Воронин Дмитрий. Синее Пламя

   — Возвращаемся, — хрипло буркнул он, бросив в сторону храма ненавидящий взгляд. — Возвращаемся… а этого…
   Он посмотрел в сторону дрожащего пастуха, до которого только теперь дошло, что по его милости три десятка благородных воинов впустую месили конскими копытами лесную грязь. Мужичонка попытался придать лицу молящее выражение, но получалось плохо, страх заполонил все тело, оно отказывалось повиноваться, только глаза тупо смотрели на блестящего… некогда блестящего воина.
   — Вздернуть!
   Прошло не так много времени, и воины один за другим стали исчезать в лесу, Их ждала нелегкая дорога, дождь все не унимался, и воздух теплее не становился. На одном из деревьев, высунув уже начавший синеть язык, раскачивался тщедушный проводник. Регнар скользнул по нему равнодушным взглядом — туда ему и дорога. Проводник больше не нужен, к жилью отсюда Снежный Барс выведет и сам, его прозвали так не только за силу и быстроту, но и за поистине звериное чутье, которое не подводило его никогда.
   Глаза безразлично скользнули по двум цепочкам оплывших следов лошадиных копыт, что уходили в сторону храма. Где-то в самой глубине души мелькнуло нечто… он даже шевельнул рукой, словно пытаясь повернуть коня обратно, промчаться по этим следам, нырнуть в черный провал видимого отсюда входа в руины, Но потом все сознание заполонила простая, кристально-чистая и ясная мысль: здесь никого нет и не было… и не было… и не было,.. Человека, которого он ищет, здесь нет… здесь нет.,, здесь нет…
   Регнар тряхнул головой, отгоняя глупые ощущения, и, ткнув шпорами коня, двинул его вслед за уже далеко уехавшими всадниками.
   Синтия тормошила темплара, но тот лежал неподвижно, глаза были закрыты, дыхание вырывалось хриплое, тяжелое.
   Без особого труда взгромоздив тяжелого рыцаря на плечо, девушка, самую малость пошатываясь, потащила его вниз. Здесь камни — а там, внизу, мягкий песок… или пыль, накопившаяся за века, Более всего боялась споткнуться, упасть, покатиться по лестнице — оба костей не соберут. Вампирочке, конечно, даже перелом не был опасен, но Шенку в его состоянии любая, даже мелкая, травма опасна. Уже почти внизу с огорчением подумала, что тащила зря — надо было уложить прямо там, только снять с коня попону, свернуть…
   Не приходя в себя, темплар страшно закашлялся, тело изогнулось в спазме, едва не вырвавшись из ее рук. Она быстро уложила его на песок, возле одного из пустующих постаментов, затем развязала сумку, куда перед отправлением в этот поход Унтаро сунул несколько эликсиров. Флаконы с неприятной даже на вид жидкостью были почти одинаковы…
   Девушка почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ведь старый вершитель объяснял, какой эликсир для чего нужен, — и ведь думала, что запомнила слово в слово. А теперь даже не могла толком отличить одну баночку от другой. И ведь что стоило записать… ради каких демонов мать учила ее чтению и письму? Она так гордилась грамотностью — не каждый рыцарь мог таким похвастаться… хотя рыцари хвастаются иными достоинствами, а уж никак не умением марать пером чистые листы, на которых куда как удобно рыбу потрошить.
   Наконец, после длительных сомнений, она все же выбрала один из флаконов. Вроде бы тот… Унтаро говорил что-то насчет того, что этот эликсир способен даже смертельно больного выдернуть из могилы, но давать его нужно тогда, когда болезнь набрала полную силу. Выпьешь раньше — и хворь уйдет вглубь, спрячется, пережидая, чтобы потом вернуться с новой силой, и тогда ее уже не остановит никто и ничто. Протянешь лишнего — и душа больного уйдет к Свету, так и не поняв, что была лишь в одном шаге от выздоровления.
   Она снова повернулась к Шенку. Тот метался, как в горячке, но лоб был ледяной, пальцы вообще онемели и перестали гнуться. Губы шевелились, что-то бормотали бессвязно, и Синтия вдруг подумала, что было бы просто здорово услышать в этом болезненном бреду свое имя. Тут же покраснела — на бледном лице румянец выглядел словно лихорадка, — попыталась удержать рыцаря хоть на мгновение… Попытку нельзя было назвать удачной, силы ей было не занимать, но вот веса… могучее тело темплара рванулось, и девушка буквально отлетела в сторону.
