голубые искорки камня, а не отражение многочисленных светильников, закрепленных на стенах.
— И что это означает? — буркнул он, с усилием отводя взгляд от кольца.
— Не знаю, Великий, — понурился Ши. Это было самым опасным моментом в разговоре, и советник понимал, что еще ни разу не подходил так близко к лезвию императорского кинжала. Менее всего повелитель был склонен терпеть слова вроде «я не знаю». Он затараторил еще быстрее, надеясь успеть сказать все важное до того, как Явор Герат потеряет терпение и его клинок по самую гарду погрузится в живот Ютанга: — Но это наверняка знают в Цитадели. Наверняка вершителям Ордена доподлинно известно, что означает свечение синих камней. Это очень важно, ни в одной из наших книг ни слова не говорится о том, что камень кольца Сиксты может испускать свет.
Некоторое время Император молчал, вертя перед глазами кольцо. Ютанг с явным облегчением заметил, что пальцы, сжимающие оружие, разжались. Похоже, он пережил еще один день.
— Хорошо… нанесем этим ублюдкам удар в их собственном логове. — Император улыбнулся, но эта улыбка больше напоминала оскал хищника. — Я пошлю «ночных кошек», и они доставят сюда кого-нибудь из вершителей,., если ты прав и этот светящийся камень в самом деле что-то означает, получишь награду. Если же нет… тогда тебе лучше удавиться самому.
— Да, Великий, да! Если один из вершителей попадет в мои руки, я сумею узнать все! — бормотал старик, часто кланяясь и с каждым поклоном делая крошечный шажок назад.
Дождавшись небрежного жеста Императора, советник повернулся и почти бегом покинул Зал Славы. А Император Явор Герат Седьмой прикоснулся к шнурку — и где-то за его спиной, в одном из помещений дворца, тихо звякнул колокольчик. Своей личной гвардии, «ночным кошкам», он отдавал приказы только сам. И только наедине.
Торнгард, столица Империи Минг. Зал Славы, дворец Императора
Интересно, кто был тот мудрец, что разделил год на четыре сезона и придумал для каждого из сезонов свое название. Возможно, он решал эту задачу, не выглядывая из своих покоев и даже не подходя к окну. До сезона дождей еше оставалось почти пять дект, но ощущение было такое, что он уже наступил. И не просто наступил, а заявил о себе прямо и недвусмысленно, обрушивая с неба потоки холодной воды, в мгновение ока превращавшие утрамбованный тракт в реку жидкой грязи, а воинов, еще недавно блиставших оружием и новой, только что вышедшей из мастерских Сайлы формой — в жалких, с ног до головы покрытых размокшей глиной, людишек. Даже орденские стяги, коим положено было гордо развеваться на непрекращающемся ветру, давно уж повисли мокрыми тряпками, вселяя в сердца воинов уныние и тоску.
Хотя, если говорить откровенно, куда большее уныние в те сердца вселяли телеги, набитые припасами, которые приходилось поминутно, ругаясь на чем свет стоит, вытаскивать из очередной ямы, совершенно невидимой под слоем отвратительной жижи. Поначалу Шенк, осмотрев возы, которые надлежало доставить командору Унгарту Себрассу, даже обрадовался — кони сильные, телег много… можно будет двигаться ускоренным маршем, а уставшие ратники смогут поочередно отдыхать на телегах. Глядишь, шесть сотен лиг до Ринна, где командор все еще более или менее успешно сдерживал мингские полчища, удастся преодолеть дней за десять. Оказалось, что темплар, до сего момента путешествовавший в одиночку, весьма плохо представляет себе, что такое армия на марше. Очень быстро, после первого же ливня, он понял, что весьма существенную часть пути не солдаты будут ехать на телегах, а наоборот — телеги будут двигаться только в том случае, если солдаты, надрывая жилы, окажут помощь лошадям.
А в те дни, когда солнце, словно в насмешку над измученными колоннами ополченцев, воцарялось на небе, грязь — и в первую очередь та, что покрывала кожу, волосы и одежду, — превращалась в сухую корку. А над дорогой повисала завеса пыли, моментально высушивающей горло и запорашивающей глаза. И неясно было, какой из даров небес лучше — грозовые ливни или обжигающие солнечные лучи.
Первый же встреченный на пути лес был воспринят как чудесный дар богов — и Шенк даже не удивился, слыша со всех сторон благодарственные молитвы, возносимые Святой Сиксте. Корни, пронизавшие землю частой сетью, не давали ей раскисать от льющейся с неба воды, а кроны деревьев защищали и от влаги, и от солнца. Но лес заканчивался, начинались поля — и снова телеги погружались в грязь чуть не по оси, останавливая продвижение войск ничуть не хуже живого врага.
Они были в пути уже одиннадцать дней, и за это время преодолели лишь немногим более половины пути. Правда, их стало больше — из Цитадели выступил отряд в три сотни пик, сейчас их насчитывалось уже сотен шесть — почти каждый городок или деревня пополняли отряд одним-двумя, а то и пятью десятками мужиков, желающих бить врага, что поднял руку на их землю. Были и иные — как-то к отряду присоединилась сразу целая бандитская шайка во главе с высоченным — на полголовы выше отнюдь не маленького темплара — одноглазым мужиком, напоминающим вставшего на дыбы медведя. Правда, у этих лихих парней особого выбора не было — там, откуда их вытащил Легран, их ждала разве что петля. Вожак истово клялся именем Сиксты и Галантора, что служить Ордену будет верно и жизнь отдаст… Привычным движением Шенк вызвал Знак Истины, заставил повторить клятву — и был несказанно удивлен, услышав, как вожак повторил все слово в слово. Видать, и впрямь попадаются среди искателей легкой наживы такие, что не утратили былой чести.
