Страница:
В сновидениях, где изголодавшаяся маленькая душа наконец освобождается из-под груды мусора и дерьма, в котором находилась на протяжении многих лет, сновидица часто спрашивает: «Почему ты здесь?» Глядя в упор на сновидицу огромными испуганными глазами, душа отвечает: «Тебе следовало меня убить». Я всегда видела этот ужас в группах, когда человек рассказывает историю о предательстве своей души двум слушателям, принимающим его с безусловной любовью. Хлынувшие потоки слез лишь еще больше проясняют, как редко воспринимается душа и какой мизерной она становится в результате.
Такое блокирование эмоций может происходить в творческом процессе еще на одном уровне: контейнер сознания не может быть достаточно прочным, чтобы выдержать проникновение из бессознательного неизвестного фаллоса. Творческий процесс, протекающий в полную силу, находится в рамках известных ограничений эго по отношению к неизвестным возможностям бессознательного. Так, например, Ньютон увидел, как на землю падает яблоко, и его озарило, что таким образом проявляется действие силы притяжения к земле. Для этой силы он соорудил контейнер, который (вплоть до XX столетия) объяснял движение, происходящее во вселенной. Материалы этого контейнера у него уже были в результате долгих и упорных математических упражнений. Он воспринял падение яблока, как хорошо обученные мистики воспринимают наступление благодати. Подчинение личностного обезличенному создает новую жизнь и привносит в жизнь новую размерность реальности. Пока не будет хватать любви и доверия между хранящим сосуд и проникающим в него, страх будет держать сосуд жестким и оставлять фаллос импотентным. Чем больше интеграция, тем крепче контейнер, тем более мощное проникновение.
Как же тогда нам следует подготовить новоявленную невесту к восприятию жениха? В свою историю я включила реальный сои, в котором София рекомендовала сновидице надеть кепку Мэри Куин Шотландской, ибо она не будет готова к встрече своего жениха, пока не найдет сестру-цыганку. Это действительно был сон, а не обрамляющий его рассказ, и этот сои я сейчас хочу исследовать.
Проснувшись, сновидица признала, что совершила слишком быстрый духовный рост. Метафорически она прикрыла свой третий глаз и сконцентрировалась на душевно-телесной работе. Фактически она знала свою «сестру-цыганку», женщину, бросившую вызов косному отцу, уйдя из дома и связав жизнь с человеком, к которому была сексуально привязана. Однако в результате сестра получила нервный срыв. Она попыталась совершить прыжок, на который у нее явно не хватало сил. Сновидица не представляла себе, что от нее требуется дальше, однако предвидела, что, попадая в ловушку тени, она уже не сможет отстаивать свою истину.
Эти три темы: козырек кепки (или вуаль), теневая сестра, все еще связанная со старым отцом или матерью, и открывающееся духовное видение - оказываются общими мотивами современных снов (как и сказок). Таким образом, мы можем предположить, что они несут в себе как личностный, так и трансперсональный смысл. Более того, сны указывают на происходящее в бессознательном, поэтому они предполагают наличие бессознательного доверия к новому способу видения. Однако этот способ или путь видения следует интегрировать на каждому шагу по пути в приземленный Грааль. Такие сны не относятся к женственности, соответствующей союзу мужчины и женщины, телесно соединившихся в одно целое. Сновидица получала постоянное предупреждение, что ее духовное зрение пока не настолько острое, чтобы разглядеть то, что можно увидеть без вуали. Ее духовность все еще слишком ранима для прежней критики и камней, которые в нее полетят, едва она осмелится сказать, что, по ее мнению, является истиной.
Там, где женщине не удалось достичь интеграции женственности, не получилось найти достаточную опору в Богоматери или полностью осознать ее тень, Магдалину, которая, скинув вуаль, смогла бы посмотреть на себя через призму патриархальных законов (в сказках - это старый король или царь), - там женщина попадает в довольно опасное положение. Происходящая в итоге трагедия явно просматривается в жизни многих монахинь, снявших вуали; эти монахини потеряли безопасность, которую давали им монастырские стены, и не смогли вписаться в сексуальный, материальный, жесткий, непонятный им мир. Они колебались между своей свободой в глазах Господа и своим рабством, порождавшим вину и страх.
Эта трагедия столь же ясно проявляется в жизни многих женщин, стремившихся швырнуть вуаль порабощающего их брака своему отцу-мужу, которого они когда-то намеревались любить, уважать и которому обещали подчиняться. Постепенно они сознают, что не могут жить свободной жизнью, поскольку не обладают ни внутренней силой, ни фундаментальными экономическими знаниями, чтобы выжить. Они больше боятся свободы, чем тюрьмы, ибо, несмотря на обладание новым взглядом на мир, у них не произошло внутреннего бракосочетания, придающего сил отстаивать истину девственности, позволяющую им сказать: «Вот я какая».
В своих прежних книгах я подробно рассматривала вопрос интеграции женской тени. В этом вопросе я продвинулась, дойдя до уровня родительского отвержения во второй и третьей главах этой книги. Здесь мне придется повториться по совершенно иной причине. Едва спадают вуали иллюзии и становится возможным внутреннее бракосочетание, нарастает напряжение между маскулинностью и женственностью, как это часто бывает в реальном браке. Проблема обычно заключается в разнице описания мужского и женского чувства. То, что представляет ценность для одного, либо не ценится, либо не воспринимается другим.
Чувство - главная проблема в нашей культуре. Женщины постоянно разочаровываются в мужчинах, ибо, по словам одной из них: «Он не может понять, почему я так расстроена. Ему не хватает видения, чтобы заметить то, что видно мне». Мужчины, оказавшиеся в тупике из-за такой реакции женщин, говорят: «Я дал ей все, что она хотела, а она бросила меня. Почему?» Чувство не ценится индустриальным и постиндустриальным механическим суперменом, преобладающим в западной цивилизации. Женщины не реже, чем мужчины, отдают власть внутреннему или внешнему патриархальному судье, необходимую для оценки качества своей женственности, и заканчивают отторжением своих аутентичных чувств как «наивных, нелогичных и глупых». Так происходит глубинное предательство самих себя.