   — Если это не полная сила болезни, тогда что же? — спросила она вслух. Старые постаменты, или гробницы, молчали, не умея или не желая ответить. Она решительно выдрала пробку из флакона, в чуткий нос шибануло таким смрадом, что Син тут же искренне поверила, что выбрала правильный флакон. От такого запаха не то что болезнь, сама смерть спрячется так, что ее потом поискать придется.
   Поставив флакон на песок так, чтобы бьющийся в конвульсиях рыцарь не сбил случайно, она обрушилась на Шенка всем телом, одновременно пытаясь с помощью кинжала разжать прочно стиснутые челюсти. Металл грозил вот-вот раскрошить зубы, но все же ей удалось добиться узкой щели, пусть и ценой немалого числа мелких порезов. И не только на губах Леграна, но и на собственных пальцах. Затем, изогнувшись, дотянулась до флакона, одним махом вылила его в глотку рыцаря. Тот захлебнулся, глаза вдруг распахнулись, в них стоял ужас… дернулся кадык, рыцарь проглотил отвратительную смесь, затем рванулся с такой силой, что Синтия кубарем полетела на песок.
   Когда она снова подползла к нему, не сообразив даже встать на ноги, он уже не метался. Грудь часто вздымалась, глаза были закрыты, кожа похолодела еще больше, почти сравнявшись с камнем: Девушка оглянулась, ища, чем бы укрыть больного, ему сейчас просто необходимо было тепло, но все было мокрым, отвратительным даже на вид, не то что на ощупь.
   Некоторое время Синтия раздумывала, затем быстро раздела воина и сама решительно сбросила одежду. Тонкое тело напряглось, по нему словно пробежала цветная волна, смывая бледность и заменяя ее загорелым цветом кожи. Затем снова побледнела… и опять начала трансформацию. От каждого цикла тело становилось все горячее и горячее, она понимала, что расплатой за эти усилия будет голод, скорый и страшный, но продолжала нагревать себя — Шенку нужно тепло, необходимо. Наконец решила, что хватит, — и легла на рыцаря, обхватив его руками и ногами. От ее тела шел жар, способный, казалось, причинить настоящие ожоги. Одной рукой натянула сверху наименее промокшее одеяло, подоткнула со всех сторон, дабы не упустить ни крохи драгоценного тепла…
   Она чувствовала, как медленно ее тепло вливается в его тело, как расслабляются закоченевшие мышцы рыцаря. Синтия закрыла глаза… что ж, она сделала все, что могла. Оставалось лишь надеяться, что лекарство выбрано правильно и подано вовремя, что болезнь не справится с могучим телом воина. А если… нет, лучше об этом не думать. И все же, если вдруг она почувствует, что Шенк уже не жилец, тогда… тогда… о да, он ей этого не простит. Может быть, даже захочет убить. Что ж — его право. Она давно знала, что вся ее жизнь принадлежит ему.
   И не только потому, что он спас ее от верной смерти. Не только…
   Сознание не желало возвращаться, ибо это означало перейти от блаженного, расслабленного состояния обратно в мир, жестокий, холодный, напоенный блеском стали и болью ран. Пару раз он почти поднимался на поверхность, и Свет уже казался так близок, но теплые, убаюкивающие волны покоя и безмятежности снова уволакивали в глубину, туда, где нет ни тревог, ни сомнений.
   Но где-то в самой глубине этого теплого и уютного болота пылала яркая, обжигающая, хотя и очень маленькая искорка. Она толкала, тормошила, не давала раствориться в беспамятстве, снова и снова заставляя рваться к поверхности. И она победила…
   Шенк медленно открыл глаза. Веки словно налиты свинцом, да и все тело тоже. Он не был уверен, что сможет шевельнуть хотя бы пальцем. Странно — его не знобило, хотя одежда была мокрой.
   Одежда?
   Он скосил глаза и увидел, что до самого подбородка укутан одеялом. Прислушался к ощущениям — между его кожей и влажным колючим одеялом явно нет ничего. То есть совсем ничего. Легран почувствовал, что краснеет, — вряд ли сам стянул с себя исподнее, есть кому постараться.
   — Слава Свету, живой… — услышал он восторженный вопль, затем чьи-то тонкие пальцы нырнули под голову, приподняли ее. Сквозь туман в глазах он увидел лицо Синтии, странно исхудавшее, осунувшееся. Тут же в губы ткнулась ложка, наполненная чем-то горячим и ароматным. Он с трудом приоткрыл рот, тут же проглотил жидкость, оказавшуюся бульоном, щедро, даже чрезмерно щедро, приправленным специями. От количества перца глаза полезли на лоб, а в ушах зазвенело. А рядом тут же оказалась еще одна ложка, тоже полная до краев.