Теперь на этих звероватых воинов в изношенной одежке, зато с отменным оружием, он мог положиться. Любой из них управлялся с клинком куда лучше, чем подавляющее большинство остальных ополченцев, едва знающих, за какое место меч держать надобно. Неплохих лучников хватало — в деревнях, да и в мелких городках охотником был чуть не каждый второй. Управиться с копьем да с топором — тоже были умельцы, иначе первый же медведь жену вдовою сделает, а детей — сиротами. А вот меч, оружие воина, требовал умения особого, не каждому данного. Хороших мечников в шестисотенном отряде имелось всего с пару десятков, и половина из них — как раз те самые лихие ребята с большой дороги, во главе с волосатым великаном, давно забывшим свое имя и теперь отзывавшемся на кличку Штырь.
Сейчас Штырь шагал рядом с темпларом — лошадей бывший бандит недолюбливал, те отвечали ему взаимностью. Возможно, потому, что каждая животина, глядя на великана, тут же представляла его на собственной спине, от этого немедленно впадала в панику и готова была ногами и зубами отбиваться от такой перспективы. Поэтому Штырь путешествовал на своих двоих — и временами Шенку казалось, что он сможет прошагать в день столько же, сколько и хороший конь.
Синтия тоже держалась рядом с Леграном — сейчас на ней был удобный дорожный костюм, больше напоминающий легкие кожаные доспехи, которые часто носят лучники. У стрелков подвижность куда важнее надежности защиты: если пращник, лучник или арбалетчик вступает в рукопашный бой — значит, он уже почти проиграл. Дать несколько залпов — и, уступив место тяжелой пехоте, отбежать подальше, чтобы продолжать посылать стрелы в цель, но уже неторопливо, чтобы не задеть своих… Тактика, всегда себя оправдывающая, — кроме случаев противостояния разве что стремительной мингской легкой кавалерии, убежать от которой просто невозможно. Голову девушки целиком закрывал шлем из жесткой кожи. Он не спас бы от удара меча или прямого попадания стрелы — зато отменно защищал от дождя и не давал случайным взглядам заметить красные глаза или острые клыки молодой вампирочки. Носи она шлем постоянно — и кто-нибудь наверняка догадался бы, что кроется под черненой кожей… но Синтия время от времени снимала шлем, демонстрируя красивый ровный загар, пухлые губки и ровные белые зубы. Кое-кто мог бы заметить, что она избегает яркого солнца… но за последние дни этого самого солнца было не так уж и много.
Гром, повинуясь руке всадника, остановился. Шенк приподнялся на стременах, оглянулся — колонна растянулась по дороге, возы снова застряли, и теперь вокруг них вяло, как сонные мухи, шевелились солдаты, пытаясь помочь измученным лошадям вытащить тяжелогруженую телегу из очередной ямы.
— Всадник, — коротко бросил Штырь и, подумав, добавил: — Из моих.
Шенк повернулся в другую сторону и тут же с явным огорчением отметил, что волосатый великан одним своим глазом видел куда лучше, чем он, темплар, двумя. Всадника Шенк, конечно, разглядел — но на таком расстоянии узнать, кто сидит в седле, не смог бы никогда.
— Я взял на себя смелость послать полтора десятка всадников вперед… на разведку, — пробасил Штырь, пряча глаза.
— Это правильно, — с деланным равнодушием согласился Шенк, хотя ему хотелось провалиться сквозь землю со стыда. Можно даже вместе с конем. Полководец недоделанный… бывший бандит оказался куда предусмотрительнее темплара, прошедшего обучение в Семинарии. Ведь слушал лекции по тактике переходов — но как до дела дошло, и не вспомнил о боевом охранении, о передовых дозорах, обо всем том, что нарабатывалось веками — и не просто размышлениями, а кровью. Чаще — своей.
Он мысленно поискал себе оправданий… да, это пока орденская земля, и Себрасс со своими полками держит оборону, хотя и с трудом. Откуда здесь взяться врагам? Только вот о безопасности надо думать не тогда, когда противник уже на расстоянии броска… тогда думать поздно, надо действовать. И действия эти, и их, собственно, результат, во многом зависят от того, что было заранее продумано, взвешено, учтено.
— Торопится… — проронил Штырь, и в его тяжелом басе прозвучала нотка удивления.
А всадник и в самом деле торопился, нещадно погоняя коня. Видимо, были пределы и лошадиной выносливости — шагов за сто до холма, где расположился Шенк и его в некотором роде штаб, конь рухнул как подкошенный. Всадник — теперь и темплар узнал его, это и в самом деле был один из людей Штыря, совсем еще мальчишка, лет шестнадцати, но уже успевший в своей короткой жизни узнать вкус людской крови, — вылетел из седла, извернулся в воздухе, как кошка, перекатился по земле и в следующее мгновение был уже на ногах. И сломя голову помчался к холму.
— Минги! — выдохнул он, падая на одно колено.
— Где? — требовательно спросил Легран, непроизвольно вскидывая взгляд к горизонту, словно опасаясь увидеть там пыль, поднятую идущими скорым маршем войсками.
Да какие там войска… его жалкие шесть сотен против одного даже мингского штурмового корпуса — капля в море. Сомнут — и не заметят.
— Там… — Юноша махнул рукой в сторону, откуда прибыл. — Идут сюда… не торопятся. Примерно тысяча…
— Ты их что, считал? — нахмурился темплар, уже веря, уже прикидывая шансы своих парней, Шансов получалось до обидного мало.
— Я видел хоругвь «Степных волков», — четко, как на уроке, ответил юноша. — Отборная кавалерийская бригада Шестого Штурмового корпуса Империи. Их ровно тысяча… ежели без потерь идут.
— Откуда такие знания? — Шенк удивленно приподнял бровь.