Однако женские ценности отличаются от мужских не только с точки зрения характерных аспектов женственности. В нашей культуре мужчины приучены не обращать внимания на свои чувственные ценности или же просто вытеснять их. Маленьких мальчиков, которые могли стать чистыми «чувствующими типами» (по классификации Юнга), родители и сверстники называют «бабами». За слезы, связанные с оскорблением, вызванным предательством души, их называют «нюнями». Став подростками, а затем мужчинами, они обладают ограниченным доступом к своим истинным чувствам. Вместо зрелости, их чувственная сторона вместе с оставшейся частью личности остается на инфантильном уровне; тогда она может появиться в сновидениях в образе маленькой девочки или даже проголодавшегося котенка. В гонке, направленной на достижение высшей цели, мужчины фактически уходят в сторону от своих ценностей даже больше, чем женщины.
Не имея связи с ценностью, чувство снижается до заряжающей комплекс эмоции. Поступки становятся резкими, ибо вызываются эмоционально заряженными комплексами, превращающими эго в лилипута, и живущими своей непоследовательной, часто безжалостной жизнью. Иначе говоря, мужчины и женщины, «расстроенные» отношением партнера, должны научиться отличать свои истинные чувства - кого-то или чего-то, для них подходящего, - от эмоциональной реакции (исходящей из комплекса). Например, женщина, которая раздражается на своего мужа, может саркастически смеяться или, подавив свою ярость, разговаривать, крепко стиснув зубы. «Мой дорогой прошелся по мне катком, - говорит она, - он был таким холодным и бесчувственным». Это может быть правдой, но и правда может находиться под влиянием комплекса.
Многие женщины, которые любят считать себя сознающими буквально все, беспомощно меняют своего мужчину «чувственного типа» на «мыслительного», но бесчувственного (но при этом эмоционального) мужчину. Их собственный отцовский комплекс вступает в схватку с партнером, подвергая насилию именно тс чувства, над которыми они так долго работали в процессе переживаний. Жизнь снова становится пустой: «ну и что?» Не обладая женственным сознанием, воздающим должное нашему чувству, мы барахтаемся в эмоциях, которые могут стать совершенно необузданными и потащить нас следом за собой. Если мы можем научить внутреннюю маскулинность ценить свою женственную чувственность, наши партнеры как-нибудь смогут понять, какая вокруг царит агония.
Десять лет Джейн работала над формированием ценностной системы, укрепляя внутреннее бракосочетание. Затем мы снова обратились к ситуации, в которой сильный отцовский образ требовал от нес того, что она просто не могла ему дать. Когда она отстаивала свое категоричное НЕТ, болезнь свалила ее с ног. Джейн понимала свою зависимость от отцовского комплекса. Она осознавала угрозу внутреннего разрыва вследствие ложного внутреннего брака между тенью и осуждающим анимусом. При чтении следующего отрывка из ее журнала ясно виден возникший у нее паралич:
Получается, будто я нахожусь сразу в двух местах. Чувствую, что моя жизнь только начинается, как если бы все, на что я надеялась, теперь стало возможным. Но мне пятьдесят лет, и я вдруг испугалась, что сон, который мне приснился, мог оказаться ложным. Двери открываются, но я никогда не могла представить, что там была; другие двери закрываются. Происходит так, будто чудесным образом слились воедино два потока моей жизни. Не зная, как это получилось, я все-таки пришла. Тайный сон, на возможность которого я не могла даже надеяться, и все, сделанное мной, казавшееся несущественным, теперь стало иметь прямое отношение. Я чувствую, что мне тридцать, как если бы моя жизнь только началась, а я не могу от нее взять все, что нужно. Труднее всего принять решение, потому что мне нужно напряженно работать, чтобы находиться здесь, а я не чувствую, что к этому готова. Когда я вижу, что могу иметь то, что нравится, на меня находит ужас. Я чувствую себя эгоисткой. Реальное последствие - правая дверь, через которую нужно пройти, - потерялось в мириаде рациональных причин, почему я не могу иметь то, что необходимо моей душе. Под воздействием какого-то чуда я стою в своем королевстве, но при этом не могу его назвать. Неужели это из-за моей невротической непригодности? Или же я боюсь взять на себя ответственность за то, чтобы остаться самой собой? Или же это поток, несущий меня к какой-то неизвестной судьбе. Я это понимаю, но чувствую лишь смутное доверие.
Джейн держит в руках ключи от жизни, но чтобы их получить, ей пришлось очень напряженно работать. Почему же тогда, объясняя свой успех, она использует выражение «под действием какого-то чуда»? Неужели она не может признать пополнение собственных сил? Все свои труды она сложила к ногам другого человека, имеющего над ней власть. Не осознав это полностью, Джейн оказалась в объятиях именно того отца, от власти которого она так долго старалась освободиться. В результате напряженной работы она обрела ключ, который мог ее освободить из тюремной камеры отцовского комплекса, но не могла вставить егб в замок. Таким образом, Джейн пришлось очень тщательно следить за тем, кто в ее бессознательном нес ответственность за это «чудо». Возможно, она не была готова к тому, чтобы открыть в себе духовное видение. То, что она считала чудом, вполне могло иметь связь с держащим ее в страхе и трепете волшебником-отцом. Даже хуже того: повернув ключ, она могла услышать отцовский смех с другой стороны двери. Духовное видение могло появиться, лишь если бы она смогла творчески открыться таким возможностям, войдя в контакт со своей маскулинностью.
У Лин, также сосредоточенной на соотношении маскулинной и женственной энергии, совершился совсем иной, чем у Джейн, внутренний теневой брак. В результате душевно-телесной работы она привнесла в свою женственную плоть новую жизнь, по тогда ее позитивный материнский комплекс стал слишком строгим и сгладил ее творческую маскулинность. Таким образом произошло внутреннее теневое бракосочетание между матерью и импотентом-анимусом. Ей приснился сон, в котором, по ее словам, «был призыв к восстановлению целого нового слоя бессознательного».