   Ему было мучительно стыдно, что эта тонкая, на вид хрупкая девушка кормит его, как младенца, с ложки, но ничего с этим поделать он не мог. Чувствовал, что самому руки не поднять. Когда была проглочена пятая по счету ложка горячего варева, голова рыцаря снова опустилась на песок.
   — Пока хватит, — услышал он голос девушки. — Теперь тебе надо спать. Ты был очень болен, теперь выздоравливаешь. Но нужен отдых…
   Его губы зашевелились, он попытался было спросить, сколько болел да как она себя чувствует… но уже обрушились мягкие знакомые волны, убаюкивающие, погружающие в негу и покой. Медленно проплыла мысль, что надо бы как-нибудь попробовать оказать сопротивление сонной силе вампирочки, но не сейчас, позже, когда окрепнет. Из чисто познавательных целей… проверить, может ли здоровый человек сопротивляться этой… магии. Мысль не успела толком сформироваться, растворившись в тепле и темноте.
   Синтия задумчиво смотрела, как разгладилось лицо воина. Да, он выкарабкается, это уже ясно. Эликсир Унтаро, как и все, что он делал, оказался поистине чудодейственным, целых два дня рыцарь находился на грани жизни и смерти, пару раз она и сама была близка к тому, чтобы… Девушка отвернулась. Нет, она поклялась, хотя и не уверена была, что в случае чего сможет исполнить данную клятву. Ладно, все к лучшему.
   Она поднялась, даже не стремясь одеться, ограничившись накинутым на плечи монашеским балахоном. Порылась в мешке, извлекла кусок хлеба, принялась задумчиво его жевать, почти не ощущая вкуса, прислонившись спиной к каменному саркофагу. Сейчас она многое отдала бы даже за простую крысу — но проклятая магия, что оберегает этот старый храм от чужих глаз, разогнала всю живность на многие лиги вокруг. Синтия чувствовала, как часто колотится сердце, как мелко дрожат пальцы — вон сколько бульона пролилось, прежде чем впихнула в темплара несколько ложек.
   Ее терзал Голод… но о том, чтобы выйти из храма на охоту, нечего было даже и думать. Нет, она сможет выйти, она даже сможет найти дичь, несмотря на то, что там, снаружи, все еще льет дождь. Но вот сумеет ли она вернуться? Вряд ли проход в магической завесе открылся надолго, скорее просто пропустил путников, доказавших свое право, и сомкнулся за их спинами. Ей самой никогда не преодолеть проклятое колдовство — и Шенк останется здесь, один, беспомощный и ослабевший.
   Скрипнули стиснутые зубы.
   — Потерплю, — прошипела она, обращаясь к бесчувственным камням и неспособному слышать ее темплару. — Потерплю, не первый раз.
   За эти два дня она обшарила здесь все. Даже, зря расходуя силы, обернулась крылатой и поднялась к куполу. Тщетно… Или то, ради чего они сюда пришли, запрятано очень тщательно, или его здесь давно уже нет. Зато в этом храме осталось более чем достаточно старой магии. Синтия быстро обнаружила оживающие саркофаги — теперь она не сомневалась, что перед ней именно последние пристанища усопших — и в первый момент испугалась так, что чуть не бросилась бежать куда глаза глядят. Удержало только чувство долга, страх за жизнь темплара, да и то едва-едва. Потом стыдила себя, напоминая, что настоящему вампиру в этом мире бояться следует немногого, и в наименьшей степени каких-то там бестелесных фантомов, не способных ни поцарапать, ни навредить иным способом. Только напугать.
   Позже подолгу смотрела на призрак Арианис, старательно пытаясь найти в ней капли Тьмы, но видя лишь утонченную, недоступную простым смертным красоту. Поначалу надеялась, что призрак даст совет, укажет, где искать тайник, — но прекрасная женщина в развевающемся платье, достойном королевы, лишь мягко смотрела на нее… куда бы Синтия ни сдвинулась, ей всегда казалось, что Арианис смотрит прямо в ее глаза. Смотрит и молчит…
   Девушка подтянула к себе колени, обхватила их руками, снова закрыла глаза. Надо поспать. Говорят, во сне сил тратится меньше, а то и вовсе силы возвращаются. Посмотрим, посмотрим… ни один сон в мире, даже самый крепкий и сладкий, не поможет справиться с Голодом.