Парень беспомощно посмотрел на Штыря, и тот отвернулся, пряча глаза. Пробормотал виновато:
— Да так, командир… было дело. Мы ж не только на орденских землях промышляли. Как-то нас эти «Волки» ловили…
— Тысячный отряд против десятка бандитов?
— Нас тогда не десяток… — вздохнул Штырь и сплюнул сквозь щель от давно выбитого зуба. — Десяток — это уж потом, когда оторвались. Но и «Волков» мы славно пощипали… да только им-то что, одних потеряли, новых набрали.
Легран подумал, что у нежданно-негаданно появившегося помощничка можно узнать много интересного и неожиданного. Потом, если останется время. И если они будут живы.
— Кавалерия идет сюда, — повторил юноша. — Будут здесь… я скакал быстро, им еще часа три пути.
— А где остальные? — требовательно спросил Штырь, не замечая, что нарушает субординацию. Или не желая замечать этого.
Юноша поднял глаза на бывшего командира, затем перевел взгляд на темплара. Шенк заметил, что губа у парня чуть подергивается — то ли от боли, то ли от обиды. А еще вероятнее, и от того и другого одновременно.
— Сказали, что задержат… сколько смогут.
Штырь тихо выругался, а Легран только стиснул зубы. Задержать тысячу всадников, да не простых — элитных, имеющих даже право на собственное имя, что в Империи было делом редким… Нет, это было возможно — причем несколькими способами. Сжечь единственный мост через глубокую реку. Запалить лес или степь навстречу врагу. Только вот полноводных рек в округе не наблюдается, а степь настолько пропиталась водой, что не вспыхнет, наверное, и от горючей жидкости, которую мечут осадные машины. Сунуться, метнуть несколько стрел, а затем бежать — в надежде, что враг пойдет за тобой вслед? Смешно… в лучшем случае отрядят полусотню. А кони у них наверняка куда лучше, чем в отряде Шенка… Да что там говорить, во всей его крошечной армии было всего два по-настоящему хороших коня — его Гром и купленная для вампирочки белая кобылка отменных кровей и непомерной цены, которую та тут же окрестила Вьюгой. Остальные слова доброго не стоят. Значит, выход у оставшихся четырнадцати только один, беспроигрышный, — врубиться на полном скаку, завалить десяток, два — больше не получится при всем везении. А затем расчетливо погибнуть — но не всем, должны уцелеть хотя бы двое… чтобы потом, под пытками, какое-то время посопротивлявшись, признаться, что… ну, это как договорятся между собой, ибо каждый, кому не повезет умереть в бою, должен будет под пытками говорить одно и то же. В любом случае на все это уйдет масса времени. А затем «Степные волки» либо отправятся в выпытанном направлении, либо станут ждать подкрепления, чтобы ударить всей силой.
Шенк мотнул головой, отгоняя видение изорванных, обагренных кровью тел. Самые продуманные планы рушатся, когда дело доходит до их реализации. Лучше исходить из того, что драки не миновать…
— Все на холм, — приказал он. — Повозки в круг, лошадей… — Он скривился, мысленно попросив прощения у ни в чем не повинных животных. — Лошадей внутрь, послужат дополнительным укрытием от стрел. В обозе есть арбалеты и стрелы, раздать все солдатам. И другое оружие… кольчуги, что там у нас еще?
Синтия, не дожидаясь окончания приказа, уже мчалась вниз с холма, а затем и вдоль колонны, на скаку выкрикивая распоряжения. Она чуть ли не с самого начала присвоила себе полномочия адъютанта, и Шенк с этим смирился. А затем и понял, что сошел бы с ума, пытаясь докричаться до каждого человека в этом разношерстном войске.
Штырь, напротив, дослушал до конца. Затем покачал головой и ткнул пальцем в сторону от дороги:
— Лучше там, командир. И холм повыше, и речушка с одной стороны. Речушка, сам видишь, дерьмо, курице по колено… но все ж вода.
— Ты прав… — Шенк смерил бывшего бандита внимательным взглядом. Что-то в последнее время одноглазый проявляет способности, никак не свойственные обычному разбойнику. Зато сам темплар, похоже, скоро растеряет весь свой авторитет… если этот авторитет у него вообще был.
Постепенно беспорядочная толпа rope-вояк превращала высокий холм в укрепленный лагерь. Ряд повозок, промежутки между которыми были затянуты веревками и реже цепями, образовали некое подобие стены. Часть телег опустела — ополченцы натягивали на себя кольчуги, которые в иной ситуации достались бы ветеранам, разбирали тяжелые арбалеты. К. величайшему сожалению Шенка, арбалетов оказалось мало, всего десятка три, зато тяжелых болтов, что без труда могли пробить кованую нагрудную пластину доспеха, набралось почти пять тысяч… Легран невесело усмехнулся — что ж, дело за малым, найти для каждого болта подходящую цель, и сражение выиграно.
Похожий на вставшего на дыбы медведя, Штырь вертел в руках тяжелый шлем, какие обычно носила латная конница Ордена, считавшаяся лучшей… жаль только, что ей давно уж не выпадало случая доказать это, а за последние дни кавалерии куда чаще приходилось показывать врагу спины, чем острия своих копий. Наконец великан пришел к неутешительному выводу и сунул шлем в руки ближайшему солдату.
— На мою башку железо не ковано, — хмыкнул он, извлекая из ножен тяжелый меч, для любого другого сошедший бы за двуручник. Критически оглядев лезвие, он провел по нему точилом, раз-другой — от скрежета шел по коже мороз.
— Послушай, Штырь… — Шенк испытывал определенное чувство неловкости. Впереди, весьма вероятно, был бой, и ему хотелось в полной мере доверять тому, кто окажется в этом бою рядом с ним. Но прибегать к помощи Знака он не хотел — такое годится против врага, но нельзя использовать принуждение по отношению к тому, кто, возможно, станет другом. Так его учили. — Послушай, сдается мне, что ты совсем не так прост… как хочешь казаться. Ты ведь не только на большой дороге путников потрошил, верно?