Муж моей подруги Сью находится в госпитале, готовясь к трансплантации сердца. Его врачи-иностранцы, и с ними трудно общаться, однако я поняла, что они совсем не уверены в том, что он выживет. Сью берет на себя свою долю ответственности за его болезнь. Я лишь плачу и плачу.
Давая ассоциации к сновидению, Лин снова зарыдала.
«Сью - плохая мать. Когда она встретились с Давидом семь лет назад, он был в университете инициатором всех инноваций. За свои идеи и способность к их воплощению он пользовался заслуженным уважением. Сью совершила духовное странствие, работая над своим телом. Она убеждена, что социальные институты разрушают людей, что идеи и слова не дают выхода внутренней истине. В своей фантазии она воображает Утопию, где и она, и Давид, два одиноких первопроходца, воплощают само совершенство. Он отказался от своей должности и не может найти новую. Он не берет на себя ни за что никакой ответственности. Сыо не может видеть, что разбила ему сердце, что он любил университет, любил мыслить и произносить вслух свои мысли. Она не может видеть, что его уничтожила ее фантазия. Если я что-то скажу, она будет считать, что я «святее Папы Римского. Это настоящая власть».
«Я ничего не знаю об этих врачах-иностранцах. Я не могу с ними общаться, поскольку они не разговаривают хорошо по-английски, но я знаю, что у них нет уверенности в том, что трансплантация пройдет нормально».
«Что для меня это значит? Сью - моя тень. Я должна видеть, как я бессознательно предаю свою маскулинность. Как моя тень разрушает душу моего внутреннего мужчины? Как она вытаскивает из его работы самое главное и затыкает ему рот? Я рыдаю из-за своей тени, из-за се бессознательной разрушительной силы. Ее можно восстановить лишь в состоянии человеческой любви. Эта любовь родилась в скорби, которую мы переживаем, потому что злая ведьма бессознательно изуродовала наше тело, и мы увековечили это уродство в себе, в тех, кого любим, и в Земле. Мать-ведьма не настолько сильна, чтобы взять на себя ответственность за уродство и гибель других, но в данном случае эго сна сталкивается с разбитым сердцем маскулинности».
Перед тем как Лин приснился этот сон, она в течение нескольких лет работала над интеграцией образа своей стремящейся к власти матери, в особенности над ее сексуальной установкой, которая, по ее мнению, повлияла на импотенцию мужа. Выбравшись из этого тупика, она тотчас столкнулась с такой же матерью-ведьмой в установке по отношению к собственной творческой маскулинности.
Во время работы над сном внимание Лин было по-прежнему сконцентрировано на душевно-телесной сфере. Она открывала свое тело Софии вместе с любовью, которую ей удалось освободить от проклятья злой ведьмы. Она неохотно говорила вслух о том, что происходило с ее телом. Она не представляла себе, что подвергается гиперкомпенсации, надевая шоры на своего Эроса (близость) и не видя, как сужение сознания воздействует па се Логос (способность к анализу). Разделяя их, не позволяя телу превратиться в Слово, она тем самым извлекала из маскулинности сердце. С «иностранными врачами трудно общаться»; таким образом, эго сна не может понять, что, собственно, происходит.
Кажется, в сновидении предполагается, что после довольно дли тельной работы по излечению своей женственности, которое продолжается до сих пор (в сновидении тело представлено образом Сью), Лин необходимо обратить внимание на то, что происходит с ее маскулинностью. Возможно, ей необходимо найти способ дать голос новому сердцу и окружающему ее миру. Как многие женщины, Лии не любит проговаривать вслух, доводя до уровня окончательного осознания действующую в ней энергию бессознательного, даже несмотря па признание в этом страхе существования древнего расщепления между душой и телом.
Мотив трансплантации сердца нередко встречается в современных снах. Предполагает ли он, что при таком резком переходе от злой матери-ведьмы к Софии старое сердце в состоянии его выдержать? Требует ли этот переход от личной власти над дочерью к открытому сердцу, через которое протекает любовь, пересадки нового сердца? Будет ли обладать это сердце силой, достаточной для наполнения новым отношением к любви? Сознавая этот переход в сфере женственности, сможет ли теперь маскулинность осветить это сознание новым звучанием: «Слово стало телом». Возможно, первый шаг будет заключаться в том, чтобы научить наших «иностранных врачей» лучше говорить по-английски, имея в виду, что следует научиться говорить вслух о процедуре трансплантации гораздо яснее для более полного ее осознания. Когда ведьма-мать сможет выпустить на свободу открыто заявляющего о себе носителя нового, тогда, наконец, невеста сделает первые стежки вышивки на своем свадебном платье.
Пагубная сторона энергии ведьмы находит довольно жестокое воплощение в произведении Д.Г. Лоуренса «Радуга». Хотя это описание леденящей энергии бессознательной женственности сделано мужчиной, женщины слушают приведенный ниже отрывок с понимающим блеском в глазах:
Какое-то время она стояла, затопленная лунным светом. Она представляла себя лучом сияющей энергии. И боялась самой себя. Взглянув на него, на его теневое, нереальное, призрачное присутствие, она вдруг почувствовала, как ее тянет к нему. Ей захотелось увлечь его с собой, схватить и разорвать его на куски. В кистях его рук и запястий чувствовалась огромная твердость и сила, похожая на твердость клинка. Он был позади, подобно тени, которую она хотела рассеять, разрушить, как разрушает темноту лунный свет, покончить с ним, что-то с ним сотворив. Она смотрела на него, и взгляд ее становился ясным и одухотворенным. Она его соблазняла.