   Она проснулась оттого, что чьи-то пальцы прикоснулись к плечу. Открыла глаза — медленно, нехотя. Тело сковывала слабость, было холодно и сыро. Пусть дождевые струи не проникали в отверстие в крыше, но влажность чувствовалась и радости не доставляла. Синтия даже неуверенно поднесла руку к глазам, вгляделась, не обросла ли за время сна плесенью.
   Шенк был уже на ногах, все еще бледный, немного пошатывающийся, но из глаз исчез лихорадочный блеск, и губы не затянуты восковой пленкой.
   — Я… в порядке, — прошептала она. Затем натянуто улыбнулась, обнажив клыки. — Все хорошо. Ты-то как?
   — Бывало и получше, — честно признался рыцарь, для верности опираясь на саркофаг.
   Она даже не успела ничего сказать — над каменным постаментом сверкнуло, поднялась призрачная статуя. Ее Синтия уже видела — мощного вида мужчина, в хламиде мага или священника, с длинной седой бородой. Но плечи — дай Свет иному молотобойцу в кузне, с такими плечами не над старыми книгами корпеть, не хитрые растворы смешивать. Меч в руки — и вперед… а лучше даже не меч, а тот же молот. Или булаву.
   — К-кто это? — Рыцарь отпрянул, замер на подрагивающих ногах, рука шарит за спиной в поисках меча.
   Против воли девушка улыбнулась — сейчас воин в таком виде, что и перевязь показалась бы одеждой. Он поймал ее взгляд, затем вдруг понял и жутко покраснел. Было столь странно видеть стыдливый румянец на лице воина, что Синтия, пусть и чувствующая себя порядком разбитой, прыснула.
   Стрельнув в ее сторону глазами, он отвернулся и принялся натягивать на себя относительно просохшую одежду, всей спиной выражая неодобрение. Приведя себя в порядок и закинув за спину меч — словно здесь, среди голых камней, пусть и слегка сдобренных призраками, обычная сталь могла оказаться для чего-то полезной, — Шенк снова бросил взгляд на фантома. Уже без прежней опаски, спокойно — видно же, что полупрозрачная фигура сходить со своего постамента не собирается. Да и двигаться тоже не намерена, а то, что края мантии колышутся, а косматые брови вроде бы даже хмурятся — это просто игра света, не более.
   — Все-таки храм, — пробормотал Шенк. — А я подумал, что это… гробница, что ли.
   — Так и есть, — негромко ответила Синтия. — Это и есть гробница… вернее, усыпальница. А это все саркофаги.
   — Демоны? — Он изогнул губы в насмешливой улыбке.
   Про себя подумал, что жизнь порядком изменилась. Раньше все было проще — лесные дороги, деревеньки, где можно поесть и отоспаться. Разбойники, чурающиеся всякой там магии, да и с оружием обращающиеся не то чтобы очень. Редкие судилища — все ж таки ведьмы повывелись. Настоящие ведьмы, что используют магию во зло.
   Стиснув зубы, Легран мысленно попросил у Святой Сиксты прощения… как же, уже со спокойной совестью говорит, пусть и мысленно, что есть магия разная, есть та, что во зло, и другая — которую вполне можно и стерпеть, и принять. А ведь еще несколько лет назад, да что там, полгода назад искренне считал, что любая, даже самая безобидная магия — от Тьмы. И бороться с ней следует беспощадно… ну, Орден либерально относился к лекарским заклятиям, к этому темплар привык с детства, но все остальное — Зло. И должно быть уничтожено. Первый удар получил, обретя спутницу, которой полагалось быть самой квинтэссенцией Тьмы, но девушка оказалась верным другом, к тому же…
   — Я уже и сама не знаю, — честно призналась Синтия, сделав несколько шагов в сторону и прикоснувшись ладонью к другому саркофагу.
   Появилась новая фигура, на этот раз воина. Темплар без труда узнал доспехи — знакомы, видел как-то в Цитадели. Непробиваемые латы демона, в такие были закованы подручные Ши-Латара. Уцелел всего один доспех, и то неполный, без шлема — а теперь рыцарь с неподдельным интересом осматривал изгибы брони, одновременно размышляя, как демон мог хоть что-то видеть сквозь глухой шлем. Ни смотровой щели, ни отверстий для дыхания… а дышат ли демоны вообще?