Некоторое время Штырь, набычившись, изучал идеально острое лезвие, затем вдруг широко улыбнулся, обнажив выщербленные желтые зубы.
— Дело давнее, командир. Было время… я командовал эскадроном тяжелой кавалерии. Имперской кавалерии, парень. Помнишь историю про «Бешеных топоров»?
Темплар задумался… да, эту историю слышали многие — во всяком случае, все те, кто интересовался событиями в Империи лет десять назад. Очередное восстание — в Империи это было нормальным явлением, особенно на окраинах, которым всегда доставалось меньше благ, чем столице и близлежащим территориям. Всколыхнулись сразу три провинции — и Император недолго думая бросил на подавление бунта один из полков тяжелой кавалерии, «Серебряные топоры»… Латная конница растоптала наспех собравшуюся толпу черни, несмотря на трехкратное численное преимущество повстанцев. Такое случалось ранее не раз — после разгрома уцелевшие должны были бы вернуться к своим полям и огородам, чтобы снова безропотно выплачивать дань, Существенно повышенную — в качестве дополнительного наказания.
Но в тот раз Император решил поступить по-иному. И командир «Серебряных топоров» получил приказ — пройти по бунтующей земле огнем и мечом, уничтожив всех, кто оказывал поддержку мятежникам. То есть всех поголовно: мужчин, женщин, детей… тех, кто постарше.
Командир «Серебряных топоров» потребовал объяснений, уже одним только этим подписав себе или суд, или в лучшем случае просто отставку с позором и лишением пенсии. Ответ пришел незамедлительно — только теперь Император, пребывая в бешенстве, отдал приказ вырезать всех поголовно, невзирая на возраст. Полковник сделал еще одну попытку — глупую, бессмысленную, бесполезную… Он умолял Императора изменить решение, он утверждал, что мятеж подавлен, что население готово склониться перед волей Императора.
В ответ Явор Герат Седьмой двинул в мятежные провинции четыре полка имперской гвардии. С безусловным приказом уничтожить на этих территориях все живое — в том числе и вышедших из повиновения «Серебряных топоров». Только вот полк обученных латников, пусть и не полностью укомплектованный, понесший некоторые потери в боях с повстанцами, — это не толпа мужичья, вооруженного либо охотничьим оружием, либо хозяйственным инвентарем.
Гвардия получила по зубам — получила крепко, так, что от четырех полков осталась едва половина. Но и «топоры», которых с тех пор перестали называть «серебряными» и стали звать исключительно «бешеными», не вышли целыми из боев. Полковник, имени которого Шенк и не помнил, пал в одном из первых же сражений. Та битва была одной из первых — но далеко не последней. Имперские войска преследовали остатки мятежных «топоров» повсюду, Император объявил, что это тяжкое преступление перед Империей не будет забыто и каждый, кто принесет голову одного из «Бешеных топоров», получит награду. За полгода их выловили почти всех…
Словам Штыря темплар поверил сразу же — как будто те были произнесены под Знаком Истины.
— А твои парни… тоже?
Великан лишь покачал головой:
— Нет, я один уцелел… да и то вот глаза лишился. Эти потом уже ко мне примкнули, они ведь тоже родом из Минга, да только там им жизни не было. Думаешь, темплар, они пошли за тобой, чтобы Орден защищать? Нет… они просто хотят с Мингом драться. Не так, чтобы без всяких шансов, как мы дрались тогда, десять лет назад. Орден еще не совсем ослаб, возможно, сумеет выстоять. Вот они и пошли за тобой.
Второй был очень стар. Уже одно это говорило о том, что сей человек обладает недюжинным умом и поистине кошачьей изворотливостью. Столь долго избегать губительного гнева Императора удавалось немногим. На нем был длинный халат из драгоценного в этих краях арделлитского шелка — и это было неудивительно. Желтая кожа и узкие глаза человека сразу выдавали в Первом Советнике Ютанге Ши уроженца восточных провинций Арделлы. Седые волосы, реденькая борода, не заслуживающая этого громкого названия, кожа, испещренная глубокими морщинами, невероятно длинные ногти — не изящные, как у женщин, а кривые желто-коричневые… все это производило весьма отталкивающее впечатление. Но Император ценил своего Первого Советника не за внешность.
— Что ты намерен показать мне? — Голос Императора заметался между стенами, говорить тихо он умел, но не любил. Считается, что шепот монарха должен быть услышан даже глухими… но Явор Герат Седьмой не считал нужным сдерживать мощь своего баса.
— Вот, посмотрите на это, Ваше Величество. — На сморщенной ладони старого арделлита лежало кольцо — простенький золотой ободок, сделанный без особых изысков, с плохо ограненным осколком синего камня, кое-как вплавленным в металл.
— Ютанг, ты испытываешь мое терпение, — рыкнул Император, бросая на советника раздраженный взгляд. — Я вижу лишь паршивое колечко, не стоящее даже золота, из которого оно сделано.
По телу старика пробежала чуть заметная дрожь. Уже много лет он понимал, что его жизнь висит на волоске и что любой неосторожный шаг или слово могут стать для нега последними.
— Это не простое кольцо, о Великий… — торопливо заговорил Ши, беря кольцо двумя пальцами. — Когда-то оно принадлежало самой Сиксте Женес.
— И что? — презрительно фыркнул Император. — Безделушка… что бы ни говорили о Сиксте, она было обычной бабой… и такого барахла у нее наверняка был целый сундук… Насколько я знаю, при жизни она не бедствовала. Или ты считаешь, — его голос снова стал суровым, — что я должен пасть на колени перед этим кусочком золота и начать возносить молитвы?