А присущее ему упрямство заставило его обнять и втянуть ее в область тени. Она подчинилась: позволила ему попытаться сделать то, что он мог. Он растянулся, прислонившись к скирде соломы, держа ее в руках. Торчащие из скирды соломинки жалили его сотнями острых, обжигающих уколов. Однако он упрямо не выпускал ее из своих объятий. И тогда очень робко его руки стали двигаться по ней, по соленой небольшой сверкающей поверхности ее тела. Если бы он только смог окутать ее сверкающее, холодное, обжигающее солью тело гибкой сталью своих рук, обнять ее, захватить ее, повалить ее, наслаждаться ею до сумасшествия. Он проявлял деликатную настойчивость, но при этом направлял всю свою энергию, чтобы ее окружить, чтобы обладать ею. И всегда она пылала и сверкала и была тверда и мертва, как кристалл соли. Хотя все его тело было пылающее и растравленное солью, будто пораженное и разъедаемое сильным ядом, он по-прежнему упрямо думал, что в конце концов сможет совладать с нею. Даже впадая в безумие, он искал губами ее губы, несмотря на то, что это походило на встречу лицом к лицу со смертельным ужасом. Она ему поддалась, и он изо всех сил навалился на нее, его душа не прекращала стонать.
Она его поцеловала, и он почувствовал, каким жестким был ее поцелуй, каким жестким и диким и обжигающе-растравляющим, как сам лунный свет. Он качался, вкладывая всю силу, чтобы отвечать на ее поцелуй, чтобы его продолжать, оставаясь в слиянии поцелуя. Но твердо и настойчиво она на него взобралась, холодная, как луна, и обжигающая, как едкая соль. И пока постепенно его теплая мягкая сталь уступала и поддавалась все больше и больше, она становилась все более свирепой, растравляющей, наносящей порчу и разрушение, наподобие самой жесткой разъедающей соли, окружающей последний оплот его существования, разрушающей его, несущей ему в поцелуе гибель. А ее душа, затвердевшая в победном триумфе, вместе с его душой растворились в агонии и самоуничтожении. Так она и держала его там, употребленную и уничтоженную свою жертву. Она испытывала восторг: его больше не существовало.
Энергия Медузы, которая может охватить женщину и заставить се «увлечь с собой» мужчину, «схватить и разорвать его на куски», - это энергия, которая может охватить ее собственную маскулинность, сделав ее импотентной, «употребленной и уничтоженной жертвой».
Мужчины с полным основанием могут связывать эту холодную, свирепую, разъедающую часть темной стороны женственности с соблазном зла и разрушением плоти. Попав в ловушку Медузы, мужская анима оказывается заключенной в мрачной пещере. Душа мужчины «растворяется в агонии и самоуничтожении». То же самое справедливо в отношении женской души и ее творческого духа.
Одним аспектом мрачной пещеры является бессознательное тело, застывшее, как айсберг, при полном отсутствии личного чувства, ужесточенное стрессами и неосознанными потребностями: больше работать, больше достигать, получить больше денег, увеличить власть, больше пить, больше курить, больше есть, больше заниматься сексом. Каждый человек, мужчина или женщина, пребывающие в бесчувственном теле (появляющемся в сновидениях в образах замерзших людей, снежных пейзажей и непроницаемого стекла), являются жертвами Медузы, постепенно превращающими в камень себя и своих любимых. Ничто не получает личную, чувственную оценку. Все чувства частично заперты, ибо открыть их - значит разбудить спящий вулкан.
Однако эта энергия Медузы может быть воодушевляющей и укрепляющей. Если мы отважимся пойти на риск, спустившись вниз, от головы до торса, мы можем во мраке найти свою душу и задать вопросы, которые ее расшевелят, открывая каждый ее закуток в процессе доведения до сознания. Тело становится воплощением, взгляд - озарением. София, телесная мудрость, начинает свое движение в душе. Душа переживает себя как часть Шекинах, творческого света, Невесты Бога. Вместо того чтобы оставаться темной пещерой, тело становится откровением Божественной красоты. Сердце превращается в брачную обитель, где душа, живущая в пространстве и времени, открывается духу, отстраненному от жизни и смерти. Это любовь Жениха и Невесты.
Не осознавая премудрости Софии, озаряющей не только наше тело, но и тело творения, мы будем испытывать недостаток кардинальной связи с собственным чувством. Мы судим своими мозгами, забывая, что имеем сердце, легкие, кишки и селезенку. Кроме того, в силу человеческих ограничений нам определенно не хватает настроя своего окрыленного духа. Без воплощения души в человеческом чувстве не может проявиться дух. Он летает, как ангел, не имея возможности приземлиться; архетипическая энергия явно устремляется вниз, покидая тело сквозь выжженную нишу, требуя любого извращенного утешения, какое только может найти.
Женщина, лишенная контакта с телом, подвержена пагубному воздействию Медузы. С другой стороны, идя на такое воплощение, она испытывает агонию оттаивания, ибо каждая ее молекула становится чувствительной к боли прошлого и настоящего. Во время такой агонии физиологического и психического перехода она может оказаться неспособной к восприятию мужского проникновения. При знакомстве с отверженной Магдалиной, похороненной в пропитанных слезами носовых платках, се совершенная мадонна покидает свой пьедестал и под градом камней или без него прощает себя и свою внутреннюю отвергнутую прелесть. Соединившись, они становятся одной излучающей земной женщиной: ни больше, ни меньше, чем ей было суждено от рождения. «Дом» становится ее телом, принимающим страдания как неизбежную часть стремления души к самопознанию. Если во время такого союза происходит половой акт, душа и тело могут вместе раскрыться проникновению божественной энергии женственности, и женщина познает, что ее сексуальность уже никогда не окажется под властью Медузы. Ее тело - часть Чаши Грааля, через которую познали друг друга София и ее божественный спутник.
Это соединение нашло довольно пикантное отражение в следующем сне:
Я сижу одна на месте богов [на верхнем балконе] старого театра, слушая Малахию Джексон - огромную страдающую Малахит, полную любви и простой веры, с открытым сердцем идущую по земле. Из глубины ее тоскующей души звучит песня: «Его око зрит воробья, и я знаю, что Он смотрит на меня».