   — Это точно демон, — резко бросил он и тут же осекся. Девушка шла вдоль ряда гробниц, поднимая все новых и новых призраков.
   Вот еще воин, на этот раз обычный человек. В плечах видна могучая сила, двуручный меч небрежно держит одной кистью, словно готов в любой момент занести над головой, а то и закрутить в стальном вихре, сквозь который не то что враг — стрела не пробьется. Женщина, немолодая и некрасивая, излишне полная, но каждая черточка слегка морщинистого лица дышит добротой и в то же время какой-то внутренней силой. Еще один, еще одна… Некоторые саркофаги не отзывались, то ли призраки оставили их, то ли никогда там и не селились. Подумалось, что эти упокоища еще ждут своих героев.
   И тут же понял, что мысль была верной. Он даже не знал, откуда пришло это убеждение, но готов был спорить с кем угодно, хоть со всем Советом вершителей, что здесь покоятся не демоны или поборники Света. Просто герои… или героини, чьи дела заслужили сохранение памяти о них. Полководцы, правители, мудрецы…
   А Синтия тем временем подошла к центральному саркофагу, в отличие от остальных, тускло поблескивающему. Провела ладонью по поверхности, смахивая пыль.
   Женщина была ошеломляюще красива. Рыцарь вглядывался в нежный овал лица, роскошные волосы, струящиеся по плечам, точеную фигуру — талию смог бы охватить пальцами, зато бедра широкие, идеальной формы. Грудь же… полупрозрачное платье почти не скрывало тела и в то же время не давало увидеть его целиком, еще более интригуя, завораживая.
   — Святая Сикста… — прошептал рыцарь, вдруг опускаясь на одно колено, как полагалось отдавать дань уважения лишь Великому Магистру да еще, пожалуй, прекраснейшей из женщин.
   — Не думаю, — словно железом по стеклу, проскрежетал голос вампирочки. В ее интонациях слышалось нечто новое, поначалу Шенк даже не понял, что именно, и лишь спустя несколько долгих мгновений догадался — девчонка ревнует, совсем как обычная человеческая женщина.
   — Это она, — прошептал он, почти не контролируя себя, не в силах отвести взгляда. — Это она… только истинная добродетель, истинная преданность Свету может обладать такой совершенной красотой.
   Краем глаза он заметил, что Синтия нахмурилась, по ее лицу пробежала смесь обиды, огорчения и даже раздражения. В голосе — изрядная доля сарказма.
   — Благородный рыцарь, возможно, все же вспомнит, где находится? Или это храм Святой Сиксты?
   Простые слова, хотя и наполненные ядом, подействовали словно холодный душ. Шенк вгляделся снова, уже внимательнее. Затем попытался вспомнить старые гравюры, немногочисленные картины, запечатлевшие Святую Сиксту. Хотя, разумеется, картин подобных было столько, что и не счесть — но лишь о единицах было более или менее доподлинно известно, что художник имел честь видеть прародительницу Ордена хотя бы одним глазком.
   Любой художник, пытаясь изобразить высшее существо, каковой, безусловно, являлась Сикста Женес, вольно или невольно стремился приукрасить объект своих устремлений. Даже когда речь шла о людях, несравнимо более мелких — воителях, правителях и мудрецах, художники, оберегая свою голову и проявляя похвальную заботу о кошельке, добавляли в портрет капельку черт, которых недоставало изображенному на нем в реальной жизни. Мышц — бойцу, мудрого взгляда — знатоку старых книг, красоты — женщинам. Становились выше те, кому Свет не дал роста, уменьшались сальные мешки, по недоразумению именуемые животами, у любителей вкусно поесть. И, если подумать, Сикста в жизни выглядела наверняка немного хуже, чем на портретах. Как бы святотатственно это ни звучало.
   Но даже на портретах она была отнюдь не эталоном красоты… теперь, когда очарование спало и Шенк мог попытаться взглянуть на мир трезвыми глазами, он вспомнил, что даже самые льстивые кисти изображали Сиксту чуть склонной к полноте, невысокой шатенкой, хотя и удивительно пропорционально сложенной. Она была из числа тех счастливых жен-шин, которых полнота только красит… Эта же красавица, что все парила над золотым постаментом, была невообразимо хороша… но не имела ничего общего с той, что тысячелетия назад впервые после долгих лет пребывания мира во Тьме объявила магию вне закона.