— О Великий… простите… позвольте мне объяснить! — Старик прижал руку к сердцу и склонился перед властелином.
— Только будь краток, Ютонг. — Явор Герат бросил на слугу мрачный взгляд из-под косматых бровей. — У меня есть и другие депа.
— Да, да, Великий. Это кольцо попало в императорскую сокровищницу очень давно. На его внутренней поверхности есть подпись, ее имя… но дело не в этом. Дело в камне. Я уже видел такой камень, даже два… они вплавлены в статую Галантора Сурлина, что хранится в Цитадели Ордена. Я ездил туда пять лет назад, когда Ваше Величество изволили включить меня в состав посольства. Эти глупцы разрешают смотреть на статую каждому, кто пожелает… Уверяю, камни, из которых изготовлены глаза статуи, такие же, как и этот обломок.
— И что? — Император начал терять терпение, и его рука медленно сжалась вокруг рукояти тяжелого кинжала. Редко случалась декта, в течение которой этот кинжал не отбирал чью-то жизнь. Явору Герату нравился запах крови, и его легко было вывести из себя.
— Два дня назад я увидел… Великий, камень начал светиться. Это, несомненно, знак…
— Знак чего? — прорычал Император, разглядывая синий осколок. Камень был мертв, как обычный осколок… Властелин нахмурился, посмотрел на советника недобрым взглядом. — Ничего не вижу. Шутки шутить вздумал?
— Надо подождать, повелитель, молю…
Император решил, ради разнообразия, последовать совету старика. Ежели так ничего и не произойдет… что ж, его гнев будет велик, о проклятый Ютанг сто раз пожалеет о том, что сунулся к господину со своими бреднями.
Прошло несколько минут, и Император Явор Герат Седьмой уже собирался позвать палачей, дабы объяснили этому глупцу, что не стоит шутить со своим господином, как вдруг в самой глубине камня затеплилась голубая искорка, разгораясь все ярче и ярче, пока камень не засветился весь. А потом вдруг сияние исчезло, словно его и не было… Но Император знал, что глаза его не обманули, это были именно голубые искорки камня, а не отражение многочисленных светильников, закрепленных на стенах.
— И что это означает? — буркнул он, с усилием отводя взгляд от кольца.
— Не знаю, Великий, — понурился Ши. Это было самым опасным моментом в разговоре, и советник понимал, что еще ни разу не подходил так близко к лезвию императорского кинжала. Менее всего повелитель был склонен терпеть слова вроде «я не знаю». Он затараторил еще быстрее, надеясь успеть сказать все важное до того, как Явор Герат потеряет терпение и его клинок по самую гарду погрузится в живот Ютанга: — Но это наверняка знают в Цитадели. Наверняка вершителям Ордена доподлинно известно, что означает свечение синих камней. Это очень важно, ни в одной из наших книг ни слова не говорится о том, что камень кольца Сиксты может испускать свет.
Некоторое время Император молчал, вертя перед глазами кольцо. Ютанг с явным облегчением заметил, что пальцы, сжимающие оружие, разжались. Похоже, он пережил еще один день.
— Хорошо… нанесем этим ублюдкам удар в их собственном логове. — Император улыбнулся, но эта улыбка больше напоминала оскал хищника. — Я пошлю «ночных кошек», и они доставят сюда кого-нибудь из вершителей,., если ты прав и этот светящийся камень в самом деле что-то означает, получишь награду. Если же нет… тогда тебе лучше удавиться самому.
— Да, Великий, да! Если один из вершителей попадет в мои руки, я сумею узнать все! — бормотал старик, часто кланяясь и с каждым поклоном делая крошечный шажок назад.
Дождавшись небрежного жеста Императора, советник повернулся и почти бегом покинул Зал Славы. А Император Явор Герат Седьмой прикоснулся к шнурку — и где-то за его спиной, в одном из помещений дворца, тихо звякнул колокольчик. Своей личной гвардии, «ночным кошкам», он отдавал приказы только сам. И только наедине.
Торнгард, столица Империи Минг. Зал Славы, дворец Императора
Интересно, кто был тот мудрец, что разделил год на четыре сезона и придумал для каждого из сезонов свое название. Возможно, он решал эту задачу, не выглядывая из своих покоев и даже не подходя к окну. До сезона дождей еше оставалось почти пять дект, но ощущение было такое, что он уже наступил. И не просто наступил, а заявил о себе прямо и недвусмысленно, обрушивая с неба потоки холодной воды, в мгновение ока превращавшие утрамбованный тракт в реку жидкой грязи, а воинов, еще недавно блиставших оружием и новой, только что вышедшей из мастерских Сайлы формой — в жалких, с ног до головы покрытых размокшей глиной, людишек. Даже орденские стяги, коим положено было гордо развеваться на непрекращающемся ветру, давно уж повисли мокрыми тряпками, вселяя в сердца воинов уныние и тоску.
Хотя, если говорить откровенно, куда большее уныние в те сердца вселяли телеги, набитые припасами, которые приходилось поминутно, ругаясь на чем свет стоит, вытаскивать из очередной ямы, совершенно невидимой под слоем отвратительной жижи. Поначалу Шенк, осмотрев возы, которые надлежало доставить командору Унгарту Себрассу, даже обрадовался — кони сильные, телег много… можно будет двигаться ускоренным маршем, а уставшие ратники смогут поочередно отдыхать на телегах. Глядишь, шесть сотен лиг до Ринна, где командор все еще более или менее успешно сдерживал мингские полчища, удастся преодолеть дней за десять. Оказалось, что темплар, до сего момента путешествовавший в одиночку, весьма плохо представляет себе, что такое армия на марше. Очень быстро, после первого же ливня, он понял, что весьма существенную часть пути не солдаты будут ехать на телегах, а наоборот — телеги будут двигаться только в том случае, если солдаты, надрывая жилы, окажут помощь лошадям.