При звуках ее голоса я испытываю внутреннюю дрожь. Я чувствую, что готова разрыдаться. Я, высокая и худая, вскакиваю и несусь по ступенькам вниз, одолевая пролет за пролетом, вверх по проходу, прямо к ней в руки. У нее в руках золотой шар. Теперь нас двое, и мы, обнявшись, смеемся и плачем от наслаждения, а между нами висит в воздухе шар.
Такое блокирование эмоций может происходить в творческом процессе еще на одном уровне: контейнер сознания не может быть достаточно прочным, чтобы выдержать проникновение из бессознательного неизвестного фаллоса. Творческий процесс, протекающий в полную силу, находится в рамках известных ограничений эго по отношению к неизвестным возможностям бессознательного. Так, например, Ньютон увидел, как на землю падает яблоко, и его озарило, что таким образом проявляется действие силы притяжения к земле. Для этой силы он соорудил контейнер, который (вплоть до XX столетия) объяснял движение, происходящее во вселенной. Материалы этого контейнера у него уже были в результате долгих и упорных математических упражнений. Он воспринял падение яблока, как хорошо обученные мистики воспринимают наступление благодати. Подчинение личностного обезличенному создает новую жизнь и привносит в жизнь новую размерность реальности. Пока не будет хватать любви и доверия между хранящим сосуд и проникающим в него, страх будет держать сосуд жестким и оставлять фаллос импотентным. Чем больше интеграция, тем крепче контейнер, тем более мощное проникновение.
Как же тогда нам следует подготовить новоявленную невесту к восприятию жениха? В свою историю я включила реальный сои, в котором София рекомендовала сновидице надеть кепку Мэри Куин Шотландской, ибо она не будет готова к встрече своего жениха, пока не найдет сестру-цыганку. Это действительно был сон, а не обрамляющий его рассказ, и этот сои я сейчас хочу исследовать.
Проснувшись, сновидица признала, что совершила слишком быстрый духовный рост. Метафорически она прикрыла свой третий глаз и сконцентрировалась на душевно-телесной работе. Фактически она знала свою «сестру-цыганку», женщину, бросившую вызов косному отцу, уйдя из дома и связав жизнь с человеком, к которому была сексуально привязана. Однако в результате сестра получила нервный срыв. Она попыталась совершить прыжок, на который у нее явно не хватало сил. Сновидица не представляла себе, что от нее требуется дальше, однако предвидела, что, попадая в ловушку тени, она уже не сможет отстаивать свою истину.
Эти три темы: козырек кепки (или вуаль), теневая сестра, все еще связанная со старым отцом или матерью, и открывающееся духовное видение - оказываются общими мотивами современных снов (как и сказок). Таким образом, мы можем предположить, что они несут в себе как личностный, так и трансперсональный смысл. Более того, сны указывают на происходящее в бессознательном, поэтому они предполагают наличие бессознательного доверия к новому способу видения. Однако этот способ или путь видения следует интегрировать на каждому шагу по пути в приземленный Грааль. Такие сны не относятся к женственности, соответствующей союзу мужчины и женщины, телесно соединившихся в одно целое. Сновидица получала постоянное предупреждение, что ее духовное зрение пока не настолько острое, чтобы разглядеть то, что можно увидеть без вуали. Ее духовность все еще слишком ранима для прежней критики и камней, которые в нее полетят, едва она осмелится сказать, что, по ее мнению, является истиной.
Там, где женщине не удалось достичь интеграции женственности, не получилось найти достаточную опору в Богоматери или полностью осознать ее тень, Магдалину, которая, скинув вуаль, смогла бы посмотреть на себя через призму патриархальных законов (в сказках - это старый король или царь), - там женщина попадает в довольно опасное положение. Происходящая в итоге трагедия явно просматривается в жизни многих монахинь, снявших вуали; эти монахини потеряли безопасность, которую давали им монастырские стены, и не смогли вписаться в сексуальный, материальный, жесткий, непонятный им мир. Они колебались между своей свободой в глазах Господа и своим рабством, порождавшим вину и страх.
Эта трагедия столь же ясно проявляется в жизни многих женщин, стремившихся швырнуть вуаль порабощающего их брака своему отцу-мужу, которого они когда-то намеревались любить, уважать и которому обещали подчиняться. Постепенно они сознают, что не могут жить свободной жизнью, поскольку не обладают ни внутренней силой, ни фундаментальными экономическими знаниями, чтобы выжить. Они больше боятся свободы, чем тюрьмы, ибо, несмотря на обладание новым взглядом на мир, у них не произошло внутреннего бракосочетания, придающего сил отстаивать истину девственности, позволяющую им сказать: «Вот я какая».
В своих прежних книгах я подробно рассматривала вопрос интеграции женской тени. В этом вопросе я продвинулась, дойдя до уровня родительского отвержения во второй и третьей главах этой книги. Здесь мне придется повториться по совершенно иной причине. Едва спадают вуали иллюзии и становится возможным внутреннее бракосочетание, нарастает напряжение между маскулинностью и женственностью, как это часто бывает в реальном браке. Проблема обычно заключается в разнице описания мужского и женского чувства. То, что представляет ценность для одного, либо не ценится, либо не воспринимается другим.
Чувство - главная проблема в нашей культуре. Женщины постоянно разочаровываются в мужчинах, ибо, по словам одной из них: «Он не может понять, почему я так расстроена. Ему не хватает видения, чтобы заметить то, что видно мне». Мужчины, оказавшиеся в тупике из-за такой реакции женщин, говорят: «Я дал ей все, что она хотела, а она бросила меня. Почему?» Чувство не ценится индустриальным и постиндустриальным механическим суперменом, преобладающим в западной цивилизации. Женщины не реже, чем мужчины, отдают власть внутреннему или внешнему патриархальному судье, необходимую для оценки качества своей женственности, и заканчивают отторжением своих аутентичных чувств как «наивных, нелогичных и глупых». Так происходит глубинное предательство самих себя.