   Снова и снова он пытался вызвать в себе отвращение, поверить в то, что эта красота — лишь подлая уловка Тьмы, дабы вселить слабость в сердца мужчин и злобу — в души женщин. Тщетно… любая истинная красота и есть Свет, черная душа все равно прорвется на поверхность, вылезет пятнами, которые невозможно не заметить. А у этой красавицы не было ни одного изъяна. Тут дело не в правильности черт, не в идеальном изгибе бровей или в точеных линиях безупречного тела. Тьма должна, просто обязана была проступить на ее лице — жестким взглядом, надменно искривленными губами… Он искал — и не находил. И чем дальше, тем сложнее было верить в то, что женщина, парящая в воздухе, есть злобное создание Тьмы, чуть было не ввергнувшее весь мир в хаос.
   — Может, займешься делом? — Голос Синтии звучал надменно и даже немного пренебрежительно. Шенк напрягся, чувствуя, как со скрипом приходят в движение одеревеневшие мышцы, но все же ему удалось отвернуться от чудесного видения. Словно ожидая этого, полупрозрачная фигура побледнела, а затем растаяла словно дым. Только сейчас он заметил, что и остальные призраки исчезли.
   — Каким? — тупо спросил темплар.
   — Тебе виднее, — все еще раздраженно пожала плечами девушка, хотя видно было, что злость постепенно уходит, уступая место обычному дружескому расположению. — Мы ведь шли сюда, чтобы что-то найти, верно?
   — Я долго… болел?
   — Почти три дня.
   — Ясно…
   Хотя и сам не мог сказать, что именно ему было ясно. Кроме того, что именно Синтия его выходила, и, видит Свет, чего ей это стоило. Осунулась, исхудала. В душе колыхнулась нежность, чувство искренней благодарности. Ох, суметь бы еще облечь все это в слова!
   Шенк неторопливо прошелся вокруг саркофагов, избегая касаться их. Пусть призраки покоятся с миром, сотни и сотни лет они не появлялись перед глазами людей, так не стоит нарушать устоявшиеся традиции. Пока что он не имел ни малейшего представления, где искать… и что искать — тоже. Обрывок фразы в старом манускрипте — вот и все, чем он располагал.
   — Я осмотрела стены и пол, даже потолок, — доложила вампирочка, словно разведчик, вернувшийся с успешно проваленного задания. — Нигде нет ни следа тайников, скрытых ходов, замаскированных ниш… правда, нет и ловушек.
   — Нет ловушек? Это успокаивает, — пробормотал темплар, хотя бы просто потому, что следовало что-нибудь сказать.
   «Синтия молодец, — думал он, размеренно шагая по песку, устилающему пол. — Все осмотрела… Но тайник, если он здесь и есть, вряд ли столь прост, что его можно увидеть. Или даже почувствовать… бывают люди, которые нутром чуют всякие подвохи, в том числе и разные замаскированные укрытия».
   Он был знаком с одним таким, что умел почуять скрытый под землей родник. Один Свет ведает, как тому старику удавалось сие чудо, но темплар мог бы голову на отсечение дать, что никакой магией там и не пахло. Умел — и все тут. Походит, держа в руках кривую палку, подумает, на небо зачем-то посмотрит, словно к Свету за помощью обращаясь, затем просто ткнет пальцем — мол, здесь копайте. И правда, стоит вырыть яму всего лишь в полметра, как на дне начинает бурлить и пениться крошечный источник с чистой ледяной водой.
   Как бы там ни было, здесь все иначе. И эти магические завесы, что пытались сперва сломить безнадежностью, а затем отпугнуть животным страхом, — тут чистая магия, но что-то подсказывало Шенку, что не для того устанавливалась эта защита, чтобы отпугнуть посетителей храма-усыпальницы. Здесь покоятся герои, причем так, чтобы всяк мог увидеть их, проникнуться чувством благородства и красоты. А заперли… если это можно считать запорами, храм позже запер тот, кто укрыл в его недрах нечто очень важное. Может, сама Сикста?
   Неприятно было думать, что Святая пятнала себя использованием магии, но если вспомнить старые рукописи… она ведь была волшебницей, прежде чем вступить на путь отрицания магии как порождения Тьмы. А значит, умела немало такого, что сейчас покажется настоящим чудом. И ведь защитные завесы пропустили не кого-нибудь, а именно темплара, что знал сложную конструкцию Бесполезного Знака, который та же Сикста Ордену и оставила в наследство. Оставила, не объяснив ни сущности, ни назначения.
   — Вывод? — вслух сказал он. — Вывод ясен… здесь ждали именно меня.