А в те дни, когда солнце, словно в насмешку над измученными колоннами ополченцев, воцарялось на небе, грязь — и в первую очередь та, что покрывала кожу, волосы и одежду, — превращалась в сухую корку. А над дорогой повисала завеса пыли, моментально высушивающей горло и запорашивающей глаза. И неясно было, какой из даров небес лучше — грозовые ливни или обжигающие солнечные лучи.
Первый же встреченный на пути лес был воспринят как чудесный дар богов — и Шенк даже не удивился, слыша со всех сторон благодарственные молитвы, возносимые Святой Сиксте. Корни, пронизавшие землю частой сетью, не давали ей раскисать от льющейся с неба воды, а кроны деревьев защищали и от влаги, и от солнца. Но лес заканчивался, начинались поля — и снова телеги погружались в грязь чуть не по оси, останавливая продвижение войск ничуть не хуже живого врага.
Они были в пути уже одиннадцать дней, и за это время преодолели лишь немногим более половины пути. Правда, их стало больше — из Цитадели выступил отряд в три сотни пик, сейчас их насчитывалось уже сотен шесть — почти каждый городок или деревня пополняли отряд одним-двумя, а то и пятью десятками мужиков, желающих бить врага, что поднял руку на их землю. Были и иные — как-то к отряду присоединилась сразу целая бандитская шайка во главе с высоченным — на полголовы выше отнюдь не маленького темплара — одноглазым мужиком, напоминающим вставшего на дыбы медведя. Правда, у этих лихих парней особого выбора не было — там, откуда их вытащил Легран, их ждала разве что петля. Вожак истово клялся именем Сиксты и Галантора, что служить Ордену будет верно и жизнь отдаст… Привычным движением Шенк вызвал Знак Истины, заставил повторить клятву — и был несказанно удивлен, услышав, как вожак повторил все слово в слово. Видать, и впрямь попадаются среди искателей легкой наживы такие, что не утратили былой чести.
Теперь на этих звероватых воинов в изношенной одежке, зато с отменным оружием, он мог положиться. Любой из них управлялся с клинком куда лучше, чем подавляющее большинство остальных ополченцев, едва знающих, за какое место меч держать надобно. Неплохих лучников хватало — в деревнях, да и в мелких городках охотником был чуть не каждый второй. Управиться с копьем да с топором — тоже были умельцы, иначе первый же медведь жену вдовою сделает, а детей — сиротами. А вот меч, оружие воина, требовал умения особого, не каждому данного. Хороших мечников в шестисотенном отряде имелось всего с пару десятков, и половина из них — как раз те самые лихие ребята с большой дороги, во главе с волосатым великаном, давно забывшим свое имя и теперь отзывавшемся на кличку Штырь.
Сейчас Штырь шагал рядом с темпларом — лошадей бывший бандит недолюбливал, те отвечали ему взаимностью. Возможно, потому, что каждая животина, глядя на великана, тут же представляла его на собственной спине, от этого немедленно впадала в панику и готова была ногами и зубами отбиваться от такой перспективы. Поэтому Штырь путешествовал на своих двоих — и временами Шенку казалось, что он сможет прошагать в день столько же, сколько и хороший конь.
Синтия тоже держалась рядом с Леграном — сейчас на ней был удобный дорожный костюм, больше напоминающий легкие кожаные доспехи, которые часто носят лучники. У стрелков подвижность куда важнее надежности защиты: если пращник, лучник или арбалетчик вступает в рукопашный бой — значит, он уже почти проиграл. Дать несколько залпов — и, уступив место тяжелой пехоте, отбежать подальше, чтобы продолжать посылать стрелы в цель, но уже неторопливо, чтобы не задеть своих… Тактика, всегда себя оправдывающая, — кроме случаев противостояния разве что стремительной мингской легкой кавалерии, убежать от которой просто невозможно. Голову девушки целиком закрывал шлем из жесткой кожи. Он не спас бы от удара меча или прямого попадания стрелы — зато отменно защищал от дождя и не давал случайным взглядам заметить красные глаза или острые клыки молодой вампирочки. Носи она шлем постоянно — и кто-нибудь наверняка догадался бы, что кроется под черненой кожей… но Синтия время от времени снимала шлем, демонстрируя красивый ровный загар, пухлые губки и ровные белые зубы. Кое-кто мог бы заметить, что она избегает яркого солнца… но за последние дни этого самого солнца было не так уж и много.
Гром, повинуясь руке всадника, остановился. Шенк приподнялся на стременах, оглянулся — колонна растянулась по дороге, возы снова застряли, и теперь вокруг них вяло, как сонные мухи, шевелились солдаты, пытаясь помочь измученным лошадям вытащить тяжелогруженую телегу из очередной ямы.
— Всадник, — коротко бросил Штырь и, подумав, добавил: — Из моих.
Шенк повернулся в другую сторону и тут же с явным огорчением отметил, что волосатый великан одним своим глазом видел куда лучше, чем он, темплар, двумя. Всадника Шенк, конечно, разглядел — но на таком расстоянии узнать, кто сидит в седле, не смог бы никогда.
— Я взял на себя смелость послать полтора десятка всадников вперед… на разведку, — пробасил Штырь, пряча глаза.
— Это правильно, — с деланным равнодушием согласился Шенк, хотя ему хотелось провалиться сквозь землю со стыда. Можно даже вместе с конем. Полководец недоделанный… бывший бандит оказался куда предусмотрительнее темплара, прошедшего обучение в Семинарии. Ведь слушал лекции по тактике переходов — но как до дела дошло, и не вспомнил о боевом охранении, о передовых дозорах, обо всем том, что нарабатывалось веками — и не просто размышлениями, а кровью. Чаще — своей.