Однако женские ценности отличаются от мужских не только с точки зрения характерных аспектов женственности. В нашей культуре мужчины приучены не обращать внимания на свои чувственные ценности или же просто вытеснять их. Маленьких мальчиков, которые могли стать чистыми «чувствующими типами» (по классификации Юнга), родители и сверстники называют «бабами». За слезы, связанные с оскорблением, вызванным предательством души, их называют «нюнями». Став подростками, а затем мужчинами, они обладают ограниченным доступом к своим истинным чувствам. Вместо зрелости, их чувственная сторона вместе с оставшейся частью личности остается на инфантильном уровне; тогда она может появиться в сновидениях в образе маленькой девочки или даже проголодавшегося котенка. В гонке, направленной на достижение высшей цели, мужчины фактически уходят в сторону от своих ценностей даже больше, чем женщины.
Не имея связи с ценностью, чувство снижается до заряжающей комплекс эмоции. Поступки становятся резкими, ибо вызываются эмоционально заряженными комплексами, превращающими эго в лилипута, и живущими своей непоследовательной, часто безжалостной жизнью. Иначе говоря, мужчины и женщины, «расстроенные» отношением партнера, должны научиться отличать свои истинные чувства - кого-то или чего-то, для них подходящего, - от эмоциональной реакции (исходящей из комплекса). Например, женщина, которая раздражается на своего мужа, может саркастически смеяться или, подавив свою ярость, разговаривать, крепко стиснув зубы. «Мой дорогой прошелся по мне катком, - говорит она, - он был таким холодным и бесчувственным». Это может быть правдой, но и правда может находиться под влиянием комплекса.
Многие женщины, которые любят считать себя сознающими буквально все, беспомощно меняют своего мужчину «чувственного типа» на «мыслительного», но бесчувственного (но при этом эмоционального) мужчину. Их собственный отцовский комплекс вступает в схватку с партнером, подвергая насилию именно тс чувства, над которыми они так долго работали в процессе переживаний. Жизнь снова становится пустой: «ну и что?» Не обладая женственным сознанием, воздающим должное нашему чувству, мы барахтаемся в эмоциях, которые могут стать совершенно необузданными и потащить нас следом за собой. Если мы можем научить внутреннюю маскулинность ценить свою женственную чувственность, наши партнеры как-нибудь смогут понять, какая вокруг царит агония.
Десять лет Джейн работала над формированием ценностной системы, укрепляя внутреннее бракосочетание. Затем мы снова обратились к ситуации, в которой сильный отцовский образ требовал от нес того, что она просто не могла ему дать. Когда она отстаивала свое категоричное НЕТ, болезнь свалила ее с ног. Джейн понимала свою зависимость от отцовского комплекса. Она осознавала угрозу внутреннего разрыва вследствие ложного внутреннего брака между тенью и осуждающим анимусом. При чтении следующего отрывка из ее журнала ясно виден возникший у нее паралич:
Получается, будто я нахожусь сразу в двух местах. Чувствую, что моя жизнь только начинается, как если бы все, на что я надеялась, теперь стало возможным. Но мне пятьдесят лет, и я вдруг испугалась, что сон, который мне приснился, мог оказаться ложным. Двери открываются, но я никогда не могла представить, что там была; другие двери закрываются. Происходит так, будто чудесным образом слились воедино два потока моей жизни. Не зная, как это получилось, я все-таки пришла. Тайный сон, на возможность которого я не могла даже надеяться, и все, сделанное мной, казавшееся несущественным, теперь стало иметь прямое отношение. Я чувствую, что мне тридцать, как если бы моя жизнь только началась, а я не могу от нее взять все, что нужно. Труднее всего принять решение, потому что мне нужно напряженно работать, чтобы находиться здесь, а я не чувствую, что к этому готова. Когда я вижу, что могу иметь то, что нравится, на меня находит ужас. Я чувствую себя эгоисткой. Реальное последствие - правая дверь, через которую нужно пройти, - потерялось в мириаде рациональных причин, почему я не могу иметь то, что необходимо моей душе. Под воздействием какого-то чуда я стою в своем королевстве, но при этом не могу его назвать. Неужели это из-за моей невротической непригодности? Или же я боюсь взять на себя ответственность за то, чтобы остаться самой собой? Или же это поток, несущий меня к какой-то неизвестной судьбе. Я это понимаю, но чувствую лишь смутное доверие.
Джейн держит в руках ключи от жизни, но чтобы их получить, ей пришлось очень напряженно работать. Почему же тогда, объясняя свой успех, она использует выражение «под действием какого-то чуда»? Неужели она не может признать пополнение собственных сил? Все свои труды она сложила к ногам другого человека, имеющего над ней власть. Не осознав это полностью, Джейн оказалась в объятиях именно того отца, от власти которого она так долго старалась освободиться. В результате напряженной работы она обрела ключ, который мог ее освободить из тюремной камеры отцовского комплекса, но не могла вставить егб в замок. Таким образом, Джейн пришлось очень тщательно следить за тем, кто в ее бессознательном нес ответственность за это «чудо». Возможно, она не была готова к тому, чтобы открыть в себе духовное видение. То, что она считала чудом, вполне могло иметь связь с держащим ее в страхе и трепете волшебником-отцом. Даже хуже того: повернув ключ, она могла услышать отцовский смех с другой стороны двери. Духовное видение могло появиться, лишь если бы она смогла творчески открыться таким возможностям, войдя в контакт со своей маскулинностью.
У Лин, также сосредоточенной на соотношении маскулинной и женственной энергии, совершился совсем иной, чем у Джейн, внутренний теневой брак. В результате душевно-телесной работы она привнесла в свою женственную плоть новую жизнь, по тогда ее позитивный материнский комплекс стал слишком строгим и сгладил ее творческую маскулинность. Таким образом произошло внутреннее теневое бракосочетание между матерью и импотентом-анимусом. Ей приснился сон, в котором, по ее словам, «был призыв к восстановлению целого нового слоя бессознательного».
Муж моей подруги Сью находится в госпитале, готовясь к трансплантации сердца. Его врачи-иностранцы, и с ними трудно общаться, однако я поняла, что они совсем не уверены в том, что он выживет. Сью берет на себя свою долю ответственности за его болезнь. Я лишь плачу и плачу.