Он мысленно поискал себе оправданий… да, это пока орденская земля, и Себрасс со своими полками держит оборону, хотя и с трудом. Откуда здесь взяться врагам? Только вот о безопасности надо думать не тогда, когда противник уже на расстоянии броска… тогда думать поздно, надо действовать. И действия эти, и их, собственно, результат, во многом зависят от того, что было заранее продумано, взвешено, учтено.
— Торопится… — проронил Штырь, и в его тяжелом басе прозвучала нотка удивления.
А всадник и в самом деле торопился, нещадно погоняя коня. Видимо, были пределы и лошадиной выносливости — шагов за сто до холма, где расположился Шенк и его в некотором роде штаб, конь рухнул как подкошенный. Всадник — теперь и темплар узнал его, это и в самом деле был один из людей Штыря, совсем еще мальчишка, лет шестнадцати, но уже успевший в своей короткой жизни узнать вкус людской крови, — вылетел из седла, извернулся в воздухе, как кошка, перекатился по земле и в следующее мгновение был уже на ногах. И сломя голову помчался к холму.
— Минги! — выдохнул он, падая на одно колено.
— Где? — требовательно спросил Легран, непроизвольно вскидывая взгляд к горизонту, словно опасаясь увидеть там пыль, поднятую идущими скорым маршем войсками.
Да какие там войска… его жалкие шесть сотен против одного даже мингского штурмового корпуса — капля в море. Сомнут — и не заметят.
— Там… — Юноша махнул рукой в сторону, откуда прибыл. — Идут сюда… не торопятся. Примерно тысяча…
— Ты их что, считал? — нахмурился темплар, уже веря, уже прикидывая шансы своих парней, Шансов получалось до обидного мало.
— Я видел хоругвь «Степных волков», — четко, как на уроке, ответил юноша. — Отборная кавалерийская бригада Шестого Штурмового корпуса Империи. Их ровно тысяча… ежели без потерь идут.
— Откуда такие знания? — Шенк удивленно приподнял бровь.
Парень беспомощно посмотрел на Штыря, и тот отвернулся, пряча глаза. Пробормотал виновато:
— Да так, командир… было дело. Мы ж не только на орденских землях промышляли. Как-то нас эти «Волки» ловили…
— Тысячный отряд против десятка бандитов?
— Нас тогда не десяток… — вздохнул Штырь и сплюнул сквозь щель от давно выбитого зуба. — Десяток — это уж потом, когда оторвались. Но и «Волков» мы славно пощипали… да только им-то что, одних потеряли, новых набрали.
Легран подумал, что у нежданно-негаданно появившегося помощничка можно узнать много интересного и неожиданного. Потом, если останется время. И если они будут живы.
— Кавалерия идет сюда, — повторил юноша. — Будут здесь… я скакал быстро, им еще часа три пути.
— А где остальные? — требовательно спросил Штырь, не замечая, что нарушает субординацию. Или не желая замечать этого.
Юноша поднял глаза на бывшего командира, затем перевел взгляд на темплара. Шенк заметил, что губа у парня чуть подергивается — то ли от боли, то ли от обиды. А еще вероятнее, и от того и другого одновременно.
— Сказали, что задержат… сколько смогут.
Штырь тихо выругался, а Легран только стиснул зубы. Задержать тысячу всадников, да не простых — элитных, имеющих даже право на собственное имя, что в Империи было делом редким… Нет, это было возможно — причем несколькими способами. Сжечь единственный мост через глубокую реку. Запалить лес или степь навстречу врагу. Только вот полноводных рек в округе не наблюдается, а степь настолько пропиталась водой, что не вспыхнет, наверное, и от горючей жидкости, которую мечут осадные машины. Сунуться, метнуть несколько стрел, а затем бежать — в надежде, что враг пойдет за тобой вслед? Смешно… в лучшем случае отрядят полусотню. А кони у них наверняка куда лучше, чем в отряде Шенка… Да что там говорить, во всей его крошечной армии было всего два по-настоящему хороших коня — его Гром и купленная для вампирочки белая кобылка отменных кровей и непомерной цены, которую та тут же окрестила Вьюгой. Остальные слова доброго не стоят. Значит, выход у оставшихся четырнадцати только один, беспроигрышный, — врубиться на полном скаку, завалить десяток, два — больше не получится при всем везении. А затем расчетливо погибнуть — но не всем, должны уцелеть хотя бы двое… чтобы потом, под пытками, какое-то время посопротивлявшись, признаться, что… ну, это как договорятся между собой, ибо каждый, кому не повезет умереть в бою, должен будет под пытками говорить одно и то же. В любом случае на все это уйдет масса времени. А затем «Степные волки» либо отправятся в выпытанном направлении, либо станут ждать подкрепления, чтобы ударить всей силой.
Шенк мотнул головой, отгоняя видение изорванных, обагренных кровью тел. Самые продуманные планы рушатся, когда дело доходит до их реализации. Лучше исходить из того, что драки не миновать…
— Все на холм, — приказал он. — Повозки в круг, лошадей… — Он скривился, мысленно попросив прощения у ни в чем не повинных животных. — Лошадей внутрь, послужат дополнительным укрытием от стрел. В обозе есть арбалеты и стрелы, раздать все солдатам. И другое оружие… кольчуги, что там у нас еще?
Синтия, не дожидаясь окончания приказа, уже мчалась вниз с холма, а затем и вдоль колонны, на скаку выкрикивая распоряжения. Она чуть ли не с самого начала присвоила себе полномочия адъютанта, и Шенк с этим смирился. А затем и понял, что сошел бы с ума, пытаясь докричаться до каждого человека в этом разношерстном войске.
Штырь, напротив, дослушал до конца. Затем покачал головой и ткнул пальцем в сторону от дороги:
— Лучше там, командир. И холм повыше, и речушка с одной стороны. Речушка, сам видишь, дерьмо, курице по колено… но все ж вода.
— Ты прав… — Шенк смерил бывшего бандита внимательным взглядом. Что-то в последнее время одноглазый проявляет способности, никак не свойственные обычному разбойнику. Зато сам темплар, похоже, скоро растеряет весь свой авторитет… если этот авторитет у него вообще был.
Постепенно беспорядочная толпа rope-вояк превращала высокий холм в укрепленный лагерь. Ряд повозок, промежутки между которыми были затянуты веревками и реже цепями, образовали некое подобие стены. Часть телег опустела — ополченцы натягивали на себя кольчуги, которые в иной ситуации достались бы ветеранам, разбирали тяжелые арбалеты. К. величайшему сожалению Шенка, арбалетов оказалось мало, всего десятка три, зато тяжелых болтов, что без труда могли пробить кованую нагрудную пластину доспеха, набралось почти пять тысяч… Легран невесело усмехнулся — что ж, дело за малым, найти для каждого болта подходящую цель, и сражение выиграно.
Похожий на вставшего на дыбы медведя, Штырь вертел в руках тяжелый шлем, какие обычно носила латная конница Ордена, считавшаяся лучшей… жаль только, что ей давно уж не выпадало случая доказать это, а за последние дни кавалерии куда чаще приходилось показывать врагу спины, чем острия своих копий. Наконец великан пришел к неутешительному выводу и сунул шлем в руки ближайшему солдату.
— На мою башку железо не ковано, — хмыкнул он, извлекая из ножен тяжелый меч, для любого другого сошедший бы за двуручник. Критически оглядев лезвие, он провел по нему точилом, раз-другой — от скрежета шел по коже мороз.
— Послушай, Штырь… — Шенк испытывал определенное чувство неловкости. Впереди, весьма вероятно, был бой, и ему хотелось в полной мере доверять тому, кто окажется в этом бою рядом с ним. Но прибегать к помощи Знака он не хотел — такое годится против врага, но нельзя использовать принуждение по отношению к тому, кто, возможно, станет другом. Так его учили. — Послушай, сдается мне, что ты совсем не так прост… как хочешь казаться. Ты ведь не только на большой дороге путников потрошил, верно?
Некоторое время Штырь, набычившись, изучал идеально острое лезвие, затем вдруг широко улыбнулся, обнажив выщербленные желтые зубы.
— Дело давнее, командир. Было время… я командовал эскадроном тяжелой кавалерии. Имперской кавалерии, парень. Помнишь историю про «Бешеных топоров»?
Темплар задумался… да, эту историю слышали многие — во всяком случае, все те, кто интересовался событиями в Империи лет десять назад. Очередное восстание — в Империи это было нормальным явлением, особенно на окраинах, которым всегда доставалось меньше благ, чем столице и близлежащим территориям. Всколыхнулись сразу три провинции — и Император недолго думая бросил на подавление бунта один из полков тяжелой кавалерии, «Серебряные топоры»… Латная конница растоптала наспех собравшуюся толпу черни, несмотря на трехкратное численное преимущество повстанцев. Такое случалось ранее не раз — после разгрома уцелевшие должны были бы вернуться к своим полям и огородам, чтобы снова безропотно выплачивать дань, Существенно повышенную — в качестве дополнительного наказания.
Но в тот раз Император решил поступить по-иному. И командир «Серебряных топоров» получил приказ — пройти по бунтующей земле огнем и мечом, уничтожив всех, кто оказывал поддержку мятежникам. То есть всех поголовно: мужчин, женщин, детей… тех, кто постарше.
Командир «Серебряных топоров» потребовал объяснений, уже одним только этим подписав себе или суд, или в лучшем случае просто отставку с позором и лишением пенсии. Ответ пришел незамедлительно — только теперь Император, пребывая в бешенстве, отдал приказ вырезать всех поголовно, невзирая на возраст. Полковник сделал еще одну попытку — глупую, бессмысленную, бесполезную… Он умолял Императора изменить решение, он утверждал, что мятеж подавлен, что население готово склониться перед волей Императора.
В ответ Явор Герат Седьмой двинул в мятежные провинции четыре полка имперской гвардии. С безусловным приказом уничтожить на этих территориях все живое — в том числе и вышедших из повиновения «Серебряных топоров». Только вот полк обученных латников, пусть и не полностью укомплектованный, понесший некоторые потери в боях с повстанцами, — это не толпа мужичья, вооруженного либо охотничьим оружием, либо хозяйственным инвентарем.
Гвардия получила по зубам — получила крепко, так, что от четырех полков осталась едва половина. Но и «топоры», которых с тех пор перестали называть «серебряными» и стали звать исключительно «бешеными», не вышли целыми из боев. Полковник, имени которого Шенк и не помнил, пал в одном из первых же сражений. Та битва была одной из первых — но далеко не последней. Имперские войска преследовали остатки мятежных «топоров» повсюду, Император объявил, что это тяжкое преступление перед Империей не будет забыто и каждый, кто принесет голову одного из «Бешеных топоров», получит награду. За полгода их выловили почти всех…
Словам Штыря темплар поверил сразу же — как будто те были произнесены под Знаком Истины.
— А твои парни… тоже?
Великан лишь покачал головой:
— Нет, я один уцелел… да и то вот глаза лишился. Эти потом уже ко мне примкнули, они ведь тоже родом из Минга, да только там им жизни не было. Думаешь, темплар, они пошли за тобой, чтобы Орден защищать? Нет… они просто хотят с Мингом драться. Не так, чтобы без всяких шансов, как мы дрались тогда, десять лет назад. Орден еще не совсем ослаб, возможно, сумеет выстоять. Вот они и пошли за тобой.