Давая ассоциации к сновидению, Лин снова зарыдала.
«Сью - плохая мать. Когда она встретились с Давидом семь лет назад, он был в университете инициатором всех инноваций. За свои идеи и способность к их воплощению он пользовался заслуженным уважением. Сью совершила духовное странствие, работая над своим телом. Она убеждена, что социальные институты разрушают людей, что идеи и слова не дают выхода внутренней истине. В своей фантазии она воображает Утопию, где и она, и Давид, два одиноких первопроходца, воплощают само совершенство. Он отказался от своей должности и не может найти новую. Он не берет на себя ни за что никакой ответственности. Сыо не может видеть, что разбила ему сердце, что он любил университет, любил мыслить и произносить вслух свои мысли. Она не может видеть, что его уничтожила ее фантазия. Если я что-то скажу, она будет считать, что я «святее Папы Римского. Это настоящая власть».
«Я ничего не знаю об этих врачах-иностранцах. Я не могу с ними общаться, поскольку они не разговаривают хорошо по-английски, но я знаю, что у них нет уверенности в том, что трансплантация пройдет нормально».
«Что для меня это значит? Сью - моя тень. Я должна видеть, как я бессознательно предаю свою маскулинность. Как моя тень разрушает душу моего внутреннего мужчины? Как она вытаскивает из его работы самое главное и затыкает ему рот? Я рыдаю из-за своей тени, из-за се бессознательной разрушительной силы. Ее можно восстановить лишь в состоянии человеческой любви. Эта любовь родилась в скорби, которую мы переживаем, потому что злая ведьма бессознательно изуродовала наше тело, и мы увековечили это уродство в себе, в тех, кого любим, и в Земле. Мать-ведьма не настолько сильна, чтобы взять на себя ответственность за уродство и гибель других, но в данном случае эго сна сталкивается с разбитым сердцем маскулинности».
Перед тем как Лин приснился этот сон, она в течение нескольких лет работала над интеграцией образа своей стремящейся к власти матери, в особенности над ее сексуальной установкой, которая, по ее мнению, повлияла на импотенцию мужа. Выбравшись из этого тупика, она тотчас столкнулась с такой же матерью-ведьмой в установке по отношению к собственной творческой маскулинности.
Во время работы над сном внимание Лин было по-прежнему сконцентрировано на душевно-телесной сфере. Она открывала свое тело Софии вместе с любовью, которую ей удалось освободить от проклятья злой ведьмы. Она неохотно говорила вслух о том, что происходило с ее телом. Она не представляла себе, что подвергается гиперкомпенсации, надевая шоры на своего Эроса (близость) и не видя, как сужение сознания воздействует па се Логос (способность к анализу). Разделяя их, не позволяя телу превратиться в Слово, она тем самым извлекала из маскулинности сердце. С «иностранными врачами трудно общаться»; таким образом, эго сна не может понять, что, собственно, происходит.
Кажется, в сновидении предполагается, что после довольно дли тельной работы по излечению своей женственности, которое продолжается до сих пор (в сновидении тело представлено образом Сью), Лин необходимо обратить внимание на то, что происходит с ее маскулинностью. Возможно, ей необходимо найти способ дать голос новому сердцу и окружающему ее миру. Как многие женщины, Лии не любит проговаривать вслух, доводя до уровня окончательного осознания действующую в ней энергию бессознательного, даже несмотря па признание в этом страхе существования древнего расщепления между душой и телом.
Мотив трансплантации сердца нередко встречается в современных снах. Предполагает ли он, что при таком резком переходе от злой матери-ведьмы к Софии старое сердце в состоянии его выдержать? Требует ли этот переход от личной власти над дочерью к открытому сердцу, через которое протекает любовь, пересадки нового сердца? Будет ли обладать это сердце силой, достаточной для наполнения новым отношением к любви? Сознавая этот переход в сфере женственности, сможет ли теперь маскулинность осветить это сознание новым звучанием: «Слово стало телом». Возможно, первый шаг будет заключаться в том, чтобы научить наших «иностранных врачей» лучше говорить по-английски, имея в виду, что следует научиться говорить вслух о процедуре трансплантации гораздо яснее для более полного ее осознания. Когда ведьма-мать сможет выпустить на свободу открыто заявляющего о себе носителя нового, тогда, наконец, невеста сделает первые стежки вышивки на своем свадебном платье.
Пагубная сторона энергии ведьмы находит довольно жестокое воплощение в произведении Д.Г. Лоуренса «Радуга». Хотя это описание леденящей энергии бессознательной женственности сделано мужчиной, женщины слушают приведенный ниже отрывок с понимающим блеском в глазах:
Какое-то время она стояла, затопленная лунным светом. Она представляла себя лучом сияющей энергии. И боялась самой себя. Взглянув на него, на его теневое, нереальное, призрачное присутствие, она вдруг почувствовала, как ее тянет к нему. Ей захотелось увлечь его с собой, схватить и разорвать его на куски. В кистях его рук и запястий чувствовалась огромная твердость и сила, похожая на твердость клинка. Он был позади, подобно тени, которую она хотела рассеять, разрушить, как разрушает темноту лунный свет, покончить с ним, что-то с ним сотворив. Она смотрела на него, и взгляд ее становился ясным и одухотворенным. Она его соблазняла.
А присущее ему упрямство заставило его обнять и втянуть ее в область тени. Она подчинилась: позволила ему попытаться сделать то, что он мог. Он растянулся, прислонившись к скирде соломы, держа ее в руках. Торчащие из скирды соломинки жалили его сотнями острых, обжигающих уколов. Однако он упрямо не выпускал ее из своих объятий. И тогда очень робко его руки стали двигаться по ней, по соленой небольшой сверкающей поверхности ее тела. Если бы он только смог окутать ее сверкающее, холодное, обжигающее солью тело гибкой сталью своих рук, обнять ее, захватить ее, повалить ее, наслаждаться ею до сумасшествия. Он проявлял деликатную настойчивость, но при этом направлял всю свою энергию, чтобы ее окружить, чтобы обладать ею. И всегда она пылала и сверкала и была тверда и мертва, как кристалл соли. Хотя все его тело было пылающее и растравленное солью, будто пораженное и разъедаемое сильным ядом, он по-прежнему упрямо думал, что в конце концов сможет совладать с нею. Даже впадая в безумие, он искал губами ее губы, несмотря на то, что это походило на встречу лицом к лицу со смертельным ужасом. Она ему поддалась, и он изо всех сил навалился на нее, его душа не прекращала стонать.
Она его поцеловала, и он почувствовал, каким жестким был ее поцелуй, каким жестким и диким и обжигающе-растравляющим, как сам лунный свет. Он качался, вкладывая всю силу, чтобы отвечать на ее поцелуй, чтобы его продолжать, оставаясь в слиянии поцелуя. Но твердо и настойчиво она на него взобралась, холодная, как луна, и обжигающая, как едкая соль. И пока постепенно его теплая мягкая сталь уступала и поддавалась все больше и больше, она становилась все более свирепой, растравляющей, наносящей порчу и разрушение, наподобие самой жесткой разъедающей соли, окружающей последний оплот его существования, разрушающей его, несущей ему в поцелуе гибель. А ее душа, затвердевшая в победном триумфе, вместе с его душой растворились в агонии и самоуничтожении. Так она и держала его там, употребленную и уничтоженную свою жертву. Она испытывала восторг: его больше не существовало.
Энергия Медузы, которая может охватить женщину и заставить се «увлечь с собой» мужчину, «схватить и разорвать его на куски», - это энергия, которая может охватить ее собственную маскулинность, сделав ее импотентной, «употребленной и уничтоженной жертвой».
Мужчины с полным основанием могут связывать эту холодную, свирепую, разъедающую часть темной стороны женственности с соблазном зла и разрушением плоти. Попав в ловушку Медузы, мужская анима оказывается заключенной в мрачной пещере. Душа мужчины «растворяется в агонии и самоуничтожении». То же самое справедливо в отношении женской души и ее творческого духа.
Одним аспектом мрачной пещеры является бессознательное тело, застывшее, как айсберг, при полном отсутствии личного чувства, ужесточенное стрессами и неосознанными потребностями: больше работать, больше достигать, получить больше денег, увеличить власть, больше пить, больше курить, больше есть, больше заниматься сексом. Каждый человек, мужчина или женщина, пребывающие в бесчувственном теле (появляющемся в сновидениях в образах замерзших людей, снежных пейзажей и непроницаемого стекла), являются жертвами Медузы, постепенно превращающими в камень себя и своих любимых. Ничто не получает личную, чувственную оценку. Все чувства частично заперты, ибо открыть их - значит разбудить спящий вулкан.
Однако эта энергия Медузы может быть воодушевляющей и укрепляющей. Если мы отважимся пойти на риск, спустившись вниз, от головы до торса, мы можем во мраке найти свою душу и задать вопросы, которые ее расшевелят, открывая каждый ее закуток в процессе доведения до сознания. Тело становится воплощением, взгляд - озарением. София, телесная мудрость, начинает свое движение в душе. Душа переживает себя как часть Шекинах, творческого света, Невесты Бога. Вместо того чтобы оставаться темной пещерой, тело становится откровением Божественной красоты. Сердце превращается в брачную обитель, где душа, живущая в пространстве и времени, открывается духу, отстраненному от жизни и смерти. Это любовь Жениха и Невесты.
Не осознавая премудрости Софии, озаряющей не только наше тело, но и тело творения, мы будем испытывать недостаток кардинальной связи с собственным чувством. Мы судим своими мозгами, забывая, что имеем сердце, легкие, кишки и селезенку. Кроме того, в силу человеческих ограничений нам определенно не хватает настроя своего окрыленного духа. Без воплощения души в человеческом чувстве не может проявиться дух. Он летает, как ангел, не имея возможности приземлиться; архетипическая энергия явно устремляется вниз, покидая тело сквозь выжженную нишу, требуя любого извращенного утешения, какое только может найти.
Женщина, лишенная контакта с телом, подвержена пагубному воздействию Медузы. С другой стороны, идя на такое воплощение, она испытывает агонию оттаивания, ибо каждая ее молекула становится чувствительной к боли прошлого и настоящего. Во время такой агонии физиологического и психического перехода она может оказаться неспособной к восприятию мужского проникновения. При знакомстве с отверженной Магдалиной, похороненной в пропитанных слезами носовых платках, се совершенная мадонна покидает свой пьедестал и под градом камней или без него прощает себя и свою внутреннюю отвергнутую прелесть. Соединившись, они становятся одной излучающей земной женщиной: ни больше, ни меньше, чем ей было суждено от рождения. «Дом» становится ее телом, принимающим страдания как неизбежную часть стремления души к самопознанию. Если во время такого союза происходит половой акт, душа и тело могут вместе раскрыться проникновению божественной энергии женственности, и женщина познает, что ее сексуальность уже никогда не окажется под властью Медузы. Ее тело - часть Чаши Грааля, через которую познали друг друга София и ее божественный спутник.
Это соединение нашло довольно пикантное отражение в следующем сне:
Я сижу одна на месте богов [на верхнем балконе] старого театра, слушая Малахию Джексон - огромную страдающую Малахит, полную любви и простой веры, с открытым сердцем идущую по земле. Из глубины ее тоскующей души звучит песня: «Его око зрит воробья, и я знаю, что Он смотрит на меня».
При звуках ее голоса я испытываю внутреннюю дрожь. Я чувствую, что готова разрыдаться. Я, высокая и худая, вскакиваю и несусь по ступенькам вниз, одолевая пролет за пролетом, вверх по проходу, прямо к ней в руки. У нее в руках золотой шар. Теперь нас двое, и мы, обнявшись, смеемся и плачем от наслаждения, а между нами висит в воздухе шар.